Кровь королей Цормудян Сурен

Глава 7

Пленник, магические камни и драконья ртуть

Пыток не было. Была только темнота, сырость и голод. Уморить его, однако, не пытались. Порой приносили кусок несвежего овсяного хлеба, мех с водой. Иногда даже пару диких яблок, маленьких и кислых. Но этого не хватало для утоления голода, потому есть хотелось всегда.

Никто не сказал ему ни слова. Его вопросы, мольбы, крики уходили в пустоту. А угрюмый человек, что приносил еду и воду, вел себя так, словно в этой земляной тюрьме нет никакого пленника. И будто не пищу он приносит, а выбрасывает помои.

Находясь в яме, нельзя было судить, день ли сейчас, ночь ли, а еду приносили когда попало, и оттого пленник быстро потерял чувство времени.

Иногда в темницу проникал сводящий с ума запах. Снаружи коптили рыбу. Или жарили на огне кабанчика. Пахло сочной олениной. И он с жадностью, истекая слюной, накидывался на кусок хлеба. Но так хотелось мяса. Горячего мяса, солнечных лучей или хотя бы осенней пасмурности. Лишь бы выбраться отсюда. Но все чаще он думал, что заточили его здесь навечно. Поначалу такая мысль казалось глупой, и разум отметал ее одним вопросом: «Зачем им это нужно?» Но отчаяние нарастало день за днем, и у разума просто не было сил. Душой завладели тоска и безысходность.

Да, телесных пыток не было. Терзали не плоть, но сам дух. Его мучители прекрасно понимали, что волю человека можно сломить, даже не прикасаясь к нему. И знали, как это делается.

Потеря чувства времени, постоянный голод, лишавший сна, и скудные крохи, не дающие от этого голода умереть. Зловоние от кадки, в которую ему приходилось справлять нужду и которую меняли редко. Отчаяние и одиночество. И полное непонимание, чего же от него хотят…

Сам того не ведая, Деранс Ментан уже был готов рассказать все, о чем его спросят, и сделать все, что повелят. Лишь бы выпустили из ямы. Лишь бы дали поесть и поспать. Лишь бы услышать человеческий голос…

Три крохотных пищащих щенка напоминали волчат. Но белые кончики дрожащих хвостиков выдавали лисью породу. Олвин Тоот улыбался, держа их в ладонях. Крохотные, беззащитные лисята были одной из немногих причин, что могли заставить искренне улыбаться беглого вестника.

– Похоже, дней пять? – спросил Олвин.

Стоящий напротив и постоянно потирающий ладони о бока Крошка Четт часто закивал.

– Верно, верно. Шесть дней им. Или семь…

– Через неделю начнут видеть и слышать. А с родителями что?

– Томас говорит, что охотники мастифами самку загнали. Самец мог убежать, но кинулся выручать подругу. Порвали. Но не он был нужен. У самки мех больно хороший. Так Томас сказал… Он потом щенков нашел, их пятеро было. Но двое издохло. А после Джон, брат мой, привел из деревни собаку, что недавно ощенилась. Она теперь их кормит.

– Это хорошо. Таких щенят трудно выходить, ежели кормилицы нет. Только вот собака… Если вы ее от родных щенков оторвали, она лисят порвать может.

– Нет-нет, что ты! – замахал руками Четт, и сам походивший на пугливую лисицу. – У нее в помете шесть щенков. Два мертворожденные. Остальных Джон с нею принес. Не в злобе она.

– Это правильно, – кивнул Олвин и протянул малюток Четту. – Держи.

– Ну так что, вестник, можно из них вестовых сделать? У вас же в ордене есть вестовые лисицы?

– Птицы лучше подходят. Но иногда и лисицы нужны. Многие лорды покупают соколов, выученных ловить вестовых птиц. А с лисицей соколу не справиться.

– И знаешь, как учить?

– Этим клиры занимаются. У вестников ремесло другое. Но многие хитрости обучения мне ведомы. Я тебе все растолкую. Ты сейчас, главное, следи, чтоб не издохли. А обучение можно начать дней через двадцать.

– Так рано?

– Чем раньше, тем лучше.

В зимнее убежище община, которую обычно именовали шайкой лесного разбойника Роберта, перебралась три дня назад. Женщины и дети (многим беглецам приходилось спасать от «правосудия» лордов свою родню) переправились сюда гораздо раньше. Важный пленник с охраной тоже прибыли довольно давно.

В самые глухие и непроходимые чащи Змиевых лесов шайка переселялась обычно осенью, до того как опадет листва и появится снег. Среди голых деревьев не спрячешься, на снегу не скроешь следы. Теперь, когда все покинули западный лагерь в пещерах Гретанвуда и обосновались в зимнем убежище на востоке, мужчины добывали лесные плоды и дичь, а женщины делали запасы на зиму. Вялили и коптили мясо и рыбу, готовили варенья, соленья. Пекли желудевый хлеб. Запасали корм для свиней, овец, коз, кроликов и кур. Шили теплую одежду.

Олвин поселился в небольшом жилище под склоном холма. Прошлую зиму, которая выдалась на редкость долгой и лютой, пережили далеко не все, и осталось много пустующих земляных «нор». Услышав слово «нора», Олвин так ее себе и представил: сырая, грязная дыра в земле, где сверху свисают коренья и повсюду ползают несметные черви и прочие мелкие твари. Оказавшись на месте, он убедился, что это далеко не так. Изнутри «нора» была отделана деревом. Пол, низкий потолок, что-то вроде кухни и кладовая. Стены с множеством полок. Несколько комнат. Длинный коридор до отхожего места. Не каждое крестьянское жилище было столь приспособлено для жизни. Единственное, что угнетало, так это отсутствие окон. Но благо пасека в избытке поставляла воск для свечей, а густые леса не давали знать нужды в лучинах.

Олвин сидел за столом при свете больших свечей и корпел над парой книг и несколькими свитками, что прихватил из цитадели вестников в тот день, когда был похищен клир-хранитель. Разобраться в письменах было сложно. То была тайнопись. Тайнопись колдунов Мамонтова острова. Да и отделка переплетов была тамошняя.

Но было кое-что и поважнее книг и свитков. Несколько прямоугольных камней стального цвета, чаша с углублениями по ободу, которые точь-в-точь подходили под эти камни, и медный, судя по весу пустотелый, шар с торчащей из него длинной стальной иглой. Все это были составляющие одного устройства, которое он тогда в спешке сгреб в мешок, не запомнив их расположения, а в мешке они распались.

Ясно было, что книги и свитки рассказывают об этом устройстве. На некоторых рисунках было изображено именно оно: чаша, поставленные по ободу стоймя прямоугольные камни. На каждой паре камней сверху лежал третий, образуя арку. В середине чаши покоился шар с иглой, направленной вверх. Шар этот плавал в жидкости. Но вот в какой? И как собрать устройство вновь? Казалось бы, что может быть проще – по рисунку установить камни в пазы, а оставшиеся положить поверх. Но камни обладали поистине волшебными свойствами. Некоторые из них невозможно было соединить, они будто разбегались в разные стороны, повинуясь некой невидимой силе. Но стоило один из камней повернуть, как они устремлялись друг к другу и слипались так крепко, что требовалось приложить немало усилий, дабы их разнять. А еще приходилось держать от них подальше железо и сталь. Камни либо прыгали на железо, либо тянули его к себе, если предмет был не очень велик. Сама чаша была отлита из чистого серебра и не подчинялась волшебству камней. Но как ни пытался Олвин устанавливать камни по ободу, норовистые камни, то слипаясь, то отталкиваясь, не давали соорудить изображенное на рисунке устройство.

Что-то в письменах он сумел разобрать. Помогали годы, проведенные на Мамонтовом острове. В рабстве Олвин даже пытался изучить тайный язык колдунов. Впрочем, не сильно преуспел. Однако он понял часто появляющиеся в письменах слова: «драконья ртуть»…

Увлеченный изысканиями, опальный вестник едва заметил, как в нору вошел человек в зеленом дублете и зеленой накидке с капюшоном. Это был лесной король Роберт. А говоря иначе, предводитель шайки лесных разбойников.

– Эй, дружище, – заговорил Роберт, – завтрак ты пропустил, обед тоже. Может, все же пойдешь да поужинаешь? Мы тут кого голодом морим, пленного клира или тебя?

Тоот медленно поднял взгляд от свитка и посмотрел на человека, который был самым разыскиваемым разбойником в королевстве до тех пор, пока Олвин не убил верховного магистра ордена вестников. На поясе лесного короля висел небольшой клинок в ножнах.

– А ну, Роберт, положи нож на стол.

– Что? – Лесной король непонимающе уставился на вестника.

– Я говорю, достань нож и положи на край стола. Покажу кое-что.

Роберт медлил. Казалось бы, Тоот уже доказал верность лесному братству и за него, как и за каждого здесь, была обещана награда. За живого или за мертвого. Но все-таки он оставался чужаком. Держался всегда в стороне. И о себе не особо рассказывал, и других не расспрашивал. Зачем ему оружие? Ну не зарезать же Роберта. У него таких возможностей уже было предостаточно.

Лесной король вынул нож и положил на край стола рукояткой от себя. Вестник взял один из прямоугольных брусков стального цвета и стал медленно приближать его к клинку. Вдруг нож повернулся острием к руке Олвина. Тоот придвинул странный камень еще ближе. Нож, к изумлению своего хозяина, заскользил по столу, пока не достиг камня и не прилип к нему, издав звонкий щелчок.

Олвин усмехнулся, оторвал нож от камня и протянул его Роберту.

– Видал чудеса?

– Я не верю в магию, но, будь я проклят, что это было? – пробормотал Роберт, вертя в руках нож.

– Магия или не магия, но называется… – Олвин вернулся к свитку и по складам произнес: – маг-не-тит. Видно, что-то магическое в нем есть.

– Магнетит? И что это такое?

– Насколько я понял, вещество, из которого сделаны бруски. Я голову сломал, но никак не могу собрать устройство под названием… – он снова уставился в письмена, – стоунхендж. Камни пляшут, точно одержимые.

– А что это за устройство? Для чего?

– Есть у меня догадки. Но не уверен. Плохо понимаю тайнопись.

– Тогда объясни мне, для чего ты выкрал хранителя из цитадели? – Роберт вернул клинок в ножны. – И сколько ему еще сидеть в яме? Ты, верно, забыл уже про него?

– Нет, друг мой, не забыл. Но и ты не забывай, что он как-никак клир ордена вестников. Неужто думаешь, что он разоткровенничается, стоит задать ему пару вопросов? Обету хранить тайны мы, вестники, верны до конца.

– Как и обету верности? – усмехнулся Роберт. – А что скажешь насчет покойного Созомена Вульдегорна?

Перестав смотреть в письмена, Олвин послюнявил пальцы и притушил пару свечей.

– Это ты точно подметил, дружище Роберт. Уж если сам великий магистр ордена замешан в измене…

– Так в чем же дело, Тоот? Допроси пленника. Не расскажет по-хорошему, будем пытать. Ты же сам уверял всех нас, что время не ждет. Что враг уже в Гринвельде.

– Все так, – кивнул Олвин. – Но пытки – грубая и отчаянная мера. И не самая надежная. Боль, страх… Они могут свести с ума. А то и убить раньше, чем человек успеет заговорить. Под пыткой скажешь не правду, а то, что хотят услышать палачи. Причем от боли и сам поверишь в собственную ложь. Такие показания нам лишь во вред. Другое дело – сломить дух. Сломить не болью, но отчаянием. Человек в своем уме, но более сговорчив. Нет у него сил противиться.

– Охранник говорит, клир в последние дни подвывать начал. Может, он уже того, тронулся, а ты все ждешь?

– Не тронулся, для этого рано совсем. А вот отчаяться мог. Значит, сломлен дух.

Роберт хмыкнул, почесав бороду.

– Откуда тебе все известно?

– Я вестник. К тому же боевой. Нас такому обучают. Мы должны хранить тайны, а охотников до этих тайн на свете немало.

– Так ведь и он вестник. Уверен, что сломаешь?

– Не совсем так, дружище. Он не вестник. Он клир. Крепкие духом и телом, ловкие и сильные становятся вестовыми. Те, что телом и духом слабее, но склоны к наукам, те идут в клиры. Им же не надо бегать с донесениями по всему свету. Клиры сидят в цитаделях, за высокими стенами.

– Значит, я правильно понял, – засмеялся Роберт, – дураки у вас становятся вестниками, а умники – клирами?

– Дураков в ордене нет. Во всяком случае, восемнадцать лет назад не было. Но те, кто сильней, идут в вестники, те, кто умней, – в клиры. А те, кто сильней и умней, – в боевые вестники, – осклабился Тоот.

– Красиво завернул.

– Не завернул, правду сказал.

– Верю. Так что с пленником? Не пора ли побеседовать?

– Давай попробуем. Пусть ведут его сюда. Только вели, чтобы стол этот накрыли яствами посочнее да вином подушистее. И еще мне нужен кожаный мешок из тонкой, но прочной кожи. Что-то вроде меха для вина, но помягче.

– Большой?

– Такой, чтобы быстро и без труда человеку на голову натянуть. Как стол накроют и мешок принесут, пусть ведут его сюда. Но скажи, чтоб никто с ним не говорил. Ни единого слова.

– Не хотел бы я к тебе в плен попасть, безумец из Зеленого ордена, – засмеялся лесной король.

– Я тоже рад, что мы не враги с тобой, Роберт. Да! И еще мне нужны весы…

Перемены, даже если они грозили худшим, были в радость. Деранс Ментан сиял от счастья, когда его выпустили из ямы и куда-то повели. Ему казалось, что он провел в яме целую вечность, однако в короткий миг между тем, как он оказался снаружи, и тем, как ему завязали глаза, он увидел, что в мире все та же осень. Разве что бронзовых тонов на многовековых деревьях стало больше. Ведь осень все та же? Не может быть, чтобы прошел год с лишним. Впрочем, Ментан совсем потерялся во времени, порой не помнил, сколько ему лет, и иногда казался себе испуганным мальчишкой, чьи детские страхи перед темнотой воплотились в подземную неволю.

И опять ни единого слова. Просто двое выволокли пленника, прервав его тягостную дремоту, из гнилой норы и завязали глаза. А затем грубый толчок в спину. Даже не приказали идти.

Боясь споткнуться, он шагал осторожно, нащупывая дорогу. Но молчаливые конвоиры продолжали толкать.

– Куда вы меня ведете? – не выдержал Деранс.

Молчание.

– Почему вы молчите?

В ответ ни слова.

Он сделал еще несколько попыток вызвать их на разговор, но безуспешно. Конечно, клиры-хранители, особенно в братстве вестников, были люди малообщительные, нелюдимые. Уж таков их удел. Но клир легко мог нарушить свое уединение. Стоило дернуть за плетеный шнур, как где-то звонил колокольчик и в дверях появлялся сенешаль. А уж он, по распоряжению клира, вызывал к хранителю цитадели того, кого начальство пожелает увидеть. И каждый отвечал на вопросы клира без промедления.

Они молчат умышленно? Глухие? Или немые? А может, ему только кажется, что он говорит? Может, рассудок помутился настолько, что все слова звучат лишь в его голове? Должно же быть объяснение! Обычно тюремщики хоть как-то общаются с узниками. Оскорбляют, злорадствуют, но – говорят!

Деранс стукнулся головой. Его даже не предупредили о низкой притолоке. Лишь настойчивые тычки в спину. Что им стоило сказать: «Пригнись!»

Еще один удар. Другая притолока.

– Будьте вы прокляты! – прорычал Ментан. – Именем Двенадцати проклинаю вас и ваши семьи!

Может, хоть на это они ответят? Разозлятся и ответят?

Нет. Молчание…

Вдруг он почуял невыносимый при его постоянном голоде запах. Пахло жареным мясом, только что снятым с огня. Пахло овощами и маслом. Пахло свежими лепешками, вином и шкварками. Рот заполнился тягучей слюной, и свело пустой живот. Повязку с глаз сняли. Он находился в отделанном деревом помещении без окон и с низким потолком. Горели свечи. Перед пленником стояло два стола. Один большой, другой, чуть в стороне, поменьше. На малом столе какие-то предметы были прикрыты тряпицами. Но на малый стол Деранс и не смотрел. Его взгляд прилип к тому столу, за которым сидел Олвин Тоот собственной персоной.

Этот стол ломился от яств. Все они источали ароматы, мучающие разум и плоть. Олвин неторопливо резал ножом горячее мясо, придерживая его вилкой. Отправлял в рот, смакуя и тщательно прожевывая каждый кусок. Затем поднимал серебряный кубок и отпивал душистого вина. При этом он даже не смотрел на пленника. Будто и не было его здесь. Просто ел, всем видом давая понять, что получает от этого неслыханное удовольствие.

Перед Ментаном поставили стул и усадили, после чего завязали руки за спиной. Лесной король Роберт, Шон Арчер Покойник и Карл Лысая Гора стояли позади, в полумраке, и с любопытством наблюдали, что же будет делать Олвин дальше.

А он все наслаждался трапезой, глядя мимо пленника. Клир тем временем тяжело сглатывал и не отрывал глаз от стола.

Кубок опустел. Олвин неторопливо взял штоф с вином и столь же неторопливо подлил себе. Сделал большой глоток и шумно выдохнул.

«Вот она, пытка, – думал Ментан. – Не железом и огнем истязают – голодом. Просто привели меня поглазеть, как он жрет!»

Вдруг Олвин вперил взгляд в Деранса.

– Ты голоден? – произнес опальный вестник.

Ментан вздрогнул. Слова? С ним говорят? Он завертел головой, словно искал тех, к кому мог обращаться Тоот на самом деле.

– Клир девятого пера Деранс Ментан, что ты башкой вертишь? Ты голоден? – строго повторил вопрос Олвин.

– Д-да… конечно… – закивал пленник. «Еще спрашивает, будь он проклят!»

– Тогда я могу предложить тебе выбор. Возможность первая.

Олвин протянул руку и сдернул одну из тряпиц на малом столике. Под тряпицей оказались весы. Тяжелая подставка из бронзы и две покачивающиеся плоские чаши.

– Ты выберешь еду с этого стола. Любую. И сколько пожелаешь. Мы положим ее на одну чашу весов. Затем я возьму нож, отрежу кусок твоей плоти и положу на другую чашу. Если чаши не уравновесятся, мы добавим еды на одну или твоей плоти на другую. Ты получишь еду, когда чаши будут весить одинаково.

– Что-о? – Ментан дернулся на стуле. – Зачем! Вы не можете!

– Хм, – нахмурился Олвин. – Ты сидишь привязанный к стулу и говоришь мне, что я могу, а чего не могу?

– Вы не так меня поняли!

– Ты сказал, что я дурак?

– Нет!!! – заорал Ментан. – Чего вы хотите?!

– А вот это хороший вопрос. Я хочу не так уж и много. И если ты пойдешь мне навстречу, то получишь еду, а твое бренное тело не пострадает.

Олвин сдернул вторую тряпицу. Под ней была серебряная чаша, похожая на те, в коих подавали на пирах фрукты и ягоды. Рядом с ней лежали серые бруски и шар с иглой.

– Скажи для начала, что это.

Ментан снова сглотнул, уставившись на чашу и бруски.

– Так вот оно что… Вот зачем все… Ты выкрал… это…

– Что – это?

– Самописец! – обреченно выдохнул клир.

– Самописец? И для чего он?

– Это великая тайна…

Олвин перевел взгляд на Шона Арчера:

– Отрежь ему ухо.

За спиной Деранса послышался шорох вынимаемого из ножен клинка и скрип половиц под ногами Шона.

– Нет! Подождите! – задергался Ментан.

Тоот поднял руку.

– Ты же сказал, что это великая тайна. Мне теперь хочется узнать, насколько она велика. Стоит ли она твоего уха? А может, двух? Какова цена? Добавить к ушам десяток пальцев? Оскопить тебя? Выколоть глаза? Насколько дорога для тебя эта тайна?

Олвин говорил совершенно спокойно, и это спокойствие наводило ужас.

– Я скажу! Не отрезайте ничего!

Ментан наклонился так, что едва не рухнул вместе со стулом, но Арчер, схватив за спинку, удержал.

– Говори. Но говори правду.

– Это самописец для обмена посланиями…

– Поясни, – прищурился Тоот.

– Он… пишет послание… Это трудно объяснить…

– Зато ухо отрезать легко. Так что найди слова, я очень тебя прошу.

– Послушайте… Это… особая магия…

– Ближе к делу, Деранс, – вздохнул Олвин.

– Представьте, что можно отправить послание без вестовой птицы, без лисицы, без вестника. Просто берешь особый стилус и пишешь им на вощеной дощечке. Дощечка расположена над самописцем. Игла на шаре повторяет движения кончика стилуса с нижней стороны. Другой самописец принимает послание. Шар начинает двигаться в жидкости, и игла сама пишет послание на другой дощечке. Потом берешь эту дощечку, подносишь к зеркалу и читаешь.

– Вот видишь, Деранс, совсем не трудно, правда? – заулыбался Олвин.

Он налил вина, встал из-за стола и подошел к пленнику.

– Выпей. Хорошее вино.

Тоот держал кубок, а Деранс жадно глотал кисло-сладкий напиток.

– А поесть? – выдохнул он, когда Олвин отнял кубок.

– Еще поешь, не волнуйся. Вон еды сколько. А теперь скажи мне, этот стилус, которым надо писать на дощечке, тоже должен быть из магнетита, как и те бруски?

– Магне… – Ментан поднял голову и уставился на Олвина. – Так ты все знаешь и без меня?

– Не все, но кое-что. Так что будь со мной честным. Если поймаю на лжи… Уши, пальцы, глаза… И никакой еды… Понял?

– Д-да…

– Что – да?

– Понял…

– А что насчет стилуса?

– Да, он из магнетита…

– А чем наполняется чаша? Что за жидкость?

Деранс зажмурился. Неволя, голод, угрозы… Но ведь был еще долг перед орденом. Он же клир девятого пера!

– Кровь, – выдавил Ментан.

– Кровь? – поднял брови Олвин. – Вот, значит, как. И что за кровь?

– Человеческая…

– Ага. Кровь. Человеческая. Ну-ну… А как собрать бруски, чтобы они оставались на месте?

– Их надо нагреть. Нагреть на огне. Тогда они…

Позади кто-то кашлянул, и пленник вздрогнул.

Шон Арчер поманил Олвина пальцем. Тоот, прежде чем выйти, подошел к Роберту и Лысой Горе.

– Присмотрите за ним? – шепнул он.

– Конечно, – кивнул лесной король.

– Но только никакой еды. И разговоров тоже.

– Хорошо.

Олвин взял подсвечник, вышел с Шоном в соседнюю комнатку и плотно закрыл за собой дверь.

– Говори, Арчер.

– Он лжет, – тихо заговорил Покойник.

– О чем именно? Я догадываюсь, что он лжет о крови. Она бы оставила следы на чаше, на камнях или на шаре. Что-то еще?

– Да, магнетит. Его нельзя нагревать. Волшебная сила магнетита исчезает, если накалить его до половины того жара, который плавит бронзу.

– Откуда знаешь?

– Плавал я одно время на торговой галере. Незаконные товары и все такое прочее. Однажды мы выпивали в Белой гавани с торнайскими моряками. Мы все хотели выторговать у них секрет путевода.

– Путевода?

– Да, – кивнул Арчер. – Они его компасом называют. Этот компас показывает, где север. В любую погоду знаешь точное направление. Оттого торнайцы славятся как знатные мореходы. Но эти мерзкие жабы не делятся секретом и не продают компасы.

– И что?

– Так вот, компас – это стрелка на блюдце. Стрелка – из этого самого магнетита. Они все же кое о чем проболтались по пьяни. Хотя что толку… Никто не знает, где взять магнетит. Но название я очень хорошо запомнил. Ты же знаешь, на память не жалуюсь.

– Ну да, ну да…

– Так вот. Подвыпив, моряки торнайские рассказали, как они погубили киннелийских пиратов. Они продали киннелийцам компасы. Только все магнетитовые стрелки прокалили в жаровнях, и те потеряли свои свойства. Показывали куда попало. Двадцать киннелийских кораблей сгинуло. Погода стояла пасмурная, и вся надежда была на магнетитовые путеводы. Но они нещадно врали!

– Нещадно врали, говоришь. Как и наш клир… Давай так. Когда кивну, выбьешь из-под него стул.

– Что может быть проще. Сделаю, – кивнул Шон.

Тоот выдернул из-за пояса кожаный мешок, о котором просил Роберта.