КУНСТ (не было кино). Роман с приложениями Чихачев Сергей

– Николай… – Я пытался аккуратно подбирать слова. – А вы расскажите, пожалуйста, кратко о себе. Кто вы? Откуда?

– А зачем? – Тут Николай показал супертрюк: он не перестал дружелюбно и светло улыбаться, но на одну секунду вдруг превратился в очень жёсткого, собранного и лёгкого хищника.

– Ну… эээ… так принято, – дал я задний ход. – Понимаете, когда приходит неизвестный автор, принято спрашивать у него хотя бы… эээ… о вехах его, так сказать, биографии…

Не могу списать этот чудовищный оборот ни на что, кроме как на инфекцию, перешедшую на меня от шефа. Это он, поганец, виноват в том, что я стал говорить так, как не говорит никто.

– Я не могу вам сказать, Сергей, где я работаю, если это то, что вы имеете в виду, – улыбнулся мне Николай Второй. – Я работаю, чтобы обеспечить деятельность государства, как-то так. Если хотите, я вам покажу любую корочку, которая вас убедит.

Тут у меня случилось дежа-антандю. В том смысле, что где-то я эту фразу уже слышал. А ещё через секунду до меня дошло, что эти же слова, только без лёгкости и дружелюбия, произносил Николай Первый. От неожиданности я временно утратил возможность разговаривать и молча взял розовую папку. Она оказалась гораздо более увесистой, чем предыдущая. Я полувытащил кучу страниц, оценил объём и засунул кипу обратно.

– Мне сидеть и читать часа три, – почти не соврал я. – Будете ждать здесь?

На приветливом лице гостя появилось лёгкое разочарование.

– А вы так… эээ… медленно читаете? – протянул он, пытаясь не выдать досады.

– Как могу, – отрезал я, чувствуя себя вольным стрелком хотя бы в области отправления естественных потребностей, вроде чтения.

– Ну хорошо. – Николай Второй впервые проявил некие признаки нерешительности. – Нет, я столько ждать не смогу. Давайте я оставлю, а завтра в это же время зайду.

– Может, просто позвоните? – произнёс я мягко.

– Нет, я зайду. И заберу. И вы, Сергей, – тут гость привстал, – пожалуйста, это никому не показывайте.

У меня у самого украли некоторое количество идей, поэтому к подобным просьбам я отношусь с пониманием.

– А с какой… эээ… целью мне читать? – уточнил я. – Что вы собираетесь сделать с этим материалом?

– Как что? – немного даже опешил Николай Второй. – Это готовый сериал.

Впервые я пожалел о том, что не являюсь женщиной. Причисление меня к женскому полу дало бы мне полное право на полноценную истерику с торжественным обмороком в эндшпиле. Вместо этого, стиснутый гендерными ограничениями, я обменялся с Николаем Вторым прощальной чепухой и рукопожатиями и проводил гостя.

«Да что они, охерели все сегодня?! – закричал некий участок мозга, едва за гостем закрылась дверь. – Они что, хотят, чтобы я спятил?! Ходу отседова! Скорее слить с работы. Иначе, не приведи Господь, придёт третий Николай со своим дурацким синопсисом, и меня точно увезут отсюда в слюнях и смирительной рубашке».

Однако сразу убежать не удалось. Ещё битых два часа я был вынужден делать вид, что работаю. За это время я полностью ознакомился с сегодняшними выпусками четырёх любимых интернет-помоек, сыграл в две простенькие флэш-игры и просмотрел около ста фотографий совершенно голых девушек.

Я счастлив жить в это сраное время. Хотя бы потому, что я – лично я – видел больше вульв, чем все мои предки за всё время существования человечества. Правда, я сильно проигрываю предкам по коэффициенту обладания увиденным. У них, полагаю, этот коэффициент был близок к единице. У меня и моих современников он стремится к нулю – в силу того, что тысячи и тысячи увиденных нами преддверий влагалища являются, большей частью, набором пикселей. Ни хрена никто не мог додуматься – ни Шопенгауэр, ни Фрейд, – что человек будущего будет бесплатно и в охотку наслаждаться миллионами labia minora и labia majora, но почти все эти желанные лабии будут электронными.

Страшно подумать, чем будет гордиться мой прапраправнук.

Наконец сочтя, что приличия соблюдены, я удрал с необыкновенно занятым видом. Мне надо было успеть разобраться с ГАИ, попасть к врачу и съездить на кладбище, потому что памятник на могиле отца ещё даже не заказывался. Я вообще никогда до этого не заказывал надгробия.

На Садовом кольце вместо битого автомобиля меня ждало полное его, автомобиля, отсутствие. Причём, как в нехорошем сне, место, где я оставлял битую машину, не пустовало – там был криво припаркован маленький красный седан. Редко моргая, я с тупым видом зачем-то обошёл красный седан кругом, чувствуя, как внутри холодом обрывается страх. Всякий раз, когда есть основания полагать, что случилось что-то хреновое и неожиданное – вроде угона машины, – мы действуем крайне глупо, не правда ли? Удостоверившись, что глаза меня не обманывают, я запаниковал. Ближайший гаишник с ленивым лицом и жадными прямыми складками у рта ничего не знал. Потом меня осенило, и я набрал сначала номер справочной, а затем службы вурдалаков, которые эвакуируют машины. То есть крадут их на время и на законных основаниях.

Там было всё время занято, а когда трубка вдруг хрипло ответила, ко мне деловито подвалило некое коренастое существо с коричневыми глазами и приличной густой тёмной щетиной.

– У вас тёмный джип такой был, да? Номер такой-то? – извиняющимся и неожиданно высоким тоном осведомилось существо, пытаясь докричаться до меня сквозь шум Садового. Я опешил, и этих секунд хватило, чтобы Служба Законных Краж Автомобилей положила трубку.

– Да! – почти крикнул я. – А он где?

– Уволокли эвакуатором, – сообщило существо, излучая плохо выраженное сожаление пополам с плохо скрываемым удовлетворением. – Да вы не волнуйтесь. Сейчас первые три часа бесплатно. Хотите, я вам помогу? Две тысячи рублей за всё: я вас отвезу прямо на штрафстоянку, всё оплачу. Я там знаю, как быстро сделать.

– А она где, эта штрафстоянка? – машинально бросил я, пытаясь прикинуть, успею ли на кладбище.

– Да на Рябиновой… – прохрипело существо и осеклось. Существо осознало, что оно выдало мне главную тайну и теперь я имею полное финансовое право лихо ополовинить его гонорар.

– Нет, спасибо, – твёрдо произнёс я, поняв, что за машиной съездить я не успею.

– Ну смотри… – Голос существа теперь представлял удивительную смесь тоски и угрозы. – Там быстро-то не получится у тебя…

– Мне на кладбище сначала надо, – отчего-то тихо проговорил я, глядя существу в тёмные глаза.

– А… Ну ладно тогда… – И существо, будто почувствовав наличие за моей спиной превосходящих его тёмных потусторонних сил, исчезло так же быстро и таинственно, как и появилось.

Глава 5

Сегодня судьба, положительно, задалась целью меня изничтожить. Проклиная человечество, я добрался до метро и притиснулся к очередной книжке. От «Волгоградского П.» до кладбища было минут пятнадцать бодрым шагом, насколько я помнил из давних юношеских визитов на фамильную могилу. Однако путь этот проходил мимо мясокомбината имени Анастаса М., о чём я по прошествии лет позабыл. Я, увы, подошёл к мясокомбинату с подветренной стороны. Ветер имени Анастаса М., словно передавая тоскливый и кровавый большевистский привет с того света, пах так, что на глазах выступили слёзы. Когда тухлая струя смрада с территории комбината наконец-то отпустила меня, я поклялся стать вегетарианцем в самый короткий срок.

После зловония мясокомбината, после яростно взрыкивающих дизелем фур, ждущих своей очереди на въезд в источник вони, после наглых котов, прекративших на минуту поедание тухлятины и проводивших меня внимательными взглядами, кладбище показалось самым тихим и уютным местом в округе. Я уже мельком виделся с мастером в свой предыдущий визит. Его звали Амат. Я походил и поспрашивал, но никто не знал, где он.

Амат нашёлся через полчаса бесцельного ожидания у конторы. Кладбище закрывалось в шесть вечера, и я уже боялся, что сегодня потратил время впустую, когда на одной из узких, ведущих к конторе дорожек появился он.

– Здравствуйте, я насчёт надгробия. Меня зовут Сергей. Вы меня помните? – обратился я к нему.

Сухощавый и низкорослый мастер улыбнулся мне как родному:

– Конечно помню, – гортанно выговорил он. – Сейчас пойдём посмотрим могилу. Только я инструменты оставлю. Устал таскать.

Ещё через три минуты мы, не торопясь, шли по направлению к нужному участку. На кладбище, среди мёртвых, так близко к тусклому окошку смерти, как только она разрешает подойти, не разрешая, впрочем, влезать внутрь, я всегда чувствую себя печально, спокойно и славно. Амат всё время улыбался, был крайне дружелюбен, и его неторопливый гортанный голос привёл меня в состояние совершеннейшего умиротворения. По дороге мы с ним дружески беседовали.

– А ты камень какой хочешь? – участливо спрашивал меня слуга Танатоса.

– Чёрный, – ответствовал я, – просто чёрный.

– Вертикальный? – с бесконечным пониманием пытался уточнить коллега Харона.

– Вертикальный, – подтверждал я.

– Ну и правильно, – тут же ободрял меня вассал Анубиса тёплой улыбкой, – какие же памятники горизонтально ставят? Знаешь, такие широкие бывают? Так вот, они неправильные. Мы их телевизорами зовём… А надпись будешь большую делать?

– Нет. Небольшую… – Я словно плыл по волнам приязни, исходящей от могильщика. На кладбище, кроме нас, больше уже никого не было. Мёртвые на сегодня проводили своих живых по домам.

– И правильно, – одобрял меня Амат. – А то, бывает, много пишут. И пишут неправильно в основном.

– А как это, «неправильно»? – переспросил я.

– Пишут не то, – горестно и одновременно лукаво вздохнул Амат, – совсем не то. Вот, смотри… – Он остановился и показал мне на невысокое серое надгробие. – Смотри, вот Петров Виктор Александрович, тысяча девятьсот сорок седьмой – две тысячи пятый, видишь? Да?

– Да, – подтвердил я, глядя на могилу.

– Ну и что ты узнал из его плиты? «От скорбящей вдовы и детей»? Это слишком общая надпись. Она ничего не говорит. Вдова и дети есть почти у всех мужчин, да? И им положено скорбеть. Я бы так ничего о нём и не знал, если бы не проходил мимо могилы тогда, когда там плакала мать Петрова В. А. Понял? Я тогда послушал её и узнал, что, когда он был маленький, он не мог заснуть, если мама не просовывала ему сквозь узкие деревянные прутья кроватки ладонь. Ладонь была сухая, она пахла огуречным рассолом или домашними тряпками, а иногда жаром утюга. И Витенька засыпал, обхватив эту ладонь и дыша в неё. Вот это, мне кажется, надо было писать на обелиске. Это гораздо больше сказало бы о покойном. И заставило бы всех прохожих его, кстати, пожалеть. Или вот, смотри… – Мы прошли ещё несколько рядов; у меня тем временем слёзы подступали к глазам, в горле встал комок, а Амат продолжал: – Вот, например, Прохомьев П. П. Ну и что? Ну написали годы жизни, да? Лучше бы они написали, как в третьем классе он шёл с одноклассником из школы домой, и товарищ его жаловался, что стукнулся коленкой и она сильно сильно болит. А он, тогда ещё не покойный П. П. П., размахнулся для смеху портфелем и со всей силы засветил товарищу по больной коленке так, что тот упал прямо на серый асфальт и горячие слёзы брызнули из глаз. Потому что у него была трещина в коленной чашечке. А Прохомьев П. П., ныне, к счастью, покойный, заржал и убежал. Вот это бы написали, а?

– А откуда ты это знаешь? – оторопел я.

– А не поверишь, тот одноклассник приходил. – И Амат улыбнулся, сверкнув полосой белых зубов. – Приходил на могилу плюнуть. По-настоящему. Я его выгонял отсюда. И пока я выгонял, он мне всё рассказал. Представляешь, да?

Я не представлял. То есть мне было понятно, что человек мог быть в детстве дрянью, это да. Но помнить о таком унижении десятки лет, а потом найти могилу обидчика и плюнуть на неё? Вот это было решительно непонятно…

Я бы, например, скорее на неё нассал.

Мы пришли и остановились. Лицо Амата посерьёзнело. Он кинул несколько быстрых взглядов на оградку и за неё, а потом отрицательно покачал головой:

– Э… Тут, конечно, проблема большая, – донёсся до меня его голос.

Я в целом был готов к тому, что заплатить придётся много. Похоронные хлопоты любовно и ненавязчиво познакомили меня с миром, где деньги берут за всё, где достаточно лишь лёгкого полунамёка, движения брови, чтобы тебя поняли и мигом решили проблему за наличные.

– Вы просто скажите, сколько это будет стоить, – мягко выдал я вежливую фразу, переходя на «вы», чтобы убрать эмоциональный контакт и быстрее перейти к вопросу о взятке.

– Тут не такой вопрос, – коряво и серьёзно ответил Амат, поддержав «выкальную» дистанцию. – Смотрите, чтобы нормальный камень поставить, вам нужно опалубку сделать, да? Ну постамент. А тут не сделаешь никак. – И он показал на старый бордюр, который почти переплёлся с бордюром соседней заброшенной могилы. – Здесь придётся соседний участок трогать тогда, потому что сползло всё немного. А мы не имеем права. Нам согласие владельца нужно обязательно. А так не можем: ни за деньги, никак, понимаете, да?

– А владельца можно найти? – упавшим голосом спросил я.

– Вряд ли, – задумчиво покачал чернявой головой Амат. – Тут могила заброшенная, видите, да? Сюда уже лет двадцать никто не ходит.

– Но мы же только опалубку сделаем, а потом вернём оградку на место. – Я не сдавался. – Я готов за свой счёт, если что, могилу им расчистить и камень получше поставить. Ну как?

– Бесполезно, – не соглашался Амат. – Никто не разрешит. Никто. Закон такой. Даже с управляющим бесполезно говорить. Деньги не возьмёт. Э, зачем ему проблема такая? – Голос Амата становился всё гортаннее. – Когда ему проще участки продавать законно, да? Миллион сто стоит участок. А если тут наследник зайдёт? – Амат кивнул в сторону могилы. – Всё тогда. Выгонят управляющего. И кто будет участки продавать за миллион сто? Другой человек будет, да. Зачем ему это надо?

Я мысленно проклял законодательство, управляющего и наследников соседней могилы, которые забыли о ней, а то и вовсе безответственно перекинулись, не подумав обо мне. Сползло, твою мать! Сползло! Тут с живыми-то не знаешь что делать, а ещё и могилы ползают.

Глава 6

Кладбище, слава тебе господи, закончилось: я вышел за ограду, а Амат лёгким шагом двинул к конторе. Проблему с памятником теперь надо было как-то решать. Я не очень представлял как, поэтому данную скорбную мысль пришлось отложить на потом. Опять метро (огромный крюк, чтобы снова не пройти мимо торжества бактерий имени Анастаса М.). Потом пришлось вылезти на поверхность и ловить машину – до улицы Рябиновой метро мстительно не провели.

Москва вечером, забитая насмерть душными миллионными пробками, выглядит чудовищно. Потоки, потоки, потоки красных огней стоп-сигналов. Они замерли в бессильном ожидании – и те, которые образуют собой большую мерцающую красную реку на Кольце, и те, которые пытаются влиться в этот бессмысленный поток красными дискретными ручейками. Летом над красной рекой стоит дрожащее марево горячего воздуха. Зимой на красную реку валит снег, превращаясь в слякотную жижу. Весной и осенью река обливается дождём. Погода меняется. Пробки – нет. Газете «Вечерняя М.», мне кажется, надо сменить логотип. Сделать его из сотен тысяч бездушных красных огоньков. Пробки – вот что такое вечерняя Москва. И ничего больше.

Город, в котором я родился, превратился в город, в котором неохота даже умирать. Я, например, стоял в пробке час, когда вёз тело отца в крематорий, а потом ещё полтора, когда перевозил его прах из крематория на кладбище. А ведь еще пришлось год возить отца по врачам, а потом, когда они ничего толком сделать не смогли, полтора часа разговаривать с пеплом, оставшимся от отца, в урне, стоящей на том же сиденье, где он ещё месяц назад сидел? Верных три килограмма весит урна вместе с прахом, если кто не знает. Три точно.

День складывался отлично. Пробки, два психа из спецслужб, авария, штрафстоянка, облом на кладбище. Чудесно! Обожаю такие дни. На том свете я первым делом спрошу у Создателя, с какой целью он такие дни творит. Что ему в них? Просто интересно. И это я ещё не успел (и уже не успею сегодня) съездить к врачу. Там бы мне, видимо, сообщат, что то, что я хочу вылечить, не лечится.

На штрафстоянке ничего нового с точки зрения эволюции человечества я не увидел. Я желал встретить бы там высоких юных гурий, облачённых в золотистые хитоны. Пусть бы две из них ублажали меня духовно, ещё две – телесно, а пятая в это время, извиняясь, вымыла языком замызганную эвакуатором машину.

Ничего подобного не случилось. На штрафстоянке гурий не было, зато там получала зарплату весьма своеобразная часть человечества, которая, я уверен, ещё ждёт своего бытописателя. Почему-то этой части совершенно не посвящают строк. Хотя она весьма примечательна, эта часть. Вот, например, попы жгут Джордано Бруно по прозвищу Ноланец. Вот газовые камеры лагерей смерти с их жирным запахом. Вот нож французской гильотины отрезает головы лидеров революции. Вот Гай Юлий Цезарь разгоняет злобное племя сугамбров, готовя свой триумф в Галльской войне. Это, так сказать, общие вехи. Доступные публике.

Но в любом времени в подобном процессе участвуют они. Выполняющие распоряжения. Они собирают дрова для костра, выбирая посуше, а потом деловито описывают имущество Ноланца. Они регулируют форсунки, добиваясь ровной и бесперебойной подачи газа в камеру. Они точат ножи гильотин и занимаются установкой корзин. Они составляют на латыни списки захваченных в полон сугамбрских семей, помечая крестиком имена особо красивых сугамбрих, которые могут вполне пригодиться солдатам и мелким полководцам.

Они не являются инициаторами зла и боли. Они в этом процессе лишь обслуга. В наши дни эти люди работают, например, в московской службе эвакуации транспортных средств.

Отстояв очередь из молчаливых и раздираемых гневом жертв отечественных парковочных традиций, я пообщался сначала с мордатым мужиком, который сверил записи в замызганном журнале, потом с мордатым мужиком, который сделал ксерокопии моих документов (двадцать рублей за листик, меньше доллара, какое счастье!), потом с мордатым мужиком, который выдал мне пропуск на выезд. Последний на этой славной выставке мордатых показал, где стоит машина. Несчастный, битый в зад джип тоскливо покосился на меня грязными фарами. Мне было неловко беспокоить его, но при одной мысли о метро меня затрясло.

Конец вечера я описывать не буду, ладно? Знаете почему? Да потому же, почему, сидя за новогодним столом, трудно вспомнить, что ты делал весь этот год: восемьдесят процентов времени заняла езда по пробкам, а её вспоминать не хочется, правда? А, да – ещё я пытался отодрать намертво приклеенные жёлтые полоски, которыми служители зла опечатали мою машину. Формально эти жёлтые полоски призваны символизировать то, что внутрь моей машины никто не залезал.

Хотите знать верный признак отличия цивилизованной страны от всех прочих? Нет, это не боеготовная армия, не неподкупная полиция и не руководствующийся законом суд – это всё вторичные признаки. Первичным признаком является отдираемость наклеек. Если любую наклейку – магазинный ярлык, складской штрихкод или вот эту жёлтую полоску на дверях опечатанной машины – вам удалось без труда и липких следов снять за две секунды – вы находитесь в сердце цивилизации.

Мои жёлтые полоски не отдирались. Они были приклеены намертво, чтобы проклятый нарушитель федеральных законов ещё месяц мучился угрызениями совести, глядя на жёлтую дрянь и вспоминая, как он, поганец, припарковался не там, где надо.

Такой день, как сегодняшний, был бы неполным без финального аккорда – и я вызвал ГАИ. Приехавший быстро – всего через час! – капитан обошёл мою машину, стоявшую к тому времени уже под домом, и посмотрел на меня:

– Ну и чего? – насмешливо ухмыльнулся он.

Я терпеливо объяснил ситуацию. Она казалась мне вполне житейской. Мне нужна была только справка для страховой компании.

– Справку я вам не дам, – сообщил гаишник.

– Почему?

– Потому что вы переместили транспортное средство с места ДТП.

– Я не перемещал. Машину эвакуировали.

– Не имели права. Претензии к ним.

– Как предъявить претензию?

– Сначала надо оформить ДТП на том месте, откуда они увезли машину.

– Мне съездить туда и вызвать вас на то место?

– Да. Но не меня. Приедет другой инспектор.

– И он мне всё оформит?

– Нет.

– Почему?

– Потому что вы убрали машину с места ДТП.

Я люблю подобные диалоги. Во время этих конверсаций я ощущаю себя частью государства. К сожалению, усталость не позволила мне развить тему так, чтобы ещё хотя бы раза три уткнуться вместе с гаишником в какой-нибудь изящный силлогизм. Вместо этого я грубо рубанул инспектору: «Сколько?» Слуга закона сообщил, что каждый его глаз закроет себя на это нарушение действующего законодательства за полторы тысячи рублей. А глаза у него два, напомнил инспектор, чтобы я не упустил отсутствие у него физических недостатков.

Сумма показалась мне несуразно высокой и поэтому обидной – так что не прошло и десяти минут, как я сидел дома без справки об аварии. В связи с бесплодным днём сегодняшним день завтрашний представлялся невероятно тоскливым.

Чтобы окончательно изгадить настроение, я достал безобразную розовую папочку Николая Второго, улегся в ванну и стал читать…

Спасти Стивена Спилберга

А

«Аист с нами прожил лето,

А зимой гостил он где-то».

С. Маршак «Весёлая азбука про всё на свете»

Если бы длинного майора не прозвали Аистом ещё раньше, это, ей-богу, сделал бы Стас. Среди прочих майор выделялся разве что огромным, похожим на водопроводное колено шнобелем, худобой и длинными, как жерди, ногами. Последнее было особенно скверно, потому что именно Аист бегал с начинающими диверсантами кроссы. А кроссы эти, друзья мои, я вам доложу, по всему побережью, еженедельно, и весь остров надо обежать, и только потом, когда возвращаешься к исходной точке, разрешают лечь.

Дело, забыл сказать, происходило на острове Русский. От Владивостока рукой подать. Так что добро пожаловать. Ну это в переносном смысле. Поскольку на Русском, в бухте Халулай, Стас парился ни много ни мало как в знаменитой диверсионной школе. А туда посторонних не очень-то пускают.

В принципе Стас Стрельцов ни в какие диверсанты не собирался. Но сначала в военкомат приехал какой-то важный сухопарый офицер-«купец» и отобрал из всей Угрешки одного только Стаса, который затем неделю провёл в какой-то неизвестной ему части и подвергался различным обследованиям, потом с ним долго беседовал второй брюзгливый сухопарый офицер, за ним третий, далее были поезд и та самая учебка. Место знаменитое, что и говорить. Во Владивостоке любой пацан хотел бы на Халулай попасть. Потому что выпускники, если их можно так назвать, из шпаны превращались почти что в суперменов.

Тут уместно сделать небольшой экскурс в историю – раз уж дело и так начинается на рубеже восьмидесятых и девяностых – и вспомнить, что наличие у себя диверсантов и, как следствие, диверсионных школ Советский Союз не то чтобы отрицал, но и особо не афишировал. А между тем диверсанты требовались хотя бы затем, что периодически СССР понадобился кто-нибудь, кто мог бы расшатывать враждебный капиталистический строй физически. И вот был Халулай и были халулаевцы. Дураков туда, кстати, не брали. Дурак – он плохой диверсант. Это была единственная мысль, которая согревала Стаса в те секунды, когда уже «отбой», но ещё не «тревога» и можно поспать хоть пару часов.

Б

«Бегемот разинул рот:

Булки просит бегемот».

С. Маршак «Весёлая азбука про всё на свете»

Кормили на убой, тут грешить нечего. Хорошо кормили. Но я вам замечу, человека, который раз в неделю обегает остров Русский по, мать его, периметру, хоть чистым жиром корми – он толстым не будет. Даже дедовщины в её исконном понимании не было, потому что и у дедов к закату не оставалось сил. Бег, рукопашка, метание ножей, топоров и бутылок, опять рукопашка, рассказ о типах взрывателей и о том, как листом бумаги отрубить палец, бег, плавание с аквалангом, плавание без акваланга почти на те же расстояния; опять рассказ, только уже о том, как греться без огня и напиться без воды, бег, бесшумный бег… Какая тут дедовщина? Так, зуботычины без особой ненависти. Наоборот, редкий в Советской армии случай – на дедов смотрели с завистью, на дедов смотрели снизу вверх, потому что уж кто-кто мог бы любому ниндзя навешать люлей, так это халулаевский дедушка, который может убить без оружия, сделать мину из пищевой соды и съесть тухлого ежа, найденного в лесу.

Стас поклялся себе, что свалит отсюда при первой возможности. Потом, когда после кроссов перестали отниматься ноги, оказалось, что вроде и ничего, притерпелся. В физподготовке он не блистал, насколько это высказывание вообще относится к тамошним солдатикам. А потом и вовсе появились живые легенды: дедушек начали посылать на «выпускные экзамены», они возвращались и, хотя особо не трепались, все всё знали. А «выпускной» на Халулае был такой: готовили тебя столько времени как самостоятельную боевую силу – покажи, что умеешь. Ночью поднимали по тревоге, совали в самолёт или на корабль и только там объявляли задание. А с собой – ни еды, ни тёплой одежды, ни, к примеру, прибора ночного видения.

Так дёрнули как-то ночью по тревоге четверых, в том числе Стасикового земляка, москвича Воробья – Серёгу Воробьёва. Посадили на катерок бесшумный. Объявили задание – захватить авианесущий крейсер «Новороссийск» (тогда ещё он не был продан Китаю). Так, на секундочку, флагман авианесущего флота. Команда в сотни человек, и это не считая лётчиков и официанток. И сообщить из его, крейсера, радиорубки о выполнении задания. И оставили командиры гоп-компанию на катерке неизвестной конструкции. А он не заведён даже. Воробей со товарищи если и поморщились, так в темноте не было видно. Дальше Серёга пересказывал схематично, как само собой разумеющееся. Ну разобрались, катерок завели. Координаты свои выяснили, соотнесли с координатами «Новороссийска». И потихоньку вперёд, на электрическом ходу, который тогда и в Японии близлежащей не очень ещё прижился. Дошли до «Новороссийска» самым малым, чтобы на радарах не засветиться. Встали поодаль. Нырнули вчетвером. Вынырнули у крейсера. Наверх забрались. Затаились. Затем на пульт управления. Пойди ещё войди, кстати, в эту рубку. Всех, кто там был, связали, своего одного оставили, он изнутри доступ в рубку перекрыл окончательно. Затем кубрики со спящими матросиками задраивать один за другим и часовых снимать стали. Потом один – к капитану, другой – к старпому, третий – в радиорубку. Капитан и старпом о таких игрищах не знали, но в целом догадались, что делать. Особенно их впечатлило количество обезвреженных часовых. Препроводили их к радиостанции под дулами. Вышли в эфир на оговоренной частоте. Объявили о захвате. Капитан и старпом, багровые все, подтвердили, поблагодарили от себя за службу и злобно предложили погостить на судне. Дедушки отказались. Потому что выпускной сдан и можно домой.

В

«Воробей просил ворону

Вызвать волка к телефону».

С. Маршак «Весёлая азбука про всё на свете»

Этой гордо рассказанной историей Воробей, которого вскоре демобилизовали, сам того не желая, фактически украл у Стаса последнюю надежду на диверсантское будущее. Стас озлобился и затосковал. Воробей рассказывал лихо, где не хватало слов, показывал: как влетели, как вскарабкались, как вязали, какая рожа была у капитана. А Стас только угрюмо кивал. Ему до дембеля было ещё ого-го, но ни физически, ни психологически он, конечно, к подобному готов не был. Да, он не боевой пловец, его нырять под винты не пошлют, но особой злости по отношению к самому себе он не испытывал.

Просто на каком-то этапе понял, что ошиблись психологи. Он не диверсант. Он не сможет толком убивать людей. Он не сумеет каждую секунду в течение десяти лет после дембеля ждать вызова по тревоге и дважды в год ездить в приказном порядке на переподготовку. Он не хочет. Но сбежать с Халулая было стыдно. Можно было объявить о своей физической некондиции, можно было заболеть, в конце концов, но как потом самому себе в глаза смотреть? И Стас остался. И бегал кроссы, рубил листами бумаги толстые серо-зелёные столбики пасты ГОИ, метал ножи и проклинал себя, дурака из интеллигентной семьи, решившего отслужить в армии. Но «выпускной» настал и для него.

Г

«Гриб растёт среди дорожки, —

Голова на тонкой ножке».

С. Маршак «Весёлая азбука про всё на свете»

Для халулаевца команда «тревога» – что милый сердцу И. П. Павлова условный рефлекс. В том смысле, что срабатывает однозначно: только прогремело в воздухе (хорошо ещё, если просто команда, а не взрывпакет с химикатами), а ты уже слетел шмелём с койки, натянул одёжку, схватил оружие, и только тогда, когда в полной диверсионной – согласно специальности – выкладке предстаешь пред очи начальства, обнаруживаешь, что сердце бешено колотится, а во рту пересохло.

Стаса подняли вот так же. А потом произошло то, чего он не совсем ожидал. Была ещё зима, конец зимы, если быть точным, и до «выпускного» ему было далековато. Тем не менее уже в самолёте, где они оказались вдвоём с погодком Русланом-Кабардой, стало понятно, что это именно «выпускной» и есть. Досрочно. Очень мило. Гудели винты, шли минуты и часы, а сопровождающие молчали. Стас начал нервничать. Ни задания, ни карт, ни координат – ничего. Только и есть при себе, что фляжка, нож, да компас в часах. Сопровождающие даже не курили – просто молча сидели в тускло освещённом гулком брюхе транспортника и, кажется, дремали. Время Стас, правда, по привычке засёк, и чем дальше – тем больше изумлялся. Судя по всему, если самолёт не кружил на месте, их должны были транспортировать чуть ли не в Китай. Вообще-то, если в Китай, то пора бы и дать инструкции. А то при посадке начнет трясти и толком карту не рассмотришь.

Но у сопровождающих, оказывается, были свои резоны. Торопиться с инструктажем им было совершенно ни к чему. Один из них встал, разминая затёкшее тело, прошёл в голову самолёта, вернулся и бросил перед Стасом и Русланом два тючка. В тусклом свете самолётных лампочек Стас узнал парашют. Нацепил, зашнуровался без вопросов. Другой сопровождающий тоже поднялся, прошёл в кабину пилотов, через две минуты вернулся, встал у люка, взялся за рукоятку и поманил Стаса с Кабардой. Они подошли к люку.

«Задача – вернуться к месту дислокации части», – почти не разжимая губ сказал провожатый и приглашающе открыл люк.

Рывок, ещё рывок – и два огромных тёмных гриба развернулись на фоне смутного силуэта улетающего самолета.

Д

«Дятел жил в дупле пустом,

Дуб долбил, как долотом».

С. Маршак «Весёлая азбука про всё на свете»

И тут, пока два ошарашенных диверсанта парят в ночном ледяном воздухе, опять следует сделать небольшое отступление. По поводу подобных миссий их, в принципе, инструктировали на теоретических занятиях. Рассказывали, что можно, а что нельзя. Так вот, разрешались мелкие кражи в магазинах (с последующим обязательным отчётом, чтобы государство могло возместить или списать убытки). Можно было нарушать ряд статей Уголовного кодекса – угонять автотранспорт, причинять лёгкие телесные повреждения и т. д. и т. п. Но! Диверсант должен был помнить, что он сам по себе. И учитывать, что за подобные грешки его может начать ловить милиция. И тут уж выкручивайся как хочешь. В крайнем случае – если уж повяжут – можно сообщить номер вымышленной части, откуда якобы дезертировал. А там тебя по инстанциям передадут на Халулай. Бывали такие случаи. Позор для тех, кто диверсантов готовил. Случалось, правда, и другое – человек умудрялся из-под ареста сбежать, себя не назвав, и всё-таки добраться до части самостоятельно, милиционерам на посрамление, а себе на славу.

Всё это Стас быстренько прокрутил в уме, пока летел. Удивило его только то, что обычного удара при приземлении он не почувствовал. Стас с головой провалился в таёжный снег.

О дальнейшем он рассказывал неохотно и схематически. О том, как закапывал парашют. О том, как обнаружил на положенном месте, на задней стенке парашютного ранца, специальные, для них, диверсантов, сделанные, короткие складные лыжи. О том, как барахтался в снегу, пытаясь выбраться. И как выбрался, не имея ни малейшего представления о том, где он находится.

В таких случаях любой человек попробует осмотреться. Беззвучно матерясь, Стас полез на ближайшее дерево, на которое смог взобраться. Снег валился с веток ему на голову, засыпал лицо, таял. Стасу оставалось долезть совсем немного до верхушки, но крепкие ветки кончились. От злости он был готов сгрызть чёртово дерево зубами, и тут, к счастью, нащупал маленькое дупло, куда как раз могла ступить, разрешите так выразиться, нога человека. В самом прямом смысле. Дупло и спасло. Он оттолкнулся, подтянулся, оказался на верху и увидел, слава богу, где-то огонёк.

Высадили не на Луну – и на том спасибо.

Потом он выбрался на зимник, чтобы пройти, не оставляя за собой особых следов, и скользящим ровным шагом добрался до огонька, который горел у какой-то базы. В нее-то и упирался зимник.

Дальнейшее Стас рассказывал с ещё большей неохотой, поэтому и я ничего приукрашивать не буду. Рассказывал он о том, как обнаружил заведённые лесовозы, чадящие соляркой даже безлюдной ночью. О том, как слышал волчий вой. О том, как почти уже пригрел себе местечко в укромном уголке лесовозной рамы, где его бы никто не нашёл. И о том, как выдала его собачка. Проклятая зверюга то ли услышала всё-таки его слабую возню, то ли унюхала что-то незнакомое – но только собачка эта таёжная была не из пугливых и поэтому смело рванула поближе к опасности.

С собачкой Стас справился, кстати, но об этом позже.

А утром лесовозы отправились куда-то сквозь тайгу, вывезли Стаса к жилью, и на перекладных, не брезгуя знакомством с одинокими бабами, воровством (всё фиксировал для отчёта!), сумасшедшими кроссами, погоней за медленно идущими поездами, враньём дальнобойщикам, – он добрался-таки до родной базы, где его ждали с большим нетерпением.

Стас сдал свой «выпускной», приобретя при этом окончательную и неповторимую ненависть ко всем особенностям диверсантского труда. А последнюю каплю добавила собачка. Стас, вероятно, всё-таки кому-то проболтался. А может быть, проболтался врач. Иначе товарищи не смогли бы узнать, что Стасу пришлось собачку задушить, при этом несильно поранившись, и спрятать, чтобы утром ни у кого не возникло вопросов. Но в процессе, так сказать, борьбы, часть насекомых с собачки успела-таки перепрыгнуть на упругое диверсантское тело, которое Стас привык считать своей собственностью. И не бешеный бег, не одуряющая усталость и не запредельная нервотрёпка мучили его все те недели, пока он добирался до Халулая. Его замучили именно те вонючие блохи, вши, клопы или кто там ещё. К моменту возвращения они обжились и искусали его до такой степени, что Стас исчесал себя местами в кровь и только запоздалое врачебное вмешательство избавило его от мучений.

А тут ещё кто-то вспомнил про его неудобоваримое отчество – Эдуардович, и с тех пор к нему навеки приклеилась звонкая бактериологическая кличка Сэс.

Е

«Ель на ёжика похожа:

Ёж в иголках, ёлка – тоже».

С. Маршак «Весёлая азбука про всё на свете»

К сладостному моменту дембеля Стас сделался настолько неприятным в общении, что эту перемену подметили не только братки-сослуживцы, но и кадровики. А после дембеля у нормального халулаевца было две дороги.

Первая – консервация. Человек отправлялся на гражданку, его поступали в вуз или помогали ему с профессией, и жил он себе тихо-мирно студентом или работал там тренером в школе. Он женился, заводил детей, но два раза в год была переподготовка, да и сдёрнуть могли на задание в любую секунду. Дорога вторая лежала прямиком в КГБ, который впоследствии стал ещё чем-то, а потом ФСБ. При этом переподготовку никто не отменял, но человек хотя бы работал по уже имеющейся специальности, не выходя из, скажем так, структуры.

Кадровики – люди тёртые, они понимали, что в случае консервации Стрельцова они могут и потерять. Энтузиазм у него пропал. А не затем государство тратило деньги, чтобы сержант Стрельцов С. Э. не явился, скажем, на сборы в связи с обострением перитонита. Энтузиазм необходимо было освежить, и поэтому его сунули в госбез. Но, что интересно, в психологической закрытой характеристике понаписали такого, что уже в ГБ за голову взялись – куда его деть-то? Все диверсионные штаты укомплектованы. Таких специалистов много. А парень с гонором («борзый» – по-латыни), в компьютерном отделе сидеть платы спиртом протирать не станет.

И тут кого-то осенило. Как раз в ГБ новая служба маленькая образовывалась. Отдел по борьбе с видеопиратами, с контрафактной, как её сейчас называют, продукцией. Следует отметить уникальность ситуации: легального видео в стране в те времена не было вообще. Весь СССР поголовно крутил у себя дома на «Электронике-12» истёртые тряпочные копии. Переводчики, они же дикторы, изменив свой голос в сторону гнусавости – Володарский, Горчаков, Михалёв, – становились легендой и были более популярны в стране, чем, скажем, когда-то товарищ Пельше, член Политбюро.

И вот с этим со всем отделу предлагалось побороться. То есть, фактически, побороться со страной. Так что с чего начинать и что делать, не знал никто. В том числе и Стас Стрельцов, которому эту почётную службу вменили в обязанность.

Ж

«Жук упал и встать не может.

Ждёт он, кто ему поможет».

С. Маршак «Весёлая азбука про всё на свете»

Начинали плохо, чего уж там говорить. По-идиотски начинали. Проводили какие-то выборочные изъятия плёнок у кого-то, напирая на антисоветчину. Конфисковывали имущество каких-то мелких видеостудий, где пресловутых магнитофонов «Электроника-12» было всего лишь несколько десятков. Кого-то арестовывали. Кого-то выпускали. Нашли, разумеется, и кое-кого из легендарных переводчиков, но этот народец оказался упёртым и на понт не брался. Да, перевожу вот для себя американское видео. Ну и что? Кто его потом тиражирует, не знаю. Кто даёт кассеты, не скажу, потому что это родственники, а я, согласно закону, против них свидетельствовать не обязан. И вообще, я ничего не нарушаю и ничем не торгую. Сижу себе дома, бубню в микрофон. Кому какое дело?

В общем, направление было настолько бесперспективным и бесперспективность эта была так очевидна, что мимо Стаса, мучительно старавшегося хотя бы разобраться в пиратской видеореальности, практически незаметно проскользнули известные политические изменения девяносто первого года. Он, хоть и был гэбэшником, узнал о перестановках, только вернувшись из полуродного Владивостока, где проводил очередную бесполезную операцию изъятия. А перестановки на уровне его отдела заключались вот в чём: начальника за поддержку ГКЧП тихонько убрали, а Стаса, повысив ещё и в звании, собрались назначить на его место. К счастью, он почуял, чем всё может закончиться, и взял быка за рога. Наконец-то хоть что-то можно было изменить – исходя из того, что всякая беготня и прочие физические действия осточертели ещё в армии. Он больше любил думать головой.

Созванные дружки-аналитики корпели не одну ночь. Стас вообще не спал, а только чирикал что-то на бумажках и стукал по клавишам допотопного калькулятора, тоже, кажется, «Электроники». Плодом этих бдений и мучений было предложение настолько неожиданное и наглое, что рассматривавшее его начальство даже сразу не нашлось что сказать.

З

«Звёзды видели мы днём

За рекою, над Кремлём…»

С. Маршак «Весёлая азбука про всё на свете»

А предложение было такое. Стас увольняется из органов и в качестве частного лица создаёт собственную параллельную «пиратскую» структуру. Полноценную, гигантскую, обслуживающую весь цикл «от» и «до». Задача – сделать структуру главным видеопиратом страны. Замкнуть на себя максимальное количество нелегальщины, идущей из-за рубежа. Подмять и уничтожить крупных конкурентов.

И затем, на каком-то финальном этапе, по приказу свыше взять и остановиться. Одним махом уничтожив всё пиратство в своём лице как таковое. Для этого нужно совсем немного. Стас, собственно, сразу оговорился, что действовать он будет на свой страх и риск. Ему нужно было одно – это понятие тогда, в начале девяностых, как раз начало прочно укрепляться в умах населения – крыша. Прочная гэбэшная крыша. Чтобы быть спокойным за тыл. А за передовой он проследит сам.

Начальство искренне охренело. Операция предполагалась столь долгосрочная и дерзкая, нарушающая такое количество писаных и неписаных законов, что казалась обречённой на успех. К тому же она была так по-шпионски привлекательна, так похожа на какой-нибудь пиратский же фильм, что её не отвергли сразу. КГБ вообще всегда любил создавать параллельные структуры. А поскольку время было весьма и весьма смутное – девяносто первый год уже прошёл, а девяносто третий ещё не наступил, – начальство, предполагая некую временную ограниченность собственной карьеры, посоветовалось с ещё более высшим начальством и дало добро.

Стаса «выперли» с деликатной формулировкой «по собственному желанию» и помогли взять денег взаймы. В собственных базах данных нашлись и бухгалтеры, и прочие штатные единицы. И уволенный из органов Сэс, Станислав Эдуардович Стрельцов, стал официальным видеопиратом. Спецоперация началась.

И

«Иней лёг на ветви ели,

Иглы за ночь побелели».

С. Маршак «Весёлая азбука про всё на свете»

В ту первую зиму Стас потрудился весьма плодотворно. Он купил аппаратуру. Он ездил по каким-то злачным обледеневшим толкучкам и договаривался с людьми. Он искал поставщиков, сбытчиков, видеокассеты и какие-то шнуры, которых в стране было не достать днём с огнём. Он дважды дрался насмерть со шпаной – предвестниками бандитов, – охранявшей видеоточки. Ездил по видеосалонам. Вошёл в доверие к переводчикам. Тиражировал чужое видео для таких же пиратов. И наконец, к весне, когда он уже начинал было слегка отчаиваться, ему удалось удачно купить первый собственный краденый фильм, а сразу за ним – второй.

Работа закипела. Нелегальность происходящего придавала всему делу сумасшедший темп и военную конспиративность, а сознание того, что для высокого руководства это всего лишь одна из спецопераций, наполняла Стаса каким-то подобием спокойствия. Однако правила были как в Халулае – если уж попадёшься, то сам и выпутывайся. Поэтому он научился давать взятки ментам и разговаривать с блатными. Он узнал, насколько коротким может быть путь доставки «тряпочных» копий прямо из США. Он выяснил, сколько народу готово красть для него ещё и копии старых отечественных лент с «Мосфильма» и Одесской киностудии. Он матерел на глазах.

К

«Кот ловил мышей и крыс.

Кролик лист капустный грыз».

С. Маршак «Весёлая азбука про всё на свете»

Однако до полноценного королевства было ещё далеко. Сэс и не представлял себе, с каким количеством проблем ему придётся столкнуться. Тираж первых фильмов разошёлся быстро, но у Стаса не было собственного сбыта, и на чужой рознице он терял деньги. Он знал – по отдельности – и тех, кто привозит картины из Штатов, и тех, кто может помочь с допечаткой тиража, и оптовиков, которые забирали у него фильмы, уже готовые для продажи. Но каждый занимался своим делом. И Стасу никак не удавалось смотать все нити в один, собственный, клубок.

Пришлось начать создавать цепочку сбыта самостоятельно. Это было ларёчно-лоточное время: на главных московских «точках» – Горбушке и Кузнецком – были куплены за немалые деньги места. На эти лотки приходилось брать и чужую, естественно, продукцию, но теперь Стасу было о чём договариваться с коллегами: он продавал их фильмы, они – его. Потом настала очередь ларьков. Стас открывал один ларёк за другим на вокзалах и в аэропортах. Сами по себе ларьки стоили недорого, но львиная доля денег уходила на взятки чиновникам. С бандитами, к счастью, проблем не было – Стас уже настолько навострился разговаривать на их языке, что в первые же минуты ставил собеседника на место, а если тот продолжал упорствовать, в дело вступала родная Стасовская контора, пресловутая крыша. Однако её услугами он пользовался не так часто. Само наличие ФСБ за спиной давало ему репутацию, достаточную для человека, с которым есть смысл договариваться и сотрудничать, а не воевать. А на каком-то этапе Стас сообразил, что глупо пользоваться такой крышей в одиночку, когда можно без особого труда пополнить империю новыми вассалами. И начал перетаскивать к себе под крыло различные мелкие студии, мотивируя это необходимостью защиты от внешних врагов. Так во владение Сэса поступило довольно много торговых точек и видеосалонов, и, что самое главное, ему удалось заманить к себе под крышу знакомого пирата по кличке Кролик, особо пострадавшего от ненасытных бандюг. У Кролика, прозванного так за вечно красные от мониторов глаза, помимо традиционного высшего образования и собственной разветвлённой сети сбыта, было главное – то, чего так не хватало Стасу, – выход на одну из киностудий США.

Кролик не успел догрызть капустный лист – Стас прибрал его американский контакт вместе с его бизнесом.

Л

«Лодки по морю плывут,

Люди вёслами гребут».

С. Маршак «Весёлая азбука про всё на свете»

Поездка в Америку напрашивалась сама собой. Ещё с доперестроечных времён там ошивалось неимоверное количество соотечественников, и их число всё время росло. Перебравшись через океан, Стас и там развил бурную деятельность и преуспел. Человечек Кролика мог помогать только на одной студии, «Юнивёрсал», где, собственно, и трудился каким-то там помощником режиссёра монтажа. Стасу этого было мало. За три месяца нахождения в благословенных Штатах он успешно завербовал людей из «Коламбия», «Дисней», «20-й век Фокс» и нескольких студий помельче. Фээсбэшные кураторы программы только крякали, когда видели в отчётах суммы, которыми Сэс с лёгкостью манипулировал. Такие кредиты мог брать только человек, отдававший себе отчёт в том, что в случае неблагоприятного исхода его физическая подготовка позволит ему вернуться на родину вплавь.

Дело пошло и на этом континенте. Завербованные Стасом люди крали копии фильмов отовсюду. Ленты уплывали из проявочных, с монтажных столов, из звуковых студий, из просмотровых залов. Их переснимали на только появившуюся тогда цифру и копировали химически. Две монтажные в Москве работали не переставая, собирая американские картины из украденных фрагментов. При этом зритель российский видел зачастую вариант, отличный от того, что впоследствии видели зрители по всему миру. И вариант иногда гораздо более смелый – все похабные шутки известных актёров и голые груди известных актрис шли в дело.

Поскольку линия доставки была налажена, Стасу больше не приходилось ломать голову, каким материалом заполнять собственные тиражные шарашки. Кассеты клепались десятками и сотнями тысяч. У Сэса появились партнёры в Питере, Омске, Новосибирске, Казани, Уфе, Красноярске; его тиражи расходились на ура в Прибалтике и Казахстане.

И именно этот его размах, разумеется, и стал проблемой.

М

«Мёд в лесу медведь нашёл, —

Мало мёду, много пчёл».

С. Маршак «Весёлая азбука про всё на свете»

Даже у западных бандитов, так сказать, гангстеров, конкуренция – понятие весьма условное. Точнее, конкуренция наличествует, но только параллельно с другим понятием – раздел сфер влияния. То есть если какой-нибудь местный дон получает большую прибыль именно от продажи проституток в Квинсе – то изволь, занимайся, но только проституками, и только в Квинсе. Во-первых, Стас нарушил это неписаное правило и нагло попёр на территорию конкурентов. Став действительно одним из главных видеопиратов страны, он лишил тем самым бизнеса многих людей помельче. Люди возмутились. И ему пришлось отбиваться вовсю. Служба безопасности сбилась с ног, перехватывая, перекупая или уничтожая киллеров, посланных по его, Стасову, душу. Наблюдающие на местах обмозолили языки и пальцы, договариваясь с милицией и отсчитывая тем купюры. Стасово превосходство время от времени выливалось в совершенно киношные картины разборок с тонированными «девятками» и джипами, бритоголовыми спортсменами, бейсбольными битами и автоматами Калашникова. Время от времени эти выяснения отношений затихали, но только затем, чтобы вспыхнуть в другом месте и с новой силой.

А во-вторых, Стас полез на уже совсем запретную территорию – в легальную зону. Дело в том, что любой отечественный видеопират рано или поздно выходил из детского возраста банальных краж, организовывал легальную студию и мало-помалу переводил часть своих тиражей из тьмы на свет божий, под бдительное око государства. Нет, конечно, такие люди по-прежнему не брезговали леваком. Но доля левака в общем объёме продаж уменьшалась. Оказалось, что при начальном заработанном капитале можно вести вполне легальную и тихую жизнь порядочного видеодистрибьютора. На хлеб с Мальдивами хватает. Стас же сделал то, чего не должен был делать, – он выпускал фильмы, права на которые были уже куплены в России. Тем самым он наступал не столько на горло песне голливудской студии-мэйджора, сколько лишал честного заработка своих же соотечественников.

И Стаса всё-таки допекли. Потери больших дистрибьюторов стали весьма велики. И вот однажды, придя домой, он обнаружил прямо в видеомагнитофоне странную кассету. Рекламный трейлер боевика, записанный на этой плёнке, он знал, поскольку сам в своё время украл и растиражировал этот самый боевик. Только звук был отличным от оригинала. На протяжении трёх минут неизвестные люди информировали Стаса в художественной форме, чего он делать не должен. К моменту, когда Стас досмотрел фильм, из него чуть ли не капала желчь. Он даже не стал выяснять, откуда кассета появилась в его охраняемом доме. Война так война.

Н

«Носорог бодает рогом.

Не шутите с носорогом!»

С. Маршак «Весёлая азбука про всё на свете»

Стас перешёл на осадное положение. Его никто не видел, никто не мог найти, а номер мобильного телефона у него менялся каждый день. Сэс, с одной стороны, понимал, что игру надо прекращать, а затянувшуюся операцию заканчивать. Но, с другой стороны, поступок конкурентов был настолько наглым, насколько его халулаевская душа вытерпеть не могла. Почти три месяца Стас не появлялся на людях. Ответный удар был сокрушительным.

Сэс создал и зарегистрировал легальную студию под названием «БлокБастард» (к этому времени он уже начал получать удовольствие от игры английских слов). Едва получив новость о создании студии, конкуренты тут же узнали вторую – и оказались на грани инфаркта. Оказалось, что «БлокБастард» умудрился получить легальные видеоправа на такое количество фильмов, что понять толком, каким образом это студии удалось, было невозможно. Стас не терял времени даром. В его распоряжении были новые ленты. На другие картины он приобрёл права, которые когда-то принадлежали уже умершим или разорившимся людям. Его договорённости с некоторыми студиями были признаны вопиющими, так как студии эти расторгли прежние контракты со Стасовскими конкурентами, выплатили неустойку и теперь работали только с «БлокБастардом». Это был торнадо, смерч, который подмёл все сусеки. Все спорные юридические моменты Стасом были учтены. Он побил конкурентов легально, на их собственном поле. А поскольку и нелегальное видео им благополучно продолжало выпускаться, Сэс в одночасье стал лидером видеорынка. И счёл этот момент подходящим для того, чтобы выйти из игры.

О

«Ослик был сегодня зол:

Он узнал, что он осёл».

С. Маршак «Весёлая азбука про всё на свете»

Раз операция началась по всей форме, так и закончиться должна была соответствующе. Этой мыслью руководствовался Стас, отправляясь на Лубянку к нынешнему незнакомому руководству. Как оказалось, новое незнакомое руководство об операции не знает практически ни черта. Бывает такое в спецслужбах. История давняя, тёмная – поэтому пришлось Стасу ехать домой и возвращаться через пару дней, когда были найдены и подняты требуемые секретные документы. Теперь, когда начальство ввело само себя в курс дела, Стас выступил с короткой программной речью. Всё-таки, как один из основателей нелегального, а теперь и легального видеобизнеса, он имел право на некоторые умозаключения. Речь его была холодна и точна.

Стас указал руководству на то, что структура выстроена и её можно закрывать любым способом, на который способен нынешний Уголовный кодекс. Более того, имеющейся информации – о технологиях, цепочках и конкурентах – хватит ещё на десяток кодексов. Так что пересажать можно всех. Но Стас тут же подпортил впечатление от собственного красноречия, указав на одну-единственную проблему. Дело в том, сказал он, что структуры-то мы закроем, а вот пиратство вряд ли искореним. Потому что видеопираты, злостные контрафактники, вообще неискоренимы. В принципе. Потому что они предлагают кинофильмы зрителю раньше, чем это могут сделать легалы. Потому что они продают конечный продукт дешевле, чем легалы. Потому что они могут выбирать самые успешные фильмы – а легалы повязаны договорами с конкретными студиями и ни шагу не могут сделать вправо-влево. Наконец, потому что они не связаны различными бредовыми условностями, вроде полноценной актёрской озвучки, каковая зачастую существенно ухудшает смысл оригинала. И могут себе позволить озвучить фильм по привычке одним гнусавым переводчиком, даром что Володарский и компания отошли от дел. Есть у нас, мол, и другие люди, которые язык знают хорошо, а гайморитом в детстве тоже многие переболели в связи с хреновым медобслуживанием детей школьного возраста. Так что гнусавых переводчиков, способных озвучить фильм практически за один присест, хватает. И это гораздо технологичнее, чем устраивать дорогостоящий изнурительный кастинг, согласовывать голоса дубля со студией-производителем, а потом долго и нудно накладывать текст на картинку. Короче, есть и другие подобные факторы, и их предостаточно. К тому же, заметим, на носу конец девяностых, уже появляется какой-никакой рынок DVD, и тут пираты знают, чем взять публику: на «левых» дисках, например, отсутствует столь бесящая всех начальная реклама…

Стас распинался бы до бесконечности – всё-таки предмет он освоил в совершенстве, – но тут начальство его прервало. Видите ли, говорят, товарищ Стрельцов, ваши предложения по прекращению операции довольно осмысленны и хорошо мотивированы. Однако мы считаем нецелесообразным действовать по намеченному ранее плану. И именно ваш пример убедил нас в нашей же правоте. Давайте-ка вы, уважаемый, переводите весь бизнес на законные рельсы – к тому же вы сделали первые шаги в этом направлении, – а там мы посмотрим, что будет. Не исключено, что бороться с пиратами вам придётся их же методами. То есть бить их в цене и в скорости. Короче, операция продолжается. К тому же вы приносите такие доходы казне, что, если мы всю вашу шарашку вот так вот просто прикроем, наверху нас не поймут. Так что до получения дальнейших приказаний действуйте в том же духе. Верной дорогой идёте, товарищ Стрельцов.

П

«Панцирь носит черепаха,

Прячет голову от страха».

С. Маршак «Весёлая азбука про всё на свете»

Из здания Стас выходил в таком настроении, что чуть не укусил часового на входе. А затем пришла растерянность, что не очень приветствуется у диверсантов, пусть даже бывших. Стас понятия не имел, что делать дальше. Получилось, что финиш – вовсе не финиш, что финиша в этих соревнованиях вообще не предусмотрено, что гнался и дрался он зазря. Мол, спасибо, пробежал марафон, молодец, давай-ка теперь беги дальше. А мы пока тут подумаем, когда и как тебе остановиться. Выходило, что жуткая многолетняя нервотрёпка на пределе сил была не нужна и бесполезна. И под вечер Стас этим самобичеванием и вовсе довёл себя до такого состояния, что упало давление, чего не бывало отродясь. Голова гудела, сердце бухало в ушах, руки-ноги заледенели. Все признаки дистонии и связанного с ней панического страха.

Состояние было для него столь непривычным, что Стас испугался всерьёз и на остатках воли уехал. Никто и не знал куда. Он просто исчез. А объявился только через три месяца с небольшим. «БлокБастард» никуда за это время не делся и даже принёс кое-какую прибыль уже сам по себе, без непосредственного участия владельца.

Страницы: «« 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

"Кравцов сбежал вниз. Отыскал провонявший теплой хлоркой туалет, тщательно умылся, низко согнувшись ...
Альфред Адлер – знаменитый австрийский психолог и педагог, основоположник одного из наиболее известн...
Сотрудник секретного Комитета по розыску произведений искусства по прозвищу Голландец – крупный эксп...
В книге потомственной сибирской целительницы Натальи Ивановны Степановой, которую вы сейчас держите ...
В ваших руках пятая «Большая книга заговоров» потомственной сибирской целительницы Натальи Ивановны ...
Что делать, если любовь причиняет одни страдания, если ваши чувства остаются неразделенными?.. В сво...