Чужими руками Григорьева Юлия

Амвросиевич расцвел, как матрешка:

– Конечно, Зоя Андреевна! Сидеть рядом с первой красавицей не только нашей конторы, но и, не побоюсь этого слова, – всего бизнес-сообщества – большая честь для меня! Что вам налить? Шампанского?

– Водочки, Сурен Амвросиевич! Дама хочет водочки! И побольше!

Амвросиевич кивает и тянется за бутылкой. С серьезным видом наполняет мой бокал.

Он – старый ловелас. Бабскую сущность знает лучше своей юриспруденции. Как говорил один мой знакомый: играет не по-крупному, зато наверняка. Этот не станет убивать вечер на Зою Андреевну, чтобы в конечном итоге остаться на бобах. Синица в руке для него важнее журавля в небе. Вот и хорошо. Мне сегодня такой сосед и нужен.

Скрипач же – вовсе пустышка. Не знаю, лишил его кто-нибудь девственности или нет. Скромный парень. Пусть таким и остается. У меня на сегодня – другие планы.

Между тем босс вовсю толкает речь. Какие мы умные. Какие талантливые. А уж работоспособность, трудоотдача – тут нам и вовсе равных нет. Непонятно только, как с такими данными мы до сих пор Гейтса по миру не пустили!

Народ на речевки босса реагирует правильно. То есть хлопает в ладоши. За исключением ребят, что оккупировали галерку. Те, видимо, успели налить не по одной. На каждую фразу отвечают протяжным «ура!». Беру бокал в руку, поворачиваюсь к соседу:

– Ну что, Сурен Амвросиевич! Вздрогнем? За процветание нашей конторы!

– Так ведь, Зоя Андреевна, сейчас нелучшее время. Петр Ильич вот-вот общий тост произнесет… Тогда и начнем.

– Вы меня уважаете?

– Ну что вы такое говорите, Зоя Андреевна! – растерянно отвечает старый ловелас.

– Тогда – будем!

Амвросиевич сокрушенно качает головой, но покорно поднимает свой бокал. Мы звонко чокаемся. Выпиваю водку до дна. Хитрый Амвросиевич только смочил губы. Делаю вид, что не заметила. Да и все равно мне. Я не собираюсь его спаивать. Поворачиваюсь к Скрипачу:

– А ты чего, Толик, не пьешь? Не рад успехам конторы? Или обиделся, что твой труд не отмечен медалью? А ну-ка, наливай! По полной! Хочу, Толян, выпить с тобой на брудершафт!

– Так вы, Зоя Андреевна, и так со мной на «ты»! – смущенно улыбается Толян. Но приказ послушно выполняет. Наши рюмки полны.

– А теперь, когда выпьем и поцелуемся, – ты тоже будешь со мной на «ты»! Вперед, гусар! «Помни, что ты недаром называешься гусаром!»

Чокаемся и выпиваем. Ставлю пустую рюмку на стол и поворачиваюсь к мальчику. Он и не собирается целоваться! Беззаботно накалывает вилкой грибочек. Решительно отбираю у паренька вилку, поворачиваю его голову к себе и впиваюсь в пухлые, наверное, еще никем не целованные губы.

Слышу одобрительные возгласы. Кто-то хлопает в ладоши. Кто-то смеется. Чувствую, что Толян задыхается, но не сдается. Умереть от поцелуя красавицы – это ли не мечта настоящего рыцаря!

Слышу в ухе горячий шепот Амвросиевича:

– Зоя Андреевна! Отвлекитесь! Вас Петр Ильич на сцене ждет! Чтобы грамоту вручить!

Отпускаю посиневшего Толяна. Одариваю его поощрительным взглядом:

– Молодец, Толик! Настоящий мужик! Мой поцелуй не каждый выдерживает!

– Вы освободились, Зоя Андреевна? – звучит усиленный микрофоном голос босса. – Не будете ли так любезны? Не подниметесь ли на сцену? Чтобы получить заслуженную награду?

Во мне вспыхивает ярость. Награду? Это грамота – награда? Какая неслыханная щедрость! Ну, Петр Ильич, погоди! Ты сам напросился!

Глава 14

Иду на сцену. Только теперь все могут разглядеть мой наряд. Слышу восхищенные стоны галерки. Не исключено, что хорошо подогретые мальчики при виде моего прозрачного облачения кончают.

Мужчины постарше прищурились. Значит, оценивают. Читаю в их глазах одно и то же: «А ведь кто-то её…» Да, мужики! Кто-то! Но не вы! Молодые девки обмирают от зависти. Представлю, как им хочется выглядеть так же. Те, что постарше, разделились. Одни улыбаются по-доброму. И даже поощрительно: молодец, Зойка! Царствуй, пока молодая! Другие, во главе со старой ведьмой Илларионовной, не скрывают гнев праведниц. В прошлом грешницы, на которых пробу негде ставить, они теперь моралистки – дальше некуда. Я для них – как красная тряпка для быка. Глаза лицемерок сверкают нескрываемой ненавистью.

Молнии их ненавидящих очей не подожгли мое платье. Я не покрываюсь пятнами стыда от того, что прочитала сокровенные мысли мужиков. Прохожу, как королева, на сцену. Босс ждет меня с грамотой в руке. Светочка с пачкой таких же бумажек – за его спиной. Оба улыбаются. Петр Ильич с чувством жмет мне руку, в другую сует грамоту:

– Спасибо, Зоя Андреевна, за добросовестный труд!

Делаю вид, что читаю текст. Потом перевожу взгляд на начальство. Смотрю на него невинным взором третьеклассницы:

– Петр Ильич! А почему тут не написано, что грамота – за минет?

Шеф мгновенно покрывается испариной, будто сцена по мановению неведомого фокусника превратилась в полок русской бани. Прозрачная капля сбегает на кончик ноздреватого носа и дрожит, готовая сорваться. Но Петр Ильич – настоящий российский бизнесмен. И потому мгновенно приходит в себя. Бросает быстрый взгляд в сторону жены – не слышала ли та мою реплику? – и, убедившись, что кастрация ему в ближайшее время не грозит, делает шаг в сторону, чтобы широкой спиной заслонить от меня микрофон. Не переставая улыбаться, зло цедит сквозь зубы:

– Нажралась, мерзавка? Пошла вон! Потом поговорим!

Улыбаюсь ему в ответ:

– Ах, как страшно!

Быстро прохожу ему за спину и беру микрофон. Победно смотрю на него. Ну и что ты будешь делать теперь?

Босс что-то командует через плечо мордовороту. Славик мчится к оркестру. Подношу микрофон к губам:

– Прошу внимания!

Зал мгновенно затихает, как парализованный. Все головы поворачиваются ко мне. В глазах удивление и недоумение. Петр Ильич застыл, как замороженный. Только желваки на щеках играют. Чувствую: готов разорвать меня на части. Но не хочет устраивать внеплановое шоу. Светочка охает и прижимает к лицу листочки со сценарием.

Наклоняюсь к микрофону и начинаю говорить. Мой голос переполнен вдохновением:

– Дорогие мои друзья! Мы собрались здесь, чтобы отметить очередной юбилей нашей фирмы. Я говорю «нашей», хотя на деле никакая он не наша. Потому что никто из нас, кроме уважаемого Петра Ильича, не является ее владельцем. Тем не менее я называю фирму «нашей». Потому что каждый день мы приходим в нее и от зари до зари батрачим на дядю по полной схеме. Чтобы пирог на столе дяди был все больше и вкуснее. А он за это щедро одаривает нас крошками от пирога. То есть зарплатой.

Кто-то хихикнул. Амвросиевич делает вид, что смущен, и наклоняет голову. Но я-то знаю, что он таким образом прячет улыбку. Бурно реагирует молодежь.

Вижу, как Илларионовна наклоняется к уху жены босса и что-то шепчет, бросая на меня пышущие гневом взгляды.

– Мы собрались здесь, чтобы… – пытаюсь продолжать, но замечаю, что микрофон не работает.

Несколько раз дую в него, но динамики не откликаются на мои потуги. На секунду теряюсь. Но быстро прихожу в себя. Оглядываюсь в сторону оркестра. От музыкантов ко мне идет Славик. По его гадливой улыбочке понимаю, что он отрубил звук.

– Включи на минутку! – говорю ему, пытаясь подкупить его одной из самых действенных в моем арсенале улыбок. – Я главное еще не сказала.

– Ваше выступление закончено, Зоя Андреевна! – вежливо отвечает мордоворот.

Все с той же гадливой улыбочкой на лице он левой рукой сильно сжимает мое плечо. Едва не вскрикиваю от боли.

– Улыбайтесь, Зоя Андреевна! – цедит сквозь зубы бодигард. – Не надо портить людям настроение. Не то я нечаянно сломаю вам руку! – С этими словами он отбирает у меня микрофон. Сопротивляться грубой силе бессмысленно. – А теперь – вперед! – все с той же ухмылкой говорит мордоворот. – Я вас провожу!

Он разворачивает меня лицом к ведущим в зал ступенькам. Моя рука все еще в крепких тисках его железных пальцев. Плечо ломит от сильной боли.

– Отпусти руку! – негромко прошу его, с трудом сдерживая стон. – Больно!

– Будешь паинькой?

Кусая губы, киваю. Хватка мордоворота ослабевает. Но не настолько, чтобы можно было его ослушаться. Мы спускаемся в зал.

– Если пообещаешь вести себя прилично – провожу тебя за стол, – шепчет Славик. – Обманывать не рекомендую!

– Я сейчас закричу!

– Я вырублю тебя, сука, за полсекунды! – хмуро обещает мордоворот. – Да так, что все решат, что у тебя случился обморок. Под ахи и вздохи здешних дамочек я унесу тебя в номер. А уж там, будь уверена, ты получишь за свои художества по полной схеме. Но не так, как ты думаешь. Наказание будет строгим и очень болезненным! Что выбираешь?

Я верю каждому его слову. Это животное, которое в ожидании босса целыми днями сидит в приемной и тупо разгадывает кроссворды для дебилов, не шутит. Тупой-то он тупой, но первобытная сообразительность присутствует. Мгновенно сориентировался, что я впала в немилость «охраняемой персоны». Потому и позволяет себе перейти на «ты» и откровенно хамить.

Выбирать, вообще-то, не приходится!

В динамиках снова звучит голос босса. Скандалистку со сцены убрали, и он, как ни в чем не бывало, продолжает награждение. Шоу маст гоу он!

– Идите к нам, Зоенька! – машет мне рукой с наполненным бокалом в ней Амвросиевич.

Понимающе улыбаюсь ему. Он хочет оградить меня от неприятностей. А вечеринку – от скандала. Бросаю Славику:

– Отведи меня к Сурену!

Славик выполняет мою просьбу. Даже стул для меня пододвигает. Сажусь. Мой истязатель наклоняется к моему уху:

– Вам так удобно, Зоя Андреевна?

– Спасибо, Славик!

– Желаю вам приятно провести вечер! – говорит он со зловещей улыбкой на лице.

А потом, вплотную приблизив губы к моему уху, прошептал:

– Не забывай, сука, что я сказал! Вздумаешь взбрыкивать – порву п… на четыре части!

Нервно дергаю плечом и отстраняюсь от бодигарда. Он уходит.

– Чего вам налить, Зоя Андреевна?

– Покрепче!

Надо поднять настроение. Мой план устроить для бывших сослуживцев незабываемое представление провалился. Рука все еще ноет от железных пальцев Славика. Надо немного выпить, чтобы вернуть себе утраченную форму. А потом…

– Что именно налить? – продолжает ворковать Амвросиевич. – Рекомендую поднять настроение вот этим коньячком! Оч-чень качественный напиток! Уж на что я не большой знаток благородных напитков, а тут прочувствовал!

– Водочки мне налейте!

– Чего хочет женщина – того хочет Бог! – покорно соглашается старый ловелас.

Он отставляет бутылку с коньяком и наливает мне сорокаградусную.

– Ну, Зоя Андреевна, давайте выпьем за нас! – говорит Амвросиевич, поднимая свою рюмку с коньяком. – Поверьте мне – жизнь прекрасна!

Все-таки моя эскапада не осталась незамеченной. Может быть, не все ее просекли, многие в это время были заняты изучением этикеток на бутылках. Но что касается Амвросиевича, то он точно все услышал. И теперь, добрая душа, старается предупредить развитие скандала.

Холодная водка обжигает горло. Ставлю рюмку на стол и шарю по нему глазами: чем бы зажевать? Амвросиевич уже протягивает мне бутерброд с икрой. Благодарно одариваю Сурена нежным взглядом. Он улыбается одними глазами.

– Вот и хорошо! – негромко говорит мой кавалер и склоняется над своей тарелкой.

Чувствую в животе приятное тепло. Хмель разливается по телу. Поднимается в голову. Злость и напряжение спадают. Доедаю бутерброд и понимаю, что устраивать скандал уже не хочу. Во-первых – не позволят. Понимаю это, когда рядом появляется продолжающий обход сотрудников Петр Ильич. Он бросает взгляд на мою рюмку и не протягивает свою, чтобы чокнуться, а только улыбается. Но его серые глаза сверкают леденящей кровь сталью. От них веет таким холодом, что понимаю: новых выходок мне не позволят и не простят! Впрочем, Славик уже сказал об этом открытым текстом.

Ну и ладно! За неимением гербовой будем писать на простой!

Амвросиевич управился с крабовым салатом. Вытирает губы салфеткой и поворачивается ко мне:

– Ну что, Зоя Андреевна! Еще по одной? Продолжите дегустировать водочку? Или все-таки попробуете коньячок?

– Давайте коньячок!

– Вы бы положили себе хоть что-нибудь на закусочку! – словно отец родной, советует мне Амвросиевич. – Алкоголь – вещь коварная. Да и грех не попробовать все эти деликатесы. Как насчет язычка? С хренчиком?

– Так ведь коньяк вроде бы надо лимоном закусывать…

– Ах, Зоя Андреевна! – удивленно таращится на меня милейший Амвросиевич. – Кто вам это сказал?

– Все говорят!

– Врут! – твердо заявляет Сурен Амвросиевич. – Мы же не на приеме у английского лорда! Там коньяк подают в самом конце, когда все уже съедено, а если и не съедено, то все равно уже в желудок не помещается. Мы же в России!

По залу проносятся ритмичные звуки. Петр Ильич уже на сцене и проверяет работу микрофона. Убедившись, что все в порядке, подносит его ко рту:

– Дорогие мои коллеги! Прошу поднять бокалы. И давайте дружно выпьем за нас!

«Ура-а-а!» – кричит с галерки уже раскрасневшаяся молодежь во главе с Кирюшей. Со всех сторон раздается звон бокалов. Еще немного, один-два тоста, и флер официальности развеется. А реплики, что на трезвую голову считаются недопустимой дерзостью, а то и вульгарщиной, будут восприниматься как верх остроумия.

Мы с Амвросиевичем чокаемся. Коньяк и правда хорош. Язык тоже. Амвросиевич, ловко орудуя вилкой, что-то рассказывает про кулинарное искусство. Слушаю его вполуха. Из вежливости время от времени киваю. Кажется, он заметил мою рассеянность и переключился на сидящую слева от него матрону.

Тем временем веселье набирает ход. Петр Ильич сидит рядом с супругой. Сценой завладели артисты. На весь зал гремит музыка. Как я понимаю, это «металл». Интересно, кто выбирал музыкантов? Скорее всего, новая фаворитка босса. Но не без его указаний. Выходит, босс – большой любитель тяжелого рока? Не знала. Хотя вполне вероятно, что он согласился на эту группу с учетом рекомендаций Светочки. Наверняка она сказала, что надо идти в ногу со временем, что в зале будет в основном молодежь. И босс, дабы не выглядеть динозавром, согласился.

Моя тарелка пуста. Амвросиевич окончательно переключился на матрону. Видимо, считает, что остановил мои попытки устроить скандал, и с чистой совестью занялся соблазнением очередной бабенки. Я на него не в обиде. Но мне скучно.

Смотрю по сторонам. Все жрут, пьют, болтают без умолку. Некоторые направились в холл покурить. Скоро на сцену выползет нанятый тамада и начнутся тупые развлекалки для запьяневшей публики. Бег в мешках и тому подобная чушь.

Что мне делать? Уехать? Но я уже выпила. Садиться за руль под газом – не в моих правилах. Тосковать в одиночестве в своем номере? Это мне как-то даже не к лицу. Можно, конечно, Пашу вызвать. Скоротать время с симпатягой-администратором. Я уже почти приняла решение, когда в поле зрения попал Вадик. Его соседи справа и слева увлеченно болтают с девчонками, а одинокий Вадик сосредоточенно давится салатом «оливье». Решение появляется мгновенно.

Наливаю рюмку водки и иду с ней к мальчишке. Толкаю в спину соседа Вадика. Тот оборачивается, таращится. Командую:

– Уступи место даме! Мне надо с Вадиком пообщаться!

Сосед моего избранника несколько секунд хлопает ресницами. Вижу, что паренек мучается дилеммой: послать обнаглевшую секретаршу или проглотить ее приказ? Понимает, стервец, что я в опале!

– Ну! Чего сопли жуешь? Я непонятно сказала?

Мучительные раздумья паренька закончились.

Он не решился открыто выступить против меня. Наверное, подумал: хрен ее знает! Вот пошлю ее сейчас, а она завтра опять в фавор войдет! И что тогда? Выдавив из себя улыбку, паренек поднимается:

– Схожу покурю! Садитесь, Зоя Андреевна!

– Умница! – одобряю его находчивость. – Минут через десять можешь возвращаться!

Плюхаюсь на стул рядом с Вадиком. Тот уже сосредоточенно пыхтит над куском мяса, пытаясь его разрезать тупым ножом.

– Вадик! Давай с тобой выпьем!

– Давайте, Зоя Андреевна! – соглашается мой сосед.

Говорят, что первая рюмка водки идет колом, вторая соколом, остальные – мелкими пташками. У меня сегодня не так. Организм реагирует на очередную порцию огненной воды предупреждением: я морщусь, желудок дергается. Пора переключаться с алкоголя на что-то более интересное.

– Вадик, а у тебя женщины были?

Мальчишка едва не поперхнулся куском мяса, который с великим трудом все-таки отрезал.

– Осторожнее, Вадик! Так и подавиться можно. Так были у тебя женщины?

Мальчишка краснеет. Все понятно. Если у него и есть сексуальный опыт, то с одноклассницей. Такой же бестолковой, как он сам. Ну что же! Это может быть интересным!

– Вадик, а ты джентльмен?

– Надеюсь, что да.

– Тогда сделай одолжение, пожалуйста! Проводи меня в мою комнату! Что-то голова кружится! Боюсь, не дойду.

Вадик повернул голову ко мне. В глазах – откровенный ужас. Отвечаю ему самым невинным в моем арсенале взглядом девственницы. Для пущей надежности присовокупляю к нему скромную полуулыбку.

– Проводишь? Что-то мне дурно!

Страх в глазах Вадика сменяется тревогой. Он быстро поднимается:

– Конечно, Зоя Андреевна! Давайте руку!

Крепко обхватываю руку мальчика и поднимаюсь. Под руку с Вадиком пересекаем зал. Позади повисла тишина. Мои коллеги забыли и про наполненные рюмки, и про деликатесы. Понимаю, что сейчас все разинули рты. Спиной чувствую на себе сотню удивленных взглядов. Ага, сволочи! Обалдели! Еще крепче обхватываю руку пацанчика. Чтобы ни у кого не было сомнений, наклоняю голову на его плечо! С галерки до моих ушей доносится стон Кирюши. Он ласкает мой слух.

Вот так, под удивленно-завистливо-восхищенными взглядами коллег, я и Вадик выходим из зала. На подходе к моей комнате я уже откровенно вишу на руке моего кавалера. Несчастный мальчик пыхтит, как галерный раб. Он тащит меня, выбиваясь из последних сил.

В комнате он подтаскивает меня к кровати, и я, как подрубленная осинка, валюсь на постель. Лежу на спине, правые рука и нога бессильно свисают на пол. Глаза у меня закрыты, но я слышу, что Вадик не ушел. Тяжело дыша, он стоит рядом и не знает, что делать дальше. Трогает мой лоб. Как мило! С трудом сдерживаю улыбку. А в голове вдруг выстреливает мысль: интересно, похожа я сейчас на Миледи? В той сцене, когда она соблазняет своего юного тюремщика? Как героиня Дюма, смотрю на Вадика сквозь ресницы. На лице мальчика полная растерянность. Он не знает, что делать дальше. Ну что ж, подождем. Мне спешить некуда.

Потоптавшись, Вадик направляется к двери. Догадываюсь: пошел за подмогой. Сейчас приведет, скорее всего, Светочку. Вот этого не надо.

– Вадик!

Мальчик останавливается, резко разворачивается и подбегает ко мне:

– Вам лучше, Зоя Андреевна? Я сейчас приведу кого-нибудь!

– Не надо! Мне надо в ванную! Помоги раздеться!

И открываю глаза. Вадик ошарашенно хлопает глазищами. Я все понимаю. Ему еще ни разу в жизни не приходилось раздевать женщину. Одноклассница не в счет. Там наверняка все было совсем по-детски. А тут перед ним – взрослая, зрелая женщина. Старше его на… Неважно насколько. Старше, вот и все. Главное, что женщина красивая. Ему нравится. В наивных юношеских мечтах он наверняка трахался с ней. Именно ее представлял, когда грешил рукоблудием. И вдруг случилось то, о чем он мечтал, но не надеялся осуществить. Она лежит в постели. В комнате только они вдвоем. И вот в такой интригующей ситуации эта женщина просит, чтобы он ее раздел! С ума сойти!

– Давайте, Зоя Андреевна, я кого-нибудь позову… – лепечет Вадик.

– Не надо! Не хочу, чтобы наши сплетницы меня видели. Помоги ты!

И начинаю расстегивать кофточку. Вадик молча стоит рядом. На лице – полная обреченность. Он старательно отводит глаза от моей груди.

Моя рука бессильно соскальзывает. Вздыхаю:

– Расстегни кофточку, Вадик! У меня сил нет.

Он подчиняется. У него холодные руки. Пальцы дрожат. Он дышит как марафонец после финиша.

– Смелее, Вадик! – поощряю его. – Я не кусаюсь!

Наконец, последняя пуговица расстегнута.

– Помоги снять!

Вадик безропотно стаскивает с меня кофточку.

– Теперь бюзик расстегни!

Этого мальчик не ожидал! Он побледнел и затрясся. Мне показалось, что сейчас он рухнет на колени и взмолится: Зоя Андреевна! Ради бога! Отпустите!

Но нет! Не убежал. Не стал молить о пощаде. Зашел мне за спину и безропотно расстегнул лифчик. Но пальцы дрожат. Хвалю своего пажа:

– Спасибо!

Вадик через силу выдавливает из себя улыбку.

– Теперь пошли в ванную! Остальное там снимешь. Поможешь мне залезть в душ!

Там заставляю его снять с меня все остальное. Вадик не догадывается: ему повезло, что на мне не так много одежды. Иначе уже мне пришлось бы тащить потерявшего сознание кавалера. Впрочем, может, это мне повезло.

И все же стаскивание с меня стрингов стало для юноши пыткой. Он весь покрылся потом. Но справился. Командую:

– Включай воду!

Вадик уже не спорит, не сопротивляется. Послушно настраивает душ. Я стою между ним и дверью. Во-первых, чтобы ему не мешать. А во-вторых, чтобы мой галант не вздумал сбежать. Не в моих правилах отпускать добычу. Особенно теперь, когда на мне нет ни нитки.

– Раздевайся, – говорю ему. – Будем мыться вместе!

Что было дальше? Первый заход получается никаким. Вадик не в силах себя контролировать. Я это понимаю и не сержусь на него. Молодость! Это ее минус. Но у нее есть неоспоримый плюс: на второй заход Вадик готов практически мгновенно. И снова – ничуть не лучше первого. Это нормально.

А вот на третью попытку я увожу его в постель. И беру управление процессом в свои руки. Преподаю, так сказать, урок обращения с женщиной. Концентрация гормонов в мозгу моего любовника к этому времени перестает зашкаливать, и он обретает способность хотя бы что-то соображать. В общем, этот тур Вадик сдал на твердую троечку. Очень неплохо!

Мы молча лежим рядом и смотрим в потолок. Отдыхаем. Издалека доносится музыка, слышны вопли разгулявшихся коллег.

– Зоя! – вдруг спрашивает меня Вадик. – Вам не было плохо? Вы притворялись?

– Нет! Не притворялась. Мне действительно было дурно. Много выпила. Да еще практически без закуски.

– Ага! – усмехается Вадик. – А как только я стал вас раздевать – полегчало.

Во мне вспыхивает раздражение. Ишь ты, как заговорил! Уже себе в заслугу ставишь, что объездил не кого-нибудь, а саму Зою Андреевну! Ладно! Придется поставить тебя на место.

– Милый мальчик! То, что сейчас произошло, – это, говоря словами Остапа Бендера, каприз художника. Не думай, пожалуйста, что ты меня очаровал. Я занимаюсь сексом когда хочу, где хочу и с кем хочу. Секс бывает разный. Иногда это любовь. Реже – страсть. Порой – спорт. Сегодня это был каприз. С элементами благотворительности. За столом я увидела мозоли на твоих руках и пожалела тебя. Решила помочь тебе преодолеть страх перед женщиной. Чтобы ты понял: задача мужчины в постели – не просто донести сперму до женского нутра, не просто кончить и получить кайф, а превратить первородный физиологический акт в произведение искусства. Я показала тебе ориентир, к которому надо стремиться.

– Ты хочешь сказать, что между нами…

– Между нами ничего не было и не будет! Считай, что получил от меня бесплатный мастер-класс! И в глубине души будешь признателен. А что ты думаешь обо всем этом сейчас – мне безразлично.

Больше мы не проронили ни слова. Лишь перед тем, как уйти, Вадик подошел ко мне, встал у постели на колени, поцеловал меня в щечку и тихо прошептал:

– Спасибо, Зоя! Я всегда буду помнить, что ты для меня сделала!

Молчу. Мальчишка шагает к двери. Он уже распахивает ее, когда я громко говорю ему в спину:

– Больше не носи мне в кабинет розы! У меня на них аллергия. Хорошо?

Вадик замирает, как от удара. Ничего не ответив, выходит и закрывает за собой дверь.

Вздыхаю. Опять пришлось показать свою стервозность. И хотела бы не делать этого, да никак не получается.

Долго лежу с открытыми глазами и смотрю в темноту. Вечер пошел не так, как я планировала. Устроить скандал, который запомнится каждому на всю оставшуюся жизнь, не получилось. Петр Ильич оказался готов к такого рода штучкам. Я не учла, что он же российский бизнесмен. Миллионы не столько потом зарабатывал, сколько кровью.

Я затевала скандал, чтобы потом у моих бывших сослуживцев был повод для разговоров о том, что в последний день Зоя Андреевна была сама не своя. Чтобы они связали то, что скоро случится, и мое странное поведение. Чтобы домысливали. Строили догадки. И если им придется объяснять что-то следователю – чтобы и тому мозги пудрили. Зачем? А кто его знает? Может быть, и пригодилось бы. Но – не срослось!

В дверь постучали. Кого несет нелегкая? Набрасываю на себя одеяло:

– Войдите!

– Зоя Андреевна! – щебечет ворвавшаяся в комнату Светочка. – С вами все в порядке? Как вы себя чувствуете?

– Все нормально, Светик!

– А я уж заволновалась. Вы ушли так внезапно! Вадик вернулся какой-то взъерошенный. Я спросила, как вы, а он только мычит. Вот прибежала, чтобы помочь, если что…

– Спасибо, Светик! Хорошая ты девчонка! Только не прикидывайся, что ничего не понимаешь!

– Вы о чем, Зоя Андреевна? – хлопает глазами Светочка. – Я беспокоилась!

– Верю! Но не пытайся убедить меня в том, что по Вадику не поняла, чем мы тут занимались.

– Я подумала, конечно! – искренне смеется Светочка. – Но потом засомневалась. Когда он вас уводил, вы выглядели, прямо скажем, не очень. Непохоже было, что у вас игривое настроение.

– Это я так. Прикололась.

– Зачем это вам? – негромко спрашивает Светочка.

– Каприз художника! Но, раз уж ты зашла, давай о тебе поговорим!

– А что обо мне говорить? – настораживается она.

– Я про твои отношения с Петром Ильичом…

– Какие у нас отношения? – передергивает плечами Светочка. – Служебные. Он начальник, я подчиненная.

– Петр Ильич на тебя глаз положил. Не перебивай! – поднимаю руку, заметив, что Светочка собирается что-то возразить. – Я же не осуждаю тебя. Хочу тебя уму-разуму научить. Чтобы не наделала глупостей. Непоправимых. О которых потом всю жизнь придется сожалеть.

Светочка затихает. И я начинаю рассказывать о том, как умной девушке, ставшей любовницей начальника, извлечь из этого максимальную пользу.

– В молодости все мы думаем, что наша красота вечна. Что старость, дряхлость где-то очень далеко. Я помню, когда мне было что-то около двадцати, я совершенно серьезно считала тридцатилетних женщин старухами. Как-то захожу в комнату, где мама с приятельницей сидят перед телевизором. А на экране известная певица в очень смелом наряде. Ей тогда было как раз лет тридцать. И я во весь голос заявляю: «А эта старуха чего на экран выперла?» Говорю совершенно искренне. Со свойственной молодости, так сказать, безапелляционностью. А мамина подруга посмотрела на меня как-то странно… До сих пор этот взгляд помню. И говорит негромко: «А ты не забыла, Зоенька, что мне и твоей маме за сорок? Если эта певичка, по твоему мнению, старуха, то кто же тогда мы?» Помню, что смутила она меня тогда. Что-то я начала соображать. Но веселье разудалой юности не позволило долго грустить. А теперь… Когда сама как раз в том возрасте, что та певичка. Теперь я намного больше понимаю.

Светочка слушает вроде бы вполуха, но я вижу – сосредоточена. Все мотает на ус. Ну и правильно. Говорю ей о том, что важно не упустить те возможности, которые дает молодость. Что у молодости есть один очень серьезный недостаток. Она быстро проходит.

– Смотри! – предупреждаю ее. – Есть ошибки, которые невозможно исправить!

– Мне это не грозит! – заявляет Светочка и с вызовом смотрит мне в глаза.

Сколько в ней самоуверенности!

– Как говорила моя бабушка: не зарекайся на веку – дашь и старику! Ты лучше слушай, что тебе не самая глупая на свете женщина говорит.

Светочка скромно опускает длинные ресницы, смотрит в пол. Ё-моё! Сама невинность!

– Кавалеров вокруг тебя еще много будет. Но поверь: такие, как Петр Ильич, могут больше и не подвернуться! А потому возьми от него все, что только можно! Он тебе ничего еще не обещал?

– Золотые горы… – усмехается Светочка.

– Он ведь млеет от тебя. Тащится по полной. Ты это понимаешь?

Светочка лукаво усмехается. А у самой в глазах сверкают даже не чертики, а дьяволы какие-то. И понимаю я, что напрасно взялась учить юную девушку уму-разуму. Она сама может меня проконсультировать. «Вот это номер! – грустно констатирую я. – Опять прокол у тебя, Зоя Андреевна. Что-то ты в жизни недопонимаешь. Не просекла, что в действительности перед тобой не наивная, обомлевшая от внимания начальника девчонка, а зрелая, хитрая и циничная женщина. Которая и без твоих лекций знает, как выгодно продать себя». Немножко завидую ей. Я в ее годы была глупее. Потому и наделала ошибок.

– Ладно! – обрываю я разговор. – Тебе в зал пора! Там, наверное, тебя уже ищут!

– Я там сейчас не больно-то нужна. Молодежь боится за мной приударить. А Петр Ильич супругой занят.

– Все равно! Иди в зал!