Весеннее пробуждение Браун Т.
– Эндрю, сейчас ты ничего не можешь сделать, – сказала Элинор, сжимая его руку, – а Пруденс сильная женщина.
– Можно к ней зайти? – в один голос спросили Виктория и Эндрю.
Медсестра покачала головой:
– Нет. Доктор велел никого не пускать, и ей сейчас необходимо как можно больше отдыхать. Будь моя воля, я провела бы вас обоих, но не могу пойти наперекор врачу. И так повезло, что мне разрешили остаться, ведь я здесь не работаю. К счастью, мы учились вместе с его медсестрой.
У Виктории опустилось сердце.
Элинор внимательно оглядела стоящую перед ней пару и поджала губы:
– Ладно. Подождем, может, доктор тоже выйдет передохнуть. Тогда я впущу вас на минутку.
От радости Виктория кинулась ей на шею, а Эндрю ограничился искренним «спасибо».
– Но ничего не обещаю, – предупредила Элинор и направилась к двери.
На миг из коридора долетели крики Пруденс, и Эндрю с воплем рванулся к двери.
– Нет, стой здесь! – велела Элинор и побежала к палате.
Крики перешли в низкие стоны. Эндрю и Виктория в ужасе прижались друг к другу. Эндрю покачивался, и девушка отвела его к стулу.
Он обнял голову руками, и Виктория решила не трогать его. Она и сама едва находила в себе силы. Тело дрожало от усталости и страха. Она тяжело опустилась на диван и прикрыла от яркого света глаза. «Господи, помоги, – взмолилась она. – Не допусти, чтобы с Пруденс что-нибудь случилось».
Когда она открыла глаза, то поняла, что задремала.
В полном недоумении Виктория оглядывалась вокруг. Обстановка совсем не походила на французский пансион, где она привыкла просыпаться в последнее время. И тут она вспомнила. Пруденс!
Как она могла заснуть?
Виктория повернулась, уже зная, что в комнате больше никого нет. Она встала, чуть пошатываясь на затекших ногах. Должно быть, Эндрю сейчас в палате жены.
Проглотив комок в горле, она медленно, словно во сне, направилась к двери. В ушах отдавался стук сердца – единственный звук в ночной тишине коридора. На негнущихся, непослушных ногах она маленькими шажками продвигалась к двери, за которой ранее скрылась Элинор. Страх сковывал все движения. Что она найдет там? Эндрю и Пруденс, радующихся рождению первенца или плачущих о потере? Или, в самом худшем случае, одного Эндрю. У самой двери Виктория услышала доносящиеся изнутри голоса.
Пруденс. Преодолевая сильное головокружение, Виктория схватилась за дверную ручку, сделала глубокий вдох и заглянула в палату. Пруденс лежала с закрытыми глазами; блестящие от пота длинные темные волосы разметались по подушке. Эндрю сидел рядом с кроватью и держал жену за руку. На миг Виктория испугалась, что ребенок потерян, но заметила на лице Пруденс невиданное доселе умиротворение и усталую, но счастливую улыбку.
– Нечего прощать, любовь моя, – тихо говорил Эндрю. – Только я во всем виноват. Я вызвался на задание назло тебе, сознательно подверг себя опасности, потому что поступил как капризный ребенок, а не как заботливый муж.
Все еще не открывая глаз, Пруденс подняла руку и прижала палец к его губам:
– Ты прав. Нам нечего прощать. Мы оба совершаем ошибки. Главное, что мы на них учимся. – Она с улыбкой поцеловала его ладонь. – У нас есть недостатки, но, пока мы любим друг друга, все будет хорошо.
У Виктории задрожали губы. Она не видела лица Эндрю, а Пруденс так и не открыла глаз, но от исходящего от них счастья сердце ее наполнилось нежностью.
Как же ей хотелось иметь такое же для себя. Не ребенка, нет, а любовь. Уютную, надежную, верную любовь, которая цвела между ее сестрой и этим мужчиной.
Кит.
И подумать только, что она сама отказалась от возможности получить такую любовь. Разве это не безумие? О чем она думала? А теперь она может больше никогда не увидеть Кита.
– Знаешь, а ведь подслушивать нехорошо, – прошептала над ухом Элинор, и Виктория от неожиданности подскочила. – Пойдем. Пусть побудут наедине. Покажу тебе кое-что интересное.
– С ребенком все хорошо? – спросила по дороге Виктория.
Элинор кивнула:
– Судя по всему, доктор ошибся с расчетом срока. Ребенок недоношенный, но опасности нет, если ухаживать за ним с должной заботой.
– У этого ребенка будет самая лучшая няня и уход, какие можно себе представить! – поклялась Виктория. – И спасибо тебе за все, что сделала.
– Я ничего не сделала, – засмеялась Элинор. – Вот Пруденс действительно пришлось потрудиться.
Виктория покачала головой, не в состоянии понять, почему к горлу подступают слезы.
Элинор провела ее в палату, где вручила фартук и чепчик.
– Будь осторожнее! – предупредила она.
Виктория только собиралась возмутиться, но при виде одетой с головы до пят в белое няни с крошечным свертком в руках потеряла дар речи.
– Хотите подержать Маргарет Роуз?
Нежный голос няни прекрасно подходил этому тихому царству. Вероятно, в больнице рождалось мало детей, потому что в комнате стояло лишь четыре пустых люльки. Няня кивком указала на кресло-качалку, и Виктория без слов направилась туда. Когда она надежно уселась, женщина выдала краткие указания:
– Согните руку, вот так. Смотрите, чтобы головка не качалась, и не вставайте.
Виктория кивнула, и на руках у нее оказалась Маргарет Роуз. Хотя Пруденс ошибалась, ожидая мальчика, Виктория не могла представить себе более красивую новорожденную. Она рассматривала девочку, и в груди расплывалось тепло. Как она ухитрилась прожить на земле почти двадцать лет и ни разу не держать на руках младенца? Руки сами знали, что делать, и сверток казался одновременно легким и приятно тяжелым.
Глаза девочки были закрыты; темные ресницы отбрасывали тень на кожу столь бледную и тонкую, что она казалась прозрачной. Виктория взглядом обвела нежный изгиб детской щеки и четко очерченную дугу верхней губы. В глазах защипало от слез; изнутри поднималась нежность, настолько неистовая, что Виктория заплакала бы, не бойся она разбудить кроху.
– Я всегда буду заботиться о тебе, – прошептала она. – Ты будешь моей любимой племянницей, маленькая Мэгги Роуз, но только не говори своим будущим братикам и сестричкам, хорошо? Пусть это будет наш секрет.
Ребенок повернулся, и Виктория надежнее прижала его к себе. В голове всплыли слова колыбельной – девушка даже не подозревала, что знает ее. Она не могла слышать песню от матери – та умерла, когда Виктория была не больше свертка у нее на руках. Значит, ее пела мать Пруденс. Осторожно покачивая малютку, Виктория тихо напевала:
- Спи, дитя, усни,
- От забот отдохни.
- Папа овечек пасет,
- Мама ветку трясет.
- С нее сыплются сладкие сны.
- Спи, дитя, усни.
Глава двадцатая
Ровена шла по ангару, чуть ли не приплясывая. Если бы она умела свистеть, она бы еще и присвистывала на каждом шагу. Первый раз после смерти отца она чувствовала такую легкость и беззаботность. А может, и впервые в жизни. Ее ждал очередной восхитительный полет, апрель вел себя так, как и подобало: изумительно теплые дни чередовались с проливными дождями, которые превращали Англию в лоскутное, переливающееся всеми оттенками зелени одеяло. В полной мере весной можно насладиться, только глядя на землю сверху, как недавно решила для себя Ровена.
Но не только смена времен года стала причиной ее чудесного настроения. Себастьян скоро должен был получить увольнительную, и они непременно поженятся. На этот раз подготовка к свадьбе проходила намного скромнее, и даже тетя Шарлотта без споров согласилась со всеми ее предложениями. Как подозревала Ровена, причина такой внезапной покладистости крылась в том, что тетя просто боялась, что эта свадьба вообще никогда не состоится, если они не поженятся сейчас. Впрочем, волнения ее были напрасны: Ровена была так же уверена в своем решении, как и в любви к аэропланам.
По пути она помахала заметившему ее механику, но останавливаться не стала, потому что еще не знала, куда отправит ее мистер Диркс на этот раз. Если полет предстоит долгий, лучше не задерживаться. С недавних пор, пока неофициально, армия прибегала к ее услугам, чтобы перевозить в разные концы Англии своих людей. Обычно пассажирами оказывались высокопоставленные чины. Они всегда куда-то торопились, а поскольку Ровена была под рукой и надежно себя зарекомендовала…
Припомнив преисполненного чувства собственной важности щеголя, который пришел в негодование при виде женщины за штурвалом, она ухмыльнулась. Остальные, как правило, настолько боялись летать, что не обращали внимания на пилота, но того явно возмутила ее принадлежность к женскому полу. Он чопорно восседал на пассажирском сиденье, разрываясь между желанием выказать презрение и инстинктом самосохранения – последний бурно протестовал против идеи оскорбить человека, от которого зависит его жизнь.
После приземления Ровена оставила его на поле – пусть сам разбирается, как отстегнуть страховочные ремни.
Она открыла ведущую в контору дверь в надежде застать мистера Диркса одного. Ей хотелось снова попытать счастья и выпросить задание с перелетом через Канал. За последние недели уверенность, что со временем он согласится, только нарастала. Благоприятная погода означала, что сражения разгорятся с новой силой. Роль аэропланов в военных действиях росла с каждым днем, производство утроилось. Армии требовались все пригодные к мобилизации пилоты, так что рано или поздно мистеру Дирксу придется признать, что при переправке самолетов через пролив без Ровены ему не обойтись.
И сегодня она собиралась приложить все усилия, чтобы приблизить этот день.
Дверь кабинета была открыта. Мистер Диркс сидел за своим огромным, заваленным чертежами и схемами столом. Как ни странно, на этот раз он не кричал истошным голосом в телефонную трубку и не исчерчивал своими знаменитыми каракулями очередной чертеж аэроплана. Сложив на мощной груди руки, он задумчиво смотрел в окно.
– Что такое? – бодро сказала она, входя в кабинет. – Война закончилась? Миру больше не нужны аэропланы? Почему вы бездельничаете?
Он повернулся, и у Ровены перехватило дыхание.
Она знала, что мистер Диркс уже в годах, но отменное здоровье и жизнелюбие всегда его молодили. Сегодня же обычно сияющая на его лице радость ушла, оставив возраст неприкрытым. Великан выглядел так, словно состарился с последней встречи лет на двадцать.
– Что случилось? – воскликнула Ровена.
– Ох, милая моя. Какой грустный день. Самый грустный из всех, что только можно представить.
Дрожь поднялась из сердца и расползлась по всему телу. Ровена поняла. Поняла все без слов.
– Джонатон.
На подгибающихся ногах она дошла до кресла и села. Стиснула на коленях руки и принялась ждать.
Мистер Диркс кивнул:
– Только что получил новости от Маргарет. Его аэроплан подбили в бою на востоке Франции. Самолет нашли – вернее, то, что от него осталось. Тело – нет.
Ровена вцепилась в подлокотники:
– Аэроплан разбился?
– Не уверен. Выглядит так, словно его намеренно подожгли.
От прилива облегчения закружилась голова.
– Значит, Джонатон жив. Я уверена.
– По крайней мере, он выжил после крушения. Французские солдаты ведут в том районе поиски, но пока никаких следов. Зато нашли полно признаков немецких разведчиков.
Ровена пригнулась вперед, плечи и шею свело от напряжения.
– С ним все в порядке. Джон умен и вырос в деревне. У него хорошая реакция. Он знает, как выжить в дикой местности.
Мистер Диркс сделал глубокий вдох:
– То же самое я сказал его матери. Спасибо, что подтвердили мои надежды.
Ровена кивнула. По крайней мере, ей удалось обнадежить мистера Диркса. Сама она чувствовала себя так, словно вот-вот упадет в обморок.
Несколько минут они просидели в тишине, раздавленные тяжестью свалившейся на них беды.
Наконец мистер Диркс переложил с места на место бумаги на столе и откашлялся. Сделав над собой усилие, Ровена медленно подняла голову и посмотрела на него.
– Недавно я встретился с одной женщиной… Возможно, вы о ней слышали. Ее зовут Мари Марвингт.
Ровена попыталась припомнить, откуда ей знакомо это имя, но никак не могла собраться с мыслями. Вдруг ее осенило.
– Французская летчица?
Диркс кивнул:
– Правительство Франции посылает ее на боевые задания к немецким базам. – Он замолчал, словно ожидая реакции, но Ровена по-прежнему пребывала в оцепенении. – Если они разрешают женщине выполнять боевые полеты, не вижу причин, почему я должен запрещать вам перегонять аэропланы через Канал.
– Вы серьезно? – заморгала Ровена.
– Боюсь, что так, – сказал он со вздохом. – Сейчас пилоты нужны как никогда. К тому же я боюсь, что правительство переманит вас более интересными предложениями, например попробовать взлет с военного корабля, если я хоть немного не ослаблю узду.
Ровена ожидала, что новость обрадует ее, ведь она так об этом мечтала, но не почувствовала ничего. Зная, что Диркс внимательно за ней наблюдает, она выдавила улыбку:
– И когда мы начнем?
Некоторое время он пристально смотрел на девушку:
– Вообще-то, я собирался отправить вас в первый перелет сегодня утром. Положение серьезное, британская и французская авиация теряют аэропланы быстрее, чем мы их производим. Военные стоят у меня над душой, требуют новые самолеты, но завод и так работает в полную мощность. Нужно больше рабочих, а почти все молодые здоровые мужчины на фронте…
– Наймите женщин.
– Об этом я уже думал. Как раз хотел попросить вас помочь мне с собеседованиями на следующей неделе.
– Я не против помочь, но ничего в этом не смыслю.
– Это неважно, все равно поможете. Ну что, вы сможете сегодня лететь после…
– Известий о Джоне? Конечно. Я не собираюсь расклеиваться, если вы об этом беспокоитесь.
Хотела бы она чувствовать себя так же уверенно, как говорит.
Ровене казалось, что прошло всего несколько минут, после того как она начала готовиться к полету, но на самом деле минуло уже больше часа. Мистер Диркс заставил Альберта повторять план полета, пока она не заучила его наизусть. Они должны были полететь на последних моделях «SPAD» до Дувра, там дозаправиться, пересечь Канал и приземлиться на военно-морской базе в Кале.
– Следуйте за Альбертом. На этот раз он получил строгие указания не оставлять вас одну. Там, куда вы полетите, места для вынужденной посадки не будет.
Ровена ответила гневным взглядом:
– Будто вы не знаете, что аварийную посадку мне пришлось совершить только один раз, а крушений вообще никогда не было, не то что у других ваших пилотов.
– Ну, значит, не стоит нарушать традицию. И ради всего святого, избегайте любых других самолетов, даже если они похожи на наши. Немцы постоянно бомбят Дувр, как будто хотят стереть его в порошок, не хватало только, чтобы вы попали под обстрел. – Он замолчал и вытер лоб носовым платком. – И где только мой разум, если посылаю вас в самое пекло. Лучше улетайте, пока я не передумал.
Ровена крепко обняла его на прощание, взобралась в кабину и подала Альберту знак готовности к взлету.
Десятки раз она поднималась в небо с этого поля, но сегодня все казалось иным, и Ровена отнеслась к взлету еще более серьезно, чем обычно. Ей доверили важную миссию, вдобавок опасную. Сегодняшний перелет не предназначен для удовольствия, он потребует от нее разумной осторожности и внимания. Ровена пожалела, что не может испытать должного восторга. Ведь она заслужила эту честь. Но одна мысль о пропавшем и, возможно, раненом Джонатоне отравляла всю радость. Ровена отбросила прочь тревожные мысли и перестала обращать внимание на предательскую дрожь внутри ее. Любая оплошность могла стоить ей жизни.
Перелет до Дувра прошел без происшествий. Одним глазом Ровена посматривала на приборную доску, другим – на самолет Альберта впереди. Но когда она увидела внизу развалины домов и воронки от недавних бомбежек, только тогда осознала близость фронта и опасность сегодняшнего задания. В полную силу.
Ее могут убить. В небе, в ее любимом небе летают враги, и они пойдут на что угодно, чтобы подстрелить британский аэроплан. Грудь сжало от страха. Мысль о врагах одновременно отрезвляла и представлялась невозможной.
Ровена вылезла из кабины, разминая затекшие мышцы. Остановка в Дувре предполагалась короткой, но все же она успеет выпить воды, воспользоваться уборной и заправить топливный бак. Альберт помахал ей рукой, и Ровена подошла к нему.
– Мне нужно поговорить с майором Рэйном, – сказал Альберт. – Он курирует полеты и сможет рассказать о погоде, ветре и где сейчас горячее всего.
Ровена собиралась переспросить, что он имеет в виду, но тут ее осенило. Фронт. Он говорил о войне. По затылку поползли капельки пота.
Майор Рэйн оказался суровым пожилым мужчиной с обветренным лицом, аккуратно подстриженными усами и йоркширским акцентом. Ровена внимательно слушала его, пока он рассказывал о погоде и координатах, но увиливала от обсуждения воздушных боев и усиления натиска на морские сообщения.
– У вас могут возникнуть затруднения с возвращением назад, – предупредил майор. – Когда правительство считает, что перевозки гражданского населения небезопасны, оно перекрывает пролив. И если говорить начистоту, сейчас здесь очень опасно.
– Вы хотите сказать, что нам разрешат перелет на аэропланах, но по морю вернуться будет нельзя? – вскинула брови Ровена.
– Примерно так, – криво усмехнулся майор Рэйн.
– Но мы работаем на военных, – запротестовала она.
Единственное, чего ей сейчас не хватало, – это застрять во Франции.
– Вы не числитесь в списках армии. К тому же запрет длится недолго. Сейчас путь открыт. С утра пришло несколько паромов с гражданскими и медсестрами. Я просто хотел предупредить вас о возможной ситуации.
Через несколько минут Альберт и Ровена уже были готовы к продолжению полета. Она опустила очки и показала поднятые большие пальцы – знак раскручивающим пропеллер механикам. Двигатель с ревом завелся, и она кивнула Альберту в соседнем аэроплане.
Альберт взлетел первым, Ровена последовала за ним. Подъем у обоих прошел гладко, самолеты сделали один круг над полем и направились на восток, к открытому морю. От красоты зеленых полей Дувра, белых утесов и синего океана защемило в груди. Ровена могла смотреть на расстилающийся внизу пейзаж вечно, но решительно перевела взгляд на приборную панель, а затем на хвост самолета Альберта, который летел ровным ходом в сотне футов впереди. Сверху неторопливо плыли пышные белые облака, но оба аэроплана держались на самой границе облачного покрова. Таким образом, Ровена не теряла из виду Альберта, и в то же время при виде вражеского самолета можно было нырнуть в белый туман. С другой стороны, враг тоже мог использовать облака как прикрытие при атаке.
Как бы Ровена ни старалась избегать тревожных новостей с фронта, многое она узнавала из обычных разговоров коллег, когда они говорили о самолетах, например об установке пулеметов. Крепление орудий спереди считалось опасным, так как пули могли – и это уже случалось – повредить пропеллер. Однако гонка по созданию самолетов с огневой мощью накалялась, и мистер Диркс постоянно искал способ добыть германский аэроплан-разведчик, чтобы разобрать его для изучения конструкции. Немцы уже разработали подобную модель, и, судя по всему, довольно удачную.
Ровена покачала головой, стараясь не думать о преимуществах противника. Надо сосредоточиться на выполнении задания, ведь британская армия остро нуждается в этих аэропланах. Она задумалась о мужчинах, которые сядут после нее за штурвал. Вероятно, их будут посылать фотографировать расположение немецких частей, чтобы составить подробный план созданных противником траншей и окопов.
Неудивительно, что враги постараются подбить ее самолет.
Ровена размяла шею – от напряжения затекли все мышцы. Ее продолжали одолевать такие неподходящие в этот момент мысли. О Джонатоне. О Себастьяне. И о войне. Она сделала глубокий вдох и уставилась на хвост управляемого Альбертом «Виккерса», стараясь не думать ни о чем другом.
Созерцание летящего впереди самолета настолько поглотило Ровену, что она не заметила другой аэроплан, пока едва не задела его крылом. Девушка бросила испуганный взгляд на плывущие вверху облака. Больше ему неоткуда было появиться.
Она сразу узнала немецкие опознавательные знаки. Судя по носу аппарата, это был «AGO C.II»[12]. На секунду она встретилась глазами с молодым летчиком, не старше Виктории. Он находился так близко, что Ровена разглядела потрясение на его лице. Всего миг они смотрели друг другу в глаза, затем немецкий аэроплан резко поднялся вверх и скрылся в облаках.
С замиранием сердца Ровена ждала треска пуль по металлической обшивке, но слышала лишь ровный шум мотора и биение собственного пульса. Но уже очень скоро оцепенение спало, и Ровена разогнала самолет, пока не поравнялась с Альбертом. Она указала вверх. Пилот недоуменно проследил за ее пальцем, но тут же понимающе кивнул. Альберт огляделся и знаком приказал ей лететь ведомым. Ровена послушно переместилась левее и ниже. Если сверху нападут, она будет слегка защищена от атаки.
Хотя живот сводило от страха, Ровена уверенно держала штурвал. Внимание к окружающим деталям обострилось. Она выкинула из головы все посторонние мысли и сосредоточилась на маршруте. К тому времени, когда внизу показался Кале, Ровена ощущала физическое и душевное опустошение.
Ровена всегда любила Кале. Бурлящий жизнью портовый город был первой остановкой в путешествиях Бакстонов на континент. Ступив на землю, Ро, Вик и Пру обычно начинали уговаривать отца отвести их в любимое кафе полакомиться французскими вафельными рожками с клубничным мороженым. Отец делал вид, что спешит, но тем не менее семейство неизменно занимало столик в уличном кафе – прекрасное начало очередного приключения.
Сейчас город выглядел совершенно иначе, отметила Ровена, пристраиваясь в хвост самолета Альберта для посадки. Британская военно-морская база, состоящая из палаток и деревянных зданий с жестяными крышами, выделялась на фоне очаровательных пейзажей уродливым контрастным пятном. Благодаря стратегической важности города и близости к Фландрии здесь располагались значительные силы союзников.
Посадка прошла гладко. Не успел аэроплан остановиться, как его уже окружили британские солдаты, чтобы поскорее откатить в укрытие.
Некоторые из них бросали удивленные взгляды на юбку с разрезами, и Ровена поспешила снять очки, шлем и выпустить волосы из-под воротника куртки. Она давно поняла: если военные с самого начала знали, что имеют дело с женщиной, в итоге возникало намного меньше вопросов и путаницы. Несколько солдат потрясенно уставились на нее, но вежливость не позволяла им выразить удивление вслух. Даже в такой одежде Ровена выглядела так, как и полагалось, – как настоящая леди. Аристократическое происхождение выдавали утонченные черты лица и безупречная кожа.
От своего аэроплана к ней уже торопливо шел Альберт:
– Что ты видела?
– Немецкий аэроплан. Кажется, при виде меня летчик удивился не меньше, чем я.
Один из военных посмотрел на нее с уважением.
– Вы ушли живой и невредимой от немецкого пилота? – спросил он. – Немногие могут похвастаться таким достижением.
– По-моему, он даже не пытался меня преследовать, – покачала головой Ровена.
Мужчина пожал плечами:
– В любом случае, вам лучше доложить капитану. Спасибо за аэропланы. – Он отдал честь и вернулся к работе.
Доклад прошел быстро, поскольку, собственно, рассказывать было не о чем. К концу Ровена умирала от голода, и капитан проводил ее и Альберта до столовой.
– Мы попытаемся отправить вас обратно на корабле с ранеными, – говорил он на ходу, – хотя я не уверен, что найдется место. После обеда вас отвезут в гостиницу, где обычно останавливаются приезжающие к нам чиновники. Заходите с утра. К тому времени я буду лучше представлять, какой транспорт доступен.
Ровена кивнула. На пороге палатки, где располагалась столовая, их остановил рядовой.
– Капитан, мне приказали немедленно доставить вам это.
Он передал командиру конверт, но взгляд его то и дело перебегал к Ровене. Капитан прочитал надпись и приподнял брови.
– Адресовано Ровене Бакстон. Пришло телеграфом? – спросил он у солдата.
Тот кивнул, и капитан передал конверт Ровене.
Она нахмурилась, сердце забилось быстрее. Кто мог послать телеграмму? Только мистер Диркс знал, где она… И тут сердце с размаха ударилось в ребра.
Джонатон.
Трясущимися руками она развернула листок.
«Джонатона нашли рядом с Фландрией. Тяжело ранен. В госпитале Красного Креста в Ле-Туке. Сможете навестить его? Д. Д.».
Ровена уставилась на строчки, пытаясь понять, что они означают. Мужчины терпеливо ждали. Должно быть, капитан правильно истолковал выражение ее лица.
– Плохие новости? – спросил он.
– Да, кое-кто… наш друг… тяжело ранен. – Она перевела взгляд на Альберта. – Джонатона нашли. Мистер Диркс хочет, чтобы мы поехали к нему.
– Где он?
– В базовом госпитале в Ле-Туке. Мы можем попасть туда? Это наш знакомый пилот.
Капитан замешкался:
– Вы знаете, что это близко к фронту? – (Ровена кивнула.) – Ладно. Я одолжу вам свой автомобиль и шофера. Но очень прошу, к утру вы должны быть здесь, чтобы я мог посадить вас обоих на корабль и отправить домой. Не люблю лишней ответственности за гражданских.
Подготовка заняла около десяти минут – они лишь захватили наскоро упакованный в дорогу ужин.
– Британская расторопность во всей красе, – заявил Альберт, откусывая от сэндвича с мясом. – Тебе тоже надо поесть.
Ровена послушно взяла сэндвич, но она знала, что не сможет проглотить ни кусочка. В висках стучало, а глаза жгло от сдерживаемых слез. Хотя она молилась о том, чтобы ошибиться, чутье неумолимо твердило, что жизнь Джона утекает как песок сквозь пальцы. Нужно успеть. Нельзя оставить его умирать одного в чужой стране.
Она откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза и начала вспоминать время, которое они провели вместе. Каждую минуту, все до мельчайших подробностей. С того самого вечера, как она прижимала его к груди после крушения, до посещения в госпитале. Она вспомнила, как в первый раз села с ним в аэроплан, как он поцеловал ее на дорожке в деревне, и то, что случилось потом, и их расставание, и ее помолвку с Себастьяном. Вспоминала смех Джона, синеву его глаз и отблески солнца на золотисто-рыжих волосах.
Тихие, безмятежные часы, проведенные в гостиничном номере, когда Джон занимался с ней любовью и она боялась умереть от счастья.
Она вспомнила, как он уходил от нее и их последнюю встречу, когда она сама убежала от него. Ровена молилась о том, чтобы успеть. Если те ужасные слова, которые они наговорили друг другу на прощание, станут последними, она просто не выдержит.
Когда они прибыли в госпиталь, Альберт пропустил ее вперед. Ровена была уверена, что он не знает о ее отношениях с Джонатоном, но ведь телеграмма мистера Диркса была адресована ей.
Она проследовала за санитаркой в длинную палату с рядами железных коек, поставленных близко друг к другу. Уже стемнело, и комнату освещали лишь несколько небольших газовых ламп.
Подошла сестра милосердия в строгом, как у монашки, одеянии и спросила Ровену, к кому она пришла. Кто разрешил ночное посещение, ее не интересовало. Многие из лежащих в палате солдат не доживут до возвращения в Англию, так что, если кто-то приходил попрощаться, его впускали.
– Как он?
Женщина печально поджала губы.
– Вы его возлюбленная? – спросила она с певучим ирландским акцентом.
Ровена собиралась отрицательно покачать головой, но в последний момент передумала. А кто еще мог назваться возлюбленной Джонатона?
Сестра ласково коснулась ее плеча:
– Вам лучше попрощаться. У него серьезные внутренние повреждения и тяжелая травма головы, при которой не выживают. Даже не знаю, как ему удалось поджечь аэроплан и дойти до своих.
«Потому что Джон один из самых упрямых людей на свете», – подумала Ровена, когда сестра провела ее к кровати и принесла стул. Голова Джона была забинтована, на повязке проступали пятна крови, рука лежала поверх одеяла, и Ровена ласково взяла ее.
– Джонатон, – прошептала она. – Я здесь.
Он не откликнулся. «Господи, – взмолилась Ровена, – пусть он услышит меня. Пусть знает, что я здесь». Она немного посидела тихо, потом снова начала говорить, словно он мог ее слышать.
– Сегодня я перелетала через Канал. На «Виккерсе», еще более современном, чем мой. Наверное, мистер Диркс действительно уверен во мне, если доверил перегнать такой аэроплан во Францию. Вот подожди, скоро сам узнаешь, когда сядешь за штурвал. Он легкий, как птица, и очень послушный. Диркс передает тебе привет, и твоя мама тоже.
Конечно, ни мистер Диркс, ни Маргарет ничего не передавали, но Ровена знала, что их любовь здесь и она поддержит Джона в его последнем путешествии. Он не двигался, и его рука безвольно лежала в ее ладонях. Ровена чувствовала, как перехватывает горло, но продолжала говорить и говорить:
– Ты знал, что мы с Кристобель вместе катаемся верхом, когда я дома? Думаю, она тебе не сказала. Но так и есть, а когда подойдет время ее выхода в свет, я дам ей свое белое платье и помогу устроить настоящий бал. Я знаю, ты не считаешь светские приемы важными, но Кристобель очень ждет дебюта в обществе. Думаю, надо взять ее на охоту в следующем сезоне, она отлично скачет верхом…
Ровена замолчала и прикрыла глаза рукой. Слова закончились. Тяжелый день давал о себе знать, сильно кружилась голова. Ровена сделала пару глубоких вдохов в надежде, что станет легче.
И тут пальцы Джона в ее ладони едва шевельнулись. Вздрогнув, Ровена подняла голову и вдруг увидела, что он смотрит на нее. Его удивительно синие глаза словно говорили с ней, и она все понимала без слов, ощущая его любовь и благодарность. Ровена наклонилась ближе, вновь вызывая из памяти дорогие воспоминания. Его нежные поцелуи. Ту смешную историю с палочкой, которую он выронил из аэроплана, и как они вместе хохотали. Она очень хотела, чтобы Джон услышал ее мысли, и ей казалось, что он слышит. Потом его веки дрогнули, и она почувствовала, как он страдает.
Нагнувшись над кроватью, Ровена мысленно умоляла его остаться с ней. Она чувствовала, как он пытается собраться с силами, и на миг в синих глазах сверкнула решимость, но слабость и боль брали свое.
– Я люблю тебя, Джонатон, – прошептала Ровена. Сердце ее рвалось на части, но сейчас это было неважно. Главное – Джон узнал, как сильно она его любит и всегда будет любить.
Глаза Джонатона затуманились. Ровена понимала, что он покидает ее, и, не отрывая взгляда, опустилась рядом с койкой на колени и бережно обняла его. От горя и муки ей хотелось кричать, и единственное, что утешало ее, это то, что она успела попрощаться.
Немногим погибшим в этой войне довелось умереть на руках у любимого человека.
Потом его не стало.
Уже не сдерживая слез, Ровена опустила голову ему на грудь и слушала последние биения его сердца. Незримая ниточка, которую она всегда ощущала между ними, оборвалась, и Ровена чувствовала себя одинокой и несчастной. Очень хотелось, чтобы рядом оказался Себастьян.
Она не знала, сколько так просидела, прижимаясь к телу Джонатона, но, когда подошла сестра, ноги свело судорогой. Пошатываясь от боли, Ровена кое-как поднялась.
– Могу я чем-то помочь? – услышала она как в тумане мягкий голос.
– Нет, – ответила Ровена, оглядываясь на неподвижное тело. – Все уже сделано.
Глава двадцать первая
Виктория могла бы поспать и подольше, но привычка просыпаться с первыми лучами солнца взяла верх. Спросонья она сначала не могла понять, где находится. Почему-то она ожидала, что проснется в дорогой сердцу комнате в мейфэрском особняке, с резной мебелью кленового дерева и мраморным камином.
Но ей нравилась и новая спальня в лондонской квартире. Просторная, с белыми стенами и высоким потолком. Недавно Виктория заказала новые полы, и теперь темное дерево мягко поблескивало в утреннем свете. Камин заменили на батарею центрального отопления, из-за чего рамы в витражных окнах немного покривились и покрылись вмятинами, но Виктория не расстраивалась. Теперь она относилась к таким вещам намного проще, и это ее вполне устраивало.
Она сладко потянулась и опустила ноги на мягкий коврик из овечьей шерсти, лежащий рядом с кроватью. Потом надела уютные вязаные тапочки – подарок Кейти на Рождество – и направилась в ванную. По опыту она знала, что босиком туда лучше не заходить, плитки там адски холодные. С другой стороны, с приходом апреля и теплой погоды ледяной пол был уже не так страшен.
Надев мягкий батистовый халат, она на цыпочках прошла в кухню, чтобы приготовить чай. Сюзи еще не встала, а Элинор уже уехала в очередной госпиталь из списка, где она работала или помогала добровольцем.
По совету доктора и Элинор, Виктория теперь проводила в госпитале всего три дня в неделю. Здоровье не позволяло посвящать работе больше времени, а она наконец-то начала понимать, что не бессмертна. Астма никуда не денется, так что чем раньше она смирится с болезнью, тем лучше будет себя чувствовать.
Но Виктории приходилось часто напоминать себе об этом.
Она зажгла газовую плиту, поставила кипятиться чайник и достала чашки для себя и Сюзи. Тетя Шарлотта пришла бы в ужас, узнай она, что племянница готовит по утрам служанке чай, но ведь Сюзи не виновата, что хозяйка просыпается ни свет ни заря. К тому же Виктория подглядела, что кавалер Сюзи ушел совсем поздно – видимо, ей все же придется со временем искать новую домработницу.
Виктория направилась к входной двери, чтобы забрать молоко. Странно, что в доме не было черного хода для слуг, но из квартиры вело всего два выхода – парадная дверь и пожарная лестница. При мысли о карабкающемся по ней молочнике с бутылками Виктория прыснула от смеха.
Она открыла дверь и вздрогнула, увидев стоящего на пороге высокого мужчину.
Виктория не сразу поняла, что перед ней Кит, но когда узнала его, кинулась ему на шею, позабыв от радости обо всех размолвках. Кит схватил ее в охапку и закружил по воздуху, и от счастья у нее защемило сердце. Он жив.
Осторожно поставив ее на ноги, Кит сделал шаг назад. Ну конечно, ведь теперь они всего лишь друзья.
И он влюблен в другую.
Виктория прикусила губу и посторонилась, чтобы дать ему войти в квартиру.
– Что ты здесь делаешь? Как ты? Ты видел Колина или Себастьяна? И прихвати молоко, будь добр.
Кит засмеялся, наклоняясь за холодной бутылкой на крыльце.
– Даже великая битва держав не способна изменить дерзкую мисс Викторию. Приятно, что некоторые вещи остаются прежними.