Страсть в жемчугах Бернард Рене
– Спасибо за заботу, сэр.
Карета была роскошной, но Элинор почти не замечала этого. Мистер Келлер сел напротив нее и спросил:
– Куда вас доставить, мисс Бекетт?
– В «Рощу», на Кинг-стрит, пожалуйста. – Элинор закрыла глаза, убийственная волна горя грозила поглотить ее. – Представить не могу, что вы должны думать обо мне, мистер Келлер.
– Я самого высокого мнения о вас, мисс Бекетт. Вы женщина с совестью, и хотя позирование мистеру Хастингсу, возможно, серьезная ошибка, я знаю, что к ней вас привели бедность и отчаяние. А вот мне следовало бы извиняться перед вами.
– Нет-нет, мистер Келлер. – Она поправила шаль и отвернулась, не желая даже смотреть на Томаса, боясь увидеть жалость в его глазах. – Пожалуйста, не надо об этом. Дела наших отцов – в прошлом. Я не могу… вновь переживать такое сегодня.
Несколько минут прошло в молчании, потом Томас снова заговорил:
– Я сожалею о том, что произошло, мисс Бекетт, но не могу не надеяться, что вы отпразднуете ваше освобождение от такого человека… если не сегодня, то, возможно, со временем. Он предложил вам слишком мало, мисс Бекетт.
Элинор закрыла лицо руками, стараясь не разрыдаться в присутствии этого человека.
– Сэр, вы не должны… так говорить.
– Думаю, вы заслуживаете лучшего, и если вы позволите мне…
– Нет! – Элинор уронила руки; новый приступ ярости накатил на нее. – Хватит предложений! Я не пойду от одного мужчины, пытавшегося проявить щедрость, к другому. Я не утопающая, Томас Келлер. Глупый или нет, но я сделала собственный выбор. И будь я проклята, если стану опираться на вашу руку, заливаться слезами и позволю вам думать, что я… – Элинор сделала глубокий вдох, не обращая внимания на струившиеся по лицу слезы. – Я хотела только одного – жить честно и не страдать от прихотей судьбы. Хоть мне крайне неприятна была голодная и полная лишений жизнь, я думала, что если останусь верной себе, то ничто меня не ранит. Увы, я ошиблась. Но, пожалуйста… не надо говорить о праздновании моей свободы.
«Я не хочу быть свободной! Я отдала сердце человеку, которому нужна была всего лишь фигура для живописи, плоть… временная муза. О Боже! Из его собственных уст услышать такое…»
Томас молча кивнул и отвел взгляд, чтобы дать ей возможность выплакаться. Когда же карета остановилась перед гостиницей, Элинор едва узнала «Рощу», смутно различимую сквозь слезы. Утирая щеки, она тихо спросила:
– Мистер Келлер, вы когда-нибудь переживали такое крушение, что сомневались в том, что способны дышать?
Он с сочувствием посмотрел на нее.
– Это не крушение, мисс Бекетт, и я настаиваю на том, что сказал раньше. Вы совестливая женщина, и я рад, что узнал вас.
– Приятно было с вами познакомиться, мистер Келлер. И я… Подождите! – Взявшись за ручку дверцы, она спросила: – Почему вы там были? Почему вы сегодня утром находились в студии?
Лицо Томаса стало почти страдальческим.
– Я боялся, что он дурно обращается с вами. Я пришел к нему… убедиться, что ошибался.
Элинор смотрела на Келлера, не зная, как реагировать на его признание.
– Вы ошиблись, мистер Келлер. Он никогда дурно со мной не обходился. – У нее горло перехватило от нахлынувших воспоминаний о нежных прикосновениях Джозайи.
– Он не таков, каким кажется, мисс Бекетт.
– К-как это?
– Всем известно, что много лет назад семья отказалась от него из-за того, что он выбрал такую… аморальную профессию. У него есть богатые друзья, но… Позвольте спросить: откуда у него состояние? Если он не слывет великим художником, если не слышно о его потрясающих успехах, то откуда средства, которыми он располагает? Кажется, никто этого не знает, мисс Бекетт. А вы?
Она покачала головой.
– Это… не моя забота. И не ваша.
– Он на несколько лет исчезает в Индии, потом внезапно появляется и сторонится почти всех, кого знал прежде. Хастингс не джентльмен, мисс Бекетт. Он притворщик и…
– Довольно! Вы черните собственную репутацию, когда говорите подобное, вы бесчестите себя, мистер Келлер. Я больше не стану говорить о нем. А если я обманулась, то хорошо это сознаю. Как ни странно, но я горжусь своим легковерием. Как и мой отец, я хочу верить в лучшее в людях и видеть в них те качества, которые мне дороги. И эту ошибку я исправлять не желаю. Всего доброго, мистер Келлер. – Элинор, не дожидаясь помощи, вышла из кареты и не оглядываясь направилась к гостинице.
Она была благодарна Томасу за заботу, но не сомневалась: он неправильно истолковал и характер Джозайи, и ее собственный. Он приписывал им роли злодея и беспомощной жертвы, но у нее сейчас не было сил с ним спорить. Элинор предполагала, что грубое поведение Джозайи у Уоллов ввело Келлера в заблуждение, а катастрофическая встреча сегодня только укрепила его в этих заблуждениях.
Что же касается состояния Джозайи, то это ее менее всего волновало.
Каковы бы ни были намерения Келлера, ей следовало проявить здравомыслие и держаться от него подальше… И Элинор надеялась, что больше не встретится с мистером Томасом Келлером.
Майкл Радерфорд стоял на лестничной площадке, когда Элинор в спешке, ничего не видя от слез, налетела на него и выбила у него из рук какие-то бумаги. Бумаги разлетелись, и она опустилась на колени, чтобы помочь собрать их.
– Извините, сэр.
– Пустяки. – Майкл опустился рядом с ней и потянулся за обрывками «Таймс» – Вы плачете? Что с вами?
– Я в полном порядке, мистер Радерфорд! – Элинор старалась не обращать на него внимания и сосредоточилась на рассыпавшихся бумагах.
Талли, должно быть почувствовав неладное, взбежал по лестнице, чтобы им помочь. К удивлению Элинор, реакция мистера Радерфорда на помощь оказалась довольно странной. Он стал быстрее собирать обрывки и даже вздрогнул, когда Талли протянул один обрывок Элинор, поскольку она оказалась ближе. Правила хорошего тона требовали тут же передать бумагу Майклу, но что-то заставило Элинор посмотреть на нее.
«Шакал» – это слово привлекло ее внимание, и она сквозь туман слез быстро прочитала: «Шакал согласен на «Чертополох». Пятница, в полночь».
Элинор покачала головой:
– Ну и ну, мистер Радерфорд. И часто «Отшельники» встречаются в таких местах?
На лице Майкла промелькнул ужас. Он выхватил бумагу у нее из рук и быстро спрятал в карман.
– Это не встреча. Талли, давай сюда остальное.
Мальчик с веселой улыбкой вручил ему обрывки газеты, кивнул и тотчас ретировался.
– Не встреча? – Ее щеки были все еще мокрыми от слез, но Элинор смотрела на Майкла с уничтожающей насмешкой. – Хоть кто-то из вас может быть честным, когда требуется? Скажите, мистер Радерфорд, хоть кто-то из вашей компании говорит правду? Ох, мужчины! Ничего не стоящие болваны, вот кто вы такие!
Она обошла его так, как герцогиня – кучу навоза, и захлопнула дверь своей комнаты.
Глава 26
В четверг утром Элинор сидела в конторе своего поверенного, вызвавшего ее, как он выразился, по неотложному делу, она рада была хоть как-то отвлечься от мыслей о Джозайе.
– Я получил кое-какие документы, мисс Бекетт, и желал бы поговорить с вами лично, чтобы известить о замечательном повороте событий.
– Если это касается мистера Джозайи Хастингса, я не хочу тратить попусту время, сэр. Мое дело с ним закончено, и я не желаю…
– Нет-нет, мисс Бекетт. Это совсем другое дело, причем совершенно удивительное, поскольку мы не подавали апелляцию. Похоже, дело вашего отца было улажено в приватном порядке.
– Д-дело отца? Я не понимаю, о чем вы…
Мистер Олмстед подал ей одну из своих бумаг.
– Все совершенно официально, мисс Бекетт, и решение вступает в силу немедленно. Вы теперь богатая женщина. У меня есть контракт с молодым мистером Келлером и банковский чек, который, как заверил меня его клерк, только первый в ряду других. Подобные платежи будут производиться по схеме, которую он установил, и есть официальный документ, предоставляющий вам хороший процент от будущей прибыли «Нежных нюхательных солей Келлера». Должен сказать, что это благородный поступок.
– О Господи! – Элинор посмотрела на итоговую сумму и удивилась, что не испытывала ликования, хотя бумага реабилитировала ее отца и восстанавливала справедливость. – Почему? Зачем ему это? – пробормотала она.
– Кто знает… Возможно – угрызения совести или моральный императив. Хотя более вероятно, что его юристы обнаружили новые улики, которые могут выставить его в очень неприглядном свете, если всплывут на поверхность. В любом случае… – мистер Олмстед сиял от радости, – справедливость восторжествовала, мисс Бекетт!
«Богатая женщина… Все мои мечты без всяких хлопот стали явью, а мне хочется только плакать. Мир исправился слишком поздно, чтобы спасти меня, я чересчур оцепенела, чтобы чувствовать что-либо, кроме утраты. У меня есть средства, чтобы жить так, как мне угодно, но я ничего не хочу».
– Значит, справедливость… – пробормотала она и поднялась, чтобы пожать руку поверенному. – Спасибо. Я пошлю мистеру Келлеру письмо с высокой оценкой его поступка и…
– Что-то еще, мисс Бекетт?
– Нет, ничего.
Джозайя пытался рисовать. Его воображение и память подсказывали образ Элинор в жемчугах на фоне зеленоватого прибоя – то был дар Посейдона, за который любой смертный продал бы душу. Тени сегодня стали гуще, серые и черные тучи то и дело проплывали прямо перед ним. Но он не обращал на них внимания и работал, почти уткнувшись лицом в холст, так что от запаха красок перехватывало дыхание.
В душе же его бушевала буря. Пожалуй, будет разумно оставить Элинор на время, пока дело с Шакалом не закончится, и Радерфорд счел необходимым зайти, чтобы напомнить об этом. Переждать хотя бы завтрашнюю ночь – вполне разумное и логичное решение. Но каждая проходящая минута казалась ему вечностью.
«Проклятая гордость. Надо было просто рассказать ей все. Положить к ее ногам состояние – и все рассказать».
– Ты рисуешь?
Раздавшийся позади него голос Элинор ошеломил Джозайю. Он повернулся, ликуя, и пробормотал:
– Но как ты…
– Мистер Крид достаточно хорошо меня знает, чтобы не поднимать тревогу, – перебила Элинор. – Поскольку у вас до сих пор нет колокольчика, я не стала понапрасну беспокоить мистера Эскера. – Она чопорно шагнула вперед. – Однако ваша безопасность оставляет желать лучшего, сэр.
– Элинор… – Он набрал в грудь побольше воздуха. – Мне столько надо тебе…
– Минуточку. – Она деловито открыла сумочку и вытащила конверт. – Я настаиваю на том, чтобы расплатиться с вами, мистер Хастингс.
«Мы вернулись к “мистеру Хастингсу”? Так официально?»
– Расплатиться? Ничего не понимаю. Ты не должна мне ни фартинга.
– Наоборот… – Элинор шагнула чуть ближе; ее рука в перчатке все еще протягивала ему конверт. – Я должна вам очень много. Вот. Тут плата за позирование плюс сумма за проживание и дополнительные расходы, которые вы могли понести из-за меня. Цены, которые назвала миссис Клей, слишком уж низкие, но мне невыносимо обижать ее, указывая на очевидное, так что, надеюсь, моя собственная оценка не очень далека от истины.
– Это бессмыслица, Элинор. Мне не надо ни фартинга из этих денег. Ты их заработала в соответствии с нашим соглашением, и я не понимаю, что заставляет тебя возвращать то, что ты не задолжала.
– У меня теперь есть собственные деньги, мистер Хастингс.
– Собственные деньги? Из каких источников?
– Мистер Келлер добровольно вернул сумму, причитавшуюся моему отцу, и тем самым восстановил его репутацию. – Она кивнула на конверт. – Так что теперь благодаря его благородному жесту и щедрости у меня есть собственные деньги. И теперь я могу расплатиться с вами, чего всегда желала.
– Ты хочешь сказать… расплатиться деньгами Келлера?!
– Это мои собственные деньги, честно заработанные тяжким трудом моего отца. Я не могу идти дальше по жизни, будучи вашей должницей.
– Отдай эти деньги на благотворительность, если они тебе не нужны!
– Сами отдайте, мистер Хастингс. Не могу представить, что принимаю чью-то благодарность за добро, сделанное вашими деньгами. Ежели вы желаете стать филантропом – в добрый час! Но я не собираюсь быть первым объектом ваших благодеяний!
– Ты делаешь это из злости. Я просил позировать мне за плату, и ты согласилась. Картина завершена, и это все… на что я надеялся. Я человек слова. Я не хочу твоих денег.
– Я больше не в том отчаянном положении, когда в них нуждалась! Эта сумма всегда казалась мне нелепой, а ваши друзья, похоже, убеждены, что у вас лишних двадцати фунтов не найдется.
– О Господи!
– Полагаю, это вызвано состоянием ваших сюртуков и пятнами краски на рубашках. Но даже если у вас денег больше, чем у Мидаса, это не имеет значения. Я не хочу иметь ничего общего с этим делом. Я желаю освободиться от прошлого.
– Черт побери…
– Следи за выражениями, Джозайя! – Элинор привычным жестом пригладила волосы. – Я оставлю их на столе, мистер Хастингс.
– Тогда они там и сгниют. Забери деньги, Элинор! Мне нужно, чтобы ты их взяла.
– Почему?
– Потому что это… – Джозайя тяжко вздонул. – Потому что деньги – единственное, что я волен тебе дать.
Слова ужалили как ядовитая змея, и Элинор поразилась, что еще держится на ногах.
– Неужели, мистер Хастингс?
Он отвернулся.
– Будь милосердна и забери эти проклятые деньги.
– Тебе больше нечего сказать мне? Нечего?
Он мог бы многое сказать ей, но судьба и обстоятельства сделали его немым.
– Тогда вы не заслуживаете милосердия, мистер Хастингс. Я и так уже отдала вам слишком много. – Элинор хотела положить конверт на стол, но слезы застилали ей глаза, и она промахнулась. Вид планирующего на пол конверта стал последней каплей. – Прощай, Джозайя! – Она расплакалась и выбежала из студии.
Элинор поклялась, что больше не станет плакать и не будет терять достоинство, но знала, что деньги – лишь предлог для ее визита. Она хотела услышать, что он тоскует по ней. Хотела, чтобы он умолял ее остаться и признался, что совершил ошибку. Она грезила, как Джозайя привлекает ее в объятия, а он…
«Деньги – единственное, что я волен тебе дать».
Потому что он не мог дать ей ничего больше – ни свое имя, ни свое сердце, ни обещание верности.
«Я в чем-то обманула его ожидания. Что-то во мне показалось ему недостаточным для предстоящих тяжелых испытаний. Но что еще я могла сказать или сделать, чтобы выразить, как люблю его?
Или в то злосчастное утро он был с Келлером откровенен, когда сказал, что женщины взаимозаменяемы? Когда сказал, что я для него ничего не значу?.. Неужели это может быть правдой? Но если он меня не любит, то как он мог быть таким нежным и заботливым, щедрым и внимательным? Как вышло, что все фибры моего существа изголодались по нему… даже теперь?»
После того, что произошло между ними, все свелось к сделке и деньгам в обмен на ее невинность.
Все было кончено.
Глава 27
Ночь была долгая, тревожная и бессонная, а от утра пятницы веяло холодом.
Элинор вяло переставляла что-то на подносе, стараясь не слышать тяжких вздохов миссис Клей. Еще накануне Элинор решила тайком поискать себе другое жилище. Ведь теперь у нее было достаточно денег, чтобы снять дом в Лондоне, если пожелает.
«Интересно, могу ли я вернуть отцовский дом? – подумала она неожиданно. – И захочу ли жить там одна? Или он, этот дом, хранит слишком много тяжелых воспоминаний?»
За последние несколько недель «Роща» стала для Элинор домом, но связь гостиницы с Джозайей была невыносима. Она уже просмотрела стопку предложений, которые ее поверенный счел подходящими. Мистер Олмстед приложил записку с именем надежного агента, чтобы она могла подобрать персонал, когда придет время.
Элинор повертела в руках записку, затем сложила все бумаги в кожаную папку, спустилась по лестнице – и наткнулась на миссис Клей, убиравшую холл.
– Вы уходите, мисс? – поинтересовалась хозяйка. – Тогда оденьтесь потеплее. Но кареты мистера Хастингса нет, так что если вы…
– Я не… Я больше не сотрудничаю с мистером Хастингсом, миссис Клей, – ответила Элинор, перебив пожилую женщину.
– Да?.. – Миссис Клей с искренним удивлением посмотрела на нее. – Это правда?..
– Да, правда!
– Вот так поворот! Надеюсь, это не… – Щеки миссис Клей густо покраснели от волнения. – Мистер Хастингс был недобр к вам, мисс Бекетт? Разве такое возможно?
– Нет, миссис Клей! – Элинор покачала головой. – Просто картина, над которой он работал… совершенно закончена. Для меня… немыслимо продолжать позировать. Я сделала исключение для мистера Хастингса, но позирование не слишком достойное занятие для незамужней женщины. – Элинор вздрогнула от собственного ханжеского тона. – Уверена, вы меня понимаете…
– Да, наверное. Хотя я слишком стара, чтобы во всем этом разбираться. – Миссис Клей вздохнула. – Но он чудесный человек. Я всегда его любила, мисс.
– Как и следовало, миссис Клей. Мистер Хастингс – безупречный джентльмен.
Пожилая женщина улыбнулась.
– Никто не безупречен, но главный недостаток мистера Хастингса только добавляет ему привлекательности, вы не согласны?
– Главный недостаток? – переспросила Элинор, заинтригованная разговором. Она старалась избегать темы Джозайи, но любопытство взяло верх. – А какой именно?
– Гордость! Он ведь ужасно гордый, правда? До отъезда в Индию он был беден, как бездомный мальчишка, и я знала это! Но все лондонские портные соперничали, чтобы шить для него, и он развлекался наравне с теми, кто выше его. То была игра в красивого повесу, но я-то могу определить того, кто недоедает. Но даже при этом он ни разу не взял благотворительное блюдо там, где такое предлагали. – Миссис Клей снова вздохнула. – Ни разу он этим не воспользовался и даже корку хлеба не попросил в кредит. Но если я в чем-нибудь нуждалась после смерти мистера Клея, мир его душе, то мой художник всегда был готов помочь или просто приводил богатых друзей, чтобы ни моя столовая, ни карманы не пустовали.
– Значит, гордость… – тихо повторила Элинор, осознавая новую перспективу и борясь с ощущением, что она упустила что-то важное.
– Я бы сказала, что он чересчур уж гордый. Гордый себе во вред. Но это, конечно, не мое дело. – Миссис Клей вернулась к своему занятию и стала выметать пыль из углов. – И с ним что-то произошло в Индии, но он никогда ни слова об этом не сказал. Думаю, с ним произошло… что-то ужасное.
– Да, возможно. – Элинор со вздохом оперлась на перила; ее беспокойство все усиливалось.
«Что-то в этом есть, – говорила она себе. – Я пропустила что-то очень важное».
– А потом он познакомил меня с мистером Радерфордом, – продолжала хозяйка. – Его забота о друге кажется просто поразительной, и он постоянно опасается, что с мистером Хастингсом что-нибудь случится. У отца мистера Клея тоже появилась такая повадка после войны – все время чего-то опасался. И он тоже был гордым человеком. Мой мистер Клей, упокой Господь его душу, говорил, что гордость диктует человеку молчание и оставляет шрамы, которые глазами не увидишь. – Миссис Клей за разговором продолжала мести холл. – Он знал цену словам, вот так-то.
– Думаю, ваш муж был мудрый человек. – Элинор сделала глубокий вдох. Хоть все это очень интересно, она не понимала, какое отношение молчание Джозайи о беспорядках в Индии имело к отказу от всего, что произошло между ними. – Какова бы ни была гордость мистера Хастингса, я не могу жаловаться. Могу вас заверить, миссис Клей, он всегда был внимательным и ставил меня выше всех своих… – Ее голос сорвался, и она, уже мысленно, продолжила: «Он теряет зрение, и он – гордый. Следовательно, дело вовсе не в доверии. Я все время старалась заслужить его доверие, а проблема-то была совсем в другом. Он думает обо мне – как всегда. Он оберегает меня, а я… Я была решительно настроена сохранить респектабельность, восстановить свою прежнюю жизнь. Но он понимал, что жизнь с ним ее не восстановит, а, напротив, полностью изменит. Я, глупая, решила, что он не думает обо мне. А он, оказывается, думает обо мне больше, чем я сама!»
– А, мистер Келлер!.. – прервал ее мысли голос миссис Клей. – Я как раз собиралась сказать мисс Бекетт, что вы заходили вчера, когда ее не было. Признаюсь, это вылетело у меня из головы. Сожалею, сэр.
Томас кивнул, стряхивая снег с пальто на только что выметенный пол.
– Ничего страшного, миссис Клей. Леди, похоже, здесь, и если я не прибыл в дурную минуту, то все в порядке. – Он повернулся к Элинор. – Мисс Бекетт, вы уходите?
– Да, сейчас.
– Могу я предложить вам воспользоваться моей каретой?
– Вы слишком великодушны, мистер Келлер. – Элинор испытывала неловкость. Когда она видела Келлера в последний раз, у нее было сердце разбито, так что ей было не до любезностей. Сейчас они впервые встретились после того, как уладилось дело с ее отцом, и ей не хотелось выглядеть неблагодарной. Но после открытий, сделанных только что с помощью миссис Клей, Элинор ничего так не хотела, как спокойно подумать несколько минут. А может, в карете и подумать? – Да, спасибо, мистер Келлер.
Он подал ей руку и проводил на улицу, к ожидавшему экипажу. Как только оба уселись, он дал ей меховой плед, и она положила его на колени, чтобы согреться.
– Я потрясена вашей щедростью, мистер Келлер.
Он отмахнулся от ее слов.
– Не стоит меня благодарить. Я отдал бы все ради чести, но не могу полностью предать забвению амбиции моего отца. Я надеялся, вы поймете: соблюдение их договоренности как партнеров вполне приемлемый вариант. Речь идет о разделе прибыли.
Элинор кивнула, пытаясь понять, что имелось в виду.
– Конечно. Я никогда не желала видеть вашу семью обедневшей из-за меня, мистер Келлер.
Томас улыбнулся и откинулся на мягком сиденье.
– Вы снова прощаете меня, и я безмерно благодарен Провидению, мисс Бекетт. Случайно познакомиться с вами в тот вечер и завоевать вашу дружбу – это бо2льшая удача, чем я надеялся. – Он посматривал на кожаную папку в ее руках. – Вы по делам? Могу я назвать кучеру нужный вам адрес?
Элинор сделала глубокий вдох, сознавая, что его предложение – поворотный пункт, а ее выбор в ближайшие минуты, возможно, определит всю дальнейшую жизнь.
– Мистер Келлер, могу я сначала кое-что у вас спросить?
– Да, конечно.
– Если я правильно помню, вы сказали, что приглашение к Уоллам было для вас неожиданным, не так ли?
– Да, память вас не подводит, мисс Бекетт. – Келлер пожал плечами. – Мистер Уолл пригласил меня на представление картины. Приятный сюрприз. Но встретить там вас – это настоящее событие.
– А вы не близко знакомы с мистером Уоллом?
– Совсем незнаком, – усмехнулся Томас. – Фривольные занятия меня никогда не привлекали, а Уоллы, судя по всему, только и делают, что совершают глупости.
– Тогда почему же он пригласил вас? Как вы думаете? – допытывалась Элинор.
Томас помрачнел и буркнул:
– Не знаю. Наверное, светские амбиции… Или любопытство. Хотел оценить, подхожу ли я их кругу?
Элинор кивнула и тихо сказала:
– Но мистер Уолл – близкий друг мистера Хастингса.
– Вот как? – Томас, казалось, искренне удивился такой новости.
– И мистер Уолл пригласил вас по предложению Джозайи, понимаете? Он сделал это для того, чтобы у меня был шанс познакомиться с вами, если я пожелаю. Шанс объясниться и лучше понять, что произошло между нашими отцами.
– Вряд ли это достойный восхищения жест, мисс Бекетт. Впрочем, я рад, что вы не поддались искушению призвать меня к ответу на глазах у всех.
– А я рада, что вы предпочли справедливость жадности. Но разве вы не понимаете, что это значит?
Келлер покачал головой:
– Нет, мисс Бекетт.
– Он не сделал ничего такого, что не было бы продиктовано желанием сделать мою жизнь лучше. Он даже отпустил меня только из-за этого.
– Ему и следовало отпустить вас. Как я ему сказал, есть только один благородный выход…
– Вы ему так сказали?!
– Я дал ему совет человека, который имеет преимущество в этой ситуации. В конце концов, художник – вряд ли респектабельный выбор для любой женщины, тем более для леди в вашем положении. Он воспользовался вами… Возможно – за деньги! Как вы сказали, он организовал наше с вами знакомство. Возможно, он надеялся на результат, которого мы и достигли, думал извлечь из него выгоду…
– Мистер Келлер, – перебила его Элинор, сжав руки; нервы ее ходили ходуном. – Какой именно благородный выход вы ему предложили?
– Я сказал, что он должен… прекратить все это. Я заявил, что он бесчестный человек, и он вспылил, как вы сами слышали.
«Да, верно, он вспылил», – со вздохом подумала Элинор. Немного помедлив, задала очередной трудный вопрос:
– Мистер Келлер, каков ваш интерес ко мне? Я имею в виду – помимо исправления ошибок своего отца и компенсации финансового ущерба, который они повлекли. Вы теперь встаете на мою защиту без особых причин. Или есть какая-нибудь причина?
– Я… – Томас был так ошеломлен вопросом, что лишился дара речи. Обычная его невозмутимость сменилась смущением, потом – решимостью, и он заявил: – Вы очень красивы, мисс Бекетт. Понятно, что ваш отец ошибочно дал вам лучшее образование, чем необходимо в вашем положении, но я нахожу вас совершенно очаровательной. К сожалению, Хастингс не может предложить вам ничего, кроме дурной славы, а я предпочитаю респектабельный образ жизни. Вы в высшей степени благопристойная молодая леди и, несмотря на ваше неудачное сотрудничество с художником, подходите к сдержанной природе моей личности и требованиям моей домашней жизни. Я понимаю, это внезапно, но поскольку вы спросили меня прямо… В общем, мой интерес к вам стал теперь очень личным, мисс Бекетт.
Элинор отбросила с коленей плед.
– Я польщена, мистер Келлер, но, пожалуйста, поймите: я не могу допустить недопонимания между нами. Поверьте, я не такая благопристойная, как вам кажется, а мои интересы… они совсем другие…
– Ваш интерес – Хастингс? – перебил Келлер с горечью в голосе.
– Мне посоветовали судить людей по их делам, а не по словам, мистер Келлер. Пожалуйста, не вынуждайте меня менять доброе мнение о вас. Но если вы вдруг отмените свои решения, искупающие преступления вашего отца, то я никогда публично не упомяну об этом. Не желаю быть вам врагом, но просто не смогу принять ваше предложение. – Элинор открыла дверцу кареты и тут же вышла. – Мистер Хастингс любит меня, Томас. Он любит меня, но отказался от меня, чтобы доказать это.
Элинор повернулась и, гордо вскинув голову, пошла к «Роще».
«Это я была слишком слепа и не увидела правду», – подумала она со вздохом.
Глава 28
Вернувшись к себе, Элинор часами шагала по комнате, пока угасал день. Только память о клочке газеты, который обронил Майкл, удерживала ее от того, чтобы броситься к Джозайе. И не важно, какие чувства она сейчас испытывала. Какое бы дело ни тяготило Джозайю и его друзей, сегодня – ночь его завершения, и Элинор сомневалась, что в такой день следовало выяснять отношения. Неизвестное предприятие было чревато опасностями, а она не дурочка, чтобы сейчас впутываться и мешать. Однако же…
В дверь тихо постучали, и она не удивилась, увидев Талли с обедом, за которым не посылала. Но миссис Клей была не из тех, кто позволит пропустить время обеда, и Элинор улыбнулась, впустив мальчика.
– Спасибо, Талли. Передай маме, что я тебя поблагодарила. – Элинор очень старалась выразить свою благодарность жестами, как ее научила миссис Клей, но опасалась, что у нее это не очень-то получается. Она переняла несколько жестов у Талли, однако подозревала, что мальчик не только слишком снисходителен к ее невежеству и плохой координации движений, но и придумал несколько знаков исключительно для нее – чтобы облегчить общение.
Элинор коснулась кончиками пальцев губ – как будто положила в рот кусочек хлеба, – потом спросила:
– Ты поешь со мной, Талли? Вы проголодались, юный сэр?
Мальчик покачал головой и с улыбкой погладил себя по животу.
– Мама тебя балует! – рассмеялась Элинор.
Талли с озорным видом запротестовал и сделал жест, которым научил ее обозначать конфеты.
– Ах ты, проказник! Так это я тебя балую. – Она вытащила из верхнего ящика комода коричневый пакетик. – У меня именно на такой случай припасено несколько лакричных конфеток.
Элинор вручила ему пакетик и была вознаграждена горячими объятиями – Талли крепко обхватил ее за талию, а она гладила его по белокурым волосам, стараясь сдержать эмоции. Он такой милый мальчик… Как младший брат, которого у нее никогда не было. А миссис Клей почти заменила ей умершую мать.
Она закрыла глаза и сделала вдох, стараясь успокоиться. Джозайя как-то сказал, что ему посчастливилось самому выбрать себе семью, и Элинор поняла, что сумела сделать то же самое.
Улыбнувшись, она проговорила:
– Талли, ты должен пообещать, что не съешь все конфеты сразу. Хорошо?
Мальчик улыбнулся, потом покраснел и, отстранившись от нее, сделал жест, который она истолковала как «доброй ночи». В следующее мгновение он умчался к ждавшим его внизу делам, а Элинор, стоя у двери, смотрела ему вслед, когда он бежал по лестнице.
Захлопнув дверь, она села с подносом у камина, раздумывая о семье, потерянной и обретенной, и о поворотах и виражах на тропе жизни.
Внезапно кто-то забарабанил в дверь, и Элинор в испуге вскрикнула и опрокинула поднос. Кинувшись к двери, она распахнула ее и увидела незнакомца.
Он явно только что явился с улицы – снег таял на его непромокаемом плаще, а сапоги и одежда были заляпаны грязью от долгой верховой езды. Незнакомец выглядел измученным и замерзшим, но темные зеленые глаза горели неистовым огнем.
– Могу я чем-то вам помочь, сэр? – спросила Элинор.
– Я… я ищу Радерфорда. Дело крайне срочное.
– Его дверь там. – Девушка указала через площадку на апартаменты Майкла.
– Ах, конечно! Какой же я глупец. Перепутал от усталости. Простите за вторжение.
Мужчина кивнул, поправил воротник плаща и неловко поклонился, закончив разговор. А потом принялся стучать в дверь Радерфорда, но тот, возможно, крепко спал.
– Может быть, вызвать хозяйку? – предложила Элинор.
Незнакомец повернулся к ней и ответил:
– Нет. В этом нет необходимости.
– Вы уверены? Что-то случилось, мистер…
Читать бесплатно другие книги:
