Охотники Фелан Джеймс

Я поймал взгляд Дейва. Его лицо можно было читать, как книгу, — и сейчас на нем был явственно написан страх. Я отвернулся. Поддержки, на которую я так надеялся, от него не получить.

— Нужно заклеить тебе бровь.

Я увидел свое отражение в витрине у Дейва за спиной и чуть не рассмеялся: да уж, мое окровавленное лицо удачно гармонировало со стоящим там манекеном, обряженным в розовое кружевное белье.

— Хреново выглядишь, — вырвалось у Анны. Я никогда раньше не слышал, чтобы она ругалась, но вышло это у нее вполне естественно, будто она прослушала спецкурс в элитной английской школе, где благородных барышень учат изысканно ругаться.

Я уже было открыл рот, чтобы попросить ее выругаться еще раз, но в этот момент она как раз зашла в магазин белья. Мини прекратила плакать и смотрела на меня, широко открыв рот.

— Пойду поищу телефон, — сказал Дейв.

— Хорошая мысль, — ответил я.

Анна по очереди выдвигала ящики под прилавком и заглядывала на полки.

— Что–то мне кажется, примерочная вон в том конце магазина — вряд ли под прилавком, — пошутил я.

Мини хихикнула. Приятно было видеть, что привычная улыбка почти вернулась к ней.

— Ни один автомат не работает, — сообщил Дейв и направился в магазин здорового питания.

Появилась Анна с белым пластмассовым ящичком с красным крестом на крышке.

— Подержи, — она протянула аптечку Мини. — Так, может быть немного больно…

Анна прижала к моей рассеченной брови скомканные трусики, сильно пахнущие дезинфицирующим раствором, потом еще полила их из бутылочки.

— Шелковые? Ну, прямо очень нежные, — не удержался я.

Мини засмеялась, а Дейв, как раз вернувшийся к нам, буркнул что–то про неработающий интернет.

— Даже не надейся, что и тебе перепадет, Дейв. Для такого бельишка надо, как минимум, расквасить — ай! — пол–лица.

Анна в очередной раз с силой промокнула мне рану, полилась кровь.

— Анна, ну не то, чтобы мне было больно…

Дейв вышел из магазина.

— Ни один телефон не работает, — донесся его голос.

— А почему тогда горят некоторые лампы? — спросила Анна, продолжая вытирать мою кровь. Делала она это безо всякой нежности — промакивала резко, будто клевала: с таким же успехом я мог вытереться и сам. Дед в моем возрасте уже сражался на фронтах Мировой войны — интересно, не попадалась ли ему английская медсестра вроде Анны: красивая и безжалостная, знающая свое дело и неприступная.

— Наверное, это аварийное освещение, — предположил я. Анна как раз прижала импровизированный тампон к моей ране.

— Видишь, горят не все лампы, — я указал на тусклые люминесцентные светильники у нас над головами. — Думаю, где–то в подвале стоит генератор. Слушай, Анна, ты что, специально стараешься сделать мне побольнее? Если да, то у тебя отлично получается.

— Мини, поищи в аптечке пластырь, — Анна никак не отреагировала на мои слова, но все же стала обращаться с моей раной несколько бережнее. Часть шелковой детали туалета выскользнула у нее из пальцев и закрыла мне лицо.

— Ни фига себе размерчик! Прямо розовые паруса, — съязвил я.

Девчонки прыснули от смеха. Анна оторвала кусок пластыря, освободила мне глаза и стала заклеивать рану: ее лицо было совсем рядом с моим, одной рукой она прикладывала пластырь, другой прижимала его к моему лбу. От напряжения у нее приоткрылся рот — губы пахли клубникой.

— Так, оторваться не должно, но все равно придерживай рукой, пока кровь не остановится.

Я взял у нее сослуживший столь странную службу клочок нижнего белья и прижал к рассеченной брови. В витрине было видно наше с Анной отражение: интересно, были бы у нас шансы при других обстоятельствах?

Я скосил глаза на прижатые ко лбу трусики:

— Неужели тебе их не жалко? И все ради меня?

В ответ я получил довольно ощутимый толчок в плечо — даже «ранение» не спасло. Анна отошла, села на пол чуть вдалеке и стала смотреть на входные двери.

Вернулся Дейв с большим черным факелом. Заметил, что я прижимаю к голове ярко–розовые женские трусики, и даже не нашелся, что сказать.

— Анна пожертвовала, — ляпнул я и засмеялся над собственной шуткой.

— Ни один телефон не работает. Электричества нет. Мобильной связи тоже. И людей нет — только мертвый старик–продавец в кондитерской: наверное, у него сердце не выдержало.

— Да уж, сладкая смерть, — попытался я разрядить напряжение.

Дейв посмотрел на меня так, будто я оскорбил, как минимум, президента США: совсем как в первый день в лагере, когда я отпустил про главу страны едкую шуточку. Вообще, ничего против американского президента я не имел: так вышло случайно.

— Ляпнул не подумав, извините, — попытался я сгладить неловкость, но как–то не очень получилось. Привычка язвить всегда и везде снова подвела меня. Потом я вспомнил о тех людях, что гнались за нами, о пустом, бессмысленном взгляде мистера Лоусона — и улыбка сползла у меня с лица.

— Так, надо искать помощь. Где–то должны остаться люди, спасатели уже, наверное, вовсю работают. Как думаете?

Дейв отрицательно покачал головой.

— Почему, Дейв?

— А потому, что они уже давно были бы здесь. С момента атаки в метро прошел как минимум час. Посмотрите вокруг: все разрушено, все и везде. А полиции до сих пор нет — так не бывает в Нью–Йорке. Уже давно должны были прилететь вертолеты, примчаться пожарные и полиция с сиренами.

Дейв был прав. В каждом манхэттенском квартале на улице дежурила как минимум одна полицейская машина, готовая немедленно примчаться по тревоге. Черт, да только на Центральном вокзале я видел не меньше сотни солдат Национальной гвардии…

— А почему мы не пошли на Центральный вокзал? Помните, сколько военных там было утром? — спросил я.

— Было, потому что в город приезжал с визитом президент. Военные вместе с дополнительными нарядами полиции дежурили на вокзале всю неделю.

— Так пошли туда, — вскочила Анна. — Тут ведь недалеко? А там еще ООН рядом.

Дейв посмотрел на вход и кивнул.

— Мы сейчас на Сорок третьей улице. Значит, чтобы выйти к вокзалу, нужно повернуть направо, пересечь Пятую авеню и Мэдисон стрит.

— А далеко идти? — спросила Мини, дрожа от холода и кутаясь в шарф. На пол с нас натекли самые настоящие лужи, одежду можно было выжимать.

— Бегом — пять минут, шагом — десять, — прикинул Дейв.

— Значит, побежим, — сказала Анна.

Я кивнул. Девочки облегченно вздохнули. Мы застегнули куртки под самое горло. Свой импровизированный бинт я выбросил в мусорную корзину. Анна положила аптечку в рюкзак — мы наши потеряли еще в метро, и она единственная была с рюкзаком — подтянула лямки.

— Давай? — она протянула руку за фонариком, который держал Дейв.

Он отрицательно покачал головой и перехватил фонарик поудобнее. Мне сразу стало спокойнее: Дейв держал фонарь крепко, даже жилы на руке проступили.

— Подождите, — вдруг сказала Мини, когда мы направились к выходу. — А что, если там… ну, если там будут эти?

Все молчали.

— Они… они пили из людей. Почему, зачем? Что с ними случилось?

Я взглянул на остальных — на лицах та же растерянность, что и у меня.

— Не знаю, Мини, — постарался сказать я как можно спокойнее. — Но и сидеть здесь целый день не имеет смысла. Нужно найти остальных…

— Но…

— Если вдруг мы встретим людей, которые покажутся нам подозрительными, мы просто убежим, договорились? — я произнес эти слова уверенно, будто знал ответы на все вопросы. — Дейв, до Центрального вокзала нам бежать два квартала, так? Давай назначим запасной аэродром.

— Какой еще аэродром?

— Ну, подумай, где еще будет безопасно, если с вокзалом не выйдет.

Мне показалось, что я вижу, как в голове у Дейва завертелись шестеренки…

— Может, в библиотеке? Она как раз недалеко от вокзала. Или можно выбрать один из небоскребов на Пятой авеню — оттуда будет хорошо видно город.

Я кивнул и направился к выходу. Мы с Дейвом приподняли и немного отодвинули скамейку, чтобы освободить дверь.

Пропустив остальных вперед, я вышел последним. Дейв махнул рукой в нужном направлении, и мы побежали — я позади всех.

Думать о том, что делать, если на вокзале нет ни полиции, ни военных, не хотелось. А потом мы свернули за угол, и открывшаяся картина поразила меня… Стало понятно, что на вокзале искать нечего — нужно думать, где спрятаться.

3

— Я все же думаю, что это был теракт, — сказала Анна. Других предположений у нас все равно не было, поэтому мы молча согласились.

Возле Центрального вокзала мы увидели людей — мертвых людей, много мертвых людей. Они лежали странно, образуя гигантский веер, будто из дверей их вынесло потоком воздуха адской силы. На месте дороги красовалась огромная воронка: из–за груд асфальта, гравия, бетона перебраться через нее было совершенно нереально.

Я поднял голову: у роскошного отеля «Гранд Хаятт», раньше возвышавшегося над зданием вокзала, сохранился лишь остов. Стекла повылетали, обнажив бетонные перекрытия, которые кое–где висели на кусках арматуры, от неоновой вывески осталась только первая буква. Здание вокзала было похоронено под тысячами тонн стекла и бетона, из этого месива валил густой дым. С одного из верхних этажей отеля вдруг свалился матрас и, паря как осенний лист, не спеша опустился на землю, смешался с обломками.

Мини и Анна подошли ближе ко мне, я повернулся к Дейву:

— Нам нужно место с хорошим обзором, чтобы оценить масштабы случившегося и решить, как быть дальше.

Дейв кивнул и стал вглядываться в Пятую авеню, с двух сторон огибавшую Центральный вокзал, похожий на гигантский остров. Мне лично, кроме здания Штаб–квартиры ООН, ничего не приходило в голову.

— Так, — произнес Дейв, указывая на север, — нам нужно на первом повороте взять влево, выйти по Мэдисон авеню на Сорок девятую и пройти еще квартал до Рокфеллера.

— Что за Рокфеллер? — спросил я.

Я помнил только, что на одной из прогулок по городу Дейв предлагал нам сходить на смотровую площадку «в Рокфеллере».

— Ну, я имею в виду небоскреб «Дженерал электрик» в Рокфеллеровском центре, его еще называют Ар–си–эй. Там есть смотровая площадка, с которой как на ладони виден весь Нью–Йорк.[1]

— Отлично, — сказал я. Мини согласно кивнула. Только Анна смотрела куда–то вдаль. Я потянул ее за рукав куртки.

— Далеко дотуда? — спросила она, не отрывая взгляда от лежащих вокруг тел. Это место гипнотизировало ее, забирало от нас. Я повернулся, чтобы идти.

— Минут пять, если бежать не очень быстро, — ответил Дейв.

Выстроившись цепочкой, мы побежали. Возле двух искалеченных трупов американских военных Дейв перешел на шаг. Я не особо разбирался в военной форме — как впрочем, и Дейв, хотя его отец работал консультантом во время Войны в Персидском заливе. Сложно сказать, кем они были — моряками или солдатами Национальной гвардии: в любом случае, свой долг они выполнили… Неожиданный долг…

С виду казалось, что здания на Мэдисон–авеню почти не пострадали. Снова полил дождь, но никто не жаловался. На пути нам попадались только разбитые и брошенные машины. Людей не было — мы наткнулись лишь на одно тело, но не стали останавливаться. Спасибо, что Дейв постарался пробежать от него подальше.

Когда я успел привыкнуть к трупам на улицах? Интересно, солдаты в Ираке или Афганистане тоже так быстро переставали считать смерть чем–то из ряда вон? Вряд ли. Все же там их окружала жизнь, люди — друзья и враги. И не скажешь, что хуже: ждать, что у любого прохожего может быть спрятана под одеждой бомба, которую он решит взорвать рядом с тобой, или оказаться на нашем месте: убегать от странных зомби, которые хотят выпить твою кровь. Я вспомнил про оставшийся в метро пистолет: может, надо было его взять?

С Мэдисон–авеню мы свернули на Сорок девятую улицу. Наконец–то наши мечты сбылись! Посреди улицы стояли четыре пожарные машины с включенными мигалками, на проезжей части и тротуарах выставлены защитные барьеры… Но через мгновение наступило горькое разочарование. Людей не было: ни полицейских, ни пожарных, ни обычных выживших. Не было даже мертвых.

И все равно, так хотелось, чтобы кто–нибудь вдруг подошел, положил руку на плечо и сказал: «Эй, чего встали? А ну–ка марш в метро ко всем остальным! Чего вылезли на улицу? Все сидят по убежищам». Ведь на экскурсиях нам рассказывали, что в Нью–Йорке более десяти миллионов жителей, а вместе с пригородами — все двадцать. А мы по дороге до вокзала видели не больше нескольких сотен.

Мы обогнули первую пожарную машину — внушительную, с длинными лестницами, выдвигающимися сзади, — и подошли к автобусу Федеральной Спасательной службы Нью–Йорка: координационный центр был напичкан оборудованием не хуже космического корабля — через открытые задние двери виднелись компьютеры, терминалы связи и другие штуки, о назначении которых можно было только догадываться.

— Посмотрю, что там внутри, — сказал Дейв и полез в кузов.

Анна и Мини отошли от машин и спрятались на крыльце Рокфеллеровского небоскреба метрах в двадцати от нас.

Дейв прошел по салону автобуса, уселся на водительское место и стал ловить радиоэфир. Мне показалось, что где–то вдалеке стреляют, но я не был уверен — мешали щелчки радиоприемника и шум дождя. Радио молчало — только иногда прорывались какие–то странные звуки, похожие на стук дятла, и еще странный треск — так обычно дети изображают пулемет, когда играют в войнушку.

— Эфир пустой.

Дейв подошел ко мне с портативным приемником в руке. Мне показалось, он как–то сдулся, стал меньше ростом.

— Радио молчит, — повторил он.

— Ладно, тогда давай поднимемся на крышу и осмотримся, — решил я и махнул рукой девчонкам. Сквозь стук дождя по металлу машин было слышно, как тяжело вздохнул Дейв.

— С девчонками подъем займет много времени. Может, схожу я или ты? Посмотрим, что там, и вернемся? — предложил он.

Я повернулся к Дейву и посмотрел ему прямо в глаза:

— Дейв, друг, мы должны держаться вместе. Мы… мы вляпались по самые уши. Ты же видел мистера Лоусона, видел этих ненормальных на улицах? Поэтому других вариантов нет — пойдем все вместе.

Дейв посмотрел сначала на фонарик в одной руке, потом на радио в другой. Впервые за время нашего знакомства он напомнил мне большого, беспомощного, неуклюжего щенка.

— На каком этаже смотровая площадка? — спросил я.

— Кажется, на семидесятом. Пока мы подымемся и спустимся, начнет темнеть.

Я посмотрел по сторонам. В окнах расположенного на другой стороне Сорок девятой улицы здания информационного канала «Фокс Ньюс» свет не горел, не работало даже аварийное освещение. Мои часы показывали три. Дейв был прав: к половине пятого стемнеет, а подъем на семидесятый этаж займет много времени.

— А может, мы переночуем наверху? — предложил я. — Там будет тепло, сухо. А уже утром осмотримся как следует, поищем остальных.

Немного подумав, Дейв согласился и снова полез в автобус, стал шарить фонариком по большим пластиковым ящикам.

— Что ты ищешь?

— Думаю, что может нам пригодиться.

Дейв один за другим выдвигал ящики, доставал из них одеяла, термопокрывала, респираторы.

Я тоже залез в одну из машин, но ничего нужного, кроме огромной тяжелой куртки от спасательской униформы, не нашел. Куртку я взял — она показалась мне понадежнее моей ооновской.

Дейв вернулся с рюкзаком, из которого торчала ручка небольшого пожарного топорика. Носком кроссовка он указал на какой–то напоминающий двигатель от машины предмет размером с микроволновку.

— Это генератор, — пояснил он. На крышку генератора Дейв поставил канистру с бензином, я бросил куртку, и мы, не сговариваясь, попытались поднять его за выступающие металлические трубы. Генератор оказался таким тяжелым, что я аж закряхтел от напряжения, а Дейв только улыбнулся.

— Ну, взялись, — выдавил я, и мы потащились ко входу. Наконец–то немного утих дождь.

Мини и Анна что–то рассматривали в центре Рокфеллер Плаза. Оставив генератор у входа, мы подошли к ним. Над головами хлопали на зимнем холодном ветру флаги разных стран — настоящий разноцветный лес.

Девчонки смотрели на бывший каток. Мне снова захотелось вернуться в галерею. Захотелось, чтобы милая пожилая леди в кафе налила мне чашечку горячего чаю, чтобы отмахнулся строгий занятой полицейский… На месте катка осталась только гигантская дымящаяся воронка, будто в самый центр угодила авиабомба.

Слова Дейва прозвучали где–то далеко. Казалось, он сам не верит в то, что говорит:

— Каток на Рокфеллер Плаза… Я ходил сюда по выходным.

У Анны по щеке скатилась слеза. В день приезда нас возили сюда на экскурсию. Было невыносимо больно видеть, что от хорошо знакомого места ничего не осталось. Будто лишили чего–то очень дорогого, родного. В основании фундамента зияли бесчисленные черные выбоины. Казалось, эти ходы ведут к самому центру земли. Повсюду лежали тела людей в униформе. Можно было подумать, что злые подземные духи проснулись, чтобы сожрать весь город, а эти люди оказались единственными, у кого хватило смелости стать у них на пути.

— Пойдем, — сказал я.

Мини обняла Анну за плечи, притянула к себе. Мы развернулись к Рокфеллеровскому небоскребу.

Резкий, громкий звук клаксона пронзил тишину. Впервые в жизни звук показался мне таким нереальным, чужеродным. Я оглянулся. Никого. Но звук нарастал. Его источником оказалась машина, вдруг выскочившая на Пятую авеню. С нашей улицы ее было видно лишь мгновение, но все мы успели рассмотреть и запомнить картинку: водитель навалился грудью на руль, а несколько человек, зацепившись за капот и крышу несущегося автомобиля, пытались влезть внутрь.

Еще через несколько секунд за машиной пробежало не меньше двух десятков человек. Звук стал тише, совсем смолк. Опять наступила мертвая тишина.

Несколько минут мы стояли неподвижно. Первой развернулась и пошла ко входу в Рокфеллер Мини. Мы растерянно побрели за ней. У входа я глубоко вздохнул, собираясь с силами, — предстояло тащить наверх генератор. Тут до нас донесся еще один звук. Где–то близко, на небольшой высоте, пролетел реактивный самолет, оставив белый след на сером небе. Мы видели его всего мгновение. Кричать смысла не было. Похоже, он улетел на северо–запад.

Раздался глухой удар, будто разорвавший небо пополам. Звук не стихал, многократно повторяясь в эхе. Мы открыли дверь и вошли в здание. Сырость и грязь остались за порогом нашего нового дома. Внутри было холодно и неуютно, зато сухо и тихо. Каждой клеточкой тела я ощутил любовь к этому месту, к Рокфеллеровскому небоскребу.

4

Дейв не ошибся: верхняя смотровая площадка была на семидесятом этаже.

— Ну что сказать, Дейв. Ты оказался, как всегда, прав.

— Ого! Дейв — прав? — усмехнулась Мини.

Дейв что–то буркнул и сделал пару глотков из бутылки с водой, лежавшей в рюкзаке ФСС.

— В плане указано, что смотровая зона занимает этажи с шестьдесят седьмого по семидесятый, — уточнила Анна.

— Вот и хорошо, — сказал я и остановился: нужно было перевести дух и дать рукам отдохнуть.

Мы сели на пожарной лестнице между двадцатым и двадцать первым этажом. Аварийные лампы немного освещали ступеньки. Я зачем–то высунул голову в просвет между перилами и сразу же пожалел об этом: исчезающий в темноте коридор напоминал дорогу на небеса. Необходимость преодолеть еще пятьдесят этажей с тяжеленным генератором не внушала оптимизма.

Мою куртку несла в рюкзаке Анна, кроме того, они с Мини тащили двадцатилитровую канистру с бензином. Но руки у меня болели так, будто я сам нес не только все эти вещи, но еще и девчонок в придачу.

— Все, я больше не могу, — взбунтовалась Мини. — На фига мы прем наверх эту ерунду?

Мне нравилось, когда Мини ругалась. Хоть она и была с Тайваня, владения английскими ругательствами ей было не занимать — в ее лексиконе обитали словечки, которых мне и слышать не приходилось.

Когда мы только приехали в Нью–Йорк и расселялись в отеле, Мини первым делом залезла в бар, извлекла оттуда чекушку водки и тут же умудрилась опьянеть с совершенно пустячной дозы — мой дядька до такой кондиции доходил только после ящика пива. Именно после этого мы стали называть ее «Мини»: этот вариант отлично подходил ей, да еще и был сокращением от настоящего имени — Мин Пей.

— Может, оставим канистру здесь? У меня руки отваливаются, — сказала Анна.

Дейв открутил крышечку бака на генераторе и сунул туда палец, потом понюхал его.

— Генератор заправлен, — сообщил он и, подсвечивая фонариком, стал читать надписи на корпусе:

— Так, генератор фирмы бла–бла–бла… так, это нам не надо. Ага, вот: три разъема питания, объем бака — девять литров, время работы — девять часов.

Дейв выключил фонарик и повернулся ко мне.

— То есть он расходует литр бензина в час?

— Здесь не написано, но будем рассчитывать, что не больше.

— Хорошо, получается, на пару часов сегодня ночью нам точно хватит, а может, и на пару часов утром. Давайте оставим канистры здесь.

Я поднялся и собрался было идти, но Анна преградила мне путь:

— Ты ведь хочешь, чтобы мы донесли их, да?

Она как–то странно прищурилась и впервые показалась мне некрасивой.

— Ты думаешь, мы пробудем наверху не один день, да?

Анна подошла ко мне вплотную, но запаха клубники от ее губ я больше не чувствовал.

— Так что? — настаивала она. — Из огня да в полымя, да? Сначала за нами гонялись на улице, а теперь мы добровольно запремся на верхушке небоскреба? А что, если в этом здании полно таких же уродов, как мы видели снаружи, а? Об этом ты подумал? Будем сидеть сложа лапки и ждать, пока они нас сожрут, да? Ты вообще свихнулся!

Странно: мне–то показалось, что свихнулась она. Но дальше наш спор не зашел — ситуация разрешилась сама собой. Свет на лестнице мигнул один раз, потом еще раз, а потом раздался тот самый шум, который мы впервые услышали, выбравшись из метро — шум рушащихся зданий. Точнее, в этот раз мы скорее не услышали, а ощутили его.

— Это еще…

— Это еще одно здание рухнуло, Анна!

— Боже мой! — глаза ее широко раскрылись, она вцепилась обеими руками в перила и посмотрела вниз через лестничные пролеты. — Боже мой!

— Это не наш небоскреб, Анна, — голос Дейва, вновь звучавший с былой уверенностью, казалось, привел ее в чувство. Она оторвала взгляд от темного пролета и кивнула.

— Послушайте, вы и так втащили эту канистру довольно высоко. Давайте сделаем так — оставьте ее здесь, а я потом схожу за ней, — сказав это, я подошел к Дейву, взялся за генератор, и мы потащили его наверх. Почему–то генератор казался мне безумно тяжелым, даже промелькнула мысль, а не халтурит ли Дейв.

На пятидесятом этаже мы устроили привал — глотнули воды, немного посидели, отдышались и снова двинулись наверх.

На шестьдесят пятом этаже Мини стала задыхаться, побледнела. Казалось, она вот–вот упадет в обморок. Мы с Анной усадили ее на ступеньки и стали обмахивать, а Дейв открыл дверь на этаж, подпер генератором, и мы втроем втащили через нее Мини.

За дверью оказался большой дорогой ресторан с окнами во всю стену и, как минимум, сотней столиков, расставленных вокруг танцпола.

— Это знаменитая «Комната радуги». Отец как–то водил сюда маму, — сказал Дейв.

В новой обстановке Мини быстро пришла в себя и уже буквально через минуту как ни в чем не бывало ходила по ресторану. Анна тоже повеселела: она переходила от столика к столику и время от времени выкрикивала: «Ау! Есть кто живой?». Дейв ушел на кухню, а Мини раздобыла за барной стойкой бутылку кока–колы.

Я выглянул в окно: мы будто плыли в облаках из разноцветной сладкой ваты. Красиво, но ничего не видно. Конечно, я расстроился: ведь так хотелось доказать другим, что мы не зря забрались на такую верхотуру, так хотелось осмотреть Манхэттен сверху и увидеть, где прячутся другие выжившие. Утешало только, что здесь было тепло и сухо, и что мы успели хоть как–то защититься от уличных неожиданностей до наступления темноты.

Хлопнула дверь, и Дейв выкатил из кухни большую блестящую тележку — на таких официанты обычно развозят блюда. На лице его красовалась довольная улыбка, которую он даже не пытался скрыть.

— Света нет, но холодильники еще не разморозились, — с этими словами он ловко подкатил тележку, уставленную металлическими сияющими ведерками, прямо к столику, за которым устроилась Мини с кока–колой. — Я там нарыл мороженое миллиона сортов. Только шоколадного — полтора десятка видов!

— Супер! — я уселся напротив Мини, которая наконец–то улыбнулась. Мы выстроили ведерки с мороженым в центре стола и принялись орудовать роскошными приборами. Анна принесла миску с фруктовым салатом, но нас это отчего–то так насмешило, что в итоге она обиделась и вообще не стала ничего есть.

— Официант, счет! — выкрикнул я и провел пальцем по запотевшему ведерку, согнав на белоснежную скатерть струйку воды.

— Интересно, а где все? Куда подевались посетители ресторана, я имею в виду? — спросила Анна.

— Вернулись домой.

Я кивнул. Каким интересным тоном Дейв произнес эту фразу: будто другого ответа и быть не могло. Ну, а почему нет, подумал я. Если бы я работал в этом здании и увидел, что творится в городе, — падают бомбы, летят ракеты или что там еще могло быть? — то я бы со всех побежал домой. Я бы понесся по улицам, через мосты и перекрестки, сквозь пыль, пепел, ледяной дождь и снег, чтобы оказаться рядом с близкими, со своей семьей. Так бы поступил и Дейв. Да любой бы так сделал! Любой захотел бы оказаться рядом с родными и близкими. Перед глазами встали кадры новостей, в которых дни или недели спустя будут показывать, как миллионы офисных работников покидают здания на Манхэттене и бегут домой.

В ресторане стало темнеть. Мини залезла к Дейву в рюкзак и достала зажигалку, поставила на стол две свечи. Дейв откинулся на стуле и переставил с соседнего столика еще две. На лицах заиграли оранжевые блики и сразу стало как–то теплее.

— Завтра небо прояснится, и утром, думаю, мы сможем осмотреть город, — сказал я.

Дейв согласно кивнул:

— На смотровой площадке должны быть бинокли и всякая оптика. Разберемся, я думаю. Вид оттуда — закачаешься…

Анна и Мини ничего не сказали. До самой темноты мы молча сидели за столом и ели мороженое. Здесь лучше, чем внизу, повторял я себе, лучше для всех.

5

Наступила непроглядно темная ночь. Мы свернулись в креслах в зоне отдыха. Я смотрел на табличку «Выход» с красной подсветкой — хотелось уснуть, прежде чем она потухнет. В какой–то момент я осознал, что больше всего меня беспокоит, как долго еще протянет аварийное освещение.

— А вдруг и мы станем, как те люди? — спросила Мини.

— Не станем, — быстро отрезал Дейв, будто сам думал именно об этом.

— Откуда ты знаешь? Мы же понятия не имеем, что с ними такое!

Повисла тишина, потом раздался всхлип, будто кто–то хотел заплакать, но сдержался.

— Отложим все до утра, — постарался сказать я как можно спокойнее. — Мы все равно ничего не изменим, пока не выясним, что произошло, пока не увидим, где остальные. А для этого придется подождать рассвета. Утро вечера мудренее.

Глаза сами закрылись, и я провалился в сон — то ли на пару минут, то ли на несколько часов.

— Но я не могу ждать до утра, — прошептала в темноте Мини.

— Спи, Мини. Время быстрее пройдет.

Если бы все было так просто, подумал я. А может, не так все страшно? Может, утром все будет по–другому?

Когда я проснулся, уже рассвело. Анна и Дейв стояли возле окна и смотрели на город — совсем как обычные туристы. Я вспомнил, что Дейв — не турист: он всматривался в очертания города, который знал не хуже, чем я Мельбурн. Мини еще спала на кушетке, придвинутой вплотную к моей. Из–под скатертей, которые она приспособила вместо одеяла, торчала только выкрашенная в красный и черный цвета макушка.

Я вскочил и только потом вспомнил, что перед сном разделся до белья. Одежда всю ночь провисела на спинках стульев, но так и не высохла.

Пришлось надеть холодные сырые джинсы и футболку, куртку я завязал на поясе. Подошел к окну. С востока наползал утренний туман, закрывая город, но и того, что туман не скрывал, было достаточно, чтобы мне стало нехорошо. Вид на город сверху напоминал безумные картины Джексона Поллока — у отца были всюду развешены его репродукции, казавшиеся мне воплощением хаоса. Именно так выглядел теперь Манхэттен — только что цвета были чуть поярче. Я не верил своим глазам.

— Надо подняться на смотровую площадку. Там есть бинокли. Днем будет лучше видно, — сказал Дейв.

Я посмотрел на часы: почти девять. Анна ушла будить Мини, а я встал поближе к Дейву. Он недовольно посмотрел, но злился он не на меня. Было ясно, о чем Дейв думает. Мы стоим у западного окна, а его дом находится в Бруклине, на востоке. Со смотровой площадки будет видна та часть города.

— Пошли, Дейв.

Я пропустил его к выходу на лестницу и пошел следом.

Молча мы поднялись на шестьдесят седьмой этаж. На смотровой, как и в ресторане, никого не было. Мы все одновременно подошли к окну и посмотрели в одну сторону — на восток.

— Все равно на том берегу Ист–Ривер почти ничего не видно, — мне послышалась радость в голосе Дейва: наверное, он надеялся, что рассеявшийся туман принесет хорошие новости.

Дейв, как часовой, так и остался стоять возле окна, не отрывая взгляда от района, где жила его семья. Мы отошли, чтобы не мешать. Выглянуло солнце, туман рассеялся, и открылся вид на город. Настроение у Дейва изменилось, как, впрочем, и у нас.

Манхэттен был в плачевном состоянии. Составить полную картину разрушений пока было сложно — рассмотреть детали без бинокля не удавалось, а с ним получалось выхватывать только фрагменты. Если я наводил резкость на одно полуразрушенное здание, то остальные развалины пропадали из поля зрения. Просветами среди обломков оказались улицы, заваленные грудами бетона и битого стекла, потерявшие прежний облик. Нужно было смотреть, как минимум, с вертолета, чтобы понять масштабы катастрофы. А вдруг за пределами Манхэттена дела обстоят еще хуже? Я постарался отогнать эту мысль.

Я навел бинокль на юг: небоскребы Эмпайр–стейт–билдинг и Крайслер–билдинг уцелели. Как обстояли дела с другими «визитками» Нью–Йорка, отсюда видно не было, но, наверняка, выстояли и некоторые другие. Кое–где над городом виднелся дым. А на юге, в районе Нижнего Манхэттена, практически все небо было затянуто зловещей сизой гарью.

Не в силах больше рассматривать эти ужасные картинки, я отложил бинокль и пошел на южную смотровую платформу. Подходить к краю было страшно, даже несмотря на надежное стеклянное ограждение, поэтому я сел на пол и направил бинокль на север. Пришел Дейв.

— Похоже, уцелел только Вильямсбургский мост, правда, на нем полно машин и каких–то обломков, но, думаю, перейти по нему на ту сторону все же можно, — сказал он.

Я механически кивнул. Я рассматривал Центральный парк и окрестности: вид очень напоминал спокойный сельский пейзаж. Гудзон никуда не делся и привычно терялся на западе. В этой части города вообще, казалось, царило спокойствие.

— Вверх по течению Ист–Ривер есть мосты поменьше, они выходят на Вторую и Третью авеню, на Сто сорок пятую и еще на несколько улиц.

— И что, они не разрушены?