Дальше самых далеких звезд Ахманов Михаил
Сфера опускалась медленно. Слишком медленно, решил брат Хакко.
– Поторопись! – каркнул он.
– Но агрегат надо спускать с осторожностью, и это займет почти сутки. А на синтез ядов понадобится два стандартных месяца.
– Не пытайся меня обмануть, упрямая тварь! Это планетарный синтезатор! С огромной производительностью!
– Но не бесконечной, – возразил Людвиг. – Вы требуете миллионы тонн, святой отец. Четыре компонента: циклофетан, картап, радуга смерти и вирус троянской чумы… четыре миллиона тонн… Или нужно больше? В этом случае срок увеличится, так как…
– Умолкни, – велел адепт. – Четыре миллиона тонн… Я погорячился, хватит одного циклофетана, двести тысяч тонн и не более того. Кажется, в активной фазе он взаимодействует с азотом воздуха, увеличивая многократно свой объем… что-то вроде цепной реакции… Я не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, – отозвался Людвиг. – Двести тысяч тонн циклофетана достаточно, чтобы убить все живое на планете – от растений до высших организмов. Этот яд и правда распадается за две декады… Если Дайана и Калеб не погибнут, они окажутся в мертвом мире. Ни травы и деревьев, ни животных, ни даже микрофлоры… Вы этого хотите, святой отец? Этого?
Сфера остановилась, фиолетовое сияние погасло.
Брат Хакко в ярости стиснул зубы, потом прошипел:
– Вниз, упрямый ублюдок! Веди ее вниз!
– Я н-не м-моогу это сдела-аать! – Голос Людвига сорвался. – Н-не м-моогу!
– Тогда он умрет! Он умрет столько раз, сколько я пожелаю! – Брат Хакко с силой потянул цепочку, кожа на шее капитана лопнула, хлынула кровь, и его лицо начало синеть. – Он умрет, и это будет твоя вина! Как на Шамбале… они тоже не желали покориться, и что?.. Чего они добились?.. Я знаю, ты помнишь, помнишь!
Людвиг завизжал – отчаянно, пронзительно. Визг его сливался с хрипами капитана.
Все же придется его умертвить, решил адепт. Убить и сунуть в реаниматор… только быстро…
Он протянул нить к сознанию капитана – тело Ковальского оставалось неподвижным, но разум корчился в агонии. Брат Хакко с холодной яростью следил, как угасает мозг, как сердце бьется все реже и реже, как сжимаются лишенные воздуха легкие и трепещут в конвульсиях мышцы. Момент беспамятства был близок. Священник ощущал его приближение так ясно, словно смерть держала его за руку.
Вокруг синтезатора вновь вспыхнул фиолетовый ореол.
– Н-не надо… – пролепетал Людвиг. – Н-не надо, умм-моляю…
Сердце Ковальского стукнуло в последний раз и замерло. В тот же миг брату Хакко показалось, что и с ним происходит нечто подобное. Воздух как бы сгустился и застрял в гортани, тьма заволокла глаза, ноги ослабели, и он уже не слышал воплей Людвига – только шум крови, перерастающий в набатный грохот. Захрипев, он откинул голову назад и выпустил из рук цепочку. В эти предсмертные секунды явилось ему видение: низкое хмурое небо, башня на скале, что нависала над морем, и окружавший ее лес. Ветви корявых низкорослых сосен скрещивались и переплетались, врастали в соседние стволы, держась друг за друга с такой непреклонной решимостью, что зимние бури не могли повалить ни единого дерева. В лесу ярился и свистел холодный ветер, и свирепые порывы, коснувшись брата Хакко, уносили вместе с сухими иглами часть его жизни и души. Частицу за частицей, частицу за частицей…
Он еще успел подумать: «Дикарь… проклятый дикарь… достал… все-таки достал…»
Колени адепта подогнулись, и он рухнул на палубу рядом с капитаном. Два человека лежали голова к голове, из шеи Ковальского хлестала кровь, и брат Хакко словно бы приник губами к кровавой лужице.
Они спустились к подножию лестницы на двух гравиплатформах, установили их на прочном грунте под скалой, и Калеб завел на платформы тяжелые машины. Краулеры были расконсервированы, приведены в полную готовность, но так и не пригодились экспедиции – за неимением крупных грузов, статуй или технических конструкций. С Борга они увозили только записи и биологический материал.
Близился вечер. Солнце висело над горизонтом, но маленький диск по-прежнему ослеплял – его лучи падали на воду и земную твердь будто огненные стрелы. Поднимаясь к дому на платформе, Калеб щурился, озирал с надеждой небеса, но в их сияющих глубинах не было ничего, кроме редких облаков. Море в этот день тоже казалось пустынным – ни рыбачьих лодок, ни птиц, парящих над волнами.
У края утеса маячили боевые роботы. Башнеподобные головы часовых повернулись, приподнялись разрядники над плечами, сверкнули кристаллические зрачки, дрогнули антенны, отслеживая движение платформ. Ничего угрожающего… Глаза стражей потухли.
Калеб спрыгнул на землю, протянул руки к Дайане. Выключив компенсаторы тяготения, они опустили платформы у входной арки. Из дома доносились негромкое постукивание и шелест – роботы продолжали перетаскивать груз.
– Больше пяти часов, как он улетел, – промолвил Калеб, всматриваясь в небо. – Подъем на орбиту и стыковка – пятьдесят минут… От Людвига – ничего… Хотел бы я знать, что там происходит!
Дайана молча обняла его. Он вдохнул запах ее волос, прижался губами к ложбинке над ключицей и почувствовал, как отлетают тревоги. Блеск ее глаз, локон, скользнувший по его щеке, нежная ласка пальцев… Мог ли он думать о чем-то еще?.. Корабль, их экспедиция, даже Земля, Авалон и все Великие Галактики удалились в бесконечность и не имели значения. Она была здесь, рядом. Она дарила ему уверенность и силу. Ее магическая власть была не меньше, чем у провидца Вастара, – она ведь тоже заглянула в будущее.
«Я сидела в саду, и наши дети играли у моих ног. Мальчик и девочка…» – вспомнил Калеб. Этот сад и эти малыши ждали их где-то на перекате времен, там, где прежняя жизнь сменится новой, – в день, когда они будут не просто мужчиной и женщиной, а отцом и матерью. Но что бы ни случилось в этом грядущем, думал Калеб, сын Рагнара, один перекат мы уже одолели. Мы вместе! И никакие злые чары не заставят нас расстаться!
Дайана вздрогнула в его объятиях и запрокинула голову. Он проследил ее взгляд – в небе, в зените аметистового купола, что-то сверкало, неторопливо и плавно приближаясь к земле. Крохотная серебряная стрелка мчалась к ним, росла с каждой секундой, но они не слышали ни грохота, ни свиста рассекаемого воздуха – над этим посланцем небес тяготение не было властно. Миг, другой, и стрелка превратилась в конусовидный аппарат, круживший в вышине между горами и морем; затем Людвиг нащупал локатором дом на скале с тысячей ступеней и стал опускать аппарат, словно невесомую пушинку.
– Катер, – произнесла Дайана без всякого удивления.
– Катер, – согласился Калеб. – Клянусь Седьмым Пеклом! Катер!
– А ты не верил в мои сны! Ты сказал, что они сотканы лишь из наших надежд и мечтаний!
Они переглянулись. На губах Дайаны расцвела улыбка, и Калеб улыбнулся ей в ответ. Они стояли, не размыкая объятий, смотрели на серебристый аппарат, но мысли их были далеко, дальше самых далеких звезд – там, где у стен их дома шелестели деревья.
Я сидела в саду, и наши дети играли у моих ног…
Разве надежды и мечты не творят будущее?
Эпилог
Авалон
– Они возвращаются! Возвращаются, сьон Хранитель!
Джангер Тали, ночной секретарь, ворвался в кабинет Сеймура Тья словно порыв осенней бури – казалось, даже затрепетали огоньки в старинных лампионах. Хранитель не поощрял столь бурного проявления чувств, однако новость взволновала и его. Отложив документы, он уставился на секретаря немигающим взглядом:
– Докладывайте, друг мой. Спокойнее и без крика. Откуда пришло послание?
– Из Магеллановых Облаков, сьон, с границы галактики. Через пару дней они будут на Авалоне. И доктор Аригато сообщает… он сообщает…
Тали задохнулся от нахлынувших эмоций. Хранитель терпеливо ждал, поглаживая висевший на груди медальон в форме раскрытой книги. Мерные неторопливые движения помогали успокоиться.
– Доктор Аригато сообщает об успехе экспедиции, – наконец выдавил Джангер Тали. – Они сделали открытие… какое-то важное открытие. Подробностей в депеше нет, но это нечто эпохальное!
– Разумеется, нет, – кивнул Сеймур Тья. – А чего нет, того любопытные не перехватят. Как вы сказали?.. Будут через пару дней?.. Тогда и узнаем. – Он побарабанил пальцами по столу. – Но у этой нашей миссии была определенная задача, касавшаяся автохтонов. Я говорю об акции спасения… спасения жизни на вымирающей планете… Что сообщается на сей счет?
– Как показали исследования, прежняя трактовка неверна, – произнес секретарь. – По мнению доктора Аригато и его ассистентов, на Борге идет циклический процесс смены поколений, связанный с физиологией туземцев. Процесс весьма драматичный и удивительный с точки зрения наших моральных норм, однако не требующий вмешательства извне. Более того, подобный акт очень нежелателен. – Сделав паузу, Тали добавил: – Эта часть послания весьма обширна. Краткий, но содержательный отчет.
– Хорошо. Перешлите его мне, я ознакомлюсь. – Хранитель откинулся на спинку кресла, обтянутого кожей удава с Пьяной Топи, и прикрыл глаза. – Что-то еще, Джангер?
– Да, сьон. К посланию приложен документ, подписанный доктором Аригато Оэ и капитаном Ковальским – свидетельство о смерти брата Хакко с Полярной. Он…
Сеймур Тья подскочил в своем кресле, его глаза распахнулись.
– Его убили борги? – встревоженно произнес он. – Или это сделал Охотник? У них случилась какая-то ссора?
– Нет, сьон Хранитель. Ни Охотник, ни другие члены экипажа, ни местные жители к этому непричастны. Смерть произошла из-за естественных обстоятельств – обширного кровоизлияния, разрушившего мозговые ткани. В этот момент брат Хакко был в одиночестве и, вероятно, занимался какими-то ментальными экспериментами. Это произошло на Борге, в полевом лагере. Тело подняли на корабль и заморозили в гибернаторе.
– Значит, труп можно предъявить Монастырям, – пробормотал Хранитель, успокаиваясь. – Пусть разбираются… Я всегда считал, что их адепты – опасная и не очень жизнеспособная мутация… Джангер, друг мой, полюбопытствуйте – кто-нибудь из экзорцистов проходил реверсию и как чувствовал себя потом? Успешная реверсия – признак психического здоровья… – Он на секунду задумался, потом сказал: – Я хочу получить эту информацию следующей ночью. Успеете?
– Вполне. Будет сделано, сьон.
– Остальные члены экспедиции здоровы?
– Никаких нареканий, сьон Хранитель.
– Хорошо.
Сеймур Тья помахал рукой, и секретарь, верно истолковав этот жест, удалился. Вскоре его маленькая фигурка возникла над пультом связи, он сообщил, что депеша доктора Аригато Оэ переслана, и вслед за этим на экране вспыхнули ровные строчки.
Несколько минут Хранитель вчитывался в текст, поглаживая упругий подлокотник из кожи удава, затем произнес:
– Удивительно! Раса, которая гибнет, чтобы расчистить путь новым поколениям… И делает это, как я понимаю, с достоинством! Делает все, чтобы жизнь вновь возродилась! Отважные люди эти борги… Ибо есть ли большая смелость, чем видеть смерть близких и гибель мира и принимать это как должное…
Он смолк и некоторое время сидел в кресле, беззвучно шевеля губами. Но вскоре его негромкий голос вновь нарушил тишину.
– Трагедия? Да, безусловно. Сказано древним философом: Вселенная была бы гораздо лучше, если бы ее делали по моему проекту… Думаю, в такой Вселенной не нашлось бы места для гибели целого племени, целой расы. Но хорошо ли это? Не лишились бы люди тяги к обновлению? И не лучше ли, чтобы мир был таким, каков он есть?.. Со всеми его трагедиями и драмами?..
В дальней дали, дальше самых далеких звезд, у дома, сложенного из белого камня, стояла женщина. Рядом с входной аркой лежали тела, одни скорчившись, другие – раскинув руки, подняв к небу невидящие глаза или уткнувшись лицом в землю. Позы были разные, но в телах всех мертвецов торчали крохотные алые стрелки. Они умерли быстро. Быстро и безболезненно.
Дом воздвигли на утесе, и вниз, к дороге и морскому берегу, вела лестница с тысячей ступеней. Отсюда, с высоты, был виден город, раскинувшийся между морем и крутыми склонами горного хребта. Женщина вслушивалась в далекие крики, в многоголосый стон, что поднимался над городом, в топот тысяч ног, свирепый рев и гулкий грохот бронзовых щитов. Лицо ее было спокойным.
Она стояла, выпрямившись и развернув плечи, так что длинные темные волосы падали до середины бедра. Тело ее укрывала праздничная одежда, синяя туника до пят, расшитая серебром – серебряные волны бежали бесконечной чередой по вороту, оплечью и подолу. В ее руке поблескивал маленький металлический предмет.
Стоять было трудно – подступающее безумие кружило голову, застилало тьмой глаза. Она бросила последний взгляд на небо и море, повернулась, осмотрела убитых и сделала прощальный жест. Губы ее дрогнули, раздался тихий шепот: «Пока в этом мире сияют солнце и звезды…» Затем она приподняла край туники, выставив из-под нее колено.
И нажала на спуск.