Страсть в жемчугах Бернард Рене

– Вот так…

Сознавая, что никакая решимость не заглушит воздействия сирены на его чувства, Джозайя поспешил занять место перед холстом.

– Я готова, мистер Хастингс, – мягко сказала Элинор.

«Видит Бог, я тоже».

Вчерашний поцелуй был для нее мечтой.

Элинор прикладывала все усилия, чтобы чувствовать себя спокойно и воображать, что сидевший напротив мужчина не вызывает в ней жара каждым пристальным взглядом своих карих глаз.

Ей уже начал нравиться резкий запах скипидара и льняного масла, и она давно гадала: почему на одежде Джозайи всегда пятна краски? «Наверное, все внимание художника поглощено делом, творческой задачей, поэтому он и не замечает, где оказываются его локти. Возможно, он забывает о своей физической сути и целиком уходит в таинственный процесс, который мы, обычные люди, не можем постичь, как не замечаем те цвета и оттенки, которые Джозайя, как он рассказывал, увидел еще ребенком».

Стоявшая рядом с диваном жаровня не могла разогнать холод в студии, но Элинор было вполне комфортно в слоях шелка и бархата. Не говоря уж о жарких и сладостных волнах удовольствия, которые пробегали по ее телу при каждом воспоминании о поцелуях Джозайи.

Вчера он попросил ее проявить милосердие, и она, ошеломленная, послушно ретировалась в «Рощу». Однако потом поняла: несмотря на ее ужасную выходку, Божьей кары не последовало, небо не разверзлось, не случилось ни грома, ни молнии, и, что самое потрясающее, не было никаких внешних признаков ее внутренней трансформации.

Элинор преисполнилась решимости продемонстрировать Джозайе, что она не только «невредима», как он выразился, но и способна вынести множество восхитительных поцелуев, которые он, возможно, еще подарит ей. Интересно, сумеет ли она его в этом убедить, не будучи откровенно бесстыдной и не задев его гордость и честь?

– Вы… сами смешиваете краски? – спросила Элинор, восхищаясь содержимым маленьких баночек, расставленных на полу.

– Каждый художник ревностно охраняет свои рецепты. Видите этот красный? Это для ваших волос. Я добавил туда золотую пыль, чтобы попытаться передать блеск ваших локонов.

– Какое расточительство! – воскликнула Элинор.

– Ваш колорит требует этого, мисс Бекетт. Тут нельзя фальшивить.

Она сокрушенно покачала головой:

– Вы так разоритесь, сэр… Учитывая стоимость вашей модели… В общем, не могу сказать, что это надежное финансовое предприятие.

– Это искусство, мисс Бекетт. Мы не можем думать о денежных вопросах, когда гонимся за величием, – с серьезнейшим видом сказал Джозайя и тут же подмигнул своей модели. – Думаю, именно поэтому художники славятся тем, что, преисполненные гордости, голодают.

– Бедняги!.. – Элинор вздохнула. – Я очень рада, что вы не голодаете, мистер Хастингс.

– Спасибо, мисс Бекетт.

Время, казалось, остановилось, когда Элинор стала любоваться Джозайей, «гнавшимся за величием». Его руки двигались словно в танце – от палитры к холсту и обратно, – и дерзкое эхо ее мечты вернулось: Элинор вообразила, что он рисует на ее теле, что краска касается ее лица, горла, скользит по животу… и дальше.

– Красота, – пробормотал он себе под нос. – Просто красота.

– Что вы находите красивым, мистер Хастингс? Вы как-то сказали, что женские волосы очаровывают мужчину, и я начала задаваться вопросом: а что еще имеет власть? – Она покраснела. – Я, конечно, интересуюсь этим так, вообще… не вашими личными предпочтениями. Для меня это чисто теоретический вопрос.

– Да, разумеется, – улыбнулся Джозайя – эта тема его явно развеселила. – Мисс Бекетт, для женщины, которая исповедует неукоснительное следование этикету, вы задаете удивительные вопросы. Но поскольку этот чисто теоретический…

– Да-да, исключительно теоретический, мистер Хастингс.

– В данный момент я восхищаюсь дугами ваших бровей, мисс Бекетт. Вы сегодня – геометрическое пиршество изгибов и линий, и я благодарен вам за это.

– Ох!.. – вздохнула Элинор.

– Вы разочарованы?

– Немного, – призналась она. – За всю свою жизнь я ни разу о своих бровях не задумалась, мистер Хастингс, и мне следовало бы утешиться вашим интересом ко мне. Но ведь женщину должно пугать то, что красота совершенно не в ее власти, правда? Ведь красота считается едва ли не единственным достоинством леди…

– Так иногда говорят, – ответил Джозайя, продолжая работу. – Но вы-то никогда не были тщеславной, Элинор.

– Совершенно верно! Я не собираюсь тратить понапрасну время перед зеркалом. Однако же… Даже сейчас мне кажется странной мысль, что во мне есть хоть что-то привлекательное. Для меня ваш интерес ко мне – величайшая тайна, мистер Хастингс.

– Тогда опишите красивую женщину.

Элинор начала волноваться, но по привычке замерла в нужной позе, когда Джозайя начал ворчать.

– Так вот, у нее золотистые волосы, чудесные и гладкие, без всяких волн и кудрей, и ясные голубые глаза. Кожа у нее фарфоровая, а фигура – изящная и миниатюрная. Кроме того, она светская, модная, аккуратная, и ноги у нее правильно поставлены.

– Правильно поставлены?..

– Да. Моя мама всегда говорила, что у меня носки смотрят в стороны, как у фермерши. Не уверена, что мама видела хоть одну фермершу, но леди явно не полагается стоять так, будто она предъявляет на что-либо права или вот-вот начнет маршировать. – Элинор улыбнулась. – Я рада, что длина моих юбок заставляет вас использовать воображение, мистер Хастингс.

– Звучит интригующе… – Руки Джозайи задвигались быстрее: разговор вдохновлял его, а зрение, к счастью, оставалось ясным. – Я могу вообразить, что ваши ноги – само совершенство, но позволю вам хранить свои секреты.

– Как вы храните свои?

– Мои? У меня нет секретов. – Джозайя не отрывал глаз от холста – не желал смотреть на Элинор, произнося столь откровенную ложь.

– Нет секретов?

– Даже если и есть, неблагоразумно признаваться в этом, мисс Бекетт.

– Вы так и не ответили на мой вопрос, мистер Хастингс. – Элинор откашлялась. – Так что же вы находите привлекательным в женщине?

– Вы должны поклясться, что оставите эту информацию при себе.

– Обещаю.

– Ну, кроме очевидных вещей…

– А каковы очевидные, сэр?

– Полагаю, что очевидное – это приятный характер, лирические таланты и постоянство в сердечных делах. – Набрав на кисть немного белой краски, Джозайя продолжил: – Но как грешный представитель своего пола признаюсь: то, что больше всего физически влечет в женщине… неуловимо. Однако могу сказать, что лично я питаю слабость к нежному изгибу – там, где ключица привлекает глаз к линии плеча и шеи. Не пропущу форму ушей и лодыжек, а также запах кожи, но главное – изящество внутренней стороны запястья и та маленькая жилка, которая выдает самые потаенные чувства. – Он вздохнул. – Лучше спросите, что не привлекает, мисс Бекетт. Поскольку я уверен, этот список будет короче.

Элинор рассмеялась.

– А что во мне вас не привлекает?

Джозайя в растерянности покачал головой. Потому что в Элинор Бекетт не было ничего, что не привлекало бы. Но все это выходило за рамки колорита и красоты форм. Ему, например, нравились наивные вопросы Элинор и еще более – ее ответы. Нравились также ее рассуждения и даже чисто женское любопытство.

– Не двигайтесь, мисс Бекетт. Плечи назад, пожалуйста. – Он изо всех сил притворялся, что рисует, пока его нервы не успокоились. – Но если вы хотите сделать перерыв…

– Нет, мистер Хастингс! Я бы… – Она умолкла, так как в этот момент появился Эскер с подносом в руках.

Пожилой слуга пересек комнату скованной походкой человека с больными суставами. Джозайя молча кивнул ему и снова занялся работой. Эскер с явным облегчением опустил поднос на стол и сообщил:

– Вам письмо, сэр.

Джозайя взглянул через плечо на знакомую серую тень управляющего.

– Что в нем, старина? – спросил он, накладывая мазки на холст.

Мистер Эскер тотчас же сломал печать на письме и прочитал:

– Джозайя, наш контакт в «Таймс» сообщает, что ответ на наше объявление получен. Шакал заглотил приманку. «Отшельники» непоколебимы. Его личность остается неизвестной. От Торна ни слова…

– Достаточно. Спасибо, Эскер. – Джозайя с уколом смущения вернулся к реальности. Он так увлекся своим делом, что пожертвовал осторожностью и впутал Элинор в самое опасное дело «Отшельников». – Я просмотрю письмо позже.

Эскер с ворчанием ушел и закрыл за собой дверь.

– Шакал? «Отшельники»? – Элинор распахнула глаза. – Вы гонитесь за шпионом или выслеживаете отъявленного преступника, мистер Хастингс?

Ему пришлось прикусить щеку, чтобы сдержать улыбку.

– Не совсем. Это… просто небольшое дельце. Мы с друзьями работаем… над одним приватным вопросом.

– И мистер Радерфорд участвует?

– Почему вас это интересует? – спросил Джозайя, несколько раздосадованный вопросом. – Вас заботит безопасность Майкла?

– Едва ли. Но поскольку он озабочен вашей безопасностью, то я бы очень хотела убедиться, что ваш защитник и нянька в курсе того, во что вы впутались… включая «наживку» и «шакала». Но я вовсе не собираюсь вмешиваться в ваше личное дело.

Джозайя невольно улыбнулся: Элинор была такая грозная… и такая соблазнительная! Он поймал себя на том, что задавался вопросом: как мужчины выдерживали брак с красивыми женщинами, обладающими еще и острым умом?

– Я член небольшого кружка джентльменов, известного под именем «Отшельники». И должен заметить, что в некоторых других кружках… вязания больше, чем опасного озорства.

– В кружках вязания обычно не бросают «приманку» «шакалам» и не дают тайные объявления в газетах, мистер Хастингс. – Зеленые глаза Элинор неодобрительно сверкнули. – Но еще раз повторяю: меня это не волнует.

Джозайя снова прикусил щеку.

– Насчет вязания – могу только предполагать… Поскольку вязать не умею.

– Вы хитрец, мистер Хастингс! – Элинор рассмеялась. – Думаю, десятки кружков вязания прекрасно обходятся без вас.

Джозайя подождал несколько секунд, потом спросил:

– О чем вы думаете, мисс Бекетт?

– Я думаю о том, что мне следовало получить рекомендации, когда вы предлагали их мне.

– А вас не мучит жажда, мисс Бекетт? Почему бы не позвонить Эскеру, чтобы принес нам какого-нибудь питья?

Элинор пожала плечами.

– Но он уже принес нам поднос с чаем…

Джозайя тут же кивнул.

– Ах да!.. Я забыл! Налить вам?..

Она покачала головой:

– Нет, спасибо.

«Вот и хорошо», – подумал Джозайя, прекрасно сознавая, что его удача может оказаться не слишком надежной. Ему не хотелось обнаружить на одежде очередное «необъяснимое» пятно. Взяв палитру и другую кисть, он снова сосредоточился на холсте.

– Тогда вернемся к работе.

– Вы сегодня очень деловитый, мистер Хастингс.

– Я человек с миссией. – Он поднял на Элинор глаза. – Сидите спокойно, пожалуйста.

– Мистер Хастингс… – Она вздохнула. – Почему бы вам снова не поцеловать меня?

«Черт! Это уж слишком для моего душевного спокойствия…»

– Я предпочитаю во время работы не разговаривать, мисс Бекетт. – Он снова взялся за кисть, но знал, что это притворство. Секунды отделяли его от того, чтобы снова «услужить» ей… и испортить весь день.

– Вы сказали, что я не должна переступать черту. И вчера, когда попросили, я ушла без протеста.

– С вашей стороны очень… любезно, что вы сделали это, мисс Бекетт. Я перед вами в долгу.

«Господи, я уже чувствую жар во всем теле! Я оказался в том же положении, что и вчера в парке. Потому что… Если я хоть немного знаю мою Элинор, дальше последует…»

– Я хочу, чтобы вы снова поцеловали меня, мистер Хастингс. Я хочу, чтобы вы это сделали – хотя бы для того, чтобы я уверилась, что тот поцелуй был реальностью. – Она так прелестно разрумянилась, что у него сердце защемило при взгляде на нее.

Джозайя осторожно отложил кисть с палитрой и поднялся с табурета.

– Тогда давайте сделаем это, а потом посмотрим, сможем ли мы… оставить все эти вопросы в покое и вернуться к работе.

– Да, хорошо… – едва дыша, ответила Элинор. И в ее глазах словно отражалось его, Джозайи, собственное желание. – Да, пожалуйста…

Он опустился на колено на помосте и безо всяких предисловий подался вперед, чтобы заключить ее в объятия. Джозайя намеревался ограничиться легким поцелуем, но все благие намерения мгновенно были забыты, едва лишь он прикоснулся к Элинор. Он дал себе волю – сейчас не было места ограничениям и сдержанности.

Это было завоевание без жертв, поскольку Элинор в своем желании была под стать ему и поцелуй их начался так, словно и не прерывался в парке. Джозайя пробовал на вкус ее губы, смакуя ощущения, которые она пробуждала в нем; Элинор же, всем телом прижимаясь к нему, наслаждалась его поцелуем.

Его мужское естество наливалось и твердело, и он невольно содрогнулся – возбуждение требовало выхода, вожделение захлестывало его. Джозайя глухо стонал, а Элинор, трепетавшая под его ласками, старалась прижаться к нему как можно крепче.

Теперь уже Джозайя целовал ее в шею, касаясь языком впадинки, и он с нетерпением ждал того момента, когда она вскрикнет, умоляя о большем. Его дыхание, овевавшее нежную выпуклость ее груди над декольте, соперничало с ее жаром, и Элинор казалось…

Ох, она никогда не думала, что каждый дюйм ее кожи станет словно наэлектризованным и вопреки всем законам физики создаст ошеломляющий каскад электрических дуг. Элинор чувствовала, как ее груди наливались и тяжелели, а соски болели от соприкосновения с одеждой. По телу ее раз за разом пробегала дрожь, и она то и дело тихонько стонала.

Джозайя нашел под тяжелым бархатом и нижними юбками влекущую округлость ее ягодиц и, чуть приподняв Элинор, уложил девушку на диван, прижав спиной к подушкам.

«Слишком легко… Слишком быстро…» – промелькнуло у Джозайи, но к этому моменту он уже растерял последние остатки здравомыслия.

Да, слишком легко приподнять красный бархат и дать рукам то, чего они жаждали. Его благопристойная леди носила благопристойные чулки и фланелевые панталоны, но он искал ее плоть в прорезях белья и наконец добрался до бархатистых складок ее лона, уже влажных от желания.

Элинор ахнула, но это был скорее вздох, чем протест, – она нисколько не противилась. И тотчас же пальцы Джозайи обнаружили то, чего он больше всего стремился коснуться. Тугая маленькая жемчужинка выступала между складками, и он, кружа вокруг нее пальцем, пережил настоящий триумф, когда последовала реакция – откровенная и бесстыдная.

Играя этой чудесной бусинкой, покрытой влагой, Джозайя надеялся, что наслаждение Элинор станет и его восторгом. Как ни тщеславен он был прежде, считая себя изрядным любовником, теперь тщеславие сменилось стремлением доставить удовольствие Элинор – и только ей одной.

Ритм движения его пальцев ускорялся в такт поцелуям, и было ясно, что Элинор создана из плоти и крови, мышц, сухожилий и нервов, так что ни одно его прикосновение не оставляло ее бесчувственной. Ощущая, как нарастает напряжение в ее теле, Джозайя прервал поцелуй, но только для того, чтобы заглянуть ей в глаза; он упивался видом Элинор, возбужденной и испытывающей первые признаки того наслаждения, на которое было способно ее тело.

«Вот… Когда я ничего не смогу видеть, я закрою глаза, и у меня будет это». С этой мыслью он погрузил палец в ее разгоряченное лоно и тотчас понял, что зашел слишком далеко.

Глаза Элинор тут же распахнулись в тревоге, и она замерла на мгновение. Потом схватила его за руку и отвела ее в сторону, чтобы положить конец вольностям, которые он себе позволил.

Да, было совершенно очевидно: страстные поцелуи и ласки подошли к порогу чего-то более серьезного. Какой-нибудь прохвост отступил бы только затем, чтобы снова попытаться добиться своего, пока девушка сбита с толку и смущена, но Джозайя Хастингс не повеса.

«Черт побери, только осел продолжал бы настаивать», – сказал он себе. И решительно отстранился от Элинор, игнорируя бесстыдные требования своего тела.

– О Господи! – Она потянулась к нему и взяла его лицо в ладони. – Эффект… потрясающий, сэр. Это было… правильно?

– Не думаю… – Джозайя вздохнул. – Полагаю, нам следует остановиться, пока мы можем.

– Остановиться? – спросила она с дрожью в голосе. – Но я… Нам действительно следует остановиться?

Он взял ее за руки и медленно повел руку вниз, к своему животу и к твердому горячему фаллосу, прижимавшемуся к ткани брюк. Джозайя хотел недвусмысленно продемонстрировать Элинор свое возбуждение, и ему это удалось. Он увидел, как глаза девушки в страхе расширились – возможные последствия для ее девственности были слишком очевидны.

– Д-джозайя…

– Я не хочу обесчестить вас, Элинор. Ни теперь, ни когда-либо. И разве для вас это не было бы погибелью?

– Я… не знаю…

– Мисс Бекетт, это не флирт, который заканчивается целомудренными поцелуями. – Джозайя отпустил ее руку. – Я знаю вас уже достаточно хорошо, мисс Бекетт, чтобы понимать: мы не должны это делать.

Элинор возвращалась домой в замешательстве. И она еще более не была уверена в своих чувствах теперь, когда попробовала новый вкус греха. Мать говорила ей, что когда она встретит «правильного» человека, то сразу это поймет, и тогда все станет на свои места, так что у нее, Элинор, никаких сомнений не останется.

Но Джозайя был… слишком уж необычным.

Он растревожил ее чувства и бросил вызов всему, что она считала разумным и правильным. Когда он смотрел на нее, она забывала все правила этикета и светской сдержанности, которые внушали ей с раннего детства. Ничто в нем не говорило о спокойствии и сдержанности. Наоборот, в его глазах было обещание экзотического таинства; когда же он целовал ее, она забывала обо всем на свете.

Она влюбилась. И эта привязанность была… просто ошеломляющей, только она, эта самая привязанность, ничуть не соответствовала описаниям леди М. Элинор без оглядки отдалась безрассудной страсти, хотя все ее инстинкты прямо-таки кричали об опасности. Временами ей казалось, что она лишилась рассудка, – хотелось умолять Джозайю, чтобы он целовал ее бесконечно, пока ее не перестанет заботить, что это значит, пока от ее тревоги и голода ничего не останется.

С того момента, когда он спас ее, представления Элинор об идеальном мужчине воплотились в Джозайе. Ей казался истинно джентльменским каждый его жест, а каждый его великодушный поступок увеличивал ее доверие к нему. К тому же он всегда был вежлив с ней и не терял над собой контроля. И теперь она оказалась в странном положении – сама держала в руках поводья своего падения…

«Я бы полностью уступила ему сегодня, если бы он начал настаивать. Но он увидел страх в моих глазах… и вот я снова отправлена в «Рощу», чтобы подумать и решить, что делать дальше».

Он сказал, что у него нет секретов. Но ее не проведешь. И дело не только в таинственном письме от «отшельников».

Что-то не так с его зрением – она все больше убеждалась в этом. Настойчивость его пристального взгляда походила на привычку человека, который пытается что-то высмотреть вокруг или которому сложно выделить что-то из того, что его окружает. Складывалось впечатление, что для Джозайи предметы просто не существовали, пока не оказывались прямо перед ним. И на каждый новый звук он поворачивал голову…

Кроме того, он не раз проливал краски и перевернул больше посуды, чем это случается обычно, а его падение в парке – еще одна «улика». Он еще сказал тогда, что «стал неуклюжим», – следовательно, раньше с ним такого не случалось.

К тому же он частенько говорил, что «цвета пропали» или что ему нужно «больше света». И еще – свечи… С каждым днем на столе появлялось все больше свечей, так что теперь его студия могла соперничать с кафедральным собором.

Тяжко вздохнув, Элинор пробормотала:

– Он не доверяет мне свои секреты – ни большие, ни маленькие. Пока не доверяет…

Но ей хотелось, чтобы он доверился ей, хотелось узнать о нем как можно больше.

А может, такие мужчины открываются только тем женщинам, которые делят с ними постель? Может, доверие – это часть связи между мужчиной и женщиной, связи, скрепленной физической близостью?

Карета остановилась перед «Рощей», и Элинор, с помощью кучера спустившись с подножки, вошла в гостиницу.

– С вами все в порядке, дорогая?

– Все замечательно, миссис Клей. – Элинор начала подниматься по лестнице, потом остановилась. – Миссис Клей…

– Да, дорогая.

– Скажите, как… как часто интуиция вас подводит?

– Никогда, мисс Бекетт. Ни разу за эти годы я, что называется, не пропустила тухлого яйца.

– Как вы можете быть настолько уверены? – Вопрос прозвучал печально, даже граничил с отчаянием, но Элинор нужны были заверения, которые могла дать только по-матерински заботливая миссис Клей.

– С вами что-то происходит, дорогая? Что, кто-нибудь…

– Нет-нет, миссис Клей! Пожалуйста, не тревожьтесь. Я ни о чем конкретном не говорила. Просто моя интуиция никогда не была особенно хорошей, и я боюсь доверять собственным суждениям.

– Ах, наивное вы дитя. – Миссис Клей вытерла руки о фартук. – Я вам так скажу: поступки никогда не лгут. А если вы в чем-то не уверены, то оценивайте дело рук человека, а не его слова. Это поможет?

– Да, полагаю, поможет! – Все казалось таким простым…

Талли с застенчивой улыбкой встретил ее на лестничной площадке, как часто делал, чтобы убедиться, что все у нее в порядке и что она ни в чем не нуждается.

Ее помощник был, как всегда, тих, но Элинор радовалась его обществу и обычно болтала с ним минуту-другую. Но сегодня она была слишком уж не в себе, поэтому просто вручила пакетик желейных конфет, которые купила для него.

– Вот, милый. Надеюсь, твоя мама не рассердится… Я бы не хотела ее разочаровать… Доброй ночи.

У себя в комнате Элинор тотчас закрыла дверь и прижалась к ней лбом, выжидая, когда эмоции и воображение успокоятся. Она была словно в лихорадке, чувствовала себя уставшей, разбитой… и в то же время на удивление цельной и энергичной.

Поступки Джозайи были благородными и добрыми, а поведение – безукоризненным. Элинор сознавала, что это она бесстыдно давила на него, требуя новых поцелуев и вынуждая к неосмотрительности. Ей не в чем было его винить, поскольку именно Джозайя положил всему конец, когда ее легкомысленность едва не взяла верх.

Ах как трудно удержаться, как трудно быть добродетельной… Но что же с ней произошло? Неужели она уже не страшится погибели?

Да-да, она тогда ощутила не страх, а скорее… приступ неуверенности. Когда его рука скользнула ей под юбку, паника возникла не от ужаса, а от интенсивности ее собственной бесстыдной реакции.

Элинор знала, что для нее не существовало полумер. Следовать правилам надо полностью! Пустившись в дорогу, не оглядываются! Надо было стремиться к абсолюту во всем, вот так-то.

«Моя страсть и привязанность к нему становится абсолютной. Но если я ошибаюсь… Я ведь потеряю больше, чем девственность».

Он скрывал от нее свои проблемы со зрением и какое-то дело с друзьями. Кто знает, какие еще секреты он утаивал?..

Немного помедлив, Элинор, вытащила контракт, который спрятала в ящик стола после того, уже давнего, обеда с Джозайей в «Роще». Она убрала тогда документ с глаз долой, потому что ее отвращала странная торговля своей жизнью. А потом, когда ее зачаровало общение с Джозайей, она не хотела вспоминать о контракте.

Но теперь Элинор сломала печать и развернула бумагу, впервые заставив себя внимательно ее прочитать. Она изучала короткий документ, стараясь понять, что он действительно означал. Ведь в этих строках отражались подлинные намерения Джозайи, разве не так?

Элинор читала, и руки ее все сильнее дрожали.

Было ясно: контракт совсем не привязывал ее к Хастингсу. Как он и сказал, она получит деньги, когда картина будет закончена… или к определенной дате, если он не сумеет завершить работу. Но потом Элинор увидела последний пункт перед подписью Джозайи и подписями его поверенного и клерка:

В случае если мисс Элинор Бекетт откажется участвовать в предложенном творческом предприятии, все деньги должны быть переведены ей незамедлительно. Она должна получить полную сумму, несмотря на любые возражения, которые она может выдвинуть; в случае же если мисс Бекетт не пожелает оставить себе пятнадцать тысяч фунтов, она может употребить их на благотворительность – какую посчитает подходящей. Единственное желание мистера Хастингса, чтобы она была счастлива.

– Он дал мне полную свободу. Я все время была сама себе хозяйка, – прошептала Элинор.

Бумага выпала из ее оцепеневших пальцев, и она, ошеломленная, осела на пол.