Принцесса вандалов Бенцони Жюльетта

Разговор был закончен, о чем свидетельствовало множественное число первого лица. Изабель поблагодарила своего государя, присела в низком реверансе и отправилась к Мадам.

Мадам она нашла в саду, с ней были госпожа де Лафайет и госпожа де Гамаш. Они вместе заканчивали прогулку, которую обычно совершали в этот час, и очень обрадовались Изабель.

— Мы ждем вас с нетерпением, хотим узнать, правдив ли слух, что вас выдают замуж?

— Да, мне предложили замужество, но я пока не ответила ничего определенного.

— Если король взял на себя заботу о вас, то вам придется сказать «да», — пророчески провозгласила Мадам, и в голосе ее прозвучала горечь, которую не могла не заметить Изабель. — И кого же вам предлагают в мужья?

— Герцога Мекленбург-Шверинского.

— Иисус сладчайший! — воскликнула мадам де Лафайет и тут же постаралась смягчить свой испуганный тон, заметно встревоживший Изабель. — Я только хотела сказать…

— А я прошу вас молчать, — властно произнесла Мадам. — Предоставим герцогине возможность составить собственное мнение. Мы можем только сообщить, что герцог очень высокий мужчина и внешность у него, как бы это сказать… очень немецкая…

Изабель осенило внезапное озарение.

— Прошу меня простить, Мадам, но не приезжал ли герцог Мекленбург засвидетельствовать почтение Мадам и Месье в Тюильри два или три дня назад?

— Приезжал, — подтвердила госпожа де Лафайет.

— Тогда я знаю, о ком идет речь. Мужлан! Грубиян и…

— Вандал, — подсказала госпожа де Гамаш.

— Мне не надо говорить, каков он. Я сама это знаю и ни за что не хочу иметь с ним дела! Ни за что!

Изабель тут же рассказала, что произошло в вестибюле Тюильри, когда она уезжала в Преси. Взрывы веселого хохота завершили ее рассказ.

— Приходится признать, — сказала, тут же спохватившись, Мадам, — что герцог показал себя не с самой лучшей своей стороны.

— А у этого грубого мужлана есть лучшие стороны?

— Думаю, заметить их, дорогая, вам помешали недостатки освещения. Сейчас я прочитаю вам, как описал дражайшего герцога наш вездесущий Лоре:

  • Не худ, не мал, не слаб —
  • Сложен на диво и высок.
  • Но главное — любви достойна
  • Его широкая и щедрая душа…

— Думаю, у Лоре были серьезные трудности с деньгами, если он написал такую пошлость. Но если герцог щедр, то с его стороны это не большая заслуга. Говорят, он богат, как Крез, — сказала Мадам, выслушав стихи. — Выходите за него замуж, милая Изабель, и он подарит вам самые чудесные на свете украшения. Все у вас будет в изобилии… И смертельная скука тоже!

— Меня смущает не скука, — принялась размышлять вслух Изабель. — Нет брака без недостатков, и в каждом могут оказаться немалые достоинства. Смущает меня вопрос религии. Он для меня очень важен. Герцог немец, а значит…

— Разумеется. Я буду крайне удивлена, если он не окажется протестантом, — тут же откликнулась госпожа де Лафайет.

— Значит, все решилось без нас. Я могу выйти замуж только за католика.

— Неужели вы так категоричны, Изабель? — удивилась госпожа де Гамаш.

— Я просто искренна. Я не могу отказаться от своей веры. Моему покойному мужу пришлось отказаться от своей. А я его очень любила.

— Но, может быть, герцог тоже перейдет в католичество, — высказала предположение Мадам. — А его богатство сослужит вам хорошую службу. Подумайте хорошенько, прежде чем отказывать, Бабель!

Упомянув о достоинствах богатства, Мадам, конечно, смотрела в корень. Изабель никак не могла закончить дела, связанные с процессом о наследстве. Судилась она по существу с маршалом д’Альбре, который был кредитором одной из сторон и не собирался лишаться своих денег. Изабель все чаще чувствовала, как трудно ей вести достойный ее титула образ жизни. Особенно в последние времена, когда госпожа де Ла Сюз и маршал нападали на нее с удвоенной энергией.

— Могу только сказать, что мне кажется, — Мадам желала завершить разговор самым мирным образом, — имеет смысл познакомиться с женихом поближе, а не махать на него сразу рукой. К тому же не знаю, известно ли вам, что он человек необыкновенно упорный. И если уж чего-то захотел, то приложит все силы и не отступит. Думаю, вам будет трудно от него избавиться… Если вы этого захотите.

— Он, конечно же, страшный зануда!

— Ничего подобного! Он обожает роскошь, всевозможные праздники, спектакли, торжественные церемонии. Он просто без ума от них, и один из его друзей назвал его «прирожденным зрителем»![35]

Честно говоря, получив столько разноречивых отзывов, Изабель не знала, что и думать, но для вечера с особым тщанием позаботилась о своем наряде.

И была вознаграждена.

Когда она появилась вечером на королевской карточной игре, восхищенный шепот приветствовал ее появление. Серебристое, с нежно розовой отделкой атласное платье и чудесные жемчуга, оставленные ей в наследство принцессой Шарлоттой, — Изабель сама была похожа на удивительную, переливающуюся перламутром жемчужину. Тонкий гибкий стан делал ее похожей на девушку, да и гладкая нежная кожа тоже была девичьей. А как хороши были ее большие темные глаза, сиявшие черными бриллиантами на бледно-розовом лице. Улыбающаяся, грациозная, она подошла, чтобы поздороваться с королем и королевой — Анна Австрийская плохо себя чувствовала и не присутствовала на вечере. Искать в толпе придворных того, кто предложил ей руку и сердце, ей не пришлось: он был удостоен чести играть с королем. Герцог с веселой улыбкой готовился расстаться с золотыми луидорами, рассыпанными перед ним, когда появилась герцогиня де Шатильон, и он тут же вскочил на ноги.

Лоре не погрешил против истины, написав, что он не худ и не мал, так оно и было. Разодет был герцог в синий с золотом камзол, но его не трудно было себе представить в звериных шкурах с железной цепью варварского вождя на шее. Рост его равнялся примерно шести футам[36], был он плотен, широкоплеч, с шапкой белокурых волос, которая избавляла его от нужды в парике, с красивыми голубыми глазами и сластолюбивым ртом, готовым к улыбке. Большой нос, упрямый подбородок, склонность к полноте. Больше пока о нем сказать было нечего.

Он стоял напротив Изабель, покраснев как мальчишка, и волнение перехватило ему горло так, что он не мог произнести ни слова. Однако он склонился к ее руке и впился в нее поцелуем, который живо напомнил ей о другом его поцелуе, но на этот раз пощечины не последовало. Наоборот, Изабель любезно сказала, что очень рада видеть его вновь.

— Вы будете играть, герцогиня? — спросил Людовик XIV.

— Благодарю Его Величество, но… играть не буду.

— Поступайте, как знаете. Герцог Кристиан составит вам компанию. Наша его не интересует, — прибавил король с улыбкой.

Пока они рука об руку шествовали по анфиладе гостиных, направляясь к террасе, — эта осенняя ночь была на удивление теплой, — а толпа придворных не сводила с них глаз и перешептывалась, Изабель перебирала в памяти все, что услышала за день о своем поклоннике. Ему исполнилось тридцать девять лет, он чаще живет во Франции, чем у себя на родине, в своем северном герцогстве, принимал участие в последних войнах и воевал с честью — разумеется, на стороне Франции. Безгранично восхищается королем Людовиком и время от времени пишет ему собственноручно письма на превосходном французском языке. Изабель была удивлена, как хорошо, хотя с явным немецким акцентом, герцог говорит по-французски, но, оказывается, писал он еще лучше.

Вот что он, например, написал королю, благодаря его за разрешение ухаживать за герцогиней де Шатильон:

«Сир, я не нахожу достаточно выразительных слов, какие могли бы засвидетельствовать Вашему Величеству, как я польщен честью, которую вы мне оказали, почтив своим уважением и дружбой. Я так мало достоин этой милости, которая вознесла меня на вершину всех моих упований, что теперь еще больше предан Вашему Величеству. Ваше Величество может располагать мной целиком и полностью, зная, что я целиком и полностью ему предан».

Кристиан Мекленбургский столько раз читал и перечитывал свое послание, что выучил его наизусть, и пересказал Изабель, пока они прогуливались в Сен-Жерменском парке. Надо сказать, что Изабель слушала своего спутника не без удовольствия. Претендент на ее руку был совсем не плох, и у нее возникло даже некоторое сожаление, когда она довела до его сведения главное препятствие, которое делает их брак невозможным: разница в вероисповеданиях.

Она ожидала горького отчаяния, возражений, уговоров и даже слез на глазах, к которым, похоже, герцог был склонен, но ничего этого не последовало.

— Тоже мне препятствие! — воскликнул беспечно герцог. — Я перейду в католичество, вот и все! Главное верно служить Господу, не так ли?

Пылкий великан показался Изабель еще интереснее, и она решила узнать о нем побольше.

— Простите меня, монсеньор, если покажусь вам нескромной, но меня удивляет, что вы до сих пор не женаты.

— О! Я был женат, но так давно, что успел забыть об этом. В… тысяча шестьсот пятидесятом году, кажется. Да, именно так. В тысяча шестьсот пятидесятом году я женился на своей кузине Кристине-Маргарите Мекленбург-Густров, которая была старше меня и уже успела овдоветь. Она была нехороша собой и скучна, как осенний дождь. Терпению моему очень скоро пришел конец. Я собрал церковный совет, и он освободил меня от нелепого брака. С тех пор Кристина-Маргарита живет у своей сестры, герцогини Брауншвейгской, а я пользуюсь полной свободой, что мне и позволяет, прекрасная дама, предложить ее вам вместе с моим сердцем!

— Я не могу пока ответить согласием. Предложение так неожиданно!

— Для вас, возможно, но не для меня. Я давно вас люблю и…

— А почему же вы не старались познакомиться со мной поближе раньше?

Он остановился, приложил ко лбу руку, что было у него знаком глубокого размышления, и наконец объявил:

— Честное слово, не знаю! Как-то, понимаете, из ума вон. Вы тоже, наверное, знаете, как быстро мчится время. Придет какая-то мысль, ее перебьет другая, глядишь, и день кончился, а ты многое начал и ничего не завершил!

Когда Изабель рассказала Мадам, каким странным образом ей было сделано предложение, Генриетта не могла удержаться от смеха.

— Не делайте скоропалительных выводов, Бабель! Вполне возможно, Кристиан Мекленбургский окажется лучшим из людей и станет для вас хорошим мужем. Но имейте в виду, у него есть очень серьезный недостаток.

— А я уж было решила, что для меня он чересчур хорош!

— Оставьте иронию, Бабель, у герцога много прекрасных качеств. Вы сделаетесь самодержавной государыней и будете помогать славному Кристиану. Беда его в том, что он забывчив, катастрофически рассеян, так что вам придется напоминать ему, что он должен сделать.

— Если я правильно поняла, Ваше Высочество, он способен, женившись на мне, забыть обо мне через час.

— Нет, поверьте, не до такой степени! Во всяком случае, я надеюсь, что не до такой. Но дам вам один совет: прежде чем подписать брачный контракт, убедитесь, что он полностью соответствует вашим желаниям.

В скором времени «славный Кристиан» устроил великолепный прием у себя в особняке на улице Клери в ознаменование помолвки. Прием почтили своим присутствием король и обе королевы. Изабель чувствовала себя польщенной и с удовольствием надела великолепный изумруд, окруженный бриллиантами, увенчавший ее согласие. Кристиан на следующий день собирался отбыть в Шверин, чтобы приготовить свадебное празднество и покои в замке для своей супруги.

Но прошло несколько дней, и все рухнуло. Пришло письмо от господина де Гравеля, французского посла в Мекленбурге, со следующим известием: решение церковного совета о разводе герцога признано недействительным, и, стало быть, герцог не имеет права помышлять о повторном браке до тех пор, пока не расторгнет первого.

Жених пришел в неистовство. Как известно, спокойные люди редко поддаются гневу, но, если уж гневаются, гнев их запоминается надолго. Герцог изрыгал пламя! Он тут же сел в карету и отправился наводить в своем государстве порядок. Но поехал в Шверин через Рим, дабы принять там католическую веру, и, став добрым католиком, отдать себя в руки папы, а потом уж двинуться в родные края.

— Нельзя сказать, что Кристиан выбрал самый короткий путь, — заметил Месье с насмешливой улыбкой, весьма забавляясь всей этой историей. Он не любил свою жену, а значит, терпеть не мог и ее наперсницы. — Однако посмотрим, чем дело кончится.

Изабель тоже задавала себе этот вопрос. Задавала и другой: почему именно перед ней возникает столько препятствий, как только речь заходит о свадьбе? Ей трудно было позабыть тройное венчание с Гаспаром, но тогда они были молоды, они не разлучались, им все казалось смешным, их жизнь вдали от света согревала любовь…

Теперь все обстояло по-другому. С женихом ее разделяли сотни лье, Кристиан вынужден был биться за их счастье в одиночку и не увозил с собой даже воспоминания о ночи любви. Изабель собиралась увенчать пламенную страсть обожателя лишь после того, как сама будет увенчана короной самодержавной государыни. Сказать по чести, недурная партия для бедной, но очень гордой девочки из семейства Монморанси! Изабель приходилось заботиться, чтобы узы, приковавшие к ней влюбчивого герцога, были крепкими. Имея дело с таким рассеянным человеком, нужно заранее постараться, чтобы о тебе не позабыли.

В Шверине Кристиану пришлось вступить в настоящее сражение. Поскольку он перешел в католичество, то тут же воспользовался возможностью обратиться к папе и попросил папу расторгнуть его «еретический» брак с кузиной. После чего, не медля ни минуты, герцог, желая обеспечить себя поддержкой всесильного короля Франции, отправил в Париж посла, маркиза Гудана. Гудан вез тайное письмо, в котором Кристиан сообщал о своей готовности передать французскому государю управление всем своим имуществом, если он, герцог Мекленбургский, заключит брак во Франции, а также обещал предоставить в распоряжение короля четыре тысячи кавалеристов и пехотинцев, готовых вступить в бой в любой час по мановению его руки.

Людовику XIV и Гуго де Льону, его министру, пришлась по душе возможность иметь на севере Германии такого надежного союзника. Изабель также была польщена пылкостью своего воздыхателя и написала королю письмо, желая получить официальное разрешение на заключение этого союза. Ей ответил господин де Льон, дав официальное разрешение:

«Король одобряет и находит весьма желательным предполагаемый брак. Он будет доволен, если этот брак будет заключен и супруги в дальнейшем пребудут в добром согласии».

Преуспев во всех делах, счастливый Кристиан приехал во Францию, чтобы соединиться со своей возлюбленной, и ему была дана особая аудиенция в Сен-Жермене, но… Да, снова возникло «но» и весьма серьезного свойства. Слух о женитьбе герцога обошел всю Германию, достиг ушей его родственников Мекленбургских-Густров, и они подняли страшный шум, грозя скандалом. Поддерживаемая Густавом-Адольфом, Кристина, разведенная жена, отправила Людовику письмо, в котором отрицала развод и называла себя законной супругой на протяжении двенадцати лет. Все семейство Мекленбургов встало на сторону Кристины и дало понять Кристиану, что, если он посмеет заключить новый брак во Франции, он будет признан двоеженцем и лишен трона, на котором рядом с ним имеет право сидеть только Кристина.

Осторожный Людовик написал вместе со своим министром несколько деликатных строк, стремясь умерить разбушевавшиеся страсти.

Только время могло разрешить столь непростой семейный конфликт, на него и предлагал король положиться.

Способ не хуже других выйти из запутанного положения, и уж точно идеальная возможность получить отсрочку.

Приближалась весна, и король думал только о своей любви к Лавальер. Все его помыслы были устремлены к празднику, который он собирался устроить в ее честь в парке пока еще очень скромного Версальского замка. Тогда Людовик еще только собирался превратить его в то чудо, которым мы теперь любуемся.

«Радости волшебного острова» — эта феерия должна была продлиться десять дней и вызвать восторг у всех, кто будет приглашен принять в ней участие, и горькую зависть у тех, кто не будет приглашен. Изабель была приглашена и ехала вместе с Мадам, хотя всю зиму держалась несколько в стороне от придворной жизни, не желая участвовать в бесконечных пересудах относительно ее замужества. Однако принцесса сочла, что будет полезно развеяться, и, сама того не желая, отяготила Изабель новыми заботами и трудностями.

Маркиз де Вард, которого Изабель не видела довольно долгое время, несколько продвинулся в своей дружбе с Мадам и решил воспользоваться праздником, чтобы открыть принцессе свою страсть. Он открыл ее, и, как пишет госпожа де Лафайет, принцесса «не совсем ее отвергла». Изабель оказалась снова наперсницей Генриетты. Ее привилегированное положение, долгие разговоры с принцессой вызвали зависть, во-первых, у Франсуазы Атенаис де Рошешуар, бывшей фрейлины Мадам, которая недавно вышла замуж и стала теперь маркизой де Монтеспан и которая никогда не любила герцогиню де Шатильон. А во-вторых, у графини д’Арманьяк, которая, по отзыву все той же госпожи де Лафайет, «охотно употребляла ту малую толику мозгов, какая была отпущена ей природой, на то, чтобы делать людям зло». Эти две дамы задумали уронить Изабель в глазах королевы-матери, а главное, погубить ее в глазах Месье. Во втором случае это оказалось легче легкого: достаточно было шепнуть ревнивому Филиппу, что герцогиня взяла на себя роль посредницы между любовниками. Впрочем, скорее всего, это было не так уж далеко от истины…

Было или не было, но Месье страшно разгневался и заявил, что закрывает герцогине доступ в покои своей супруги.

А если говорить о ссоре, то ссора была оглушительная. Ни один из супругов, которые так не подходили друг другу, не собирался уступать и сдаваться. Анна Австрийская заперлась у себя и не пожелала участвовать в «семейных, — как она выразилась, — размолвках». Карл II Английский, которого не замедлил известить о своих неприятностях Котенок[37], тоже внес свою лепту в разгоревшийся пожар. Памятуя о своей юношеской влюбленности, он написал о самых дружеских чувствах и полном доверии к госпоже герцогине де Шатильон. Месье взвился до потолка.

Похоже было, что в доме Орлеанов вот-вот начнется открытая война, дом разделится на враждующие партии, и придворные будут вынуждены сделать выбор, на чьей стороне стоит каждый из них. Однако Людовик, утомленный нескончаемыми дрязгами, стукнул кулаком по столу и вынес вердикт: госпожа де Шатильон остается на своем месте при Мадам, и ей приносят извинения.

Не тронул он и ее обвинительниц. Госпожа д’Арманьяк заслужила снисхождение короля только потому, что была заодно с маркизой де Монтеспан, а маркиза была лучшим украшением двора. Сколь бы ни был король увлечен нежной Лавальер, он не мог не отдавать должного царственной маркизе. Что касается Изабель, то, после всех неприятностей, она вновь была в фаворе и еще большем, чем раньше.

Пока французский двор интриговал, Кристиан Мекленбургский трудился не покладая рук, добиваясь своего счастья. Он наконец получил от папы обещание, что его первый брак будет расторгнут, как только он торжественно и прилюдно отречется от протестантской веры и перейдет в католическую в присутствии кардинала Антония, который специально для этого прибыл из Рима. Отречение свершилось в Париже в резиденции папского нунция в присутствии множества епископов и нескольких важных гостей. Затем вновь обращенный прошел через таинство крещения и получил новое имя Людовик, которое избрал для себя в честь короля Франции, выслушал мессу и приобщился Святых Даров. После чего состоялся праздник, который почтила своим присутствием королевская чета. А на следующий день после этого в Сен-Шапель в Венсене кардинал прочитал папское послание, одобренное и утвержденное императором. Папа отпускал герцогу грех, который он навлек на себя, женившись на своей двоюродной сестре, что было запрещено церковью. Брак этот признавался недействительным, герцог от него освобождался и был свободен вступить в новый брак с любой дамой католического вероисповедания, которую он для себя изберет.

Больше никаких препятствий на пути к браку с Изабель не стояло. Жених, невеста и два нотариуса должны были теперь составить брачный контракт. В довершение обретенного счастья король пожаловал герцогу цепь ордена Святого Духа, что являлось величайшей честью. И двадцать пятого декабря, в день Рождества Христова, новому кавалеру ордена было поручено держать блюдо со святыми облатками во время торжественной мессы, которая была великолепна.

Жених и невеста сияли. Брачный контракт был готов. Оставалось только сделать оглашение и назначить день свадьбы.

Но именно на это времени и не хватило!..

Изабель никогда не забудет январского утра, когда Кристиан явился к ней в полном военном обмундировании и сказал, что пришел попрощаться.

— Попрощаться? Но скажите, куда вы уезжаете в таком грозном виде?

— В Шверин, дорогая. Я получил тревожные известия. Шведы взяли в руки оружие и готовы напасть на Мекленбург. Я еду защищать свою родину.

— Вы отправляетесь в сражение накануне нашей свадьбы? Но у вас есть кузены, зятья, есть другие Мекленбурги! Разве они не могли бы взять на себя этот ратный подвиг?

— Надеюсь, что смогли бы, но мне было бы неспокойно.

— Вчера король принимал вас с почестями, какие положены самодержавному государю. Король Франции любит вас, объявить вам сейчас войну значит объявить ее и Его Величеству. Неужели эти шведы ничего не боятся?

— Они готовы на все, лишь бы помешать нашему браку, но не беспокойтесь, сердце мое, у них ничего не выйдет. Я предпочту смерть с вами, чем трон без вас! — прибавил он торжественно, взял Изабель в свои объятия и запечатлел прощальный поцелуй.

На это восторженное уверение Изабель ответила молчанием, приписанным ее суженым буре чувств, какая бушевала у нее в груди, так как она тяжело дышала. Но Изабель не испытывала ни малейшего желания умирать ни вместе с Кристианом, ни с кем бы то ни было другим. С самой собой Изабель никогда не лукавила и прекрасно знала, что относится к будущему супругу весьма сдержанно и никогда бы не вышла за него, будь он средней руки дворянином. Почему она так и не полюбила его? Во-первых, несмотря на свою страсть к праздникам и развлечениям, он был тугодум, рассеян и постоянно забывал что-то важное. А во-вторых, — и это тревожило ее гораздо больше, — те любовные излияния, какие иной раз она позволяла ему, не погружали ее в то счастливое опьянение, какое она пережила со своим дорогим Гаспаром, герцогом де Немуром или Конде. И о своей будущей брачной ночи она думала с немалыми опасениями. Даже в поцелуях жениха было что-то раздражающе унылое, он словно бы всасывался в нее, и от него постоянно пахло пивом. А пиво Изабель терпеть не могла…

— Только не говорите мне, что любите этого вандала-медведя! — воскликнул де Конде, обращаясь к Изабель. Он не скрывал, что ее замужество огорчает его до крайности. — А что касается меня, то я не желаю отказываться от тех сладостных и потаенных часов, какие мы проживаем вместе, если вдруг одиночество начинает нас тяготить! Мне кажется, я никогда не перестану желать вас!

— Никто от вас этого и не требует! Хотя я предпочла бы услышать от вас слово «любить», а не желать.

— Годы идут, и все повторяется и идет по кругу…[38] Скажите по совести, зачем вы выходите замуж?

— Думаю, для вас это не секрет, вы достаточно хорошо меня знаете. Будучи замужем, я вновь обрету твердое положение в обществе и перестану быть несчастной вдовой, у которой годы понемногу отнимают красоту и привлекательность. Перестану быть уязвимой женщиной без защитника, о которой каждому дозволено распустить слух, лестный для его самолюбия, но нестерпимый для моей гордости.

— У вас есть брат, и только Господь Бог знает, до чего чувствительна гордость нашего милого герцога.

— Мирная жизнь ему не показана. Я издалека наблюдаю за ним и вижу, что он делает глупость за глупостью. Может быть, став почти что королевой, я смогу ему в чем-то помочь… Тайно, разумеется. Вы только представьте себе, что он вот уже несколько лет как увлекся алхимией.

— Надо пригласить его в Шантийи, — с коротким смешком отозвался принц. — Мы будем вместе искать философский камень.

— Как я хотела бы вновь вернуться в Шантийи! — вздохнула Изабель. — Полагаю, что теперь там хозяйничает ваша сестра?

— Нет, конечно нет! Она не покидает Порт-Рояля. А там, глядишь, и аббатисой станет. Моя сестра — человек крайностей. Теперь, я думаю, она намеревается стать святой. Не так давно сказала мне, что молится за вас.

— За меня?

— Ну да. Мне кажется, ее впечатлила решительность, с какой вы встали на защиту госпожи Генриетты. Она сказала, что нужно немало мужества, чтобы противостоять Месье и его опасным друзьям-красавчикам.

Свадьба Изабель была отсрочена всего на несколько недель. Кристиан вернулся в последние дни февраля, и уже двадцать восьмого числа был подписан брачный контракт в особняке Изабель на улице Нёв-Сент-Оноре. По этому контракту она становилась богатейшей женщиной. А третьего марта состоялось очень скромное венчание в церкви Святого Роха, приходской церкви новобрачной. Был разгар поста, но архиепископ дал особое разрешение, а герцог де Пине-Люксембург, а с недавних пор еще и принц де Тэнгри попросил чести быть свидетелем сестры.

Но это совсем не означало, что он стал мягче и приветливее.

— Из-за чего, спрашивается, нужно было устраивать столько шума, когда мы с принцем Конде служили под испанскими знаменами? — был первый вопрос, который он задал Изабель. — Когда вы сами стали немкой!

— Мекленбург не воюет с Францией, — ответила брату Изабель. — Его государь — союзник короля Франции. И я надеюсь, что вы не затеете с ним войны.

— Да уж, постараюсь не затевать. Но если вдруг вынудят обстоятельства… Например, если с вами там будут обращаться плохо, притом незаслуженно. Лично меня это ничуть не удивит.

— Перестаньте говорить глупости. Я довольна выпавшей мне на долю судьбой. Может быть, вы своей меньше? Я просто голову сломала, пытаясь понять, что вы нашли в алхимии? Странное занятие для воина.

— Ломайте голову с модистками. Можно подумать, что женщина что-то понимает в…

— А почему нет?

— Потому что женский ум не создан для такого рода занятий. Лучше позаботьтесь о счастье своего супруга. Как-никак он сделал вас принцессой. Вам безусловно повезло больше, чем другим. Принцесса вандалов! Такое не каждому выпадает на долю, и вы, я полагаю, справитесь со своей ролью как никто. И в благодарность подарите своему супругу множество маленьких вандальчиков! Какое оригинальное у нас будет семейство! — закончил он, захлебнувшись смехом.

Изабель в ярости готова была отвесить брату пощечину, но ее удержала крепкая рука, а властный голос — голос де Конде, который вошел в комнату незаметно, — прогремел:

— Замолчите, Франсуа! Где это видано, чтобы свидетель нападал на особу, которую обязан поддерживать? Вам лучше было бы не участвовать в церемонии, но вы вызвались сами. Почему?

— Хотел посмотреть на нового родственника, который на нас будто с неба свалился. Вандал, а проще сказать, варвар, растревожил мое любопытство. А вы, если я не ошибаюсь, пришли их благословить, монсеньор?

Обращение, которым Франсуа пользовался так долго, невольно вновь сорвалось с его уст, вызвав улыбку принца.

— Теперь ты тоже принц! И я больше не твой сеньор.

Франсуа отвернулся, может быть, для того, чтобы скрыть свои чувства.

— Вы всегда останетесь для меня сеньором. И мне никогда не быть королевским высочеством, каким являетесь вы. Так почему вы пришли? Она же больше не ваша любовница!

— Она мой нежный друг и останется им навсегда. Если уж я не могу жениться на ней, то предпочитаю доверить достойному человеку, который, вполне возможно, не блещет умом, но поставит ее на ту высоту, где ей не нужно будет опасаться унижений от двора, который всегда и на всех точит когти. А теперь пора в церковь. Господа Бога не заставляют ждать.

Принц де Конде сам повел Изабель к алтарю.

Первое ее замужество было полно перипетий, волнений и злоключений. Она так была захвачена своим счастьем, что даже не расслышала слов, какие обращали к ней во время венчания. Хорошо она их расслышала только на этот раз, и обещание любви до гроба, помощи и верности этому увальню, который смотрел на нее, не сводя глаз, показалось ей серьезным грузом.

Во время перепалки с Франсуа Изабель заявила, что довольна своей судьбой. И она в самом деле была довольна. Довольна своим положением в обществе. Как-никак она стала царствующей герцогиней, стала принцессой и даже королевой потомков варварских племен, обитавших на землях холодной Померании. Невольно Изабель вспомнила о давнем пари[39], какое когда-то заключила со своей кузиной де Лонгвиль, и подумала, что теперь уж точно его выиграла. И еще подумала, что должна была бы получить от бывшей соперницы бант с цветами Мекленбурга. И сама рассмеялась своей мысли. Что за дело будущей монахине до бантов, каких бы они ни были цветов!

Стоя у алтаря, она поклялась своему избраннику в любви и верности, не подумав о том, что в жизни человеческой после каждого дня наступает ночь, и этих ночей в ее жизни будет не меньше, чем дней…

Эта безжалостная истина встала перед Изабель во всей своей наготе, когда она ранним утром покинула супружеское ложе, на котором Кристиан продолжал храпеть с достойным зависти прилежанием. Агата принесла ей положенный новобрачной бульон, но Изабель выпила один глоток и поспешила в туалетную комнату, об устройстве и удобствах которой заботилась в первую очередь во всех домах, где бы ни жила. И там наконец почувствовала себя достигшей гавани лодкой, которую безжалостно потрепал шторм.

Она еще не успела взглянуть на себя в большое зеркало, перед которым так приятно проводила время, как вдруг услышала приглушенный вскрик Агаты.

— Господи! Госпожа герцогиня… она вся в синяках! Ее супруг… он бил ее?

Причитая, Агата приоткрыла легкий пеньюар, который набросила на госпожу, когда та встала с кровати, и Изабель увидела всю неприглядную картину.

— Святые угодники! — простонала Изабель, разглядывая синие, красные, фиолетовые и желтые пятна, оставленные на ее теле губами и руками ее обожателя. — Я похожа на желе с ягодами!

Впрочем, она должна была бы быть готова к подобному зрелищу, пережив самую ураганную из брачных ночей. Мало того, что ее Кристиан отличался исключительным пылом, он грешил избытком сил, а вовсе не их недостатком. Во время многочисленных приступов, а в сражениях он не знал устали, он мял и сжимал ее, оставляя на нежной коже синяки и царапины. Меньше всего пострадало лицо — на нем разве что неестественным образом распухли губы и синева окружила глаза.

— Как в таком виде я буду принимать положенные после свадьбы визиты? — простонала Изабель. — Или мне одеваться теперь по испанской моде, в платья с плоеным воротником до подбородка и с длинными рукавами?

— Разумнее всего, сказаться больной и… отправить монсеньора герцога спать в другую комнату!

— А ведь это только первая ночь, — жалобно простонала Изабель. — Будут еще и другие! Много других. И если так пойдет и дальше, я долго не выдержу!

— Если госпожа герцогиня позволит мне дать ей совет, то пусть она прикажет камердинеру монсеньора подстричь ему ногти покороче, все будет легче…

Глава XI

Кровь и грязь

Если не считать малоприятных ночей, число которых Изабель постаралась свести к минимуму, она проживала самое радостное время в своей жизни, лестное для ее гордости и тщеславия. Ей улыбались все — король, обе королевы и, конечно же, Мадам, очень довольная счастьем подруги. Папское бреве, одобренное императором, об отмене первого брака Кристиана было зачитано при дворе вслух. Супруг не жалел для нее драгоценностей, и всюду, где бы Изабель ни появлялась, она была самая красивая, самая нарядная и в самых роскошных украшениях. Это было чудесно! Это возбуждало, волновало. Это длилось… целых две недели!

Почему две недели?

Да потому что члены дома Мекленбург-Густров во главе с Густавом-Адольфом уперлись, как упрямые ослы, объявили себя поборниками интересов оставленной жены Кристины и дошли до того, что посмели упрекнуть короля Франции в том, что он дал согласие на невозможный ни с какой стороны брак. Вместе с тем они выразили надежду, что король объявит заключенный брак «несостоявшимся и отменит его, так как он наносит ущерб той самодержавной власти, которой королева Кристина обладает в своей стране»…

Требование вызвало немалое замешательство короля Людовика и министра Гуго де Льона. Замешательство, неожиданное для короля, который от макушки до пят был проникнут ощущением собственного величия. Ответ готовился чуть ли не месяц и был откровенно натянутым. Суть его сводилась к тому, что единственная забота короля это вернуть мир и покой в дом Мекленбургов. Затем, нимало не смущаясь, король сообщал, что «не был предупрежден о вышеозначенном браке и узнал о нем только из общей молвы». В заключение он обещал отправить «особого посланника» сьера Хейса, чтобы обсудить с принцами, каким образом «привести дело к доброму концу и ко благу и удовольствию и той, и другой стороны». Не сон ли это?

Однако Изабель, узнав о разразившемся скандале, времени терять не стала. В то время как ее супруг предавался печали, не зная, что еще ему предпринять, она засучила рукава и ринулась в чернильную битву. Взяв перо и окунув его в чернильницу, она не замедлила изложить свою точку зрения на происходящее, адресовав письмо супругу:

«(…) Я пишу вам письмо, благодаря которому вы убедитесь, что император выполнил свой долг, и если вы выполните свой, то я не останусь в том ложном положении, в каком оказалась. Вы знаете, сударь, и я вам об этом уже говорила, что буду гневаться до тех пор, пока мое ложное положение будет длиться. Постарайтесь, чтобы все закончилось как можно скорее, и я бы снова следовала присущему мне стремлению быть вашей покорной служанкой»[40].

В постскриптуме она прибавляла, что «из достоверных источников знает, что шведы в заговоре с Мекленбургами-Густров и толкают их на несправедливые требования с тем, чтобы самим этим воспользоваться».

Письмо озаботило не только герцога Кристиана, но и господина де Льона, потому что несколько дней спустя стало известно, что в княжестве начались беспорядки. Кристиан был подавлен «столькими злоключениями». Его меланхолия вывела супругу из себя.

— Надеюсь, вы не будете сидеть сложа руки, плача и жалуясь на несправедливость людей и жестокость подданных? Вам необходимо что-то предпринять!

— Но я уже сделал все, что мог, до нашей свадьбы, и, когда уезжал из Мекленбурга, все шло как нельзя лучше.

— Не знаю, что вы называете «как нельзя лучше», и подозреваю, что ваш взгляд замутнен закравшимся непониманием. На каком языке говорят вандалы?

— На добром немецком, как все остальные немцы.

— А я имею смелость думать, что это какой-то особый язык, раз шведы постоянно вмешиваются в ваши дела. В любом случае ясно одно, что только вы лично можете уладить возникшие недоразумения. Поэтому просите у короля отпуск и отправляйтесь в путь.

— Надеюсь, по крайней мере, что и вы отправитесь со мной. Ваша красота, обаяние, изящество окажут чудодейственное влияние на людей, которые, возможно, несколько грубы…

— Окажут, если только они не забросают меня камнями, как блудницу из Евангелия, поскольку я не являюсь вашей законной супругой. Но если вы желаете остаться вдовцом, то ваше предложение безусловно стоит принять.

— Изабель! Как вы можете быть такой жестокой! Неужели вы сомневаетесь, что я вас обожаю?

— Вам предоставилась возможность доказать мне это! Сделайте так, чтобы ваши подданные признали меня, и я без малейших колебаний приеду к вам. Цветы я люблю больше мощеных мостовых.

Но, как известно, беда не приходит одна. Чуть ли не в тот же день стало известно, что указом императора и с согласия матери Кристиана, вдовствующей герцогини, у него отбираются все имения, в то время как шведы в союзе с герцогом Саксонским, его близким родственником, осадили одну из его крепостей.

Дождаться можно было только больших бед. Кристиан бросился к Людовику, поведал ему о трагических событиях в княжестве, собрал людей, поцеловал жену и вскочил в седло, чтобы лететь на помощь своим подданным. Уезжая, он не забыл оставить Изабель как своей жене и герцогине Мекленбургской доверенность, которая должна была помочь ей защитить свои интересы в очередном процессе по поводу наследства. Маршал д’Альбре снова претендовал на владение замком Шатильон, который «мог быть занят только герцогиней де Шатильон», тогда как немецкая и вандальская принцесса не имела на него никакого права. А поскольку последняя наследница дома Шатильон-Колиньи госпожа де Ла Сюз по-прежнему отказывалась возвратить ему пятьсот тысяч ливров, то он требовал, чтобы замок был выставлен на продажу.

Изабель вновь взялась за перо и написала королю длинное послание — может быть, даже излишне длинное! — в котором изложила все свои горести и печали, горько жалуясь, что «оставлена своим высокочтимым государем, который не слышит ее просьб, как не слышали бы их скалы, если бы она к ним обращалась!»

Увы! Господин де Льон, желавший в первую очередь успокоить немецких князей, посоветовал королю не вмешиваться, и Его Величество вновь уподобился вышеупомянутым скалам и не ответил Изабель. Изабель расплакалась от обиды и гнева. Молчание короля было и молчаливым запретом появляться герцогине при дворе. Но об этом она не плакала. Ей и не хотелось там появляться, так как ее мучили приступы тошноты, свидетельствуя о том, что она ждет ребенка. В другое время это привело бы ее в восторг. Но теперь…

Изабель даже не имела возможности утешиться дружбой с Мадам. Мадам тоже была в бедственном положении, так как Месье и его милые друзья, маркиз д’Эффья и шевалье де Лоррен, ненавидевшие ее, постарались сделать все, чтобы она жила в изоляции.

К сожалению, судьба распорядилась так, чтобы в этом месяце — июне 1664 года — беды Изабель не кончались, и сыграла с ней еще одну скверную шутку…

Виной всему стал граф де Гиш, которого не видели во Франции вот уже два года, но который по-прежнему страстно любил Мадам, подтверждая истинность одной из самых изящных максим бедного Ларошфуко. Почти ослепший и все еще снедаемый страстью к госпоже де Лонгвиль, он написал:

«Разлука для любви — что ветер для огня: слабую она гасит, а большую раздувает».

Де Гиш вернулся из Польши, где воевал с блеском, и пожелал вновь занять свое место среди свитских дворян Месье. Месье его возвращение не обрадовало. И более того — оно его крайне раздражило. Он запретил Мадам принимать де Гиша и видеть его даже издалека.

Но любовь изобретательна. Де Гиш под разными обличьями ухитрялся хоть на несколько минут увидеть свою возлюбленную. И в ее рассказах некоторые подробности заставили его заподозрить де Варда в предательстве. Он потребовал от де Варда объяснений. Де Вард, желая выпутаться из неловкой ситуации и сохранить свое место возле Мадам, сплел такую историю, в которой никто ничего не понял, что только усилило подозрения графа. Де Вард, почувствовав, что теряет почву под ногами, предложил обратиться к беспристрастному суду герцогини де Мекленбург. Мадам и Месье одобрили этот выбор, и Изабель было предложено высказаться или в пользу де Гиша, — а она знала, что де Вард действительно предал графа, — или в пользу де Варда, которого сама она боялась теперь как чумы, чуть было не попав в расставленные им сети. Мадам была рада, что в судьи выбрали ее подругу, но Изабель, чувствуя себя с каждым днем все хуже, желала одного: покоя. И поэтому отправила к принцессе Бастия с запиской, в которой объяснила свое состояние и наотрез отказывалась высказываться в пользу того или другого, закрыв перед обоими двери своего дома.

Де Вард потребовал от де Гиша удовлетворения, вызвав его на дуэль. Он великолепно владел и шпагой и пистолетом, рассчитывал на свою ловкость и надеялся избавиться от де Гиша. Де Гиш владел оружием не хуже, но Изабель, боясь, как бы с ним не случилось несчастья, тайком предупредила о дуэли короля. Король, не медля ни секунды, призвал к себе де Варда и де Гиша и приказал помириться в своем присутствии и в дальнейшем вести себя смирно, если не хотят оказаться в тюрьме в ожидании еще более серьезного наказания. В результате молодые люди остались непримиримыми врагами, но теперь было нечто общее: они оба затаили недобрые чувства к Изабель.

Но она об их чувствах и не думала. Она всерьез расхворалась и никого не хотела видеть. А если кого и хотела, то не могла, и причины на это были разные. Госпожу де Бриенн приковал к постели сильный бронхит. Мари де Сен-Совёр по-прежнему находилась в Нормандии и готовилась там к новому замужеству. Они с Изабель очень давно не виделись, но вели оживленную переписку. А дорогой сердцу Изабель Конде вновь страдал от одного из тех странных припадков, какие время от времени стали мучить его после нежеланного брака. Лето стояло жаркое и влажное, на улице Сент-Оноре было душно, и Изабель отправилась в Мелло, где было несравненно приятнее.

В августе месяце в Мелло приехал и ее супруг, вернувшийся из Германии. Настроение у него было скверное, путешествием он был недоволен: император не оказал ему поддержки, на которую он рассчитывал, а родня по-прежнему действовала против него самыми крайними и недостойными средствами, разоряя его и позволяя разорять его шведам.

Не радовало его и поведение Людовика, который до сих пор так и не взял под свою защиту его красавицу-супругу, хотя поначалу отнесся к их браку более чем благосклонно. Зато сами супруги встретились с нежностью. Изабель чувствовала себя очень слабой, и в ее болезненном состоянии присутствие рядом сильного мужчины действовало на нее благотворно. Муж казался ей защитой от козней судьбы. Они вместе сделали несколько визитов, съездили в Монбюиссон на похороны аббатисы Нотре-Дам-ла-Рояль, заместила которую одна из принцесс-курфюрстин, и не раз вместе навещали Шатийи. А когда зарядили осенние дожди, с удовольствием сидели дома у камелька. Изабель не становилось лучше, она слабела день ото дня, вызывая серьезные опасения у близких. Ночью двадцатого ноября она преждевременно родила мертвого ребенка, и эти роды могли стоить жизни и ей самой…

Изабель переживала тяжкое горе. Она лишилась еще одного сына, и Кристиан разделя ее горе вместе с госпожой де Бутвиль, приехавшей, чтобы сидеть у постели дочери, которая поправлялась, но очень медленно. Изабель была все еще слишком слаба и не смогла сопровождать мужа в Ратисбон[41], куда они предполагали поехать вместе, чтобы предстать перед императорской комиссией и отстаивать свои интересы. Десятого декабря Кристиан уехал один, унося в сердце сожаления и тревогу, так как Изабель все еще не могла подняться с постели. Однако она продолжала писать письмо за письмом господину де Льону, и он уже не знал, каким святым ему молиться. Как бы мало сил ни было у больной, духом она была сильна, сохраняла присущее ей мужество, посылала своему супругу деньги, дельные советы и ласковые слова, в которых он больше всего нуждался. Шведы расположились зимовать в Мекленбурге и вели себя так, словно эти края уже принадлежали им, а в Ратисбоне продолжались нескончаемые словесные прения.

Во Франции дела шли не лучше. Положение герцогини не только не улучшилось, но стало гораздо хуже по причине, которая, на первый взгляд, ее совершенно не касалась. А причина была следующей. Шевалье де Лоррен пожаловался де Варду на «чрезмерную строгость» одной из фрейлин Мадам, на что тот, громко рассмеявшись, недолго думая, ответил:

— Обратились бы лучше к госпоже, а не к служанке. Госпожа гораздо сговорчивее!

Громовой голос графа раскатился далеко по коридорам. Оскорбительные слова были услышаны, переданы принцессе, и она немедленно пожаловалась королю. Король отправил виновного в Бастилию, где тот хоть и сидел в камере, но мог принимать кого угодно, так как не был ни убийцей, ни государственным преступником. Де Варда навещали многие дамы, навещали и господа, и даже сам Месье.

Желая отомстить Мадам, де Вард объявил, что де Гиш был автором того самого знаменитого анонимного письма о Лавальер, которое было адресовано королеве и которое Мария Молина передала в руки королю. Молодой граф признался, что написал его по настоятельной просьбе графини де Суассон. А графиня де Суассон, в свою очередь, смеясь, объяснила, что заговор был составлен исключительно ради спокойствия Мадам, которая находилась в отчаянии из-за того, что причиняет горе королеве, считаясь любовницей короля.

Мадам снова оказалась в центре внимания двора, гордость ее была уязвлена, и она, не желая вновь стать героиней толков и пересудов, отправилась прямо к королю, бросилась ему в ноги и чистосердечно рассказала, как было дело. Мадам была так прелестна, ее глаза были полны слез, и Людовик простил ее. Он поднял свою невестку и нежно поцеловал, убедившись, что она по-прежнему дорога его сердцу.

Король простил Мадам, но не других «заговорщиков».

Де Вард, чей змеиный язык облил всех ядом, отправился в Эг-Морт, где стал наместником, не имея права покидать этот город. Вернулся он оттуда сильно постаревшим только спустя восемнадцать лет. При дворе его почти забыли, и вскоре он умер.

Расправился король и с остальными. Де Гиш был отослан в Голландию, а графиня де Суассон отправилась в изгнание в свое собственное имение в Шампани.

Но дело на этом не закончилось. Перед тем как отправить де Варда в изгнание, у него был устроен обыск, и во время обыска обнаружилась пресловутая шкатулка, которую де Гиш доверил тому, кого считал своим верным другом. Собственно, искать ее не пришлось, она стояла на самом видном месте, что само по себе было очень интересно.

Содержимое оказалось еще интереснее. Кроме немногочисленных писем Мадам и еще нескольких лиц, там лежало множество писем Изабель. Незначительные записки, любовные письма и язвительные послания, в которых герцогиня «казнила» всех, кто представлял собой цвет двора — короля, королеву, Мадам, Месье. И даже любимого своего младшего брата герцога Люксембургского и принца де Конде. Язвительные насмешки автора вызывали невольный смех и мешали видеть некоторую разницу в почерке, каким были написаны эти письма, иначе стало бы мгновенно ясно, что они фальшивка. У графа де Варда было время, чтобы поупражняться и в почерке, и в изготовлении писем. После того как стало известно содержание писем, двор отвернулся от Изабель. Король отдал приказ об изгнании герцогини Мекленбургской, и она была отправлена в Мелло. Мадам дала ей знать, что больше никогда не желает ее видеть. Франсуа никак не заявил о себе, сохраняя презрительное молчание. Один только принц де Конде поздним вечером появился в замке. Агата преградила ему путь, сообщив, что ее госпожа в плачевном состоянии и никого не принимает.

— Пощадите ее, монсеньор, и оставьте в покое, — осмелилась сказать она. — Ей причинили столько зла, что больше она не выдержит.

Принц отстранил Агату.

— Занимайтесь тем, чем вам положено! Если бы я хотел ей зла, я написал бы ей письмо! Листок бумаги, как мы видим, ядовитее прямого разговора с глазу на глаз.

— Она не выдержит разговора, — заплакав, ответила Агата. — Не посягайте на ее единственное достояние — тишину!

— Вы и ваш супруг, госпожа де Рику, давно служите нашим семьям, и могли бы лучше знать меня! Вы меня тотчас пропустите, а я позову вас, если мне понадобится ваша помощь.

Принц вошел. В спальне было темно. Бархатные шторы были плотно задернуты. Свеча едва освещала постель со сбитыми простынями. Видна была лишь опущенная рука Изабель, а ее лицо оставалось в тени. Изабель лежала, откинувшись на подушки, и ее заслонял полог.

Принц взял руку Изабель и удивился, как она холодна. Боясь самого страшного, он откинул полог и поднес свечу к лицу больной. Изабель открыла глаза.

— Если вы пришли удручать… меня… еще больше… вы жестоки… Ненавистники одержали победу. Так позвольте мне хотя бы спокойно умереть…

— Кто говорит о смерти?

Наклонившись еще ниже, принц крепко обнял страдалицу, но она так болезненно застонала, что он ослабил объятия и, собираясь уложить ее поудобнее, увидел кровавое пятно на рубашке под левой грудью.

— Агата! — громко позвал он.

Камеристка появилась в ту же секунду.

— Что это такое? — спросил принц, указывая на пятно.

— Рана опять кровоточит, — всхлипнула Агата. — Я не хотела, чтобы вы это видели! Госпожа пыталась, но я успела вовремя, и клинок только скользнул по коже…

— Но почему, господи, почему?

— Разве вы не знаете, сколько горя причинили ей придворные дамы и господа? Что ни день нам приносят оскорбительные письма, а господин герцог, пребывая в Германии, не может встать на защиту супруги. Ничтожный Вард погубил ее честное имя! Даже родной брат…

— Оставьте Люксембурга в покое, он ни на секунду не поверил низким наветам! Они были так грубы!

— Так вы приехали поддержать ее, монсеньор? С вашего соизволения я попробую подкрепить ее силы…

Агата взялась за чашку с травяным отваром, а принц приподнял несчастную и держал, обнимая ее.

— Ее лечит Бурдело, я надеюсь? — спросил он встревоженно.

— Его мы не застали, а госпожа никого другого звать не хочет… По причине пересудов. Если станет известно, что она пыталась покончить с собой, то решат, будто она виновата… А она, она в невыносимом горе и ничего больше. Если бы ей удалась попытка, она лишила бы себя не только жизни, но и христианского погребения. В каком же надо быть отчаянии, чтобы дойти до такой крайности!

— Рассуждать будем после! Сейчас нужно справиться с ее плачевным состоянием! Куда смотрит ее верный пес? Где Бастий?

— Понятия не имею, честное слово! Недавно видела, как он шел по двору, держа в руках какую-то книгу.

— Самое время почитать, право слово! Отправьте кого-нибудь из слуг в Шантийи! Пусть сообщит, что я в Мелло и жду здесь своего врача Бурдело! Принц де Конде ждет! И постарайтесь найти Бастия! Он мне нужен! И еще скажите, вы знаете, где госпожа де Бутвиль — в Преси или в Валансэ?

— Она давно вернулась к себе в Преси, монсеньор. У нас пробыла всего несколько дней, погостила и уехала к себе. Вы хотите, чтобы я послала за ней?

Страницы: «« ... 89101112131415 »»

Читать бесплатно другие книги:

Южная Каролина – место, где случалось много всего. То были кровопролитные войны и расцвет рабства. М...
Благодаря своему удивительному дару, который позволяет гипнотизировать людей и путешествовать во вре...
Главное, не забывать, что всегда есть выбор…Эмма Томас прячется от всего и от всех, в том числе и от...
Руководители всех уровней дорого дали бы за то, чтобы под их началом работали преданные сотрудники, ...
Выпускник МГИМО Тимур Журавлев, наследник нефтяного состояния, пропадает без вести в начале 1994 г. ...
Данный сборник включает в себя повествования о жизни и чудесах святых врачей – наиболее известных, п...