Сажайте, и вырастет Рубанов Андрей
– Толкни его... Скажи, чтобы поприличнее вид принял...
Просияв, азиат с удовольствием потряс соседа за колено, почти разбудил. Тот заворочался, получил во сне несколько слабых тумаков от прижатых справа и слева и прикрыл свой срам.
– Только что вошел? – спросил изможденный, обратив на меня красноватые глаза. Он разлеплял сухие губы с видимым трудом.
– Да.
– Пойдем со мной... Ловко разрезав голую толпу плечом, он вывел меня к воздуху и свету, в конец пространства. Здесь, в торцевой стене, имелись два широких длинных окна, на каждом – решетки, а за ними еще и «реснички» – длинные полосы крепкого металла, часто вваренные в раму под углом, чтобы проходил воздух, но не прямой взгляд.
Под окнами суетились несколько очень потных, грязных молодых людей в семейных трусах,– негромко переговариваясь, они ловко манипулировали толстыми веревками, свисающими из окон. В простенке висел большой телевизор. Под ним, прямо на полу, на самодельной электроплитке стояла железная миска, в ней жарилось что-то малоаппетитное. Часть стены рядом представляла собой внушительный иконостас: в несколько рядов висели изображения святых. Лики их были суровы. Точно так же – испытующе, пристально – смотрели на меня глаза моего визави: серое лицо, впалые щеки, диковатый взгляд.
Изможденный вдруг откинул какую-то цветастую тряпку, оказавшуюся занавеской, – и я увидел прямоугольную нору на две кровати, закрытую с трех сторон вертикально натянутыми одеялами. Тюремная палатка поддерживалась целой системой больших и маленьких веревок. С четвертой стороны была стена, решетка и иконы.
– Присядь,– сказал изможденный, уселся напротив и задернул полог. Быстро, внимательно оглядев мой пятисотдолларовый спортивный костюм, он прикусил губу, о чем-то на миг задумался, сдвинул брови и поинтересовался:
– Откуда сам?
– Из «Лефортово».
– Из «Лефортово»? – изумился мой собеседник. – Террорист? Маньяк? За что попал?
– За аферы. – Я полез в карман и достал сигарету. Изможденый сделал предупреждающий жест.
– Просьба,– объявил он. – Перед образами – не кури. Хорошо?
Я торопливо кивнул.
За матерчатыми стенами ровно, как пчелиный рой, гудели звуки сотни голосов.
– Значит, аферы твои – серьезные, раз тебя – в «Лефортово»... Давно сидишь?
– Восемь месяцев.
– Не срок.
– Третий раз за день слышу эти слова,– признался я. – Восемь месяцев – это что, так мало?
– Как сказать... Я, например, сижу четыре года.
Теперь уже изумился я.
– Четыре года – в следственной тюрьме??? Ты – осужден, да?
– Нет. Я – за судом.
Изможденный был молод, но его манера беседы, а также мимика показались мне чрезвычайно зрелыми, достойными скорее сорокалетнего мужчины.
– А что значит – «за судом»? – спросил я.
– Это значит, что меня судят.
– Четыре года – судят?
– Именно.
– А разве так бывает?
– И не такое бывает,– невесело высказался мой собеседник. – Я Станислав. Стас. Можно – Слава. Погремуха – «Слава Кпсс». Будем знакомы.
Изможденный Слава показал большим пальцем на свое предплечье, где имелась татуировка: две латинские буквы S в виде дважды изломанных, ударяющих вниз молний.
– Сделал по молодой глупости,– объяснил Слава Кпсс. – Три года назад. Теперь – жалею.
– Почему? – полюбопытствовал я.
– Рисовать на себе – грех,– строго провозгласил Слава. – Язычество.
– Значит,– я кивнул на иконы,– это все твое?
– Мое,– коротко ответил Слава.
– И что,– поинтересовался я вежливо,– Бог тебе помогает? Выполняет твои просьбы?
– Бог – это не Дед Мороз,– еще строже ответил Слава. – Его просить – бессмысленно. Он только одну просьбу реально может выполнить.
– Какую же?
– Если попросишь у него сил.
Из-за распяленных шерстяных тряпок, снаружи, донеслись возбужденные возгласы, и мой новый приятель, дружески опершись ладонью о мое колено, высунул голову за занавеску.
– Что там?
– Еще одного завели,– оповестили ближестоящие.
– Ага. Ну, пусть тоже подходит. Вот что творят! – посетовал Слава, снова удобно усаживаясь на узорчатом покрывале. – Сто тридцать семь человек на тридцати двух местах!
– Здесь всегда так? – с ужасом спросил я.
– Нет, конечно, – успокоил меня мой новый приятель. – Сейчас еще терпимо. В прошлое лето набили под сто пятьдесят. А в позапрошлое...
С внешней стороны занавески послышался громкий, грубый баритон:
– Где? Здесь? Или здесь? А? Истончившаяся, во многих местах заштопанная ткань откинулась в сторону. Круглолицый плечистый человек моих лет с тяжким выдохом уселся рядом со мной и смахнул со лба пот.
– Час в радость, бродяги! – оглушительно провозгласил он. – Мир вашему дому! Кто смотрящий этой хаты?
– Только что вошел? – дружелюбно осведомился Слава Кпсс.
– Ага! Я – Дима Слон! А ты – смотрящий, да?
– Смотрящий? – осторожно переспросил Слава. – А что это такое, «смотрящий»?
– Слышь,– с вызовом проговорил Дима Слон. – Я,вообще-то, пацан при понятиях. Со мной не надо так шутить. В нормальной хате всегда есть смотрящий, и я хочу с ним поговорить...
Слава Кпсс выдержал паузу и позвал:
– Джонни!
Из-за занавески появилась ладная, чрезвычайно мускулистая фигура.
– Тут ищут смотрящего! – сообщил Слава. Полные, яркие, хорошего славянского рисунка губы атлета раздвинулись в осторожной улыбке.
– А это что такое?
– Не знаю.
– И я не знаю. Дима Слон подозрительно пошарил глазами.
– Пацаны, чего вы гоните? Давайте, в натуре, без этих шуток!
– В натуре... – задумчиво повторил Слава и быстрым глазом окинул одежду вновь зашедшего пацана при понятиях: грязные черные джинсы и расстегнутую до пупа рубаху со множеством металлических пуговиц и прочих застежек. Обилие золоченого металла на этом предмете гардероба безошибочно указало мне – очевидно, и Славе Кпсс тоже – как на дурной вкус его обладателя, так и на его низкий социальный статус. Под рубахой виднелась несвежая майка, насквозь сырая.
– Ты... это... – медленно начал Слава. – Друг! Ты бы пока подождал. Мне надо закончить разговор с человеком...
Он кивнул на меня.
– Ничего,– разрешил краснолицый новичок. – Я пока здесь посижу, с краешку. А то везде тесно, народу – тьма, ногу поставить – и то негде...
Наблюдающий за разговором атлет с угрозой засопел.
– Нет,– твердо возразил Слава. – Не надо здесь сидеть с краешку. Ты пока иди. Пообщайся там, в хате. Я,как закончу, тебя сразу позову.
– Да ладно,– простецки возразил Дима Слон. – Я мешать не буду. Или тут у вас какие-то тайны, секреты?
– Секретов нет,– Слава наморщил серую, тонкую кожу лба. – Какие могут быть в тюрьме секреты? Иди, иди. Прогуляйся, братан.
– Некуда, братан, – в тон ответил новичок. – Там толпа, все в язвах, страшно прикоснуться...
Впервые в жизни наблюдая проявление столь грандиозного хамства и нахрапистой бесцеремонности, я счел нужным помалкивать – как тогда, семь месяцев назад, в первые часы наедине с Фролом – своим самым первым сокамерником.
– Да, народу много, – осторожно произнес Слава. – А что сделаешь? Тюрьма! Пройдись по хате, подожди пять минут. Иди.
– Некуда! – грубо воскликнул обильно потеющий Дима Слон, и я понял, что он, войдя в камеру, пережил столь же мощный шок, как я – десятью минутами ранее. – Некуда! Мне бы со смотрящим перетереть... Cлава кивнул. Его глаза сузились.
– Хорошо. Я тебе устрою такую встречу. Попозже. А сейчас тебе тут быть не надо. Пойми, друг, я тебя едва знаю. Ты минуту назад зашел – и уже лезешь на мое одеяло, какие-то просьбы сразу, с кем-то перетереть... Остынь. Успокойся. Хочешь переговорить с людьми – иди в хату и переговори, познакомься, пообщайся, приди в себя...
– Я в себе,– возразил Слон с мрачной энергией.
– Конечно, в себе! – миролюбиво поправился Слава и задержал взгляд на стоптанных, серых от грязи полуботинках вновь прибывшего парняги.
Широкоплечий атлет снова издал носовой звук.
Слава Кпсс тем временем перевел взгляд с обуви Димы Слона на мои двухсотдолларовые баскеты «Рибок» – массивные, но отлично вентилируемые, натуральной кожи; яркие, как та жизнь, ради которой, собственно, они и делаются.
– Слышь, дружище, – басом произнес атлет и смерил Диму Слона взглядом,– тебе если сказали «пройдись», то ты лучше реально пройдись. Прямо сейчас.
– Базара нет! – вдруг кивнул Дима Слон, улыбнувшись и обнажив неожиданно дорогую фиксу из белого золота. – Базара нет... – медленнее и тяжелее повторил он и вышел.
Мускулистый блондин покачал головой и тоже скрылся за занавеской. Оставшись наедине со мной, Слава Кпсс сказал:
– Бывают же кретины... Значит, ты из «Лефортово»?
– Да.
– За что тебя? Статья какая?
– Мошенничество.
– А какой у тебя ущерб?
– В смысле?
– На какую сумму предъява?
– По моему эпизоду,– скромно признался я,– полтора миллиона долларов. А всего по ДЕЛУ – десять миллионов...
– Десять миллионов долларов,– тихо повторил мой собеседник, без малейших эмоций, потом задумался на мгновение и еще тише, шепотом, сообщил: – Кстати, я – смотрящий этой хаты. Положенец. Смотрю, то есть, за положением. Понимаешь, что это такое?
– Да.
– Отлично. Я сижу пятый год, и четыре из них я в этой хате – смотрящий.
Слава Кпсс вдруг изменился. Вместо тощего злодея на меня смотрел жизнелюбивый мальчишка.
– Здесь у меня все ровно,– небрежно произнес он. – Беспредела нет и не бывает. Налажен Общий Ход. Так что ты ни о чем не беспокойся. Побудь пока здесь, рядом со мной.
Я не стал возражать.
ГЛАВА 29
Очнувшись ото сна, я долго лежал с закрытыми (а вернее, с зажмуренными) глазами, не в силах заставить себя взглянуть на новую действительность.
Голове было дурно и тяжело. Теплый пот покрывал бедра, живот, бока; волосы слиплись; от неудобной позы шея затекла и теперь неприятно ныла.
Постепенно слуха достиг глухой шум сотни голосов. Изощренная брань, невеселый, каркающий тюремный смех, звяканье железной посуды, жужжание машинки для татуировок, бульканье кипящей воды, бормотание телевизора – нет, открывать глаза, вставать и внедряться в эту замысловатую, дикую круговерть я не хотел. Наоборот, первые несколько секунд нового утра прошли в надежде, что общая камера «Матросской Тишины» окажется ночным кошмаром, а истинное пробуждение вновь, как вчера и позавчера, состоится в чистеньком, уютном боксе Лефортовского изолятора...
Двухъярусная стальная конструкция из полутора десятков спальных мест по временам тяжко колыхалась – очевидно, не выдерживая тройной нагрузки. Когда кто-нибудь запрыгивал на второй уровень, металлические трубы и полосы угрожающе сотрясались. Вдруг мне стало страшно, что железная махина обвалится, и я сел в своей узкой, нечистой тюремной постели.
С высоты двух метров камера увиделась, словно ковчег; как спасательный бот, переполненный жертвами кораблекрушения. Голые люди, словно шпроты в банке, на втором ярусе лежали боком, притиснутые друг к другу,– головами к стене, ногами в проход. Меж спящими пробирались, осторожно ступая, другие – им хотелось добраться до своих вещей, до сумок, мешков, кульков и пакетов, свисающих со стен и потолка. Один тянулся к хлебной пайке, другой к куску мыла, третий к зубной щетке, пятый и десятый – к прочим предметам обихода.
Ниже, на первом ярусе, жизнь скрывалась за самодельными шторками. Весь нижний этаж разделялся на так называемые купе: в них, отгородившись от нескромных глаз вертикально натянутыми кусками простыней, обитала, как я догадался, более зажиточная публика. Лица столь же бледные, как и этажом выше, но пребывающие в постоянном вялом движении челюстей. Нижние имели хоть какую-то еду.
Спать внизу – удобнее, престижнее, и воздуха здесь больше. Это я понял еще вчера, в первый день. То, что мне предложили место для ночлега на втором этаже, никак не доказывало мой высокий статус в арестантской среде. С другой стороны, я лег хоть и наверху – зато вблизи окна, рядом с зарешеченным проемом, дарующим кислород и прохладу. По взглядам нескольких бледных, тощих соседей я понял, что занимаемый мною квадратный метр есть предел их мечтаний и предмет зависти.
Все же процесс перемещения со второго этажа на первый показался мне унизительным. Освободившись от объятий влажной рваной простыни, я поднялся, ударился головой о свисающие с потолка тряпичные емкости с имуществом, подобрался к краю пропасти – и обнаружил, что просто так слезть или спрыгнуть не смогу. Внизу подо мной колыхалась сплошная масса тел.
Узкое пространство меж двумя – вдоль боковых стен камеры – спальными конвейерами занимал длинный стол, исполненный заедино с деревянными, в железной оправе, лавками. Здесь теснились вплотную. Сидели боком, утвердясь хотя бы половиной ягодицы. Кто-то, смачно чавкая, жрал нечто непотребное, кто-то хлебал прозрачный чай, кто-то тачал ржавой иглой дичайшие, бесформенные тапочки; не менее трех групп одновременно резались самодельными картами в стос; отдельная парочка, при группе болельщиков, передвигала фигуры по шахматной доске.
– Эй,– позвал я вежливо. – Эй, слышь! Брат! Это! Типа! Я спрыгну!
Два или три десятка полудиких нездоровых глаз вопросительно сверкнули снизу. Белки у одних – желтые, яркие, у других – красные, мутные; радужки же разноцветные – голубые, серые, зеленые – славянские, лиловые и коричневые – азиатские, угольно-черные – кавказские.
– Слышь! – настойчивее обозначился я. – Дайте слезть! Наконец один сместился вправо, двое других – влево.
Обнажилась часть скамьи, величиной с половину блюдца. Изловчившись, я аккуратно спрыгнул.
Из множества направленных на меня взглядов выделился самый внимательный.
– Очнулся? – спросил Слава Кпсс.
– Точно. С добрым утром.
– Взаимно.
Совсем молодой парень Слава Кпсс выглядел, как шахтер Стаханов, только что вернувшийся из забоя; как летчик Чкалов, перелетевший через полюс; как космонавт Гагарин, упавший с орбиты. Как смертельно уставший, шатающийся от переутомления человек. Вид его был таков, словно он держится исключительно силой воли и вот-вот рухнет на руки верных друзей и единомышленников.
– Как самочувствие? – осведомился Слава.
– Нормально.
– Ждем тебя обедать.
– Как «обедать»? – удивился я. – А который час? Сколько я проспал?
– Понятия не имею,– откровенно сказал Слава Кпсс. – Давай, умывайся – и к нам...
Обочь, справа и слева от узкого бесцветного лица моего собеседника в белесо-коричневом табачном смраде возникли еще две физиономии – молодые, серьезные, здоровые и неглупые.
– Свой баул не ищи. Он здесь. По щербатым кафелинам пола ко мне двинули мою сумку – вместительную, как салон престижного лимузина. Я рванул застежку; улыбнулся, учуяв запах апельсинов – запах дома, семьи, аромат тех, кто меня помнит, – извлек все, что нужно и отправился совершать утренний туалет.
В очереди к умывальнику маялось семь человек. Еще пятеро желали проделать отлив. Я вежливо занял очередь и туда, и туда.
Я достал сигареты и закурил, но вокруг тут же раздался десяток тихих, полных надежды голосов:
– Покурим?..
Пришлось раздать всю пачку. Меня тут же пропустили без очереди. Озадаченный, я зашел за штору, поспешно излил в сортирную дыру накопившуюся жидкость, затем встал к умывальнику, обжег лицо холодной водой, выполоскал зубы.
Интересно, а что теперь? Чем я буду заниматься весь день – до того момента, когда опять смогу лечь, закрыть глаза и спрятаться от кошмара?
На обратном пути от умывальника мне преградил путь улыбчивый атлет, находившийся вчера возле Славы Кпсс. Запястья улыбчивого были изуродованы синяками и шрамами. Он представился:
– Я Джонни. Дорожник.
– Ага,– ответил я.
– Иди сюда. Расталкивая толпу – иногда бесцеремонно, иногда с вежливым восклицанием,– Джонни очень ловко обогнал меня, откинул занавеску и жестом пригласил за собой. Я нагнулся и влез. Внутри берлоги царили порядок и уют. Горела лампа под самодельным проволочным абажуром. На аккуратно застеленной койке сидел, по-турецки сложив ноги, Слава Кпсс.
Джонни запросто устроился рядом. Кивнув на меня, он сказал:
– Стесняется.
– Это ничего. Это ненадолго. Белесый, словно подземный гриб, тюремный сиделец подмигнул мне с ярким живым озорством.
– Ты как раз к обеду,– пригласил он. Вдруг мой нос уловил сильный аромат жареного.
Я задрожал.
Горячего мяса я не ел ровно столько же времени, сколько пребывал за решеткой. Восемь месяцев. С августа 1996-го по апрель 1997-го.
– Сколько я проспал?
– Какая разница? – философски ответил Джонни, опять раздвинув полные губы в улыбке.
– И все-таки?
– Ты зашел вчера после обеда. Проснулся – сегодня, тоже после обеда. Получается где-то двадцать часов.
Мне стало стыдно.
– Щетку, мыло, бритву – завяжи в отдельный пакет и здесь повесь,– простым голосом посоветовал Джонни. – В бауле их не держи. Это неудобно.
– И вообще, расслабься, – призвал меня Слава Кпсс. – Ты – среди своих. Давай, колбасу кушай...
Я вспомнил Толстяка, человека из прошлого, и засмеялся.
– Вот! – улыбнулся Слава. – Больше жизни, братан! Успокойся! Ты – в тюрьме! В Общей Хате! Все плохое, что могло с тобой произойти, уже произошло! Давай! С Богом!
Колбаса, жареная с луком, на сливочном масле, показалась мне изысканнейшим яством из всех известных в подлунном мире. Я проглотил три обжигающих куска, почти не жуя, заел хлебом и майонезом – и ощутил прилив сил.
Мы торопливо отобедали, отправляя в быстрые, наполненный слюной рты кусочки горячей, соленой колбасы, поспешно жуя, смакуя, глотая, всасывая соки, осаживая хлебушком; догнались крепким чаем с карамельной конфетой, потом закурили.
– А теперь,– произнес Слава заплетающимся языком,– можно и о серьезном поговорить. Не возражаешь?
Я пожал плечами.
Джонни спрыгнул с койки и вышел в проход, аккуратно задвинув за собой самодельную занавеску. Через миг потолок нашего купе поколебался – улыбчивый паренек устроился спать,– там же, где полчаса назад проснулся я. Тем временем Слава Кпсс зажег новую сигарету и вздохнул.
– Я много говорить не люблю. И не умею. Да это сейчас и не нужно. Ты сам все понимаешь. И видишь. Тюрьма. Теснота. Люди умирают. Менингит, желтуха, «тубик» – повсюду. Сто тридцать семь нас!.. Из них сто двадцать – нищие доходяги, наркоманы, бомжи, черти всякие, уроды, дебилы есть – сейчас их трое – в общем, контингент самый левый. Копейки ржавой нет. С ума сходим. Спрошу прямо: чем сможешь помочь?
– Деньгами,– твердо сказал я.
– Отлично,– кивнул мой собеседник. – Адвокат у тебя есть?
– Нет.
Слава крепко удивился.
– Как же ты без адвоката?
– На настоящего – денег нет, а бесплатный – мне не нужен.
– А говоришь, деньги есть...
– На адвоката – нет. Но в семье – кое-что осталось. Я решил так: пусть лучше деньги будут в кармане у жены, чем в кармане у адвоката...
– Благородно! – оценил Слава. – Сам понимаешь, я прошу не для себя. Лично у меня – всего в достатке. Я четыре года сижу – я все наладил. Чай с сахаром, сигареты с фильтром и так далее. Я прошу – для Общего!
Всякой копейке будем рады, братан! Видел, что за публика сидит? Один из десяти раз в три месяца принесет пятьдесят рублей – вот и вся наличность... Как с такими людьми наладить Общий Ход?
– Эти вещи,– степенно вставил я,– мне объяснять не надо. Ты так говоришь, как будто я вчера заехал...
Слава Кпсс улыбнулся.
– А когда же ты заехал?
– Я сижу девятый месяц!
– Ты сидел – в «Лефортово»,– снисходительно растолковал бледнолицый смотрящий. – Там нет Общего Хода. Разве это тюрьма? Реальная тюрьма – вот она! – Слава обвел рукой пространство берлоги, затянутое со всех сторон туго натянутой тканью. – Тут арестанты смогут выжить, только если организуют взаимопомощь. Если каждый будет сам за себя – менты всех раздавят. Будем ходить строем. И хором кричать: «Доброе утро, гражданин начальник!». Как будто мы не в «Матросской Тишине», а на острове Огненный. Слыхал про такой?
– Естественно.
– И хорошо,– вдруг Слава нахмурился. – Я о чем, вообще, говорил?
– Об Общем Ходе.
– Нет. О деньгах. Короче говоря, если у тебя есть возможность помочь, уделить хотя бы рублей пятьсот, то все остальное мы сами сделаем. Напиши письмо, отдай мне. Есть люди – они вынесут твою записку на волю. Другие люди доставят до места, вручат в руки, прямо твоим родственникам – жене, сестре, брату. Заберут у них любой груз и затянут сюда, и отдадут уже в твои руки. Все налажено, братан!
– Так и сделаем,– кивнул я. – Двести долларов для первого раза нормально?
Слава Кпсс солидно прикрыл веки.
– Идеально! Только доллары – не надо. Эту же сумму – всю в рублях, в бумажках по пятьдесят...
– Легко.
– А ты, я вижу, не очень бережливый.
– Я имел в месяц по пять тысяч долларов дохода.
– Сколько?! – вскричал, округлив глаза, Слава.
– Пять тысяч...
Цифру я занизил ровно в десять раз, чтобы не смущать наивного парня.
Вдруг голоса за занавеской, дотоле скупо булькающие, стали громче. Послышались возмущенные возгласы. Лицо Славы сделалось озабоченным.
– Ногу отдавил! – донеслось от стола. – Куда лезешь?
– Пройти дайте! – прогудела в ответ чья-то мощная глотка. – Подвинься, ну!
– А толкаться не надо!
Слава сделал движение, чтобы выйти из «купе», но в щель между занавесками уже вдвинулось мясистое лицо. Я узнал Слона – того, кто зашел в камеру вчера, сразу вслед за мной.
– Часик добрый! – недружелюбно произнес он, быстро оглядев нас двоих и все убранство берлоги; взгляд задержался на мисках с остатками пиршества. – Можно? Есть разговор...
– Заходи,– пригласил Слава, за секунду вновь превратившись из жизнерадостного юноши в переутомленного, искореженного арестанта. – У нас секретов не бывает... Что за проблема?
Крупный, сильно пахнущий организм засопел, тяжело опустился на койку и громко воскликнул:
– Поблем нет! Есть чисто непонятное...
– Просьба,– вежливо перебил Слава Кпсс,– не говори так громко. В хате сто тридцать человек, если все будем кричать – с ума сойдем, сразу...
– Без базара,– кивнул Слон, обтирая нижним краем собственной исподней майки мокрый бугристый лоб.
Жирные плечи громогласного новосела украшали замысловатые татуировки,– не тюремные, а исполненные в тату-салоне кельтские орнаменты.
– Так что за непонятное?
– Ты ведь смотрящий, я угадал? – спросил потеющий Слон.
– Можно и так сказать,– с достоинством ответил Слава Кпсс.
– Смотри,– развязно начал Слон, вновь повышая громкость. – Я вчера зашел в эту хату – и до сих пор мне негде спать. Даже присесть не могу. Поссать – и то проблема. Везде битком, толпа, черти, вши. А я – бродяга по жизни с детства! На хлеб добываю преступным путем! Из братвы, из достойных пацанов, по воле многих знаю! С кунцевскими работал плотно, и с таганскими, и с ореховскими! Теперь попал сюда – а мне тут вообще жизни нет. Конкретно говорю, подбери мне, Бога ради, местечко, хоть пару часиков поспать!
– Да, народу много, – тихо согласился Слава. – Но где спать – ты себе как-нибудь сам придумай. Я тебе место указать не могу. Место можно указать только гаду. Это ты должен знать, раз по воле с братвой общался.
– Негде! – истеричным баритоном возразил Слон. – Негде спать! Даже сесть негде! Пятнадцать часов на ногах стою, падаю уже!
Слава вздохнул.
– Сто тридцать человек нашли, где спать, и ты найди.
– В четыре смены? По шесть часов?
Читать бесплатно другие книги:
