Голос крови Вулф Том

Унижение № 1

Амелия вся съежилась, словно вросла в мягкие складки единственного кресла в квартире… юбочка, если это слово здесь вообще уместно, задралась так, что Магдалена в первую минуту приняла ее за длинную рубашку. Застать подругу в подавленном состоянии – какое разочарование!:::::: Ты-то чего так терзаешься?:::::: Магдалена очень рассчитывала, что подруга, всегда такая веселая и трезвомыслящая, вникнет в ее проблемы. На всякий случай она тоже «принимает позу» на стуле. Сидит очень прямо, в шортах и футболке. Она бессознательно драматизирует обоснованность своего права на сочувствие: задрала повыше одну ногу и уперлась пяткой о край сиденья, а колено обхватила обеими руками, словно это последний друг, который у нее остался.

– Извини, но ты ошибаешься, – возражает Амелия. – Мы с тобой находимся не в одинаковом положении. Одно дело, когда бросила ты, и совсем другое, когда бросили меня.

– Но я же этому не радуюсь! – в сердцах восклицает Магдалена. – Я в ужасе! Видела бы ты его лицо… господи боже мой!

Амелия поводит бровями, словно говоря: «Ты пытаешься делать из мухи слона».

– У него было лицо, как у… у… у… дьявола! Он все время орал: «Сучка… ты сучка!» – ты бы слышала…

Подруга перебивает:

– И ты так расстроилась, что не пойдешь вечером на свидание к своему олигарху. Было бы о чем говорить! Реджи даже не счел нужным повысить голос. Разговаривал со мной, как босс с простым клерком: «К сожалению, вы нам не подходите. Вы не виноваты, однако нам придется с вами расстаться». Примерно так он и выразился. «У нас ничего не получится» – его слова. После двух лет вместе! «У нас ничего не получится». Как это понимать, а? И добавил: «Не твоя вина». Ну-ну… отлично… сразу поднял мне настроение. Ему потребовалось два года, чтобы сделать два вывода: «У нас ничего не получится» и «Не твоя вина».

:::::: Амелия, черт бы тебя подрал! Тоже мне пуп земли!:::::: Магдалена предпринимает новую попытку вернуть разговор в правильное русло:

– Ко всему я осталась без денег! У него мои кредитки, чековая книжка, вся моя наличность, водительские права! Еще повезло, что у меня было кое-что при себе. Едва хватило на то, чтобы поменять замки!

– И что он, по-твоему, будет с этим делать? Совершит покупки на тыщу баксов, пользуясь твоей кредиткой? Украдет машину? Вломится сюда среди ночи? Так ты уже поменяла замки. По-твоему, он так на тебе помешан, что из мести пожертвует карьерой? Ты, конечно, розанчик, но что-то я не заметила… – Мысль повисает в воздухе. – Кстати, кто он, твой олигарх, с которым у тебя сегодня свидание?

– Его зовут Сергей Королев.

– И чем он занимается?

– Вроде… инвестирует. Правильное слово? Я не в курсе. Знаю только, что он коллекционирует искусство. Подарил изобразительному музею картины на семьдесят миллионов, и они сменили вывеску на Музей Королёва. Помнишь? Про это много говорили в телевизоре.

Она тут же жалеет о такой прямолинейности. Подруга убивается из-за своего Реджи, а ей тут сообщают, что у кого-то через пару часов свидание с настоящей звездой.

– Что-то такое вспоминаю.

Пауза. Не удержавшись, Магдалена откровенничает:

– Помнишь вечер в Chez Toi, когда ты одолжила мне свое бюстье? Там я с Сергеем познакомилась… и он взял мой номер телефона. До этого я один раз видела его… на выставке, с другими бизнесменами. Как видишь, бюстье оказалось не такой уж плохой идеей! Не бойся, больше не попрошу. Не хочу, чтобы он думал, будто я каждый день так расхаживаю. А вот очередной твой совет мне бы пригодился.

Амелия рассеянно смотрит в сторону. Меньше всего ее радует мысль снова выступить в роли кутюрье перед выходом подруги в свет. Наконец, не встречаясь с ней глазами, она спрашивает:

– Куда он тебя ведет?

– Большая вечеринка на… я там никогда не была… на Стар-Айленде, что ли. В чьем-то доме.

На губах Амелии – сардоническая улыбка.

– Магдалена, ну ты даешь! То у тебя ужин в Chez Toi, о котором ты раньше не слышала. То ты идешь на вечеринку в «чей-то дом». Стар-Айленд, чтоб ты знала, знаменит самыми дорогими поместьями… ну еще Фишер-Айленд.

– Я не знала.

Подруга меряет ее взглядом, смысл которого остается Магдалене непонятен. Такой… пристальный взгляд. Амелия снова говорит:

– Ну что, сладкая папайя, ты собираешься потом предложить себя на десерт?

От неожиданности Магдалена сбрасывает на пол согнутую ногу, готовая то ли к схватке, то ли к бегству.

– Амелия! Что еще за вопрос?!

– Вполне практический. Мужчины в определенном возрасте полагают, что это украшает первое свидание. «Af lojate, малышка! Преподнеси себя на блюдечке!» Сколько раз я шла на это только потому, что Реджи ждал от меня… Называется «отношения». Когда я слышу это дурацкое слово, так и хочется сунуть в рот два пальца.

– Никогда не видела тебя такой… подавленной, Амелия.

– Что тебе сказать? Я никогда не была в такой ситуации. Эта сволочь… Нет, Реджи не сволочь, я бы с радостью вышла за него замуж. Надеюсь, ты никогда не окажешься в моем положении.

По щекам потекли слезы, губы задрожали. И это – стойкая, сильная Амелия! Магдалене становится не по себе. Да, подругу обидели:::::: Интересно, что на самом деле стряслось у них с Реджи?:::::: но она всегда шла на всех парусах… и чтобы вдруг сломаться и начать себя жалеть. Если бы она сейчас окончательно раскисла и разрыдалась, Магдалена просто не выдержала бы. Сидеть и смотреть, как подруга разваливается на глазах… Амелия, которой она всегда восхищалась! Старшая, образованная, умная…

Пошмыгав носом, Амелия как-то собирается. Нет, слезы не высохли, но она может выдавить из себя улыбку.

– Извини.

Снова на глазах слезы…:::::: Возьми себя в руки, подруга!:::::: Ну вот, слава богу. Новая улыбка выходит почти бесслезная.

– Сегодня у меня выдался не лучший день. – хмыкает Амелия. – Чем могу, помогу… Погляди в шкафу. Там у меня висит новенькое черное платье вот с таким… – она показала на себе декольте чуть не до пупа. – Мне оно тесновато, а тебе будет в самый раз.

:::::: Какая самоотверженность! Парение духа! Выход в астрал! Вот оно, счастье!:::::: Магдалене, конечно, неведомы такие выражения, как «парение духа» или «выход в астрал», но они в точности соответствуют тому, что она вдруг испытывает. Она чувствует… даже не чувствует, а видит, как утопает в кожаном пассажирском кресле цвета беж, а ее уносит вдаль шикарный спортивный автомобиль… Одновременно она парит в воздухе, наблюдая за невероятным поворотом колеса Судьбы: Магдалена Отеро, девушка из захолустной Хайалии, сидит бок о бок с богачом, красавцем, знаменитостью, который ну никак не мог пригласить ее на свидание… но ведь пригласил! Сергей Королев, русский олигарх, передавший местному музею картин на семьдесят миллионов долларов и закативший в престижнейшем ресторане Майами офигенный банкет… Вот он, рукой подать, за рулем дорогущей машины! Она видит сквозь крышу себя и его. Она оглядывается вокруг: много ли свидетелей ее триумфа? Многие ли обратили внимание на нее, Магдалену Отеро, в суперкаре, который, кажется, летит со скоростью восемьдесят миль в час, даже когда он припаркован на обочине? Увы, немного. Никто не знает ее в лицо. Дрексел-авеню – ее официальный адрес, но часто ли она здесь ночевала?

Шшшшш… с астральных высот обратно на грешную землю.

В этом антураже Сергей смотрится супер. В дополнение к мужественному профилю, волевому подбородку и крепким скулам без намека на жирок – волосы… густые, темно-каштановые с блондинистыми, выгоревшими на солнце прядями, словно откинутые назад порывом ветра, притом что салон представляет собой кондиционированный кокон… В условиях Южной Флориды ни один нормальный водитель иначе не ездит. А как же Норман и его кабриолет? Так ведь Норман псих!

Сергей поднимает на нее – ах, эти глаза! – полыхнувшие синим лукавые глаза! Легкая улыбка. Поскольку ни он, ни она не дали для этого никакого повода, случившийся рядом турист из Цинциннати нашел ее самодовольной. В отличие от Магдалены. Она бы назвала ее любезной, учтивой, глубокомысленной… как-то так. А его одежда… это что-то. Пиджак – кашемировый? – такой мягкий, что хочется зарыться в него носом… открытая на груди яркая белая рубашка – шелк? – со стоячим воротничком. Да и она тоже не промах в платье с убойным декольте… то и дело перехватывает взгляд, украдкой ловящий изгибы ее груди. Горячая штучка.

Сергей жмет на газ, и мотор почти бесшумно начинает работать. Они мчатся на север по свободной Коллинз-авеню… мимо сплошной стены из башен-кондоминиумов, скрывающей океан, до которого рукой подать, прочь от случайного прохожего. Магдалена чуть мозги не сломала в надежде нащупать тему… хоть что-нибудь… мало-мальски интересную для такого человека. Ну, слава богу! У него хватает ума самому завязать разговор ни о чем, лишь бы прервать затянувшееся молчание. Она никогда не забиралась в Майами-Бич так далеко на север. Где-то впереди скоро должен замаячить материк. Сергей сбрасывает скорость и дарит ей лучезарную улыбку.

– Ну, вот мы и в России. Это Санни-Айлз.

Судя по тому, что она видит в свете уличных фонарей, и луны, и ярких витрин, место мало чем отличается от стандартного Майами-Бич… с восточной стороны – та же стена башен вдоль Коллинз-авеню, заслоняющая вид на океан… а с западной – старые низкорослые строения, лепящиеся друг к другу на протяжении многих миль. Сергей едет еще медленнее и показывает на боковую улочку со съемными домами.

– Видишь эти магасинчики? – Тому, кто бывал в Бел-Харбор или Авентуре, смотреть особо не на что. – Если ты не говоришь по-рузки, ты ничего не купишь. Остается тыкать пальцем и расмахивать долларами. Там работают настоящие рузкие. Они не говорят по-англиски и не хотят быть америкосами. Это как если ты во время Кайе Очо в Майами зайдешь в магасин, не говоря по-испански. Там тоже никто не хочет быть америкосом…

– Ой, что это?

– Ты о чем?

– Вон… большая вывеска. Как будто висит в воздухе.

Там, где заканчивался квартал невзрачных магазинчиков, вознесся яркий символ из красно-желто-оранжевого неона: «Горшочек меда». Кажется, он парит в ночи. Сергей пожимает плечами.

– Я думаю, какой-нибудь стрип-клуб.

– Для русских?

– Нет, нет, нет… для америкосов. Рузкие в стрип-клуб не ходят. Мы романтики. Это америкосы помешаны на порнографии.

– Ага, ею весь Интернет забит, – подтверждает Магдалена. – Шестьдесят процентов кликов в поисках порнографии. Ты себе не представляешь, сколько известных людей на нее подсели. По пять-шесть часов в день смотрят, даже в офисе во время работы. Ужас! Вся карьера побоку.

– В офизе? Почему?

– Потому что дома мешают жена и дети.

– Откуда тебе это известно?

– Я же медсестра. У психиатра. – Магдалена пытается понять по его лицу, знает ли он про Нормана. Похоже, нет. Тема порнографии, которую они вдруг затронули… вот он, ее триумф! В очередной раз доказала, что она не просто девушка с хорошенькой мордашкой и соблазнительным телом… теперь он должен воспринимать ее всерьез… А в ухе вдруг орет голос Амелии, да так, что барабанная перепонка вибрирует: «Ты собираешься потом предложить себя на десерт?» Зависит от обстоятельств! Да! Такие решения всегда принимаются по обстоятельствам.

Чем дальше на север, тем меньше похоже на Майами-Бич… скорее Голливуд… или Холлендейл-Бич во Флориде.

– И вот мы в сердце России. – Сергей смеется, явно находя это забавным. Он съехал на местное шоссе, идущее на запад. Магдалена уже совершенно не понимает, где они находятся.

– Как, ты сказал, называется ресторан, куда мы едем? – спрашивает она.

– «Гоголь».

– Русский?

– Очень рузкий, – кивает он с обаятельно-элегантной или элегантно-обаятельной улыбкой.

Они проезжают еще немного, потом сворачивают… и оказываются перед сияющей вывеской «Гоголь». Портик украшен умопомрачительными барельефами с обнаженными нимфами. Под колоннадой выстроились молодые белые лакеи. То и дело подъезжают и отъезжают машины… толпы мужчин и женщин ходят туда-сюда внутри… Сергей по-русски перешучивается с лакеями. Похоже, господин Королев здесь частый гость.

Стоит только шагнуть через порог, как к ним бросается высоченный, под два метра, человек в темном костюме, белой сорочке и синем галстуке, с зализанными назад остатками черных волос и радостно кричит:

– Сергей Андреич! – И дальше – что-то на русском. Если не владелец ресторана, то уж точно менеджер.

– Это мой друг Магдалена, – представляет Сергей по-английски. Мой друк… Верзила отвешивает ей «европейский» поклон.

Настоящие хоромы. Стены затянуты розовато-лиловым синтетическим «бархатом», подсвеченным с черного потолка мириадами лампочек. Русские декораторы не поскупились. На второй этаж ведут две витые лестницы, которым могла бы позавидовать парижская опера. Балясины инкрустированы вкраплениями полированной меди. Белое море скатертей мерцает благодаря миниатюрным блесткам. Настольные лампы с лиловыми абажурами на переливающихся опорах «под хрусталь». Если где-то была возможность добавить блестящую отделочку или бахромочку, то ее добавили не задумываясь. Дизайнеры явно пытались сделать погламурнее… не получилось. Даже безвкусицы. Все выглядит жеманно, дешево, вычурно, аляповато и выпендрежно. Обеденный зал, этакий большой грот, мало чем отличается от бабушкиной шкатулки с драгоценностями.

Сергея мгновенно окружает толпа мужчин его возраста и старше. Как же они орут! Может, пьяные? Или просто так шумно приветствуют закадычного друга? Магдалена склоняется к первой версии. Они тискают его в медвежьих объятьях. Они хохочут как ненормальные после каждой его фразы, как будто в жизни своей не встречали более остроумного человека. Что бы она сейчас только не отдала за то, чтобы понимать русский!

Сергей уже не пытается представлять ее друзьям. Попробуй-ка, когда тебя зажали в тиски и орут в ухо всякую чушь! Единственное, чем ее наградили, так это похотливыми взглядами: зарождающееся в чреслах вожделение автоматически отпечатывается на лицах.

Отовсюду доносятся низкие крики и басовитый смех захмелевших посетителей. За ближайшим столом дородный пятидесятилетний на вид мужчина – поди определи! – развалился на банкетке и опрокинул в себя одну за другой четыре рюмки – водки? – после чего выразительно крякнул. Морда покраснела, рот расплылся в самодовольнейшей ухмылке, и из него вырвался утробный смех. Он протянул полную рюмку соседке, то ли действительно молодой, то ли выглядящей моложаво, – трудно понять из-за уложенного сзади большого пучка волос, как носила Магдаленина бабка. Женщина воззрилась на рюмку так, будто это была бомба… вокруг заржали.

Наконец Сергею удается высвободиться из объятий, и он делает Магдалене знак. Высоченный менеджер ведет их к столику. К столику? Dios mo! Стол на десять персон… восемь мужчин и женщин уже сидят на своих местах, а два пустых стула ждут их… ее с Сергеем. Завидев Королева, гости повскакали с радостными криками. Этого-то она и боялась: вместо того чтобы сбежать от шумных почитателей, Сергей просто поменял одних на других. Есть от чего расстроиться. Он что, пригласил ее, только чтобы продемонстрировать, какой он крутой в русскоязычной среде? Или, еще хуже, ему вообще плевать? Просто ему нравится ночное купание во всеобщем обожании. По крайней мере, в этот раз он представил ее каждому «рузкому»… не выговоришь. Ни одного имени она не запомнила. Как будто ее погребли под этими «р», «з», «к», «м». Восемь незнакомцев уставились на нее, как на заморскую экзотику. «А ты что тут делаешь? Скажи что-нибудь… позабавь нас». Все лопочут по-русски. Напротив нее оказывается мужик с физиономией словно каменная глыба, с голым теменем и торчащими пучками смоляных, явно крашеных волос и расширяющимися книзу восхитительно запущенными бакенбардами до самых скул. Он изучает ее лицо с патологической дотошностью. Затем поворачивается к мужчине, с которым его разделяет одно место, что-то ему говорит – и оба давятся от смеха, стараясь не расхохотаться громко… над чем?

Названия блюд в меню напечатаны по-английски и ниже – витиеватыми русскими буквами, но даже английские названия Магдалене ни о чем не говорят. За спиной Сергея тихо материализуется официант и вручает сложенный листок. Сергей читает и обращается к Магдалене:

– Я должен поприветствовать своего друга Дмитрия. Извини, я быстро.

Видимо, то же самое он говорит гостям по-русски, после чего поднимается и уходит вслед за официантом. Магдалена остается среди сорокалетних (?) мужчин и тридцатилетних (?) женщин с накученными на бигуди кудрями, в «выходных» платьях… модных лет двадцать назад. Но главное – этот с пучками волос и змеиным взглядом, от которого мурашки по коже. Сергей представил его как великого шахматного чемпиона. «Пятый в мировом рейтинге во времена Михаила Таля». Вся эта информация, в том числе «Михаил Таль», для нее – пустой звук… зато голый череп совершенно реален. Звали чемпиона, если Магдалена правильно расслышала, Некто Житин. От того, как он ее разглядывает, ей не по себе. Она не может отвести от него глаз… точнее, периферийное зрение… хотя избегает встречаться с ним взглядом. В нем есть что-то грубовато-пугающее, чтобы не сказать зловещее.:::::: Сергей, ну где ты там? Скорее возвращайся! Ты оставил меня наедине с какими-то птеродактилями… одним уж точно, но мне и одного с лихвой хватит.:::::: Лысоватый, поставив локти на стол и окружив тарелку обеими руками, склоняется над горой еды, ест он ложкой, а ложку держит как лопату. С необыкновенной скоростью он закидывает в свою ненасытную утробу картофелины и куски волокнистой говядины. Кусок, вываливающийся из ложки, поддерживает пальцами и глодает, озираясь по сторонам. Кажется, он охраняет пищу от воров, грифов и собак. Время от времени поднимает голову и, одарив кого-нибудь улыбкой знатока, роняет комментарий к общему разговору, которого от него никто не ждет. Роняет, вот именно. Голос его чем-то напоминает гравий, высыпаемый из кузова самосвала. Магдалена им заворожена. Вот шахматист номер пять в бывшем мировом рейтинге в очередной раз поднимает голову, чтобы внести ясность в застольную беседу, и ловит на себе ее взгляд. Он застывает над ложкой с огромным куском говядины и, широко осклабившись, обращается к ней по-английски с выраженным акцентом, но довольно бойко:

– Я чем-то могу вам помочь? Йа чьем-то мыгу вам пымочь?

– Нет. – Магдалена густо краснеет. – Я просто…

– Чем вы занимаетесь? – Последнее слово тонет во рту, откуда он выковыривает двумя пальцами застрявшее в зубах мясо.

– Занимаюсь?

– Да, – подтверждает он, сбрасывая волоконце на ковер. – Чем вы занимаетесь, чтобы покупать еду, одежду, чтобы иметь место для ночлега? Чем вы занимаетесь?

Она не понимает: это он так иронизирует или откровенно хамит… или ни то ни другое. Поколебавшись, она наконец отвечает:

– Я медсестра.

– А профиль? – интересуется Пятый номер.

Магдалена замечает, что кое-кто из гостей замер и уставился на нее… бритоголовый мужчина… женщина рядом, такая толстая, что ее ожерелье лежит на груди, как на подносе… и еще две женщины в шляпках-таблетках, с убранными под сетку волосами по моде прошлого века. Они тоже ждут ответа.

– Психиатрия, – уточняет Магдалена. – Я работала у психиатра.

– Это какого же? Логотерапевта или психиатра общего направления?

Она понятия не имеет, о чем ее спрашивают, но легкая ухмылочка и прищуренный взгляд наводят на мысль, что он желает показать ее профессиональную невежественность. Она озирается: ну где же Сергей? А затем осторожно спрашивает:

– Логотерапевт – это кто? Я не знаю.

– Вы не знаете, кто такой логотерапевт. – Это звучит как утверждение, не вопрос. Он взял тон школьного учителя. Смысл последней фразы сводится к следующему: «Вы, помощница психиатра, не имеете базовых знаний о психиатрии. Придется нам начать с азов». – Логотерапевт лечит пациентов (от подчеркнутого «лечит» веет иронией) с помощью слова… эго, суперэго, Эдипов комплекс и все такое. В основном говорит пациент, а врач его выслушивает… иногда попадаются зануды, не способные сосредоточиться на одной мысли… и даже не иногда, а очень часто. Психиатр общего направления пичкает пациента таблетками для повышения содержания допамина, то есть погружает его сознание в состояние искусственного блаженства во избежание рецидива. Греческое слово логос означает «слово». Так с каким же психиатром вы работаете?

– Работала.

– Хорошо, работали. Не уточните?

Магдалена всерьез нервничает, хотя, спрашивается, с чего бы? Бывший Пятый номер не позволил себе ничего оскорбительного, не вышел за рамки приличий. Что же она так дергается? Она бы охотно сбежала отсюда. Или сказала бы: «Давайте поговорим о чем-нибудь другом». Но не хватает пороху. Не хочется показывать свое раздражение перед его гостями. Она еще раз окидывает взглядом мишурный гоголевский интерьер, мысленно умоляя Сергея вернуться. Но его нигде не видно, и приходится отвечать шахматному чемпиону.

– Хотя он иногда прописывал лекарства, скорее он был этим… ну, как вы сказали. – После такого ляпа… «ну, как вы сказали»… впору уворачиваться от нового удара.

– Тем лучше для него! – Шахматист произнес это без улыбки, вроде вполне искренне, и надежды Магдалены, если не настроение, несколько укрепились. – Умный человек! Вооружился логосом! Я думаю, вы со мной согласитесь, что словотерапия – это самый изощренный способ лихоимства. – Он впивается в нее глазами… не убежишь.

– Я не знаю, о чем вы…:::::: Кто-нибудь! Христа ради! Спасите меня от него!:::::: Лихоимство. Dios mo! Что за слова…

Вдруг до нее доходит. Все гости перестали есть и пить водку, а также разговаривать, дабы понаслаждаться тем, как над ней изгаляются.

– Не знаете? – Чемпион дает ей понять, что так легко она от него не отделается. – Может, для начала вы мне скажете, кто такой лихоимец? – Теперь он буравит ее своими глазищами. В подтексте читается: если ты не знаешь ответа даже на такой простой вопрос, то ты совсем необразованная дура. Магдалена сдается. Окончательно складывает лапки.

– Я не знаю. Объясните.

На этот раз он склоняет голову набок и кривит губу довольно презрительно.

– Вы не знаете. – И вновь не вопрос, а печальное подтверждение очевидного факта. – Лихоимец – это человек, который говорит: «Делайте так, как я говорю, или вы у меня помучаетесь» («Делайте так, как йа гывырю, или вы у меня пымучаетесь»). Ваш логотерапевт тратит первые сеансы на то, чтобы убедить вас в одном: никто, кроме него, не спасет вас от депрессии, или страхов, или гнетущего чувства вины, или компульсивных побуждений, или саморазрушительных порывов, или парализующей кататонии, или еще чего-то в этом духе. После того как он сумел вас убедить, вы целиком в его власти. На привязи. Вы будете к нему приходить, пока не вылечитесь… чего, разумеется, никогда не произойдет… или не окажетесь на мели… или не умрете. Вот у такого психиатра вы работали. Я не знаю, сколько ему лет, но если он уже в том возрасте, когда у него перебывало два поколения этих бедолаг, то он себя обеспечил на всю оставшуюся жизнь. Конечно, ему приходится выслушивать скулеж и пустые умствования… Больные любят распространяться по поводу своих сновидений и всего такого… но пока они несут ахинею, ваш начальник наверняка думает о своем… портфельных инвестициях, новеньком автомобиле, голой барышне, неожиданном сюрпризе… все лучше, чем этот словесный понос. Главное, удержать их в своем загоне, приговорить к пожизненному, не позволять им задумываться о происходящем, а то еще, не дай бог, появятся собственные… идеи. Я неплохо описал вашего начальника? Уж не знаю, понимали вы или нет, что работаете на ученого и благовоспитанного лихоимца. Скорее всего, понимали… так?

Магдалена в шоке! Он прямо говорит о Нормане и его звездном пациенте Морисе! Ее так и подмывает сказать… нет, она не доставит этому негодяю такого удовольствия.:::::: Что он затеял? Морочит мне голову! Мерзкий! Мерзкий! Мерзкий!::::::

Она изо всех сил сдерживает слезы. Этого удовольствия она ему тоже не доставит.

– Так? – повторяет он уже с симпатией.

Магдалена сжимает губы, чтобы гадкие русские, устремившие на нее жадные взгляды, не заметили, как у нее дрожат губы. В конце концов тихим, убитым голосом она выдавливает из себя:

– Я ничего такого не наблюдала… не знаю, о чем вы…

Голос все тише… признание своего поражения… невозможность понять, почему он на нее набросился, зачем подвергает унижению… если ей это не пригрезилось… описать происходящее она бы не сумела. Шахматный чемпион не кажется рассерженным… или враждебным… ничего, кроме самодовольной ухмылки,интеллектуального превосходства и снисходительного тона. Как объяснить, что он с ней проделывает?

– Так вы «не знаете» или «не хотите знать»? – спрашивает он. – Только честно.

Благодушнее не бывает… сама симпатия и понимание… мягкая улыбка и почти родственный наклон головы. Магдалену парализовало. Она не может вымолвить ни слова. Единственным ответом этому садисту могли стать слезы, но дело ограничилось молчаливыми содроганиями. Шея, опущенные плечи, грудь, живот… все тряслось. А вот открыть рот… на это у нее не хватает отваги. О чем они все думают? Вот, мол, кубинская красотка с двумя извилинами, да еще себя называет «медсестрой с психиатрической подготовкой»! Все восемь человек тихо ухмыляются. Не сказать, что они над ней смеются… как можно смеяться над беспомощным ребенком… на такое они не способны. Просто они горят желанием услышать ее глупейший ответ.

:::::: Нет! Такого удовольствия я им не доставлю!:::::: Она стискивает зубы.:::::: Эти кровососы не услышат моих рыданий!::::::

– Что здесь происходит? – Его голос… с добродушным подтруниванием. Он подошел к ней сзади, так что она даже не может вывернуть шею, чтобы его увидеть. Он привалился всем телом к спинке стула. – Что, Житин… развлекаешься? – Голос звучит сверху, уже на английском, со скрытой угрозой. – Я на расстоянии могу унюхать, чем пахнут твои грязные игры. Какое же ты говно.

Его руки ложатся ей на плечи и нежно их массируют. Она в его руках! И тут ее прорывает. На глаза наворачиваются слезы и текут по щекам. Житин, подняв глаза на Сергея, пытается спрятать виноватое выражение лица под дружеской улыбкой.

– Ну что вы, Сергей Андреевич, – говорит он по-русски, – мы с мисс Отеро ведем непринужденную беседу о психи…

– Заткнись! – рявкает на него Сергей.

Что бы это ни значило, Житин прикусывает язык. У него отвалилась нижняя челюсть. Еще один короткий рявк – и Житин побелел от страха. Переводит взгляд на Магдалену.

– Простите великодушно, – говорит он примиряюще. – Это была всего лишь игра ума, разве вы не поняли…

Сергей выскакивает у нее из-за спины и, положив на стол обе ладони, весь подается к шахматному чемпиону и что-то говорит ему тихим голосом, в котором отчетливо слышится закипающий гнев. Житин снова ловит взгляд Магдалены. Он кажется еще более испуганным.

– Мисс Отеро, я искренне сожалею о своем бестактном поведении. Теперь я вижу… – Он косится на Сергея, тот что-то цедит, и Житин опять обращается к Магдалене: – Теперь я вижу, что вел себя как бесстыжий подросток. – Снова взгляд на Сергея, тот выдает короткую тираду на русском, и Житин ей: – Прошу у вас прощения.

Столь безоговорочное унижение ее мучителя доставило Магдалене короткую радость, потому что уже в следующую секунду набежала тень. На ее глазах произошло нечто странное и нездоровое. Сергей рявкнул, и великий чемпион только что не простерся у ее ног. В этом есть что-то унизительное – прибегнуть к посторонней помощи, чтобы приструнить наглеца. А между тем Сергей обращается прямо к ней:

– Я должен перед тобой извиниться за поведение нашего чемпиона.

Тут уж не выдержала супруга Житина – темноволосая дородная дама. Она шумно встает во весь рост… насколько ей позволяют формы… злобно глядит на Сергея и что-то отрывисто говорит мужу по-русски. Житин, олицетворение страха, не спускает глаз с Сергея, а тот переходит с ним на английский:

– Ольга права, вам лучше уйти. И чем быстрее, тем лучше. – Он машет ладонью перед его носом. – Пшёл вон! – добавил он уже на родном языке.

Житин встает, весь дрожа. Полусогнутый, он берет жену под локоть и семенит к выходу, опираясь на ее руку. Сергей поворачивается к шести оставшимся: бритоголовому бандюгану… толстухе с грудью как отдельный столик… женщинам в шляпках-таблетках… сурового вида верзиле с узким черепом и впалыми щеками, в рубашке с рукавами, открывающими костлявые запястья и несоразмерные голове огромные ручищи… и бычаре, чьи глазки так глубоко спрятались между нависшими надбровными дугами и выпирающими скулами, что их трудно было разглядеть. То еще зрелище. Сергей одаривает их веселой улыбкой, как будто ничего не произошло. Заговаривает с ними об одном, о другом… увы, они слишком напуганы, чтобы поддержать беседу. Магдалена сидит ни жива ни мертва. Это она, пришлая, стала виновницей случившегося. Сумей она ответить чем-то остроумным или в меру глубокомысленным, как тогда в Chez Toi, ничего бы не было. Больше всего ей хочется бежать без оглядки от этой русской компании. Из нее Сергей тоже не смог вытянуть ни слова. После нескольких неудачных попыток он подзывает здоровяка-метрдотеля, или кто он там, и коротко беседует с ним на русском. Потом улыбается сникшим дуракам и дурочкам и объявляет по-русски и по-английски:

– Вам повезло. У Марко нашелся свободный стол на шесть персон. Вы останетесь довольны.

Все шестеро, как побитые, осторожно встают и, не говоря ни слова, отправляются следом за Марко в дальний угол просторного ресторана. Сергей обнимает Магдалену за плечи.

– Совсем другое дело… Вот мы и вдвоем. – Он разражается смехом, который означает: «Хорошо сидим!»

:::::: Нет, дорогой… ошибаешься. Нас за столом трое: ты, я и… унижение, занимающее остальные восемь мест. И я бы не сказала, что хорошо сидим. Посмотри на это регочущее быдло, на этих мужланов и их расфуфыренных подруг, словно из прошлого века, на этих алкашей-самцов, готовых схватить зазевавшуюся пташку и оборвать ей крылышки под общее радостное ржанье. Житин – вот кто гроссмейстер! Пусть и бывший.

Как, ты не видел? Ты пропустил классическую партию! Но вот же перед тобой сбитая фигура… все, что осталось от твоей кубинской красотки… единственная пустышка в переполненном зале! В самый разгар веселья! Никому не нужная пустышка. Кроме разве что Сергея Королева, большого любителя папайи. Он ее распробует, а после выбросит на обочину, как сбитого машиной опоссума. Глядите, наслаждайтесь! Одинокая девушка… любитель папайи не в счет. Что может быть хуже смерти? Унижение! А ее сосед по столику Сергей Королев прямо светится. Он уверен, что сейчас ее развеселит. Он – Царь горы! Он наслаждается жизнью! Так ощущает себя человек, при одном появлении которого todo el mundo вскакивают со своих мест и со льстивой улыбкой бросаются исполнять любую его прихоть. А еще приятнее, наверное, видеть страх в глазах… как будто сама их жизнь под угрозой… они буквально съеживаются, как этот гнусный тип, когда на него рявкнул царь Сергей. И теперь он на седьмом небе. Он с удовольствием проведет вечер со своей chocha[39]… за столом на десять персон посреди белого моря в переливающихся блестках. Мимо него не пройдешь! Вот он! Самый могущественный человек в этом зале. Ему ли понять, чт она испытывает! Ах, мой прекрасный спаситель, увези меня отсюда… подальше от этих пристыжающих, сочувственных, уклончивых взглядов… но нет! Он должен показать себя во всей красе. Перед вами царь русского землячества Холлендейл, штат Флорида!::::::

Но вот, наконец наконец наконец… кажется, прошло пять лет постоянных унижений… он предложил отправиться на Стар-Айленд, где проходит большая вечеринка. Его уход – сродни его появлению… лизоблюдство, крепкие объятия, громкое пустословие, нашептанное на ухо… чтобы дотянуться до его уха, им приходится подпрыгивать. Ну а Магдалена? Она для них не существует. Пустое место. Разве что здоровенный хозяин заведения говорит ей словечко на прощание, да и то только из желания втереться в доверие к монарху, который пришел сюда со своим ломтиком папайи.

Унижение № 2

:::::: Когда он спросил: «Чем вы занимаетесь?» и все такое… «Чем вы занимаетесь, чтобы покупать еду, одежду?» и что-то там еще, надо было сразу задать встречный вопрос: «Сэр, мы с вами знакомы?» И, что бы он ни ответил, повторять: «Сэр, мы с вами знакомы? Я должна вас близко знать, чтобы отвечать на подобные вопросы». А если бы он настаивал, можно было добавить: «У меня есть ощущение, что я никогда не буду знать вас близко, насколько это зависит от меня». Ну, «насколько это зависит от меня» – пжалуй, чересчур, с учетом того, что мне двадцать четыре, а ему… за пятьдесят?.. но в любом случае я должна была заткнуть его в самом начале, а не давать раскрутить на всю катушку мерзкий поток оскорблений…::::::

Вот о чем она думает, сидя на пассажирском месте рядом с Сергеем. Его дорогая спортивная машина мчится в темноте по развеселой Коллинз-авеню… черный тоннель, а в нем – красные кометы задних фар. Сергей все хихикает да хохочет: «Он съежился! Как рибенок, пынимающий, что плохо себя вьол!» Хохочет, обгоняя красные огоньки… одни за другими, одни за другими … в полном мраке, на сумасшедшей скорости… совершенно безрассудно… Магдалена понимает это не мозгом и тем более не в сформулированном виде, а скорее мозжечком. Все ее мысли сейчас о том, что она должна была сделать, могла сделать, чтобы от нее отлипло это говно… «чемпион» Житин.

:::::: Bastardo de puta![40]:::::: Обычно Магдалена не позволяет себе такие выражения даже в мыслях, но сейчас ее терзает мучительное «Почему я так не сделала?!» – вопрос, который себе задаешь, отходя ко сну… или мчась сломя голову по Коллинз-авеню… тебя уже достало гадать задним умом, как бы все сложилось… как ты могла одним махом уничтожить мерзавца, набиравшего победные очки за твой счет… Ей, конечно, неведомо выражение l’esprit de l’escalier[41], но это именно то, что она испытывает… то, из-за чего ее мозг кипит в яростном бессилии.

Сергей в таком отличном расположении духа, что даже не замечает ее подавленного состояния. Он начинает рассказывать о Флебетникове, к которому они едут на вечеринку в его особняк, или поместье, или дворец… называй как хочешь. А ты замечала, что всякого богатого русского, живущего в Майами, называют «олигархом»? Анекдот! Вот и его записали туда же. Смешок. Вообще-то, олигархия – это власть маленькой кучки… так чем, спрашивается, он правит и в какой компании? У флебетниковского хедж-фонда, кстати, серьезные проблемы. Интересно, насколько серьезные должны быть проблемы у русского, чтобы его исключили из олигархов? Очередной смешок.

А вот и Санни-Айлз. Сергей показывает пальцем на башню-кондоминиум.

– Здесь я живу. На двадцать девятом и тридцатом этажах.

Магдалена подняла голову.

– Целые этажи?

– Ну, в общем… да, два этажа.

– А сколько всего?

– Тридцать.

– То есть тебе принадлежат два верхних этажа? – вылупляется на него Магдалена.

– Мммм… да.

– Пентхаус?

– Оттуда крысивый вид, сама увидишь.

Его слова возвращают их на одну волну.:::::: Значит, сегодня?:::::: В голове опять звучит вопрос Амелии… и выводит ее из ступора: она хотя бы может уже думать о чем-то, кроме ужасной сцены в ресторане… Сама увидишь… Она чувствует возможный ответ. Хватит ли у нее духу, оказавшись на верхотуре башни с видом на океан, no la aflojare[42] ему… проявить твердость до второго свидания? Или все зайдет так далеко, что… какой смысл останавливаться?

Слава богу, Житин оставил ее в покое – с концами.

Съезд с Коллинз-авеню на мощеную проселочную дорогу. Сергей наконец-то едет медленно… последние четыреста-пятьсот метров… и вдруг показывает направо в сторону бухты Бискейн… В темноте Бискейн кажется огромной черной массой.

– Мостик видишь? Вот за ним – Стар-Айленд.

– Так близко? – удивляется Магдалена. – Мост совсем маленький. Какой же это остров?

– Ну, раз не касается материка, значит, остров.

Проскочив мост в мгновение ока, Сергей сбрасывает скорость со словами:

– Это… где-то здесь, справа. Громадный дом.

Даже в ночи заметно, какой буйной, сочной и радующей глаз стала растительность, стоило им только оказаться на острове… Аккуратно подстриженные зеленые изгороди, уходящие вдаль безукоризненные аллеи, обсаженные гигантскими пальмами. Дома прячутся подальше от проезжей части. Несмотря на слабое освещение, размеры поместья поражают… Кажется, они всё едут и едут… но вот наконец Сергей узнает владения Флебетникова. Он сворачивает на подъездную дорожку… стены кустарника по обе стороны такие высокие и густые, что заслоняют огромный особняк. Дорожка неожиданно заканчивается между двумя здоровыми двухэтажными оштукатуренными сторожками в бермудском стиле… В каждой запросто может разместиться большая семья. Лакей бросается парковать их машину. И только тут до Магдалены доходит: то, что она приняла за особнячки, – «всего лишь» арочные конструкции, а за ними – широченная петлистая аллея, ведущая… к настоящему особняку. С ума сойти! Похоже, ему нет конца. А это еще что такое? Дорогу им перегородила бархатная лента. Сбоку, за карточным столиком, сидит блондинка лет тридцати пяти, а перед ней – стопка каких-то бланков. Они подошли, и блодинка ослепительно улыбается:

– Вы на вечеринку?

Услышав подтверждение, протягивает им два бланка со словами:

– Тогда прошу вас поставить подпись.

Сергей читает… Вдруг глаза его превращаются в щелки, как будто перед ним не листок бумаги, а живая ящерица. Через секунду он смотрит тем же взглядом на девушку.

– Что это?

Снова ослепительная улыбка.

– Карт-бланш. Пустая формальность.

Очередь Сергея улыбаться.

– Ну, если пустая формальность, то не будем на нее тратить время. Вы со мной согласны?

– Вообще-то необходимо ваше письменное разрешение…

– Письменное разрешение? На что?

– …что мы можем использовать ваше лицо и ваши слова в видеосъемке…