Дочери Ганга Бекитт Лора
– Принеси самой лучшей еды, что есть в доме!
Та метнулась в кухню, а Нилам посмотрел на Анилу. Его дочь! Огромные глаза, нежное личико, какие-то черты его самого, а какие-то… Ратны. Ему было жаль бывшую возлюбленную, но он знал, что она навсегда потеряна для него.
Появление Кумари с Анилой стало своеобразным знаком судьбы. Пусть она останется здесь, пусть носит цветные сари и браслеты. У него хватит средств, чтобы прокормить невестку и… своего собственного ребенка!
Прошло несколько дней. Постепенно Кумари отошла от последствий тяжелых событий и в самом деле подружилась с Манджу. Это было нетрудно, потому что последняя была сговорчивой и приветливой девушкой. Повеселевшая Анила радостно топала по двору, и Манджу, у которой пока не было своих детей, охотно присматривала за ней.
Кумари не стала рассказывать зятю о столь напугавшей ее встрече с Ратной, хотя она не забыла ни единого слова, произнесенного молодой женщиной.
Кумари изъявила желание работать и, хотя Нилам возражал, вскоре подрядилась плести цветочные гирлянды. Иногда она брала работу на дом, и тогда Манджу ей помогала.
Ниламу нравилось, что в его доме живут две привлекательные, работящие женщины. Им не было скучно вдвоем, и они отлично справлялись со всеми делами. Вместе начищали посуду, ходили за покупками, готовили еду, шили, стирали белье. И при этом, как это свойственно женщинам, непрерывно болтали.
Кумари нравились и город, и природа, и здешний климат. На горизонте высились величественные заснеженные горы, вокруг простирались долины с террасами рисовых полей. Летом, когда равнинная Индия напоминала раскаленную сковородку, здесь было относительно прохладно.
Анила была веселой, забавной, жизнерадостной девочкой, и Нилам быстро ее полюбил. Он часто брал ее на руки, думая о том, о чем никто не догадывался.
В глубине души Кумари не переставала тревожиться и однажды поделилась с Манджу.
– Я не виновата в том, что Амит принес в дом ребенка. Сперва я не слишком обрадовалась, но потом привязалась к Аниле и теперь не мыслю жизни без нее. Однажды на меня напала какая-то ужасная женщина с безумным взглядом, она кричала, что это ее дочь! – Кумари вытерла слезы. – Я испугалась. Ведь это могло быть правдой! А я никому и никогда не смогу отдать Анилу!
– В наш дом тоже приходила какая-то странная женщина. Она спрашивала о тебе и об Амите. Интересовалась, есть ли у вас дети, – задумчиво произнесла Манджу. – Я сказала, что вы приезжали на нашу свадьбу, но без детей.
Кумари кивнула.
– Тогда мы оставили Анилу с моими родителями, потому что столь дальняя дорога была бы слишком тяжелой для маленького ребенка.
– Эта девочка твоя, – заключила Манджу. – Она зовет тебя мамой и не знает другой матери. А я – ее тетя. Мы вместе воспитаем Анилу. И никому не позволим ни забрать ее, ни украсть.
После этого разговора женщины еще больше сдружились. Обе были простодушны и наивно кокетливы. Окрашивали ладони и ступни охрой, надевали серьги, кольца, браслеты, помня о том, что их не зазорно носить ни богатым, ни бедным, и охотно принимали подарки от Нилама, потому что, как известно, «боги создали женщин для того, чтобы мужчины могли дарить им украшения». Маленькая Анила была их общей радостью, они любили и баловали ее. С каждым днем Кумари все меньше думала о том, что кто-то сможет прийти и отнять у нее ребенка. Ее муж пропал без вести, однако жизнь продолжалась, и она ощущала себя почти счастливой.
Глава XIV
Ратна прекрасно понимала, что Джей мог забыть и о ней, и о своем обещании. К тому же шла война, а на войне убивают. Но он все-таки приехал.
Джейсон увидел девушку в саду: она стояла между розовых кустов и осторожно срезала цветы. Выглядывавшие из-под дупатты короткие волосы были иссиня-черными, линия тонкой смуглой шеи поражала изяществом. Прежде чем добавить цветок к букету, индианка долго разглядывала его с необыкновенно милым, почти детским выражением лица, и в эти мгновения в ней было что-то удивительно беззащитное.
Ратна обрадовалась Джею. Они сели на скамейку и принялись разговаривать. При этом молодой человек помнил, что ему не стоит оставаться наедине с девушкой, потому что и Корманы, и их слуги способны неверно истолковать его поведение. Он знал, что надо гнать от себя любую мысль о симпатии к индианке, поскольку это ведет в тупик.
– Я не могу войти в приют, ведь туда не пускают мужчин. И я тем более не имею права применять какое-либо насилие. Одно из моих внутренних правил таково: не вмешивайся в жизнь чужого народа и не осуждай их обычаи.
– Ты всегда живешь по правилам? И разве я тебе чужая?
Джейсон не знал, как объяснить все это Ратне. Тогда, в Канпуре, они были равны перед жизнью и смертью, но сейчас все изменилось. Он считался завоевателем, иноземцем и во всех отношениях занимал куда более высокое положение, чем она.
– Я не знаю, как быть.
– Если ты откажешься мне помочь, Сона умрет. К тому же от тебя требуется не так уж много.
Джейсон улыбнулся: Ратна умела настаивать на своем.
– А где ты устроишь ее потом? Ты ведь не сможешь привести ее к Корманам.
– Я что-нибудь придумаю. Сейчас главное – спасти Сону от смерти. А после, если ты не хочешь, мы можем больше не видеться.
Она была проницательна, и Джейсону стало стыдно. Он внимательно посмотрел на Ратну. Из-за короткой прически выразительные темные глаза на ее худом лице казались слишком большими, а брови были трагически надломлены. Во внешности и характере этой девушки ощущалось что-то нервное, острое, ей были свойственны почти безжалостная откровенность и прямота, но именно этим она отличалась от всех женщин, каких он когда-либо знал.
– Ты так легко сможешь меня забыть?
Он произнес эту фразу как шутку, но Ратна ответила без тени улыбки, сделав ударение на последнем слове:
– Если это надо тебе.
– Хорошо, – сказал Джейсон, – я постараюсь помочь. В конце концов, я перед тобой в долгу. Возможно, мы и правда больше не увидимся. Я военный человек, и мой полк могут перебросить куда угодно.
Они вышли из дома на закате. Девушка несла в руке корзинку, делая вид, будто возвращается с покупками. На самом деле на дне лежал молоток. Джею было немного неловко, оттого что на его долю выпало самое легкое (если Ратне удастся осуществить основную часть плана), но другого выхода не было.
Подкараулив одну из вдов, девушка вошла в приют вместе с ней. Она низко надвинула на лоб конец белого сари, и ее не узнали. Собственно, ее могла вспомнить только Сунита, но та в этот час находилась в храме. Вскоре в приют придет жрец и вдовы соберутся на молитву. И тогда у Ратны появится возможность проникнуть к Соне.
Сона спала; вернее, пребывала в забытьи. Ей виделся брачный павильон, сооруженный из бамбуковых шестов и украшенный разноцветной соломкой, бумажными фонариками и цветочными гирляндами. Она слышала гул нарядной толпы, бой барабанов, пронзительное гудение раковин.
Сона сидела в парадном кресле рядом с Аруном и улыбалась ему. Она плохо различала его лицо сквозь брачное покрывало, просто знала, что это он.
Но когда его пальцы осторожно приподняли край ткани, Сона вдруг увидела лицо своего первого мужа, старого брахмана, и поняла, что он призывает ее к себе. Стоило ей вспомнить, что она умирает, как свадебный интерьер исчез. Только ветер гнал по земле увядшие цветы, клочья мятой бумаги и посеревшую солому.
Вдруг Сона почувствовала, что кто-то трясет ее за плечо. Она открыла глаза. Над ней склонилась женщина в белом – ее лицо виделось, как в тумане. Она была похожа на Ратну, но это мог быть и кто-то другой.
– Сона, вставай! Это я, Ратна!
– Ратна, – слабо произнесла молодая женщина, – я прогнала тебя, ибо думала, что ты желаешь отнять у меня мужа.
– Я не замышляла ничего подобного, Арун был мне как брат. Я пришла, чтобы забрать тебя отсюда.
Ратна потрогала цепь. Она казалась достаточно прочной, и девушка не была уверена в том, что сумеет ее разбить. К тому же у нее было мало времени. Хотя Сита стояла на страже, их могли настигнуть в любой момент.
Когда в храме забили в барабаны, Ратна несколько раз ударила по цепи молотком. Металлический звук был достаточно громким, он отдавался эхом от каменных стен, и девушка боялась, что его услышат. Если бы здесь был Джей! Но ему пришлось остаться снаружи.
Она потеряла всякую надежду, как вдруг звенья с жалобным звоном распались. Оставалось не менее сложное дело – вывести Сону из приюта.
Им надо было спешить, но, похоже, молодая женщина настолько ослабла, что не могла встать. К тому же Сона потеряла самое главное – веру.
– Прости, но я… не могу. Расскажи обо мне моему мужу. Я очень жалею, что больше никогда его не увижу.
Ратна стиснула зубы.
– Увидишь, если поднимешься и выйдешь отсюда. Арун ждет тебя снаружи. Мы пришли вместе, просто он не мог войти в приют.
– Это правда?
Сона улыбнулась призрачной улыбкой, какой порой улыбаются люди, отходящие в иной мир. В ее прекрасных глазах вспыхнул неземной свет, тогда как взгляд Ратны был жестким и трезвым.
– Да, правда. Не заставляй его разочаровываться и ждать.
Приподняв молодую женщину за плечи, она заставила ее сесть. Теперь Сона старалась изо всех сил и вскоре каким-то чудом встала на ноги. Ее вели любовь, желание увидеть мужа, пусть ненадолго, в последний раз.
– Скорее, – прошептала Сита, когда они выбрались из каморки, – пока никого нет, но они могут появиться в любой момент.
– Знаю. Однако быстрее не получается.
Ратна закинула руку Соны себе на плечи и почти потащила ее к выходу. Сита то забегала вперед, то возвращалась назад, проверяя, не идет ли кто. Когда она отодвигала засов, вдали появилась белая фигура, потом еще и еще одна – вдовы возвращались с молитвы.
– Куда это вы?! – закричала возглавлявшая процессию Сунита. – Стойте! Не смейте! Задержите их!
– Бежим с нами! – бросила Ратна Сите, протискиваясь в проем.
Снаружи стоял Джей. Подхватив легкое тело Соны, он бросился к поджидавшему их рикше, нанятому заранее.
– Вперед, да побыстрее!
Они отвезли Сону в хижину на берегу, которую тоже сняли загодя. Ратна надеялась, что здесь их никто не найдет.
Небо постепенно меркло, но река еще розовела в последних лучах заката. Далекие звуки казались волшебной музыкой. Сона уснула. Джей с трудом сумел упросить английского доктора осмотреть индианку. Тот согласился лишь за хорошую плату и, как он заметил, «из уважения к вам».
Врач дал лекарства, порекомендовал хорошее питание и велел согревать больной руки и ноги. Ратна принесла кангра, грелку в виде небольшого глиняного горшка, оплетенного ивовыми прутьями и полного тлеющих углей.
– Почему ты солгала? – прошептала Сона. – Где мой муж?
– Я не знаю. Но мы обязательно найдем его, или он отыщет нас. Я обманула тебя, чтобы ты смогла встать. Я знала, что желание увидеть Аруна придаст тебе сил. А теперь любовь к нему должна заставить тебя выжить.
– Мои волосы! В приюте мне снова обрили голову. Как я покажусь ему на глаза!
– Ты же знаешь, что он поймет.
– Когда у нас снова будет дом, я разрисую его яркими красками, чтобы больше нас не коснулись никакие беды! – сказала Сона.
Ратне тоже нравился прелестный обычай расписывать стены домов с внешней стороны. Эти яркие наивные рисунки служили просьбой к богам подарить семье счастье и охранять его. В своих рисунках женщины-брахманки, которые обычно занимались этим, использовали самые насыщенные и разнообразные оттенки.
Девушка погладила Сону по плечу.
– У тебя прекрасно получится! Ни один злой дух не войдет в твою дверь!
Сона заплакала, и то была влага, вымывающая горечь и ужас долгих дней заточения. Потом молодая женщина закрыла глаза. С ней осталась ошеломленная неожиданным бегством Сита, а Ратна вышла проводить Джея.
– Ты остановился у моих хозяев?
– Нет, в гостинице.
– Это далеко?
– На другом конце города, в английском квартале. Уже поздно, потому я должен спешить.
– Сейчас стемнеет, – сказала Ратна, глядя на небо.
Джей это знал. Индийский закат неуловим, краски незаметно перетекают одна в другую; на какой-то миг небо превращается в розоватый мерцающий купол, а после на землю с невероятной быстротой обрушивается ночь с ее бархатистым всепроникающим мраком.
– Здесь и сейчас ты не возьмешь даже рикшу. Оставайся ночевать в хижине. Там есть вторая комната.
Джей почувствовал, что она волнуется за него. Возможно, Ратна была права: квартал населяли индийцы, и одинокий феринги не мог чувствовать себя в безопасности.
– Хорошо. Только давай поедим. Из-за волнения я совсем позабыл об этом. Твои подруги, наверное, тоже голодны, – сказал Джей и купил у позднего разносчика паратхи[77], овощи и фрукты.
Сону напоили теплым молоком. Сита стеснялась есть вместе с чужим мужчиной и, взяв свою порцию, пошла к больной. Ратна и Джей устроились в соседней комнатке. Им было о чем поговорить, но они смущенно молчали.
Солнце село, наступила ночь. Россыпь звезд там, где Ганг встречался с землей, была особенно густой. Луна набросила на город пелену своего царственного сияния, которое, казалось, пропитало листву каждого дерева и проникало в каждое окно.
– Ты скучаешь по дому? – наконец спросила Ратна.
Джей вспомнил глаза матери, вытертую подушку, которую она обычно подкладывала под спину во время шитья, картины на высоких стенах, вдохновлявшие его детское воображение и постепенно растерявшие свое очарование, запущенный парк с большими старыми деревьями, тусклый солнечный свет, с трудом прорвавшийся сквозь густой туман.
– Да, но теперь я иногда не знаю, где моя родина.
Взяв его за кисти рук, Ратна повернула их ладонями кверху и, глядя на шрамы, промолвила:
– И это после того, что с тобой сделали в моей стране?
– Это сделали не со мной, а с завоевателями Индии, не ведающими ни стыда, ни совести.
Выпустив ладони англичанина из своих рук, Ратна посмотрела на него. Прежде она не знала, что человеческие глаза могут иметь такой удивительный небесный цвет.
Девушке стало грустно, оттого что они с Джеем слишком далеки друг от друга. В голове этого человека, в его душе и сердце жил иной мир, о котором она не имела никакого понятия.
Но когда он осторожно коснулся ладонью ее щеки, Ратна почувствовала, что он гораздо ближе, чем ей казалось. Она ни за что бы не осмелилась так свободно держаться с посторонним индийским мужчиной, но Джей не принадлежал к ее народу и не находил в ее поведении ничего предосудительного.
– Ты вся словно обласкана солнцем. Ты двигаешься иначе, чем белые женщины, в тебе живет какая-то тайна, которую мне никогда не разгадать!
– Ты все обо мне знаешь.
– Нет. Ты только кажешься открытой. А на самом деле ты – сплошная загадка! Я подумал, что если прикоснусь к тебе, то, может, хоть что-то пойму!
Джей провел рукой по ее волосам. Они еще не отросли, но было видно, какие они густые. Талия девушки казалась удивительно гибкой и тонкой, а грудь – высокой. Ее кожа отливала темным золотом, а в глубине ее глаз можно было запросто утонуть. Она была естественна и прекрасна, как сама природа.
Он взял ее лицо в ладони. Мгновение они смотрели друг на друга в невероятном напряжении, а потом что-то словно оборвалось внутри у обоих, все преграды рухнули, и они будто закружились в водовороте, который уже нельзя было остановить.
Джей обнял Ратну, и она покорилась его сильным рукам без сомнений и слов. Поспешно соединившись, они едва не задохнулись от счастья, радости и страсти. На стенах неистово плясали черные тени ветвей, колеблемых за окном порывистым ночным ветром, а на полу, на циновке, два молодых тела сплелись в еще более яростном, горячем, сводящем с ума танце.
А потом на Джея обрушилось отрезвление. Возможно, он не имел права считать себя джентльменом, однако он хотел им быть. Но если джентльмен не следует правилам благородства, грош ему цена.
Чтобы покрыть долги и спасти имущество, он примирился с женитьбой ради денег. Он уехал в Индию, чтобы вдали от родины до конца осмыслить и просчитать свою жизнь, а сам запутался еще больше.
– Прости. Я ничем не лучше своих сослуживцев, которые, имея в Англии жен и детей, обманывают местных девушек, – тяжело произнес он.
– Ты меня не обманывал.
Джей не хотел быть жестоким, но другого выхода не было.
– Таким образом я дал тебе надежду.
– Нет, – твердо произнесла Ратна и, помолчав, спросила: – Ты не хотел быть со мной?
Джей вздохнул.
– Конечно, хотел, но я не должен был этого делать.
– Я обещаю все забыть.
– Это будет не так-то просто, – сказал он и погладил ее по волосам. – Я причинил тебе горе.
– Это не горе, – медленно произнесла она. – Горе сидит во мне давно и едва ли когда-то исчезнет или утихнет. А ты, пусть и ненадолго, сделал меня счастливой.
Видя, что в ее глазах больше нет ни радости, ни тепла, Джейсон ощутил душевную боль. С одной стороны, он желал бежать от Ратны, с другой – его неудержимо влекло к этой девушке. Несмотря на видимую сдержанность, именно она обладала способностью одарить мужчину сильным и ярким чувством. С ней Джейсон обрел нечто такое, чего в его жизни еще не случалось.
Вдовство и последовавшие за ним несчастья не смогли погасить пылавшего в Ратне огня. Несмотря на все горести, она оставалась удивительно естественной и живой и всегда во всем следовала велению своего сердца. Невзирая на дерзкое, порой на грани допустимого нарушение всех законов и правил, она вовсе не казалась распущенной и порочной.
Джейсону хотелось, чтобы она его полюбила, но он боялся разбить ей сердце. Он знал, что их отношения возможны только в Индии, но он не мог навсегда остаться в этой стране.
– Я не желаю, чтобы ты думала, будто это просто порыв мужчины, изголодавшегося по женской ласке.
– Я так не думаю.
– Ты давно мне нравишься, иначе бы я не приехал. Мне неинтересны Корманы, я мечтал увидеть тебя. Я все время о тебе вспоминал.
– А я – о тебе. Хотя я не ожидала, что все так получится. Я даже не могу сказать, как такое произошло!
Она стыдливо опустила голову, а Джей с улыбкой прочитал:
- Когда он подошел к моей постели,
- Стал сам собою распускаться пояс,
- Едва-едва на мне держалось платье,
- Но это вспомнить я еще могу.
- Когда ж сомкнулись жаркие объятья,
- Уже не помню, где был он, где я,
- Где были наши руки, где колени,
- А что мы делали – совсем не помню![78]
Ратна вскинула удивленные глаза.
– Что это?
– Стихи одного индийского поэта. Я забыл его имя, оно слишком сложное. Они написаны очень давно.
Как ни странно, Ратна погрустнела.
– Я не умею ни читать, ни писать. Я никогда не стану равной тебе. Ты многое знаешь о моей стране, обо мне. А я о тебе – ничего.
– Я уже говорил тебе, что ты для меня – загадка.
– Теперь загадок не осталось.
– В тебе есть тайна, которую мне хочется постигать снова и снова.
Несмотря на эти слова, Ратна вернулась в соседнюю комнатку, где спали Сона и Сита, и остаток ночи присматривала за больной.
Утром Сона выглядела значительно лучше. Сита накормила ее кхичри[79] и напоила чаем с молоком. Ратна спросила, из какой она касты. Сита оказалась деревенской вайшьей. Ратна усмехнулась: все окружавшие ее люди были выше ее. Но что-то подсказывало ей, что сейчас и ее, и их положение определяет не каста, а нечто другое: везение, веление богов и умение выживать.
Она вышла проводить Джея. Ратна не спрашивала, приедет ли он еще, да он и сам этого не знал. Его могли куда-то перевести, а могли и убить.
– Я никогда не забуду того, что было, – сказал он.
– Я думала, ты не захочешь помнить.
– Я просто не смогу иначе.
– Я знаю, что ты должен жениться на белой девушке.
Джейсон усмехнулся.
– Вот именно, должен!.. Из-за этого я чувствую себя особенно паршиво.
Ратна смотрела вдаль, на набегавшие из-за горизонта пушистые облака. Ниже вода переливалась золотом и зеленью под тонкими нитями серебристого тумана. Поймавшие воздушное течение птицы невесомо парили над миром.
Издалека доносился привычный шум барабанов, но сейчас в нем словно таилась угроза. Джею почудилось, что, хотя в эту ночь они были близки так, как только могут быть близки мужчина и женщина, многое осталось невысказанным.
– Когда я выходила замуж, мне внушали, что муж дан богами, что это – судьба. Что я должна жить интересами мужчины. У нас говорят: «Женщина рождается в касте своего отца, но приобретает дхарму своего мужа». Так вот, с некоторых пор я хочу иметь свою собственную дхарму.
Джейсон не знал, что слова, произнесенные Ратной, заключали в себе немыслимую суть для индианки, но он понял, что она хотела сказать.
– Ты не веришь мужчинам, они кажутся тебе ненадежными и слабыми?
– К сожалению, жизнь не давала мне доказательств обратного.
Джей взял ее за руки.
– Я постараюсь сделать так, чтобы ты мне поверила!
Когда он ушел, Ратне впервые за много дней захотелось плакать, но она сдержалась. Ее ждали дела.
Войдя в хижину, она увидела, что Джей оставил ей деньги. Конечно, они пригодятся для лечения Соны и еще для многого, и все же Ратну посетило неприятное чувство. Неважно, хотел ли англичанин откупиться от нее или поблагодарить, все равно вышло так, что он ее оскорбил.
Когда Ратна поправляла сари, нить ее дешевого ожерелья порвалась, и по полу запрыгали бусинки. На глаза вновь навернулись слезы. Пусть бы лучше Джей преподнес ей подарок, самый простой, но зато от души!
Сита тоже плакала. Она совершила то, что навсегда изменило ее жизнь, и боялась последствий.
– Я не смогу вернуться – Сунита меня убьет!
– Не сможешь, – подтвердила Ратна и заметила: – Ведь я не вернулась!
– Ты говорила, что тебе пришлось пережить немало горя. Не было ли это наказанием за твой проступок?
– Горе еще прежде, капля за каплей, крало у меня жизнь. Я сбежала именно для того, чтобы уберечь и сохранить хотя бы частичку своей души.
Ратна шла вдоль берега. Жрецы разжигали благовонные курения в глиняных чашах, и ароматный дым поднимался к небу. Торговцы раскладывали на продажу раковины, большие и маленькие, играющие всеми оттенками воды и неба.
Один из торговцев, молодой парень, окликнул девушку:
– Не желаешь ли купить сокровище Кришны, сестра?
Замедлив шаг, Ратна увидела, что он показывает ей перламутровую раковинку, похожую на бутон чайной розы, какие росли в саду у Корманов.
– И чем она отличается от других?
– Ее завитки идут в другую сторону. Такая раковина священна и приносит большую удачу в любовных делах. Я возьму с тебя две анны.
– Это дорого.
Он улыбнулся.
– Счастье стоит дороже.
Усмехнувшись, Ратна протянула ему деньги, а после сжала раковинку в кулаке. И не слишком удивилась, когда на душе стало значительно легче.
Глава XV
Флора Клайв давала большой прием. Если у тебя есть деньги, надо их на что-то тратить, и если располагаешь кучей свободного времени, это надо как-то использовать.
Под туго натянутыми навесами, украшенными побрякушками и кистями, были расставлены столики. Казалось, вот-вот появятся мужчины в белоснежных тюрбанах, куртах и дхоти и женщины в золототканых, вышитых или расписных шелковых сари, кованых, филигранных, массивных или ажурных украшениях, оттенявших смуглость кожи и черноту волос. Однако публика была белой, а угощение – европейским, ибо не каждый желудок способен выдержать пожар индийских яств.
Флора, как и приличествует пожилой хозяйке дома, с царственным и вместе с тем несколько усталым видом восседала на импровизированном троне и снисходительно наблюдала за гостями. Время от времени кто-то из них подходил к ней, и тогда она любезно поддерживала беседу.
За ее спиной опускалось и поднималось опахало из радужных павлиньих перьев, которое держал в руках молодой слуга, но сама Флора была в черном. Чопорная английская вдова, в чьей жизни нет места наслаждениям, удовольствиям, похоти – всему, что низменно и противно духу.
– Что с мятежом? – спросила Флора у губернатора, хотя ее совершенно не интересовали ни война, ни политика.
– К сожалению, Дели все еще в руках повстанцев. Но нам уже ничего не грозит. Индийцы зря устроили мятеж, ведь больше всего пострадали именно они!
– Жестокость британцев, несомненно, войдет в историю, – заметила Флора и сделала небольшую паузу. – Отчасти поэтому я намерена заняться благотворительностью в поддержку больниц и школ. Там наверняка много чего не хватает!
– Это выше всяких похвал! – незамедлительно вставил губернатор.
Миссис Клайв была человеком, с мнением которого нельзя было не считаться.
– Вы поможете мне привлечь нашу общественность?
– Разумеется. Уверен, дамы примут в этом живейшее участие!
В это время к ним подошел домоправитель и дал понять, что у него есть дело первостепенной важности.
– Там прибыл человек с фабрики, мэм. Он должен сообщить вам нечто важное.
Флора подняла брови.
– Фабрика взорвалась или сгорела?
– Она стоит на месте. Случилось кое-что другое.
Извинившись перед губернатором, Флора слезла с трона и проследовала за домоправителем. Тут явно скрывалось что-то, о чем нельзя слушать и говорить при посторонних.
– Если это какая-нибудь ерунда, и ты, и посланник поплатитесь местом! – прошипела она.
Приезжий был белым. Поклонившись, он заговорил с Флорой, стараясь подчеркнуть, что является всего-навсего гонцом, пусть и принесшим плохие вести.
– Один из работников вашей фабрики, мэм, утонул в баке с жидким опием. Ему стало плохо, он упал, а пока его поднимали и вытаскивали, он успел захлебнуться.
– И это – новость? Ради этого нужно было ехать сюда и отвлекать меня от гостей?! Дайте его семье деньги на похороны, спишите часть долгов, вот и все.
Мужчина смешался.
– Но это тот человек, которого вы, так сказать, поручили особым заботам. На фабрике решили, что, поскольку он умер, следует доложить вам об этом.
– Будет лучше, если ты назовешь его имя.
– Его звали Арун.
Внезапно то, что было отпечатано в ее душе подобно тавро на коже животного, отдалось нечеловеческой болью. Флора онемела. Много дней она забавлялась и играла со своей ненавистью и местью, но только сейчас поняла, на что она себя обрекла. Лучше б она заперла Аруна где-нибудь здесь, в доме, а не отправила его на фабрику, где он так быстро погиб, не выдержав тяжелых условий!
Ей мучительно хотелось сесть или найти опору, но сесть было не на что и опоры тоже не было. И тогда Флора, словно утопающий, хватающийся за соломинку, в надежде спросила:
– Это точно? Нет никакой ошибки?
Посланник пожал плечами.
– Я сказал то, что мне велели передать.
– Почему на словах?! – В ее тоне прорезалась такая ярость, что мужчина невольно отшатнулся. – Я хочу увидеть документы, бумаги! Человек не может сгинуть просто так!
– Хорошо, мэм, вам обязательно их пришлют.
Чувствуя, что не владеет собой, Флора отпустила его. Домоправителю было велено убраться с глаз еще раньше, чтобы он не подслушивал разговор.
Старуха медленно шла по дорожке к белому, утопающему в пышной зелени особняку под красной черепичной крышей, мимо мраморных фонтанов и статуй индийских богов. Она бросила взгляд на беспощадную многорукую Дургу, пронзающую мечом злого демона. То была богиня-воительница, покровительница богатства и успеха, которые далеко не всегда являются пределом человеческих мечтаний!
Из-под морщинистых век Флоры выкатилось несколько крупных слезинок. Она знала, что у нее слишком мало времени для того, чтобы скрыть эмоции, сделать так, чтобы никто ничего не заметил.
Увидев, что хозяйка дома не в себе, поджидавший ее губернатор осторожно поинтересовался:
– Плохие новости?
– Небольшие неприятности. Погиб один из рабочих на моей фабрике – утонул в баке с сырцом.