Помечтай немножко Филлипс Сьюзен

— А еще что?

— Отвечала бы на телефонные звонки по вечерам. Когда я не на работе, я не люблю отвечать на телефонные звонки. Вот ты бы этим и занялась. Если мне будет звонить кто-то из родственников, я с ним поговорю. А если кто-то другой — ты возьмешь разговор на себя.

— Итак, я должна буду стирать и отвечать на телефонные звонки. И в этом будет состоять моя карьера?

— Еще ты могла бы заняться наведением порядка в моей чековой книжке. Меня от этого в самом деле воротит. Я не могу тратить время и силы на то, чтобы контролировать, на что расходуется каждый цент.

— Гейб, ты же весьма обеспеченный человек. Тебе в самом деле следует получше следить за своим состоянием.

— Мои братья постоянно мне об этом толкуют, но мне просто не хочется этим заниматься.

— Итак, стирка, телефонные звонки, контроль за чековой книжкой. Это все?

— Почти. Остается только еще одна вещь.

— И какая же?

— Секс. Это будет основная часть твоей работы.

— Секс?

— Ну да. Это важнее, чем все остальное. Гораздо важнее, чем контроль за чековой книжкой.

— Ты хочешь, чтобы я занималась с тобой сексом?

— Да.

— Ты собираешься платить мне за то, что я буду заниматься с тобой сексом?

— И еще за стирку, за ответы на звонки, за…

— Значит, ты собираешься мне за это платить! Это и есть моя новая карьера? Ты хочешь, чтобы я стала твоей любовницей и по совместительству экономкой?

— Насчет любовницы — это неплохая мысль. Было бы неплохо, если бы ты была моей любовницей. Но поскольку у тебя есть сын, а Солвейшн — городок маленький, нам придется пожениться. — Гейб предостерегающим жестом поднял руку. — Я знаю, ты не хочешь выходить за меня замуж, но тебе вовсе не обязательно с первого же дня смотреть на наши отношения как на реальный брак. Это могло бы иметь вид обыкновенной сделки… если для тебя так проще. — Глаза Гейба сузились, он выпрямился в кресле. — Мне нужен секс, ты мне его обеспечиваешь. Чисто деловые отношения.

— О, Гейб…

— Прежде чем ты начнешь возмущаться, подумай как следует. Речь идет об очень больших деньгах.

Рэчел знала: ей не следует задавать этого вопроса, но все же не удержалась:

— Что ты считаешь «большими деньгами»?

— В день нашей свадьбы я вручу тебе чек на… — Гейб сделал паузу и почесал голову. — А сколько ты хочешь?

— Миллион долларов, — не раздумывая, ответила Рэчел. Гейб, безусловно, прав в одном: она никогда не сможет воспользоваться бриллиантами Дуэйна.

— Ладно, пусть будет миллион долларов.

Рэчел изумленно уставилась на Гейба.

— Меня деньги не очень-то волнуют, — сказал он, пожимая плечами, — а для тебя это важный момент. Кроме того, тебе довольно много времени придется проводить голой. Так что все честно.

Рэчел снова откинулась на подушки. Она была просто в ужасе, искренне не понимая, как можно так небрежно относиться к собственным финансам.

Лицо у нее горело. При одной только мысли, что у Гейба был миллион, у Рэчел захватывало дух. Как жаль, что он предлагал ей деньги, а не любовь! Предложи он ей свое сердце, а не кошелек, она бы согласилась не раздумывая.

Гейб снял ноги с сундука и опустил их на пол.

— Я знаю, у тебя были сомнения по поводу возможности нашего брака из-за того, что мы не ладили с Чипом, но, как ты, наверное, заметила, этой проблемы больше не существует.

— Я не понимаю, как это произошло, — призналась она. — Мне кажется, тут дело не только в этой жуткой истории с похищением. Я видела, что еще утром вы общались совсем не так, как раньше. Ума не приложу, как ваша взаимная неприязнь могла исчезнуть столь быстро.

— Ты когда-нибудь его била?

— Конечно, нет.

— Вот если бы ты его хотя бы раз ударила, тебе не надо было бы задавать мне этот вопрос. Да, и еще одно условие, Рэчел, помимо секса. Я должен принимать участие в воспитании Чипа наравне с тобой. Все решения, которые его касаются, мы должны принимать вместе. — Из тона Гейба бесследно исчезла всякая ирония, было видно, что он говорит очень серьезно. — Я не позволю тебе увезти от меня этого паренька. Одного ребенка я уже потерял, так что другого терять не собираюсь. Если для этого надо разодрать в клочья сотню автобусных билетов и сжечь всю твою одежду, я готов это сделать.

— Но он не твой ребенок.

— Вчера утром он не был моим ребенком, но сегодня им стал.

Рэчел была не в силах произнести ни слова. Почему, ну почему он так терзал ее, почему он превращал их расставание в пытку?

— Ты, наверное, обратила внимание, что все Боннеры относятся к детям очень серьезно, — добавил Гейб.

Рэчел вспомнила, как с Эдвардом обращались Этан и Кэл. Как бы ни была сильна их неприязнь к ней, они никогда не вымещали эту неприязнь на ее сыне, и Эдвард видел от них только добро. Вспомнила она и то, с какой нежностью они передавали друг другу Рози.

— Да, обратила.

— Значит, договорились.

— Гейб, я уже пережила одно неудачное замужество, с меня хватит. Если я еще когда-нибудь и выйду замуж, то только по любви.

— Ты всерьез полагаешь, будто можешь сидеть здесь и рассказывать мне, что ты меня не любишь? И ты надеешься, что я тебе поверю? — вскипел Гейб. — Рэчел, я не настолько глуп. Как бы ты ни пыталась меня убедить в том, что ты развратная женщина и все такое, я прекрасно знаю: ты человек. Если бы ты меня Не любила, ты ни за что не дала бы мне к тебе даже притронуться, не говоря уже о том, чтобы позволить мне провести с тобой несколько ночей в постели — кстати, лучших в моей жизни.

Рэчел захотелось ударить его, но она, стиснув зубы, сдержалась.

— Речь идет не о моей любви, — сухо бросила она.

Гейб уставился на нее непонимающими глазами. Она схватила с кушетки одну из подушек и швырнула в него.

— Черт возьми! — воскликнул он. — Из-за тебя я пролил свой «Пеппер».

— Все, я пошла отсюда, — сказала Рэчел, вскакивая на ноги.

Со стуком поставив банку, Гейб тоже вскочил.

— Ты ужасно неразумная женщина, Рэчел. Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил об этом?

— При чем здесь это? — в ярости спросила Рэчел. — Если я отказываюсь быть объектом твоей благотворительности, ты считаешь это достаточным для того, чтобы считать меня неразумной?

— Какая еще благотворительность? Ты всерьез так считаешь?

— Я это знаю. Этан — не единственный святой в семье Боннеров.

— Ты считаешь меня святым?

В вопросе Гейба прозвучало не раздражение, которого от него можно было ожидать, а скорее удовлетворение. Затем он ткнул в сторону Рэчел указательным пальцем и сказал:

— Я собираюсь жениться на тебе. Заруби это себе на носу.

— Да с какой это стати ты решил на мне жениться? Ты же меня не любишь!

— Кто это сказал?

— Не надо с этим шутить. Это слишком серьезная вещь, — сказала Рэчел, чувствуя, что гнев оставил ее, и закусила губу. — Пожалуйста, Гейб, не надо.

Он подошел к ней, усадил ее на кушетку и сел рядом.

— С какой стати ты решила, что я шучу? Ты думаешь, для меня самого это не важно?

— Но все же не так, как для меня. Ты ко мне хорошо относишься, но мне этого мало. Неужели не понимаешь?

— Конечно, понимаю. Рэчел, ты что, в самом деле не знаешь, какие чувства я к тебе испытываю?

— Во всяком случае, не такие, как к Черри, это уж точно, — сказала Рэчел и выругала себя за то, что эти слова были сказаны несколько язвительным тоном. Глупо было ревновать Гейба к женщине, которой нет в живых.

— Моя жизнь с Черри закончилась, — тихо и спокойно сказал Гейб.

Рэчел посмотрела вниз, на свои руки.

— Я думаю, она никогда не закончится. И я не хочу всю жизнь соревноваться с твоей погибшей женой.

— Тебе незачем соревноваться с Черри.

Похоже, он в самом деле ничего не понимает, подумала Рэчел, переплетая пальцы. Ей захотелось встать и уйти из комнаты, но она все же решила дать Гейбу последний шанс.

— Если так, то скажи мне о ней что-нибудь плохое, — попросила она.

— Что ты имеешь в виду?

Гордость приказывала ей отказаться от своей просьбы, но Рэчел чувствовала: в данный момент есть вещи, которые для нее более важны, чем гордость.

— Ты сказал, мне незачем с ней соревноваться, но мне кажется, что это не так. Чтобы поверить в это, мне надо услышать из твоих уст что-нибудь плохое о ней, — сказала Рэчел. При этом она чувствовала себя так неловко, что не решалась поднять на Гейба глаза и потому продолжала смотреть вниз, на свои руки.

— Это глупо.

— Для тебя, может быть, и глупо, а для меня нет.

— Рэчел, зачем ты сама себя мучаешь?

— Ну, должно же было в ней быть хоть что-то такое, что тебе не нравилось. Ну, например… А она храпела во сне? — Рэчел наконец осмелела и с надеждой посмотрела на Гейба. — Я, например, не храплю.

Гейб успокаивающим жестом накрыл своей ладонью сплетенные кисти Рэчел.

— Она тоже не храпела.

— Ну, может быть, еще что-нибудь… Я не знаю. Может, она совала газету в мусорное ведро раньше, чем ты успевал ее прочитать?

— Кажется, пару раз такое случалось.

Рэчел бесило сочувственное выражение глаз Гейба, но она понимала, что ей надо через это пройти. Она отчаянно искала в облике Черри что-то такое, благодаря чему ей удалось бы не думать о покойной жене Гейба как о непогрешимом, идеальном существе.

— А она когда-нибудь пользовалась твоей бритвой, когда брила ноги?

— Ей не нравились лезвия, которыми я пользовался, — ответил Гейб и, помолчав немного, добавил:

— В отличие от тебя…

Рэчел почувствовала приступ отчаяния. Но ведь должно же было быть в Черри хоть что-нибудь, что делало ее обыкновенной, земной женщиной?

— Я, между прочим, очень хорошо готовлю, — похвасталась она.

Выражение лица Гейба стало еще более сочувственным.

— Она пекла домашний хлеб как минимум раз в неделю.

В тот единственный раз, когда Рэчел попыталась испечь домашний хлеб, она по собственному недосмотру горячей водой убила дрожжи.

— Меня почти не штрафуют за нарушение правил уличного движения, — торопливо сказала она и, видя, как Гейб вопросительно поднял одну бровь, затараторила, боясь, что он ее перебьет:

— Между прочим, добрые, мягкосердечные люди иногда не умеют рассказывать анекдоты. Они просто раньше времени выкладывают всю соль, которую полагается приберечь напоследок.

— Ну, довольно. — Гейб обнял Рэчел и поцеловал ее в лоб, затем отпустил ее и откинулся на спинку кушетки. — Тебе в самом деле хочется это знать, верно? Даже несмотря на то, что это не имеет никакого отношения к тебе?

— Понимаешь, она кажется мне такой безупречной…

— Ладно, уговорила. — Гейб набрал в легкие воздух и резко выдохнул. — Слушай внимательно, потому что я скажу это только один раз и повторять не буду. Я любил Черри всем сердцем. А теперь я всем сердцем люблю тебя.

Рэчел в ответ только глубоко вздохнула.

— Может, тебе не удалось спасти душу Дуэйна, — снова заговорил Гейб, — но зато ты спасла меня. Ты помогла мне перестать без конца жалеть себя и перевернула всю мою жизнь. Я снова ожил.

Рэчел почувствовала, как от этих слов сердце ее буквально тает, и придвинулась к Гейбу поближе, но он жестом остановил ее.

— Погоди, я еще не закончил. Ты сама завела этот разговор, так что теперь слушай. Черри была… Она была, пожалуй, даже слишком доброй и хорошей. Она никогда не теряла терпения, никогда не сердилась, и, как бы я ни пытался, мне ни разу не удалось вынудить ее произнести хоть одно плохое слово в чей-нибудь адрес. Она ни разу не сказала ничего плохого даже о людях, которые были настоящими подонками. Даже когда она чувствовала себя усталой, когда ей нездоровилось, когда Джейми капризничал, она никогда не раздражалась и всегда сохраняла спокойствие.

Она была чертовски добродетельная женщина.

— От твоих слов мне стало как-то легче, — не без яда заметила Рэчел.

— А сейчас я скажу тебе то, чего точно никогда больше повторять не буду. — Гейб глубоко вздохнул. — Иногда, живя с Черри, я чувствовал себя так, словно я женат на матери Терезе или на ком-нибудь вроде нее. Она была такая добрая, такая благоразумная, такая хорошая, что я стеснялся своих недостатков и боялся что-нибудь сделать не так.

Счастье вспыхнуло в душе Рэчел, словно огромная, яркая радуга после дождя.

— Правда?

— Правда.

— А со мной ты этого не боишься?

— С тобой мне в этом смысле бояться нечего: в плане нехороших поступков ты даешь мне карт-бланш, — улыбнулся Гейб.

Рэчел ответила ему сияющей улыбкой.

— И еще одно. — Он нахмурился. — Черри обожала мурлыкать себе под нос всякие мелодии. Она напевала, когда готовила, убирала дом, читала журналы — постоянно. Иногда это было терпимо, но бывало и так, что это действовало мне на нервы.

— Да, это может раздражать, особенно если у человека, который напевает себе под нос, нет слуха, — сказала Рэчел, ощутив прилив симпатии к Черри Боннер.

— Понимаешь, дело еще в том, что… Она всегда так снисходительно относилась к моим недостаткам, что мне было как-то неудобно сказать ей про это постоянное мурлыканье.

— Ах ты, бедняжка. — Рэчел закусила губу. — Я знаю, очень глупо об этом спрашивать, но… какова она была в постели?

Чувствовалось, что вопрос несколько позабавил Гейба.

— У тебя масса комплексов, не так ли? — спросил он.

— Ладно, это не важно. Можешь не отвечать.

— Было бы нечестно по отношению к Черри сравнивать ее с такой сексуальной кошечкой, как ты.

Глаза Рэчел расширились от изумления, потом она улыбнулась.

— Ты серьезно?

Гейб расхохотался.

Рэчел рванулась было прочь, но руки Гейба, обнимавшие ее, напряглись, и она поняла: он ни за что ее от себя не отпустит. Губы его легонько коснулись ее волос. Хриплым от переполнявших его эмоций голосом Гейб сказал:

— Черри была любовью моей юности, Рэч. Ты — любовь моей зрелости. Я люблю тебя, люблю всем сердцем, всей душой. Пожалуйста, не покидай меня.

Ответить она не смогла, потому что губы Гейба закрыли ей рот. Их поцелуй получился таким страстным и долгим, что она забыла обо всем на свете. Когда они наконец оторвались друг от друга, Рэчел посмотрела Гейбу в глаза, и ей показалось, что она видит его душу. Все барьеры, разделявшие их, исчезли.

— Ты ничего не забыла? — шепотом спросил он.

Рэчел вопросительно склонила голову набок.

— Как насчет того, чтобы сказать, что ты тоже меня любишь? А? — спросил Гейб и снова легонько поцеловал ее в губы.

— А что, есть сомнения? — спросила она с улыбкой и слегка отодвинулась.

— Ты не единственная, кто хочет услышать эти слова.

— Я люблю тебя, Гейб. Каждой своей клеточкой, каждой жилкой.

— Так, значит, ты не уедешь от меня?

— Не уеду.

— И не будешь больше спорить со мной по поводу нашей женитьбы?

— Не буду.

— И с моими братьями ссориться не будешь?

— Не напоминай мне о них.

— А Чип будет и моим сыном тоже?

Рэчел кивнула, на какой-то момент лишившись дара речи.

Теперь она была уверена: Гейб станет куда лучшим отцом для ее сына, чем был Дуэйн Сноупс, в сердце которого никогда не нашлось бы и малой толики той любви к мальчику, которая поселилась в сердце среднего из братьев Боннеров.

Рэчел погладила упрямый подбородок Гейба и снова его поцеловала. Ей одновременно хотелось плакать, петь и смеяться, и потому, чтобы как-то скрыть бурю, бушевавшую в ее душе, она стала подтрунивать над своим возлюбленным.

— Да, кстати, ты не думай, что я забуду про миллион долларов. Насчет бриллиантов ты был прав, я ими не воспользуюсь. Но что касается твоих денег, то ты в самом деле не умеешь с ними обращаться.

— А ты умеешь обращаться с деньгами?

Рэчел кивнула.

— Ладно. — Гейб вздохнул. — Но вообще говоря, за миллион долларов мужчина имеет право ждать чего-то совершенно особенного.

Без всякого предупреждения он встал и, подхватив Рэчел на руки, понес ее в спальню. При этом одной рукой он ласково поглаживал ее голые ягодицы.

— Дай-ка я подумаю… Интересно, что ты можешь вытворить такого, что стоило бы миллион долларов?

У Рэчел в мозгу промелькнула сразу добрая дюжина интересных идей на этот счет.

— Сначала я тебя раздену догола, — сказала она, сама возбуждаясь от своего разом охрипшего голоса. — Потом я положу вон на ту кровать и буду любить тебя всего.

С губ Гейба сорвался тихий стон.

— Кстати, Рэч, поскольку Чип спит, мы можем не торопиться. Пусть все будет медленно-медленно.

Рэчел почувствовала, что ей не хватает воздуха. Гейб поставил ее на ноги, затем на всякий случай запер дверь спальни на ключ. Потом он снова повернулся к Рэчел, расстегнул пуговицы рубашки и, прижавшись ртом к ее шее, осторожно стал покусывать ее. Рубашка соскользнула с ее плеч и с легким шелестом упала на пол.

Гейб продолжал ласкать губами и языком грудь и шею Рэчел, и очень скоро она, задышав глубоко и хрипло, сорвала с него полотенце, после чего с восхищением принялась буквально впитывать глазами бугры мощных мышц, неравномерно загоревшую гладкую кожу и темные волосы на груди и в паху. Затем она, с наслаждением прислушиваясь к частому, прерывистому дыханию Гейба, накрыла рукой его плоть и почувствовала ее тяжесть и упругую силу.

Оба рухнули на кровать и сразу поняли: им нелегко будет сделать так, чтобы то, что должно было произойти между ними, происходило медленно: им явно мешало обоюдное нетерпение. Рэчел отчаянно хотелось ощутить на себе тяжесть тела Гейба. Она желала, чтобы близость навсегда связала ее с этой кроватью, с этим домом, с этим городом и с Гейбом Боннером. Гейбу хотелось того же, что и ей.

Лишь когда он глубоко вошел в нее, их движения стали более спокойными и размеренными. Рэчел обняла ногами бедра Гейба, наслаждаясь ощущением своей полной открытости для него, и отдалась ему радостно и самозабвенно.

Его серые глаза тонули в ее глазах.

— Я люблю тебя, Рэчел.

Охватив ладонью его шею, она прижала к себе лицо Гейба и с улыбкой прошептала те слова, которые и он так хотел услышать:

— Я люблю тебя, Гейб.

Медленно, осторожно он начал ритмично двигаться внутри нее. Страсть их разгоралась все сильнее, но они продолжали, не отрываясь, смотреть друг другу в лицо, не желая поддаваться инстинкту, заставляющему многих людей закрывать в такие моменты глаза, скрывая свою уязвимость.

Ощущение духовной близости, благодаря которому каждый из них мог позволить другому заглянуть в свою душу, лишь обостряло испытываемое Гейбом и Рэчел наслаждение. Зеленые глаза словно излучали невидимые токи любви, жадно улавливаемые серыми, а серые с такой же щедростью одаривали любовным эфиром зеленые.

— О Рэч…

— Любимый мой…

Души Гейба и Рэчел словно слились воедино.