Далекое эхо Макдермид Вэл
Стена оказалась ближе, чем он ожидал. Он повернулся к ней, чтобы пальцами ощупать ее зернистую поверхность. Он старался сосредоточиться на окружающей обстановке, чтобы не позволить панике завладеть им. Он не мог позволить себе задуматься о том, сколько придется здесь пробыть. Если думать о шансах на спасение, можно сойти с ума, развалиться на составные части, разбить голову о камень. Но не оставили же они его умирать? Брайан Дафф способен на такое, но его дружки вряд ли пойдут на это.
Зигги повернулся к стене спиной и медленно соскользнул на холодный пол. У него ныло все тело. Вроде бы ничего не сломано, однако он понимал, что не нужно переломов, чтобы страдать от мучительных болей, требующих серьезной анестезии.
Он знал, что не может себе позволить просто сидеть и ничего не делать. Если он не будет двигаться, его тело закостенеет, суставы сведет судорога. При этой температуре он умрет от переохлаждения, если сам не позаботится о нормальном кровообращении. Нет, он не доставит такое удовольствие этим мерзавцам. Для начала нужно высвободить руки, и Зигги склонил голову как можно ниже, морщась от сумасшедшей боли в ушибленных ребрах и спине. Натянув веревку до предела, он смог еле-еле дотянуться зубами до узла на конце.
Заливаясь слезами боли и жалости к себе, Зигги начал решающую битву жизни.
16
Алекс удивился, когда по возвращении обнаружил, что дома никого нет. Зигги ничего не говорил о том, что куда-то собирается, и Алекс полагал, что тот думает вечером поработать. Может быть, он пошел навестить кого-нибудь из своих друзей-медиков? А может, вернулся Брилл и они вдвоем отправились куда-нибудь выпить. Не то чтобы он тревожился. Из того, что Кэвендиш и его приятели накинулись на него самого, вовсе не следует, будто что-то случилось с Зигги.
Алекс сварил себе кофе и приготовил несколько тостов. Затем он уселся в кухне за стол, разложив перед собой конспекты последней лекции. Он всегда мечтал наконец четко разобраться в венецианской живописи, и на сегодняшних слайдах он увидел кое-что новое, в чем ему хотелось бы разобраться повнимательнее. Он делал заметки на полях, когда в дом бодро ворвался Верд, переполненный доброжелательностью.
— Ох, ну и вечерок у меня был, — восторженно завопил он. — Ллойд так вдохновенно разобрал Послание к Ефесянам.[3] Просто поразительно, сколько всего он умеет извлечь из Писания.
— Я рад, что ты хорошо провел время, — рассеянно отозвался Алекс. С тех пор, как Верд ударился в христианство, его восторги повторялись неустанно и с одинаковой театральностью. Алекс давно перестал обращать на них внимание.
— А где Зиг? Работает?
— Куда-то ушел. Не знаю куда. Если поставишь чайник, я сварю еще кофе.
Чайник едва успел закипеть, когда они услышали, что хлопнула входная дверь. К их удивлению, это пришел Брилл, а не Зигги.
— Привет, незнакомец, — сказал Алекс. — Она тебя выгнала?
— У нее кризис жанра, — отвечал Брилл и потянулся за кружкой. Он налил кофе и пожаловался: — Я торчал у нее долго-долго, но она лишь стонала, что ей нужно написать эссе. Так что я решил озарить вашу жизнь своим присутствием. Где Зигги?
— Не знаю. Разве я сторож брату моему?
— Книга Бытия, глава четвертая, стих девятый, — щегольнул Верд.
— Пошел ты на фиг, Верд, — откликнулся Брилл. — Ты еще не переболел?
— Иисусом переболеть нельзя, Брилл. Я не жду, что поверхностное существо вроде тебя это поймет. Ты поклоняешься ложным богам.
Брилл ухмыльнулся:
— Может быть. Но как она делает минет!..
Алекс застонал:
— Я больше этого не выдержу. Я пошел спать.
Он оставил их переругиваться и укрылся в тишине собственной комнаты. На замену Кэвендишу и Гринхолу никого не прислали, так что он перебрался в прежнюю спальню Кэвендиша. Остановившись у порога, он заглянул в музыкальную комнату. Алекс не мог вспомнить, когда они в последний раз садились и играли вместе. До начала нынешнего семестра дня не проходило, чтобы они не проводили по часу и более за джем-сейшн. Но это ушло, как и былая дружба.
Возможно, такое всегда происходит, когда взрослеешь, но Алекс подозревал, что это связано со смертью Рози Дафф, показавшей каждому, что собой представляют он сам и его друзья. Это оказалось очень поучительным. Брилл нашел убежище в эгоизме и сексе, Верд вообще перенесся на какую-то иную далекую планету, где говорят на неведомом языке. Только Зигги не изменил дружбе. Но даже он взял да и исчез без следа. А подоплекой этого всего стал диссонирующий контрапункт с обыденностью, подозрительность, разъедающая душу неуверенность. Да, ядовитые слова произнес Брилл, но Алекс сознавал, что и раньше он сам уже дал пищу червяку сомнений.
Одна половина его души еще надеялась, что все образуется, уладится, вернется к норме. Но другая знала: некоторые вещи, если их сломать, никакой реставрации уже не подлежат. Мысль о реставрации вызвала в памяти Линн, и он улыбнулся. На выходные он поедет домой, и они съездят в Эдинбург в кино. Посмотрят «Небеса могут подождать» с Джулией Кристи и Уорреном Битти. Романтическая комедия станет хорошим началом. Оба, не договариваясь, поняли, что в Керколди им не стоит показываться вместе. Слишком много сплетников и сплетниц, которые всегда готовы к пересудам.
Но Зигги, пожалуй, можно рассказать об этом. Хотелось поделиться с Зигги сегодня вечером… но, как и небеса, этот разговор может подождать. Они ведь никуда не торопятся.
Зигги отдал бы все на свете, чтобы оказаться где-нибудь в другом месте. Казалось, прошли долгие часы с тех пор, как его бросили в темницу. Он промерз до мозга костей. Влажное пятно мочи на штанах ощущалось как ледяной компресс, член съежился от холода до детских размеров. И ему все еще не удалось развязать руки. Судорога сводила то руки, то ноги, заставляя кричать от нестерпимой боли. Наконец ему показалось, узел начал подаваться.
Он снова прижал наболевшей челюстью нейлоновую веревку и помотал головой туда-сюда. Да, точно, свободы стало больше. Или его отчаяние достигло предела, когда начинаются глюки. Еще рывок налево, затем обратно… Он повторил это несколько раз, и, когда конец веревки наконец высвободился и ударил его по лицу, Зигги залился слезами.
Он размотал первый виток, дальше пошло гораздо легче. Наконец руки свободны. Онемевшие, окоченевшие, но свободные. Пальцы опухли и походили на мороженые сосиски из супермаркета. Он сунул их под куртку, под мышки. По-латыни «аксилла» — подумал он, вспомнив лекцию, что холод — враг мозга, он замедляет мыслительные процессы.
— Займемся анатомией, — произнес он вслух и вспомнил, как они умирали со смеху с приятелем-студентом, читая, как вправлять вывихнутое плечо. «Поместите разутую ногу в чулке под мышку», — говорилось в руководстве. «Как одеваться врачу, — хохотал приятель. — Надо запомнить, что в докторском саквояже следует иметь черный шелковый чулок, на случай если столкнешься с вывихом плеча».
Вот так и надо себя вести, чтобы остаться в живых, подумалось ему. Память и движение. Теперь, когда руки помогали ему удерживать равновесие, он смог, ковыляя, обойти свою тюрьму. Минута ковыляния, две минуты отдыха. «Как было бы хорошо посмотреть на часы», — подумал он и сам подивился своей глупости. Впервые он пожалел, что не курит. Тогда у него были бы спички или зажигалка. Что-то, чем можно было бы, хоть на миг, разогнать непроглядный мрак.
— Сенсорный голод, — громко произнес он. — Нарушь тишину. Разговаривай сам с собой. Пой!
Руки и ноги закололо иголками, и он дернулся от боли. Он вытянул руки вперед и потряс кистями. Неуклюже потер одну об другую, и постепенно они стали оживать. Он прикоснулся к стене и с радостью ощутил грубую шероховатость песчаника. Он ведь испугался, что из-за нарушения кровообращения пальцы могут навсегда перестать слушаться. Теперь они распухли и не сгибались, но он по крайней мере снова их ощущал.
Он с трудом заставил себя встать на ноги и принудил их медленно переступать в некоем подобии — нет, не бега — трусцы на месте. Он почувствовал, как учащается его пульс, и замер, пока тот не пришел в норму. Сколько же дней в году начинались с тихой ненависти к физре! К этим садюгам тренерам по гимнастике, бесконечным пробежкам и кроссам по пересеченной местности… регби… Движение и память.
Он выйдет отсюда живым. Он выживет. Разве не так?
Настало утро, а Зигги на кухне все нет. Встревоженный теперь по-настоящему, Алекс заглянул в его комнату. Зигги не было и там. Определить, спал ли он в постели, было трудно, потому что Зигги не убирал ее с начала семестра. Алекс вернулся на кухню, где Брилл уплетал за обе щеки большую миску молока с кокосовыми хлопьями.
— Что-то я беспокоюсь о Зигги. По-моему, он с вечера не возвращался.
— Ты как старая бабка, Джилли. Тебе никогда не приходило в голову, что он может пойти потрахаться?
— Думаю, он бы тогда как-нибудь упомянул об этом.
— Только не Зигги, — фыркнул Брилл. — Если он не захочет, ты этого никогда не узнаешь. Он скрытный, не то что мы с тобой.
— Брилл, сколько лет мы живем в одном доме?
— Три с половиной года, — сказал Брилл, заводя глаза к потолку.
— И сколько раз Зигги не ночевал дома?
— Не знаю, Джилли. На случай, если ты не заметил, я как раз часто не возвращаюсь на базу. В отличие от тебя у меня имеется жизнь за пределами этих четырех стен.
— Я тоже не совсем монах, Брилл. Но, насколько мне известно, Зигги никогда не уходил на всю ночь. И это меня очень тревожит, потому что недавно Верда избили до полусмерти братья Дафф, а вчера у меня вышла драчка с Кэвендишем и его дружками-тори. Что, если на Зигги напали и он сейчас в больнице?
— А если он все-таки отправился за клубничкой? Ты только послушай себя, Джилли, — ни дать ни взять моя мамочка.
— Да пошел ты, Брилл. — Алекс схватил куртку с вешалки и рванулся к двери.
— Куда это ты?
— Я намерен позвонить Макленнану. Если он скажет, что я веду себя как его мамочка, тогда я заткнусь. Так и быть. — С этими словами Алекс захлопнул за собой дверь. Его мучило еще одно опасение, о котором не хотелось говорить Бриллу. Что, если Зигги и правда отправился на поиски сексуальных приключений и был арестован? Вот это был бы настоящий кошмар.
Он дошел до телефонных будок в административном корпусе и набрал номер полицейского участка. К его удивлению, его сразу соединили с Макленнаном.
— Это я, Алекс Джилби, инспектор, — сказал он. — Я понимаю, что, наверное, отвлекаю вас от важной работы, но я очень беспокоюсь о Зигги Малкевиче. Он не пришел домой прошлой ночью, чего никогда раньше не бывало…
— И после того, что случилось с мистером Мэкки, у вас неспокойно на душе? — уточнил Макленнан.
— Верно.
— Вы сейчас в Файф-парке?
— Да.
— Оставайтесь на месте, я сейчас приеду.
Алекс не мог понять, хорошо это или плохо, что детектив воспринял его звонок серьезно. Он поплелся домой и сообщил Бриллу, что нужно ждать визита полиции.
— Вот Зигги тебя поблагодарит, когда заявится сюда с довольной мордой после веселой ночки, — фыркнул Брилл.
К тому времени, как приехал Макленнан, Верд тоже спустился вниз, и потирая свой еще болевший полузалеченный нос, сообщил:
— Я поддерживаю Джилли. Если у Зигги вышла размолвка с братьями Дафф, он сейчас может быть в реанимации.
Макленнан подробно, чуть не по минутам, расспросил Алекса о событиях прошлого вечера.
— И вы понятия не имеете, куда он мог отправиться?
Алекс покачал головой:
— Он не сказал, что собирается выходить из дому.
Макленнан окинул Алекса проницательным взглядом:
— А мог он отправиться по подворотням? Вы меня понимаете?
— По каким подворотням? — недоуменно переспросил Верд.
Брилл, не отвечая, возмущенно уставился на Макленнана:
— Что это вы говорите? Вы назвали моего друга гомиком?
Верд совсем растерялся:
— Что за подворотни? Что вы хотите этим сказать? Почему гомиком?
Брилл яростно повернулся к Верду:
— В подворотнях ошиваются геи. Подцепляют незнакомых в туалетах и занимаются с ними сексом. — Он сделал грубый жест в сторону Макленнана. — Этот тупица почему-то считает, что Зигги — гомик.
— Брилл, заткнись, — прервал его Алекс. — Мы поговорим об этом позже. — Двое друзей, ошеломленные командирским тоном, которым неожиданно заговорил Алекс, не знали, как реагировать на происходящее. Алекс повернулся к Макленнану. — Он иногда заходит в один бар в Эдинбурге. Но он не говорил ни о чем таком здесь, в Сент-Эндрюсе. Вы думаете, что его арестовали?
— Я проверил камеры перед приходом сюда. В наши руки он не попадал. — В этот момент, затрещав, ожила его рация, и Макленнан вышел в холл ответить на вызов. В кухню донеслись его слова: — В замке? Вы шутите… Вообще-то у меня есть соображения, кто это может быть. Вызывайте пожарную команду. Я увижусь с вами на месте.
Он вернулся в кухню очень озабоченный.
— Кажется, он нашелся. Мы получили сообщение от одного из гидов замка. Он каждое утро проверяет все помещения и сегодня позвонил, что в «Бутылке» кто-то есть.
— В «Бутылке»? — хором воскликнули трое друзей.
— Это такая комната, выдолбленная в скале под одной из башен. В форме бутылки. Если вы туда попали, то сами не выберетесь. Надо отправляться туда и выяснять, что стряслось. Я скажу кому-нибудь, чтобы вам сообщили, если что.
— Нет. Мы поедем с вами, — настаивал Алекс. — Если он просидел там всю ночь, ему нужно будет увидеть лицо друга.
— Извините, ребятки. Так не пойдет. Если хотите, езжайте туда своим ходом, а я скажу, чтобы вас пропустили. Но путаться под ногами у спасателей я вам не позволю.
С этими словами он удалился, и, едва за ним закрылась дверь, Брилл набросился на Алекса:
— Что, черт побери, происходит? Нам ничего не говорят! Подворотни всякие…
Алекс отвел глаза в сторону.
— Зигги — гей, — сказал он.
Верд недоверчиво уставился на него:
— Нет, не может быть. Как он может быть геем? Мы же его лучшие друзья… мы бы знали.
— Я знал, — ответил Алекс. — Он рассказал мне об этом пару лет назад.
— Замечательно, — озверел Брилл: — Спасибо, Джилли, что наконец поделился с друзьями. Вот тебе и «один за всех и все за одного»! Нам, получается, это знать незачем, так? Тебе — можно, а нам — нельзя знать, что наш так называемый лучший друг — гомик.
Алекс впился взглядом в лицо Брилла:
— Что ж, судя по твоей доброжелательной и понимающей реакции, Зигги поступил правильно.
— Ты что-то перепутал, — упрямо настаивал Верд. — Зигги не гомик. Он вполне нормальный. Геи — больные люди. Они — мерзкие. Зигги не такой.
Внезапно Алекс рассвирепел. Он редко взрывался, но, когда это происходило, зрелище было умопомрачительное. Побагровев, он ударил кулаком по стене:
— Заткнитесь оба. Мне стыдно, что я ваш друг, ханжи узколобые. Я не хочу больше слышать от вас ни единого слова в этом духе. Большую часть этих десяти лет Зигги заботился о нас троих. Он был нашим другом, всегда оказывался рядом, когда нужно, и ни разу не подвел. Ну и что, если ему больше нравятся мужчины, а не женщины? Мне на это плевать. Это не значит, что он клеится ко мне или к вам — ведь я же не клеюсь к каждой бабе с сиськами. Я спокойно могу пойти с ним в душ, не опасаясь за свою задницу. Черт бы вас побрал! Он тот же человек, что и раньше. И я по-прежнему люблю его, как брата. Я по-прежнему доверю ему мою жизнь, и вы так же должны доверять ему. А ты… — Он ткнул пальцем в грудь Верду. — Ты еще называешь себя христианином?! Как ты смеешь судить человека, который стоит дюжины таких, как ты и твои юродивые пустомели? Ты не заслуживаешь такого друга, как Зигги. — Он сорвал с вешалки куртку. — Я отправляюсь в замок. И не хочу там видеть никого из вас, пока не разгребете помойку у себя в душах.
Он выскочил из дому, хлопнув дверью так, что задрожали оконные стекла.
Когда Зигги увидел наверху слабый проблеск света, то поначалу решил, что это очередная галлюцинация. Всю ночь он то впадал в бредовое состояние, то выходил из него и в моменты просветления сознавал, что это — действие переохлаждения. Как он ни заставлял себя двигаться, противостоять вялости было все трудней. Этот враг был слишком силен. Время от времени он опускался на пол в обморочном тумане, мысли разбегались сразу в нескольких направлениях. Один раз ему почудилось, что рядом отец, что они говорят о перспективах клуба «Рэйт Роверс», что само по себе выходило за грань реального.
Он понятия не имел, сколько прошло времени. Однако, когда вверху забрезжил свет, сразу понял, что должен делать. Он стал подскакивать и кричать изо всех сил:
— Помогите! Помогите! Я здесь внизу! Помогите мне!
Долгое время никакого отклика не было. Затем свет стал слепяще-ярким, и Зигги заслонил глаза ладонью.
— Эгей! — гулко раздалось в шахте и эхом отразилось от стен.
— Вытащите меня отсюда, — вскричал Зигги. — Пожалуйста, вытащите меня отсюда.
— Я пошел за помощью, — отозвался призрачный голос. — Если я брошу вам фонарик, вы сможете его поймать?
— Погодите, — крикнул наверх Зигги. Он не доверял своим рукам. Кроме того, фонарик полетит в шахту, как пуля. Он стащил с себя куртку и свитер, свернул их подушкой и положил на середину тусклого пятна света, затем крикнул. — Ладно. Теперь бросайте.
Пятнышко света задергалось, запрыгало, ударяясь о стены шахты, разбрасывая бешено прыгающих зайчиков, больно бьющих по сетчатке. Затем оно вдруг по спирали влетело в камеру, тяжелый фонарик с мягким резиновым звуком плюхнулся на середину свернутой дубленки. Глаза Зигги защипало от жгучих слез — реакция одновременно физиологическая и эмоциональная. Он схватил фонарик и судорожно прижал к груди, как талисман.
— Спасибо, — прорыдал он. — Спасибо, спасибо, спасибо.
— Я постараюсь как можно быстрее, — отозвался сверху голос и стих: его обладатель ушел.
«Теперь я это вынесу, — подумал Зигги. — У меня есть свет». Он повел фонариком по стенам. Шершавый красноватый песчаник в некоторых местах был отполирован до гладкости, потолок и стены чернели пятнами копоти и свечного сала. Наверное, здешним пленникам это помещение казалось преддверием ада. Он, по крайней мере, знает, что его освободят, и скоро. Но для них… свет лишь усиливал их отчаяние, показывая, что нет никакой надежды на побег.
Когда Алекс прибыл в замок, снаружи уже стояли две полицейские машины, пожарный автомобиль и «скорая помощь». При виде «скорой помощи» сердце у него защемило. Что с Зигги? Он без труда проник за оцепление: Макленнан слово сдержал. Один из пожарников показал ему дорогу: через заросший травой внутренний двор к Морской башне, где шла спокойная целенаправленная работа. Пожарники установили переносной генератор для питания мощного прожектора и лебедки. Веревка уходила в дыру посреди пола. При виде ее Алекс содрогнулся от ужаса.
— Там внизу и правда Зигги. Пожарный только что спустился туда на подъемнике. Вроде люльки. Представляете? — объяснил ему Макленнан.
— Вроде бы да. Что произошло?
— Мы пока не знаем, — пожал плечами Макленнан.
Когда он это говорил, снизу донесся голос:
— Поднимайте.
Пожарный, стоявший у лебедки, нажал на кнопку, и машина взвыла и закрутилась. Веревка медленно, дюйм за дюймом, накручивалась на барабан. Казалось, прошла вечность. Затем над краем отверстия показалась знакомая физиономия Зигги. Он выглядел ужасно. Лицо все было в потеках грязи и крови. Один глаз подбит и заплыл, разбитые губы запеклись. Он моргал от света, но едва зрение его прояснилось, как он, увидев Алекса, ухитрился ему улыбнуться.
— Привет, Джилли, — с трудом выговорил он. — Хорошо, что заглянул на огонек.
Как только верхняя половина Зигги показалась над краем ямы, его подхватили и вытащили, а затем помогли освободиться от брезентовой упряжи. Зигги зашатался, ошарашенный и измученный. Алекс рванулся вперед и обнял друга. Резкий запах пота и мочи ударил ему в нос, мешаясь с глинистым запахом земли.
— Все хорошо, — повторял Алекс, прижимая Зигги к себе. — Теперь все будет хорошо.
Зигги вцепился в него намертво.
— Я так боялся, что там умру, — прошептал он. — Я не мог позволить себе думать об этом, но очень боялся, что умру.
17
Макленнан в ярости выбежал из больницы. Добравшись до машины, он с силой ударил кулаками по крыше. Это не дело, а сущий кошмар. С той ночи, как умерла Рози Дафф, все пошло наперекосяк. А теперь еще добавилось похищение, нападения и попытка лишения свободы. И жертва всего этого отказывается давать показания на своих обидчиков. Согласно заявлению Зигги, на него напали трое мужчин. Было темно, и он не смог как следует рассмотреть нападавших. Голосов их он не узнал, а по имени они друг друга не называли. Затем, непонятно почему, они сбросили его в «Бутылку». Макленнан грозил ему арестом за противодействие полиции, но бледный измученный Зигги, глядя ему прямо в глаза, сказал:
— Я ведь не просил вас проводить расследование, так как же я могу противодействовать? Это была просто шалость, которая зашла слишком далеко. Вот и все.
Макленнан рывком открыл дверь и плюхнулся рядом с водителем. Сидевшая за рулем Дженис Хогг вопросительно поглядела на него.
— Он говорит, что это была шалость, которая зашла слишком далеко. Он не хочет делать заявление, он не знает, кто это сделал.
— Брайан Дафф, — решительно заявила Дженис.
— Основания?
— Пока вы были там внутри, дожидаясь, пока врачи осмотрят Малкевича, я навела кое-какие справки. Дафф и пара его закадычных дружков прошлой ночью пили около гавани. Как раз у дороги к замку. Они ушли где-то около половины десятого. По словам хозяина, вид у них был такой, будто они что-то задумали.
— Неплохо, Дженис. Только очень зыбко.
— Как по-вашему, почему Малкевич не хочет заявлять на них? Считаете, боится последствий?
Макленнан тяжело вдохнул:
— Не тех, о которых ты подумала. Я полагаю, что он искал около церкви партнеров. Он безумно боится, что если выдаст нам Даффа и его дружков, те на суде объявят, что Зигги Малкевич — гомосексуал. Парень хочет стать врачом, а после такого заявления шансов у него никаких. Господи, какое же отвратительное дело. Куда ни повернись, всюду тупик.
— Вы всегда можете нажать, на Даффа, сэр.
— И что я ему скажу?
— Не знаю, сэр. Но по крайней мере, у вас хоть настроение улучшится.
Макленнан с удивлением посмотрел на Дженис. Затем радостно ухмыльнулся:
— А ты права, Дженис. Пусть Малкевич остается все еще подозреваемым, но применять к нему физическое воздействие можем только мы. Поехали в Гардбридж. Давненько я не был на бумажной фабрике.
Брайан Дафф вальяжной начальственной походкой прошествовал в кабинет управляющего, с таким видом, будто у него в кармане ключи от королевства. Облокотившись о стенку, он смерил Макленнана надменным взглядом.
— Я не люблю, когда меня отрывают от работы, — сообщил он.
— Заткни хлебало, Брайан, — презрительно произнес Макленнан.
— Так не следует разговаривать с представителем общественности, инспектор.
— Я говорю не с представителем общественности. Я говорю с куском дерьма. Я знаю, что ты и твои идиоты дружки устроили вчера ночью. И я знаю, ты думаешь, будто это сойдет вам с рук из-за того, что тебе известно о Зигги Малкевиче. Так вот, я здесь для того, чтобы тебя разочаровать. — Он надвинулся на Даффа, так что между ними осталось всего несколько дюймов. — С этой поры, Брайан, ты и твой братец у нас на контроле. Превысишь скорость хотя бы на милю на своем мотоцикле — и тебя загребут. Выпьешь глоточек сверх нормы — и тебя проверят на алкоголь. А если случайно близко подойдешь хоть к одному из этих четверых парней — тут же окажешься под арестом. А с твоим послужным списком это означает новый срок. И на этот раз ты отбудешь гораздо больше, чем три месяца. — Макленнан замолчал, чтобы перевести дух.
— Это превышение полицейских полномочий, — произнес Брайан. Его спокойствие поколебалось лишь чуть-чуть.
— Не-ет. Ты не прав. Превышение полицейских полномочий — это когда ты случайно падаешь с лестницы на пути в камеру. Когда спотыкаешься и, ударяясь об стену, ломаешь нос. — Рука Макленнана стремительно рванулась вперед и сжалась у Даффа в паху. Он стиснул пальцы изо всех сил, а потом резко крутанул кистью.
Дафф взвыл. Кровь отлила у него от лица. Макленнан отпустил его и проворно отступил назад. Дафф сложился вдвое, с трудом выплевывая проклятья.
— Вот это, Брайан, называется злоупотреблением полицейскими полномочиями. Привыкай. — Макленнан рывком открыл дверь в коридор. — Ах ты, боже… Брайан, кажется, сильно ударился об угол стола, — на ходу сообщил он ошеломленной секретарше в приемной и с улыбкой вышел мимо нее в солнечный морозный день. Затем уселся в машину.
— Ты была права, Дженис. Настроение теперь гораздо лучше, — сказал он, широко улыбаясь.
В этот день в маленьком домике на Файф-парк не работалось. Брилл и Верд пытались что-то изобразить в музыкальной комнате, но без гитары и барабанов толку не было, а Алекс явно не желал к ним присоединиться. Он лежал на кровати, пытаясь разобраться в своем отношении к тому, что с ними произошло. Он никогда не понимал, почему Зигги так не хотел делиться своей тайной с остальными двумя друзьями. В глубине души Алексу казалось, что те примут это спокойно, потому что достаточно знают Зигги, чтобы его осудить. Но он недооценил силу слепого предрассудка. Эта реакция друзей открыла ему в них нечто новое и неприятное. Что, в свою очередь, ставит вопрос о его способности разбираться в людях. Зачем он тратит столько времени и сил на людей, по сути, таких же узколобых, как эта мразь Брайан Дафф? По пути к машине «скорой помощи» Зигги на ухо прошептал Алексу, что произошло. И теперь Алекс пришел в ужас от мысли, что его друзья разделяют предрассудки тех подонков.
Хорошо, допустим, Верд и Брилл не станут выслеживать и избивать геев из-за того, что нечем заняться по вечерам. Но и в Берлине далеко не все принимали участие в событиях Хрустальной ночи. И вот куда это привело. Разделяя позицию нетерпимости, вы молчаливо соглашаетесь с экстремистами. Для того чтобы зло торжествовало, вспомнилось Алексу, достаточно лишь, чтобы хорошие люди не вмешивались.
Он почти понимал позицию Верда. Тот спутался с кучкой фундаменталистов, требовавших, чтобы вы проглотили не жуя всю христианскую доктрину, не выплевывая те ее кусочки, которые вам не по вкусу.
Но Бриллу никаких извинений нет. К нему Алекс чувствовал такое отвращение, что не хотелось даже садиться с ним за один стол.
Все расползается по швам, и как это остановить, непонятно.
Он услышал, как отворилась входная дверь, и в одну секунду спрыгнул с кровати и оказался на лестнице. Зигги стоял, прислонившись к стене. На губах его блуждала робкая улыбка.
— Разве тебя уже отпустили из больницы? — удивился Алекс.
— Они хотели оставить меня, чтобы понаблюдать, но это я смогу сделать и сам. Так что нет нужды занимать там койку.
Алекс помог ему дойти до кухни и поставил чайник.
— Я думал, у тебя переохлаждение.
— Очень небольшое. Ничего не отморожено. Гипотермию мне сняли, и спасибо. Переломов нет, только ушибы. Я не писаю кровью, так что почки тоже в порядке. Лучше я помучаюсь дома в своей постели, где доктора и сестры не станут тыкать в меня иголками и подшучивать над медиками, которые не могут сами себя излечить.
На лестнице раздались шаги, и в дверях появились Верд и Брилл с глупыми улыбками на лицах.
— Рад тебя видеть, старина, — сказал Верд.
— Ага, — подтвердил Брилл. — Что с тобой случилось?
— Они знают, Зигги, — вмешался Алекс.
— Ты им сказал? — Обвинение прозвучало скорее устало, чем возмущенно.
— Макленнан сказал, — резко ответил Брилл. — А он лишь подтвердил это.
— Хорошо, — проговорил Зигги. — Я не думаю, что Дафф и его дружки-неандертальцы искали именно меня. Наверное, они просто решили погонять гомиков, а наткнулись на меня с одним парнем около церкви Святой Марии.
— Ты занимался сексом в церкви? — вознегодовал Верд.
— Это руина, — ответил ему Алекс. — И уже не освященная земля. — Верд собрался было поспорить, но, взглянув на Алекса, тут же умолк.
— Ты занимался сексом с совершенно незнакомым человеком на открытом месте в жуткий холод, ночью? — В голосе Брилла звучало отвращение, смешанное с презрением.
Зигги внимательно всмотрелся в него.
— А ты предпочел бы, чтобы я привел его сюда? — Брилл промолчал. — Думаю, что нет. Это ведь не куча совершенно незнакомых баб, которых ты притаскиваешь на регулярной основе одну за другой.
— Это совсем другое, — возразил Брилл, переминаясь е ноги на ногу.
— Почему?
— Ну-у, для начала тут нет ничего противозаконного.
— Благодарю за поддержку, Брилл. — Зигги с трудом, медленно, как старик, поднялся на ноги. — Я иду спать.
— Ты так и не рассказал нам, что произошло, — повторил Верд, как всегда глухой к настроению окружающих.
— Когда они поняли, что это я, Дафф захотел выбить из меня признание. Когда же я не стал признаваться, они связали меня и опустили в «Бутылку». Это была не лучшая ночь в моей жизни. А теперь вы меня извините?
Брилл и Верд посторонились и дали ему пройти. Лестница была слишком узкой для двоих, так что Алекс не стал предлагать Зигги помощь. Да и не принял бы тот сейчас никакой помощи, даже от него.
— Почему бы вам двоим не переехать жить к людям, с которыми вам будет уютнее? — спросил Алекс, протискиваясь мимо них. Он подобрал с пола свою сумку с книгами и куртку. — Я иду в библиотеку. Было бы очень любезно, если к тому времени, как я вернусь, вас здесь не будет.
Две недели прошли в состоянии нелегкого перемирия. Верд большую часть времени проводил в библиотеке или с друзьями-евангелистами. К Зигги вместе с выздоровлением физическим, казалось, вернулось хладнокровие, но Алекс заметил, что он избегает выходить из дому, когда стемнеет. Алекс с головой ушел в занятия, но старался быть рядом с Зигги, когда тот нуждался в общении. На выходные он съездил в Керколди и свозил Линн в Эдинбург. Они поели в маленьком итальянском ресторанчике с веселеньким убранством и отправились в кино. Затем они все три мили от станции до ее дома на окраине прошли пешком. Когда они пересекали рощицу, отделявшую Данникир от шоссе, Линн притянула его в тень и так поцеловала, словно от этого зависела ее жизнь. Домой он шел, напевая.
Больше всего последние события, как это ни странно, подействовали на Брилла. История нападения на Зигги разнеслась по университету, как лесной пожар в засуху. Но популярная версия событий не включала первую часть происшедшего, а потому его личная жизнь осталась неприкосновенной. Однако значительное большинство студентов считали их подозреваемыми, и получалось, оправдывали то, что случилось с Зигги. Четверо друзей стали париями.
Подружка Брилла бесцеремонно бросила его. Сказала, что боится за свою репутацию. А новую найти теперь оказалось не так легко. Девушки старались не встретиться с ним глазами. Когда он заговаривал с ними в пабах или на дискотеках, они норовили ускользнуть.
Его однокашники по французской группе также недвусмысленно дали ему понять, что не желают терпеть его рядом. Брилл оказался в большей изоляции, чем трое остальных. У Верда были его христиане. Студенты-медики твердо стояли на стороне Зигги. Алексу было плевать на мнение других: у него был Зигги и, хотя Брилл этого не знал, Линн.
Бриллу казалось, у него еще остается некий козырь в рукаве, но раскрыть его и пустить в игру он опасался, боясь, что тот окажется джокером. Поймать того, с кем он хотел поговорить, оказалось непросто, — до сих пор все попытки установить с ним контакт были тщетными. К тому же он не мог придумать, как это выставить защитой общих интересов. Хотя он долго убеждал себя, что это так и есть. Нет, не шантаж. А так… небольшой обмен услугами. Но даже это сейчас не получалось. Поистине он был полным неудачником. Все, к чему он прикасался, обращалось в прах.
Раньше весь мир вокруг принадлежал ему, а теперь все отдавало пылью и золой. Он всегда был самым уязвимым, самым эмоционально неустойчивым из их четверки и без поддержки остальных буквально распадался на части. Тяжелым одеялом навалилась депрессия, заслонив и заглушив внешний мир. Даже походка у него изменилась. Он сгорбился, словно носил на плечах неподъемный груз. Он не мог работать, не мог спать. Перестал принимать душ и бриться, редко менял одежду. Бесконечные часы он проводил, просто лежа в постели, глядя в потолок… и слушая записи «Пинк Флойд». Он отправлялся в те пабы, где никого не знал, и угрюмо там напивался. Затем он, пошатываясь, уходил в ночь и почти до рассвета бродил по городу.
Зигги пытался с ним поговорить, но Брилл не желал разговаривать. В глубине души он винил Зигги, Верда и Алекса в том, что с ним происходило, и не хотел принимать от них того, что считал жалостью. Это было бы последним унижением. Ему нужны настоящие друзья, которые бы ценили его, а не те, кто готов прощать его слабости. Он хотел иметь друзей, на которых можно положиться, не волнуясь о том, что ему принесет общение с ними.
Как-то днем прогулка по пабам привела его в небольшой отель на краю города. Он подошел к бару и, запинаясь от уже выпитого, невнятно заказал пинту. Бармен поглядел на него с плохо скрываемым презрением и сказал:
— Извини, сынок, но я тебя обслуживать не стану.
— Это что такое? Почему вы не желаете меня обслужить?
— У нас приличное заведение, а ты, похоже, бродяга. Я имею право не обслуживать тех, кого не хочу здесь видеть. — Он дернул большим пальцем в сторону объявления над стойкой, подтверждающего его слова. — Давай крути педали!
Брилл ошеломленно уставился на него, затем оглянулся по сторонам в поисках поддержки от других посетителей. Но все старательно отводили глаза.
— Да пошел ты на хер, — рявкнул он, смел со стойки на пол пепельницу и бурей вылетел на улицу.
За то короткое время, что он провел в пабе, хлынул ливень, собиравшийся еще с утра. Резкий восточный ветер гнал по улицам потоки воды. В мгновение ока Брилл промок до нитки. Стирая с лица дождевые струи, он вдруг понял, что плачет. Нет, с него хватит. Он не станет терпеть больше ни единого дня этой тоски и безнадеги. Друзей у него нет, женщины его презирают, и экзамены он провалит, потому что совсем не занимается. Никто его не любит, никто не понимает.
Пьяный и подавленный, он поплелся через пустырь к замку. С него хватит. Он им покажет. Он заставит их всех понять его точку зрения. Через ограду он перелез на тропинку и остановился, пошатываясь, на краю обрыва. Внизу море злобно билось о скалы, высоко взметая вверх фонтаны пены. Брилл вдохнул соленые брызги и ощутил необычайный покой. Он поглядел вниз на яростные волны, широко раскинул руки, поднял лицо навстречу дождю и выкрикнул в небеса всю свою муку.
18
Макленнан проходил мимо комнаты оперативной связи, когда раздался вызов. Он перевел цифры кода в понятное сообщение. Потенциальный самоубийца на утесах над замком. Вообще-то подобные происшествия в компетенцию уголовного розыска не входят, тем более что нынче у него выходной. Он и пришел сегодня в участок только для того, чтобы разгрести накопившиеся бумаги. Так что он спокойно может пройти мимо и через десять минут очутиться дома с банкой лагера в руке и спортивной страницей на коленях. И все будет как всегда — с тех пор, как Элейн ушла от него.
Нет, эта перспектива не манит.
Он просунул голову в дверь комнаты радиосвязи.
— Скажите, что я уже выезжаю, — сказал он. — И вызовите спасательную лодку из Анструтера.
Оператор сперва удивленно посмотрел на него, потом одобрительно кивнул. Макленнан поплелся на автомобильную стоянку. Господи, какой же неприятный день! Одной погоды достаточно, чтобы задуматься о самоубийстве. Он ехал к месту происшествия, и дворники машины еле успевали смахивать с ветрового стекла дождевые струи.
Обрывистые утесы над замком издавна привлекали самоубийц. Особенно удачными их попытки были во время подходящего прилива. Тогда внизу возникало коварное подводное течение, которое за какие-то минуты уносило незадачливых бедолаг далеко в море. А зимой в Северном море долго не продержишься. Впрочем, случались и фантастические неудачи. Он вспомнил сторожа одной из начальных школ, чья попытка закончилась полным провалом. Сторож свалился в мелководье, всего в два фута глубиной, и, каким-то чудом избежав скал, ударился о песчаное дно. Он сломал обе лодыжки и был настолько убит своим смехотворным фиаско, что в тот же день, как его выписали из больницы, сел на автобус до Лейчерса, проковылял на костылях к железной дороге и бросился под абердинский экспресс.
Сегодня так не получится. Макленнан знал наверняка, что сейчас как раз прилив, а восточный ветер нагнал воду к подножию утесов, где она бушует бурным водоворотом. Хорошо бы спасатели успели вовремя.