Далекое эхо Макдермид Вэл
Маленькая патрульная «панда» была уже на месте, когда он подъехал. Дженис Хогг и еще один полицейский в форме стояли в нерешительности около низкого ограждения, наблюдая за молодым человеком, который раскинул руки, как Христос на кресте, и наклонился навстречу ветру.
— Не стойте без дела, — проворчал Макленнан, поднимая воротник от дождя. — Вон там спасательный круг. Такой, с веревкой. Несите его сюда.
Констебль побежал в указанном направлении. Инспектор перелез через ограждение и сделал два шага вперед.
— Ладно тебе, сынок! — ласково произнес он.
Юноша обернулся, и Макленнан увидел, что это Дэйви Керр. Потерянный, растрепанный Дэйви Керр, но узнаваемый. Нельзя было ошибиться, кому принадлежит это лицо шаловливого эльфа, эти испуганные глаза Бемби.
— Слишком поздно, — невнятно пробормотал он, пьяно раскачиваясь на ветру.
— Никогда не бывает поздно, — сказал Макленнан. — Что бы ни стряслось, все можно исправить.
Брилл повернулся к Макленнану и уронил руки.
— Исправить? — Глаза его яростно сверкнули. — Это вы все переломали. С самого начала. Большое спасибо. Из-за вас все думают, что я убийца. У меня не осталось друзей. Нет будущего.
— Как же, у тебя есть друзья. Алекс, Зигги и Том. Они твои друзья. — Ветер завывал и бил его в лицо, но Макленнан не замечал ничего, кроме испуганного лица перед собой.
— Хороши друзья! Они не хотят иметь со мной дела, потому что я говорю правду. — Рука Брилла дернулась ко рту, и он принялся грызть ноготь. — Они меня ненавидят.
— Я так не думаю, — продолжал Макленнан, делая маленький шажок вперед. Еще парочка футов, и он сможет ухватить парнишку.
— Не подходите ближе. Стойте там. Это мое дело. Не ваше.
— Подумай, Дэйви. Ну что ты здесь делаешь? Подумай о людях, которые тебя любят. Это же разобьет сердце твоим родным.
Брилл потряс головой:
— Им все равно. Они всегда любили сестру больше меня.
— Скажи мне, что тебя тревожит, — разговори его, пока он говорит, он живет, мысленно приказывал себе Макленнан. — Пусть хоть с этим недотепой не случится беды.
— Вы что, оглохли? Я уже все вам сказал, — прокричал Брилл, лицо его исказилось мукой. — Вы загубили мою жизнь!
— Это неправда. У тебя большое будущее.
— Нет его больше у меня. — Он вновь раскинул руки, как крылья. — Никто не понимает, через что мне приходится проходить.
— А ты мне объясни. — Макленнан осторожно придвигался все ближе. Брилл попытался сделать шаг в сторону, но его нетрезвые ноги поскользнулись на мокрой траве. Лицо исказилось от ужаса. В жутком акробатическом кульбите он молча пытался преодолеть земное притяженье. Несколько долгих секунд казалось, что ему это удастся. Но затем ноги Брилла скользнули вниз, и в одно жуткое мгновение он исчез с тропинки.
Макленнан рванулся вперед, но было поздно. Он пошатнулся на краю обрыва, но ветер ударил ему в лицо и помог восстановить равновесие. Он поглядел вниз. Ему показалось, что он видит всплеск. Затем он увидел, как бледное лицо Брилла пробилось сквозь белую пену прибоя. Макленнан круто обернулся к Дженис и другому констеблю, которые как раз шли к нему. Подъехала еще одна полицейская машина. Оттуда выскочили Джимми Лоусон и еще двое полицейских.
— Спасательный пояс, — крикнул Макленнан. — И крепче держите веревку.
Он уже срывал с себя пальто и куртку, скидывал ботинки. Он схватил спасательный пояс и снова поглядел вниз. На этот раз он заметил руку, темневшую на фоне пены. Он глубоко вдохнул и бросился в пропасть.
У него замерло сердце. Под порывами ветра Макленнан ощущал себя песчинкой, невесомой и незначительной. Все было кончено за пару секунд. Удар о воду был похож на удар о твердую землю. Из него буквально вышибло дух. Ловя ртом воздух и захлебываясь ледяной соленой водой, Макленнан пробился на поверхность. Вокруг он видел только воду, пену и брызги. Он бил ногами, стараясь как-то удержаться на месте.
Вдруг между волнами мелькнула голова Брилла. Парень оказался всего в нескольких ярдах дальше от берега, чем он, и немного левее. Макленнан поплыл к нему. Неуклюжий спасательный пояс мешал ему двигаться. Волна подбросила его вверх, потом уронила вниз, неся прямо на Брилла. Он схватил парня за шиворот.
Тот забился в его руках. Сначала Макленнан решил, что тот пытается вырваться, чтобы все-таки утопиться. Но затем он понял, что Брилл борется с ним за спасательный пояс. Макленнан понимал, что долго так продолжаться не сможет. Он выпустил пояс, но уцепился за Брилла.
А тот ухватил пояс мертвой хваткой. Он вскинул руку вверх и попытался надеть его через голову. Но Макленнан держал его за воротник, понимая, что от этого зависит его собственная жизнь. Оставалось только одно. Брилл изо всех сил ударил локтем назад. И вдруг освободился.
Он натянул на себя спасательный пояс, отчаянно хватая ртом перенасыщенный влагой воздух. Позади него Макленнан попытался подплыть ближе и наконец сумел ухватиться за веревку, прикрепленную к спасательному поясу. Для этого потребовалось сверхчеловеческое усилие, потому что намокшая одежда тянула его вниз. От холода пальцы его немели. Он цеплялся за веревку одной рукой, а другой махал, подавая сигнал к подъему команде, столпившейся на вершине утеса.
Он почувствовал, что веревка натянулась. Хватит ли сил пятерых, чтобы поднять на утес обоих? Сообразил ли кто-нибудь подогнать спасательную лодку из гавани? Они умрут от холода задолго до того, как подойдут спасатели из Анструтера.
Они приближались к прибрежным скалам. На минуту Макленнан ощутил, что бурливость воды его держит. Затем почувствовал, как поднимается над волнами, держась за веревку и за Брилла. Он поднял глаза вверх и с благодарностью увидел бледное лицо человека, стоящего у веревки первым. Черты его он не мог разглядеть сквозь дождь и туман брызг и пены.
Они уже поднялись на шесть футов вверх по утесу, когда Брилл, перепугавшись, что Макленнан утянет его вниз в водоворот прибоя, резко ударил пяткой. Пальцы Макленнана разжались, и он опять полетел в воду. И вновь погрузился в ледяные волны, и вновь попытался выплыть на поверхность. Он видел фигуру Брилла, которого медленно поднимали к вершине утеса, и не мог поверить в происшедшее. Этот ублюдок пнул его, оттолкнул, чтобы спастись самому. Он вовсе не пытался покончить с собой. Все это было позерством, способом привлечь к себе внимание.
Макленнан снова выплюнул воду. Теперь он боролся, чтобы выплыть и заставить Дэйви Керра пожалеть, что не утонул. Главное, что нужно, — это держать голову над водой. Они спустят ему спасательный пояс. Они подгонят лодку, разве нет?
Силы быстро таяли. Он уже не мог бороться с волнами и позволил им просто нести себя, лишь сосредоточившись на том, чтобы удерживать лицо над водой.
Легче сказать, чем сделать. Подводное течение уже потянуло его, вода обступила черной стеной, заливая нос и рот. Холод прошел, стало приятно. Он еле расслышал стрекот вертолета над головой, уплывая туда, где так тихо и покойно. Авиация службы спасения на море, — наверное, это они рокочут. «Спускайся вниз, святая колесница, и унеси меня домой…» Смешно, — такие странные вещи приходят в голову. Он хихикнул и опять нахлебался воды.
Наступила невыразимая легкость, море баюкало его, ласково погружая в сон. Барни Макленнан, спи в объятьях океанской волны…
Прожектор вертолета обшаривал море больше часа. Ничего. Убийца Рози Дафф востребовал вторую жертву.
Часть 2
19
Ноябрь 2003 г.; Гленротс, Шотландия
Заместитель начальника полиции Джеймс Лоусон аккуратно поставил свой автомобиль на парковочном прямоугольнике с его именем на автостоянке возле управления полиции. Не проходило дня, чтобы он мысленно не поздравлял себя с достигнутым. Нет, совсем неплохо для незаконного сына шахтера, выросшего в жалкой муниципальной квартире в трущобном предместье, превратившемся в 50-е в пристанище для безработных, единственной надеждой которых было чудесное оживление и расширение Файфских угольных копей. Смешно! За двадцать пять лет угольная промышленность сократилась до предела, выкинув бывших своих работников на чудовищную свалку рабочей силы. Его приятели подняли его на смех, когда он плюнул на шахту и перешел, как они говорили, «на сторону начальства». «Ну и кто же смеется последним?» — ухмыльнулся Лоусон, вынимая ключ из зажигания служебного «ровера». Тэтчер вычеркнула из жизни шахтеров, а полицию преобразовала в свою личную армию «новой модели». Левые сгинули, а этот феникс, поднявшись из пепла, по-прежнему помахивал своей дубиной, как научили тори. Хорошее было времечко для карьеры в полиции, и будущая пенсия Лоусона станет тому лучшим свидетельством.
Он взял с пассажирского сиденья свой кейс с бумагами и бодро направился к зданию, пригнув голову под хлесткими порывами ветра с восточного побережья, обещающего колючий дождь еще до обеда. Он набрал цифры своего личного кода на панели электронного замка задней двери и пошел к лифту. Однако вместо своего кабинета он направился на четвертый этаж, где размещался отдел нераскрытых преступлений. В журналах файфской полиции таких убийств было немного, так что любой успех станет триумфом. Лоусон знал, что если провести такую операцию как следует, то на этом можно сделать себе имя. Так что важно избежать грубых проколов. Такого они себе позволить не могут.
Помещение, которое он реквизировал под этот отдел, было немаленькое. Там хватило места для полудюжины компьютеров, и хотя ни единого окна не было, зато имелось пространство для того, чтобы представить все разрабатываемые дела на развешенных кругом на стенах больших демонстрационных стендах. Сбоку на каждой висел отпечатанный на принтере план намеченных по делу мероприятий. По мере того как сотрудники полиции их осуществляли, к списку от руки добавлялись новые пункты. Вдоль двух стен громоздились почти до пояса ящики с папками. Лоусон предпочитал держать следствие под присмотром — приоритетность отнюдь не означала финансовой бесконтрольности. Большинство современных криминалистических методов — дорогостоящие, и Лоусон не собирался позволять своим подчиненным соблазниться хвалеными высокими технологиями, так что все уйдет на счета лабораторий и ничего не останется на оплату повседневной следовательской рутины.
За одним-единственным исключением, Лоусон сам сколотил всю свою команду, подбирая следователей с репутацией людей въедливых, внимательных к деталям и достаточно сообразительных, чтобы собрать воедино разрозненные клочки информации. А исключением был офицер полиции, чье присутствие в этом помещении раздражало Лоусона. Не потому, что тот был неумелым полицейским, а потому, что он был лицом заинтересованным. Инспектор Робин Макленнан приходился братом Барни Макленнану, погибшему в ходе расследования одного из этих самых нераскрытых убийств. Так что если бы это зависело от Лоусона, он бы не подпустил его к пересмотру дел на пушечный выстрел. Однако Макленнан через его голову обратился к начальнику полиции, и Лоусону пришлось подчиниться приказу.
Единственное, что ему удавалось, — это держать Макленнана подальше от дела Рози Дафф. После смерти Барни Робин перевелся из Файфа на юг и вернулся лишь после недавней смерти отца, чтобы отработать последние годы пенсии поближе к матери. Случайно он имел касательство к одному из других нераскрытых дел, так что Лоусон уговорил своего начальника подключить его к делу Лесли Камерон, студентки, найденной восемнадцать лет назад изнасилованной и убитой в Сент-Эндрюсе. В то время Робину Макленнану, жившему тогда неподалеку от родителей Лесли, было поручено осуществлять связь с ними — возможно, в силу его связей в файфской полиции. Лоусон понимал, что теперь Макленнан станет заглядывать через плечо детектива, ведущего дело Рози Дафф, но, по крайней мере, его личные чувства не смогут непосредственно повлиять на ход следствия.
Этим ноябрьским утром за столами сидели только двое сотрудников. Констебль Фил Паратка занимался, пожалуй, самым деликатным из всех пересматриваемых дел. Жертвой был молодой человек, найденный убитым в собственном доме. Обвинили его лучшего друга. Тот был осужден за это, но ряд неприятных разоблачений относительно методов полицейского расследования привел к тому, что обвинение сняли после подачи апелляции. Последовал крах нескольких карьер, и теперь на полицию давили, требуя найти истинного убийцу. Лоусон выбрал Паратку отчасти за его репутацию человека чуткого и сдержанного. Но кроме того, он заметил в молодом следователе ту же жажду успеха, которая обуревала его самого в этом возрасте. Паратка так страстно желал добиться результатов, что Лоусону казалось временами, будто от него дым идет.
Когда Лоусон вошел, из-за стола как раз поднялась другая его сотрудница. Констебль Карен Пири сдернула со спинки стула немодную, но удобную дубленку и торопливо надела. Почувствовав в комнате появление нового человека, она подняла взгляд и устало улыбнулась Лоусону:
— Делать нечего: придется снова поговорить с первоначальными свидетелями.
— Бесполезно — пока вы не разберетесь с вещественными доказательствами, — заметил Лоусон.
— Но, сэр…
— Пойдете в хранилище и вручную все там перекопаете.
— Это займет недели, — ужаснулась Карен.
— Знаю, но ничего не поделаешь.
— Но, сэр… как же насчет бюджета?
— Бюджет — моя забота, — вздохнул Лоусон. — Не вижу для вас альтернативы. Чтобы нажать на них, нам нужны улики. Да, их нет в том ящике, где они должны были бы быть. Единственное предположение, которое сделали сотрудники отдела хранения, что кто-то «переложил их не туда» при переезде в новое помещение. У них не хватает рук, чтобы устраивать поиски, так что этим должны заняться вы.
Карен надела свою сумку на плечо:
— Вы правы, сэр.
— Я с самого начала говорил: если мы хотим добиться в этом деле какого-то прогресса, главное — это вещественные доказательства. И если кто-то и сможет их найти, то только вы. Приложите все силы, Карен.
Он смотрел ей вслед — походка свидетельствует о решительности и упорстве, из-за которого он и поручил Карен Пири дело об убийстве Рози Дафф — двадцатипятилетней давности. Сказав несколько ободряющих слов Паратке, Лоусон направился в свой кабинет на третьем этаже.
Усевшись за огромный письменный стол, он ощутил легкую тревогу: пересмотр дел может пойти вовсе не так, как хотелось бы. Недостаточно просто объявить, что они сделали все, что смогли. Нужен результат, хотя бы по одному из дел. Он отхлебнул крепкого сладкого чая и потянулся к лотку с входящими бумагами. Просмотрев парочку отчетов, начертил в верху первой страницы свои инициалы и переложил их в лоток для внутренней почты. Следующим оказалось письмо от некоего частного лица, адресованное ему лично. Уже это было необычно. Однако содержание письма заставило Лоусона резко выпрямиться в кресле и внимательно его перечитать.
Карлтон-вэй, 12
Сент-Монанс
Файф
Заместителю начальника полиции
Джеймсу Лоусону
Управление файфской полиции
Детройт-роуд
Гленротс
КИб 2РДж
8 ноября 2003 года
Уважаемый мистер Лоусон, я с интересом прочел газетное сообщение о том, что файфская полиция возобновила расследование нераскрытых убийств, я предполагаю, что в числе прочих Вы вернетесь к рассмотрению дела об убийстве Рози Дафф. Мне хотелось бы встретиться с Вами, чтобы его обсудить. У меня имеется информация, пусть не напрямую связанная с этим делом, которая могла бы дополнить Ваше понимание обстоятельств этого происшествия.
Пожалуйста, не отнеситесь к этому письму как к посланию какого-нибудь психа. У меня есть основания полагать, что в ходе первичного расследования полиция не знала о существовании этой информации.
Надеюсь, что вы со мной свяжетесь.
Искренне Ваш
Грэм Макфэдьен.
Сегодня Грэм Макфэдьен одевался очень тщательно. Он хотел произвести на заместителя начальника полиции надлежащее впечатление. Он очень боялся, что Лоусон отмахнется от его письма, решив, что просто какой-то сумасшедший жаждет привлечь к себе внимание. Однако, к его удивлению, скоро почта доставила ему ответ. Что удивило его еще больше, написал ему сам Лоусон, который просил его позвонить и назначить время и место встречи. Он-то ждал, что тот спустит его письмо кому-нибудь из подчиненных, занимающихся этим делом. Макфэдьена поразило, как серьезно отнеслась к данной теме полиция. Когда он позвонил, Лоусон предложил им встретиться у Макфэдьена дома в Сент-Монансе. «Это будет менее официально, чем здесь в управлении», — объяснил он. Макфэдьен подозревал, что Лоусон хочет посмотреть на него в домашней обстановке, чтобы лучше оценить его умственное и душевное состояние. Но он был счастлив принять это предложение, в частности, и потому, что всегда терпеть не мог ездить по Гленротсу, петляя в лабиринтах одностороннего движения.
Предыдущий вечер Макфэдьен провел, наводя порядок в гостиной. Он считал себя относительно аккуратным человеком, и его не раз удивляло, как долго приходится убираться, чтобы принять кого-то в доме. Возможно, все дело в том, что ему редко представлялся случай проявить гостеприимство. Женщин он к себе не водил, да и вообще, если честно, не страдал от их отсутствия в своей жизни. Ему с лихвой хватало общения с коллегами — ни на что другое просто не оставалось сил. Изредка приходилось встречаться с ними в нерабочее время — чтобы не выглядеть вызывающе: еще ребенком он понял, что лучше быть незаметным, чем привлекать к себе внимание. Зато от общения с компьютером он не уставал никогда. Ведя ли поиск по сети, обмениваясь ли информацией в режиме конференции или играя с мультиюзерами онлайн, Макфэдьен был счастлив, когда между ним и остальным миром стоял этот полупроводниковый барьер. Компьютер никогда не осуждал его, никогда не считал недоумком. Люди думают, что компьютеры очень сложны, что понимать их бесконечно трудно, но они ошибаются. Компьютеры предсказуемы и безопасны. Компьютеры вас не унизят. От компьютера вы всегда знаете, чего ждать.
Он внимательно посмотрел на себя в зеркало. Известно, что лучший способ не привлекать ненужного внимания, — это слиться с окружением. Сегодня он хотел выглядеть раскованным, обычным и нестрашным. Не странным. Он знал, что большинство людей автоматически считают программистов чудиками, и он не хотел, чтобы Лоусон пришел к такому же выводу. Он не чудик. Просто он — другой. Но именно этого Лоусону знать незачем. Проскользни под их радаром — и добьешься того, что хочешь.
Он остановил выбор на джинсах и рубашке поло. Этим никого не испугать. Проводя гребенкой по густым темным волосам, он поморщился, глядя на свое отражение. Одна женщина когда-то ему сказала, что он похож на Джеймса Дина, но он отверг эту жалкую попытку привлечь его внимание. Он обулся в черные кожаные ботинки типа мокасин и посмотрел на часы. Надо убить еще десять минут. Макфэдьен прошел в спальню и сел за один из трех компьютеров. Ему нужно будет сообщить некоторую ложь, а чтобы быть убедительным, надо успокоиться.
Джеймс Лоусон медленно ехал по Карлтон-вэй — дугообразной улице, застроенной маленькими, отдельно стоящими домиками, построенными в конце двадцатого века, но стилизованными под «Ист Нойк». Фахверковые, острые черепичные крыши со ступенчатыми фронтонами — все признаки характерной местной архитектуры — не лишали домики индивидуальности и не мешали им вписываться в окружающий ландшафт. Стоящие в полумиле от побережья, от рыбацкой деревушки Сент-Монанс, эти домики идеально подходили для молодых специалистов, которые не могли позволить себе настоящие старинные дома, закупленные на корню приезжими, жаждущими заполучить эти экзотические жилища то ли для жизни на пенсии, то ли чтобы сдавать их отпускникам.
Дом Грэма Макфэдьена был одним из самых маленьких. Две гостиных, две спальни, подумал Лоусон, — гаража нет, но площадка перед домом может вместить пару маленьких автомобилей. Сейчас там находился старенький серебристый «фольксваген-гольф». Лоусон припарковался на улице и прошел по дорожке к двери. Широкие штанины его брюк бились на ветру — с залива Фёрт-оф-Форт дуло как следует. Он позвонил и нетерпеливо ждал, когда откроют. Не хотелось бы жить в таком унылом месте. Конечно, летом здесь, наверное, красиво, но холодным ноябрьским вечером тут было мрачно и неуютно.
Дверь отворилась, и на пороге возник мужчина лет под тридцать. Среднего роста, стройный. Лоусон автоматически отмечал в памяти его приметы. Копна темных волос, пышных настолько, что причесать их толком невозможно. Глубоко посаженные голубые глаза, широкие скулы и полные, почти женские губы. Он знал, потому что проверил заранее, что правонарушений за этим молодым человеком не числится. Но парень слишком молод, чтобы лично знать что-то о деле Рози Дафф.
— Мистер Макфэдьен? — осведомился Лоусон.
Молодой человек кивнул:
— А вы, должно быть, заместитель начальника полиции Лоусон. Мне так к вам обращаться?
Лоусон ободряюще улыбнулся:
— Без чинов. Просто — мистер Лоусон.
Макфэдьен отступил на шаг:
— Заходите.
Лоусон последовал за ним по узкому коридорчику в опрятную гостиную. Перед телевизором, рядом с которым размещался видео- и DVD-проигрыватель, стояли обитые коричневой кожей два кресла и диван. На полках с обеих сторон были только видеокассеты и диски DVD. Кроме этого, из мебели в комнате был только сервант со стаканами и несколькими бутылками солодового виски. Однако все это Лоусон заметил позже. Его буквально резанула по глазам фотография на стене. Единственная в комнате. Аэрофотоснимок, увеличенный до размера 20x30 дюймов, мгновенно узнал бы всякий, знакомый с делом Рози Дафф. Стоящее низко над горизонтом солнце четко освещало продолговатые надгробия пиктского кладбища на Холлоу-Хилл — место, где было найдено тело умирающей Рози. Лоусон оцепенел. Голос Макфэдьена вернул его в настоящее.
— Могу я предложить вам выпить? — спросил тот. Он застыл в дверном проеме, неподвижный, как добыча под взглядом охотника.
Лоусон потряс головой, одновременно отказываясь от угощения и прогоняя возникшую в памяти картину.
— Нет, спасибо, — проговорил он и без приглашения уселся в кресло. За годы полицейской работы выработалась уверенность и раскованность.
Макфэдьен вошел в комнату и сел в кресло напротив. Лоусон никак не мог понять, что у него на уме, и это несколько беспокоило.
— В своем письме вы сообщали, что у вас имеется некоторая информация по делу Рози Дафф? — осторожно начал он.
— Верно. — Макфэдьен слегка наклонился вперед. — Рози Дафф была моей матерью.
20
Декабрь 2003 г.
Вырванный из видеопроигрывателя таймер, жестянка с краской, четверть литра бензина, обрывки проводов, обрезки фитиля… Ничего особенного, ничего такого, чего нельзя было бы обнаружить в пестром беспорядке домашнего мусора, скопившегося в любом подвале или садовом сарае. Вполне безобидные вещи.
За исключением того, что, будучи собранны воедино в особом порядке, они становились чем-то далеко не безобидным.
Таймер достиг установленной даты и часа, искра проскочила зазор между проводами и подожгла пары бензина. Крышка жестянки от взрыва взлетела вверх, и раскиданный вокруг бумажный мусор и древесные опилки обрызгало горящим бензином. Все строго по инструкции: убийственно четко.
Огонь нашел себе свежую пищу — свернутый в рулон старый палас, полупустые банки с краской, покрытое лаком днище лодки. По мере того как пожар набирал силу, стеклопластик и подвесной мотор, садовая мебель и аэрозольные жестянки превращались в факелы и огнеметы. Хлопья пепла взлетали вверх, как петарды на ярмарочном фейерверке.
А главное, накапливался дым. Пока внизу в темноте бушевал огонь, струйки дыма расползались по дому, сначала еле-еле, а затем все быстрее и гуще. Первые лазутчики были незаметные, всего-навсего жидкие струйки, которые просачивались в щели между досками пола и возносились вверх с потоками горячего воздуха. Их было достаточно, чтобы спящий закашлялся, но недостаточно, чтобы он проснулся от едкого дыма. Потом дым стал заметнее, он клубился в лунном свете, лившемся в незавешенные окна. Запах тоже стал ощутимее, он уже мог насторожить того, кто был в состоянии это заметить. Однако все тот же дым уже притупил чувства спящего. Если бы кто-то потряс его за плечо, он, может быть, сумел бы проснуться и добрести до окна, единственного пути к спасению. Но сам себе он уже помочь не мог. И вскоре бесчувствие сменилось смертью.
Пожар разгорался и гудел, рассыпал мириады алых и золотых искр, взлетал кометными хвостами в темное небо. Балки застонали и рухнули наземь. Это было великолепное зрелищное и безболезненное убийство.
Несмотря на то, что в кабинете было тепло — климат-контроль работал не зря, — Алекса Джилби била дрожь. Серое декабрьское небо, серые крыши, серые камни домов. Мохнатого инея на крышах домов по другую сторону улицы за день ничуть не убыло. Либо там прекрасная терморегуляция, либо температура так и не поднялась с рассвета… Он поглядел вниз на Дандас-стрит. Выхлопы транспорта, устремившегося к центру города, клубились позади столпившихся в небывалых пробках машин, будто духи Рождества. Улицы были забиты машинами больше обычного. Жители пригородов и окрестностей рвались в сердце Эдинбурга за рождественскими покупками, не понимая, что сейчас, в последние недели перед праздником, найти там место для парковки еще труднее, чем выбрать идеальный подарок для капризной дочки-подростка.
Алекс снова посмотрел верх, на небо. Низкое, свинцовое, оно гарантировало снегопад с деликатностью и изяществом телерекламы январской мебельной распродажи. Настроение его совсем упало. До сих пор он неплохо справлялся со своей сезонной депрессией. Но когда начинался снегопад, вся его решимость куда-то пропадала, и он снова погружался в хандру. А уж сегодня снег ему ни к чему. Ровно двадцать пять лет тому назад он наткнулся на то, что навсегда превратило для него Рождество в водоворот ужасных воспоминаний. Никакими усилиями родных и друзей невозможно стереть из календаря его памяти годовщину смерти Рози Дафф.
Надо же, размышлял он, быть единственным производителем поздравительных открыток, который ненавидит самое доходное для себя время года. В кабинетах, дальше по коридору, отдел продаж по телефону принимает последние оптовые заказы на поставки открыток, заодно используя возможность взять заказы ко Дню святого Валентина, Дню матери и Пасхе. А вот бухгалтерия начинает несколько расслабляться, зная, что пик продаж уже прошел и можно оценить успехи и провалы последних недель. В расчетном отделе наверняка теперь улыбаются. Цифры этого года на восемь процентов превысили прошлогодние, благодаря новой серии открыток, разработанной самим Алексом. И хотя прошло более десяти лет с того времени, когда он, перестав зарабатывать на жизнь пером и тушью, ушел в бизнес, Алексу нравилось время от времени делать творческий вклад в производство. Нет лучшего способа держать свою команду в тонусе.
Но когда он это придумывал, стоял апрель, не замутненный тенями прошлого. Странно, как накрепко была связана с временем года эта его хандра… Едва убирали в коробки украшения рождественских елок, призрак Рози Дафф начинал таять, освобождая его память от грустных воспоминаний. Он снова мог получать удовольствие от жизни. Теперь же оставалось только стиснуть зубы и перетерпеть.
За долгие годы он перепробовал множество способов отгонять прочь тени прошлого. На вторую годовщину он напился до бесчувствия и до сих пор не знает ни в каком баре закончился тогда его поход, ни кто доставил его в маленькую квартирку, которую он снимал в Глазго. Однако все, чего ему удалось добиться той ночью, — это жутких кошмаров, в которых проказливая улыбка Рози и ее легкий смех сменялись калейдоскопом страшных видений. Он долго не мог от них очнуться, а потом проснулся в холодном поту.
Годом позже он навестил ее могилу на Западном кладбище в Сент-Эндрюсе, на самой окраине города. Чтобы не встретить знакомых, он дождался сумерек. Припарковав свой неприметный «форд-эскорт» как можно ближе к воротам, он низко надвинул на глаза твидовую кепку, поднял вверх воротник пальто и зашагал в сгущающуюся влажную темноту. Проблема была в том, что он не знал точно, где похоронена Рози. Он видел только фотографии с ее похорон, которые местная газета раскатала на всю первую полосу, а судя по ним, можно было понять только, что ее могила находится где-то у дальней ограды кладбища.
Опустив голову, он пробирался между надгробиями, чувствуя себя каким-то извращенцем. И жалел, что не захватил фонарик, но тут же сообразил, что этим привлек бы к себе нежелательное внимание. Света редких уличных фонарей хватало лишь, чтобы с трудом разбирать надписи на памятниках. Алекс готов был сдаться, когда вдруг наткнулся на искомое, в уединенном уголке у самой кладбищенской стены.
Надгробие Рози представляло собой простую глыбу черного гранита. Вызолоченные буквы блестели ярко, как в день, когда их высекли. Сначала Алекс попытался отрешиться от эмоций, войдя в образ художника, воспринимающего все вокруг лишь как некий эстетический объект. В таком ключе все было приемлемо. Но его хватило ненадолго. Буквы, которые он старался видеть лишь как знаки на камне, сложились в пронзительную надпись: «Розмари Маргарет Дафф. Родилась 25 мая 1959 года. Жестоко отнята у нас 16 декабря 1978 года. Навеки потерянная нами любимая дочь и сестра — покойся с миром». Алекс вспомнил, что полиция организовала сбор денег на памятник. Наверное, им удалось собрать много, потому что надпись была длинной. Он думал об этом, все еще отгоняя от сознания горестное событие, о котором она гласила.
И еще одно невозможно было не заметить: разнообразные цветочные приношения, бережно возложенные к подножию памятника. Там было не меньше дюжины букетов и гирлянд, некоторые были помещены в низкие урны, которые продают в цветочных магазинах именно для этой цели. Часть цветов, не уместившись у самого памятника, лежала на траве выразительным напоминанием о том, в скольких сердцах Рози продолжала жить.
Алекс расстегнул пальто и вытащил единственную белую розу, которую принес с собой. Он присел, чтобы положить ее неприметно к другим цветам, и чуть не подпрыгнул от ужаса. Из ниоткуда на его плечо опустилась рука. Влажная трава заглушила звук шагов, а мысли голос инстинкта.
Алекс круто обернулся, выскальзывая из-под руки, оступился на мокрой траве и растянулся навзничь — жуткой пародией на декабрьский кошмар трехлетней давности. Он съежился, ожидая пинка или удара, когда тот, кто его потревожил, поймет, с кем имеет дело. Он был совершенно не готов к встревоженному знакомому голосу, окликнувшему его прозвищем, известным лишь самым близким друзьям.
— Эй, Джилли, с тобой все путем? — Зигмунд Малкевич протягивал ему руку, чтобы помочь подняться. — Я не хотел тебя напугать.
— Господи, Зигги, а чего ты хотел достичь, подкрадываясь ко мне на темном кладбище? — возмутился Алекс, стараясь подняться без посторонней помощи.
— Прости. — Он кивком показал на розу. — Хорошая мысль. Я никак не мог сообразить, что подходит к такому случаю.
— Ты бывал здесь раньше? — Алекс отряхнулся и повернулся лицом к старому другу. В тусклом свете Зигги напоминал привидение. Его бледная кожа, казалось, светилась изнутри.
Зигги кивнул:
— Только в годовщины. Но я никогда раньше не видел здесь тебя.
— Я пришел в первый раз, — пожал плечами Алекс. — Знаешь, я готов попробовать что угодно, лишь бы прогнать воспоминания.
— Мне это так и не удалось.
— Мне тоже. — Не говоря больше ничего, они повернулись и зашагали обратно к выходу, каждый был погружен в свои страшные воспоминания. По молчаливому соглашению, окончив университет, они избегали говорить о событии, так глубоко и сильно изменившем их жизнь. Его тень вечно тяготела над ними, но теперь она оставалась неназванной. Возможно, именно благодаря такой фигуре умолчания их былая крепкая дружба смогла продержаться так долго. Теперь, когда Зигги жил по безумному расписанию, работая ординатором в Эдинбурге, они виделись редко, но, если им удавалось урвать вечерок для встречи, старое братство оживало вновь.
У ворот Зигги притормозил:
— Как насчет пинты?
Алекс покачал головой:
— Если я начну, то не смогу остановиться. А здесь не лучшее место на свете, чтобы нам с тобой напиваться. Здесь вокруг еще слишком много людей, которые считают, что нам удалось отмазаться от убийства. Нет, я лучше поеду обратно в Глазго.
Зигги крепко стиснул его в объятье:
— Увидимся в Новый год. Ладно? У городской ратуши. В полночь.
— Ага. Мы с Линн обязательно будем там.
Зигги кивнул, понимая все, что заключалось в этих нескольких словах. Он поднял руку в шутливом салюте и ушел в надвигающуюся ночь.
С тех пор Алекс на той могиле не бывал. От тоски такие посещения не помогали. Да и с Зигги хотелось встречаться в другой обстановке. Там, на кладбище, до сих пор витало нечто тяжкое и болезненное, чего оба хотели избежать в общении друг с другом.
Ему, по крайней мере, было с кем поделиться душевной мукой — в отличие, как ему казалось, от других. Линн с самого начала все знала о смерти Рози Дафф. Той зимой они были вместе. Иногда он гадал — а что, если он и полюбил-то Линн за то, что она знала его самую большую тайну и они всегда могли об этом поговорить.
Трудно было не почувствовать, что обстоятельства той ночи некоторым образом лишили его намеченного будущего и дали взамен другое. Это стало его проклятием, как альбатрос из «Старого моряка» Кольриджа, темным пятном в памяти, которое заставляло его чувствовать себя навсегда оскверненным. Никто не стал бы его другом, думал он, если бы знал, что у него в прошлом, какие подозрения до сих пор питают в отношении него многие люди. А Линн все знала и, несмотря на это, любила его.
За прошедшие годы она доказывала это много раз. А вскоре на свет появится самое главное доказательство. Через два коротких месяца, даст Бог, она родит ребенка, о котором они давно мечтали. Они оба сначала решили подождать, пока не устроятся, а потом стало похоже на то, что они слишком с этим затянули. Три года усилий, уже назначенная дата в специальной клинике по искусственному оплодотворению… как вдруг Линн взяла и забеременела. У Алекса появилось ощущение, что впервые за двадцать пять лет судьба предоставляет ему шанс на новую жизнь.
Алекс отвернулся от окна. Его жизнь скоро изменится. И может быть, если он сделает решительное усилие, он сможет оставить прошлое в прошлом. Начиная с сегодняшнего вечера. Он заказал столик в ресторане-башне на крыше Музея Шотландии. Он поведет туда Линн вместо того, чтобы мрачно томиться дома.
Едва он протянул руку к телефону, как тот зазвонил. Ошеломленный Алекс какое-то мгновенье тупо смотрел на него, потом снял трубку:
— Алекс Джилби слушает.
Понадобилось еще какое-то время, чтобы связать голос на другом конце линии с его обладателем. Не то чтобы совсем незнакомым — но, по крайней, мере от этого человека он никак не мог ждать звонка именно сейчас.
— Алекс, это Пол. Пол Мартин.
Узнать голос было трудно еще и потому, что говоривший был явно очень взволнован.
Пол. Пол — друг Зигги. Физик, специалист в области элементарных частиц, или как их там, мужчина с ладной фигурой квотербека. Человек, который последние десять лет был для Зигги светом в окошке.
— Хай, Пол. Вот так сюрприз.
— Алекс. Я не знаю, как сказать… — Голос Пола дрогнул. — У меня плохие новости.
— Зигги?
— Он умер, Алекс. Зигги мертв.
Алекс потряс телефонную трубку, словно какая-то механическая поломка исказила слова Пола.
— Нет, — произнес он. — Нет. Это какая-то ошибка.
— Хотел бы я, чтобы это было так, — проговорил Пол. — Никакой ошибки, Алекс. Дом… Ночью в нем случился пожар. Он сгорел дотла. Мой Зигги… он погиб.
Алекс тупо уставился в стену невидящим взглядом. В мозгу крутилась бессмысленная фраза: «Зигги играет на гитаре».
Нет, больше не играет.
21
Джеймс Лоусон, проведя полдня за визированием кучи документов — ставя дату и инициалы вверху каждой первой страницы, — ухитрился совершенно не думать об их содержании. А потом он наткнулся на заявку констебля Паратки с просьбой разрешить проведение анализа ДНК вновь выявленного подозреваемого по одному из старых дел. Сработало сочетание даты и рапорта о нераскрытом преступлении, и все вдруг встало на место. Причем избежать осознания этого было невозможно. Сегодня исполнялась двадцать пятая годовщина смерти Рози Дафф.
Он задумался, как справится с этим Грэм Макфэдьен, и воспоминание об их неприятном разговоре заставило Лоусона заерзать в кресле. Поначалу он ощутил недоверие. В ходе следствия о смерти Рози Дафф ни о каком ребенке не было и речи. Ни друзья, ни родные даже не намекнули о существовании подобного секрета. Однако Макфэдьен твердо стоял на своем.
— Вы должны были знать о том, что у нее был ребенок, — настаивал он. — Наверняка патологоанатом должен был заметить это при вскрытии.
Память Лоусона тут же услужливо вытащила из своих глубин шаркающую фигуру доктора Кеннета Фрезера. Ко времени убийства он уже почти отошел от дел, и от него чаще пахло не формалином, а виски. Большая часть работы, которую ему пришлось проделать за долгую и успешную карьеру, была простой и ясной, и опыта вскрытия жертв убийств у него было мало. Лоусон вспомнил, как Барни Макленнан размышлял вслух, не пригласить ли кого-нибудь опытнее.
— Нет, этого замечено не было, — произнес он, не вдаваясь в подробности.
— Невероятно, — сказал Макфэдьен.
— Может быть, этого не заметили из-за раны.
— Что же, такое возможно, — с сомнением в голосе согласился Макфэдьен. — Я полагал, что вы знали о моем существовании, но не смогли меня отыскать. Я всегда знал, что меня усыновили, — продолжал он, — но считал, что будет несправедливо по отношению к моим приемным родителям начать поиски матери, которая меня родила, при их жизни. Отец мой умер три года назад, а мать… в общем, она в приюте. У нее болезнь Альцгеймера. Она все равно что умерла для таких переживаний. Так что несколько месяцев назад я начал наводить справки. — Он вышел из комнаты, но скоро вернулся с синей картонной папкой в руках. — Вот тут все, — сказал он, протягивая ее Лоусону.
Полицейский почувствовал себя так, словно ему вручили бутылку с нитроглицерином. Подавив легкое отвращение, которого сам не мог понять, он открыл папку. Документы внутри нее были сложены в хронологическом порядке. Первым шел запрос Макфэдьена. Лоусон стал просматривать листки, ухватывая суть каждого. Он наткнулся на свидетельство о рождении и остановился. Там, в графе, отведенной для имени матери, он прочитал знакомое имя: Розмари Маргарет Дафф. Дата рождения — 25 мая 1959 года. Занятие матери — «не работает». Там, где должно было находиться имя отца, бросалось в глаза, как алая буква на платье пуританки: «неизвестен». Но адрес проживания матери был совершенно незнакомый.
Лоусон поднял глаза. Макфэдьен сжимал ручки кресла так сильно, что побелели костяшки пальцев.
— Почему Ливингстоун-Хаус, Сэлайн? — спросил он.
— Там все написано. Это родильный приют Шотландской церкви, куда направляли рожать молодых женщин, попавших в беду. Теперь это детский дом, но раньше туда отсылали девушек, чтобы скрыть их позор от соседей. Мне удалось отыскать женщину, которая тогда возглавляла это заведение. Айна Драйбург. Сейчас ей за семьдесят, но она сохранила остроту ума. Я был удивлен, с какой охотой она со мной разговаривала. Я думал, это окажется труднее. Но она заявила, что прошло уже очень много лет и теперь это никому уже не сможет повредить. Ее философия — «Пусть мертвые хоронят своих мертвецов».
— Что она вам рассказала? — Лоусон подался вперед, стремясь услышать тайну, чудесным образом ускользнувшую от внимания полиции при тщательнейшем расследовании убийства.
Теперь, когда молодой человек поверил, что его принимают всерьез, он слегка расслабился.
— Рози забеременела в пятнадцать лет. Когда срок был три месяца, ей хватило храбрости признаться в этом матери. Мать действовала быстро. Она отправилась к священнику, а тот связал ее с Ливингстон-Хаусом. На следующее утро миссис Дафф села на автобус и поехала повидать миссис Драйбург. Та согласилась принять Рози и предложила миссис Дафф распустить слух, что Рози отправилась к родственнице, которая ложится на операцию и нуждается в помощнице, чтобы вести домашнее хозяйство и присматривать за детьми. В конце недели Рози уехала из Страткиннесса и явилась в Сэлайн. Там она провела под присмотром, миссис Драйбург оставшиеся месяцы беременности. — Макфэдьен нервно сглотнул. — Она никогда не держала меня на руках. Никогда меня не видела. У нее была фотография… и все. В то время все делалось иначе. Меня забрали и в тот же день передали приемным родителям. А через неделю после родов Рози вернулась назад в Страткиннесс, будто ничего не случилось. Миссис Драйбург сказала, что в следующий раз она услышала имя Рози в теленовостях. — Он коротко выдохнул. — А потом она мне рассказала, что моя мать мертва уже двадцать пять лет. Убита. И никто за это не был наказан. Я не знал, что мне делать. Я хотел связаться с остальными родственниками. Мне удалось узнать, что и деда, и бабушки моей уже нет в живых. Но вроде бы у меня имеются два дяди.
— Вы не вступали с ними в контакт?
— Я не знал, следует ли это делать. А потом я увидел в газете заметку о пересмотре нераскрытых дел и решил, что сначала стоит поговорить с вами.
Лоусон опустил глаза в пол.
— Разве что они изменились самым коренным образом… я бы посоветовал вам не будить лихо. — Он почувствовал на себе взгляд Макфэдьена и поднял голову. — Брайан и Колин всегда были готовы защитить Рози. Всегда держали кулаки наготове. Мне кажется, что они могут решить, что вы пытаетесь бросить тень на репутацию Рози. Не думаю, что это приведет к счастливому воссоединению родных.
— Я думал, ну понимаете… что, может быть, они подумают, что во мне продолжает жить какая-то частичка Рози?
— Я бы на это не рассчитывал, — твердо заявил Лоусон.
Макфэдьена, казалось, это не убедило.
— Но если эта информация поможет вам в новом расследовании? — упорствовал он. — Они же должны будут тогда увидеть это в ином свете. Вы так не думаете? Ведь им наверняка хочется, чтобы убийцу наконец поймали?
Лоусон пожал плечами:
— Честно говоря, я не вижу, каким образом это нас продвинет. Вы родились за четыре года до смерти матери.
— Но что, если она продолжала видеться с моим отцом? Что, если это имеет какое-то отношение к убийству?
— Не было никаких свидетельств того, что в прошлом у Рози были с кем-либо подобные долгие отношения. В течение последнего года перед смертью она встречалась с несколькими… приятелями, но ничего серьезного. Однако времени еще для кого-то постороннего у нее уже не оставалось.
— Ну а если он уехал, а потом вернулся? Я читал в газетах отчет о ее убийстве, и там высказывалось предположение, что она с кем-то встречалась, но никому не известно с кем. Может быть, мой отец вернулся, а она не захотела, чтобы родители знали, что она снова видится с парнем, от которого забеременела, — продолжал настаивать Макфэдьен.
— Теоретически такое возможно. Но никто не знает, кто был отцом ее ребенка, так что это нас никуда не ведет.
— Вы тогда не знали, что у нее вообще был ребенок. Ручаюсь, что вы никогда и не спрашивали, с кем она гуляла за четыре года до убийства. Может быть, ее братья знают, кто был моим отцом.
— Я не хочу пробуждать в вас ложные надежды, мистер Макфэдьен, — вздохнул Лоусон и начал перечислять по пальцам. — Во-первых, Брайан и Колин Даффы отчаянно хотели, чтобы мы нашли убийцу Рози. Если бы отец ее ребенка все еще жил где-то рядом или просто появился поблизости, можете держать пари, что они колотили бы в нашу дверь, вопя, чтобы мы его немедленно арестовали. А если бы мы не уважили их требование, они переломали бы ему ноги сами. Это по меньшей мере.
Макфэдьен сжал губы в ниточку.
— Значит, вы не собираетесь отслеживать эту линию?
— Если позволите, я заберу с собой эту папку, сделаю копию и отдам следователю, ведущему дело о гибели вашей матери. Это нам не повредит, а, может, даже окажется полезным.
В глазах Макфэдьена сверкнуло торжество.
— Значит, вы допускаете, что это правда? Что Рози была моей матерью?
— Похоже на то. Хотя, конечно, мы проведем дополнительную проверку.
— Тогда вам понадобится образец моей крови?
— Образец крови? — недоуменно нахмурился Лоусон.
Макфэдьен вскочил на ноги во внезапном приливе энергии.
— Подождите минутку. — Он снова выскочил из комнаты и вернулся с толстой книжкой в бумажной обложке, которая сама раскрылась на месте, где треснул корешок. — Я прочитал все, что можно было, об убийстве матери, — сказал он, суя книжку в руки Лоусона.
Лоусон посмотрел на обложку. «Остаться безнаказанным. Величайшие нераскрытые убийства XX века». Рози Дафф удостоилась в ней пяти страниц. Лоусон бегло их проглядел, поразившись, что автор почти ничего не напутал. В памяти вновь возникла пронзительно-яркая картина того ужасного момента, когда он стоял и смотрел на тело Рози на снегу.
— Я все еще вас не вполне понимаю.
— Тут сказано, что на ее теле и на одежде были обнаружены следы семенной жидкости. И что, несмотря на примитивный уровень тогдашних методов криминалистики, вам удалось установить, что трое из четверых студентов, нашедших ее, теоретически могли быть источником семени. Но теперь-то, с нынешними методами, вы сможете сравнить ДНК того семени с моим ДНК? И сможете установить, не принадлежит ли оно моему отцу.
У Лоусона появилось ощущение, что он проваливается в Зазеркалье. Вполне понятно, что Макфэдьен хочет узнать все возможное о своем отце. Но когда это навязчивое стремление доходит до того, чтобы обвинять отца в убийстве, лишь бы его найти, — это уже патология.
— Если мы и станем делать такой сравнительный анализ, то сравнивать будем не с вашими данными, Грэм, — произнес он, как мог, мягко. — А с данными тех четверых студентов, о которых написано в этой книжке. Тех, что ее нашли.
Вы сказали «если», — прицепился Макфэдьен.