Голос крови Вулф Том

– Норман просто лез из кожи вон, чтобы его признали великим порнодоктором и пригласили на одну из яхт.

Магдалена мельком глядит на экран – а там уже другой рекламный ролик, анимационный: тридцать или сорок поросят с крылышками, этакий боевой отряд, летят по небесной сини и вдруг, один за другим, начинают отделяться и ухать вниз, наподобие пикирующих бомбардировщиков, после чего на экране появляется одно слово: «анасол»… а тем временем Магдалена рассказывает Амелии, как «девицы выковыривали свои бикини из задниц, а парни стаскивали шорты и трахали их сзади, прямо на палубе, на глазах у всех, и Норман уговаривал меня снять лифчик, но я знала, что на этом он не остановится». Магдалена лишь на секунду включается, когда на экране возникает ведущий новостей. Показывают тренажерный зал и тридцатипятилетнего накачанного мужчину, ко рту которого репортер поднес микрофон. Магдалена смутно замечает двигающихся на заднем плане ребят лет девятнадцати-двадцати с чем-то… вот уж совсем неинтересно… Куда занимательнее рассказывать Амелии про Нормана… «Он сидит на палубе в тесной компании полусотни бездельников, в основном мужчин, которых пора лечить от порнозависимости… и желательно поскорее… и при этом он сам порнопсихиатр, подумать только! Картинка та еще. На огромном парусе, как на экране, показывают порнуху, Dios mo! И ужасней всего реакция Нормана! Из-под плавок у него торчит вот такой дрын! Кто, спрашивается, тут зависимый? Глаза горят. Эти проекции гигантских хуев на парусе… и девки, раздвигающие ноги… казалось, в их пещеры может войти, не пригибая голову, взрослый мужик. Я глазам своим не верила!»

Магдалена так увлеклась подробностями, что пропустила момент, когда на экране возникла шхуна с высоченными мачтами и огромными парусами, а на верхотуре самой высокой мачты происходила какая-то возня между крошечными фигурками; и вот мужчина покрупнее взял в клещи маленького, готового сорваться вниз и наверняка погибнуть, обхватив вокруг талии ногами, и стал спускаться по тросу на руках… все ближе, ближе к верхней палубе… и вот уже камера поймала лицо спасателя…

– Ты глянь! – восклицает Амелия. – Это не твой ли бойфренд?

Магдалена впервые внимательно смотрит на экран.

– Dios mo! Нестор!

От этого зрелища у нее перехватило дыхание. В свое время она пропустила этот телерепортаж. В тот день она была слишком поглощена тем, как набраться храбрости и уйти от матери, помахать ручкой родной Хайалии. А сейчас она не в том настроении, чтобы лицезреть великий триумф Нестора… но любопытство сильнее.

– Амелия, ты не прибавишь звук?

Но та и без того жмет на кнопку пульта, опережая ее просьбу. На них наплывает лицо Нестора, а с дамбы за его спиной летят неодобрительный вой и улюлюканье и выкрики на испанском, английском и бог знает на каких еще языках.:::::: Вот и отлично! Люди одной с ним крови высказывают ему свое «фэ»! И чего тогда стоит вся его слава, так? Так! Хайалиа… либо ты порываешь с ней навсегда, либо она засасывает тебя, пока ты не задохнешься… а Нестор – ее часть, неотъемлемая часть… Как они смеют, эти американос, раздувать его репутацию и делать из него героя? Как они смеют намекать на то, что я совершила неправильный выбор, дав отставку… знаменитости?!::::::

– Caramba! – восхищается Амелия. – А он и вправду хорош, твой хайалийский дружок!

Магдалена отвечает тихо, но резко и с раздражением:

– Хайалийский или не хайалийский, он мне не дружок.

Амелии представился шанс повалять дурака, и она его не упускает:

– Ну хорошо, он тебе не дружок. Но ты ведь не станешь отрицать, что он классный! – На экране возникает газетная фотография Нестора с голым торсом. – Он бы мог позировать для скульптуры какого-нибудь греческого бога. – В глазах Амелии играют лукавые огоньки. – Магдалена, ты уерена, что не передумаешь? Может, тогда меня с ним познакомишь?

Магдалена открывает рот, но не издает ни звука. Она не знает, как ее срезать. Лицо застыло, и она им больше не владеет…:::::: Спасибо тебе, Амелия! Спасибо, дорогая. Как мило, что ты облекла в слова мои ощущения… и бросила их мне в лицо.::::::

Армада анимационных крылатых поросят несется с невероятной скоростью… белые облачка проносятся на фоне ярко-синего, освещенного солнцем неба… под вагнеровский «Полет валькирий»… поросята бомбами падают вниз на невидимые объекты. Глубокий баритон сообщает: «Мягкий… мгновенно и сильно действующий… бьющий точно в цель… АНАСОЛ». И тут же, во весь экран, это слово.

– Анасол, – произносит вслух Евгений. – Что это?

– Тебе это ни к чему, – отзывается Нестор. – Такой крем.

Они сидят перед телевизором в съемной студии. На часах – полпервого ночи, Нестор только что вернулся с дежурства, оттрубив с четырех до полуночи. Они смотрят местные новости: первый выпуск в восемнадцать ноль-ноль, второй в полночь. Световое пятно сообщает о возвращении команды дикторов – троих мужчин и женщины – за длинный стол в виде подковы: они сидят и читают новости с телесуфлера. Все четверо прыскают и строят рожи, давая понять, что хорошо оттянулись во время рекламной паузы… и что под конец выпуска зрителя ждет легкий и довольно забавный сюжет. Начинает ведущий:

– Ну что, Тони, деловые новости в Майами, похоже, приняли петлистый поворот… или, правильней сказать, узловатый?

Тони, читающий деловые новости, в ответ качает головой.

– Признайся, Барт, ты уже в курсе, что эта история связана с лазаньем по канату, или только мне так повезло? – Переводит взгляд на телесуфлер и продолжает: – Лазанье по канату без помощи ног было популярным видом спорта в Европе и Америке не меньше тысячелетия, пока около пятидесяти лет назад, в 1932 году, его не исключили сначала из олимпийской программы, а затем и из программы подготовки в школах и колледжах. Казалось, эта забава исчезла навсегда… и тут один человек в Майами решил ее возродить, тем самым вызвав большой переполох в процветающей индустрии фитнес-центров Южной Флориды. И этот переполох разрастается.

В мозгу у Нестора зажглась красная лампочка: «Внимание, внимание!»:::::: Dios mo! Не может быть…::::::

Еще как может! На экране показывают видео: молодой мужчина карабкается вверх по канату рядом с семидесятифутовой мачтой. Задрав головы, за ним с восхищением и озабоченностью следят люди на палубе шхуны и на близлежащей дамбе, кто подбадривая, кто охаивая, кто выкрикивая не пойми что. Наезд, крупный план. Бесформенные шорты и майка полицейского из морского патруля не могут скрыть мощный торс и плечи, здоровенные бицепсы. Камера четко показывает лицо.

Мозг Нестора и вся его центральная нервная система парализованы… нет, не от возбуждения, от чего-то куда более сильного… от саспенса в ожидании развязки.:::::: Это я, кто ж еще… о господи!.. что меня теперь ждет?!::::::

За кадром звучит голос Тони, диктора деловых новостей:

– Это офицер морского патруля округа Майами Нестор Камачо, карабкающийся вверх по семидесятифутовой фок-мачте прогулочной шхуны в бухте Бискейн… а это Рикенбакерская дамба… здесь найдут свое спасение, как считают некоторые… а возможно, столкнутся с арестом, депортацией и крахом всех надежд многие кубинские соплеменники Камачо… такие, как этот… Видите крохотную фигурку в ковшеобразном сиденье на самой макушке мачты?

Пошел документальный ролик, сильно отредактированный, а в нем…:::::: я!.. и… мои… подвиги… как я тащу вниз… к спасению… свою добычу.::::::

Боковым зрением он отмечает, как Евгений буквально пожирает глазами:::::: меня:::::: Встретиться с ним взглядом Нестор не решился. Дай бог справиться с собственной трясучкой…

А закадровый голос все говорит:

– Каждый бодибилдер в Южной Флориде, а имя им легион, увидели в этом «спасении» или «задержании»… называйте как хотите… только один аспект: физическую силу молодого полицейского из Майами. – Мелькает фотография из «Геральд»: Нестор с обнаженным торсом – и снова голос Тони: – В индустрии фитнеса на смену абстрактному восхищению пришла лихорадочная деятельность. А четыре дня назад тот же молодой коп Нестор Камачо совершил новый подвиг, поборов и арестовав вот этого громилу ростом шесть футов и пять дюймов и весом двести семьдесят пять фунтов, наркодилера, который в Овертауне чуть не задушил другого копа, его коллегу. – А вот и газетная фотография: быковатый, но сникший, понуренный, с заведенными за спину руками в наручниках Тайшон Эдвардс, сопровождаемый в камеру тремя местными копами, которые кажутся рядом с ним пигмеями. – Сразу после того, как молодой коп взобрался на мачту, все любители фитнеса поспешили повторить его подвиг… но в Большом Майами нашелся один-единственный канат – в зале, где Нестор Камачо тренировался последние четыре года. Зал этот находится в Хайалии и называется… только не упадите в обморок… «Н-н-не-э-э-т!!! Вот так зал!» Да, да, «Н-н-не-э-э-т!!! Вот так зал!» Эрл Мунго от «Канала-21» сейчас стоит в этом зале рядом с его владельцем мистером Джейми Родригесом.

Смена картинки. Вот рядышком стоят двое, а за ними, в каких-нибудь трех метрах, висит «тот самый» канат, полтора дюйма в диаметре. Притянутые, как магнитом, телевизионной командой, вокруг собрались накачанные бодибилдеры. Черная майка на Родригесе сидит так плотно, что кажется нарисованной. Эрл Мунго спрашивает:

– Джейми, вы в курсе, какой ажиотаж в мире фитнеса Южной Флориды вызвал этот канат?

– И не говорите. Все словно с ума посходили! Каждый уважающий себя качок уже побывал в нашем зале! – Смех. – После того как Нестор разобрался с этим великаном, мы стали нарасхват. Столько людей сюда записалось, что мне пришлось нанять нескольких девушек, чтобы все это оприходовать. Не говоря уже о новых тренерах. Это какой-то дурдом!

Народ с пониманием смеется и улюлюкает. Кто-то выкрикивает:

– Дурдом, вперед!

Новый взрыв смеха.

– И чем же так замечательно лазанье по канату без помощи ног?

– Чтобы добиться такого же результата, вам потребуются пять или шесть разных упражнений с отягощениями, и то не факт, что добьетесь. Тут задействованы ваши бицепсы… это очевидно… но, кроме того, отличную нагрузку получает брахиалис, или плечевой мускул, о котором мало кто слышал. Если правильно его развивать, сами увидите, что у вас вырастет. – Он сгибает руку, и на ней вздувается бицепс размером с внушительную скалу. – С помощью одних отягощений очень трудно развить брахи, зато подтягивание на канате дает им полную нагрузку. На этом канате Нестор упорно подтягивался четыре года подряд, ну и результат сами видели!

Сияющий Эрл Мунго обращается к камере:

– Тони, Барт, запомните: лазанье по канату, оно себя завсегда покажет! Для бодибилдера это все равно что овладеть айфоном. Это нужно каждому. А зародилось все здесь, где я сейчас стою перед вами… в Хайалии, у Родригеса… Извините, ребята, но я должен разок произнести это вслух… в «Н-н-не-э-э-т!!! Вот так зал!».

Телеведущий еще готовит переход к следующему сюжету, а Евгений произносит приглушенным голосом, в котором чувствуются потрясение и благоговение:

– Нестор, я в шоке… я себе не представлял… что это есть ты… кто снимать этот человек с мачты. Я видел это в телевизор и не понял, что это есть ты! Ты знаменитый! Мой сосед… знаменитость!

– Я не знаменитость, – возражает Нестор. – Я просто коп.

– Но…

– Я выполнил приказ как надо и сделался «героем»… на пять минут. Это еще не значит быть знаменитостью. «Знаменитый» – это нечто другое.

– Нет, нет, нет, нет, Нестор! Ты сам видел! Только знаменитый может вызвать столько крейзи! Только знаменитый может стать икона для разных людей!

– Ну, не знаю… может, ты и прав. – Нестор, смутно представляющий себе, что такое «икона», отворачивается от экрана, с усмешкой отмахнувшись от него напоследок. – Этим мартышкам непременно надо все раздуть.:::::: Лгать из скромности – не такая уж и ложь… В этом есть… великодушие… и обдуманность… а что, если мартышки сейчас сказали правду? Где у меня доказатеьства, что они все это сочинили?.. Икона? Надо будет погуглить.::::::

Что он и сделал, оставшись один. Он поразмышлял над смыслом прочитанного. И без четверти два пошел спать.

Он тут же уснул, и его сновидения закачались на большой волне серотонина.

Caliente! Caliente, крошка,

Неслабый fuego под твоей каха-чиной,

Значит, нужен хороший шланг и поглубже туда,

И никаких…

«Бульдоги» еще пели, когда Нестор с трудом выбрался из густого-прегустого гипнотумана и осознал:::::: против истины не попрешь:::::: что из лежащего на полу рядом с матрасом айфона раздается мужской голос…

Блядь, который час? Шланг все знает! Знает, ты выходишь купить себе это, что хо… Светящиеся стрелки на будильничке показывают четыре сорок пять утра. Но шланг отдает только даром… в сотый раз он обматерил себя за то, что ввел в мобилу песню, которая звучит вместо звонков… Кому хочет, пожертвует. Кто может ему звонить в такую рань?! На хера?! Кому хочет пожертвует, ясно? Он кое-как приподнялся на локте. Я решаю, сечешь? Это я решу. Это я решу, ясно? Да жми ты уже на кнопку…

– Камачо. – Его всегдашний ответ. Чего зря время терять?

– Нестор… – А не «Нес-тер». Значит, латино.

– Это Хорхе Эрнандес… сержант Эрнандес.

– Сарж…

– Рано, знаю, и я бы не стал тебя будить, но ты наверняка захочешь это услышать.

Нестор просыпается окончательно. Он напрягает мозги, пытаясь сообразить, что же такое он хотел бы услышать посреди ночи. И пока помалкивает.

А сержант продолжает:

– Вставай и подключись к Интернету. Зайди на Ютьюб!

– На Ютьюб?

– Ты ведь знаешь Мано Переса из отдела по расследованию убийств? Он позвонил мне минуту назад, после того как прочел сегодняшнюю газету, и говорит: «Вы на Ютьюбе! Ты и Камачо!» Я чуть с кровати не свалился! Короче, захожу на Ютьюб… и точно! Там эта хрень про меня… и про тебя, Нестор.

Нестор чувствует, как мозг прошивают электрические разряды.

– Ты шутишь! – И тут же понимает в своем полусонном тумане, что сморозил глупость. Не тот человек сержант Эрнандес, чтобы разбудить его в четыре сорок пять утра ради какой-то шутки! – Так что там сказано про нас, сарж?

– Там про этого здорового сраного нега, которого мы арестовали в этом сраном наркопритоне в Овертауне. Какой-то придурок снял это на видео, что видно по картинке, дерганой и несколько размытой. Но то, что этот гад снял нас с тобой, сомневаться не приходится! За кадром мужской голос называет наши имена и поясняет: вот парочка кубинских мерзавцев измывается над бедным черным, который корчится на полу от боли… видите, двое негодяев скрутили несчастного нега из джунглей, так что он рукой пошевелить не может…

:::::: Ох, сарж, ты хоть под запись, я надеюсь, не говорил… «нег из джунглей»?::::::

– …на этом видео он лежит на полу, а ты орешь ему в ухо: «Ну что, сука? Ну что? Ну что скажешь, безмозглая тварь?» А я тебе: «Нестор, ну всё, хватит!» У них это выглядит так, будто ты его истязаешь, а я тебе не даю его прикончить. Дальше там идет речь о женщинах и детях в «так называемом наркопритоне», а на самом деле в дошкольном центре. Черт-те что… Ты даже не видишь суку, которая несет эту чушь…

Вина… словно волна захлестывает Нестора. Вспомнилось, как это было… бьющие через край эмоции… жажда убить… дикое бешенство! Толком и не объяснишь… вина…

– …и снова я: «Этот здоровый черный кобель любого порвет и даже не заметит». Козел, снимавший все на видео, называет это «грубой и оскорбительной попыткой передразниванья темнокожего населения»… грубой и оскорбительной!.. мол, я намекаю, что они невежественные дикари. Охуеть ваще! Этот громила меня, блядь, чуть не задушил! Он сдавил мне шею, еще б минута – и мне пиздец. Я успел выхватить пушку, когда ты его оседлал. И они это преподносят как хладнокровную попытку застрелить человека – а ты меня вроде как «отвлек»! – ну, и заодно припомнили мне «нега». А чего я такого сказал? Я ведь разговаривал с тобой, а не с ним, и он не мог меня слышать. А «нег» – это всего лишь… точный смысл я и сам не знаю. Обыкновенное слово. Это не то что я ругался и обозвал его говноедом, что, кстати, чистая правда.

:::::: Сарж, ты так и не врубился. Пора уже тебе забыть эти словечки: неги, макаки и все такое, которыми ты обзываешь los negros. Не произноси их даже про себя, а тем более публично, даже обращаясь ко мне…:::::: Но вслух Нестор говорит:

– Сарж, парень пытался тебя задушить! А как они это прокомментировали?

– Даже не показали! Ни слова о том, что могла быть другая причина, почему два копа-кубинца повязали черного бычару, оседлав его на полу. Ну и понятно: кубинцы – садисты, их хлебом не корми, дай только поизмываться над los negros: надавать им тычков, оскорбить, обозвать обезьянами и говноедами. Бесполезно им говорить «поставьте себя на наше место», они ведь и знать не знают, что значит валяться в грязи с такой гориллой. Короче, Нестор, к утру мы с тобой будем по колено в говне, а к полудню, считай, по пояс…

– Сарж, тебе не стоит так разговаривать даже со мной, а то потом эти слова сами вырвутся, и тебе мало не покажется. Нам мало не покажется.

– Знаю. Ты прав. Это все равно как полоскать горло цианидом… но нам надо срочно что-то придумать. Нам нужен пиарщик… но где его найти? И ему ж надо забашлять, а у меня пусто. Как у тебя, не знаю.

– А давай пойдем к шефу? – предлагает Нестор.

– Нестор, не смешно.

– Кроме шуток, сарж. Он неплохой парень. Я с ним разговаривал минут тридцать, когда меня перевели в полицию из морского патруля.

– Да будь он хоть святым Франциском, мне плевать. Что он сделает? Он же un negro, Нестор! Почему, по-твоему, его сделали шефом? Чтобы черная братва могла сказать: «Йоу, у нас теперь свой задрот стал шефом полиции! Наш чел. Он нас в обиду не даст!»

:::::: Господи, что он несет! Тут надо затаиться. Залечь на дно!:::::: Вслух же говорит:

– А может, нам затаиться, сарж?

– Ты, блядь, о чем, Камачо?

– Ляжем на дно, чтобы нас не видели.

– Ты че, не въехал…

– Сарж, я пошутил. Это была шутка. Где ты предлагаешь встретиться?

– Эээ… – Долгая пауза. – Приезжай в участок, как обычно, и поговорим в машине. Только гляди по сторонам. Чтоб тебя никто не видел. С восходом солнца – все шутки в сторону.

Нестор нажимает «отбой», не меняя положения. Он впал в состояние кататонии. Взгляд застрял в неведомой точке.:::::: Кажется, я проваливаюсь… в параллельный мир! Нестор, что за дела?!:::::: «Параллельный мир» – это выражение он слышал в одном из выпусков телесериала «Багровый кошмар». К чему эти багровые ужастики? Он и без них напуган до чертиков.

Ютьюб Ютьюб Ютьюб Ютьюб… одна половина его «я», съежившаяся от страха, даже слышать об этом не желает, зато другая заставляет вскочить с матраса и по пыльному, сто лет не мытому полу, где валяются грязные вещи и стоят пустые коробки, тащит к лэптопу. Нестор садится прямо на пол, спиной к стене, открывает страницу… мать честная!.. вот он, собственной персоной, в наркопритоне. Он смотрит на себя как завороженный. Триумф Нестора!:::::: Гляди! Поверженный громила, в два раза больше меня, лежит лицом вниз, а я, победитель, сижу сверху. Скрутил его с помощью «четверки» и «двойного нельсона» и вжимаю в пол. Охуеть!::::::

Мускулы вздулись, кровь прилила от бешеного напряжения. Видно, как он из последних сил давит лежащему на затылок, расплющивая об пол его харю.:::::: Как же я завелся!:::::: Мощнейший «двойной нельсон» согнул шею зверюги, при желании Нестор мог ее сломать. Даже на маленьком экране видно, как лицо искажено от боли. Рот широко открыт. Из него рвется крик. Но еще больше ему не хватает воздуха. Из трясущейся от страха туши вырывается что-то вроде «ы-ы-ннн-гх… ы-ы-ннн-гх… ы-ы-ннн-гх…». Так кряхтит умирающая утка. Еще полминуты такого давления – и все было бы кончено. Черный зверь превратился бы в холодный труп. Нестор не может отвести глаз. Потрясно! Он впервые видит выражение своего лица.:::::: Боже мой, неужели я так скалил зубы? И так страшно, так злобно ухмылялся?:::::: Нестор буквально прилип к экрану. Он слышит собственное дыхание… аххх… аххх… ему тоже не хватает воздуха… аххх… аххх… но он находит в себе силы выкрикнуть, чтобы унизить подмятого громилу: «Ну что, аххх, ты, глупая, аххх аххх аххх, манда!» В ту минуту ему хотелось, чтобы все находящиеся в комнате осознали, что он, Нестор, раздавил зверя. Вот он наклоняется к самому уху лежащего и кричит в него: «Ну что, манда? Ну что?» Вдруг боевой дух Нестора падает. Скорей закрыть… Дальше – хуже… Что он наделал! Вспомни… эпитеты, которыми вы с сержантом награждали задержанного… из них складывается целая куча костей… и вот она уже горит. В этот погребальный костер он бросает «Ну что, глупая манда?» и только сейчас, подняв глаза на экран, в полной мере осознает, как скверно обстоят дела… Да уж, Ютьюб представил Нестора Камачо в лучшем виде! И что же увидит мир? Мир увидит чернокожую жертву, лежащую лицом вниз, бессильную, беспомощную, раздираемую болью, ловящую ртом воздух, стонущую так, как до нее никто не стонал, повязанную парочкой копов-кубинцев. Один взгромоздился бедняге на спину и скалит все тридцать два зуба, радуясь, что сейчас сломает ему шейные позвонки. Другой привстал с пола и готов высадить ему мозги из револьвера сорок четвертого калибра. При этом оба над ним измываются, оскорбляют его мужское достоинство, называют животным и безмозглой мандой. Существует ли предел унижений, которым эти копы готовы подвергнуть черного мужчину, не совершившего, насколько зритель может судить, ничего дурного? А именно так сюжет на Ютьюбе начинается… и, скорее всего, заканчивается.

Никакого указания на пограничную ситуацию, которая предшествовала «измывательству», ни намека на то, что застигнутый врасплох чернокожий – здоровенный мужик весом двести пятьдесят фунтов и к тому же наркодилер, что он сам мог спровоцировать задержание, когда принялся душить сержанта своими ручищами, что он просто сломал бы ему трахею, если бы не реакция Камачо, прыгнувшего на спину этому зверю, несмотря на свои сто шестьдесят фунтов, и взявшего бандита в тиски, а потом катавшегося с ним по полу, пока тот окончательно не выдохся, обессилел физически и умственно, перестал быть мужчиной… сдался… как беспомощный котенок. Как можно делать вид, будто ты не понимаешь, что перед угрозой смерти даже коп получает такой вброс адреналина, что ему уже не до светских бесед, одно желание – задушить агрессора, вложив в это всю ненависть и отвращение? Как может человек, пусть даже диванный тихоня, не понимать таких простых вещей?!

Вот только ничто на Ютьюбе не отсылало зрителя к первой части истории, ключевой части… Ничто! А без первой части вторая превращается в фикцию! В ложь!

Короче, Нестор, к утру мы с тобой будем по колено в говне, а к полудню, считай, по пояс. За окном пока темно, а обещанное уже прибывает.

В шесть ноль-ноль еще темно, а шефу полиции, ранней пташке, уже позвонил по прямой линии Хорхе Губа, один из «шестерок» Дио, и сказал, что мэр желает его видеть у себя через полтора часа. Деловая встреча в семь тридцать утра? Да. А вы еще не заходили на Ютьюб?

И Шеф зашел. Он смотрит ролик три раза. Потом закрывает глаза, опускает голову и принимается одной рукой массировать виски… один – большим пальцем, другой – указательным и безымянным. А затем тихо говорит:

– Только этого мне не хватало.

Он сварливым голосом будит по телефону своего водителя Санчеса и велит ему подготовить машину. Когда в семь двадцать они въезжают на кольцевую дорожку перед мэрией, Шефу хватает одного взгляда, чтобы еще больше помрачнеть. У входа его, и, видимо, не только его, поджидает целый взвод писак, добрая дюжина, с виду бродяги, для солидности вооруженные микрофонами и блокнотами, а рядом подкрепление – два грузовика с торчащими метров на семь телескопическими спутниковыми антеннами для живого эфира. На этот раз Шефу, вылезшему из «Кадиллака», не до веселья. Он даже не успевает сделать глубокий вдох и расправить широкую грудь, как вокруг, точно стая комаров, начинают жужжать журналюги. «Жестокое обращение полиции» и «расистские выпады» – они жалят его такими словами, пока он продирается сквозь их ряды, храня молчание.

Да, только этого ему не хватало.

В конференц-зале, больше смахивающем на тренажерный, собрались все «подголоски» мэра: пиарщик Портуондо и менеджер Бош… и Гектор Карбонелл, окружной адвокат…:::::: окружной адвокат?:::::: и седовласые мужи Альфредо Габрилло и Жак Диас, адвокаты, которых Дио знал еще по юридическому колледжу и которых он частенько призывал перед принятием важных решений.:::::: важных решений?:::::: И шестой – сам мэр. Все как один кубинцы.

Дио – само радушие. Расплывается в улыбке:

– Ааааааай. Шеф! Заходите! Садитесь! – указывает на мягкий стул. – Кажется, вы тут всех знаете… Правда?

Пятеро кубинцев приветствуют Шефа кривыми улыбками. Когда все расселись по креслам и стульям, у Шефа возникает странное ощущение. Потом доходит: мэр и его команда образовали своего рода подкову… неявную, но все же… а сам он оказался между двумя концами. Мэр восседает в кресле с прямой спинкой, напротив него. А вот в сиденье его, Шефа, стула явно не хватает пружин, и он сразу провалился, так что перед глазами замаячили собственные колени. Дио взирает на него сверху вниз. У его подпевал лица довольно отчужденные… никаких улыбок. Шефу показалось, что его усадили на низкую скамью подсудимых перед суровыми присяжными.

– Я полагаю, все знают, зачем мы здесь собрались? – Мэр обводит взглядом свою дружину… многие в ответ кивают… и утыкается в Шефа. – Кто такой ваш Камачо? Этот расист в одиночку поставил весь город на уши. – На шутку не похоже. – Кого он еще не обосрал? Может, гаитян? И ведь он не ваша правая рука и даже не капитан. Просто коп, черт возьми, двадцатипятилетний коп, прославившийся тем, что не на шутку взбесил огромное количество людей.

Шеф знает, что будет дальше. Дио потребует увольнения возмутителя спокойствия. Не часто он испытывал это чувство… неуверенности в себе. Обычно с твердостью и харизмой был полный порядок, что помогало всей его кубинской шарашке держаться на плаву. Ему довелось побывать в серьезных передрягах. Рискуя жизнью, он спасал своих подчиненных, включая латинос, видит бог. Получил две медали за доблесть. Держался орлом. Пришлось бы поставить рядом двух кубинцев, чтобы сравняться с ним шириной плеч… трех, чтобы получилась такая мощная шея… и сорок, если не четыреста, чтобы померяться с ним готовностью пожертвовать собственной шкурой за правое дело. Когда-то Шеф прыгнул с крыши шестиэтажного дома на надувной матрас, казавшийся сверху размером с игральную карту. Короче говоря, он мужчина… в отличие от присутствующих. Уверенность, жизненная стойкость, особенный взгляд. В его сфере деятельности цвет кожи не имеет значения. Он излучает редчайшую ауру, которая пленяет решительно всех… мужское начало! Однако сейчас на него смотрят иначе… Он это понимает. Они же видят перед собой просто un negro, черного, который держал перед ними ответ, и если этот черный окажется не их черным, пляшущим под их дудку, считай, что ты пустое место. Ни один из этих ребят даже бровью не повел… в том числе Дио… но их взгляды ясно говорили: перед ними черный ноль на палочке, не более того. Шефа это взбодрило.

– Кто такой мой Камачо? – повторяет он вопрос, стрельнув в мэра взором под триста вольт. – Раз уж вы спросили… – Тут многие подпевалы зашевелили бровями; им еще не доводилось слышать саркастические выпады шефа полиции в адрес городского головы. – На это я могу дать короткий, длинный и средний ответ, и все они прозвучат так: отличный коп.

В комнате воцаряется молчание. Наконец мэр подает голос:

– Допустим, что так, Сай. Он отличный коп. Поверим вам на слово. В конце концов, вы у нас главный коп, так сказать, верховный главнокомандующий. Тогда в чем проблема? Вашего отличного копа вместе с напарником показывают на Ютьюбе, где видно, как они измываются над представителем афроамериканской общины, обзывая его животным, негом и глупой мандой…

– Дио, он наркодилер! – В обычно солидном голосе Шефа слышны визгливые ноты.

– И это дает повод Камачо обращаться с подозреваемым… подозреваемым афроамериканцем… так, будто тот недочеловек, дикий зверь? Надеюсь, вы не это хотели мне сказать, Сай?

– Но вы должны учитывать контекст, Дио, весь…

– Контекст заключается в том, что ваш отличный коп обосрал всю афроамериканскую общину! Если это нормальный контекст, тогда мы имеем дело с еще большей проблемой. Проблемой лидерства. Не так ли?

Шеф аж зашелся… потерял дар речи. Да что ж такое? Он рискует своим местом, всей своей карьерой из-за Нестора Камачо! И это называется мужской поступок? После пятнадцати лет работы на износ, постоянных сверхусилий и действий с риском для жизни, после привычного перешагивания через расистские выпады, как через пустячные препятствия на пути к высшей цели, и утверждения себя в роли признанного лидера… пожертвовать всем ради какого-то кубинского паренька? Но как выйти из положения, не показав, что Дио одной фразой нанес ему такой удар в пах, что он, главный мачо, вдруг превратился в мальчика для битья?

Кажется, и Дионисио понимает, что бой окончен, все решил один удар, недаром же он оставил сарказм и начинает примирительным, успокаивающим тоном:

– Послушай, Сай, когда я назначил тебя шефом полиции, я был абсолютно уверен в твоих способностях, в бесстрашии и других качествах прирожденного лидера, и продолжаю верить. Ты ни разу не сделал ничего такого, что заставило бы меня усомниться в моем решении… и я надеялся с твоей помощью исправить прошлые ошибки. Например, показать афроамериканской общине, что если раньше их в чем-то обделяли, то теперь пришел не просто некто, кто будет защищать их интересы, а… мужчина с большой буквы. Такой мощный символ. После инцидента на мачте я попросил вас на время отстранить Камачо от дел. А ты что сделал? Дал ему медаль и «горизонтальный перевод», но он заключался не в том, чтобы объезжать парк верхом, ибо там он мог раздражать разве что белок да кротов. Это был бы «перевод с понижением», кажется, так ты тогда выразился? – Мэр понемногу начинал закипать и отпускать поводок своего сторожевого пса по кличке «Сарказм». Он словно почувствовал, что Шеф – в нокауте. – В подобной ситуации речь уже не об одном человеке. Ты меня понимаешь? Ты встал на защиту своего человека, что само по себе похвально. Но в данную минуту наш долг – защитить сотни, тысячи, десятки тысяч людей, далеких от всех этих нюансов. Ты со мной согласен?

Шеф бессознательно кивает… и только тогда до него доходит, что это уже второй его кроткий кивок-согласие. Остальные, наверное, восхищаются тем, как их лидер владеет приемами словесного джиу-джитсу… в отличие от них, подголосков. Двумя-тремя фразами уложил на лопатки черного супермена. Вон как пялятся. Уже никакой угрюмости. Сплошное восхищение. Словно маленькие дети. Они заняли лучшие места в зале, чтобы поглазеть на то, как Славного Рыцаря… размажут по стенке. Нашего Дионисио Круса на хромой кобыле не объедешь! Хоть он с виду коротышка, но черного супергероя, который перешел ему дорогу, уложит одной левой! Вот почему он… каудильо. Он может не бросать в лицо обвинения и не угрожать тебе, el negro, ему достаточно раскинуть сеть – хоп! – и ты уже в ней барахтаешься, молотя руками воздух.

А тем временем мэр продолжает:

– Что они видят? Какой-то молоденький коп, не так давно на службе… и где бы он ни появился, его сопровождают четыре всадника: Расизм, Шовинизм, Этнотерроризм и… м-м-м… – До этого момента все шло как по писаному, а тут случилась осечка. Имя четвертого апокалиптического всадника не приходило ему на ум. – …м-м-м… и так далее, – неуклюже подытожил Дио. – Понимаешь?

Что за чушь! И он должен сидеть и молча кивать на все это?!

– Нет, Дио, не понимаю, – ответил шеф полиции. Но его слова прозвучали так же неуклюже, как у мэра «м-м-м… и так далее». И так же робко, как недавние кивки. В них не было души. Конечно, очень благородно защищать сотрудника, к тому же рядового… но благородно ли ставить при этом под удар все, что ты мог бы сделать для настоящих братьев?

:::::: Уж не читает ли Дио мои эсэмэски?::::::

– Послушай, Сай, речь не о том, какой Камачо коп, плохой или хороший. Тут я соглашусь, да. Но он стал чем-то большим, чем просто коп. Он стал символом того, что ранит до крови каждого в этом городе. Я восхищаюсь твоей лояльностью к своим, но это не меняет ситуации. Я уверен, что парень ничего такого не имел в виду, но против фактов не попрешь. Дважды за последние пару месяцев он всех поставил на дыбы… люди закипели… он обошелся с ними как с уличной грязью. Тебе не кажется, что ваш департамент мог бы успешно заниматься своим делом и без помощи этого двадцатипятилетнего парнишки?

:::::: Я ждал, когда он это скажет. Вот теперь можно провести четкую черту.::::::

– Я понимаю, о чем вы говорите, – Шеф вздыхает, как человек, вынужденно соглашающийся с неизбежным, – и мне это не нравится.

Последние слова он пробормотал едва слышно. Что до мэра, то выражение его лица и его тон приняли этакий отеческий характер.

– Сай, я хочу сказать вам несколько слов об этом городе. Вряд ли ты узнаешь что-то новое, но иногда бывает полезно услышать со стороны. Знаю по себе. Майами, насколько мне известно, – единственный город в мире… я подчеркиваю, в мире… чье население больше чем наполовину состоит из иммигрантов… недавних иммигрантов, за каких-нибудь пятьдесят лет… и это кое-что да значит, если вдуматься. Вчера я как раз говорил на эту тему с одной гаитянкой, и вот что она мне сказала: «Дио, если вы хотите понять, что такое Майами, вы должны для начала уяснить простую вещь. Здесь все друг друга ненавидят».

Пиарщик Портуондо хохочет, будто босс удачно пошутил. Дио неодобрительно на него зыркает и продолжает:

– Но мы не можем пустить это на самотек. На нас с вами лежит ответственность. Мы должны превратить Майами… нет, не в плавильный котел, что нереально, по крайней мере на нашем веку. Переплавить их нам не под силу… но хотя бы немного расплавить. Что я имею в виду? Мы можем создать безопасное место для каждой национальности, этнической группы, расовой среды и проследить, чтобы все были в равных условиях. Понимаешь?

Шефу осталось только руками развести. Так и подмывает сказать, что большей ахинеи он в жизни своей не слыхивал, однако духу не хватило. Да что же это с ним сегодня? То есть он понимает, но не желает облечь в слова, даже мысленно. Слом произошел, когда Дио произнес: «Тогда мы имеем дело с еще большей проблемой. Проблемой лидерства…» Остальное молнией пронеслось у шефа в голове. Далее последует отставка примерно с такими словами: «Мы поставили его во главе армии полицейских, а он не сумел справиться даже со своими единоверцами. Настоящий лидер создал бы атмосферу, в которой подобные вещи не должны были происходить, не могли бы произойти. Поэтому я назначаю нового шефа полиции, достаточно сильного, чтобы изменить положение дел, истинного лидера… и к тому же из афроамериканского сообщества».

Из афроамериканского сообщества, охренеть. Интересно, кто-нибудь из сидящих здесь кубинцев, которые вытаращились на него, чтобы не пропустить ни одного сладчайшего мгновения словесной дуэли… хоть один из них раньше слышал из уст Дионисио, этого олицетворения демократии, выражение «из афроамериканского сообщества»… не под телекамеры, разумеется? Всякий раз, когда такое произносили белые лицемеры вроде Дио, Шефа просто блевать тянуло. Белые, ха! Это они себе такими кажутся. Послушали бы, что думают о них настоящие белые. Пусть поошиваются в районе Пайн-Крест, или в яхт-клубе Корал-Бич, или на общем собрании жителей Корал Гейблз. Там бы их быстро поставили на место! Для настоящих белых людей они – коричневые, цветные, просто более светлого оттенка, чем он, Шеф.

Ты меня понимаешь? На этот раз Шеф не кивает в ответ. Хоть он и трясет головой, это скорее означает «нет», но такое вялое, такое хилое «нет», что старина Дио его игнорирует.

– И это нас снова вовращает к вопросу, что делать с офицером Камачо, – говорит мэр. – Для половины населения Майами он как соломинка в глазу. Знаете такое выражение из Библии? Соломинка… или соринка… вроде пустяк, но действует раздражающе. Библейские персонажи, кажется, только тем и занимаются, что вытаскивают из глаза соломинку. Это, конечно, не смертельно, но здорово угнетает. Ты меня понимаешь?

:::::: Нет:::::: На этот раз Шеф никак не обозначил свое непонимание. Он остро ощущал, как выглядит в глазах кубинской компании. Как в яму провалился. Он заставляет себя привстать, насколько позволяет провисшее сиденье, и медленно расправляет плечи в попытке показать мулатам свою широкую грудную клетку. Попытка выходит довольно неуверенная. Долго еще ты будешь позволять мэру так с собой обращаться? Тут надо или окончательно расписаться в том, что ты не мужчина, или встать, подойти к нему и, ухватив за волосы одной рукой, выдернуть со стула, а другой надавать пощечин по морде – шлеп, шлеп, шлеп, – пока смуглая кожа не станет красной, как сырое мясо, и не потекут слезы, потому что его публично унизил мужчина с большой буквы…:::::: ну да, Супермен, помалкивающий в тряпочку::::::

– И как же мы уберем эту парочку, Камачо и сержанта Эрнандеса, с глаз долой? Я поувольнял закоренелых грешников, при разных обстоятельствах, уж побольше твоего, Сай, и, скажу тебе: дается это нелегко. Ты должен громко объявить: «Эти двое проявили себя расистами, а таких в нашем департаменте мы не потерпим». Вот что ты должен сделать. Паф! Паф! Болезненно, зато быстро. И разом все кончить.

Дио рубит воздух, как топором, сложенными ладонями: вот, дескать, убрали все лишнее – и дело сделано. Напоследок мэр подмигивает Шефу, словно говоря: «Вот мы все и обтяпали, ты доволен?»

Этот прищур… почти незаметный… все и решил. Победный прищур оставил слишком глубокий разрез в мужском самолюбии шефа полиции. Как же эти подпевалы, сидящие с непроницаемыми лицами, наслаждаются его унижением! Старина Дионисио – тот еще жук. Щелк-пощелк, щелк-пощелк, щелк-пощелк… в одну минуту порезал своими большими ножницами черного хвастуна на мелкие кусочки.

Прищур… самодовольные пустые кубинские лица… Шефу кажется, будто его душа улетела в астрал и оттуда взирает на огрызнувшееся тело:

– Это невозможно, мэр Крус.

Простая, с бурлящим призвуком, констатация. «Мэр Крус» – вместо привычного «Дио» или «Дионисио» – посерьезнел.

– Почему, интересно знать?

– Это подорвет моральный дух всего департамента. – Само собой, сильное преувеличение, но, сказав «а», следует говорить и «б». – Любой коп, которому приходилось «валяться в грязи» с торчками и всяким отребьем и доставать пушку, ставит себя на место Камачо и Эрнандеса. Он точно так же испытывает выброс адреналина. Он точно так же дерется за свою жизнь, поскольку никогда не знает, с кем имеет дело, а когда все заканчивается, он бывает не в себе. Он точно так же испытывает страх, перерастающий в откровенную ненависть. Здесь не бывает полутонов. Если записать на видео и прокрутить, что копы говорят этим выродкам, под конец надевая на них наручники, если, конечно, еще остаются силы что-то сказать, то у жителей Майами волосы встанут дыбом. Так уж устроена животная природа, и не стоит обманываться: в такие минуты ты превращаешься в зверя.

В комнате повисло молчание. Дерзость и ярость шефа полиции всех повергли в шок. После небольшой паузы мэр приходит в себя.

– То есть все, что эти двое наговорили про афроамериканцев, не беспокоит… самого высокопоставленного афроамериканца в нашем городе?

– Меня беспокоят слова, которые я слышу с четырех лет, – говорит Шеф. – Но мне знакомо желание убить. Я не раз бывал в шкуре Камачо и Эрнандеса. И я все знаю о гадких мыслях в наших головах, которые сидящий в нас зверь рано или поздно прорычит. Дио, послушай, это произошло в наркопритоне. В такое место без страха не входят, потому что рядом с наркотой всегда есть оружие. Этот громила попытался задушить сержанта Эрнандеса, а тот выхватил пистолет и застрелил бы гада, если бы Камачо вовремя не прыгнул тому на спину. С помощью борцовского приема Камачо измотал типа и вынудил сдаться, а сумей тот его с себя сбросить, он бы свернул ему шею. Все это осталось за рамками видео.

– Ладно, ладно, – говорит мэр. – Я тебя понял, но постарайся понять меня. У нас живет много афроамериканцев, и давно живет. Подобный инцидент может спровоцировать беспорядки. Повод всегда один – система правосудия. Я этого не допущу. Камачо и Эрнандес должны уйти, Сай… ради общественного спокойствия.

Шеф мотает головой, глядя мэру в глаза.

– Не могу, – отвечает он и повторяет: – Не могу.

Он снова начал закипать.

– Вы не оставляете мне выбора… шеф Букер. – Переход мэра на официальный тон прозвучал куда более зловеще, чем у шефа полиции, хотя бы потому, что за этим скрывались другие возможности. – Кому-то придется уйти.

Сука! Это был нокдаун, и рефери открыл счет. Шеф чувствует, как в нем слабеет воля к сопротивлению. Для него не существовало ничего важнее работы… включая семью. Шеф полиции Майами… пятнадцать лет назад, когда он был простым копом… черным копом… он и мечтать не мог ни о чем таком… а теперь он возглавляет департамент крупнейшего города Америки… благодаря вот этому человеку, сидящему напротив… который поставлен перед необходимостью сбросить его с высочайшей вершины далеко вниз… до положения бывшего шефа полиции… а на кону – зарплата в сто четыре тысячи долларов в год и дом в Кендалле… этот дом обошелся ему в шестьсот восемьдесят тысяч, которых он никогда бы не собрал, если бы банк «Ю-Би-Ти» не предложил ему оформить закладную на шестьсот пятьдесят тысяч под почти идеальные один и две десятых процента… чего бы они никогда не сделали, ни за что на свете, но им важно было оказать услугу мэру Крусу… и эту сделку они расторгнут быстрее, чем он успеет произнести вслух «субстандартный заемщик», что мгновенно превратит его из «мужчины с большой буквы», пусть и черного, в еще одного сомнительного клиента. Он будет вынужден забрать детей из Лоримерской школы… и, ко всему в придачу, его ошельмуют как величайшего предателя собственного народа. Уж тут Дионисио расстарается. Он, конечно, не гений в общепринятом смысле, но если надо спасти свою шкуру… а для этого перерезать чье-то горло… то тут ему нет равных… Эти мысли пронеслись у него в мозгу в долю секунды, мгновенным выбросом нейронов, и вся его отвага, все нерушимые обеты – уууфффф! – куда-то улетучились… кроме тщеславия, будь оно трижды проклято. Оно никуда не делось. Его новый обет заключен только в одном: не показаться заурядным слабаком перед кубинскими подпевалами, этими смугляшками, этими пальмами в домашних кадках… перед самозваным судом присяжных. Они мечтают увидеть большого начальника, шефа полиции, grand negro, пресмыкающимся перед стариной Дио, как пресмыкаются перед ним они. Подпевалы придут в восторг.

Он лихорадочно искал выход… и кое-что нашел.

– Что ж, – говорит Шеф наконец. – Тогда позвольте дать вам один совет.:::::: Видишь, ты сдался, но не показал вида! И совет даешь ему ты, а не он тебе!:::::: А вслух: – Уволить Камачо и Эрнандеса… из-за этого? Знаете, какую истерику закатит профсоюз! А во главе его стоят настоящие крикуны, и оба, между прочим, кубинцы. Они целый месяц будут разоряться, превратят маленький эпизод в сущий ад, а черным парням:::::: не дождетесь, чтобы я говорил «афроамериканцы», будто я, как вы, хожу по битому стеклу:::::: все копы-кубинцы будут показывать палец. Вы меня понимаете?:::::: Господи, неужто я сейчас сказал «Вы меня понимаете?» :::::: В этой ситуации наилучшим вариантом было бы для нас то, что мы называем «отстранением от обязанностей». Полицейский сдает оружие и переводится на чиновничью работу, о чем объявляется во всеуслышание. И каждый… каждый коп усваивает этот урок. Все понимают: изъятие у полицейского оружия и бляхи равносильно публичной кастрации. После чего он как бы перестает существовать. Исчезает. Живой труп.

Он смотрит мэру прямо в глаза – сама искренность, не подкопаешься.

Мэр оглядывается на своего менеджера и на Портуондо. Его подголоски не знают, что и думать. Поэтому уставились на него как бараны.

Наконец мэр снова поворачивается к Шефу:

– Хорошо. Но они должны исчезнуть. Ты меня понимаешь? Если один из них хотя бы икнет и я услышу, исчезнуть придется кому-то третьему. Ты… меня… понял?

Около десяти тридцати, то есть спустя несколько часов, в кабинете доктора Нормана Льюиса мысли Магдалены очень далеки от Ютьюба и ее суженого из Хайалии Нестора Камачо. Вся ее молодость вдруг отступила в туман отжитого и отброшенного прошлого. В это утро она купается в сияющем рассвете… В ее жизни появился он. Он пригласил ее и Нормана на ужин в пятницу, через два дня, в ресторан Chez Toi. Шикарнее ресторана, чем Chez Toi, если верить Норману, в Майами не сыскать. Она о нем раньше не слышала. Chez Toi! Норман говорил о ресторане с религиозным восторгом. Он пребывал в возбуждении, но оно не шло ни в какое сравнение с ее возбуждением.

От одной мысли о Сергее сердце ее начинало колотиться как сумасшедшее. Она правда чувствовала учащенные удары в грудной клетке из-за страха пасть в его глазах. Что надеть? В ее гардеробе не было даже отдаленно подходящего, что могло бы произвести впечатление на посетителей этого ресторана… не говоря уже о нем. Остается только стиль la cubana… открытое декольте… сияющие глаза, завороженные черной гладью бассейна… и рассыпавшиеся по плечам длинные волосы, обработанные шампунем «Фруктис», кондиционером и феном. Главное, чтобы платье, любое платье, плотно облегало грудь, и бедра, и попу… но прежде всего ляжки… восемнадцать дюймов выше колен, как минимум… и туфли на высоченных шпильках. Секси… вот что от тебя требуется. Покажи тело во всей красе! Нет утонченности – возьми сексуальностью.

А вдруг она покажется дешевкой, вульгарной девкой? У нее упало сердце. Кто она такая? В каком качестве она появится в избранном обществе? Как сотрудница доктора Льюиса, который великодушно пригласил ее на светский раут? Или дать понять Сергею и всей компании, что Норман Льюис от нее, медсестры, без ума?

И снова сердце проваливается. А вдруг это все – ее фантазии? Он ни единым словом не выказал своего интереса. Просто как-то так на нее посмотрел, да еще незаметно запустил пальцы в ее ладонь. Может, он так ведет себя со всеми женщинами?.. записной донжуан. И все же… в этом тайном пожатии был какой-то знак… и его особый взгляд… брошенный в ее сторону трижды… Ах, как тогда заколотилось ее сердце, как громко застучало!.. Уж не услышал ли Норман? Хватит, это уже паранойя. Не подавай виду, будто ты только и думаешь, что о предстоящем вечере. Всякий раз, когда Норман заводит разговор на эту тему, она делает все, чтобы казаться безразличной.

На столе у нее лежит раскрытый журнал из приемной, но она в него даже не заглянула, все ее мысли блуждают в пятничной сказочной стране, где существует только два человека: Сергей Королев и Магдалена Отеро, поэтому она не замечает, как Норман выходит из своего ашрама и останавливается от нее в двух шагах.

– Должно быть, очень увлекательно, – замечает он, показав на журнал.

Магдалена вскидывается и краснеет, будто ее поймали на месте преступления.

– Да нет, я просто задумалась… о своем, – пробормотала она. Чтобы закрыть тему, она поспешно раскрывает ежедневник. – Через пятнадцать минут, в одиннадцать, у тебя новый пациент – Стэнли Рот. Хотя я сама записала его на прием, но чем он занимается, не имею ни малейшего представления.

– Он трейдер в недавно появившемся хедж-фонде «Пылесос». – Норман улыбается названию. – Я говорил с ним по телефону.

– «Пылесос»? – переспросила Магдалена. – Типа, которым мы…

– Вот-вот, – хихикает Норман. – Молодые ребята. Если я сейчас скажу, с какой проблемой мистер Рот к нам пожаловал, тебя это сильно повеселит… – Он вдруг перескакивает на другое: – Что за журнал?

– Он называется… – Она смотрит на обложку. – Ля Ом?.. Лоум?

Норман берет журнал в руки, чтобы рассмотреть получше.

– Произносится «лём». – Он тычет пальцем в заголовок – L’Homme. По-французски значит «мужчина». Погляди на них… – Раскрывает журнал на какой-то странице. – Все мужские модели в наши дни похожи на этих двоих. Такие же худые. Как будто у них серьезная белковая недостаточность. Впалые щеки и недельная щетина и мутный взгляд побитой собаки, словно они только что вышли из тюрьмы после серьезного срока, во время которого заработали СПИД, так как их многократно насиловали другие заключенные. Наверное, я чего-то не понимаю. Неужели молодые люди захотят купить вещи, рекламируемые этими красавцами? Или в наши дни гей со СПИДом – это приколллльненько, хок-хок? Они напоминают изможденных юношей, которых рисовал Эгон Шиле. Вид у них такой болезненный, что кажется, сейчас они потеряют сознание и околеют у нас на глазах.

– Как ты сказал? – переспрашивает Магдалена. – Шила?

– Ш-и-л-е. Эгон Шиле. Австрийский немец.

– Знаменитый? – мрачно уточняет Магдалена. Эти americanos делают из искусства какую-то священную корову.

– Само собой, – подтверждает Норман. – Знаменитый… для тех, кто, как я, интересуется австрийским искусством начала двадцатого века. Я считаю… – Внезапно он обрывает себя на полуслове и отводит взгляд. Лицо резко осунулось, а в глазах появилась тоска, какой Магдалена никогда прежде не замечала. – Мой «интерес» к австрийскому искусству начала двадцатого века ограничивается альбомами за семьдесят пять долларов, вот и весь мой «интерес». Я для себя открыл Шиле, и Густава Климта, и Рихарда Герстля, и Оскара Кокошку, и всю эту компанию лет двадцать назад. У меня был шанс приобрести на аукционе потрясающего Шиле за двадцать пять тысяч. Но я, студент медицинского колледжа, даже близко не мог себе позволить купить «произведение искусства» за такие деньги. Я тогда едва сводил концы с концами. Как и следующие восемь лет, уже будучи интерном и врачом-ординатором. И вот наконец я открываю собственную практику и начинаю зарабатывать… Ну а что мои австрийцы?.. А они уже на околоземной орбите! Та самая картина пару лет назад ушла за двадцать пять миллионов. Пока я занимался своими делами, цена выросла в тысячу раз.

Он замолкает и окидывает Магдалену отстраненным, оценивающим взглядом, словно решая про себя «даже не знаю, стоит ли обсуждать с тобой такие вещи». И, видимо, решил «ну да ладно», потому что продолжает:

– Раньше считалось, что врачи – люди состоятельные. Если ты жил по соседству с врачом, то понимал, что это лучший квартал в городе. Теперь не так. Если ты живешь на гонорар, с этого не разбогатеешь. Врачи, адвокаты, мы получаем гонорар за конкретную работу, столько-то за час. Как скрипач-репетитор или плотник. Ты едешь отдохнуть, или поохотиться, или просто спишь – всё, никакого гонорара. А теперь сравни с человеком вроде Мориса. Неважно, что он делает, спит, о чем-то мечтает, играет в теннис, совершает круиз или, к примеру, приступает к привычному занятию, то есть пытается двумя пальцами обхватить свой восставший член, чтобы при этом не задеть герпетические язвы. Даже когда он занимается тем, что ему в принципе противопоказано, на него денно и нощно трудится компания «Америкэн шоу-ап». Делает выгородки для выставок, строит сцены и вращающиеся платформы, устанавливает павильоны для чего угодно – от автосалонов до медицинских конференций. Можешь мне поверить: если тебе принадлежит восемьдесят процентов этого бизнеса в Америке, как Морису, ты быстро станешь миллиардером. То есть нужен продукт. Вот почему я выступаю в разных телевизионных программах. Речь даже не о паблисити. Согласись, я неплохо смотрюсь на телеэкране. Я мог бы запросто вести национальное ток-шоу не хуже доктора Фила. Он срубает такие бабки! Ему есть что продать. Чем больше телекомпаний покупает его шоу, тем больше он наваривает. Это уже тебе не гонорары. Это франшиза. Он может дрыхнуть или отправиться отдыхать в Стамбул, а франшиза продолжает делать бизнес. Может, мне стоит запустить какой-нибудь побочный продукт?.. Скажем, книги… печатные издания.

Магдалена оторопела, на мгновение она теяет дар речи.

– Норман, что ты такое говоришь! У тебя… призвание… это гораздо больше, чем… чем то, что есть у них… у всех этих докторов Филов, выступающих в роли телевизионных персонажей. Врачи… медсестры… я помню день, когда я подняла вверх правую руку и произнесла клятву… посвятить свою жизнь больным. Я этого не забуду из-за чувства гордости, которое испытала. А эти теледоктора… они забыли про клятву Гиппократа. Они озабочены только тем, как делать деньги и прославиться. Думая о «докторе Филе», я спрашиваю себя: а что он говорит своим детям?.. Если они у него есть.

Норман как будто смягчается. Может, даже усовестился, что было ему несвойственно. Мягко говоря, несвойственно. Непривычным для себя тихим голосом Норман произносит:

– Я уверен, он им говорит, что так он может помогать еще большему числу людей в стране, во всем мире… или даже не помогать, а «исцелять». Если бы в шесть-семь лет мои родители внушали мне нечто подобное, я бы им поверил… В любом случае, Магдалена, ты права. – Не часто от него можно было такое услышать. Или и правда усовестился? – Когда ты время от времени выступаешь по телевизору, как это делаю я, твои коллеги-врачи тебе это не прощают. Раньше я думал – чистой воды зависть, а теперь засомневался. В какой-то степени тут затронута честь… но все равно они завистливые говнюки.

– Что значит «в какой-то степени»? – возмутилась Магдалена. – Это прежде всего вопрос чести. Ты и я, мы же не занимаемся этим из-за денег. К нам приходит тот же Морис с хронической зависимостью, которая пожирает его как человека. Ну и что с того, что он миллиардер, разве это делает его более защищенным? Да он развалина! Во время «Майами-Базель» он раз сто постарался незаметно почесать себя. Он достоин жалости… и полностью зависит от тебя. Так что стоит больше – все его деньги или твоя способность излечивать людей? Вот где он, – она опускает одну ладонь почти до пола, а вторую задирает на метр выше, – и вот где ты. Сколько ты зарабатываешь, не имеет значения. Ты – доктор Норман Льюис. У тебя есть дар. Неужели ты не понимаешь?

Норман слабо кивает и молча утыкается вглядом в пол. Что это, реакция скромника на высокое место в иерархии, которое она ему отвела? Но ничего такого прежде за ним не наблюдалось. Что он там разглядывает под ногами? Видимо, большой ковер. Добротный, практичный, с зеленым фоном и белой клетчатой оторочкой. Есть на что поглядеть… не больше пяти секунд.

– О чем ты задумался, Норман?

– Так… ни о чем. – Он по-прежнему не смотрит на нее, и голос непривычно глух.

У нее мелькает гадкая мысль. Такая гадкая, что впору выкинуть ее из головы. Морис приходил к Норману на консультацию три раза в неделю, что стоило ему почти три тысячи долларов. Лучше ему за это время не стало, насколько она могла судить, пожалуй, даже хуже. На его пах, весь в волдырях и язвах, страшно смотреть. Стоп! Зачем ты анализируешь Нормана, известного всей стране психоаналитика? Пытаешься его разгадать… уж не намеренно ли он затягивает лечение Мориса до бесконечности? Какая подлая мысль! Не давай волю фантазии. Остановись. А то еще задашься вопросом, кому выгоднее этот союз между доктором и пациентом. А что? Каким образом Норман заполучил место для своей гоночной яхты у причала «для своих» на Фишер-Айленде? Благодаря Морису. А как он оказался в числе первых в толпе желающих попасть на «Майами-Базель»? Благодаря Морису. А как он заполучил приглашение на ужин в ресторан Chez Toi от столь заметной фигуры в мире искусства города Майами? Потому что Сергей Королев увидел Нормана в компании с Морисом и его свитой на выставке-распродаже. Надо быть слепой, чтобы не видеть, с каким бесстыдством Норман пытается пролезть в высший свет.

Как бы завести разговор на эту тему, не вызвав подозрений… Почему бы не спросить?.. И она спрашивает:

– Как ты думаешь, Морис будет в пятницу на ужине?

Она словно поворачивает выключатель, возвращая Нормана к жизни.

– Еще бы! Он мне сам сказал. Королев – важная птица, и он хочет с ним подружиться. И еще он обожает Chez Toi. Шик-блеск. У этого ресторана, как он считает, особое cachet. Я там бывал и видел, какое впечатление производит на него это заведение.

– Cachet? – переспрашивает Магдалена.

– Ну, это как бы… репутация… определенный социальный уровень.

– Cachet, – тупо повторяет она.

– У них там есть такая черная членская карточка. Если ты член, то можешь подняться в коктейль-салон. А если нет, то извини.

– А ты член?

Норман отвечает не сразу.

– Ну… в общем… нет. Но в коктейль-салоне я бывал.

– Часто? – уточняет Магдалена.

– Достаточно. – Норман снова берет паузу, он непривычно задумчив. – Два раза… насколько я помню.

– А с кем ты туда ходил?