Кровь королей Цормудян Сурен
– Нашли что-нибудь? – спросил у свирепого лорда Глендауэр.
– Обыскали трижды – нет треклятой бумаги, – прорычал Эродин.
– Что ж, поглядим, что нам покажет возведенный.
Барон шагнул в дверь, прочие вошли следом.
Выглядели покои удручающе. Вещи разбросаны повсюду, мебель частью поломана. Неувядающий кабрийский эдельвейс, что некогда подарила Вэйлорду принцесса, валяется на полу растоптанный.
– Ну и где твой тайник? – Глендауэр уставился на Вэйлорда.
Если по дороге из подземелья у бывшего десницы и было какое-то подобие замысла, то теперь, видя не четверых, а семерых противников, он совершенно не знал, как быть.
«Что ж, волчья душа, если нет новых мыслей, делай, что решил раньше…»
– Вон там. Слева от окна камень чуть темней других.
– И как открыть?
– Развяжите руки, и я…
– Так объясняй, возведенный. Без рук.
Вэйлорд вздохнул и вдруг услышал знакомое треньканье за окном.
– Это еще что? – нахмурился и без того хмурый лорд-молниеносец.
– Тринадцатый, – скривился Глендауэр, – этот калека Гильом Блэйд опять сидит в саду и бренчит на своей лютне.
– Палач? – удивился Тандервойс.
– Именно. Только его нам и не хватало.
– А в чем дело? – спросил капитан гвардии молниеносных.
– Окно, – объяснил барон, – выходит в сад. А нам лишние уши ни к чему.
«Значит, Блэйд не с ними», – промелькнуло в голове у Вэйлорда.
– Так зачем молотить языком попусту? – заговорил он чуть громче, чем прежде. – Развяжите руки, и я открою тайник без лишних слов.
– Не ори, возведенный! – прошипел Глендауэр.
Нэй тихо засмеялся.
– Что веселишься, чернь? – бросил Тандервойс.
– Да смешные вы. Стоите тут такие напыщенные. Гордитесь, что целое королевство захватили. А сами боитесь одного простолюдина со связанными руками. А теперь еще и калеку, который может мучить разве что лютню.
Тандервойс резко схватил Вэйлорда за горло.
– А так, червяк? Так тоже смешно?
Лорд-молниеносец возвышался над бывшим десницей короля, и его глаза сулили скорую расправу. Но Вэйлорд понимал, что сейчас его не убьют. А вот то, что Тандервойс такой вспыльчивый, это хорошо. Главное, не перестараться.
– Не… не смешно… – прохрипел Нэйрос, – верю… ты герой… Тандер… Великий подвиг… связанного душить…
– Эродин, прекрати, – тихо сказал Глендауэр.
Тандервойс не обратил внимания.
– Держи рот на запоре, смерд, – рычал он, продолжая сжимать.
– О… да… я смерд… А ты… благородный… лорд… Только… только… что благородного… в паршивом клятвопреступнике?!
Лицо Тандервойса перекосилось от ярости, и лязгнувший в ножнах стальной клинок приблизился к устам пленника.
– Я тебе сейчас язык отрежу!
Глендауэр схватил Эродина за руку.
– Лорд Тандервойс! Я требую, чтобы вы прекратили немедленно!
Молниеносец с явной неохотой разжал пальцы, и Вэйлорд рухнул на пол, судорожно пытаясь отдышаться.
– На два слова, – кинул барон тайных дел и вывел лорда за дверь. – Послушай, Эродин, как только Вэйлорд все выложит, он твой, и делай с ним что пожелаешь. Но до тех пор – не смей. Ты понял меня?!
– Да его за такие слова!..
– Слова – это всего лишь слова! И он ответит за каждое сполна! Но позже! А теперь уходи!
– Что? – изумился Тандервойс.
Глендауэр огляделся и приблизился к лорду на шаг.
– Послушай, я хочу, чтобы ты вышел в сад и занял Гильома Блэйда беседой. А еще лучше – найди предлог увести его оттуда. Лишь бы он ничего не слышал. А если уже услышал, постарайся выяснить, что именно.
– Хочешь держать меня подальше от возведенного?!
– И это тоже! Ты разве не слышал, что я сейчас сказал?
Тандервойс уставился куда-то в сторону, злобно сопя и раздувая ноздри. Затем повернулся к двери.
– Чедрик, Говер, за мной!
И решительно зашагал прочь.
Вэйлорд корчился на полу, но заметил, что от троих избавиться удалось. Теперь еще кое-что… Он принялся ворочать во рту языком. В горле и так невыносимо саднило, поэтому рвотные позывы он сумел вызвать без труда. Правда, рвать особо было нечем. Он давно не ел. Но все же враги должны были увидеть, насколько ему плохо.
Получилось. Возможно даже, Вэйлорд перестарался. Ему действительно стало плохо.
– Проклятье! – Глендауэр вернулся в покои. – Что с ним?
– Задыхается, похоже, барон, – ответил один из латников.
– Этого еще не хватало. Тринадцатый, он не может задыхаться потише? Развяжите. Пусть потрет шею, это поможет.
«Да-да, это поможет. Развяжите мне руки».
Вэйлорда освободили от пут, и он принялся растирать шею, жадно глотая воздух.
– Полегчало? – усмехнулся Глендауэр, убедившись, что пленник все же не умрет.
Нэйрос быстро закивал и поднялся на ноги.
– Тогда открывай свой тайник, да поскорее.
Тайник у Вэйлорда действительно имелся. В конце концов, так было заведено у всех лордов. А Нэйросу, бывшему простолюдину из волчьего народа, возведенному в лорды и оттого не пользовавшемуся любовью знатных особ, тайник был необходим. Хранил он там деньги, важные бумаги. К примеру, написанную рукой Хлодвига грамоту о даровании ему титула. А еще – письмо от женщины, которую он безумно любил и которая любила его… Когда-то он часто перечитывал его, вспоминая о счастливых мгновениях. Но годы притупили чувства, как вода делает камень гладким…
Однако свитка, что так был нужен барону тайных дел, в тайнике не было никогда. Но было кое-что иное…
Открыть тайник и правда было непростым делом. Даже для Вэйлорда. Уж очень давно он им не пользовался. Покряхтев, он все же провернул камень.
– Ну же, – не терпелось Рональду.
Из тайника выкатился свиток и упал на пол. Вэйлорд склонился.
– Посветите, – тихо попросил пленник.
Латники с факелами шагнули ближе.
– Вот она, – сказал Вэйлорд и тут же поднялся…
– Да, помню тот турнир, – проскрипел сир Гильом Блэйд, стараясь, несмотря на хромоту, поспевать за лордом Тандервойсом. – Вот только запамятовал, по какому случаю он проводился. Давно это было. Если не ошибаюсь, года за два до войны.
– Какая-то годовщина коронации Дэсмонда Третьего, – проворчал Эродин.
– Да-да, верно-верно. – Королевский палач кивнул и поморщился: от кивка в обожженной шее стрельнула боль. – Но вас, милорд, помню хорошо. Вы же стали победителем турнира.
– В поединке на копьях, – уточнил Тандервойс.
– Разумеется. Не пристало лордам с лучниками состязаться. Трусливые воины поражают врага на расстоянии. Будто сейчас вижу, как вы выбили из седла победителя предыдущего турнира, сира Рубрука Ариависта. Боги, сколько он пролетел! Еще у него от удара забрало открылось. Каждый раз смех пробирает, как вспомню его образину.
– Напыщенный щеголь получил по заслугам.
После того как в беседку явился Тандервойс и пожаловался на бессонницу, королевский палач легко принял приглашение отправиться в покои лорда перекрещенных молний. Особенно когда Эродин упомянул о торнайском вине: мех Блэйда был давно пуст. Теперь они шли через сад в сторону гостевых покоев.
Тандервойс едва слышал, что говорит изуродованный пламенем Блэйд, чья лютня бренчала, ударяясь о прихрамывающую ногу. Внутри у лорда кипела злоба. Ничтожный Вэйлорд изрядно вывел его из себя. Эродин не был склонен прощать подобные дерзости и более знатным особам, а уж терпеть насмешки и оскорбления от простолюдина, возомнившего себя невесть кем по глупости Хлодвига…
Более того, Тандервойс позволил помыкать собой Глендауэру. Серого барона недолюбливали. Уж такова была должность заведующего тайными делами королевства. Но любой лорд заискивал перед ним: мало ли какой донос настрочит злопыхатель в ведомство барона. А теперь Глендауэр отдавал ему распоряжения, как какому-то мальчишке-подмастерью. Глендауэр, который ни разу не бывал в бою, не искал себе славы на турнирах, не знал войны. И этот хлыщ помешал Тандервойсу наказать зарвавшегося смерда.
Эродин едва сдерживался, чтобы не сорвать гнев на Блэйде, который бесил его скрипучим голосом, хромотой и уродством. И бренчащей лютней в придачу. От воспоминания, как он выбил Рубрука Ариависта из седла, ему даже не полегчало. Теперь он злился на Ариависта за то, что тот всего лишь ушибся задом, а не свернул себе шею.
– Что же привело досточтимого лорда после стольких лет в наш городок? – продолжал бормотать палач.
– Течение в океане Предела сменилось. Есть дела государственной важности.
– Ясно. Стало быть, мерзкие колдуны снова зашевелились в своем змеином гнезде. А что до бессонницы, так мой вам совет: перед сном выпейте чашу теплого белого вина, а ноги в ледяной воде ополосните. Уснете как младенец. Мне-то не помогает. Ожоги ноют. Особливо когда луна полная. Хорошо, что в такие ночи мне компанию, помимо вина, лорд Вэйлорд составляет. С ним занятно поболтать. Это, кстати, он вместе с королем Хлодвигом вытащил меня из огненного ада. Ранами, которые мучают меня вот уж восемнадцать лет, я обязан черному лорду. Что-то не видно его в последние дни. Знать, тоже озабочен, что течение сменилось.
«Проклятье! Если этот хрыч еще раз упомянет мерзкого волка, я за себя не ручаюсь!»
Зубы Тандервойса скрипнули, а рука стиснула рукоять меча.
Впереди послышались голоса. Сир Блэйд умолк. Лорд-молниеносец прислушался. Говорили не таясь. Язык был не гринвельдский! Через несколько шагов голоса стали отчетливее, и лорд узнал мерзкую для его уха речь. Нет, он не понимал, что говорят мужчины (их было двое или трое). Но он хорошо помнил, кто так говорит. Сей язык заставил его запомнить на всю жизнь зимний поход, окончившийся сокрушительным поражением на льду Черного озера, и последующий плен… В паре десятков шагов от него говорили скифарии.
Желваки заиграли на скулах лорда, и глаза налились кровью, хоть в ночи этого никто и не увидел. Он люто ненавидел варварский народ, не пожелавший покориться восемнадцать лет назад, да еще и ответивший так, что иные участники похода не оправились до сих пор. Все мысли о вшивом волке сдуло шквалом ураганного ветра…
Первое, что почувствовал барон Глендауэр, это изумление. Не боль, не страх – изумление. Что произошло? Вэйлорд резко встал, подняв свиток. И… что-то пронзило плоть под подбородком и пригвоздило язык к нёбу. Рот быстро заполняла соленая кровь, мешавшая вскрикнуть…
Два криса [1]из крепчайшей мамонтовой кости. Древнее оружие жителей Волчьего мыса. Вэйлорд хранил их. Зачем? Старинный обычай его племени. Когда мамонты на континенте исчезли, костяное оружие постепенно превратилось в семейные реликвии. Преимуществом мамонтовой кости было то, что она не выдавала себя звоном и лязгом, как сталь…
Доля мгновения понадобилась, чтобы вогнать один крис в Глендауэра, а другим проткнуть насквозь шею одного из латников. Теперь не мешкать, не дать оставшимся латникам опомниться. Следующая доля мгновения, и ребро ладони пленника врезалось в кадык еще одного латника с такой силой, что Вэйлорду показалось, будто он коснулся шейных позвонков. Одновременно другая рука зажала рот последнего солдата… Нельзя, чтобы кто-нибудь пикнул! Теперь рука, сломавшая кадык, вывернула руку третьего латника, завладев его ножом. Собственная рука, зажимающая рот врага, мешала Вэйлорду перерезать тому глотку. И тогда он вогнал нож в глаз латника по самую рукоять.
Человек с перебитым кадыком корчился на полу, пытаясь порвать ворот рубахи под кольчугой. Его мучения напоминали агонию выброшенной на сушу рыбы. Нэйрос схватил один из выроненных факелов и воткнул его горящий конец задыхающемуся в рот. Подняв другой факел, Вэйлорд склонился над единственным, кто еще оставался жив, – над Глендауэром. Лежавший на полу барон дрожащими руками пытался ухватить костяную рукоять криса. Но судороги и ужас не давали ему это сделать. Глаза, полные животного страха, не мигая смотрели на возведенного, словно то был сам тринадцатый.
Вэйлорд придвинул к себе глиняную урну и поставил в нее факел. Затем обхватил рукоять оружия, торчавшего из головы Рональда.
– Ну что, серая крыса, скучал небось? – оскалился Нэйрос. – Я – волк, и в моих жилах течет кровь волчьего народа. Я потомок самих Вэйло и Феролина. А еще я лорд Нэйрос Вэйлорд. Десница короля Хлодвига! Вы убили короля. Но, как видишь, его правая рука еще способна карать изменников.
Сказав это, десница ударил другой ладонью по кулаку, сжимавшему рукоять. Костяное острие пронзило нёбо Глендауэра и, добравшись до содержимого черепа, отправило барона в царство мертвых.
Глава 4
Падающая звезда и свобода
Из духоты покоев Инара вышла на террасу. В этот час они обычно расставались. Она и заморский принц медленно отступали в противоположные стороны, не отрывая друг от друга полных страсти и нежности взглядов. Потом она уходила в покои, а он спускался с верхушки башни. А еще позже оба долго не могли уснуть, мечтая, что когда-нибудь между ними не будет пропасти и они смогут соприкоснуться. И предвкушая следующую встречу, ведь минувшая, казалось, была так скоротечна, хоть и длилась долгие часы.
Третью ночь Леона не было в столице. Но только сегодня невыносимая тоска и боль заставили ее выйти на террасу, где совсем недавно она позволяла принцу любоваться собой. Этой ночью она возлегла с его божественным величеством. Ее готовили к этому несколько лет. Ее учили. Внушали, что это не только долг, но и величайшая честь. И она покорно следовала уготованной судьбе. Еще одну луну назад Инара не подозревала, что будет желать иного.
В честь прибытия в Эль-Тассир высоких гостей, посланников мира из Пегасии – наследного принца Леона со спутниками, – был устроен роскошный пир.
Наложнице императора было любопытно посмотреть на иноземцев с Севера. И любопытство было единственным чувством. Она даже не могла угадать, кто из четырех пегасийцев принц. Поначалу приняла за него полноватого мужчину с рыжими волосами. Он выглядел богаче других, в его одеждах блестело золото. Но то был лишь один из спутников Леона, Уильям Мортигорн. Быть может, принц вон тот, высокий, самый зрелый из четырех, суровый воин с темно-каштановыми волосами? Нет, это рыцарь и охранитель Леона Харольд Нордвуд. Совсем юный Кристан Брекенридж на принца был совсем не похож: слишком уж растерянным он выглядел. Четвертый же, с темными кудрями и пронзительными черными глазами, казался уставшим и раздраженным. Даже когда выходил к подножию императорского престола, имевшего вид ступенчатой пирамиды, и преподносил Шерегешу меч как знак дружбы и мира… А потом он увидел ее. И еще не раз принц смотрел на Инару. Он старался делать это тайком, но она чувствовала его взгляд. И с каждым разом ей все больше казалось, будто не взгляд его касается шелков, а руки скользят под шелками, лаская тело.
Инара не могла прогнать из мыслей его молодое, покрытое юношеским пушком, но уже мужественное лицо. Она не понимала, что с ней. И там, в загородной императорской резиденции, когда Леон стал биться с одним из пленников, она испугалась за принца не на шутку. Почему?
Не сразу она догадалась, что в ее сердце поселилась любовь. Не долг и преклонение, что взращивали в будущей наложнице богоподобного императора. Нет. То было чувство, над которым не властен никто и которое, стоит ему появиться, само властвует безраздельно. И поняла Инара, что сердце ее теперь бьется во имя этого чувства. И солнце встает на востоке и садится на западе только ради любви. И потому сегодня, когда Инара взошла на ложе императора, она была не той, кем ее воспитывали. Инара не видела ни долга, ни чести в том, чтобы отдаться властелину. Нескольких лет обучения будто не бывало. Инара точно позабыла, что должна ублажать императора.
Шерегеш овладел ею, причинив боль. Ее готовили к этому. Но ее не готовили к тому, что она будет мечтать отдать невинность кому-то другому. Далекому. Недосягаемому. И невыносимо желанному. Пусть бы эту боль доставил Леон. Может, и боль была бы тогда сладка. А если нет, он бы взял Инару на руки, крепко прижал к себе и утешил поцелуями и нежным шепотом.
Инара никогда не задумывалась, насколько несправедлив мир, пока не ощутила опустошающее душу отчаяние из-за непреодолимой пропасти между любящими сердцами.
Сквозь слезы она смотрела сейчас на звезды. Как грустно любоваться ими одной, без него. Сегодня и звезды казались одинокими.
Черное небо на миг перечеркнула яркая полоска. Инара подняла руку и провела пальцем по небу, там, где только что сверкнул след падающей звезды.
Чуть в стороне блеснула еще одна.
– Леон, где бы ты ни был сейчас, подними глаза и посмотри на то, что вижу я. Пусть наши взгляды встретятся среди мерцающих и падающих звезд. Пусть далеко-далеко, на этом небосклоне, мы будем вместе, уж если не можем быть вместе здесь, на Земле… Леон. Знай, что в помыслах своих я с тобой…
Император Тассирии ступал в своих сандалиях почти беззвучно. Просторная даже для тучного тела Шерегеша Двенадцатого белая туника с красными орнаментами слегка покачивалась с каждым шагом. Корона в виде золотого обруча с посеребренными зубами самых свирепых пеших драконов плотно прижимала к голове густой парик из волоса священного черного единорога.
За императором вошли два «безмолвных», держа перед грудью чуть наискось бирганы – мечи с двумя клинками и двуручной рукоятью между ними. Шерегеш слегка обернулся и поднял руку, дав знак, что дальше идти не следует, и воины встали у двери. Инара, печально наблюдающая за звездами, не сразу заметила, что в покоях появился сам богоподобный властелин империи. Когда он отдернул шелк, коим был занавешен выход на террасу, наложница вздрогнула и обернулась. Увидев, кто к ней явился, она тут же опустилась на колени и склонилась перед своим господином и хозяином всей Тассирии.
– Ваше божественное величество, смертная благодарит вас за эту честь.
Так должен был говорить любой низкорожденный, к которому приблизился владыка.
Император задумчиво смотрел на нее сверху вниз. Похоже, он хотел ей что-то сказать. Причем так много, что долго решал, с чего же начать.
– Отчего ты не спишь? – тихо спросил он.
– Простите, ваше божественное величество, но сон не приходит ко мне сегодня, – отозвалась наложница, не смея поднять взгляд.
– Вот как? И что же тревожит твой разум, не давая ему отдыха и сна? Может, ты наконец поняла, насколько неподобающей была твоя инициация?
В его голосе не было и тени гнева. Пугала сама мысль, что наложница могла не угодить повелителю.
– Ваше божественное величество, я… я не хотела…
Инара пыталась найти слова оправдания, но ум тонул в мыслях об одиноких звездах, в мечтах о Леоне.
– То, что ты не хотела, мы сумели заметить. – В голосе императора появилась нотка недовольства.
– Простите, владыка, я желала сказать иное. Боюсь, я недостаточно хороша для вас…
Шерегеш скривил лицо и закачал головой:
– Тебе, дитя, была уготована несказанная честь. Тебя с детства посвятили служению. Тебя обучали искусству, которое ты должна была нам показать. Но сколь велика была честь, оказанная тебе, столь же велико и наше разочарование…
– Ваше божественное величество, я…
– Ты смеешь перебивать нас?
– Нет, повелитель.
Она вздрогнула. Пугали не только его слова, но и то, как они произносились. Совершенно спокойно, обычным голосом. Император не рычал хищным львом, обуреваемым свирепой яростью, но был тих, как змея. А от жала змеи люди гибнут чаще, нежели от когтей льва.
– То-то же. Ты сегодня была в нашей постели. Ты не противилась. Но это было покорностью безжизненного тела. С равным успехом в нашу постель могли положить покойницу. Неужто ты думаешь, что потомка богов усладит соитие с трупом? Ты была нема, глуха, слепа и неподвижна. Твой дух, твои помыслы, твой взгляд, твои желания витали где-то далеко. Вне священных покоев твоего властелина.
– Мне, похоже, нездоровится, мой повелитель…
– В придачу ты смеешь нам лгать? – Шерегеш едва сдерживался, чтобы не закричать, но внешне оставался спокоен. – Или ты думаешь, мы не знаем истины? Ты думаешь, что потомку богов неведомо о твоем увлечении этим юнцом, наследником варварского костяного трона Пегасии?
Холод сковал тело Инары. Император говорил о Леоне. И он все знал. Что может быть хуже?
– Отвечай же нам. Говори как есть, без единой крупицы лжи. Ты и так низко пала, чтобы брать на себя смертный грех и пытаться обмануть своего властелина.
– Ваше божественное величество, – испуганно пролепетала Инара, – могу ли я смиренно молить вас о милости быть вами услышанной?
– Затем мы и пришли в твои покои. Говори же.
– Велико мое прегрешение, оно сродни измене. Но прошу вас не обращать свой гнев на юного принца. Он не пытался меня обольстить. Но стоит мне лишь вспомнить о нем, как душу заполняют печаль, пустота и холод, к которым примешиваются мечты, жар и трепет… Я люблю его, ваше божественное величество.
Наложница посмела поднять взгляд на императора.
Шерегеш нахмурился. Несколько мгновений он молча вглядывался в прекрасные глаза Инары.
– Ответь нам, смеет ли рабыня любить кого-то более, чем своего господина?
– Нет, владыка. Но я люблю принца иной любовью. Такую любовь поселяют в сердце сами боги, и с ней не в силах совладать простые смертные.
Она прижала руки к груди, по ее щекам потекли слеза, а голос стал дрожать.
– Простите, ваше божественное величество, но я люблю его! И мне легче принять смерть, нежели противиться любви!
– Поднимись, – вздохнул император.
Инара повиновалась. Шерегеша не смутило, что рабыня выше ростом, хотя она была босой, а богоподобный – в сандалиях с толстой подошвой.
– Пегасии нужен прочный мир с нашей империей. Тассирии он нужен не меньше. Сей благотворный союз способен принести нам и нашим потомкам великую пользу в грядущем. Ты понимаешь, что ты и твой Леон встали между двумя державами?
«Твой Леон»! От этих слов защемило в груди. И тут же сердце стали рвать на части отчаяние, оттого что он не ее, а она не его, и радость, оттого что все-таки он есть. Ее Леон…
– В мыслях моих не было стать помехой в государственных делах, ваше божественное величество…
– Хватит.
Пройдя мимо нее, Шерегеш вышел на террасу и устремил взор на звезды.
– Послушай, дитя, неужели ты думаешь, что особа королевской крови снизойдет до рабыни? Пусть он даже пылает чувствами, как тебе мнится. На что ты рассчитываешь? Что станешь его королевой?
– Ваше божественное величество, – она робко вышла на террасу, встав рядом, – разве может быть расчет там, где настоящая любовь?
– И чего же ты хочешь?
– Любить. Носить это чувство в сердце. Не более, мой повелитель.
Она поклонилась.
– И что же, ты даже не мечтаешь о свободе?
Император продолжал смотреть в небо. Инара была изумлена.
– Ваше божественное… величество… Разве смею я надеяться?..
– И все же, ты бы этого желала? Получи ты свободу, между вами с принцем варваров не останется ничего, кроме одежды.
– Если вашей милости будет угодно… Я даже не знаю, как благодарить ваше божественное величество за одну лишь мысль…
Шерегеш усмехнулся.
– Значит, просто любить тебе все же мало. Но как ты можешь нас отблагодарить? Все, чему тебя учили, пошло прахом этой ночью. Ты, конечно, послушно целуешь мне ноги. Растворяешь пред моим началом свое. Принимаешь меня и в чрево, и в уста. Но какая же мерзость видеть, что при этом твои мысли отделены от тела…
– Простите, повелитель, но я нисколько не…
Она тщательно искала слова, дабы не прогневать ненароком императора, который столь великодушно заговорил с рабыней о призрачной свободе.
– Ты сказала все, что нам было надобно услышать, – отмахнулся он. – Не стоит что-то еще объяснять, словно мы – неразумный младенец. Ты бесполезна. Учили и готовили тебя зря. Даже если ты исправишься, сегодняшнего разочарования нам не забыть. Тень этой ночи навсегда омрачит прелести твоего тела. А коль уж ты бесполезна, получишь свою свободу.
Инара засияла ярче мириад звезд на небе. Она упала на колени и склонила голову.
– Ваше божественное величество! Я…
– Довольно! – фыркнул Шерегеш. – Встань, глупая девчонка.
Она послушалась, но голову не поднимала. Инара прятала в ниспадающих волосах алый румянец щек и широкую улыбку.
Император устремил взор на вершину башни. На ту площадку под островерхим куполом, где стояло чучело лучника.
– Скажи-ка, – Шерегеш указал рукой, усыпанной перстнями, – это оттуда смотрел на тебя принц северных варваров?
– Да, мой повелитель.
Инара подошла к перилам террасы. Она взглянула туда, где несколько ночей подряд лицезрела возлюбленного. Ее сердце покинули тоска и боль. Теперь Инаре не терпелось увидеть радость принца, когда она скажет ему, что свободна. Не терпелось настолько, что она прошептала свои мысли вслух:
– Мой лев, скоро я буду свободна и стану твоей…
– Ты уже свободна, – произнес Шерегеш, зайдя сзади. – Но у этого слова много значений.
Произнеся это, он с силой толкнул наложницу в спину.
Наивная девушка не сумела понять, что император не позволит опозорить свое имя. Ее чувства к иноземному принцу – позор для Шерегеша. А уж о том, чтобы потомок богов и владыка Тассирии уступил рабыню наследнику варварского трона лишь по прихоти этой самой рабыни, не могло быть и речи.
От сильного толчка Инара перекинулась через низкие перила. Она не расслышала последних слов господина. Радость от переполнявших ее мечтаний на короткий миг все же сменил испуг. Инара сделала глубокий вдох, но вскрикнуть не успела. Удар о плоские камни, коими был мощен двор под террасой, вышиб из груди набранный воздух. Смерть настигла девушку мгновенно. Вокруг тела медленно расширялась лужа крови. Руки Инары были раскинуты, словно она распростерла их, чтобы заключить в объятия возлюбленного льва…
Но случиться этому было не суждено. Инара вспыхнула и погасла, словно яркая звездочка, на миг перечеркнувшая ярким следом ночное небо и погаснувшая в черной бездне.
– Приберитесь там, внизу, – бросил Шерегеш безмолвным воинам, выходя из осиротевших покоев.
Конечно, оскорбление было нанесено ему не только наглой рабыней, чей труп остывал сейчас во дворе. Его оскорбил принц Пегасии. И требовалось возмещение. Однако союз двух могущественных государств действительно был важен. Шерегеш должен был на время усмирить собственную гордыню. Плату он успеет взыскать и после. А до того высосет из Пегасии все, что можно. И пусть пхекеш устроит взбучку этой Шатисе, что подложили под Леона в первую ночь. Видно, плохо она делала свое дело, ежели тот посмел бросить взгляд на собственность императора. Отныне она должна трудиться как следует, чтобы юнец и думать забыл об Инаре. А чуть позже созреет Пасния. Старшая дочь Шерегеша уже недурна собой. Это будет выгодный союз. И вот когда родственные узы намертво свяжут Тассирию с Гринвельдом-Пегасией, тогда он взыщет с Леона плату за оскорбление.
И взыщет с лихвой…
Глава 5
Три князя, звон мечей и затравленный зверь
– И все же у нас, да хоть на том же Черном озере, рыбалка куда бойчей и отрадней, – молвил князь Вострогор.
Троица скифарийских князей, статных богатырей, покинув скалистый берег Слезной бухты, шагала в замок. В центре – самый старший, посланник своего брата конунга Высогора Черноозерного князь Добромеч. Слева от него – Вострогор, а справа – молодой князь Славнозар, сын конунга и племянник посла. Все трое несли длинные удила, а Славнозар еще и большую корзину, наполненную рыбой.
Опробовать излюбленную забаву в водах, омывающих королевство Гринвельд, они задумали давно. Еще в долгом переходе из Скифарии в Гринвельд. На родине было много рек и озер, и рыбы там водилось в избытке. Теперь захотелось оценить дары вод на чужбине. Несколько дней кряду они бродили по рыбацкой деревне, что пряталась в тени огромного королевского замка на берегу Слезной бухты. Бродили так долго, что рыбаки в конце концов перестали замечать диковинных иноземцев.
Однако тамошняя пристань для рыбалки не годилась. То и дело причаливали или отчаливали лодки. Над головой носились тучи чаек. Вокруг царили шум, суета и брань. Все это не могло не отпугивать рыбу. Скифарии нашли место потише, вдали от причалов. Оно находилось в тени высокого утеса Плачущей Девы. Здесь было много каменных глыб, омываемых волнами Слезной бухты. На этих глыбах и устроились князья вечером минувшего дня. Но даже проведя без сна половину ночи, когда люди и чайки спят, не тревожа морских обитателей, скифарии не могли похвастать богатым уловом. Втроем они наполнили одну корзину, но рыба была мелкая и мало походила на здоровенных окуней, щук, сомов и язей, коими изобиловали воды Скифарии. Видимо, здесь у берега ничего крупного и не поймаешь. Недаром местные рыбаки уходили подальше от пристани.
Стояла глубокая ночь. Князья миновали мостик, который перекинули для них через крепостной ров стражники, несущие службу у крохотной калитки в стене. Прошли через конюшни и какие-то сараи и попали в большой сад.
– Да, помню я на Черном озере одну рыбалку, – усмехнулся Добромеч.
Было ясно, на что он намекает. Восемнадцать лет назад на весеннем льду озера была разбита армия Гринвельда, многие воины которой нашли себе могилу на дне.
– После той славной сечи угря много стало в озере, – кивнул Вострогор.
– Угри утопленников любят, – скривился Добромеч. – Потому угрей не жалую.
– Копченый угорь – объеденье.
– Может быть, и башка у колдуна с их острова – объеденье. Но жрать я ее не стану.
– А я вот не люблю рыбалку на Черном озере, – подал голос молодой Славнозар. – Неводы там рвутся.
Добромеч фыркнул.
– Кулема ты! Места знать надобно. Ты все норовишь невод закидывать там, где проще, – у Вороньего камня. А там ведроголовых не одна сотня потонула. Вот и рвутся сети об их мечи, пики да доспехи.
– Учту. А с этим-то что делать будем? – кивнул Вострогор на корзину с уловом. – Ушицу толковую не справишь.
– На кухню снесем, поварам отдадим, пущай сами думают, – отмахнулся старший князь. – В следующий раз на рыбалку без доброго штофа вина не пойду.
Тут в дальнем конце яблоневой аллеи князья увидели несколько силуэтов и свет факела.
Вэйлорду пришлось изрядно повозиться, чтобы найти в беспорядке, который царил в его покоях, старый дрек [2], сохранившийся у него с тех незапамятных времен, когда они с будущим королем Хлодвигом отправились на Мамонтов остров.
Борясь с искушением громко выругаться, он торопливо рылся в вещах. Если бы дрек ему был не нужен, то, конечно же, лежал бы на самом видном месте, но сейчас словно испарился. А ведь приходилось спешить. Рано или поздно сюда явятся люди Тандервойса или Глендауэра. И, увидев на полу мертвецов, среди которых сам серый барон, даже вопросов задавать не станут. Прибьют старого волка, и дело с концом.
Покрытая ржавчиной железяка все-таки нашлась. Вэйлорд даже забыл, что когда-то сам выковал множество дреков перед морским переходом к вражескому логову.
Длинная веревка на месте, привязана к широкому железному кольцу. Возможно, с годами она подыстлела, но сыскать поновей да понадежней негде и некогда. К счастью, на веревке предусмотрительно были завязаны узлы через равные промежутки, чтобы легче карабкаться. Это восполнит потерю драгоценного времени на поиски дрека.
Читать бесплатно другие книги:
