Универсальное средство (сборник) Трищенко Сергей

Связующая нить

Я позвонил ей. Мне очень трудно было набрать номер. Не потому, что номер оказался слишком сложным или у меня проблемы с пальцами.

Я не знал, что ей скажу.

Правду? Но как признаться в том, что влюбился с первого взгляда? Что никогда не видел никого красивее неё? Что у меня перехватывает дыхание от одной мысли о ней?

Промолчать? А зачем тогда звонить?

Говорить какую-нибудь ерунду? Это ещё хуже, чем просто молчать.

И всё же…

Я позвонил ей. Тоненькая бледно-сиреневая ниточка выскользнула из моего мобильника и понеслась отыскивать её аппарат. Нашла. Сигналы вызова заглушались стуком моего сердца.

Она ответила. Обрадовалась – я понял это по тому, что ниточка, выходящая из моего аппарата, стала чуть толще. И это пришло с её стороны.

Мы говорили тогда очень долго, хотя я уже не помню о чем – может быть, о нашей самой первой встрече, когда мы только и успели, что обменяться номерами мобильных телефонов.

Потом она извинилась и прервала разговор. Но ниточка осталась. Я смотрел на неё и знал, что всегда смогу отыскать её по этой нити. Она стала для меня путеводной, как нить Ариадны.

После первого разговора мы часто разговорили. О чём? Да обо всем! О чём можно говорить по новенькому мобильному телефону? Правильно, в первую очередь о самом телефоне, о том, какие марки и модели круче, какие навороты в них имеются и что со всеми ними можно сделать.

Нить, соединяющая наши аппараты, становилась всё толще и прочнее. Куда бы я ни пошел, нить тянулась следом. Выходя из моего мобильника и входя в её.

Сначала я думал, что нить – свойство исключительно моего аппарата, что так сделано специально, на заводе. Все-таки новая модель!

Но когда присмотрелся к окружающему, заметил, что нить выходит не только из моего мобильника! Оказалось, все мобильники соединены подобными нитями.

Теперь, когда я шёл по улице, я видел не только свою нить, но и нити других мобильных телефонов. Как я раньше не замечал их! Они плелись в пространстве разноцветной сеткой, не мешая друг другу, поблёскивая, словно лёгкие летние паутинки.

Если хорошенько присмотреться, то всё окружающее затянуто разноцветными нитями: зелёными, белыми, синими, красными, чёрными, неопределенного цвета. Тоненькими и прочными, словно стальная проволока, и мягкими, словно поролоновая мочалка. Встречались тончайшие золотые нити, светящиеся изнутри, и строгие серебряные. Я не знаю, что означает цвет нитей, но полагаю, что обязательно должен что-то означать. Ведь почему-то они разноцветные!

Некоторые нити были очень рыхлыми, почти незаметными, и легко развеивались набегающим ветерком, а некоторые сами истаивали в воздухе.

А один раз я увидел два мобильника, соединенные колючей проволокой, с острыми, острее чем бритва, колючками.

Из одних мобильных телефонов выходили целые пучки нитей, из других – две-три. Были и такие, из которых тянулась всего одна нить. Нити плелись, переплетались, запутывались.

Я видел, как какой-то мужчина ожесточенно оторвал одну из нитей, выходящую из своего мобильника… и бросил. Тогда я не придал значения этой сценке, и она забылась. Или же меня отвлекло другое зрелище: я увидел маленький огонёк, быстро бегущий по одной нити. И там, где он пробегал, нить исчезала. Сначала я не понял, что это такое, но когда парень в камуфляже прыгнул на огонёк и оборвал пока ещё целый конец нити, до меня дошло: бикфордов шнур! По этой нити шел сигнал к заложенной где-то мине!

Обрывок нити – чёрной, чернее самой черноты! – бессильно догорал на асфальте.

Мне нравилось ходить по городу и наблюдать за переплетением нитей.

А потом наша нить оборвалась. Я не знаю, что произошло: у неё испортился аппарат, или что-то произошло с моим, или изменилось состояние атмосферы, или причина в мобильном операторе. Или она просто перестала звонить мне, потому что я вдруг её чем-то обидел. Сам не желая того. Каким-то словом, которое она поняла не так. И она оборвала нить.

Сначала я подумал, что смогу отыскать её сам. Ведь у меня остался конец нити. И если она сама оборвала нить, то по длине нити я смогу узнать – хотя бы приблизительно – где она живет, в каком районе. И смогу найти её и извиниться.

Я тщательно измерил длину оставшейся у меня нити, нанёс циркулем окружность на карту города и принялся ходить по улицам и дворам, попавшим на окружность, в надежде найти её. Но никого не нашел.

А если нить оборвалась где-то посередине?

Я обращался в ремонтные предприятия. Но там только разводили руками и не могли ничего сделать. Хотя оттестировали аппарат на лучшем измерительном оборудовании.

Но нити они не заметили.

Я смотал остаток нити на свой мобильник. Я ходил по городу с оборванной нитью в руках. Я искал второй конец нити. Я находил множество оборванный нитей. Правда, все они были другого цвета. Я пытался связываться с ними, но всё было тщетно: это была не она.

Я думал, что больше никогда не услышу её. И вдруг…

И вдруг та нить, что была намотана на мой мобильник, соскользнула с него, и, стремительно распрямляясь, унеслась куда-то вдаль. Ещё одно мгновение – и она натянулась, как струна!

Пошли гудки вызова.

Не веря своим ушам, я нажал кнопку, поднес мобильник к уху…

И услышал Её голос.

Смена вех

Две тысячи триста пятьдесят девятый год готовился стать последним годом очередной эры. С его уходом жизнь человеческой цивилизации начиналась заново. Напрасно богатые купцы лихорадочно закапывали накопленные богатства, с тоской поглядывая на часы, отсчитывающие утекающие секунды.

Нет, с богатствами ничего не случалось, они оставались лежать там, где их закопали, вызывая законную радость у новых охотников за сокровищами. Но что-то происходило с психикой людей: в момент смены эпох они начисто забывали о том, что происходило секунду назад, равнодушно взглядывали на недозакопанные богатства, бросали заступы, мотыги, лопаты, и скоренько забирались на близлежащие деревья в поисках плодов, оглашая окрестности нечленораздельными криками.

И вся история человечества начиналась по-новому – несмотря на то, что здания и сооружения оставались стоять как стояли, они никого не интересовали, и начинали ветшать и разрушаться. Кроме продовольственных складов, разумеется; эти разрушались и растаскивались в первые же часы вновь начавшейся дикости.

Всё повторялось сызнова: звериная жестокость, попытки прозрения, поиски нового пути, строительство цивилизации – каждый раз новой. Но всякий раз всё наталкивалось на неизбежный две тысячи триста пятьдесят девятый год, и отсчёт начинался с нуля.

Нельзя сказать, что никто не знал о предстоящем событии – не все памятники предыдущей цивилизации успевали разрушить и уничтожить за первые годы и столетия очередных дикости и варварства. Сохранившиеся записи мыслителей – не все люди тратили свободное от приёма пищи время на накопление и поиски богатств – сообщали, что цивилизаций до сей существовало едва ли не бесчисленное множество, но все они погибли, не в силах переступить через таинственный две тысячи триста пятьдесят девятый год. Но причину исчезновения не знал никто. Появлялись сотни предположений, все находили отражение в очередных летописях, но разгадку великой тайны отыскать не удавалось.

Отэ Иктон, мыслитель Последней эпохи, перебирал оставшиеся от предшественников записи свидетельств Предпоследней эпохи, Предпредпоследней эпохи, Предпредпредпоследней… Он делал это с не меньшим трепетом, чем любой из кладоискателей – доставшиеся ему сокровища. Но, в отличие от золота и драгоценных камней, мысли имеют способность к самоумножению. И с каждой сменой эпох их становилось всё больше и больше. И каждая вносила в знание о смене эпох что-то новое. Но полного знания о причинах существующего мироположения получить не удавалось.

Приближался конец очередного цикла, истекал – в который раз! – последний, две тысячи триста пятьдесят девятый год Последней эпохи.

"Почему наш мир устроен таким образом? – напряжённо размышлял Иктон. – Кто виноват в этом? Создатель? Злые боги? Порождение Хаоса? Случайные флуктуации закономерного порядка?"

Он задавал себе вопросы, зная, что не получит, не успеет получить ответа, но остановиться не мог. Его подстегивала стрессовая ситуация – ведь скоро весь окружающий мир исчезнет, вернее, исчезнет понимающее мир человеческое сознание. Но разве это не одно и то же, для человека?

Подгоняло Иктона и желание добраться до истины – какой бы она горькой ни оказалась, – и безумная надежда, что труды всех предшественников были не напрасны, и именно он, полностью впитав их знания, сможет разгадать вековечную загадку.

И в то же время он с тоской понимал, что точно так же до него мечтали тысячи – а может, миллионы – исследователей, посвятивших свои жизни не накоплению материальных богатств, а разгадыванию великой тайны.

"Может, я зря всю жизнь занимался этим?" – с тоской подумал Иктон.

Он встал и подошёл к окну, за которым виднелись возвышающиеся там и тут дворцы любителей земных сокровищ. Но и дворцы – знал Иктон – через некоторое время после наступления новой эпохи будут разрушены своими же обезумевшими обитателями. А затем разрушение довершит Время…

"Ведь и я мог точно также копаться в земле, разыскивая старинные клады, а не обрывки древних рукописей. И жить в роскоши… и в тревоге, что кто-то из иных жаждущих богатств покусится на частицу того, что я имею. А то и на саму жизнь. И для избавления от тревоги мне пришлось бы завести многочисленную охрану и окружить себя законами… которые не всегда помогают, потому что это придуманные людьми законы, а не настоящие, содержащиеся в самой природе. Но как познать самый главный закон?"

Отэ Иктон вышел на тёмные улицы города. Тёмные – потому что некому стало включить свет. Городские электрики, махнув рукой на приближающийся конец света, не стали готовить праздничную иллюминацию, чтобы с помпой отметить конец эпохи (как планировал мэр, и как, судя по некоторым летописям, происходило раньше), а предпочли встретить предстоящий рубеж втихую, с бутылкой виски, или водки, или текилы – кому и как предписывали национальные особенности (что также происходило не раз). Воистину, ничего нового не происходило в этом мире!

Отэ Иктон брёл по улицам, встречал шумные пьяные компании, обходил компании безмолвно молящихся, или громко рыдающих, или… Обо всём этом он читал в бесчисленных описаниях конца предыдущих эпох, листки с которыми судорожно сжимал в руках – как некий якорь, позволяющий ему, быть может, задержаться в этом мире, когда уйдёт две тысячи триста пятьдесят девятый год и отсчёт новой эры начнётся с нуля.

Иктон остановился на городской площади. Здесь тоже собралось немало народу. Все люди напряжённо смотрели на городские часы, отсчитывающие последние минуты и секунды их разумной человеческой жизни.

Среди прочих Иктон заметил и старых знакомых, таких же мыслителей. Подобно ему, они сжимали в руках листки старинных рукописей.

На мгновение в мозгу у Иктона вспыхнула безумная идея.

"Что, если наши мысли, – подумал он, – мысли всех разумных созданий, желающих отдалить, а то и уничтожить несправедливую смену эпох, низводящую человека до уровня несмысленных скотов – смогут остановить неизбежный ход времени, или изменить его, или…"

Он не успел додумать. Толпа ахнула. До окончательного исчезновения мироздания осталось – если верить городским часам – всего несколько секунд.

Иктон замер. Его сердце проваливалось в пропасть с каждой секундой, остающейся на часах.

Где-то вдалеке, на противоположном конце площади, группа полупьяных молодчиков, пытаясь превратить происходящую трагедию (как считал Иктон, или неизбежный порядок вещей, как полагали некоторые из его знакомых оппонентов) в праздничное шоу, начали обратный отсчёт времени. Но сквозь выкрики проскальзывали истерические нотки: они всё же боялись.

Осталось десять секунд, девять, восемь, семь, шесть…

Мысли Иктона заметались. Что ещё можно сделать? Что?

Он взглянул на зажатые в руке листы бумаги.

– Ноль!!! – заорала толпа.

И – все замерли. Близстоящая к Иктону девушка посмотрела на свои руки: не пробивается ли звериная шерсть?

Иктон заметал глазами. Может быть, прямо сейчас у окружающих начнут отрастать хвосты, камни городских зданий станут выпадать из стен, или сами здания моментально рассыплются в пыль… Никто ведь не знает, что происходит в непосредственный момент перехода. Даже записей об этом моменте никто не сумел оставить.

Но ничего не происходило. Тишина, непроизвольно наступившая после крика "ноль!" (каждый принялся прислушиваться к собственным ощущениям), сменилась гулом. В нём проглядывали и нотки удивления: "ничего не произошло?", и восторга: "ничего не произошло!", и разочарования: "ничего не произошло…"

Иктон поднял взгляд на часы. На них красовалась новая, никем доселе невиданная и не описанная дата: «2400».

"Что же теперь будет? – почему-то с отчаянием подумал Иктон. – Раньше всё было ясно и понятно: конец света, нужно с достоинством завершить все свои дела. Потом начнётся новый цикл. Человечество снова пройдёт эпохи дикости, развития и расцвета. Это от нас не зависит, так было, есть и будет… А что теперь?"

Жизнь приобретала новый, доселе неведомый смысл.

Со-бытия

Главная последовательность. 00 часов, 00 минут, 00 секунд.

Ничего не происходит. Тишина и спокойствие.

Первая последовательность. 00 часов, 00 минут, 00 секунд.

Солнечный свет.

Вторая последовательность. 00 часов, 00 минут, 00 секунд.

Тёплый летний воздух.

Третья последовательность. 00 часов, 00 минут, 00 секунд.

Движется лёгкое облачко.

Четвёртая последовательность. 00 часов, 00 минут, 00 секунд.

Садовая скамейка с длинными опорами из асбестоцементных труб.

Пятая последовательность. 00 часов, 00 минут, 00 секунд.

Две скважины в земле, по диаметру равные опорам садовой скамейки.

Шестая последовательность. 00 часов, 00 минут, 00 секунд.

Стоящий мальчик.

Седьмая последовательность. 00 часов, 00 минут, 00 секунд.

Книга закрыта.

Восьмая последовательность. 00 часов, 00 минут, 00 секунд.

Корова спокойно лежит на лугу.

Девятая последовательность. 00 часов, 00 минут, 00 секунд.

Палец на спусковом крючке пистолета.

Главная последовательность. 00 часов, 00 минут, 01 секунда.

Ничего не происходит. Тишина и спокойствие.

Первая последовательность. 00 часов, 00 минут, 01 секунда.

Солнечный свет слегка слабеет.

Вторая последовательность. 00 часов, 00 минут, 01 секунда.

Тёплый летний воздух приходит в движение.

Третья последовательность. 00 часов, 00 минут, 01 секунда.

Лёгкое облачко перемещается на одну треть своей длины.

Четвёртая последовательность. 00 часов, 00 минут, 01 секунда.

Садовая скамейка испытывает легкую вибрацию.

Пятая последовательность. 00 часов, 00 минут, 01 секунда.

Дождевой червяк подползает к одной из скважин.

Шестая последовательность. 00 часов, 00 минут, 01 секунда.

Мальчик садится.

Седьмая последовательность. 00 часов, 00 минут, 01 секунда.

Книга раскрыта.

Восьмая последовательность. 00 часов, 00 минут, 01 секунда.

Корова спокойно лежавшая на лугу, поднялась на ноги.

Девятая последовательность. 00 часов, 00 минут, 01 секунда.

Сработал механизм, высвобождающий боёк пистолета.

Главная последовательность. 00 часов, 00 минут, 02 секунды.

Ничего не происходит. Тишина и спокойствие.

Первая последовательность. 00 часов, 00 минут, 02 секунды.

Солнечный свет слабеет ещё больше.

Вторая последовательность. 00 часов, 00 минут, 02 секунды.

Дует тёплый ветерок.

Третья последовательность. 00 часов, 00 минут, 02 секунды.

Лёгкое облачко перемещается на две трети длины.

Четвёртая последовательность. 00 часов, 00 минут, 02 секунды.

Садовая скамейка сопротивляется нагрузке сверху.

Пятая последовательность. 00 часов, 00 минут, 02 секунды.

Дождевой червяк натыкается на скважину.

Шестая последовательность. 00 часов, 00 минут, 02 секунды.

Мальчик сидит.

Седьмая последовательность. 00 часов, 00 минут, 02 секунды.

Страница книги перелистывается.

Восьмая последовательность. 00 часов, 00 минут, 02 секунды.

Корова делает первый шаг.

Девятая последовательность. 00 часов, 00 минут, 02 секунды.

Боёк ударил по капсюлю.

Главная последовательность. 00 часов, 00 минут, 03 секунды.

Ничего не происходит. Тишина и спокойствие.

Первая последовательность. 00 часов, 00 минут, 03 секунды.

Солнечный свет восстанавливает силу свечения.

Вторая последовательность. 00 часов, 00 минут, 03 секунды.

Тёплый ветерок затихает.

Третья последовательность. 00 часов, 00 минут, 03 секунды.

Лёгкое облачко перемещается на полторы длины.

Четвёртая последовательность. 00 часов, 00 минут, 03 секунды.

Садовая скамейка скрипит.

Пятая последовательность. 00 часов, 00 минут, 03 секунды.

Дождевой червяк ползёт вокруг скважины.

Шестая последовательность. 00 часов, 00 минут, 03 секунды.

Мальчик откидывается назад.

Седьмая последовательность. 00 часов, 00 минут, 03 секунды.

Перелистывается вторая страница книги.

Восьмая последовательность. 00 часов, 00 минут, 03 секунды.

Корова делает второй шаг.

Девятая последовательность. 00 часов, 00 минут, 03 секунды.

Капсюль воспламенил пороховой заряд патрона.

Главная последовательность. 00 часов, 00 минут, 04 секунды.

Ничего не происходит. Тишина и спокойствие.

Первая последовательность. 00 часов, 00 минут, 04 секунды.

Солнечный свет не меняется.

Вторая последовательность. 00 часов, 00 минут, 04 секунды.

Падает маленькая чёрная мошка.

Третья последовательность. 00 часов, 00 минут, 04 секунды.

Лёгкое облачко исчезает.

Четвёртая последовательность. 00 часов, 00 минут, 04 секунды.

Садовая скамейка перестает скрипеть.

Пятая последовательность. 00 часов, 00 минут, 04 секунды.

Дождевой червяк уползает от скважины.

Шестая последовательность. 00 часов, 00 минут, 04 секунды.

Мальчик поднимает голову.

Седьмая последовательность. 00 часов, 00 минут, 04 секунды.

Перелистывается третья страница книги.

Восьмая последовательность. 00 часов, 00 минут, 04 секунды.

Корова делает третий шаг.

Девятая последовательность. 00 часов, 00 минут, 04 секунды.

Пороховые газы выталкивают пулю.

…

Алёша сидел на садовой скамейке и читал толстую книгу. Книга была интересная, но непонятная. В ней рассказывалось о многих странных вещах. Алёша нашёл её на чердаке, среди других дедушкиных вещей. Обложки, а также первых и последних страниц, в книге не оказалось.

Читая книгу, и пытаясь представить описываемые в ней вещи, Алёша ловил себя на мысли, что начинает смотреть на окружающее как-то по-особенному, не так, как смотрел до сих пор.

Чтобы убедиться в этом, Алёша оторвался от книги и посмотрел вокруг.

Сад спускался к реке. На противоположном берегу реки паслись коровы. Одни лениво щипали траву, другие лежали и жевали жвачку, третьи пили воду. Пастуха видно не было. Алеша вновь переключился на книгу.

Подул лёгкий ветерок, принёс откуда-то малую мошку и сбросил на лист книги. Мошка поползла вдоль строчки, будто считая её непреодолимым препятствием. Алёша машинально сопровождал мошку взглядом, читая:

"Всё происходящее в нашем мире является следствием наложения, интерференции разнообразнейших явлений, происходящих одномоментно, но в различных плоскостях бытия; при этом в главной плоскости никогда и ничего не происходит: она служит лишь для сохранения реальности. Увидеть же абсолютно все явления нашей реальности обычному человеку невозможно…"

Стабильность

Белые треугольники облаков чётко выделялись на фоне голубого неба. Само небо имело вид идеального круга, но издали это не было заметно.

Иван Фёдорович так и сказал.

Он лежал на берегу шестигранного залива, раскинув ласты, и пульсировал. Белесоватое свечение равномерно распространялось от него во все стороны. Жёлтый квадрат солнца приятно согревал тело Ивана Фёдоровича.

А может, его звали вовсе не Иван Фёдорович. И даже скорее всего не так, а как-нибудь вроде У-у-у-Ы-ы-ы-А-а-а. Но какая разница? Для русскоязычного читателя его имя лучше всего перевести именно как Иван Фёдорович.

Его собеседник ничего не ответил. Он подгребал под себя песок, рассматривал отдельные песчинки, и, казалось, готовился посвятить этому занятию всю жизнь. И не только свою, но и чужую.

Его щупальца легко скользили, то сворачиваясь трубочкой, то вновь разделяясь на тонкие ворсинки. А порой вместо щупалец растекалась голубовато-розовая жидкость, легко испаряющаяся под лучами квадратного солнца. Но щупальца почти сразу восстанавливались, хотя и совершенно в ином виде, чем раньше – скажем, в виде суставчатых клешней или тонких лучинок.

Скоро сосед Ивана Фёдоровича нагреб нужное количество тёплых жёлтых кубиков, и принялся строить высокую башню.

За то время, пока он довел её до триста восемьдесят шестого этажа, изменившись девятьсот восемьдесят восемь раз, Иван Фёдорович претерпел всего-навсего семьсот пятьдесят четыре трансформации, и теперь имел совершенно не тот вид, с которым пришёл загорать на пляж. Но с этим никто ничего мог поделать: такова была природа Ивана Фёдоровича. Кому-то это может показаться странным и утомительным, но Иван Фёдорович привык, и не представлял себе иного существования.

Только природа постоянна и понятна. Человек же бесконечно изменчив.

Степенный Разговор

Огладив окладистую бороду левой рукой, Агафон протянул правую Дормидонту:

– Здорово, сосед! Что припозднился? Эвон, звёзды на небе зажглись.

– Дык, понимашь, соха сломалась. Покуда поправлял… А допахать надоть – край! Сам знаешь, вёдро скоро закончится.

– Знаю, – погрустнел Агафон. – Ты недоимку ить уплатил?

– Уплатил, – мрачно сплюнул Дормидонт. – Лютует барин.

– Да, – согласился Агафон. – Не ровён час, красный петух прилетит…

– А чего ж? – вскинулся Дормидонт. – Эта птичка своенравная, куды захотит, туды и летит…

– На ярманку не собираешься? – спросил Агафон, чтобы убрать начинающееся молчание.

– Надо бы, – согласился сосед. – Мануфактурки прикупить, конфектов детишкам…

– Карасиру, – подхватил Агафон.

– Э-э, нет! – замахал руками Дормидонт. – Вонишши от него. Мы к лучине привычней.