Сын Спартака Скэрроу Саймон

XIV

Лупу велели оставаться в простой лачуге вблизи от главного строения в центре лагеря. С каждым днем он боялся все больше. Несмотря на доброе отношение к нему Мандрака и обещание, что он никогда больше не будет рабом, Луп чувствовал, что с ним обращаются как с пленником. Из двери ему была видна самая большая хижина в лагере, которая принадлежала Бриксу. Построенная из камней, скрепленных смесью навоза и земли, крытая соломой, она сильно отличалась от красивых вилл римских аристократов, но в данных обстоятельствах казалась дворцом. Вокруг нее стояла дюжина вооруженных пиками и щитами охранников. Еще один сторожил Лупа.

Наконец однажды вечером его позвали к командиру и велели подождать у входа в хижину, пока ему не разрешат войти. Розовая полоска заката скрылась за вершинами гор, и, когда угасающий свет принял голубой оттенок, долина погрузилась в тень. Вокруг хижины мятежники раскладывали костры, но никто не пытался зажечь их. Ждали, когда погаснут последние лучи солнца.

Дрожа от холода, Луп спросил у своего сопровождающего:

– Почему они не жгут костры днем?

Человек кивнул на небо:

– Дым. Если мы зажжем костры, то есть опасность, что дым увидят и кто-нибудь любопытный придет проверить, что здесь происходит. Поэтому до ночи костры не горят. Так приказал Брикс. Кто ослушается, тот будет публично выпорот.

– О-о…

Несмотря на прежние уверения Мандрака, что с Лупом ничего не случится, он боялся окружавших его людей. По всему выходило, что их вожак правил своими сторонниками с помощью железной дисциплины, несмотря на то что их объявили свободными. Холодный горный воздух проникал сквозь плащ и тунику Лупа. Руки и ноги стали неметь. Он вдруг понял, что думает о Марке и других, которые, наверное, сейчас укрыты в каком-нибудь уютном доме в Аримине. При мысли о друге Лупу стало грустно. Вот Марк не боялся бы так, как он, или хотя бы не подавал виду. Он сильный, храбрый. Луп знал, что он лучше справился бы с этой ситуацией, если бы Марк был рядом. Но Марка не было. Не было ни Феста, ни Цезаря. Луп остался один. Без сомнения, товарищи считали его мертвым, похороненным под лавиной. Лупу стало так жалко себя, что слезы выступили на глазах. Но он быстро смахнул их, сердясь на себя за эту слабость. «Марк никогда бы так не испугался», – сказал себе Луп. Он должен больше быть похожим на своего друга. Не показывать страха и завоевать уважение людей, которые взяли его в плен.

Наконец, когда на холодном небе показались звезды, из хижины вышел Мандрак, огляделся и кивнул охраннику у ближайшего костра:

– Теперь уже достаточно темно. Зажигайте костры.

Он посмотрел на Лупа и вернулся в хижину. Охранник немедленно вынул из висевшего на плече мешка трутницу и опустился на колено перед хворостом, уложенным конусом. В основании конуса были сложены сухой мох, солома и сучья. Послышался стук кремней, и мелкие искры упали на обуглившуюся тряпку внутри трутницы. Слабое сияние осветило лицо человека, когда он стал раздувать огонь, чтобы тот перешел и на другие кусочки ткани. Потом он добавил несколько щепоток сухого мха и вытряхнул содержимое трутницы на щепки в основании костра. Огонь с треском распространился оранжевыми языками пламени. Один за другим загорелись другие костры, рассеивая мрак долины и освещая розовым светом маленькие фигуры, потянувшиеся к теплу.

– Можно мне туда? – Луп кивнул в сторону костра, где стояли несколько охранников с пиками на плечах и грели руки у огня.

Охранник с сожалением посмотрел на огонь.

– Мне приказали держать тебя здесь, пока не позовут. Впрочем, не думаю, что это может повредить. Пошли. Но ничего не пытайся сделать. Я буду следить за тобой, парень.

– Пытаться сделать? – горько усмехнулся Луп. – И куда я убегу? Из этой долины есть только один путь, и он строго охраняется.

Охранник уставился на него:

– Все равно. Никаких подозрительных движений, ладно?

Луп кивнул, и человек пикой показал на костер. Они пересекли площадку и присоединились к другим охранникам. Один из них взял бурдюк с вином и пустил его по кругу. Охранник Лупа сделал глоток и удовлетворенно вздохнул:

– Ах! Это греет душу. На, мальчик, глотни.

Он протянул бурдюк Лупу. Тот немного помедлил, но взял бурдюк и кивнул в знак благодарности. Вынув пробку, он понюхал содержимое и невольно сморщился: в нос ему ударил резкий кислый запах. Охранники засмеялись, заметив его реакцию, и Луп постарался принять бесстрастный вид. Решившись, он поднес горлышко бурдюка ко рту и запрокинул голову. Сначала ничего не произошло, а потом вино полилось в рот, обжигая язык. Луп опустил бурдюк и стал отплевываться, а сидящие вокруг костра засмеялись.

– Кислятина, да? – сказал охранник. – Даже для нас, не привыкших к винам самых богатых домов в Риме.

Он показал на простой, но хорошо сшитый плащ Лупа.

– Ты – домашний раб. Наверное, рос, питаясь вкусными остатками со стола хозяина. Никогда за всю жизнь не выполнял тяжелую работу, я прав?

Луп сердито посмотрел на него, покраснел, но не посмел ответить.

– Я так и думал, – кивнул охранник. – Но теперь ты ничем не лучше нас. Мы все здесь одинаковые, парень. И ты будешь драться вместе с нами, когда придет время.

Луп нервно сглотнул:

– А если я откажусь?

– Лучше не надо. – Охранник резанул пальцем по горлу. – Или ты с нами, или ты наш враг. Так кто ты?

Лупа охватил ужас. Другие охранники пристально смотрели на него. У многих были обветренные, покрытые шрамами лица, говорящие о годах непосильного труда или сражений.

– Ну? – снова заговорил охранник. – Ты с нами?

Луп стоял в нерешительности и уже готов был ответить, когда из темноты появился Мандрак.

– В чем дело? Дразните нашего нового рекрута? – тихо засмеялся он, подошел к Лупу и улыбнулся ему. – Не обращай на них внимания, парень. Они просто развлекаются.

Луп поднял брови:

– Развлекаются?

Мандрак положил руку ему на плечо и повел прочь от костра.

– Брикс хочет видеть тебя. Немедленно.

Они подошли к входу в большую хижину. Мандрак нагнулся под низкой притолокой, откинул кожаный занавес и махнул Лупу, чтобы шел следом. Внутри хижина была примерно восемьдесят футов в ширину. Огонь, горящий в центре, освещал все помещение – стены и бревенчатые стропила, поддерживающие крышу. Женщина в старой тунике отрезала ножом небольшие полоски мяса от туши козла и опускала их в кипящий котел, подвешенный на железной раме над огнем. Позади огня размещался большой стол, вокруг него стояли стулья, а у дальнего конца – большое деревянное кресло, в котором сидел человек и пристально смотрел на вошедшего.

– Луп, не так ли?

– Да, хозяин, – по привычке ответил Луп.

Несмотря на мрак в комнате, он увидел промелькнувшее на лице человека раздражение.

– Здесь нет хозяев, Луп, – ровным голосом поправил его человек. – Нет хозяев и нет рабов. Понятно?

Луп кивнул.

– Тогда подойди ближе. Сядь за стол.

Луп прошел по утоптанному земляному полу и сел на ближайший стул в конце стола. Мандрак занял стул напротив. Когда они уселись, человек наклонился вперед и посмотрел на Лупа:

– Меня зовут Брикс. Я – генерал армии мятежников.

Волосы у Брикса были темные, курчавые. Неровная линия белого шрама пересекала его лоб и щеку. Глубоко посаженные глаза скрывались под густыми бровями, кожа с возрастом покрылась морщинами. Плечи широкие, руки мускулистые. Луп подумал, что в прошлом этот человек был грозным бойцом. От него исходило ощущение беспощадности, жесткости, даже жестокости.

– Не надо меня бояться, – улыбнулся Брикс, показав отсутствие нескольких зубов. – Мы по одну сторону. Ты примешь участие в борьбе, чтобы положить конец рабству. Мандрак и его люди освободили тебя от твоего хозяина, но ты никогда не сможешь считать себя совершенно свободным, пока Рим не поставят на колени и не заставят принять наши условия. Это ты должен знать. Мы будем драться насмерть. Или мы победим Рим, или нас всех убьют. Ты понимаешь?

Луп медленно кивнул, обдумывая услышанное, и вдруг осознал невыполнимость задачи, которую поставили перед собой Брикс и его сторонники. Сердце его учащенно забилось, пока он формулировал ответ, не смея спорить с этими двумя.

– Ты действительно думаешь, что сумеешь победить Рим?

– А почему нет? – Брикс пожал плечами. – В прошлый раз, когда нас вел Спартак, мы почти победили. Но в последний момент мы разделились. Некоторые захотели использовать наше преимущество, чтобы убежать из Италии и возвратиться домой, а другие решили остаться со Спартаком, продолжать войну и поставить Рим на колени. Мы спорили до хрипоты, но все-таки разделились. По отдельности мы уже не могли противостоять легионам и в результате потерпели поражение.

Брикс печально покачал головой, вспоминая, потом снова заговорил, откинувшись в кресле:

– На этот раз такого не произойдет. Разделения не будет. Никаких споров. Я этого не допущу. Вместе мы одолеем Рим и его легионы.

Луп покусал губу, прежде чем ответить:

– Как ты их одолеешь? У тебя здесь армия в несколько тысяч. Но на каждого твоего человека Рим выставит десять и больше легионеров. У них численное преимущество.

Брикс обвел рукой хижину:

– Ты думаешь, это все, что стоит на пути Рима? Это только самый большой лагерь мятежников. Есть еще много других. Все они ждут знака, чтобы подняться и пойти за мной. Когда придет это время, мы будем готовы встретить легионы.

– И что это будет за знак? – спросил Луп.

Мандрак хотел ответить, но Брикс кашлянул, давая ему знак молчать, и приказал женщине, которая помешивала варево в котле:

– Принеси нам каждому по миске, потом уйди.

– Да, хозяин, – ответила женщина.

Она достала из небольшого сундука возле очага серебряные миски и ложки. Затем железным прутом сняла котел с огня и поставила его на пол. Разлив ковшом дымящуюся похлебку по мискам, она торопливо поставила их на стол и вышла.

– Я думал, что здесь нет рабов, – осторожно заметил Луп. – А как насчет нее?

Брикс засмеялся:

– Эта женщина – жена римского ланисты, молодой Луп. Вернее, была ею, пока мы не напали на его школу, убили его и всех его работников и освободили гладиаторов и домашних рабов. По общим отзывам, она обращалась со своими рабами как с животными. Теперь она получает урок, – холодно улыбнулся он. – Приятно посмотреть, как римляне пробуют свое собственное лекарство, а? Думаю, ты замерз и хочешь есть, парень. Поэтому ешь.

Луп взял ложку, зачерпнул похлебку и подул. От миски шел вкусный запах. Он вдруг понял, до чего проголодался, и стал жадно есть, наслаждаясь теплом и вкусом еды. Пока он работал челюстями, ум его тоже лихорадочно работал. Интересно, что хочет узнать от него Брикс?

Они ели молча. Брикс закончил есть и отодвинул миску, с удовольствием причмокивая. Он кулаком постучал себя в грудь и рыгнул. Потом улыбнулся, откинулся в кресле и посмотрел на Лупа.

– Мандрак говорил мне, что ты принадлежишь… прости, принадлежал Юлию Цезарю.

Луп торопливо закончил жевать мясо, проглотил его и положил ложку.

– Да, это так. Я был его писарем, – гордо сообщил он.

– Писарем? – Брикс посмотрел на него оценивающим взглядом. – Тогда ты должен быть очень умным, парень. Достаточно умным, чтобы Цезарь тебе доверял, хотя бы немного. И достаточно умным, чтобы слышать некоторые вещи, не предназначенные для твоих ушей.

Лупа охватила тревога.

– Я… я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

– Наверняка понимаешь. Ты не дурак. Кроме того, я уже знаю, что сенат послал Цезаря найти и уничтожить меня и моих людей. У меня в Риме есть шпионы. Они посещают публичные собрания сената и регулярно снабжают меня информацией. Поэтому я знаю, зачем твой бывший хозяин направился в Аримин. Он хочет использовать расположенную там армию, чтобы покончить с нами до похода в Галлию. Без сомнения, он хочет снова сделать нас рабами и в результате стать еще богаче. Мне нужно знать его планы. И ты должен рассказать мне.

– Но я ничего не знаю о его планах, – возразил Луп. – Цезарь ни с кем не делится. Я только записываю то, что он мне говорит.

– Однако ты рядом с ним, когда он встречается со своими сторонниками и союзниками.

– Иногда, – кивнул Луп. – Когда он хочет сделать заметки.

– И он никогда не обсуждал планы относительно нас?

– Не в моем присутствии. – Луп увидел в глазах Брикса безжалостный блеск и невольно вздрогнул. – Клянусь, я говорю правду.

– Есть способы узнать, так ли это…

– Но я действительно говорю правду. Зачем мне обманывать? Ты меня освободил.

– И в самом деле. Но есть рабы, которым удобнее оставаться собственностью других, чем становиться хозяином своей судьбы. Возможно, ты принадлежишь к таким, молодой Луп.

– Я хочу быть свободным. Это правда.

Брикс посмотрел на него, потом на Мандрака:

– Что ты думаешь?

– Он говорит, что хочет быть свободным. Я верю ему. Но он еще не привык к этому. – Мандрак помолчал. – Кроме того, Цезарь ни с кем не делится. По крайней мере, это нам известно. Так что мальчик, наверное, говорит правду.

Брикс задумчиво погладил подбородок.

– Очень хорошо. Надо приказать нашим разведчикам наблюдать за Цезарем и его армией. – Он помолчал, сложил пальцы рук вместе. – Но есть еще одна вещь.

Мандрак кивнул, и Луп снова почувствовал тревогу. Что это за вещь? Потом он вспомнил, о чем говорил Брикс перед тем, как отослал жену ланисты.

– Ты упоминал о знаке. Ты сказал, что будет знак, который объединит отряды и заставит их подняться против Рима.

– Правильно. – Губы Брикса растянулись в улыбке. – Умный мальчик. Если мы хотим одержать верх над Римом, нам нужен будет номинальный вождь[3]. Кто-то, кто зажег бы сердце каждого раба в Италии. Кто-то, за кем они последуют хоть на край света.

Луп нервно сглотнул:

– Ты?

Брикс покачал головой:

– Нет. Не старый хромой гладиатор вроде меня. Я мог бы командовать теми, кто живет в этой долине, и несколькими отрядами повстанцев и разбойников, прячущихся в горах. Но моего имени и моей репутации самих по себе недостаточно. Нам нужно более известное имя. Даже больше чем имя. Нам нужна легенда. Новый Ахилл или Геракл, способный вдохновить народ.

– Понимаю. – Луп поджал губы. – Ты имеешь в виду Спартака?

Брикс кивнул.

– Тогда жаль, что его убили.

– Не просто жаль, Луп. Это была трагедия. Если бы ты знал этого человека, то понял бы. Он был великим бойцом, это правда. И даже больше. Намного больше. Он был другом для всех, кто его знал. Он понимал их страдания, их желания, и он разделял их ненависть к рабству.

– Ты знал его? – Луп подался вперед. – Ты знал Спартака?

Брикс улыбнулся и кивнул в сторону Мандрака:

– Мы оба знали его. И сражались рядом с ним. С первых дней восстания мы входили в небольшой отряд его приближенных. Мы оставались с ним почти до конца.

– Вы участвовали в последней битве?

– Я был там, но меня ранили, и я наблюдал сражение из обоза. Там меня и схватили. Мандрака еще раньше послали за провизией, поэтому он пропустил бой. Услышав, что мы потерпели поражение, он увел своих людей в горы, чтобы спрятаться, и нашел эту долину.

– Я оставался ответственным за всех, пока не появился Брикс, – добавил Мандрак. – Когда-то давно Брикс был моим командиром, и я был рад, что он опять принял командование. Вместе мы собираем новую армию беглых рабов, вооружаем их и обучаем, чтобы снова восстать, когда придет время. Время пришло, хотя Цезарь появился раньше, чем нам хотелось бы. Вот почему нам нужно найти такого человека, о котором я тебе говорил. Он послужит знаком. Он соберет рабов Италии под свой штандарт.

Брикс и Мандрак переглянулись, и Брикс закончил свою мысль:

– Сын Спартака.

Хотя Луп знал, что по Риму ходят такие слухи, но не думал, что кто-нибудь будет настолько глуп, чтобы поднять восстание на такой основе. Он постарался не показать своих сомнений.

– Но где он? – спросил Луп, все еще не понимая своей роли в этом разговоре. – И кто он?

– Прежде чем я скажу это тебе, Луп, ты должен кое-что узнать, иначе ты не поверишь мне, когда я назову его имя. Я встретил мальчика в школе гладиаторов недалеко от Капуи почти два года назад. Он считал себя сыном ветерана римской армии и рабыни, которую этот ветеран купил, освободил и женился на ней. Но раньше эта женщина была женой Спартака, и, когда ее купил ветеран, она была беременной. После рождения сына она поставила на ребенка тайное клеймо, которое носили только Спартак и ближайшие к нему люди. Такое клеймо, как у меня.

Брикс встал и оголил плечо. Там, на верхней части лопатки был рубец – клеймо в виде волчьей головы, насаженной на острие меча гладиатора. Брикс дал Лупу рассмотреть клеймо, снова накинул плащ и тунику и сел.

– У Мандрака такое же клеймо. Стержень для клеймения жена Спартака сохранила и потом поставила клеймо сыну.

Луп невольно поморщился, представив, как мать клеймит своего ребенка.

– Зачем она это сделала?

Брикс поджал губы:

– Думаю, она любила Спартака и дело, за которое он боролся. Она хотела, чтобы его сын однажды продолжил это дело. Клеймо напоминало ей об этом, и оно будет доказательством происхождения сына для других, кто был со Спартаком.

Луп нахмурился. Он вдруг вспомнил, что совсем недавно ему встречалось такое клеймо.

– Я знаю это клеймо! Я сам его видел!

– Если верить донесениям, это так, – улыбнулся Брикс. – А теперь, когда я рассказал о мальчике с таким клеймом, ты поймешь, кто это.

У Лупа закружилась голова, когда он вдруг все понял. Это было как удар молотом. Он ахнул и прошептал:

– Марк…

– Да, Марк. Я знаю, что он с Цезарем. Мы должны найти его и привести сюда, чтобы он осуществил свое предназначение. Когда Марк будет у нас, поднимется такое восстание, какого еще не было в мире. Кровь римлян потечет как река, и рабы будут свободны.

Внезапно в комнате повеяло холодом. Кожаный занавес откинулся, и в хижину вошел высокий человек. Он тяжело дышал, его обувь и плащ были забрызганы грязью. Он прошел по комнате и остановился перед Бриксом, склонив голову в знак приветствия.

– В чем дело, Коммий? Тебя ждали из рейда только в конце месяца.

– Я знаю, но у меня есть новости о Цезаре и его армии.

Мандрак нетерпеливо подался вперед:

– Выкладывай!

Коммий кивнул и сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Мы сожгли виллу недалеко от Мутины и двигались дальше, когда увидели большую колонну солдат, идущую по дороге из Аримина. Мы следовали за ними до города и в ту же ночь у городских ворот взяли пленного и привели его в наш лагерь. Очень быстро мы выведали у него все. Цезарь оставил большую часть армии на зимних квартирах. С собой он взял около десяти тысяч, чтобы выследить нас.

– Десять тысяч, – повторил Мандрак и втянул воздух сквозь зубы. – Многовато для рукопашной.

– Подожди, – прервал его Коммий. – Он разделил армию пополам. В Мутине у Цезаря было всего пять тысяч. Сейчас они отправились в горы на поиски нашего лагеря.

– Пять тысяч? – Брикс задумчиво погладил подбородок. – О боги, какая удача для нас! Его самоуверенность типична для римских аристократов. Он считает нас сбродом, легкой добычей для небольшого отряда его хваленых легионеров. Хорошо, Мандрак, мы докажем, что он ошибается. Пора осуществить наш собственный план. Пусть Цезарь попадет в нашу ловушку. Через несколько дней мы получим Марка, который поведет нас в бой, и Цезарь будет разбит и взят в плен или, что еще лучше, убит.

XV

– Они хорошо постарались, – тихо сказал Фест, когда наткнулся на обгоревший обрубок деревянного столба.

Он отступил назад, упер руки в бока и стал осматриваться. Марк спешился, привязал поводья к железному кольцу, вделанному в остатки главных ворот виллы, и присоединился к Фесту. Перед ними были руины зданий и сада – того, что раньше было огромным загородным домом зажиточного римлянина. Теперь не осталось ничего, только кучи каменной кладки и черепицы да обгорелые бревна. Дым еще поднимался вверх, смешиваясь с туманом и скрывая солнце. Солдаты пробирались по развалинам в поисках выживших людей или сохранившихся ценностей. Марк сморщил нос, почуяв едкий запах горелого.

– Я не вижу никаких тел, – прошептал он.

– Пока не видишь. Но несколько обязательно будет, – мрачно заверил его Фест. – Они напали неожиданно, освободили рабов и забрали все, что смогли унести, а остальное подожгли. Управляющего и охрану, вероятно, убили. Их тела где-нибудь под обломками. Но после пожара от них мало что могло остаться.

Они оба помолчали, потом Марк снова заговорил:

– Мы ведь не более чем в десяти милях от Мутины. Мятежники, которые это сделали, очень рисковали, отойдя так далеко от гор.

– Или они стали более уверенными. Если так, то Цезарю следует побеспокоиться. Похоже, Брикс и его люди больше не боятся местных гарнизонов. Только самые большие города избегут налетов, если план Цезаря провалится.

Марк посмотрел назад, в проем бывших ворот. Цезарь подозвал одного из своих штабных офицеров, чтобы послать его в Рим с устным донесением о нападении на виллу. Через семь дней донесение будет получено в столице, и сенатору сообщат об уничтожении его собственности. Но будут и другие последствия. Сожжение виллы добавит Цезарю политических врагов, у которых появится повод снова напасть на него в сенате. Марк уже представил, как Катон вскакивает с места и начинает обвинять Цезаря. Если Цезарь не способен справиться с бандой восставших рабов, какой прок от него в войне с галлами, которые угрожают северной границе Италии? Лучше отозвать некомпетентного генерала и послать более достойного – вот что заявит Катон. А за его спиной будет сидеть самодовольный Красс и радоваться падению репутации своего соперника.

– Ну и как он теперь поступит? – спросил Марк. – Пошлет еще за солдатами?

– Нет. Он будет придерживаться плана. Это происшествие ничего не меняет. Если Цезарь пошлет за подкреплением, это будет означать, что он допустил ошибку. Ты же его знаешь. Он никогда не признается, что ошибся, если может избежать этого.

Послышался топот копыт. Марк повернулся и увидел, что штабной офицер галопом мчится к развилке, от которой Фламиниева дорога уходит к Риму.

Цезарь поднес ладони рупором ко рту и громко крикнул:

– Построиться в колонну! Мы идем дальше!

Марк отвязал коня и вскочил в седло. Он подождал Феста, и они выехали на дорогу. Позади них центурионы и их помощники кричали солдатам, чтобы те заканчивали поиски и присоединялись к колонне. Когда все вернулись и встали в строй, Цезарь махнул рукой, и кавалерия двинулась по дороге, что вела к подножию Апеннин. Впереди на небольшом расстоянии от колонны ехал эскадрон всадников, чтобы разведать путь и избежать ловушек. За ними следовали генерал и его офицеры и телохранители. Потом пехота по четыре солдата в ряд с походными шестами на плечах. За пехотой двигался небольшой обоз с запасом зерна на несколько дней и солдатскими палатками, дающими некоторую защиту от мороза в горах. За обозом тащился фургон Децима, а сам он ехал рядом на лошади. В хвосте колонны шла когорта легионеров для охраны обоза.

Когда колонна оставила позади тлеющие руины виллы, у Марка усилилось предчувствие чего-то нехорошего. Он засомневался в мудрости плана Цезаря. Плохо зная противника, не было смысла выступать с такими более чем скромными силами, да еще делить их.

Правда об отце тоже тревожила Марка. Какой-то тихий голос постоянно подстрекал его принять вызов и жить так, чтобы его отец, Спартак, гордился им. Тот же голос не уставал напоминать ему, что рабство – это зло и что каждый человек, сознающий его несправедливость, должен восстать и бороться с теми, кто порабощает других людей. А это значило бороться с самой Римской империей и со всеми, кто служит ей. Особенно с такими, как Цезарь.

Однако Марк знал, что все не так просто. Он до сих пор помнил рассказы Тита, который воевал с галлами, парфянами и другими варварами. Тит так ярко описывал их зверства, что у Марка стыла кровь в жилах. Эти рассказы убедили его, что в мире есть люди и похуже тех, кто живет в Риме. Должна быть какая-то середина между традициями Рима и теми, кто хочет положить конец рабству. Или это просто мечты мальчика? Но вот же он, едет рядом с людьми, цель которых – выследить и убить тех, кто против рабства. Сначала Марк подумал, что он на неправильной стороне, что он должен воспользоваться возможностью убежать и присоединиться к Бриксу и его людям. Но потом он вспомнил о своей матери. Ей не выжить, если Цезарь не поможет Марку найти ее и освободить. С тяжелым сердцем мальчик понял, что попал в ловушку. Он должен остаться с Цезарем и служить римскому генералу, пока его мать не окажется в безопасности. Только после этого он сможет решить вопрос о своем будущем.

Колонна продолжала идти в горы. Дорога перешла в узкую тропу среди сосен, окутанных туманом и облаками. Серое небо еще потемнело, и зачастил дождь. Марк согнулся в седле и стал воображать, как будет сидеть у камина в доме Порции в Аримине, когда эта кампания закончится. Там, при Фесте и Цезаре, он расскажет Порции об их походе, и, может быть, она незаметно кинет на него понимающий взгляд.

Но он быстро выбросил из головы эти мысли. Нельзя даже думать так о Порции. Она никогда не станет ему кем-то большим, чем друг, да и то лишь наедине, вдали от тех, кто пришел бы в ужас при одной мысли об их дружбе.

Когда дождь перешел в дождь со снегом, а потом и в снег, колонна миновала руины нескольких небольших вилл, подвергшихся нападению мятежников. Марк представил себе, как закипает гнев в солдатах. Когда придет время сражаться, они будут беспощадны.

К вечеру первого дня колонна дошла до небольшого городка на скале над ручьем. Пока солдаты ставили палатки на открытой земле у стен города, Цезарь и сопровождающие его люди заняли дом преуспевающего заводчика мулов. Публий Флавий с мрачным видом рассказал им о постоянных набегах на соседние фермы и деревни. Вчера пастух привел свое стадо в город, уверяя, что видел отряд мятежников, не более ста человек, которые шли пешком, направляясь к вилле в долине, в десяти милях отсюда. Цезарь, терпеливо слушавший этот рассказ, велел Марку записать детали, а Флавия уверил, что скоро угроз больше не будет.

На следующее утро стало еще холоднее и пошел снег, покрывая черепичные крыши домов и занося сугробами тропу, ведущую в горы. Цезарь с расстроенным видом проверил дорогу и отдал приказ окружающим его офицерам и телохранителям:

– Мы возьмем кавалерию и поедем дальше. Остальная колонна пойдет как можно быстрее. Я хочу догнать рабов, которых видел пастух. Если нам удастся захватить их, они дадут нам полезные сведения о Бриксе. Они даже могут знать, где он находится.

Фест надул щеки и прочистил горло.

– Разумно ли это, господин?

– Разумно? – ровным голосом переспросил Цезарь, но Марк заметил в его глазах опасный блеск, предвестник одной из его обычных вспышек гнева. – Почему это может быть неразумно, Фест?

– Господин, это снова означает разделение наших сил.

– У меня более чем достаточно кавалерии, чтобы справиться с сотней мятежников. Кроме того, пехота и фургоны задерживают нас. Если мы останемся вместе, противник ускользнет. Я не допущу этого. Я так решил. Передай приказ командирам когорт. А тем временем кавалерия отправится, как только будет готова.

Фест склонил голову:

– Да, господин.

Когда он отъехал, чтобы передать приказ, Цезарь поймал взгляд Марка:

– Преследование продолжается, да, Марк?

Марк кивнул, пряча сомнение. Он был согласен с Фестом. Цезарь рисковал. Но ясно было, что своего решения он не изменит.

– Если Фортуна на нашей стороне, – продолжал Цезарь, потирая руки, чтобы согреть их, – то мы уже к концу дня выясним, где прячется Брикс. Подумай об этом. Мы найдем и уничтожим Брикса и его сброд, и это поможет сломить дух тех, кто следует за ним. Рабы получат урок. Никто не смеет бросать вызов Риму. И тогда я буду свободен и смогу уделить внимание Галлии.

– Да, господин. А я смогу найти маму.

Цезарь раздраженно посмотрел на него:

– Конечно. Ты думал, что я забыл?

Марк не посмел ответить. Цезарь отвернулся и велел груму привести его коня.

Снег продолжал падать все утро. Всадники ехали по тропе, часто по одному в ряд, объезжая снежные заносы. Ветви сосен вдоль тропы склонились под тяжестью снега, топот копыт звучал приглушенно. В полдень, вскоре после того, как снегопад закончился, тропа стала спускаться в небольшую долину, и тут спереди донесся крик одного из разведчиков. Марк и остальные напряженно следили за тем, как всадник мчится к ним навстречу. Он так резко остановил коня, что снег веером взлетел из-под копыт.

– Там впереди огонь, господин! – показал он рукой.

– Огонь? – Цезарь сжал поводья. – Тогда они у нас в руках! Вперед!

Он пришпорил коня. Вся колонна пришла в движение, кони помчались по тропе, пар валил из их широких ноздрей. Все мысли о холоде вылетели из головы Марка. Он старался не отставать от Цезаря и Феста. Другие телохранители и офицеры галопом скакали сзади. За ними шла кавалерия.

Остальные разведчики ждали впереди на небольшом подъеме, откуда долина была хорошо видна. Когда они поднялись на гребень горы, Марк увидел, что деревья по обе стороны тропы разошлись, открыв пространство между горами. Старые ограждения свидетельствовали о том, что эта земля уже много лет используется как пастбище. По дну долины извивался ручей, впадающий в небольшое озеро, а впереди, возле мельницы, стояло несколько фермерских построек, обнесенных деревянным частоколом. Из окон самого большого дома вырывалось яркое пламя, черный дым клубился в неподвижном морозном воздухе. Марк видел движущиеся фигуры, резко выделявшиеся на фоне снега. Они уносили свои трофеи, складывали в фургон и на небольшие тележки, запряженные мулами.

Марк галопом поскакал к ровной дороге, ведущей к ферме в полумиле от них. Ветер свистел в ушах, сердце бешено колотилось от волнения. Впереди кони Феста и Цезаря выбивали копытами снежные веера, затрудняя видимость. Мальчик пришпорил коня, направляя его к краю дороги, и увидел вдалеке фигуры, засуетившиеся при виде всадников, скачущих прямо на них.

– Не давайте им убежать! – крикнул Цезарь. – Мне нужны пленные!

Люди, напавшие на виллу, помчались через открытое пространство к деревьям, бросая свою поживу. Хотя они бежали по снегу, Марк понимал, что большинство из них смогут ускользнуть задолго до того, как римская кавалерия достигнет этого места. Если они исчезнут в глубине леса, куда снег почти не проникает, то не оставят следов, а значит, смогут беспрепятственно скрыться. При этой мысли Марк почувствовал облегчение.

Последний из мятежников уже исчез из виду, когда Цезарь резко остановил коня у стен виллы. За ним подъехали остальные, и воздух наполнился ржанием коней и звяканьем удил.

– Декурион! – Цезарь ткнул пальцем в первого подъехавшего офицера. – Возьми свой эскадрон и догони их. Если необходимо, пешком.

– Да, господин!

Декурион крикнул своим людям следовать за ним и поскакал через полосу деревьев по краю долины. Цезарь бросил взгляд на виллу, потом спешился и передал поводья телохранителю. Фест и Марк сделали то же самое и вместе с ним направились к вилле.

Огонь уже охватил главное здание, языки пламени прорвались сквозь черепицу крыши. Часть крыши прогнулась и рухнула, в небо взметнулся сноп искр. Один из соседних домов тоже загорелся. Цезарь прикрыл рукой лицо от жара.

– Ищите выживших! Я проверю эту сторону виллы. Фест, возьми Марка и обыщите другую сторону.

Фест потянул Марка туда, где стояла открытой двойная дверь длинного сарая. Фест шел впереди, Марк старался не отставать. Дойдя до конца сарая, они увидели худого седоволосого человека. В одной руке он держал дубинку, в другой – две коробки, поставленные одна на другую. С удивительным проворством он огрел Феста дубинкой по голове, нанеся скользящий удар. Фест со стоном упал в снег у ног грабителя. Тот мгновенно поднял дубинку для следующего удара.

– Нет! – закричал Марк, бросаясь вперед.

Он схватил налетчика за костлявую руку, и они оба повалились через порог, растянувшись на земляном полу. Старик пытался подняться, но Марк вскочил и, не дожидаясь, пока противник встанет, ударил его ногой в бок, а кулаком по затылку. Вскинув руку для защиты, старик выронил дубинку. Марк схватил ее и молниеносно нанес противнику сильный удар по лопаткам. Старик со стоном растянулся на земле. Марк застыл над ним, обеими руками сжимая дубинку. Поняв, что у старика не осталось сил продолжать борьбу, он присел возле Феста и потряс его за плечо:

– С тобой все в порядке?

– В глазах двоится, и такое чувство, словно дом свалился мне на голову, – проворчал Фест. – Еще какие-нибудь глупые вопросы?

Марк усмехнулся, потом посмотрел на старика. Жилистый и крепкий, он выглядел лет на пятьдесят пять. Марк осторожно предупредил его:

– Не двигайся, если знаешь, что для тебя лучше.

Мятежник продолжал лежать, тяжело дыша. Фест медленно поднялся на ноги и уперся руками в колени, приходя в себя. Марк услышал хруст снега, обернулся и увидел довольно улыбающегося Цезаря.

– Один у нас уже есть. Хорошая работа! – Цезарь остановился возле старика. – Он выглядит так, словно уже отжил свое. Если это лучшее, что может предложить Брикс, то нам нечего беспокоиться. Сражение можно заранее считать выигранным.

На мятежнике были рваные плащ и ботинки. Лицо грязное и все в пятнах, дыхание с трудом вырывалось из легких. Если бы Феста не застали врасплох, он бы в мгновение ока разрубил этого раба. Почему Бриксу пришла в голову идея послать в рейд человека в таком жалком состоянии? Это было бессмысленно.