Дальше самых далеких звезд Ахманов Михаил
– Спокойнее, – промолвил Калеб. – Разгорячишься, только воздух вскипятишь… Так говорил отец. Мой отец Рагнар, сын Херлуфа.
Сверкнула молния, за ней – вторая. Сухой треск раскатился над песком, запах озона ударил в ноздри.
– Отлично. У тебя, моя красавица, твердая рука.
Авиетка кружила над морем, Калеб осматривал воды и землю. Здесь было не очень много бухт, подходящих для рыбачьих лодок – в основном камни и скалы на суше да рифы в воде. Вероятно, берега самого крупного залива, у которого стоял Парао Ульфи М ‘ айт, Морская Пена Средь Камней, расчистили в незапамятные времена, не тронув утесы к югу и северу от города. Причина теперь была Охотнику понятна: эти скалы защищали берег от вторжения с моря, а в Парао с этой целью выстроили дамбу. Правда, слишком низкую, в два человеческих роста; на месте боргов он возвел бы стены впятеро большей высоты.
– Летим в город? – спросила Дайана.
Калеб развернул авиетку.
– Да. Я не вижу других шатшаров. Или они уползли в глубь суши, или здесь им не нравится – слишком скалистые берега.
Она склонила голову к плечу.
– Я больше не слышу звона. Что бы это значило?
– Наверное, нет нужды в сигналах тревоги. Защитники на дамбе, остальные попрятались.
Их аппарат мчался над северной дорогой. Безлюдье, тишина, если не считать далекого смутного гула… Ни пеших, ни всадников, ни запряженных буа повозок… Стремительно промелькнули первые дома и внутренние дворы, заросшие зеленью или с кузнями, стойлами, печами и иными знаками ремесла хозяев – пустынные, как и улицы. Солнце до половины выкатилось из-за гор, по морю пролегла до горизонта яркая серебристая дорожка. Гул делался громче, нарастал, и, когда под замедлившей движение авиеткой появились каменные статуи шатшаров, Дайана и Калеб уже различали слитный топот тысяч ног, лязг оружия и громкие выкрики командиров.
Дамба была заполнена людьми. По всей ее длине тянулась шеренга бойцов с топорами, щитами и длинными копьями, за ними маячили другие отряды, уже готовые к бою или выдвигавшиеся из поперечных улиц. Очевидно, то была первая линия обороны; второй являлись улицы, перегороженные множеством повозок с камнем. Здесь тоже стояли копьеносцы, и кое-где пространство между баррикадами заваливали бревна или в нем толклись несколько десятков буа. При всем многолюдстве это воинство показалось Калебу не таким большим, как армия, сражавшаяся с Окатро Куао; на бой с морскими чудищами вышли пять-шесть тысяч человек.
Он направил авиетку к середине дамбы, сдвинул фонарь и, заглянув вниз, не сдержал возглас удивления. Затем потянулся к лучемету и пробормотал:
– Клянусь Великими Галактиками! Здесь придется поработать!
Берег под дамбой был живым – сотни тварей копошились у воды, разевали клыкастые пасти, лезли друг на друга, молотили хвостами по камням. Торчали шипы, гремели, сталкиваясь, панцири, от скрежета когтей гудело в ушах, воздух казался пропитанным миазмами, вонью тухлой рыбы и гнилья. Дайана ужаснулась. Ее родной мир не знал таких созданий ни в прошлом, ни в нынешние времена – возможно, еще авалл ‘ тагрим истребили всех опасных хищников или эволюция вовсе не породила их, сделав большой подарок людям. В технологическую эру на Авалон завозили животных с других планет, но исключительно красивых и безвредных – лошадей и дельфинов с Земли, благородных оленей с Фиала, радужных мотыльков с Габбры и чудесных, расцвеченных всеми красками птиц с Зеленой Двери. Ничего чудовищного, никаких хищных видов или уродливых форм…
Здесь уродливое и ужасное было перед ее глазами, но, когда авиетка приземлилась, страх Дайаны исчез. Она видела, как спокоен Охотник – его зрачки мерцали словно лед под солнцем, и лишь когда взгляд Калеба обращался к ней, холод сменяли тепло и участие. В какой-то миг она поняла, что ее защитник и возлюбленный стал партнером и товарищем; теперь он мог рассчитывать на нее, как на любого члена Братства. Больше, еще больше, чем на кого-то из Охотников! Ведь связь, соединявшая их, зиждилась не только на партнерстве, но и на самых сильных чувствах, какие один человек питает к другому.
Авиетка опустилась в середине дамбы, за плотной шеренгой копьеносцев. Кажется, их аппарат не вызвал удивления – может быть, потому, что стоявшие здесь готовились к бою и смерти и не желали отвлекаться на мелочи вроде летающей машины. Охотник вылез, ощупал сумки у пояса, вытащил несколько ребристых шариков-гранат. Дайана, сжимая излучатель, последовала за ним. Впереди, у края каменного возвышения, покачивался лес длинных копий, и над ними торчали страшные изваяния шатшаров. Мнилось, что они сейчас оживут и, возглавив атаку морских чудовищ, набросятся на людей.
К ним подбежали воины. Один – видимо, старший – поднес ко рту раскрытую ладонь, пробормотал:
– Ты с нами, вождь… Свет в моих глазах стал ярким…
– Я тебя знаю, – отозвался Калеб. – Ты Марким, владеющий мечом. Но сегодня в твоих руках копье.
– Меч – плохое оружие против шатшаров. Чтобы сдержать их, нужны длинные копья, а чтобы рубить их шеи, нужны топоры. У тебя, вождь, и женщины, что пришла с тобой, нет такого оружия. Велишь принести?
– У нас есть это. – Охотник приподнял лучемет. – Очень длинное и быстрое копье… копье-молния… Но не уверен, что мы сможем перебить всех шатшаров. Их слишком много. Почему они здесь собрались?
Один из воинов тряхнув смоляной гривой.
– Такие дни, вождь. Звери и птицы собираются стаями и, будто обезумев, нападают на все живое, а потом и нас, людей, оставит разум… Шатшары голодны, они ищут добычу и хотят ее взять. В прежние времена мы видели их редко, ибо не суша их гнездо, а море. Но сейчас Пора Заката…
– Вархаб знает… – зашептали воины. – Вархаб рыбак… лучший из рыболовов… Вархаб встречал в соленых водах день и ночь и видел многое… Вархаб знает…
«Сколько он прожил?.. – подумала Дайана. – Сто, двести, триста лет?.. За это время можно и правда увидеть многое. Или не увидеть, если вокруг ничего не меняется…» Земля и море прежние, и город остался таким же, как тысячелетия назад: дома из камня, фонари с горящим жиром, печи, где плавят железо и обжигают горшки. Медленный прогресс – расплата за долгую жизнь…
Она поймала взгляд рыбака. Под завесой спокойствия в его глазах стыла обреченность.
– Что еще ты знаешь о шатшарах, Вархаб? Я смотрела на них с высоты… Их много, но они не нападают. Не могут забраться на стену?
– Могут, женщина вождя. Хотят, чтобы их согрело солнце. Когда тепло, они быстрее. Так быть-есть.
– Я бы не ждал, когда это случится. – Охотник подбросил на ладони гранату. – Любое преимущество к нашей пользе. Они любят тепло?.. Ну, так я сейчас…
Дайана увидела, как лицо воина – того, которого Калеб назвал Маркимом, – внезапно изменилось. Он глядел с почтением на Охотника, растягивал в улыбке губы, а в следующий миг его черты окаменели в маске ужаса и гнева. Еще доля секунды, и его лицо вновь ожило. Страх исчез, только ярость сверкала в его глазах.
– Готовьтесь! – выкрикнул Марким. – Началось!
Десятки голов на длинных шеях взметнулись над дамбой, раскрылись десятки пастей, лязгнули клыки, с моря пахнуло нестерпимым смрадом. Треск ломающихся копий смешался с людскими воплями; где-то копья и топоры сдержали чудовищ, где-то воины рубили секирами лапы и сталкивали шатшаров вниз, но прямо перед Дайаной огромная тварь перекусила человека пополам. Под краем ее панциря торчали древки копий, но тварь ползла и ползла по дамбе, расшвыривала воинов, давила когтистыми лапами, оставляя за собой широкую кровавую полосу. Следом неудержимой волной хлынули десятки чудищ, смяли копьеносцев и ринулись к отряду Маркима. Их было столько, что Дайана не могла пересчитать.
– Стреляй, – спокойно сказал Охотник. – Стреляй и держись позади меня. Ты без доспеха.
Он опустил лицевой щиток. В следующее мгновение тонкий синеватый луч снес голову шатшара, разрезал его панцирь и метнулся к другому чудовищу. Смертоносная игла плясала так быстро, что взгляд не успевал следить за нею. Казалось, что излучатель – продолжение рук Охотника; он бил стремительно и точно, не задев ни единого человека, даже умерших, разорванных клыками тварей.
Дайана тоже начала стрелять. Она боялась попасть в людей, корчившихся в лужах крови, но три или четыре раза рассекла шеи, задранные вверх. Лишенные голов шатшары уже не ползли по дамбе, но продолжали дергаться в агонии; под их огромными лапами хрустели кости и трещали черепа. Воины Маркима, сообразив, что ее оружие много страшнее их копий и секир, окружили Дайану, прикрывая ее живым щитом; Калеб был где-то впереди, и теперь она видела только его шлем и плечи в тускло поблескивающей броне. Усеянный шипами хвост взлетел над его головой, он увернулся, ударил гигантскую черепаху лучом и прыгнул на ее разбитый панцирь. Пробираясь среди мертвых и еще полуживых чудовищ, среди раненых и погибших воинов, среди обломков оружия, смятых доспехов и дымящихся внутренностей, он шагал к краю дамбы, туда, где стена спускалась к морю. Зачем?.. Дайана не могла понять. Но через минуту или две она разглядела, как Охотник взбирается на изваяние шатшара. Он встал на спину каменной твари, сунул разрядник в магнитный захват и принялся швырять гранаты. Это были не фризеры, как думала Дайана, а оружие с экзотермическим действием, очень сильным: грохот взрывов перекрыл звуки сражения, над морским берегом встала завеса огня, в воздух полетели осколки панцирей, оторванные головы, хвосты и лапы.
Люди Маркима и подоспевшие на помощь воины двинулись вперед, добивая шатшаров топорами. Она шла за ними, держа излучатель на сгибе руки и оглядывая дамбу. Ее подташнивало – к смраду, которым несло от мертвых чудовищ, добавился запах крови. Всюду валялись растерзанные трупы, безголовые, лишенные конечностей, с переломанными ребрами; в зияющих ранах – кишки, легкие, сердца или кровавая слизь, оставшаяся от внутренностей под тяжестью когтистых лап. На Авалоне, во время медицинской практики, Дайане случалось вскрывать мертвецов, но это зрелище не походило на работу с киберхирургом и лазерными скальпелями. Совсем не походило! Уже потому, что эти мертвецы недавно были живыми людьми.
Добравшись до изваяния шатшара, она вцепилась в руку Охотника, протянутую ей, и залезла на спину каменной твари. Берег был усеян грудами разбитых обгоревших панцирей и почерневших костей; выжженная плоть стала пеплом, и ветер разносил над берегом тучи серой пыли. С высоты Дайана разглядела, что шатшары прорвались еще в двух местах, ближе к северному краю дамбы, – на юге естественной защитой служила скалистая гряда. Видимо, эта атака оказалась не такой сокрушительной, как в центральной части, – три десятка тварей загнали к баррикаде в узкой улице и старались добить длинными копьями.
– Нужно помочь им, – сказала Дайана, но Охотник покачал головой.
– Взгляни на воду – там, там и там… Всюду полно нечисти. Они полезут снова. Нам лучше остаться.
Он вдруг подхватил Дайану на руки и спрыгнул вниз. Его лицо, его глаза за щитком шлема были близко, так близко! Если бы не прозрачная преграда, она могла бы дотянуться губами до его губ.
Опустив ее на землю, Охотник прошептал:
– Ты храбрая девочка, Д ‘ Анат ‘ кхани. В нашем Братстве никогда не было женщин – такого не помнили мой отец и дед. Возможно, ты станешь первой?
Вокруг них суетились десятки людей – одни перетаскивали убитых и грузили их на телеги, другие собирали сломанные копья, третьи, пригнав буа, зацепляли крючьями шатшаров, вязали к упряжи канаты и волочили прочь огромных черепах. Из выходивших к дамбе улиц появлялся отряд за отрядом; воины с длинными пиками шагали к морю, становились на расчищенное место, посматривали вниз, на обожженные кости и панцири. Шепот одобрения слышался в их рядах. То один, то другой подносил ко рту раскрытую ладонь, и смысл этого жеста был Дайане понятен: знак, которым приветствовали старшего, военачальника или вождя. На секунду она прикрыла глаза и шепнула:
– Буду есть с твоей руки, пока в этом мире сияют солнце и звезды…
Но Охотник не услышал или сделал вид, что не слышит. Он уставился на высокого воина в чеканных доспехах, с двумя тяжелыми секирами у пояса, что быстрым шагом приближался к ним. Взглянув на борга, Дайана замерла в изумлении – его лицо показалось ей точно таким, как в сделанной прежде реконструкции. Шапка смоляных волос, резкие черты, пронзительный взгляд, тонко вырезанные ноздри орлиного носа, раздвоенный подбородок… Впрочем, решила она, отличия все же существуют: брови густые, но ровные, а не кустистые, и рот не так велик.
Странно, но Охотник выглядел смущенным.
– Лабат, – тихо произнес он, – Лабат… Хотелось бы мне сказать, что в моих глазах полно света… Но, покинув меня у двери Вастара, ты ушел обиженным. Или я ошибся?
Тонкие сильные пальцы коснулись плечевого щитка Калеба. Дружеский жест, поняла Дайана. Воин окинул ее взглядом и улыбнулся. Улыбка на его суровом лице была мимолетной, как след падающей звезды.
– Ты здесь, Калеб с южных островов. Или с неба?.. – Сделав паузу, он махнул рукой. – Неважно. Ты великий воин, и ты здесь, с нами. Здесь твоя женщина и ваши копья, что мечут молнии. Так быть-есть.
– Быть-есть, – подтвердил Охотник. – И мы останемся, пока не перебьем шатшаров. Должно быть, это не первое их нападение?
– Первое. Они чувствуют, что близится их время.
– Чувствуют? Как?
Воин повернулся к морю. Теперь на его лице была тоска – такая же, как в глазах Вархаба. Дайана не видела рыбака среди суетившихся рядом людей; возможно, труп его лежал в повозке, под грудой мертвых тел.
– Шатшары чувствуют, – повторил Лабат. – Нет слов, чтобы сказать, как и почему. То, что приходит от предков с давних времен… У них нет разума, нет Дома Памяти, но они чувствуют.
– Он говорит об инстинкте, – промолвила Дайана. – Об особом инстинкте, который дремлет годы или тысячелетия и вдруг просыпается под давлением среды или не совсем понятных биологических причин. Поведение животных делается странным – внезапные миграции, долгая спячка, агрессия или массовое самоубийство.
Она говорила на языке Великих Галактик. Калеб внимательно слушал, склонив голову, Лабат, не понимая, разглядывал ее и снова улыбался. Потом спросил:
– Что промолвила твоя женщина?
– У нее есть слова, чтобы объяснить сказанное тобой. Она изучает живое, и у нее есть-быть столько слов, что хватит на всех жителей Парао Ульфи. Она очень умная.
– Трудно ладить с умной женщиной, даже такой красавицей, – по-прежнему с улыбкой заметил Лабат.
– Нелегко, – согласился Охотник. – Я стараюсь, но кроме ума и красоты у нее еще много упрямства.
Дайана выпрямилась, сверкнула глазами и свела брови.
– Не смейте надо мной подшучивать! Разве я не стою здесь с оружием в руках? Разве не сражаюсь вместе с вами?
– Мы не смеемся, – сказал Калеб, – мы восхищаемся. Ты – небесная сьона и отважный боец! А еще – лучший антрополог в этой галактике!
– Женщина-вождь! – поддержал его Лабат и поднес раскрытую ладонь к губам. Потом кивнул на Охотника: – Когда тебе надоест этот мужчина с короткими руками и почти без волос, перебирайся в мое жилище. Только решай скорее – времени осталось не так много.
Дамбу уже расчистили от трупов, мертвых шатшаров сбросили вниз, кровавые лужи засыпали песком, чтобы нога не скользила. Вдоль каменного возвышения снова протянулись шеренги бойцов с копьями и топорами. Дайана вздохнула с облегчением: ее взгляд отыскал Маркима, Вархаба и других знакомых воинов. Их отряд был теперь в первом ряду, борги пили вино из глиняных фляг и, не спуская глаз с моря, негромко переговаривались. Мысль о том, что эти люди скоро погибнут, была ей нестерпима.
Охотник свесился над краем дамбы.
– Невысоко, друг мой Лабат… Рядом горы и прибрежные утесы, камень повсюду… Отчего вы не сложили стены, крепкие стены и башни? На которые шатшарам не забраться?
– Не забраться… Ты сам назвал причину, – промолвил Лабат. Его улыбка исчезла, глаза потемнели, лицо стало угрюмым. – Они должны попасть в город, но не сейчас. Потом… После Дней Безумия.
– Попасть?.. Для чего?
– Возможно, в Парао придут воины из Уан Бо, из Сатро Т ‘ айма или другого гнезда. Мы будем сражаться с ними или, обезумев, сами перебьем друг друга. Улицы и площади будут завалены мертвыми телами… ты видел это в Доме Памяти… Явятся шатшары и пожрут мертвецов, очистят Парао от скверны. Потом уберутся в море и погибнут там – неизвестно отчего, но вышедшие из Пещер никогда не видели шатшаров в прибрежных водах. Нельзя строить высокую стену… – Лабат вздохнул. – Стой здесь, Калеб, и сражайся. Я увижу тебя и твою упрямую женщину, если останусь жив.
Он ушел, и спустя минуту загрохотали бронзовые щиты. Море вскипело, вал чудовищных тварей хлынул к дамбе, и Дайана вскинула лучемет. Теперь она не боялась попасть в людей – они с Охотником стояли на самом краю, за изваянием каменной черепахи. Когда сотни шатшаров заполонили берег, Калеб велел ей пригнуться и начал бросать гранаты. Дайана легла, продолжая стрелять. Ее комбинезон, руки и лицо покрылись копотью, в ноздри бил жуткий запах горящей плоти.
Они отразили вторую атаку, потом третью. Под дамбой грудами валялись кости и разбитые обгоревшие панцири; этот холм почти сравнялся с верхом стены, и под ним было заметно слабое шевеление. Большую часть тварей сожгли термические гранаты или поразил луч разрядника, но копья и секиры – оружие примитивное и не столь смертоносное. Добивать же раненых чудовищ прямо у морских волн было опасной затеей.
Дайана видела, что Калеб хмурится – его поясные сумки опустели, гранаты кончились. Но шатшары уже не лезли на берег волна за волной – лишь несколько десятков ползали и кружили у кромки соленых вод, будто собираясь с силами. Ветер с моря стих, солнце стояло в зените, и над раскаленными камнями дамбы повис удушающий смрад. Струйки пота текли по лицу Дайаны, размывая пыль и копоть; она подумала, что, наверное, выглядит старой и страшной. Хотя Лабат улыбался ей и сказал: женщина-вождь… красавица…
Некоторое время она размышляла о том, что представления о красоте здесь такие же, как в Великих Галактиках – конечно, если иметь в виду не Пьяную Топь, а цивилизованные планеты. Эстетическая общность казалась крепче физической; энзим долголетия делал боргов отличными от людей Авалона, Земли и других миров, но восприятие прекрасного уравнивало всех. Облик Зарайи мелькнул перед ней. Эта женщина, пожелавшая отнять Охотника, ее Охотника, тоже была красива. «Даже слишком! – подумала Дайана. – Слишком! И лучше, если ее не будет в доме! Кажется, Лабату одиноко… Отослать к нему?..»
Хвост с остроконечными шипами взметнулся над краем каменного возвышения. «Какая-то недобитая тварь…» – мелькнуло у Дайаны в голове. Мысль была всепоглощающей; она не успела ничего испытать: ни смертного ужаса, ни ярости, ни страха перед болью. Хвост корчившегося в агонии шатшара стремительно опускался, метил Охотнику между плечевым щитком и шеей, и она, не рассуждая, не думая о том, сможет ли Калеб увернуться, бросилась к нему. Спасти, прикрыть своим телом, защитить… Она обхватила Калеба руками, и вдруг они оба очутились на камнях, упали или, возможно, то была осознанная реакция Охотника. Щиток треснул, и Дайана ощутила, как острые шипы вонзаются ей в ребра.
Вспышка боли… хруст костей… чей-то крик и темнота…
Глава 14
Яма
– Безрассудство! Какое безрассудство!
Доктор Аригато Оэ гневался. Его породистое лицо уроженца Авалона налилось кровью, глаза сверкали, волосы были растрепаны – он то и дело запускал в них пятерню. Калеб молчал. Плечо и ключица, прикрытые биопластырем, уже не болели, от заживляющих препаратов, введенных киберхирургом, клонило в сон. Мысли в его голове кружились с ленцой, голос доктора жужжал словно надоедливая муха. Спорить с ним Калеб не собирался. Конечно, доктор Аригато побывал во многих диких мирах и не раз подвергался опасности, но все же истребление чудовищ не относилось к привычным для него делам. Что тут обсуждать, о чем спорить? Идущий с Охотником делит профессиональный риск, это неизбежно и не нуждается в объяснениях.
– Доктор Кхан едва не лишилась жизни! Вы, наш защитник, тоже! – Аригато, подчеркнув свои слова, яростно стукнул кулаком о ладонь. – И если бы это произошло, экспедиция была бы на грани срыва! Из-за каких-то земноводных тварей и вашей глупой бравады! Я мог потерять ценного специалиста, не говоря уж о защитнике! Мог остаться один на один с этим… этим… отродьем Монастырей! Вы понимаете?
«Боится монаха, – подумал Калеб. – И правильно; святому братцу спину не подставишь, в глаза не заглянешь – это уж совсем опасная затея… А вот о докторе Кхан лучше промолчим. Пустое дело о докторе заботиться, доктор наш – самостоятельная личность. Ей решать, куда и с кем идти, какие творить безрассудства, кого любить, с кем враждовать… И с кем умереть, если случится такая беда».
Он ощутил на плечах ее руки; долго, бесконечно долго они падали на камень под смертельным бичом, занесенным судьбой. Они могли сегодня умереть. Оба. Вместе. Он знал, что этого никогда не забудет.
Аригато Оэ смолк – кажется, был удивлен, что не слышит ни оправданий, ни возражений. Глаза Калеба скользили по лаборатории, по ее стенам и потолку – от окон, прикрытых силовой завесой, к полевому анализатору, к терминалу связи, боксам за прозрачными перегородками, сканерам и центрифугам. Анализатор работал – на его пульте мерцали огоньки, вращался, негромко пощелкивая, диск с образцами. На висевшем в воздухе экране мелькали неведомые Охотнику символы.
– Впредь я запрещаю вам… – начал глава экспедиции.
«Хватит», – решил Калеб и поднялся. Бывали у него разногласия с клиентами, но на всякий спор было и средство кончить дело миром. Изменить договор, или просто уйти, или условиться о компенсации… Последнее действовало безотказно.
Он шагнул к выходу, помедлил на пороге и прикоснулся к пластырю, закрывавшему грудь и плечо.
– Вы накачали меня лекарствами, сьон… хочется спать… Но утром я буду здоров и смогу отправиться за образцами в Яму. Помните, вчера вы об этом говорили?
Аригато Оэ замер с раскрытым ртом. Секунду-другую он пребывал в оцепенении, потом начал бормотать, поглаживая бородку:
– За образцами… значит, за образцами… Это важное задание, Охотник, и я рад, что мы пришли к согласию, очень рад! Утром я вас проинструктирую… нет, лучше я пошлю с вами Десмонда… Под вашей охраной он справится за пару часов… Так устроит, Охотник?
– Вполне, – ответил Калеб и покинул лабораторию. Спустившись вниз, он пересек вестибюль, где служанка Фейла протирала маленькие изящные столики и скамьи с резными спинками, бросил взгляд в окно на солнце, низко висевшее над морем, и направился в комнату Дайаны. Нагая, погруженная в целительный сон, она застыла на широком ложе. К левому боку девушки, там, где были сломаны ребра, присосался кибермед, похожий на маленького спрута с тонкими, чуть подрагивающими щупальцами. Кажется, лечение продвигалось успешно – красный огонек на корпусе прибора сменился зеленым.
На постели, скрестив стройные ноги, сидела Зарайя. Окутанная водопадом темных волос и неподвижная, как статуя; лишь взгляд ее перебегал с лица Дайаны на кибермед и обратно. Она не повернула головы, когда вошел Калеб.
Охотник уставился на женщину.
– Что ты тут делаешь?
– Жду. Ей нельзя быть в одиночестве. Проснется, захочет есть, захочет пить… захочет услышать чей-то голос… вспомнит про шатшаров, испугается… Нужно сидеть рядом.
– Не испугается, – заверил ее Калеб. – Не испугается, но хорошо, что ты с ней.
– Быть-есть время, когда женщина с мужчиной, и есть другое время, когда женщина с женщиной. Так надо. Я знаю, – сказала Зарайя и с опаской покосилась на кибермед. – Это… это живое?.. Оно светит разными огнями, подрагивает и иногда жужжит… Живое?
– Мертвое. Его придумали, чтобы лечить, и Дайана скоро будет здорова. Оно такое же, как создания из металла, что охраняют дом. Ты ведь их не боишься?
– Нет. Вы, люди с небес, заставили мертвое двигаться и делать то, что вам нужно. Носить грузы, летать, даже лечить… Я понимаю.
Кивнув, Калеб вышел в коридор, а оттуда перебрался в свою комнату. Веки его слипались, и чудилось, что окружающий мир погружен в непривычную тишину, лишенную запаха и вкуса. В этом таилась опасность, и он подумал, что не стоило вводить седативные препараты. В конце концов, боль была для него частым и привычным спутником.
Он вытянулся на постели и закрыл глаза. Что сделано, то сделано, и сожалеть ни к чему; завтра острота восприятия вернется.
Завтра… завтра он увидит Дайану…
Как всегда, он спал без сновидений.
– Фейла? Вы сказали, Фейла? – произнес Аригато. – Кто она?
– Служанка, сьон. Возится сейчас внизу. Удобный случай – наши комнаты тоже стоит прибрать. Подмести, вытереть пыль… такие будут у нее воспоминания.
– Хорошо. Приведите ее, брат Хакко. Думаю, к вечерней трапезе мы закончим. Нельзя, чтобы ее отсутствие встревожило слуг.
Монах удалился. Аригато велел Десмонду подготовить бокс, и ксенобиолог перенес туда церебральный сканер, пристроив его над креслом киберхирурга. Разумеется, о полостных исследованиях не было речи, лишь пункции нескольких отделов мозга и наиболее важных органов. Прежде всего гипофиза, средоточия фактора Х, загадочного энзима… Крысы в корабельном виварии прожили уже шесть дней и умирать не собирались. Это впечатляло.
Десмонд включил экраны, передвинул их, добиваясь лучшего обзора, потом занялся проверкой киберхирурга. Аппарат, точная копия оставшегося на корабле, выпустил две пары гибких щупалец с тонкими иглами, нацелив острия в пустоту над креслом. Раздвинулась диафрагма блока проб, и Десмонд вставил в нее обойму с крохотными контейнерами. Их заполнят биологические субстраты, образцы крови, межклеточной жидкости и вытяжки из различных тканей.
– Все в порядке, сьон. – Ксенобиолог раздвинул дверцы бокса. – Где эта женщина? Я готов.
– Мы уже здесь, – отозвался брат Хакко, шагнув в лабораторию. Вслед за ним шла мрачноватая женщина с уродливым шрамом на щеке. Ее глаза неотступно смотрели в затылок адепта и казались затуманенными, словно она спала на ходу, губы были плотно сжаты. Не очень миловидная, но крепкая, отметил Аригато Оэ. Простолюдинка, судя по широкому лицу и выступающим скулам.
– Начнем? – спросил Десмонд.
– Через несколько минут. Включите запись, я должен ее расспросить. – Доктор Аригато осмотрел женщину и бросил: – Назови свое имя и раздевайся.
Она не шевельнулась.
– Делай, что тебе сказано, дочь моя, – произнес священник. – И отвечай на вопросы, которые тебе зададут.
– Фейла мое имя, – пробормотала женщина и сбросила одежду. – Быть-есть Фейла из дома горшечника Хауга.
– Сколько ты прожила?
– Видела солнце шестьдесят семь раз.
– Рожала? Когда?
– Девять солнц назад.
– Это подходит. – Доктор повернулся к брату Хакко. – Мне нужны две группы объектов: нерожавшие женщины и те, у кого были роды в последние десять-пятнадцать лет. Я хочу сравнить показатели… хмм… их метаболизма. Понимаете, беременность ведет к гормональной перестройке и другим изменениям, которые…
Священник дернул бровью.
– Не утруждайтесь, сьон, мне это известно. Мы, скромная монастырская братия, не такие невежды, как полагают в Архивах. Во всяком случае, некоторые из нас.
– Готов поверить, святой брат. Итак, здесь, в доме, пять женщин… четыре, если не считать Зарайю, слишком благородную для наших опытов… Исследуем их, и еще десятка три вы приведете из города. Это возможно?
– Не вижу препятствий, сьон доктор. Я же сказал вам: их будет столько, сколько захотите.
Сделав жест благодарности, Аригато Оэ снова оглядел Фейлу.
– У тебя шрам на лице. Откуда?
Она внезапно всхлипнула.
– Пещеры…
– Что – Пещеры?
– Туана… Туана, моя дочь…
По лицу Фейлы текли слезы.
– Что с ней случилось? Она умерла?
– Она в Пещерах… Я ее не видела… давно, так давно!.. Я пошла к Пещерам и стала ее звать… я приблизилась к решетке, и воин ударил меня… – Прикрыв лицо ладонями, она зарыдала. – Туана, свет моих глаз! Дитя моего чрева! Туана, Туана!
Доктор Аригато поморщился.
– Успокойте ее, брат Хакко. Резкие телодвижения не пойдут на пользу нашему эксперименту.
– Разумеется, сьон. – Священник коснулся затылка Фейлы. – Все хорошо, дочь моя, все хорошо… не плачь… – Его голос перешел в тихий журчащий шепот. – Забудь все плохое, что случилось с тобой… забудь Туану и воина, ранившего тебя… этого никогда не было… это лишь твои сны, плохие сны… я велел им больше тебя не тревожить… не плачь, не плачь…
Но слезы текли ручьем. Женщина продолжала рыдать.
По лицу монаха, обычно бесстрастному, скользнула недовольная гримаса.
– Проблемы? – спросил Аригато Оэ.
– Ее потрясение требует более сильных мер, – пробормотал брат Хакко, положил ладони на плечи Фейлы и резко развернул ее лицом к себе. – Я говорю, забудь и не плачь! – Теперь его голос звучал громко и повелительно. – Твоя душа спокойна, ты не помнишь горя! Ты слышишь меня, только меня! Слышишь и выполняешь мои приказы!
Лицо женщины окаменело. Ее руки упали, взгляд не мог оторваться от глаз священника.
– Вот так, – произнес монах. – Никаких проблем. Что теперь, сьон доктор?
– Пусть сядет в кресло и расслабится, – сказал Аригато, махнув рукой. – В кресло в том боксе.
Стискивая плечо Фейлы, брат Хакко направился с ней к киберхирургу. Женщина покорно села, будто не замечая мерцавших в воздухе экранов и манипуляторов с тонкими иглами. Мягкие зажимы охватили ее шею и конечности, кресло качнулось, раздвинулось, став узким ложем, раструб сканера навис над ее головой.
Аригато Оэ кивнул Десмонду.
– Приступайте. Начнем с вытяжек из мозга и яичников. Ну и, разумеется, пробы крови.
– Да, сьон.
Щупальца киберхирурга начали плавно опускаться. Две иглы коснулись кожи повыше висков, прокололи черепную кость и достигли мозга, игла третьего манипулятора вошла в сонную артерию на шее, четвертая вонзилась в пах. Лицо Фейлы не дрогнуло – иглы были тоньше волоса.
Дайане снился сон. Она опять была на Авалоне, в саду, среди жасминовых кустов, усыпанных белыми цветами. Она ощущала их тонкий нежный аромат и, сознавая, что находится во сне, подумала: жасмин!.. такой же, как в корабельной оранжерее!.. и скамья похожа!.. Кусты и скамейку она видела неясно, боковым зрением, сосредоточившись на малышах, игравших у ее ног. Мальчик и девочка лет пяти, загорелые, улыбчивые… В этот раз она могла рассмотреть их лучше, чем в предыдущих снах. Сероглазый мальчик с ежиком светлых волос строил башню из кубиков-магнитов и объяснял сестренке, что это замок, в котором будет жить принцесса. Маленькая куколка в пышном платье устроилась в ладошке девочки и, склоняя головку то к одному, то к другому плечу, следила за строительством. У девочки были глаза цвета янтаря, длинные ресницы и рот, похожий на цветок тюльпана; волосы – прядь светлая, прядь темная – падали на хрупкие плечи. Дайане казалось, что она смотрит на свое отражение.
Куколка внезапно пискнула. Этот звук, резкий и удивительно сильный для крохотной кибернетической игрушки, вырвал Дайану из сна. Не открывая глаз, она глубоко вздохнула и провела ладонью по левому боку, потом нащупала отвалившийся кибермед. Лечение закончилось. Она не ощущала боли, дыхание было свободным, кожа под пальцами – гладкой и шелковистой. Сквозь сомкнутые веки пробивался свет – не мерцание звезд в ночных небесах, а яркий свет солнечного утра.
Глаза Дайаны распахнулись. Она оглядела широкую постель, знакомую опочивальню и окна, за которыми тихо шелестели деревья в саду. Калеба рядом не было, но постель не пустовала – в ногах, прислонившись к высокой спинке кровати, сидела женщина. «Та самая, Зарайя…» – мелькнуло в голове Дайаны. Недоверие, ревность, тревога охватили ее; почти машинально она сунула руку под подушку и нащупала игломет. Прикосновение к оружию успокаивало.
Она спросила:
– Зачем ты здесь?
– Хочешь, я принесу тебе сок или вино? Может, ты голодна? Чего пожелаешь – мяса, рыбы, плодов? Свежих лепешек?
Дайана прищурилась. Ее рука по-прежнему лежала на игломете.
– Тебя прислал Калеб? Велел мне услужить?
– Для услуг в этом доме есть другие женщины. Я здесь по своей воле, – негромко промолвила Зарайя. Помолчав, она заговорила снова: – Шатшар ударил тебя хвостом, сломал кости, и они проткнули то, что внутри человека. С такими ранами не живут. Я думала, если ты очнешься, тебя нужно ободрить и утешить, ибо смерть в одиночестве нелегка. Но Калеб, твой мужчина, сказал, что ты не умрешь.
Твой мужчина… Ее голос прозвучал чуть громче на этих словах, и Дайана поняла, что беспокоиться ей больше не нужно. Она всмотрелась в лицо женщины. Красота Зарайи словно бы поблекла – тени под глазами, запавшие щеки и сухие губы, бледная кожа, морщинки у переносицы… Но и сейчас она не казалась старой. Не сомкнувшая глаз, наверняка голодная и утомленная, но не старая.
– Ты сидишь со мной всю ночь? – спросила Дайана.
– И минувший день, – раздалось в ответ. – Ты была без духа жизни, и твой мужчина отнес тебя наверх. Потом спустился другой небесный человек, тот, что всегда улыбается, огромный, как буа. Он оставил тебя на ложе и сказал, что твоего мужчину лечат. С этого времени я здесь.
– Ты устала.
– Устала. Но не больше, чем в те дни, когда появились мои сыновья и дочь.
– Много ли у тебя детей? – Сев в постели, Дайана обхватила руками голые колени. – И где они теперь?
– Я живу долго, многое видела и успела родить дочь и двух сыновей, – промолвила Зарайя. – Дочь ушла к вождю Уан Бо, сыновья погибли в одном из первых сражений Поры Заката. У них не осталось потомков.
– Живешь долго… – повторила Дайана. – Как долго?
– Я видела солнце больше двухсот раз – может быть, двести двадцать или двести тридцать. А ты?
Дайана вздохнула и крепче обняла колени. Метаморфоза, случившаяся с нею в этом странствии, была огромной, и мнилось, ничто не в силах ее смутить. Но когда она думала про свои годы и ничтожный опыт, чувство неуверенности возвращалось снова, терзая душу. Бозон Творец! Великие Галактики! В сравнении с жизнью Зарайи, с жизнью Аригато Оэ или Десмонда ее жизнь была такой недолгой, такой крохотной! Жизнь покинувшей кокон бабочки, едва научившейся летать! Стиснув зубы, она сказала себе, что это пройдет. Биореверсия, как и таинственный энзим в крови боргов, даровали века и века, но ни один долгожитель не остается вечно юным. Воспрянув при этой мысли, Дайана произнесла:
– Шестнадцать… скоро мне будет шестнадцать.
Зарайя вздрогнула, ее глаза округлились. Кажется, она была поражена.
– Но ты – не дитя! Ты выглядишь как женщина! Или у вас на небесах годы более долгие, чем наши?
– Нет, примерно такие же. Мы раньше взрослеем. – Соскользнув с постели, Дайана принялась натягивать комбинезон. Потом спросила: – Где мой мужчина? Почему он не пришел сказать, что свет в его глазах стал ярким?
Казалось, Зарайя ее не слышит. Она глядела на девушку со странным выражением и, покачивая головой, сплетала и расплетала пальцы. Голос ее был тих, слова неотчетливы, но Дайане удалось их разобрать:
– Шестнадцать! Ты могла быть дочерью дочери любого из моих потомков… Тебя бы спрятали в Пещерах как драгоценность, которой нет дороже… Ты пережила бы Пору Заката, родила детей и увидела на улицах гнезда молодых мужчин и женщин… увидела бы, как играют малыши… я еще помню их смех и голоса… Помню! – Зарайя стиснула виски ладонями. Потом, уронив руки, промолвила: – Но этого не будет. Ты не наша. Ты и твой мужчина покинете Парао Ульфи, вернетесь в свой мир и умрете под другими небесами. Так быть-есть!
– У каждого своя судьба, – сказала Дайана. – Свою я знаю, а что случится с тобой?
– Если бы я понесла дитя от твоего мужчины, то осталась в Пещерах. Но мы, кажется, слишком разные… птицы кинха не брачуются с птицами кадан… – Зарайя встряхнула гривой темных волос. – Значит, я умру, когда наступят Дни Безумия. Может быть, твой мужчина окажет милость и убьет меня быстро и безболезненно… или это сделает Дерам, мой отец.
Дайане вдруг стало страшно. Не глядя на Зарайю, она быстро покинула комнату и, добравшись до лестницы, поднялась на второй этаж. В лаборатории находился только Аригато Оэ. Она спросила, где Калеб, и дуайен экспедиции сообщил, что Охотник и Десмонд улетели на рассвете в горы, к месту захоронения боргов. Потом, устремив на Дайану суровый взор, принялся выговаривать за ее безрассудство, глупый риск и неподчинение приказу. Слушать она не стала; фыркнула, отвернулась и ушла в свой кабинет.
С высоты Яма напоминала трещину от удара гигантского молота, раздробившего седловину между горными пиками. В середине трещина расширялась, образуя каньон неправильной формы среди отвесных утесов; с запада, от морского берега, к нему подходила дорога, а на востоке стеной вставали скалы с множеством неглубоких пещер. В них гнездились кинха, птицы размером с крупного ворона, серые, с алым или багряным воротником на длинной гибкой шее. Они, похоже, не брезговали падалью, соревнуясь в поедании мертвой плоти с жуками, ящерицами и зубастыми мохнатыми тварями.
Калеб приземлил авиетку на дороге, там, где она обрывалась у самого края каньона. Летательный аппарат был вместительным, с салоном на шестерых пассажиров и грузовым отсеком, где ждали команды два универсальных робота. Охотник вылез наружу, Десмонд последовал за ним. Перед ними простирался котлован шириной в три тысячи шагов; кое-где виднелись свежие трупы или обглоданные хищниками тела, в других местах ровным плотным слоем лежали пожелтевшие черепа и кости. Запах стоял жуткий – воняло гниющей мертвечиной, птичьим пометом и испражнениями четвероногих любителей падали. Трупы под жарким солнцем разлагались быстро, но птицы и звери действовали еще быстрее: каньон был полон хруста костей, визга, рычания и недовольного клекота птиц.
Вдохнув смрадный воздух, Калеб бросил взгляд на ксенобиолога, но тот даже не поморщился. Повинуясь его команде, роботы покинули грузовой отсек, прочно встали на широкие лапы и устремились к центру котлована. Над запястьем Десмонда вспыхнул экран, поползли символы и цифры; вглядевшись в них, он сообщил, что глубина захоронения от тридцати до восьмидесяти метров, и на самом дне лежат скелеты трехтысячелетней давности. Потом довольно кивнул и зашагал следом за роботами. Кости трещали под его грузными шагами.
Калеб сбросил разрядник с плеча, взял под мышку и развернул плащ-хамелеон. Теперь казалось, что рядом с авиеткой маячит смутный сероватый призрак – видение, вполне подходящее для кладбища. Впрочем, можно ли было так назвать свалку трупов и костей?.. Ни могил, ни урн, ни склепов, ни памятников… Погост на Опеншо выглядел куда солиднее.
Посматривая на птиц, ящериц и мохнатых тварей, он двинулся за Десмондом. Тот уже выбрал место для бурения, велел роботам встать шагах в сорока друг от друга и, вскрыв ранцы на их спинах, убедился, что контейнеры для образцов присутствуют в должном количестве. Когда Калеб подошел к нему, ксенобиолог вытоптал площадку в костяной трухе и утвердился там, между грудой черепов и трупиком дохлой птицы.
– Приступим, – молвил он, и бурильные агрегаты роботов с хрустом вгрызлись в кости почивших. За сверлами из сверхпрочной керамики тянулись шланги для подачи проб; углубившись на метр, роботы заполнили желтоватым прахом первую пару контейнеров. Еще на метр и еще… Калеб следил за этой процедурой без особого интереса.
Птицы кинха, испуская пронзительные вопли, кружились над ними – не стая, но десятка полтора пернатых с острыми клювами длиною в палец. Приподняв ствол излучателя, Калеб перевел оружие в веерный режим. При нужде он мог спалить падальщиков двумя-тремя импульсами.
– Пробы берутся с разной глубины с шагом метр, – произнес Десмонд. – По времени это соответствует пятидесяти-семидесяти годам – разумеется, примерно. Мы как бы движемся в прошлое боргов, получая возможность исследовать кости тех, кто жил и умер в минувшие столетия. Вплоть до очень давних времен – три и даже четыре тысячи лет назад. Груда останков под нами – бесценный клад генетической информации.
Птица ринулась к Десмонду с явным намерением долбануть в макушку. Калеб сжег ее, затем послал вверх пару разрядов. Посыпались угольки и обгоревшие перья.
– Благодарю. Очень своевременно, хотя мой череп из прочного силура. – Губы Десмонда растянулись в улыбке. – Так вот, считают, что кости и зубы – хороший материал для получения ДНК и ряда других параметров организма. В тривиальных случаях этим и ограничивается генетический анализ, когда речь идет о проверке родственной связи между двумя индивидами. Но мы, физиологи Архивов, можем выяснить по скелетам усопших много больше, чем набор хромосом.
– Например? – спросил Калеб и сжег мохнатую тварь, что подбиралась к ксенобиологу.
– Скажем, состав крови и межклеточной жидкости, особенности гормонального баланса, продукцию тех или иных ферментов… Кстати, Охотник, очень любопытно наблюдать, когда вы стреляете! Луч словно вылетает из пустоты! Но вы уверены, что нужно так безжалостно расправляться с этими зверюшками?
– Уверен, – бросил Калеб. – У хищников, что питаются падалью, крепкие когти и мощные челюсти. Советую приглядеться.
– И правда, – сказал Десмонд после недолгого молчания. – Кажется, они берут нас в кольцо. Есть предложения?
– Да. Стой на месте и не двигайся. Можешь им поулыбаться.
Охотник принялся рассматривать мохнатых тварей. Величиной они были с некрупного пса или земного шакала, с короткими и очень толстыми лапами и нижней челюстью, что откидывалась, будто крышка чемодана. Зубы и клыки впечатляли – вероятно, они могли раздробить кости гораздо более крупного животного. Калеб не обманывался малыми размерами этих существ – в мире дикой природы небольшой вовсе не означало слабый; так, мангры Сервантеса населяли мелкие рептилии, более страшные, чем пустынный барс или горная кошка. Любой Охотник знал, что стайные хищники всегда опасны – опаснее, чем крупный зверь, ибо сила их в многочисленности. Стаи саблезубых крыс включали десятки особей, а рептилии, похожие на небольших кайманов, собирались сотнями и тысячами.
Его размышления прервал громкий рык – две твари, бросившись к роботу, вцепились в его нижние конечности. Калеб прикончил их, и тут в атаку пошла вся стая, тридцать или сорок трупоедов. Десмонд, обычно невозмутимый, завопил – боялся, что мохнатые перекусят шланги пробоподачи. Но подгонять Калеба не было нужды – он стрелял быстрее, чем двигались хищники. Вероятно, они не отличались умом – нападали со злобным упорством, пока он не перебил всю стаю.
Спокойствие вернулось к Десмонду. Он убедился, что контейнеры заполнены уже наполовину, и произнес:
– Должен заметить, Охотник, что гормональный спектр – очень важный показатель. Особенно те составляющие, что секретирует гипофиз… Мы полагаем, что среди них есть вещество, напрямую связанное с долголетием местных автохтонов. Такова наша гипотеза, и доктор Аригато надеется, что скоро мы ее докажем.
Калеб, невидимый под своим плащом, пожал плечами без всякого энтузиазма.
– Да, он говорил мне об этом. Энзим, фермент, фактор Х… то, что есть у боргов и чего нет у нас.
– Именно! Теперь нам нужно проследить динамику фактора Х в зависимости от пола и возраста особей. Кажется, его больше у женщин и в старшей возрастной категории… – Десмонд задумчиво уставился на птиц, круживших в небе. – Но существует еще один вопрос: как изменялся этот фактор за длительный период времени?.. Если вспомнить о долголетии боргов, необходимы данные за тысячи лет, сведения о нескольких десятках поколений. И мы получим их, изучив образцы с этого кладбища… Понимаете, Охотник?
– Понимаю, – ответил Калеб, приподняв излучатель. Разделавшись с парой мохнатых тварей, он поинтересовался: – Думаешь, в прошлом этого фермента было меньше или больше? Но с чего бы? Мы, люди Великих Галактик, не меняемся уже миллионы лет. Разве у боргов должно быть иначе?
Читать бесплатно другие книги:
