Оборотная сторона Луны Морозова Эльрида

Ни на кого не глядя, я вышла из ванной. Перед глазами стояла сплошная красная пелена. Даже если бы я захотела, не смогла бы увидеть то, что тут творилось. Внутреннее напряжение не давало мне распрямить плечи и поднять голову. Я шла, как зомби. Каждое движение, включая вдох и выдох, давалось мне с трудом. Их приходилось контролировать. И это единственное, что я могла – дышать, идти и смотреть на пол под ногами.

Каторжники в основной массе заходили на наблюдательный пункт. Я умудрилась оттуда выйти. Остановилась в коридоре, так как совершенно не знала, что делать дальше. Может, я сохранила свою жизнь на минуту или две. Но не смогу же я вечно прикидываться каторжником! Хоть один из них обратит на меня внимание, и все пропало. Если мне зададут вопрос, я не смогу на него ответить. Я не смогу даже посмотреть в глаза этим людям. Короче, я только продлеваю себе муку, а не отстаиваю жизнь.

Глава 19

Я остановилась на лестнице и чего-то ждала. Я понимала, что заходить на наблюдательный пункт опасно, так как именно там сейчас собрались самые агрессивные из всех каторжников. Но уходить отсюда было тоже нельзя. Все шли в одном направлении. Если бы я пошла в обратном, это могло бы вызвать подозрения.

Странное это было ощущение. Я все слышала и все видела, но это как будто проходило мимо моего сознания.

– Смотрите: компьютеры! – слышала я голоса.

– Тут есть «Гугл»?

– А компьютерные игрушки?

– Давайте поиграем!

– Нет, лучше посмотрим порнуху!

Я вздрогнула, когда раздалась пулеметная очередь, но опять сдержала крик. Я поняла, что громят компьютеры. Это было плохо, очень плохо. Именно они отвечали за жизнеобеспечение корпуса. Свет горел, вода текла из кранов, работала система вентиляции – все это благодаря им. Если все компьютеры будут уничтожены, все эти функционирования прекратятся. И все мы умрем, потому что выдышим весь воздух, находящийся в корпусе.

Этого никак нельзя было допустить. Я повернула обратно и на ватных ногах вошла на наблюдательный пункт. Так и есть: центральный каторжник, который всегда шел впереди всех, строчит по компьютерам. И его не остановишь! По крайней мере, не я. Но ведь должен же хоть кто-то понимать, что нельзя этого делать!

Действительно, один из людей неподалеку взял главаря за локоть и постарался успокоить:

– Остынь, Волк. Это всего лишь железки. Не люди.

– Может, хочешь, чтобы я пристрелил тебя? – переключился на него Волк.

– Ты ж прекрасно знаешь, что не хочу. Просто это могут быть важные вещи, понимаешь? Компьютеры… Мы можем переговариваться с Землей. Для чего мы устроили все это, как ты думаешь?

В лице Волка было сомнение. Он понимал, что его товарищ прав, но не хотел признавать это.

– Заткнись! – сказал он и выдернул свой локоть. – И если ты не сможешь переговорить с Землей, я первого тебя урою.

– Тут негде рыть, – спокойно ответил его товарищ. – Луна.

Этот человек показался мне более-менее думающим. И он имел влияние. Самым главным тут был, несомненно, Волк. И его товарищ мог на него воздействовать. Сейчас он остановил всеобщее самоубийство. Но кто знает, может, он так воздействовал на Волка раньше, что тот поднял этот бунт?

Я стояла в дверях наблюдательного пункта. Многие каторжники ходили по нему, открывали столы, вышвыривали на пол вещи, опрокидывали стулья. Им было мало того разрушения, что они устроили в Корпусе. Они все никак не могли остановиться.

И вдруг я боковым зрением увидела красное пятно. Оно ослепило меня, и в следующее мгновение я поняла, что это мое платье. Я сняла его и засунула в ящик тумбочки. Там же были и туфли. Но любой разумный человек может догадаться, что наблюдатель не должен так делать. Он приходит на работу в платье и работает в платье, не снимая его. У нас не химическая лаборатория, где требуется униформа. Мое платье доказывает, что наблюдательница переоделась в форму каторжника и сейчас притворяется им. И беглого взгляда на трясущуюся меня будет достаточно, чтобы определить предателя.

Нужно уходить отсюда. Немедленно. Но ноги с трудом слушались. Тело как будто бы стало ватным.

Каторжник потрясал над головой моим платьем:

– Ну-ка, кто хочет примерить?

– Лучше бы ты нашел бабу без платья, чем платье без бабы, – засмеялся кто-то.

Мгновенного разоблачения не последовало. Наверняка оно последует после. Я и так продержалась в этом корпусе дольше всех. Все равно я не смогу жить после всего, что увидела. Надо просто привыкнуть к мысли, что рано или поздно меня разоблачат и убьют. Ведь по-другому просто не получится.

Кто-то из великих когда-то сказал: «Умереть не страшно, умирать страшней». Само по себе небытие не нагоняет ужаса. Ведь до рождения меня тоже не существовало. Я не знаю, что было до меня и как. Сколько витков вокруг Солнца сделала планета, сколько тысячелетий пролетело, сколько взрывов, войн, катастроф окропляли Землю. А потом родилась я и стала свидетельницей всемирной истории. Словно увидела мир под микроскопом. Все детали, невидимые частицы, скрытые от общего хода времени. А после моей смерти все снова понесется с космической скоростью. Будут накручиваться тысячелетия, пройдут новые войны и катастрофы. Но я больше этого не увижу.

Все это похоже на аттракцион в диснейленде: огромная тарелка, вращающаяся в вертикальной плоскости. Она вращается с одинаковой скоростью. Но почему-то когда ты внизу, кажется, что ты пролетаешь там быстро. А когда вверху – еле через него переваливаешься.

Так и идет наша жизнь.

Глава 20

Я заметила, что каторжники, которых я видела поблизости, куда-то перемещались. Никто не стоял посреди коридора, как я. Так что надо сделать вид, что и у меня есть какая-то цель. Лучше всего примазаться к какой-нибудь группе каторжников и пойти за ними. Это был бы оптимальный вариант.

Мимо меня прошли Волк и несколько его товарищей. Я подождала, когда они отойдут на приличное расстояние, и двинулась за ними.

– Неужели тут все кончилось? – спросил по пути Волк.

– Да нет. Есть еще кое-что.

Двери в оранжерею были открыты. Это было очень неправильно. Раньше туда заходили только по пропускам. Просто так туда никого не пускали. Каждый выходной я старалась пойти в оранжерею и отдохнуть там на природе.

Сейчас я зашла туда в рабочий день.

Мне было жаль оранжерею так же, как было бы жаль живого человека. Деревья обстреливали, сбивая с них листья. Яблоки сыпались вниз и сравнивались с землей. Огромные стены с грибами в один миг были разрушены. Через них надо было пробираться, чтобы пройти дальше. Кто-то придумал стрелять по помидорам. Кто-то говорил, что сейчас сделает из них кетчуп.

Я перелезла через грибные барикады обратно к выходу. Мне больно было смотреть на то, как тут все разрушают.

Коридор был относительно пуст. Далеко от меня, почти у самой лестницы, сидел какой-то человек, опираясь спиной о стену. Больше никого не было.

Я заглянула в обсерваторию. Гордость Америки – лучшая обсерватория из когда-либо существующих – вся была разгромлена. Телескоп был покорежен. Какие-то сломанные детали от него валялись на полу.

Я не могла на это больше смотреть. Вышла из бывшей обсерватории и остановилась на пороге.

В коридоре у лестницы сидел какой-то человек, прислонившись спиной к стене. Я подумала, что он убит, как и все мирные жители. Но он был в сознании.

– Пить, – попросил он.

Только тут я узнала его. Это был Киф Каннингем, астроном. Все его лицо было в крови, одежда на нем порвана. В нем с трудом узнавался знакомый мне человек.

– Пить… – снова попросил он.

Я остановилась, не зная, что делать. Мне хотелось подбежать к нему и чем-то помочь. Это был единственный человек из всего корпуса, который уцелел здесь. Надолго ли?

Я понимала, что мне нельзя подходить к нему. Я надела на себя костюм каторжника. И вместе с ним надела эту роль. Выходить из нее было смерти подобно. Я должна была играть ее до конца. Если я хочу остаться в живых еще на какое-то время, я должна сделать то, что сделал бы рядовой каторжник, а не переодевшаяся в него девушка. Лучше всего было бы взять и уйти отсюда. Но это значило бы, что я бросаю своего товарища на произвол судьбы.

Дилемма казалась мне не разрешимой. И я продолжала стоять в коридоре, совершенно не зная, что делать.

И вдруг Киф посморел на меня.

– Эл? – узнал он.

Разоблачение, которого я так боялась. Я ожидала его от любого каторжника, которых считала своими врагами. А оно последовало от человека, который был больше другом, чем врагом.

«Не долго я смогла продержаться в этой роли, – подумала я. – Меня выдали». Мне можно было бы попытаться убежать отсюда, но я словно приросла к полу. Могла только стоять и смотреть Кифу в глаза. И мне казалось, он может презирать меня за то, что я надела этот костюм. Словно я предала всех мирных жителей и переметнулась на сторону врага.

– Кто-то тут еще живой? – услышала я голос Волка.

И в тот же момент за моей спиной кто-то выстрелил. Я только вздрогнула, но даже не попыталась убраться с этого места. Пуля пролетела мимо меня, прямо в голову Кифа. Некоторое время он еще сидел, опираясь спиной о стену, потом повалился на пол. На стене осталась красная полоса.

Волк и его товарищи прошли мимо меня. И только тут я поняла, что все это время ждала выстрела в спину. Сейчас напряжение отпускало.

Можно было бы почувствовать стыд за то, что не помогла товарищу, не ответила ему, не попыталась предотвратить его убийство. Но что я могла сделать? Разве что умереть рядом с ним, отдав свое тело на поругание убийцам и насильникам.

Я сберегла себя еще на какое-то время. Молча я смотрела на теплый еще труп Кифа Каннингема. Когда-то я не знала, куда деваться от этого человека. Потом он начал мне нравиться. Я видела в нем ученого и просто хорошего парня. А сейчас его не стало. И это было очень несправедливо. Если я выжила в этом корпусе, значит, я смирилась с этой несправедливостью. Значит, я стала такой же, как и все каторжники.

Моего знакомого убили на моих глазах. А я даже не попыталась его ни защитить, ни элементарно – поплакать над его трупом. Единственное, что я могла, это тихо прошептать:

– Прости, Киф.

На лбу у меня выступила испарина. Я отерла ее рукой и вдруг замерла на месте. Только сейчас я увидела, что мои ногти накрашены. Да сколько можно терпеть этот страх? Кончается что-то одно, так сразу же начинается другое. Никогда не возможно вздохнуть спокойно и хотя бы немного перевести дух. Каждый риск разоблачения убивает тебя потихоньку. Каторжники убили бы сразу, а это все действует постепенно.

Ну почему я не подумала сразу, что надо стереть лак? До какой степени нужно быть дурой, чтобы забыть о таком важном деле? Может, было недостаточно времени. Или наблюдательности. Но с этим надо срочно что-то сделать. Ногти красят только женщины, а их не должно быть в среде каторжников.

Я срочно спрятала руки, зажав их в кулаки, и пошла вниз по лестнице. Теперь у меня появилась цель. Не та, что я разыгрывала, чтобы быть похожей на рядового каторжника. Цель была настоящей. Только бы никто меня не трогал и никто не смотрел. Если спуститься на этаж ниже, можно войти в любую комнату. И поискать там жидкости для снятия лака.

Но нет, они будут не в любой комнате, а лишь в той, где жили женщины. Ближайшая отсюда – комната Тесс.

Я пробиралась к ней по стеночке. Когда мимо проходили какие-нибудь каторжники, я сжималась в комок и глубже засовывала голову в плечи. Еще я боялась, что меня может выдать грудь. Я старалась прятать ее по мере возможности. И лучшим средством для этого тоже была сутулость. Я была рада, что костюмы каторжников такие громоздкие и словно надутые. Очертания фигуры просматривались в них очень плохо.

Вот и комната Тесс. Я отворила дверь и вошла внутрь. Видно было, что здесь похозяйничала вооруженная банда. Везде разгром, мебель сломана, по стене прошлась пулеметная очередь. Я боялась, что могу увидеть здесь Тесс: мертвую и изнасилованную. Но ее тут не было, и я была благодарна за это.

Однако я едва заметно прошептала:

– Прости, Тесс, – когда открыла ее тумбочку и вытащила флакон с жидкостью для снятия лака.

На всякий случай надо было уйти в ванную. Если внезапно откроется дверь в комнату, меня увидят сразу. А если я буду в ванной, у меня еще будет время замести за собой следы.

Защелка была сломана, дверь пришлось просто прикрыть. Несмотря на разгром, ванная сохранилась довольно неплохо. Только лишь зеркало было разбито да в одном месте отвалился кафель.

Я быстро стерла лак и подстригла ногти под самый корень, как это обычно бывает у мужчин. Потом подумала немного, убрала отвалившийся кафель и попыталась загрести немного грязи себе под ногти. Все должно было естественно. Я и так выделяюсь маленьким ростом, сжатой фигурой, странной сутулостью и выражением ужаса на лице. Если я могу сделать что-то для моего нового облика, я сделаю это.

Дело было закончено. И хоть я могла бросить ватку со стертым лаком в мусорное ведро, я предпочла смыть ее в унитазе. Чтобы следы деятельности, произведенной женщиной, не оставались на глазах у мужчин.

Я оглядела свои ногти. Ни единого пятнышка лака на них не осталось. И вдруг я вспомнила Дэна. «Как ты скрупулезно красишь ногти, – говорил он. – Все равно их не будет никто рассматривать. Зачем так стараешься?»

Боже мой! Дэн! Как я могла забыть о нем? Его убили, как и всех в этом корпусе. Осталась одна я. И вместо того, чтобы оплакивать своего любимого, я занимаюсь ногтями!

Мне стало ужасно стыдно. Надо было срочно пойти и найти Дэна. А что, если он жив? Может, как и Киф, он сидит где-нибудь у стеночки и ждет помощи. Самым простым было взять и смириться с его смертью. А если еще есть какая-то надежда? Ведь бывают же случаи, когда выживают и после пулевых ранений? И после автоматных очередей? Я не видела в свои экраны, что произошло с Дэном. Так что может быть всякое. И, возможно, ему требуется моя помощь.

Надо было идти к нему, хотя больше всего мне хотелось закрыться в этой комнате и сидеть здесь до тех пор, пока Земля не вышлет нам помощь. Ведь не может же такого быть, чтобы нас тут всех бросили на произвол судьбы. Это будет бесчестно, если я выживу, а Дэн нет.

Несколько раз я пыталась выйти, и несколько раз мои попытки срывались. Я всего лишь подходила, нажимала на ручку, а потом отходила от двери. Здесь, несомненно, было безопаснее. Но это только пока. Если я здесь останусь, а кто-то войдет, то я даже не смогу от него убежать. В этом смысле коридор безопаснее. Лучше находиться там, где есть свобода движения.

Когда в очередной раз послышались голоса в коридоре, я испугалась, что сюда могут войти, и вышла сама.

Жалкое зрелище представлял собой коридор. Когда-то пол блестел, в нем отражались лампы дневного света с потолка, на нем стояли кадки с цветами, и под ногами лежали красные ковровые дорожки. Сейчас все было сметено, изуродовано, дорожки сбились в кучу, кадки с цветами повалились на бок. Стены и пол были выпачканы кровью. Красные ручейки текли прямо под ногами.

Но самое ужасное было видеть трупы людей. Их тут было очень много. Самых разных возрастов, в разной одежде, а кто и без. В разных позах, в невообразимых местах. Какой-то мужчина повис на кадке с цветами. Какая-то женщина распласталась на эскалаторе. Это было ужасно, но я думала: «Слава богу, это не Дэн».

Нет, смотреть на это было невозможно! Я не буду добровольно здесь находиться. Надо вернуться в комнату и сидеть там. И так понятно, что здесь никто не выжил. Так что лучше спрятаться.

Я дернула ручку в первую попавшуюся комнату. Отворила дверь и хотела войти туда, но остановилась на пороге.

В комнате были люди. Странной синевой блеснуло обнаженное женское тело. Над ним склонились сразу четверо мужчин в костюмах каторжников. Они были так увлечены, что даже не заметили моего появления.

Я подавила в себе крик и спешно закрыла дверь. Кажется, она хлопнула. Может, они не заметили этого, а может, это их разозлило. Если они выйдут и увидят тут меня, они тоже могут убить и изнасиловать.

Стараясь ни на что не смотреть, я пошла прямо по коридору. Тошнота стояла возле самого горла. Но если меня сейчас вырвет, это будет выглядеть подозрительно. Каторжникам должно нравиться то, что здесь происходит. Никто из них не будет в таком ужасе, чтобы не сдержать рвотный рефлекс. А мне нужно притворяться рядовым каторжником.

В одном месте я увидела Милашку, которого когда-то показывала мне Мэриан. Он стоял посреди коридора под камерой, кричал в нее матом и выделывал всякие жесты. Я привыкла видеть его таким на пленке. Теперь видела живьем. Его даже не заботило то, что камера сломана и не передает ни изображения, ни звуков.

Ноги сами принесли меня на третий этаж к химическому отделу. Но чем больше я подходила, тем больше замедляла шаги. Что-то как будто оттягивало меня назад. Пока еще у меня была надежда на то, что Дэн жив. Если я сейчас увижу, что это не так, это будет крах всего.

Возле химического отдела лежали убитые. Я вглядывалась в лицо каждому, ища Дэна.

Я увидела его у самого входа в химический отсек. Одна его рука была неестественно вывернута. Остекленевшие глаза смотрели прямо перед собой.

Я почувствовала приступ тошноты и согнулась в сухих судорогах. Затем присела рядом с Дэном, долго смотрела на него. Хотела что-то сказать, но не было таких слов, чтобы выразить все, что я чувствую. Затрясла его руку.

И вдруг услышала над собой чей-то голос:

– Что такое? Он еще жив?

Я подняла голову и увидела уставившееся в мою сторону дуло автомата. И я почувствовала облегчение. Мне очень захотелось, чтобы это быстрее кончилось. Мне была суждена смерть, и я желала ее. Как можно и дальше находиться в этом корпусе среди этих диких людей? По плану все должны были умереть. Я уже украла у жизни несколько минут. Хватит. Я умру рядом с Дэном в костюме каторжника. Никто не заподозрит во мне женщину и не станет насиловать. Так что мое тело не будет поругано. Все равно жить после всего увиденного я не смогу. Не смогу жить без Дэна. И не смогу выжить среди каторжников-убийц.

Автомат застрочил, оглушая меня своим грохотом. Я зажмурилась, ожидая смерти. Но лишь чувствовала под руками дрожание плоти. Каторжник стрелял в Дэна, считая, что тот мог оказаться живым.

– Что ты делаешь? – услышала я чей-то окрик.

Очередь прекратилась. Я не понимала, живая я или мертвая. Если бы меня убили, наверное, я бы чувствовала боль. У меня было ощущение, что в меня не попали, только в Дэна.

Я посмотрела на него. Перед глазами все плыло. Я чувствовала, что теряю сознание. Моим последним усилием было упасть головой не на изуродованное тело Дэна, а где-то рядом.

Глава 21

Кто-то хлопал меня по щекам. Возникла надежда, что все это всего лишь сон. Сейчас я проснусь в своей родной кровати рядом с Дэном.

Я открыла глаза и увидела над собой человека в комбинезоне каторжника. Значит, это был не сон. Все это правда.

Я застонала от собственного бессилия. У меня ничего не получится тут изменить. У меня даже умереть не получилось, хотя я так хотела этого.

– Ну что, пришел в себя? – спросил каторжник.

Он выпрямился надо мной во весь рост. Я молча смотрела на него снизу вверх. «Насиловать будет?» – пронеслось в голове.

Но этого не последовало. Человек протянул мне руку. Я подала ему свою – скорее, машинально, – и он помог мне подняться. «Значит, отведет в другое место и там изнасилует», – подумала я.

Человек отпустил меня, а сам присел к Дэну и провел рукой по его лицу, закрывая веки. Затем поднялся, посмотрел на меня, повернулся и ушел.

Ничего не понимая, я смотрела ему в спину. Что это было? Акт милосердия в среде преступников? Мне помогли, просто так, ничего не требуя взамен? Такого просто не может быть. Все эти каторжники – убийцы и сволочи, последние отродья, которых только можно вообразить. Они не должны помогать кому бы то ни было. Сейчас он вернется и изнасилует меня.

Я все еще ждала предательства. А человек между тем шел по коридору, глядя по сторонам. Он подошел к какому-то трупу, присел возле него, взял за запястье и пощупал пульс. «Ищет кого-то живого, чтобы изнасиловать», – подумала я.

Человек отпустил чужую руку и вздохнул:

– И этот труп. Похоже, тут все…

Я не верила своим глазам. Среди каторжников нашелся кто-то, кто ходит по Корпусу и пытается найти живых людей? Делает он это профессионально. За запястье берет точно. Веки закрывает, даже не поморщившись. Меня привел в чувство. Этого уж я точно не могла понять.

Я следила за ним взглядом. Он так и шел по корпусу, походя то к одному, то к другому трупу, и осматривая их. У меня возникло желание идти с ним. Мы действительно могли бы найти здесь кого-то живого. Ради этого еще стоило бы жить. Ради всего остального уже было бессмысленно.

Я сделала движение вперед, но остановилась. Я представила, что найду кого-то знакомого, он откроет глаза и узнает меня. И тогда все пропало. Мне нельзя было так рисковать собой. Киф узнал меня и чуть не выдал. Это может повториться и с другим. Пусть бы тот человек сам поискал живых, а мне нужно подумать о себе. Как бы эгоистично это ни звучало, но в первую очередь нужно обеспечить безопасность себе.

Странное дело: я только что думала о смерти, желала ее. А сейчас думаю о том, как бы остаться в живых. Наверное, это одна из функций организма. Так же, как мы дышим, едим, ходим в туалет – точно так же мы хотим жить.

Я смотрела на человека, пока он не скрылся из виду. Я не пошла с ним. Но от души пожелала, чтобы он нашел как можно больше раненых и привел их в чувство. Пусть у него все получится.

А мне действительно надо примкнуть к кому-нибудь. Пока я одна, я вызываю подозрения. Каторжники ходят группами: большими или маленькими, но они держатся вместе. Если я одна, я больше на виду. Если кому-то понадобится живое тело для изнасилования, то вперед выберут человека, держащегося особняком. Мне нужно спрятаться за чью-нибудь спину.

Наверное, все же надо было уйти с тем человеком. Попробовать догнать его?

Я решила еще раз подойти к Дэну, а потом попробовать догнать того человека.

С закрытыми глазами Дэн выглядел намного лучше. Как будто бы было в нем какое-то спокойствие.

«Прости меня, – подумала я. – Я осталась жива, в то время как ты умер. А я не могу даже тебя оплакать».

Надо было идти. Нет никакого смысла сидеть рядом с Дэном. Это уже был не он. Тут осталось только его тело.

Мимо проходили двое каторжников. Один из них выглядел вполне миролюбиво. Другой был злой. Я решила, что надо остаться незамеченной, чтобы злой не обратил на меня внимания.

– … Ведь мне оставалось сидеть всего три месяца! – выговаривал злой своему товарищу. – А теперь что?

– Ну и теперь посидишь три месяца, – легкомысленно отвечал второй. – За нами прилетят, и все восстановится, как было.

– Как было? – еще больше разозлился тот. – То есть Волку останется сидеть еще два года, а потом он пойдет на свободу?

– Ну… Может, не совсем так.

– Очнись, Брайен! Ты что: не понял, что здесь только что произошло?

Я посторонилась, чтобы дать им пройти. Но вдруг Брайен изменил направление и пошел рассматривать план эвакуации на стене. Его товарищ остановился:

– Что тебе все неймется?

– Жрать хочу. Столовую ищу.

– И ты можешь думать о еде в это время?

– А я всегда думаю о еде.

На плане эвакуации не было написано, где столовая. Там просто были нарисованы помещения. Я знала, где столовая. Но первой заговорить с этими отродьями было страшно.

– Ну что: нашел?

– Черти! Они ничего не подписали! – стал возмущаться Брайен. – Они что: не подумали, что можно хотеть кушать?

Тогда я рискнула сказать:

– Столовая на шестом этаже, слева по коридору.

Может, я зря это сказала. Оба каторжника посмотрели на меня, и я с трудом выдержала их взгляды. Однако когда-то это надо было сделать. Мне нужно было найти себе какую-то компанию. Почему бы не этих двоих? Один из них выглядит миролюбивым. Другой хоть и злится, но ему не нравится эта ситуация. Среди этих преступников и дикарей невозможно найти лучших. Они все сволочи. Но есть наименее плохие. Их и надо искать. Наверное, лучшим был тот, который пошел искать по корпусу живых. Но быть рядом с ним все же опасно. Слишком уж он отличался от остальных. Он сам выглядел подозрительно. Если еще я была бы рядом с ним, рано или поздно нас бы разоблачили.

– Откуда ты знаешь про столовую? – сказал один. – Уже был там?

Я хотела поддакнуть, но в таком случае осталась бы здесь, а эти бы ушли. А мне надо было бы пойти с ними.

– Я наоборот иду туда, – ответила я.

И я пошла впереди, показывая дорогу. А за мной следом шли эти двое. Я удивлялась, как вообще получилась эта ситуация, что я сама вступила в разговор с каторжниками и даже куда-то отвожу их.

Страха я больше не чувствовала. Наверное, весь вышел. Столько эмоций уже невозможно было вынести. Я не понимала своих чувств, мне казалось, их просто нет во мне. Наверное, это защитная реакция организма. Словно сгорает предохранитель, и человек перестает все ощущать, чтобы не сойти с ума.

Ведь в моей ситуации вполне можно сойти с ума. Только никому нет от этого пользы. В сумасшедшем виде я натворю глупостей, из-за которых меня убьют. А если все понимать, но ничего не чувствовать, то можно попытаться сохранить себе жизнь. Если уж есть такая функция у тела: хотеть жить, то надо ей пользоваться. И не задаваться сейчас вопросом: а зачем? И что я буду делать дальше без Дэна и остальных? И как вообще можно перенести все произошедшее?

– Парни, я угощаю! – объявил Брайен, входя в столовую. – Выбирайте свободный столик, а я сейчас принесу на заказ. Лично я люблю устрицы. Вы бы сейчас не отказались от устриц?

В столовой было мало народу. Столы и стулья были опрокинуты. Хотя за парочкой столиков сидели несколько каторжников и выпивали.

Холодильники были разбиты. На полу валялись тарелки с едой. Все было размазано по полу. Со стороны поваров была странная тишина. Обычно оттуда доносился говор, смех и тихая музыка. Сейчас ничего этого не было.

– Какие, к черту, устрицы? – повысил голос второй каторжник.

Я подумала, что, возможно, зря выбрала себе эту компанию. Брайен хотя бы с виду миролюбив. А его товарищ всегда на взводе. Наверное, надо бы мне примкнуть к другим. Найти бы того человека, который ищет живых по корпусу.

Злой рванул на себя столик, и тот заскрежетал по полу. Меня передернуло от этого звука. Выпивающие каторжники посмотрели в его сторону с осуждением. Здесь повсюду была злость. Я бы не смогла найти здесь ничего другого.

Тем же образом злой придвинул к столику три стула. Значит, они взяли меня в свою компанию. Я подумала, что если они будут вести себя слишком дико, я смогу потом уйти.

Еще я не представляла, как смогу сейчас есть. Когда в мире творятся такие вещи, как смерть, еда казалась лишней и ненужной. Я вообще не понимала, зачем и как можно есть после всего, что я тут видела.

Появился Брайен. Он нес в руках несколько холодных хот-догов и бутылок с газировкой.

– Микроволновка сломана, – сказал он. – Вообще-то я хотел устрицы. Еще я люблю мороженое и шоколад. Видимо, в детстве сладостей недоел. Но здесь почему-то их нет.

– Там что: вообще ничего нормального нет? – спросил его товарищ.

Брайен покачал головой. Потом сказал:

– Там стоит кастрюля с супом. Знаете, большая такая. Он был уже готов. Но кто-то запихал туда повариху.

– Как?

– По кусочкам.

Злой ничего не ответил. Отложил хот-дог и просто закрыл лицо руками. Брайен передернулся:

– Честно говоря, очень неприятно.

Мы молчали некоторое время. Я не думала, что на каторжников произведет впечатление смерть поварихи. И я поняла, что не знаю этих людей. Не знаю, чего можно ожидать от них. Что они думают, что чувствуют. Мне казалось, что все должны радоваться этому перевороту. А выходит, что все не так, как мне казалось. Есть еще среди них редкие единицы, которые не довольны всем происходящим. И дело тут даже не в том, что парню осталось три месяца до конца срока. А что действительно жаль погибших здесь людей.

– Ну что ж, – сказал злой, поднимая бутылку. – Они все умерли. Сколько их тут было? Несколько тысяч? Давайте помянем их всех. Может, тогда станет легче?

– Пусть земля будет им пухом, – сказал Брайен.

– Какая, к черту, земля? – взорвался злой.

– Да так, к слову пришлось. – И чтобы не пришлось оправдываться, переключился на меня: – А ты что молчишь? Тебя как зовут?

– Эл.

Хорошо, что у меня универсальное имя. Одинаково подходит и для мужчин, и для женщин.

– Брайен.

– Лео.

Мне пришлось пожать им руки. Вот уж к чему я была не готова. Я даже не думала о том, что встречусь с такой проблемой. Женщины не жмут руки друг другу. Это делают только мужчины, и у них это получается естественно. Я бы не хотела, чтобы меня кто-то трогал. Я и выглядела-то подозрительно, а если меня трогать, то еще больше шансов признать во мне женщину. Взять хотя бы то, что у меня маленькая рука. У мужчины ладонь должна быть шире. К тому же, от страха мои ладони вспотели. И я вообще не знаю, как делать рукопожатие. Но, как оказалось, в этом ничего сложного не было.

– Ну что ж, давайте выпьем за знакомство! – предложил Брайен. – А еще можно выпить за какой-нибудь праздник. Кажется, сегодня День Независимости?

Он засмеялся собственной шутке. Я даже не смогла вымучить улыбку на лице. Лео уничтожающе посмотрел на него:

– Какой, к черту, день независимости?

– По лунному календарю.

– Праздник будет, когда ты заткнешься.

– Фу, как грубо! Интересно, что мы будем кушать все это время?

– Какое время?

– То, которое пробудем здесь.

Лео усмехнулся.

– Наконец-то до тебя начало доходить, что здесь происходит. Первый минус в том, что нас перестали кормить по расписанию. Поскольку ты думаешь желудком, а не другим местом, для тебя это реальнее всего.

– Это я давно уже понял. Как только мы разгромили свою столовую.

– А теперь подумай вот о чем. Ты собираешься провести здесь какое-то время?

– Ну да.

– Вопрос на засыпку: какое?

Брайен пожал плечами:

– Ну, я не знаю, когда за нами пришлют корабль. Думаю, за нами должны прислать корабль. Ведь пришлют же? – Голос Брайена становился все менее и менее уверенным. – Я думаю, что Земля должна прислать корабль, чтобы забрать нас отсюда. Ведь не могут же они нас бросить на произвол судьбы.

Лео жестко смотрел на него. Потом сказал:

– Вот представь, что ты работаешь за Земле. И узнаешь, что в Лунном корпусе каторжники поубивали всех свободных. Захватили весь корпус и уничтожили все запасы еды.

– Все запасы еды?

– Да. И что сейчас у каторжников находится все оружие. Расчет тут прост. Либо ты снаряжаешь на Луну космический корабль с боевиками. Те врываются в корпус, в неравной борьбе погибают еще люди, пусть даже с обеих сторон. Оставшихся берут в плен, везут на Землю и садят там на электрический стул. Либо ты не тратишь лишние ресурсы: ни людей, ни оружие. Просто позволяешь всему лунному корпусу вымереть своей собственной естественной смертью. А потом прилетаешь на освободившееся пространство и очищаешь все от трупов. И на электричестве сэкономишь, так как электрический стул тоже недешево обходится.

Такая мысль не приходила мне в голову. Из уст Лео она звучала очень правдоподобно.

– Ну, с чего ты взял, что всех обязательно посадят на электрический стул? – стал спорить с ним Брайен. – Мы же с тобой никого не убивали. И многие тоже. Пусть казнят тех, кто действительно виноват.

– А кто тут станет разбираться, виноваты мы с тобой или нет? Кто сможет подтвердить это?

Я подумала, что являюсь единственным свидетелем всему происходящему. Но я и то не стала бы судить, кто виноват, а кто невиновен в этом бунте. К тому же, каторжников несколько тысяч. Я не смогу сказать ничего определенного про всех.

– Да пойми ты, Брайен. Им проще забыть о нас, чем посылать сюда кого-то.

Ответить Брайену было нечего. Он молча сидел и смотрел на свой хот-дог. Я решила вступить в разговор.

– Такого быть не должно. Земля должна прислать сюда кого-нибудь.

– Кого? – повернулся ко мне Лео.

– Спецназ.

– Мы поубиваем здесь этот спецназ. Сколько входов в корпусе?

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

В итоговой книге Анатолия Андреевича Бухарина (1936–2010) – литератора, историка, исследователя трад...
Времена – проходят. Люди – остаются. Не все, лишь некоторые. А. С. Макаренко – остался. Своими книга...
Это издание, по существу, содержит под своей обложкой две книги. Их авторы, Александр Попов и Любовь...
Если кто забыл, то мы – невезучие! Вернее, теперь уже Воины Судьбы, прибывшие на остров богов, дабы ...
Этнические немцы Игорь и Ольга родились и выросли в киргизском городе Ош. После распада Советского С...
Продолжение бестселлера «Фаина Раневская. Жизнь, рассказанная ею самой». Ранее не публиковавшиеся аф...