Авантюристка. Возлюбленная из будущего Павлищева Наталья

Вечная жизнь и другие радости

На сей раз я не поехала кататься, ушла на крепостную стену и стояла, бездумно глядя вдаль. О чем думать, если все свершилось?

– Зачем вы остались? – раздался позади столь знакомый голос. Он не был насмешлив и даже зол не был. В голосе только усталость. – Неужели новая всеобъемлющая страсть?

Я круто повернулась и почти вцепилась в Армана:

– Где дверь?!

Тот недоуменно пожал плечами:

– Там, где и должна быть, – за гобеленом.

– Там пустая стена!

Видя, что он не понимает моих слов, объяснила:

– В моей комнате за гобеленом пустая стена.

– В вашей комнате? Когда мы с вами договаривались в Бордо, в замке была всего одна комната с гобеленом, он висит на месте, я там и перешел. Почему вы не воспользовались дверью?

Я сидела, все еще не в силах поверить в произошедшее.

– Мари сказала, что вы просили ее мне помочь. Она повесила гобелен в моей комнате. Пойдемте скорей, мне уже надоело трястись здесь. Дома поговорим.

– Где дома, Анна?

– Я хочу перейти домой.

– Для вас все закрыто. Ваше время закончилось, я предупреждал.

Я не понимала, не желала понимать то, что он говорил. Сам Арман здесь, значит, все еще открыто.

– Но вы же здесь?

– Я могу быть где угодно.

У меня началась истерика, я рыдала, что-то требовала, о чем-то умоляла… Собственно, что я могла требовать или о чем просить? Только вернуть меня обратно, потому что я не вернулась не по своей вине.

– А по чьей?

– По вашей! Это вы обещали мне создать возможность перехода здесь, в Бруаже. Я могла успеть в Париж! – я почти трясла Армана за полы камзола.

– Анна, хватит обвинять меня. Я вам советовал не доверять Мари, предупреждал, что она опасна. Просил поискать гобелен. Неужели это так трудно – обойти комнату за комнатой и обнаружить в соседней давным-давно висящий на стене гобелен и дверь за ним? Тем более в замке, кроме вас и служанки, никого.

– Я проверяла, больше нигде ничего не было.

– Зачем вы рассказали Мари о предстоящем переходе и о гобелене? Хотя что теперь говорить…

Я держалась из последних сил, не желая поверить, что самое страшное уже произошло и теперь ничего не изменишь.

– Что теперь делать?

– Пока жить.

– Как?!

– Как жили, но стараясь ни с кем не ссориться, даже с королевой и кардиналом. Я попытаюсь что-нибудь сделать. Все равно выбора у вас нет, на ближайшие триста пятьдесят лет здесь вы бессмертны, потому, даже бросившись вниз с этой стены, только кости переломаете, но жить будете. Не дурите, попробуйте привыкнуть к этой жизни, она не так уж плоха, быстро я вам помочь не смогу.

Я успокоилась очень не скоро. Долго еще сидела, хлюпая носом. Но все проходит, прошло и мое отчаянье, нет, не прошло, но как-то перестало захлестывать, что ли. Арман все же не такой мерзавец, может, поможет вернуться? Но почему же он не помог Мари?

– Что такое вы написали Марии, что она вдруг решила отказаться от Людовика? Или мне этого знать не положено?

Он усмехнулся:

– Да ради бога! Показал, какой будет ее жизнь в случае замужества за Людовиком.

– Ну и какой?

– Чем отличался Король-Солнце? Правильно, любвеобильностью, – не дожидаясь моего ответа, кивнул Арман. – Думаете, став супругом Мари, он изменился бы? Королева-мать – это одно, а королева-супруга – несколько иное. Будучи беременной, терпеть рядом фавориток, да и потом тоже… Анна Австрийская была права, утверждая, что амурные интересы Его Величества куда менее постоянны, чем интересы Франции. Лучше не быть королевой вовсе, чем быть рогатой королевой. И это притом, что Людовик не смог бы править никаких семь десятков лет.

– А это почему?

– Да потому что любое изменение ситуации имеет свои последствия. Но одно дело женитьба простого пастуха или текстильщика, гвардейца или даже богатого купца, и совсем иное – короля. Тридцатилетняя война превратилась бы в Пятидесятилетнюю, началась новая Фронда, ваш дядюшка потерял все, что имел, а королю было бы не до этикета и придворных балов. Никакого Короля-Солнце, Анна, потеря территорий на юге и на севере, потеря Бургундии и вообще множество проблем, из-за которых Людовик быстро возненавидел бы свою пассию.

Арман внимательно наблюдал за моей реакцией. Что я могла возразить? Но я поинтересовалась:

– Почему же такие потери, ведь Испания тоже обескровлена и ослаблена войной?

– Анна, я понимаю, что историю Англии вы знаете хуже, чем историю своей страны. Позволю напомнить: ваш поклонник Карл стал королем Англии, но он до сих пор не женат.

– Да, дядюшка кусает локти из-за своего просчета.

– Почему бы ему не жениться на Марии-Терезии? Вполне достойный брак, тем более обиженные испанцы в пику Франции вполне могли бы на него согласиться.

– Не могли, – я хмыкнула довольно демонстративно, – она католичка!

– На ком довольно скоро женится Карл II, не помните? На португальской инфанте Екатерине Брагансе. Она не мусульманка и не иудейка, она тоже католичка, это не препятствие. Кстати, и она, и испанская инфанта были очень несчастны со своими супругами. Король Англии Карл и король Франции Людовик обеспечили своих жен такими развесистыми рогами, каких мир до того не видывал. Зачем Мари такое счастье?

– Вы это же могли бы сказать и Марии-Терезии?

– Помните историю? Она была счастлива? Отнюдь, пережила столько унижений, все время была на заднем плане и терпела выходки королевских фавориток. Но у нее не было выбора, инфанта должна выходить замуж только за короля или принца. Либо в монастырь. А у Мари выбор есть, она может выйти замуж по расчету и быть любовницей своего Луи.

Если честно, я смутилась, пробормотав:

– Вы так легко об этом говорите…

Арман рассмеялся:

– Анна, и это говорите вы, на чьей совести разбитые сердца сразу трех Карлов?

– Во-первых, разбитое сердце вовсе не означает постель, во-вторых, что мне оставалось делать?

Пока я говорила, Арман разглядывал меня с откровенным веселым любопытством:

– Неужели не стали любовницей?

– Нет, я дорожу собой и свою близость просто так не дарю!

– Рад слышать.

Теперь бормотал уже он. Арман смущен? Такое редко бывает…

– А можно узнать условия, на которых вы эту самую близость дарите?

Я вдруг сообразила, что вообще ни с кем не переспала в этом XVII веке ни в прошлый раз, ни в этот. Кроме разве своей любви Людовика де Меркера, но это действительно любовь.

Я так Арману и ответила. Он посмотрел как-то странно, но не съязвил.

– Значит, любовь… Я это учту.

Где это он учтет?

Глядя вслед лошади, уносившей Армана от Бруажа, я уже не так горевала.

Следом за Мари я вернулась в Париж. Все равно ничего не исправишь, Арман прав, следовало привыкать к той жизни, которая вокруг, и находить в ней свое наиболее удобное место. Очень хотелось поговорить с Мари, расспросить, как ей удавалось столько лет устраиваться, как она выходила из положения, когда поняла, что вернуться невозможно.

Я бы даже не стала интересоваться, почему она предала меня, завесив гобеленом стену в моей комнате, знала, что она скажет, мол, хотела как лучше. Может, и правда хотела, Арману же все равно, на какой стене эту самую дверь открывать?

Париж встретил мокрым снегом и пронизывающим ветром. Зима и в XVII веке зима. Снег быстро таял, превращаясь в грязные лужи, без портшеза и шагу не сделаешь, чтобы не намочить ноги и не испачкать весь подол платья. Во дворце в такую погоду даже перед камином неуютно. Не умели эти древние делать окна и двери без щелей, а на сырых сквозняках уютно не бывает.

В городе заметно убавилось населения, многие лавки закрыты, даже на улицах тише. Это неудивительно, потому что короля нет в Париже, двора нет в Париже, всех, кто обслуживает королевскую семью и двор, а также множество прихлебателей или просто жаждущих получить должность или награду, тоже нет в Париже. Все двинулись за королем на юг.

Его Величество и Ее Величество вдовствующая королева решили не возвращаться в столицу от границ Испании, а пережить зиму в тепле, посетив в том числе Прованс. Мы с Мари были персонами при дворе ныне нежелательными, а потому вынуждены торчать в мокром и холодном Париже, в пустом дворце дядюшки, который отапливался только наполовину, только чтобы не разводить сырость вокруг бесчисленных предметов искусства и дорогущей мебели.

Сыро, холодно, неуютно, домой не вернуться, как жить здесь, непонятно, на душе мрак.

Настроение у Мари не лучше, ей наплевать на мои проблемы, своих достаточно. Она переживала по-настоящему, на лице одни глаза остались, а в них боль. Может, лучше было бы позволить ей соблазнить короля до конца и тайно с ним обвенчаться? Но я вспоминала слова Армана о тысячах жертв войны, которая продолжится, и понимала, что он прав.

С трудом избавившись от любопытной младшей сестрицы, отправилась к Мари поговорить.

– Мари, это я. Тошно сидеть одной, пусти погреться в своей комнате.

У меня были основания проситься к ней, ее комната уже обжита и прогрета, а в моей пока камин лишь с трудом разгонял сырость, спасибо хоть пар изо рта не шел.

Опасения, что сестра не впустит к себе, отговорившись поздним временем или еще чем-то, оказались напрасными. Но и разговор долго не клеился, мы просто сидели, глядя на огонь и думая каждая о своем. Первой все же не выдержала я, понимая, каково несчастной Мари, которая все же искренне полюбила Людовика, я попыталась успокоить ее:

– Мари, Людовик едва ли был бы тебе верен. Он любвеобилен, стоит ли переживать о том, что не удалось выйти за него замуж, ведь его нрав не переменится…

– Я знаю, – усмехнулась Мари и протянула мне письмо.

Неужели они до сих пор переписываются?! К чему такое самоистязание? Рвать сердечные связи нужно сразу, а не по частям, как нерадивый хозяин хвост своей собаке.

Но письмо оказалось не от короля, а от… нашей старшей сестры Олимпии, графини де Суассон. Казалось бы, получить послание от сестры, пусть и не очень близкой к ней (Олимпия дружила с Лаурой, но с Мари кое-что общее имела – она была фавориткой короля, а когда ему надоела, была выдана замуж за графа де Суассона), но находившейся в данное время в свите Ее Величества, даже полезно. Однако содержание этого письма даже меня шокировало.

Чьих это рук дело – королевы или кардинала? Или вдвоем постарались? Скорее второе.

Дядюшка снова подложил королю в постель Олимпию, которая красоту не потеряла, зато приобрела большой опыт в любовных делах. Наша старшая сестрица свое дело знала – король с удовольствием вспомнил былые шалости и развлекался вовсю! И сообщила об этом Мари сама Олимпия.

Что на это можно было ответить, чем утешить несчастную Мари? Ее не просто предал любимый, а предал дважды, потому что быстро забылся в объятьях нашей сестры.

– Мари, может, это неправда, Олимпия написала нарочно, чтобы тебя позлить?

– Нет, это так, я уже знала. Но знать от других – это одно, а от Олимпии – другое. Я как раз писала ответ дяде…

Она протянула руку к секретеру и подала мне незаконченное письмо. Я приняла лист с волнением, Мари имела право проклинать и дядю, и королеву, и сестру, ведь ради спокойствия Франции она отказалась от своей любви, а ее тут же предали.

«…умоляю вас о двух вещах: во-первых, пресечь их насмешки надо мной, во-вторых, оградить меня от злоязычия, выдав замуж, о чем прошу со смирением.

Разумеется, я не высказывала свою обиду графине, напротив, написала ей самое любезное письмо, поскольку мне хотелось показать, что я сохраняю силу духа в любых обстоятельствах. Только вам признаюсь я в слабости, так как от вас жду защиты…».

– Мари, мы с тобой можем уехать куда-нибудь на край земли?

– Земля круглая, у нее нет края. Нет, не можем, да и зачем? Нет, я решила выйти замуж, завести свой салон, как мадам Рамбуйе, и отбить самых умных и знаменитых людей от двора. Только некоторых туда даже на порог не пущу.

Я кивнула:

– Так и будет, Мари, только в Италии. Марию Манчини выдали замуж за Колонна, неаполитанского вице-короля. Он молод, красив и безумно богат. А блистала она в Риме. Правда… – я не договорила, хихикнув.

– Это в твоем мире, а здесь возможно все, что угодно. Там что там «правда…»?

– Тебя же не интересует, что происходило в моем мире.

– Расскажи, вдруг понравится? – невесело усмехнулась сестра.

Я помнила судьбы сестер Манчини, но не вспоминала о них, потому что не намеревалась оставаться. Стоило ли сейчас об этом говорить, ведь Мари права – здесь возможно совсем иное развитие событий.

– В моем мире Мария Манчини жила в Риме, была блестящей светской дамой, родила мужу трех сыновей и… сбежала от него. Между прочим, вместе с сестрой Гортензией, которая тоже сбежала от своего мужа.

– Куда? – глаза Мари просто вылезли на лоб.

– Сначала они сбежали во Францию, но потом пришлось удирать дальше. Марии во Фландрию и в Испанию, а Гортензии в Савойю, а потом и вовсе в Англию.

– А мне нравится! Тем более выхода у нас с тобой все равно нет. Остается только замужество. – Сестра немного повеселела.

Даже в далеком прошлом легче вдвоем, пусть и с той, которая пришла туда из совсем иного мира.

– Мари, а как ты завершала любую судьбу, ведь нельзя же вечно находиться в одном образе?

– Как умерла Мария Манчини, не знаешь?

– О Марии не помню, знаю только, что она пробыла несколько лет в монастыре в Испании, дожидаясь, пока в Риме умрет муж. А у Гортензии судьба странная и смерть тоже…

Но Мари мало интересовала судьба моей героини, она усмехнулась:

– Вот тебе и ответ – в монастырь уйду я, а в Рим вернется другая.

– А… я?

– А за тобой есть кому приглядывать, у тебя есть Арман.

Кажется, я покраснела, но храбро возразила:

– При чем здесь Арман?

– Он допустил, чтобы ты осталась, значит, будет оберегать, пока не вернешься.

– Правда?! – ахнула я. Если честно, то меня такой вариант вполне устраивал.

Мари проворчала:

– Я не знаю ни границ его возможностей, ни того, зачем он все делает. Будь осторожна, я вот уже столько лет подопытный кролик. Это не самое лучшее времяпровождения, поверь.

Я сникла, она права, но что мы могли поделать?

Как ни оттягивал король Людовик, свадьба с испанской инфантой состоялась. Я с сомнением и горечью слушала сплетни о том, что Его Величеству понравилась Мария-Терезия, он нашел ее приятной и вполне подходящей для роли супруги. Оставалось только утешаться, что вечная королевская любовь длится недолго, и довольно скоро Марию-Терезию постигнет та же участь, что и остальных, кем увлекался Людовик. Конечно, Мари от этого легче не было.

– Мари, а что, если инфанта привезет с собой Капитору?

– Ты же сама сказала, что меня выдадут замуж за коннетабля Неаполитанского королевства герцога Лоренцо Колонна, по крайней мере, буду подальше от Парижа и короля с его увлечениями.

– А я?

Немного подумав, я объявила, что уйду в монастырь.

– Ты в монастырь? А как же побег от мужа в Англию?

– Это в моей жизни, там, куда мне больше не вернуться, а здесь, ты сама сказала, возможно все.

Его Величество женился и теперь возвращался с молодой супругой в Париж, где отсутствовал почти год. Это ли не повод устроить грандиозный праздник?

Как-то сам собой быстро сошел на нет траур из-за смерти дяди Его Величества Месье Гастона Орлеанского, впрочем, и без того не слишком глубокий. Теперь титул Месье был только у брата короля, вернее, он был и раньше, но с приставкой «младший». Эта приставка действовала младшему сыну Анны Австрийской на нервы, теперь можно вздохнуть с облегчением.

В Европе происходили серьезные изменения – в Англии умер Кромвель, а потому мой бывший поклонник Карл (он уже успел обзавестись новой любовницей, особой столь же жадной до власти, сколь и худородной), хотя и не без борьбы, становился королем Англии под именем Карла II. Его мать, сестра короля Людовика XIII Генриетта-Мария пока оставалась на родине в Париже, питая вовсе не бесплодные надежды заметно укрепить свое влияние при помощи еще одного брака – своей младшей доверии Генриетты и Месье. Все дружно сомневались в возможности счастливого брака живой, как шарик ртути, Генриетты и известного своей любовью к фаворитам (вроде нашего братца Филиппа герцога де Невера) брата короля. Но короли и их ближайшие родственники не имеют права на счастливые браки, их семейные союзы заключаются из политического расчета, а не из сердечных привязанностей.

Если бы было не так, то сейчас (а то и раньше) в Париж въезжала бы не королева Мария-Терезия с выдвинутой вперед челюстью Габсбургов, а моя сестра красавица Мари.

Но пока все было так, как было – счастливая Мария-Терезия сидела в черном платье, богато расшитом жемчугом, рядом с ней гарцевал на коне супруг, тоже в черном и бриллиантах даже на сбруе у лошади, а мы с Мари смотрели на все эт великолепие из окна отеля.

Процессии, казалось, не будет конца, по улице Сен-Антуан черепашьим шагом, вернее, со скоростью перестановки подагрических ног многочисленных придворных, двигалась раззолоченная и разукрашенная бриллиантами кавалькада. Шестерка лошадей тянула карету молодой королевы. Мария усмехнулась:

– Лошадиные плюмажи ничуть не уступают тому, что на шляпе Его Величества.

Опасное замечание, но услышала только я, остальным было не до Мари, ее время прошло, ее место в окне отеля, а не в карете новобрачной. Да и как услышать, если смешались сотни разных звуков – восторженный рев толпы, которую привела в веселое состояние не только возможность поглазеть на королевскую чету, но и замена воды в фонтанах на вино, грохот множества колес и цоканье множества копыт, а также буханье пушек, рассыпавших в небе огни фейерверков…

Каждый занимался в этой праздничной толпе своим – одни красовались, другие глазели, разинув рот и не замечая ловких рук, обчищающих карманы ротозеев, мальчишки клянчили монетки и дрались между собой за очередную упавшую в пыль (сегодня их день, потому что взрослых нищих поглазеть на королевскую процессию не пустили), молодые особы рыдали из-за того, что самый завидный жених Европы более не являлся женихом (хотя никто из присутствующих красавиц, кроме сестры английского короля Карла Генриетты и моей Мари, не имел права надеяться быть на месте счастливой новобрачной в расписанной золочеными купидонами карете), женщины постарше прикладывали платочки к глазам от понимания, что если для этой пары и возможно счастье, то оно продлится не дольше самого праздника, слишком заметной черной вороной среди стайки веселых разноцветных попугайчиков казалась молодая королева рядом с придворными дамами…

Это уловила и Мари, кротко вздохнув:

– Она не будет счастлива, слишком она испанская для Парижа…

Я помнила, что Мария-Терезия и впрямь не была счастлива, оказавшись на задворках французского двора. Некоторое время юную королеву поддерживала ее тетка королева Анна Австрийская, видно помнившая, каково было ей самой после строгого Мадрида оказаться в веселом Париже. Но королеве властвовать осталось совсем недолго.

Я поймала себя на том, что невольно ищу глазами среди сопровождающих Марию-Терезию испанцев ненавистную нам шутиху Капитору. Карлицы не было: то ли у инфанты хватило ума не брать уродливую острословку с собой, то ли не позволил король, то ли сама Капитора предпочла спокойствие мадридского двора.

– И то легче, – вздохнула я.

– Ты о чем?

– Капиторы нет.

– Дядюшкина заслуга. Я дала понять, что попросту изведу уродину, если та хоть раз покажется при дворе, мне терять нечего.

– Ты думаешь, нас допустят ко двору? – усомнилась я.

Ответ Мари я просто не услышала, в очередной раз бухнула фейерверком пушка, внизу взвыла восторженная толпа, приветствуя появление колоритной Великой Мадемуазель – старшей дочери умершего Старшего Месье – Гастона Орлеанского, дяди короля. Великая Мадемуазель была велика в прямом смысле этого слова. Она старше Людовика лет на десять-одиннадцать, но всегда была уверена, что станет супругой своего двоюродного братца, и вела себя соответственно. Кроме того, дородная красавица (по местным меркам, но никак не на мой вкус) обожала пышные яркие наряды с множеством перьев и огромными шлейфами. Терпеливая благосклонность королевы Анны позволяла Великой Мадемуазель иметь шлейф длиной с королевский, но столь пышный, что затмевал собой все остальное.

Ее Величество королева-мать старалась не замечать явное нарушение этикета племянницей, и та старалась вовсю. Народу было все равно, и каждое вот такое появление Великой Мадемуазель перед парижанами становилось само по себе событием. Восторженные вопли заглушили даже звуки фейерверка.

Остальные дочери Гастона Орлеанского тоже втайне надеялись стать королевой Франции, но это были пустые мечты, победить Мари могла только одна – та, что и победила. Не красотой, не умом, не стремлением помочь королю стать настоящим королем, а просто тем, что появилась на свет у брата королевы Анны Австрийской испанского короля Филиппа. Блистательному французскому двору Людовика XIV в королевы досталась черная испанская ворона.

А может, так и лучше? Если бы новая королева оказалась чуть более эффектной и живой, даже как Великая Мадемуазель, Людовик не имел бы такое количество фавориток, сильно повлиявших на вкусы двора. О том, как изменила бы двор Мария Манчини, я старалась не думать. Ну почему мирные договоры обязательно нужно скреплять брачными? Нелепость истории, не иначе.

Праздники длились долго, очень долго, но в конце концов у Ее Величества королевы-матери появился повод для расстройства, и веселье успокоилось. Этим поводом стала болезнь нашего дядюшки кардинала Мазарини. Собственно, кардинал болел давно, но стойко держался, считая себя не вправе умирать, не завершив самый важный свой проект – мир с Испанией и женитьбу короля.

Мир был заключен, король женат, но кардинал счел себя обязанным решить и наши судьбы. Олимпия была уже замужем, Марианна слишком юна, чтобы становиться замужней дамой, Мари в самый раз, а с ней за компанию кардинал решил сыграть и мою свадьбу.

По поводу Мари уже шли переговоры с коннетаблем (командующим войсками) Неаполитанского королевства герцогом Лоренцо Колонна, безумно богатым, молодым, красивым и умным. В Италии этот брак подготовила наша двоюродная сестра, еще одна племянница кардинала Лаура Мартиноцци. Контракт готовился к подписанию.

Оставалось пристроить меня. Удивительно, но моя собственная судьба меня почему-то волновала мало, была твердая уверенность, что все как-то само собой образуется.

Когда меня вызвали к кардиналу для беседы, я почти не сомневалась, о чем пойдет речь, но волнения все равно не было.

В покоях кардинала неприятно пахло лекарствами, было душно и полутемно. Ох, только бы эта беседа не затянулась надолго…

– Гортензия… – голос дядюшки слаб, он серьезно болен, я-то знаю, что ему осталось совсем немного, – я должен выполнить завещание твоих родителей. Я обещал сестре заботиться о вас, как о собственных детях. Так и есть, вы мои любимые племянницы, вы мне словно дочери…

Ну, завел… Только бы хватило сил договорить, а то сейчас закашляется, и пиши пропало. Но зря я переживала, у кардинала хватило сил произнести длиннющую речь о достоинстве и скромности, которые он так старался в нас воспитывать, о необходимости послушания для супруги, особенно такой молодой, как я, своего супруга, о том, какая семья может считаться угодной Господу…

– Хочу сообщить, что ваша сестра Мария только что согласилась стать супругой коннетабля Неаполитанского королевства герцога Колонна.

Мари станет герцогиней Колонна? Да, все идет путем, то есть как и должно для моего мира. Если это и есть помощь Армана, то я не против.

– Я рада, что вы нашли для Мари достойную замену ее прежней любви.