Клуб избранных Овчаренко Александр

Глава 10

Сначала он увидел свет – серый, мглистый, словно рассвет в дождливое утро. Потом пришла боль. Боль озарила его сознание пронзительной белой вспышкой, и Матвей от неожиданности громко вскрикнул. Боль поселилась во всём теле. Особенно болела голова. Даже от слабой попытки повернуть голову боль напоминала о себе, расправляя под сводами черепа огненные нити. Вдобавок ко всему, Матвея тошнило и одновременно сильно хотелось пить. Чьи-то прохладные руки поднесли к его запёкшимся губам стакан и, напоив холодной водой, обтёрли влажной салфеткой лицо. После этого Матвей вновь впал в беспамятство.

Его следующее пробуждение было менее болезненным. Осторожно пошевелив руками и ногами, Матвей убедился в их целости и работоспособности, но при попытке почесать макушку пальцы наткнулись на плотные слои бинта. Он понял, что с ним случилось что-то нехорошее, но вспоминать, что именно произошло, не хотелось. Где-то в глубине сознания гнездилась мысль, что он совершил что-то постыдное, и память услужливо прятала эти события за пеленой забытья.

Оглядевшись, Матвей понял, что лежит на кровати в брезентовой палатке, задрапированной изнутри белыми простынями. Краем глаза Матвей увидел слева от себя незнакомого мужчину. На вид незнакомцу было чуть более сорока лет. Одет он был как европеец, да и во всём его облике явственно проступали черты выходца из Западной Европы. Однако загар на обветренном лице и наплечная кобура с торчащей из неё ребристой рукояткой пистолета позволяли сделать вывод, что на афганской земле он не первый день. Будучи небольшого роста и спортивного телосложения, незнакомец напоминал тренера школьной бейсбольной команды.

Мужчина сидел за столом и что-то внимательно изучал. Потом он внезапно повернулся лицом к Матвею и без всяких предисловий сказал:

– Глупо иметь при себе документы на время проведения боевой операции. Это лишает тебя возможности манёвра, в случае попадания в плен.

Фраза была произнесена на хорошем английском языке, и Матвей понял, что он уже не в отряде «непримиримых». Незнакомец не удивился тому, что Матвей пришёл в сознание, и беседовал с ним так, словно заранее знал, что забинтованный парень, пролежавший в бессознательном состоянии двое суток, его отлично слышит и понимает.

– Это твой паспорт? – спросил незнакомец, приподняв над головой раскрытую книжицу с фотографией Матвея. – Конечно, твой! – ответил незнакомец на свой же вопрос. – Больше он тебе не понадобится! Мёртвым документы ни к чему. Люди Дауд аль Хакима ищут тебя по всему Афганистану, а когда найдут, быстро и без сожаления убьют. Твою юную голову профессионально отделят от туловища и доставят на блюде Дауд аль Хакиму, который сначала плюнет в твои закатившиеся глаза, а потом отдаст её на съедение собакам.

– Кто Вы? – слабым голосом спросил Матвей, у которого продолжала кружиться голова.

– У меня много имён. – усмехнулся незнакомец. – Если хочешь, зови меня Швейком – это мой любимый литературный персонаж. Упреждая твои последующие вопросы, объясняю: ты находишься под опекой «Красного креста». Сотрудники этой благородной организации обнаружили тебя утром в ущелье. Ты чудом остался жив, отделавшись лёгкой контузией и травмой головы, полученной при падении. Твоему товарищу повезло меньше. Благодаря тому, что его труп лежал поверх тебя, ты не получил ни одного огнестрельного ранения.

– Фархад мёртв?

Тот, кто просил называть себя Швейком, игнорировал этот вопрос и, подойдя к столу, стал перебирать какие-то бумаги.

– Тебе надо поменять имя, на случай, если сюда нагрянут люди Дауда, – ровным голосом произнёс Швейк. – Как тебя записать в журнал регистрации больных?

– Кто такой Дауд? – спросил Матвей, проигнорировав в свою очередь последний вопрос.

– Дауд аль Хаким, крупный торговец нефтью. Его танкеры бороздят моря по всему свету. Вчера в перестрелке с американским патрулём у него погиб сын. Командир отряда «непримиримых» – единственный, кому довелось вырваться из западни, сообщил безутешному отцу, что его сын Фархад погиб по вине молодого узбека по имени Муса, который, как выяснилось, был американским шпионом, и сознательно завёл отряд в ловушку. Так что Дауд не успокоится, пока не увидит тебя мёртвым.

– Это неправда! – тихо вскрикнул Матвей. – Я не был американским шпионом. Хасан сам нас повёл этим маршрутом, я ему ничего не советовал.

– Вряд ли это явится утешением для отца, потерявшего любимого сына. Так как тебя записать?

– Не знаю! Пусть будет Саид, я немного говорю по-узбекски.

– Саид так Саид, – легко согласился Швейк. – Тебе надо отдохнуть, Саид, ты слишком слаб. Можешь спать спокойно. Пока я здесь, тебе ничего не грозит.

В этот момент в палатку вошла женщина средних лет, одетая в военную форму цвета хаки. На лацкане её куртки Матвей заметил значок «Красного креста и полумесяца».

– Хай! – улыбнулась женщина. – Я Кэрролл, врач. Сейчас мы будем Вас лечить!

Швейк молча вышел из палатки, оставив своего подопечного в распоряжении медика.

Через три дня Саид (чтобы привыкнуть к новому имени, он называл себя только так) был в состоянии рассказать всё, что с ним приключилось с момента отлёта в Арабские Эмираты. Швейк слушал его эмоциональный рассказ, не перебивая. После того, как рассказчик умолк, Швейк выдержал долгую паузу, а потом, глядя в запылённое окно больничной палатки, задумчиво произнёс:

– Да, глупостей, мой юный друг, Вы наделали предостаточно. Было бы великолепно, если бы Вы могли взять билет на самолёт и, приземлившись в Лондоне, забыть все ваши приключения, как страшный сон».

– А разве мне нельзя лететь в Лондон? – перебил его Саид.

– К сожалению, нельзя. После того, как Вас не найдут ни в Афганистане, ни в Арабских Эмиратах, люди Дауда первым делом будут искать тебя в колледже и, естественно, дома. Теперь и твоя семья под угрозой.

– И что же мне теперь делать?

– Единственно разумный для тебя выход – это смерть. Ты должен умереть, разумеется, формально. Твои враги, а также друзья и близкие, должны получить подтверждение твоей смерти, тогда твои поиски прекратятся.

– И как это можно организовать?

– Это не так сложно, как ты думаешь. Требуется только твоё согласие. Мои друзья из «Красного креста» официально зафиксируют твою смерть, например, от заражения крови. А что? Очень даже неплохой, я бы сказал, достоверный диагноз: ты во время перестрелки получил контузию и лёгкое пулевое ранение в голову. Весь медицинский персонал видел тебя с забинтованной головой. Нашли тебя в ущелье через сутки, в связи с чем медицинскую помощь оказали несвоевременно, и у тебя началось заражение крови. В полевых условиях спасти тебя от такой напасти было невозможно, поэтому через парочку дней ты отправился на встречу с аллахом, а твой труп, в целях предотвращения эпидемии, был кремирован. В Лондон уйдёт посылка с твоим паспортом, личными вещами и справкой о смерти. Я понимаю, что для твоих близких это будет тяжёлый удар, но поверь мне – это спасёт их от мучительной смерти. Ты же не хочешь, чтобы твоих родственников пытали даудовские наёмники, добиваясь от них признание о твоём местонахождении?

– Допустим, Вы фальсифицируете мою смерть. А что дальше будет со мной? Как мне жить? Как получить образование, престижную работу, положение в обществе? Я Вас спрашиваю: как? Я об этом мечтал с момента поступления в колледж, и что теперь? Стать изгоем и всю жизнь прятаться от каких-то мифических головорезов? Я не согласен!

– Ты волен делать всё, что считаешь нужным, – почему-то с грустью произнёс Швейк. – Ты можешь вернуться домой, я даже помогу тебе добраться до ближайшего аэропорта, но когда «мифические головорезы» Дауд аль Хакима на съёмной квартире где-нибудь на окраине Лондона будут с тебя, ещё живого, сдирать кожу, вспомни нашу беседу. Я предлагал тебе жизнь. Ты выбрал смерть. Это твой выбор, но я не могу сказать, что я его уважаю.

С эти словами Швейк, не попрощавшись, вышел из палатки.

Поздно вечером Саид выбрался из палатки и, шатаясь, подошёл к костру, возле которого сидел Швейк и, задумчиво глядя на огонь, курил длинную гаванскую сигару. Саид молча сел рядом и уставился взглядом на пылающие поленья. Швейк покосился на него, выпустил клуб ароматного дыма и ничего не сказал. Так они молча сидели до глубокой ночи, а когда на горизонте тонкой золотистой нитью забрезжил рассвет, Швейк, словно очнувшись, неожиданно спросил: «Ты когда-нибудь бывал в Гималаях»?

Саид отрицательно покачал головой.

– Жаль! – произнёс Швейк и с хрустом потянулся. – Жаль, что ты не видел, как прекрасны горы в первых лучах солнца. Они становятся почти прозрачными и кажутся вырезанными из цельного куска горного хрусталя! А какая там тишина! В жизни не слышал ничего прелестней.

– Разве тишина как-то звучит? – удивился Саид. – Тишина – это и есть тишина, то есть полное отсутствие звуков.

– Ты не прав, юноша! Полное отсутствие звуков – это вакуум, а в Гималаях тишина наполнена особым, ни с чем не сравнимым содержанием.

– Для высокогорья характерно малое содержание кислорода в воздухе, что приводит к кислородному голоданию мозга, а это вызывает кратковременное состояние эйфории, потерю ориентации и даже потерю сознания, – проявил свои энциклопедические знания Саид.

В ответ Швейк громко засмеялся:

– Сейчас ты похож на маленького старика. Давай продолжим этот разговор после того, как выспимся.

Саид ушёл в свою медицинскую палатку, где, упав на кровать, впервые за много дней почувствовал, что головная боль прошла. Сон его был глубоким и безмятежным.

Спи Саид, спи. Впереди у тебя долгий путь, полный опасностей и приключений, открытий и познаний неведомого. Впереди у тебя новая жизнь!

Пусть будет твоё пробуждение лёгким.

Глава 11

– Вы утверждаете, что в мире существует организация, которая стоит выше ООН, выше всех вместе взятых государств? – повысил тон Президент.

– Это не я утверждаю, Захар Маркович, – вытирая обильно выступивший на лбу пот, отвечал Ромодановский. – Это выводы аналитиков ЗГС, которые были предоставлены их агентом в наше распоряжение.

– Смеху подобно! – зло произнёс Харьковский. – Одна подпольная спецслужба «стучит» на другую тайную организацию, а глава крупнейшей государственной спецслужбы докладывает мне об этом, и при этом беспомощно разводит руками! Вы, Павел Станиславович, хоть какие-то меры по обузданию этой самой ЗГС приняли?

– Приняли, конечно приняли, господин Президент. Сейчас проводится операция «Раскрытая книга» по поиску агентов ЗГС в силовых структурах.

– И много поймали? Что Вы, Павел Станиславович, молчите? Я спрашиваю, много ли задержано агентов ЗГС в вашем ведомстве?

– Пока похвастаться нечем, господин Президент.

– Понимаю! Зачем Вам их ловить? Они же Вам информацию поставляют! Да, кстати, как эта международная организация называется?

– «Клуб Избранных», господин Президент.

– И что, этот Клуб реально может влиять на ход истории?

– Любая страна может в той или иной степени влиять на ход исторических событий, – трезво рассудил Ромодановский, почувствовав, что накал страстей стал постепенно спадать. – В руках членов «Клуба Избранных» сосредоточены такие материальные богатства, что, по мнению аналитиков ЗГС, они представляют реальную опасность.

– Опять ЗГС! Наши аналитики что считают?

– Наши аналитики согласны с их выводами. К сожалению, мы не располагаем достаточным объёмом информации, чтобы сделать окончательное заключение. Раньше мы имели информацию об этих небожителях на уровне слухов. Никто к этому всерьёз не относился, считалось, что это такие же сказки, как про тайную организацию «Белая стрела».

– А проверить эти самые слухи Вы не удосужились?

– Нет, господин Президент. Проверка слухов – не моя компетенция.

– Да, помощники, мать вашу…! – выругался Харьковский. – Я уже и не знаю, кого больше опасаться – ЗГС или этих членов Клуба! Вот что, Павел Станиславович, я не знаю, да и не хочу знать, как Вы это сделаете, но в кратчайшие сроки найдите и предоставьте мне информацию о «Клубе Избранных»: его структура, задачи, его планы, персональный состав…! Всё, что сможете узнать, немедленно докладывайте мне! И свяжитесь, только не в открытую, придумайте какой-нибудь предлог, с разведслужбами, с которыми мы обмениваемся информацией.

– Уже сделали, господин Президент! Под видом антитеррористической деятельности мы «прощупали» крупнейшие разведки мира, и, по информации «МИ6», в Риме находится их штаб-квартира и аналитический центр. Англичане считают это место головным подразделением частной компании, тайно занимающейся промышленным шпионажем, но, по всей вероятности это они, Избранные.

– Ну, если Вы ухватились за кончик нити, то бросьте все силы, но размотайте мне этот клубок!

– А как же быть с ЗГС? Продолжать операцию?

– Можете закрыть свою «Открытую книгу». Временно! И я Вас очень прошу, Павел Станиславович, наведите у себя в кадрах порядок. А то если так и дальше пойдёт, Вы вскоре окажетесь не Директором Федеральной службы безопасности, а начальником какого-нибудь отдела в «Моссаде»![97] Хотя вряд ли они возьмут Вас на службу: в Вашем возрасте обрезание противопоказано.

Через полчаса после того, как он отпустил Ромодановского и успокоился, он понял, что Рим последнему не по зубам, вернее, не в его юриспруденции. Захар Маркович вызвал Директора Службы внешней разведки и коротко поставил задачу.

– Всё, что мы имеем по данному вопросу, найдёте у Ромодановского. – сказал он в заключении, пожимая на прощанье руку молчаливому мужчине в безупречном английском костюме.

Вечером этого же дня точно такое же задание получил начальник ГРУ. Харьковский, зная об извечном соперничестве двух спецслужб, не упустил возможность придать предстоящей операции дух состязательности.

Вечером Харьковский вызвал в свою загородную резиденцию Пахома. Пахом явился незамедлительно, словно ждал вызова.

– Твоё Казань-градское сиденье не прошло даром, – сказал Президент появившемуся на открытой веранде начальнику безопасности. – Всё, что ты там «накопал», передай аналитикам, пусть поломают головы, но ясно одно: Казань-град умышленно ввергают в хаос, дабы мы с тобой ничего, кроме этой проблемы, не видели.

– Где-то что-то ещё горит? – уточнил Пахом.

– Ещё не горит, но вскоре запылает и, наверное, очень жарко! В наших с тобой интересах как можно скорее определить место будущего пожара. Понимаешь Пахом, тут «нарисовалась» одна коммерческая структура, ну очень крутая, такая крутая, что задумала всех под себя подмять. Что-то подобное мы с тобой уже проходили, я тогда ещё в Ростове банк держал. Помнишь деньки золотые?

– Как не помнить! Мы тогда с Вами здорово поработали.

– Примерно то же самое надо сделать и сейчас, только в большем масштабе. Успокойся, это не твоя задача. Я тебя вызвал, чтобы предупредить: сейчас в отношении меня можно ожидать любой провокации, вплоть до организованного покушения. А посему приказываю усилить меры предосторожности, особенно на выезде. Что у нас следующее по плану?

– Плановый визит на Сахалин.

– Готовь Сахалин. И помни: мне не нужны сюрпризы!

Выйдя за территорию президентского коттеджа, Пахом задумчиво почесал бритую макушку. В связи с покушением на Президента США меры безопасности и так были усилены до предела. Обеспечение безопасности Харьковского на выезде было делом обыденным, можно сказать, рутинным. Все мероприятия проводились по заранее отработанной схеме, и сюрпризов не предвиделось. Но что-то подсказывало ему, что это будет не рядовая поездка.

Стоя на крыльце гостевого домика в Подмосковье, Пахом почти физически ощутил, как через Татарский пролив, Уральский хребет – через всю Россию солёный морской бриз принёс знакомый, будоражащий душу запах – запах опасности.

Глава 12

В это же время за несколько тысяч километров от загородной резиденции Президента РФ, в небольшом сибирском селе, затерявшемся в безбрежном море тайги, не спал местный бизнесмен и контрабандист по совместительству – Жорка Карась. Было отчего Карасю лоб морщить: в последние полгода в «Волчьей яме» поселилась «невезуха». Как ни хитрил Карась, как ни изворачивался, а только невезенье не покидало его богато отстроенный дом.

Три месяца назад, впервые за всё время, хорошо отлаженный механизм транспортировки золотого песка в Москву дал сбой: неожиданно вместе с очередной партией золота пропал курьер. Парень был надёжный и, как он сам выражался, «возить шифт на материк» ему было не в новинку.

Жорка сначала панику поднимать не стал: подумал, что парень вместе с товаром дал дёру – сумма приличная, у кого хочешь «башню сорвёт». Ущерб был большим, но само предприятие продолжало функционировать.

Запаниковал Карась, когда узнал, что его курьера нашли выпотрошенным, в прямом и переносном смысле, за двести километров от Москвы. У курьера был распорот живот и срезан пояс-сумка с золотым песком. Жорка не поскупился на угощение начальника РОВД, на территории которого произошло убийство курьера, и вскоре в своё распоряжение получил ксерокопии материалов уголовного дела. Судя по телесным повреждениям, курьера перед смертью пытали, и не было уверенности в том, что он унёс тайну золота с собой в могилу. Жорка отзвонился московским партнёрам, и на пару месяцев «залёг на дно».

Через два месяца Карасю улыбнулась удача: на место курьера он нашёл привлекательную женщину средних лет, глядя на которую, сразу возникала мысль о том, что перед тобой классический образец хранительницы семейного очага. Открытое лицо и лучистый взгляд Веры Олеговны Прайс с первых минут внушали собеседнику безграничное доверие. Вера Олеговна знала об этом, и умело этим пользовалась.

Вера Олеговна была мошенницей на доверии, и в забытое богом и уголовным розыском Медведково её занесло желание укрыться, пока не уляжется «кипишь»[98]. Дело в том, что в довесок к своему криминальному бизнесу, Вера Олеговна была ещё дамой нетрадиционной сексуальной ориентации, и последний раз «погорела» чисто из-за любви. Во время своей первой отсидки в Нижнетагильской женской зоне, Вера Олеговна, за свой крутой нрав и умение доводить любое дело до конца, получила кличку «Верка-Край». Поэтому когда она заподозрила свою любимую в измене, то, недолго думая, от всей души отходила её ножкой от табуретки, которую предварительно сломала о голову возлюбленной, чем нанесла последней тяжкие телесные повреждения.

Карась об этом не знал. Карасю Вера Олеговна представилась, как бывшая учительница начальных классов, женщина разведённая, приехавшая в сибирские просторы из-под Калуги в поисках женского счастья. Неделю Карась обрабатывал её осторожно и нежно, убеждая, что его интерес продиктован исключительно заботой о её безбедном существовании. Верка-Край для убедительности «поломалась», но потом сделала вид, что поверила Жорке, и согласилась.

…Верку отследили и взяли во время второй поездки. Её бездыханное тело с перерезанным горлом и следами изнасилования в извращённой форме обнаружили недалеко от того места, где два месяца назад нашли тело первого курьера. Золота, естественно, при ней не было.

Жорка был в шоке. Он пытался дозвониться до московских партнёров, но подельщики почему-то молчали. Тогда Карась, оставив фирму под присмотром финансового директора, улетел в Москву, где окольными путями выяснил, что какие-то «залётные» на съёмной хате порезали двух правильных пацанов, которыми были Шрэк и Шершавый.

Карась испугался всерьёз. Он понял, что эти самые «залётные», как хорошо натасканные гончие, идут по следу. Кто-то сильный и могущественный дал им команду «фас», и они не успокоятся, пока не возьмут его за горло в прямом и переносном смысле.

Выпитая перед отлётом в одиночку за барной стойкой бутылка виски на Жорку не подействовала. Приступы страха заставляли организм выбрасывать в кровь всё новые и новые порции адреналина, которые не позволяли Жорке провалиться в спасительное хмельное забытьё.

Дома в Медведково, подсчитывая убытки, Карась всерьёз стал задумываться о побеге.

– Продам фирму, соберу с должников денежки, и поминай, как звали! – убеждал Жорка сам себя.

– А как же золото? – вкрадчиво спросил его внутренний голос. – Нет Жорик, никуда ты, голуба, от золота не денешься. А золотишка-то много, ой, как много – не увезти, не вынести!

– Нет, золото я не брошу! – прошептал Карась. – Его прадед, и дед, и отец мой, по крупицам собирали – зёрнышко к зёрнышку, живота не жалели. А теперь что, возьми и брось? Кто я без золота – босота портовая! Нет, не получат бандитские морды золота! Не для них оно намывалось! Не получат! – страшно шептал Жорка, и руки его сами тянулись к карабину. – Не отдам! – рычал Карась, опрокидывая в себя стакан за стаканом чистой, как слеза, самогонки двойного перегона. – Умру, но не отдам!

Утром, протрезвев и попарившись в баньке, Жорка стал собираться в тайгу. Сборы были недолгими. Взял Карась с собой фляжку спирта на случай обморожения, карабин да пару запасных обойм к нему, охотничий тесак с рукояткой из оленьего рога, мощный аккумуляторный фонарь, да приобретённый по случаю комплект сухого пайка американского пехотинца. Накинул Жорка на плечи короткий тулупчик на беличьем меху, сунул ноги в лёгкие оленьи пимы, подшитые кожей, и, встав на короткие охотничьи лыжи, подбитые мехом нерпы, легко побежал по снежному насту.

Бежит Жорка осторожно, часто останавливаясь и прислушиваясь к таёжным звукам: тут ветка хрустнула, там птицы взлетели – спугнул, значит, кто-то. Чудится ему, что идёт за ним по следу кто-то злой да неведомый. Останавливается Карась, греет промёрзший приклад щекою, ловит в прорезь прицела преследователя, но нет никого. Опять бежит по насту Жорка, бежит да прислушивается.

К ночи добрался он до зимовья. Запер Жорка изнутри заиндевелую дверь, развёл огонь, закусил тушёнку американскими галетами, да и лёг спать в обнимку с карабином. Утром Карась разогрел на огне остатки вчерашнего ужина, закусил с аппетитом и перед уходом побаловал себя кружкой крепко заваренного чая. Потом запер зимовье, встал на лыжи и снова в путь.

Когда солнце стало прятаться за Яблоневый хребет, и пихты стали отбрасывать на снег длинные голубые тени, добрался Карась до заснеженной протоки.

– С прибытием! – поздравил Жорка сам себя и снял с потной головы меховой треух. Отдышавшись, полез Жорка под корневище вывороченного в незапамятные времена ураганом кедра, откуда извлёк длинный, наподобие кочерги, железный прут. После чего Карась отсчитал от поваленного кедра полсотни шагов вниз по протоке, и что-то стал старательно искать возле большого серого валуна.

– Нашёл! – радостно пробормотал Жорка и стал оттирать рукавицей с камня снег. После чего взял металлический прут, и, как ключ, глубоко вставил в едва приметное отверстие. Внутри камня что-то заскрежетало, загремело, и серый валун плавно отъехал вправо. За валуном была маленькая, сбитая из толстых кедровых плашек и обитая металлом, дверца.

Карась воровато оглянулся и достал из-за пазухи продолговатый серебристый пенал, откуда извлёк тонкий ключ необычной формы. Вставив ключ в отверстие, расположенное рядом с ручкой, он провернул его на один оборот вправо, потом досчитал до шестидесяти и провернул ещё на один оборот, но уже влево. После того, как он повторил эту операцию дважды, электронный замок открылся. Это Карась определил по характерному, напоминающему перезвон рождественских колокольчиков, звуку.

Не торопясь, Жорка достал из кармана моток тонкой бечёвки и привязал за ручку двери, после чего отошёл влево на три шага и с силой потянул бечёвку на себя. Маленькая заветная дверца открылась легко, но тут же хлёстко, словно лопнувшее на морозе дерево, прозвучал выстрел. Винтовочная пуля, сбивая с веток снег, ушла в загустевшие зимние сумерки. Окажись на месте Карася человек несведущий – лежать бы ему на снегу с простреленной головой. Обрез трёхлинейки образца 1890 года, установленный ещё дедом Гаврилой в качестве самострела, все годы работал исправно и без осечек.

– Ну, вот, кажись, и всё! – перекрестился Карась и, согнувшись, полез в оборудованный ещё дедом схрон.

За дверцей располагался узкий проход, ведущий в низенькую квадратную комнату, обложенную диким камнем. Карась бочком протиснулся в кладовую и включил аккумуляторный фонарь. Мощный пучок белого света разорвал темноту, и взору Карася открылись стоящие вдоль стен двенадцать старинных сундуков, обитых коваными металлическими лентами.

– Вот они, мои двенадцать месяцев! – восхищённо произнёс контрабандист и нежно погладил холодную, покрытую искрящимся в свете фонаря инеем, дубовую крышку одного из них. – Когда бы я ни пришёл, они мне завсегда рады! Кудесники мои! – восхищённо бормотал Карась. – Золото – оно всё может! Потому человеку без золота никак нельзя! Без золота он и не человек вовсе! Хоть крестик маленький, хоть колечко, али зуб, но чтобы золотые были, иначе нет к человеку ни уважения, ни почёта!

Сундуки были старинные – дедовские, но оборудованные, как и входная дверь, системой электронной защиты. Морёный дуб, из которого были изготовлены сундуки, был крепче железа, и после того, как Жорка установил на них электронные замки, из них получились неплохие сейфы.

Карась вновь достал серебристый пенал, откуда извлёк более короткий ключ, который вставил в едва различимое отверстие в крышке сундука. Снова зазвучали рождественские колокольчики, и крышка сундука, подброшенная мощной пружиной, резко и неожиданно отскочила назад. Эта была очередная ловушка: человек, не успевший убрать голову, лишался её навсегда. Внутри сундука были плотно уложены кожаные кисеты.

Карась осторожно, словно ребёнка, взял один и, развязав на горловине шёлковый шнурок, высыпал на короткопалую ладонь часть содержимого. В свете фонаря весело заиграли золотые песчинки. Жорка зачарованно смотрел на них, не в силах оторвать жадного взгляда.

– Не отдам! – прошептал он. – Всех порву, но не отдам!

Потом аккуратно, до единой песчинки, ссыпал обратно в кожаный кисет и шнурком затянул горловину.

Примерно раз в месяц Жорка посещал схрон, чтобы забрать очередную порцию золотого песка. Много не брал: один, иногда два кисета, так как опасался хранить золото дома. Да и принесённое из тайги золото Карась старался отправить в Москву как можно быстрее.

Взгляд его упал на малоприметную дверцу в углу торцовой стены. Карась знал, что если открыть эту дверцу имеющимся у него ключом, и потом на четвереньках проползти по узкому проходу примерно десяток шагов, то можно оказаться в маленькой сводчатой пещерке, по дну которой весело журчит ручеёк. Ручеёк так себе, можно сказать – обычный, а вот песочек на дне этого ручейка особый – золотоносный. И всё золотишко, что в сундуках в кладовой спрятано, из этого самого ручейка намыто.

Годами богатство это зарабатывалось, тяжким трудом: пока Васька Карась – прадед Жорки, в кабаке за стойкой палёную водку разливал, сын его Гаврила в этом подземелье тайно золотишко мыл. Потом, когда совсем невмоготу становилось под землёй работать – менялись. Со временем Гаврила, когда занемог, семейную тайну сыну Ваньке передал. Пришёл черёд Ивана золотишко мыть. Вот так, по-семейному, золотого песку много намыли, сами того не ожидали, что в ручейке подземном богатство таится неисчерпаемое. И чем больше золота в схрон закладывали, тем Гаврила чаще стал задаваться вопросом: «Куда нам столько? Сколько ещё хапать будем? Итак уже не на одну жизнь хватит, и внукам и правнукам за глаза хватит»!

Перед смертью Гаврила призвал сына: «Слышь, Ванька! Как бы нам бога не прогневить жадностью нашей. Может, завалим пещерку-то? Мне уже золотишко ни к чему, а тебе и внукам твоим надолго хватит».

– Может, и завалим, – после короткого раздумья согласился Иван. – Но не сейчас. Нынче крупа золотая пошла размером с бекасин. Глупо от такого фарта отворачиваться.

Когда Жорке семнадцать годков стукнуло, привёл его отец в этот самый схрон, и всё показал. Сундуков тогда поменьше было, и системы электронной защиты и в помине не было, но обрез дедовский, в качестве самострела, уже тогда стоял.

Когда дед Гаврила помер, Жорка добычу золота на себя замкнул. Он тогда молодой был, здоровый, мог из-под земли сутками не показываться. Много в те года Жорка золотишка намыл, даже изредка самородки с голубиное яйцо попадались. Однажды ночью вернулся Жорка из тайги весь в земле, лицо гнусом покусанное, опухшее, одни глаза горят.

После бани подошёл он к отцу, и напрямик спросил его, как долго они, словно кроты слепые, под землёй ковыряться будут.

– Ответь мне батя, чего ради мы горбатимся? – наседал Жорка. – Чтобы, как дед Гаврила, всю жизнь знать, что владеешь миллионами, и не воспользоваться ими?

– Не пришло ещё время, сынок, потерпи немножко.

– Чего ждать? – не унимался наследник миллионов. – Советская власть крепка, как никогда, глупо ждать, что Запад нам поможет. Это всё на века! – обводя вокруг себя руками, горячился Жорка.

– Если поспешим и на крючок властям попадёмся, можем всё потерять. – упорствовал Иван Карась. – Уж лучше, сынок, здесь золото мыть, чем на Колыме под конвоем!

И Жорка мыл, скрипел зубами, матерился, но мыл, потому как уже тогда золото над ним большую власть заимело.

Удача пришла нежданно-негаданно. Докатилось до сибирской глуши малопонятное слово «перестройка». Что перестраивать и зачем – никто толком в Медведково пояснить не мог, но под это сугубо партийное мероприятие судьба дала Карасю шанс разбогатеть. Появилось понятие «частный бизнес», торговать, значит, можно. И, как грибы после дождя, стали появляться первые кооперативы. Жорка воспрянул духом и намеревался тряхнуть мошной по-крупному.

– Не торопись, сынку! – осторожничал отец. – Очень мне всё это НЭП[99] напоминает. Может, государство наше специально такую политику ведёт, чтобы на свет божий таких, как мы с тобой, выманить, а потом под нас сачок подвести. И будем мы после этого видеть небо в крупную клетку!

Однако опасения старого Карася не сбылись: частный бизнес с каждым днём всё больше набирал обороты, и Жорка с тоской взирал на новоявленных капиталистов, соривших деньгами без всякой меры.

Но тут новая напасть появилась: рэкет. Слово хоть и иностранное, но когда пионеры этого криминального движения ставили новоявленным бизнесменам утюг на спину или при помощи паяльника через задний проход пытались прижечь язву желудка, смысловая нагрузка его становилась всем близкой и очень понятной.

Притих Жорка, глядя на это всероссийское безобразие, желания свои, словно объезженного коня, взял под уздцы. Однако когда дикий капитализм вступил во вторую фазу, и разорившиеся государственные предприятия стали скупаться за бесценок, Карась не вытерпел и, прихватив вместе с наличностью кисет с золотым песком, отбыл в Москву на ловлю своей порции счастья.

Златоглавая в тот период напоминала вертеп: граждане, ошалевшие от воровства, безнаказанности и шальных денег, в лучших традициях русского купечества в нескончаемом пьяном угаре мазали шлюх чёрной икрой и купались в фонтанах с шампанским. Стали открываться первые казино, но любители поставить судьбу на карту, по старой привычке, играли в притонах.

В один из таких притонов тёплым майским вечером и явился Жорка Карась. Промышлявшие в то время мелким шулерством Шрэк и Шершавый, сразу отследили провинциала и по отработанной схеме взяли «лоха» в оборот. Словно случайно Шрэк стал искать партнёров для игры в «Блэк Джет» или по-русски говоря, в «Очко». Карась согласился поучаствовать в игре, и тут же подошёл Шершавый, который с видом дорвавшегося до столичных соблазнов командировочного попросил принять его в игру.

Сели за стол, и Шрэк стал банковать.

Поначалу карта Жорке шла приличная, и он выиграл два или три раза незначительные суммы, но потом Шрэк и Шершавый включились в игру по-настоящему, и фортуна повернулась к Жорке филейной частью. Карась понимал, что «сладкая парочка» шулеров раздевает его по всем правилам, но денег не жалел. После очередного проигрыша Жорка выматерился и сделал вид, что наличность у него кончилась.

– Эх, была, не была! Где наша не пропадала! – выдохнул Жорка и залихватски поставил на кон золотой самородок, напоминавший по форме два слипшихся между собой сибирских пельменя.

За столом воцарилось молчание. С первого взгляда было видно, что это настоящее золото. Шрэк так опешил, что забыл передёрнуть и сдал Жорке хорошие карты. Жорка выиграл и предложил сыграть ва-банк.

– А давайте, мужики, сыграем на всё, что есть! – словно загулявший гусар, предложил Жорка и добавил в банк ещё один самородок, сильно напоминавший очертаниями собачью голову.

– Мужики в поле пашут! – нервно огрызнулся Шершавый.

– Достойное предложение! – улыбнулся Шрэк, не сводя глаз с самородка. – Вы как хотите, – обратился он к Шершавому, – а я лично в игре.

– Я пас, – важно произнёс шулер, и устало откинулся на спинку стула.

Шрэк с треском распаковал свежую колоду карт и стал метать.

То, что он должен проиграть, Жорка не сомневался ни минуты: слишком большой был соблазн сорвать банк. Однако тускло поблёскивавшее на столе золото выбило Шрэка из колеи и, передёргивая карту, он допустил непростительную ошибку. Жорка раскрыл пришедшие к нему карты и обомлел: у него на руках была червовая десятка и пиковый туз.

– Вскрываемся! – предложил Жорка и выложил карты на обозрение.

Шрэк, не веря своим глазам, смотрел на карты и не мог понять, как он смог так обмахнуться. У него на руках было два туза, причём один из них был, как и у Карася, пиковой масти. Обвинить Карася в нечестной игре было невозможно, так как карты метал Шрэк, поэтому шулер принял единственно правильное решение.

– Перебор! – заявил Шрэк и бросил на стол карты рубашкой кверху.

Жорка неторопливо сгрёб со стола весь выигрыш и, рассовав деньги по карманам, предложил отметить окончание игры в баре.

– Что-то у меня нет желания. Пойду-ка лучше запишусь в библиотеку, – желчно произнёс Шрэк. Шершавый сидел, как оплёванный, и готов был порвать напарника на куски.

– Может быть, это подымет вам настроение? – театрально произнёс Жорка и швырнул на стол самородок. «Собачья голова» звучно шлёпнулась поверх разбросанных на столе карт.

– Это задаток, – пояснил Жорка удивлённым каталам[100]. – Есть разговор! – серьёзно добавил Карась и, повернувшись к будущим партнёрам спиной, не спеша, направился в бар.

Друзья-мошенники зашли в бар не сразу: идти на поводу у «лоха» не позволяло самолюбие, но золотой самородок сделал своё дело. После третьей стопки ледяной водки разговор пошёл легче.

– Я на вас не в обиде, – примирительно произнёс Жорка.

– Ещё бы тебе обижаться! – не преминул встрять Шершавый.

– Я понимаю, что «лохов обувать» – это ваш скромный бизнес, – продолжил Карась, пропустив ехидное замечание Шершавого мимо ушей. – Каждый зарабатывает на хлеб, как может…

– Ты нас что, сюда для разговора по душам вызвал? – раздражённо перебил Шершавый. – Если так, то нечего «порожняк гонять»! Срубил «бабки» по-лёгкому, ну и вали к себе в Урюпинск.

– В Урюпинске золотишко не моют. Товарищ приехал к нам либо из солнечного Магадана, либо с берегов Енисея. Я прав? – обратился Шрэк к Жорке.

– Почти, – согласился Карась, опрокидывая в рот очередную рюмку «Столичной».

– И много там таких жёлтеньких сувениров? – с равнодушным видом поинтересовался Шрэк.

– Для того, чтобы начать серьёзный бизнес, достаточно.

– От нас-то что надо? – встрял Шершавый, который не мог простить Жорке поражение.

– Вы ребята столичные, среди деловых вращаетесь, вот и сведите меня с серьёзными людьми. Не бесплатно, конечно. Цену можете назначить сами, только надо всё организовать шустро. Мне здесь «светиться» не резон.

– А что, на Петровке тебе командировку продлить не могут? – ехидно уточнил Шершавый.

– Остынь! – повысил голос Шрэк, и Шершавый недовольно замолчал. – Понимаешь, корешок, ты для нас чужой. Я так понимаю, что за тебя слово замолвить здесь некому. Так как же мы тебя серьёзным людям можем рекомендовать?

– Мне крыть нечем: ваша правда! – согласился Жорка. – Разговор у нас какой-то беспредметный получается, но я всё же рискну. Давайте сделаем так: ровно через два дня я в это же время буду в этом баре, и если вы что-то надумаете, то подойдёте ко мне сами, а если нет, можете сделать вид, что мы с вами незнакомы. Я не обижусь. Самородок в любом случае можете оставить себе. Это вам плата… за консультацию!

Шрэк, немного помедлив, утвердительно кивнул и, допив остатки водки, вместе с напарником покинул бар.

Через два дня Шрэк первый подошёл к Жорке, который с независимым видом сидел за стойкой и потягивал мутный кроваво-красный коктейль.

– Что пьём? – вместо приветствия спросил Шрэк.

– Какую-то бурду, – откликнулся Жорка. – Хотя бармен утверждает, что это «Кровавая Мэри».

– Я тут подумал над твоим предложением, и решил, что нам для начала серьёзного разговора надо познакомиться поближе. Тебя как зовут?

– Зовите Георгием.

– Ну а моё «погоняло» Шрэк, так и зови, я к нему привык. Напарника моего кличут Шершавым. Так вот, Георгий, «кинуть» тебя с твоим золотишком для нас с Шершавым легче лёгкого, ты и не догадаешься, что мы тебя «продинамили».[101]

– В чём же дело?

– Дело в том, что мне давно пора выбираться на более высокий уровень. Это Шершавому здесь комфортно, он у нас мужчина непритязательный…

– Чего? – не понял Шершавый, но на всякий случай возмутился.

– Я говорю, что тебе здесь по кайфу, а мне пора менять масть. Судьба в твоём лице, Георгий, мне сдала козырного туза, и если ты тот, за кого себя выдаёшь, то это мой шанс. Короче, предлагаю песочек сплавлять нам с Шершавым. У нас с ним кое-какие сбережения имеются, для того, чтобы дело «замутить», хватит, а дальше будем крутиться за счёт прибыли.

– Предложение заманчивое, но куда вы будете товар сплавлять?

– Это моя головная боль, тебя это касаться не должно. Будем работать по схеме «ты привёз – мы оплатили», расчёт на месте после получения товара.

– Мне по душе такой подход к делу, да и схема товарооборота меня вполне устраивает! – улыбнулся Жорка. – Осталось обговорить мелочи.

…В цене они сошлись быстро, порядок расчёта и меры безопасности выработали сообща. Шершавый сидел рядом и молча внимал разговору двух начинающих контрабандистов. Договор скрепили крепким рукопожатием и обильной выпивкой.

Первые полгода Карась сам мотался в столицу и лично возил на брюхе золотой песок. После того, как схема незаконного оборота драгметалла была отработана до мелочей, и между партнёрами возникло взаимное доверие, Жорка перестал брать за товар наличные. Возить через всю страну большую сумму денег было небезопасно, и по взаимной договорённости Шрэк стал перечислять деньги на счёт Карася. Через полгода Жорка в качестве «золотого курьера» впервые отправил по маршруту Цыганка.

Теперь не было ни Цыганка, ни Верки-Край, ни Шрэка с его узколобым напарником. Проверенная схема дала сбой, и по Жоркиному следу шли профессиональные убийцы.

– А чего я, собственно говоря, парюсь? – удивлённо произнёс вслух Карась. – Смотаюсь-ка я на два-три месяца в отпуск: побываю на Багамах, по Европе прокачусь! Денег хватает, можно слетать хоть на Фолклендские острова, хоть на Мальдивы. Золотишко припрятано надёжно, а через три месяца мы ещё поглядим, кто жертва, а кто охотник!

И повеселевший Карась снял телефонную трубку.

– Адам Генрихович! – обратился он к заместителю. – Я тут решил в Израиль на лечение выехать, так что готовьте приказ о замещении. Пока я не вернусь – Вы глава фирмы! Да, чуть не забыл, оповестите заинтересованных лиц, что я намереваюсь продать свой бизнес. После возвращения рассмотрю все поступившие предложения, – и, не дождавшись ответа, положил трубку.

– Вот так и надо! – потирал руки Карась. – Прилетят «залётные» по мою душу, а меня и нет! А если станут любопытствовать, то им любой работяга скажет, что я «свалил» на «землю обетованную»: бизнес продал, все концы обрубил, и – здравствуй, родина предков! Слухи о продаже фирмы разлетятся по всему посёлку уже сегодня. Можете искать меня хоть в Хайфе, хоть в Тель-Авиве, а я не будь дураком, съезжу в Германию – пивка попью! Месячишка через три заявлюсь в Медведково, и скажу, что фирму продавать не намерен, раздумал…

Так наивно рассуждал Георгий Карась, набирая телефонный номер аэропорта, чтобы заказать билет до Москвы.

О сколько раз каждый из нас пытался обмануть Судьбу! Изворачиваясь и лукавя, мы считаем себя умней, хитрей и дальновидней, чем Его Величество Рок, при этом не подозревая, что все наши ухищрения – всего лишь канва предначертанных нам событий.

Глава 13

Нет, что ни говорите, а в полёте с Запада на Восток есть что-то противоестественное, особенно когда летишь на Дальний Восток. Ты летишь навстречу восходу, а получается, что летишь навстречу времени. Парадокс, но чем дольше ты летишь, тем меньше времени находишься в воздухе.

В этот раз извилистая судьба разведчика-нелегала забросила меня во Владивосток. Не знаю, что узрели наши аналитики, но, как и обещал Директор, ровно через десять дней в пансионат явился мой куратор, который радостно сообщил мне, что отныне поле моей деятельности – весь Дальний Восток. Именно там, по мнению моих высоколобых товарищей, я должен искать следы деятельности «Клуба Избранных».

Как-то сидя в заснеженном аэропорту города Архангельска в ожидании лётной погоды, я от скуки разговорился с «обветренным, как скалы» капитаном, у которого в петлицах и на погонах были эмблемы артиллериста. Оказалось, капитан раньше служил в одном из ракетных дивизионов, прикрывавших небо над Владивостоком, а теперь, получив повышение в должности, летит на Новую Землю. То, что новое место службы офицера-ракетчика хуже прежнего, было ясно, как майский день, поэтому я спросил, как ему жилось на Дальнем Востоке.

– Как бы поточней выразиться! – после короткого раздумья ответил капитан. – Понимаете, Дальний – он и есть дальний!