Сигналы Быков Дмитрий

5

В небе висела толстая рыжая луна, в ее слабом свете Савельев кое-как различил тропинку и побежал к поляне. Сейчас здесь горел только один дальний костер. Савельев остановился в нескольких шагах от него.

— Все, конец связи, — сказал шаман в айфон. — Saw you later.

«Так не бывает, чтобы все разом сошли с ума», — подумал Савельев. Ни один школьник не поверил бы, что в эфир можно выходить с мобильника. Но сам-то он был уже не школьник и имел право поверить во что угодно.

— Вы что, английский учите? — спросил он шамана, подходя ближе.

— Иногда духи говорят на разных языках. Хочу понимать. — Шаман кивнул Савельеву на шкуры, тот послушно сел. — Я спрашиваю духов про ваш самолет. Они не знают.

— Послушайте… Та женщина, у который мы живем, Катерина Дмитриевна, она сказала, что видела самолет. То есть что видит. Правда, она сказала, что он круглый и что там люди, которые с ней говорили. Она его видит, когда люди уходят под землю. Как вы думаете, может, она правда видела… видит?

Шаман вздохнул и поворошил костер палкой.

— Тот человек, которого находит Хохо, — это ее сын. Катерина Дмитриевна теперь тоже как будто немного… Как будто Хохо идет за ней по следам.

Что ж, Савельев примерно этого и ожидал. Сумасшедший Панург, сумасшедшая старуха — вот и все свидетели падения «Ан-2». Может, всей их группе тоже следует сойти с ума, тогда они его мигом найдут? И рецепт есть — наделать дыр в лесу и дождаться, пока их найдет Хохо… Савельев чувствовал уже, что долго ждать не придется. Но тут шаман продолжил:

— Я знаю, что она видит. Они здесь редко летают. Иногда падают.

— Кто летает? — спросил Савельев, ощущая затылком зловонное дыхание Хохо.

— Круглые самолеты. Я знаю, когда она видит. Когда люди ушли под землю добывать рыму.

Савельев даже не стал спрашивать, что за рыма.

— Тогда Катерина Дмитриевна остается одна. Тогда и видит.

— И что это за круглые самолеты? Инопланетяне, что ли?

— Инопланетян нет. Это завод. Там делают.

— Господи, какой еще завод? — воскликнул Савельев. Ни о каком заводе здесь он никогда не слышал.

— Там завод, — шаман указал себе за спину. — Делают разное. Дурные вещи. И круглые самолеты тоже.

Савельев помолчал.

— Скажите, а вы правда через телефон радиосигналы принимаете?

— Арии не обманывают.

— Но это же технически невозможно.

— Технически невозможно. А так — возможно, — туманно ответил шаман.

— А заряжать как?

— Когда электричество летает. Я делаю шар из электричества, он заряжает. Такой шар, весь горит.

Шаровая молния? Бред. Савельев хотел сказать, что и это технически невозможно, но знал, что скажет на это шаман: «А так — возможно». «Так» было возможно все. Савельев встал и побрел назад.

Войдя в дом, он с ненавистью посмотрел на приемник и прошел в комнату. Тихонов разлегся наискосок через всю кровать, и Савельев осторожно примостился рядом.

— Ах ты кроличек… Ты одна меня понимаешь… — пробормотал Тихонов, причмокивая, и положил руку Савельеву на бедро. Это было так отвратительно, что Савельев крепко ткнул соседа под ребра кулаком.

— Ты охренел? — Тихонов тут же проснулся.

— Сам охренел. Какой я тебе кроличек? Зверовод херов.

Тихонов смутился и поспешил сменить тему:

— А ты че не спишь? Сигналы слушал? Поймал чего?

— Да уж, наловил… — Савельев начал докладывать.

У Тихонова была прекрасная, профессионально необходимая черта — мгновенно включаться в любой разговор, даже если за минуту перед тем он во сне ласкал кроличка.

— Короче, приходит бабка и говорит: я самолет видела, — рассказывал Савельев. — Я — что, где, какой самолет? Она говорит: большой, круглый. Ну, НЛО в общем. И с инопланетянами разговаривала, типа. Ну, думаю, бабка ку-ку. Включаю радио, а там шаман на связи! И что, ты думаешь, он делает? Учит английский. Я к нему. Рассказываю про НЛО. А он мне говорит: да они все время тут летают, никакие не НЛО, конечно, тут секретный завод рядом, они и запускают, видать. Скажи, ты слышал когда-нибудь про секретный завод здесь?

— Не. Так на то он и секретный. И что они там производят?

— Шаман сказал, дурные вещи.

— Оборонка, — веско сказал Тихонов. — Зашибись вообще. Пойдем туда?

— Зачем?

— А что если бабка все-таки видела самолет?

— Черт знает. Хрен нас туда пустят.

— Но люди же там есть какие-то. Поселок рядом должен быть — не на заводе же они живут. Мы на сам завод и не пойдем, на фига он нам?

— Если оборонка, то нас и в поселок хрен пустят.

— А мы скажем, что журналисты. У меня и удостоверение есть еще.

— Тем более не пустят… — Савельев задумался. — Вообще попробовать можно. Мы завтра бабку спросим точно, где там он упал, и туда пойдем. А если там нет ничего, попробуем на завод.

Тихонов заснул так же стремительно, как проснулся, Савельев поворочался немного и тоже провалился в тревожный, неровный сон.

Когда наступит раннее утро, мы вернемся в голову Вали и снова будем смотреть на все оттуда.

6

У Вали болело все тело, но такой приятной боли он не испытывал даже после спортивных тренировок, когда в девятом классе кратковременно занимался айкидо.

После долгого воздержания проснуться в обществе сразу двух туземок — ощущение сильное. Некоторое время Валя к нему привыкал. Обычного утреннего желания забыть ночь и скрыться куда подальше не было, не было и жгучего стыда, обещанного всей мировой литературой. Валя чувствовал себя удивительно мило, другого слова не подобрать. Некоторое время все смущенно хихикали и друг друга щекотали.

— А ты что там в университете учишь? — спросила та, что справа. В утреннем свете она казалась симпатичнее той, что слева.

— Фольклор, — важно сказал Валя. — Мы даже собирали после первого курса. Песни там, частушки.

— У нас нет частушек, — сказала та, что слева. — Ночные песни есть.

— Это как? — Валя восхитился этой новой возможностью. Он и представить не мог, что станет первым собирателем арийского фольклора.

— Ну, это так, — сказала та, что справа, и нараспев произнесла:

Левая прыснула. Валя не понял, над чем она смеется. Смысл ночной песни от него ускользал.

— Чему учиться? — спросил он, чем вызвал новый приступ хихиканья.

— Что ты думал, у нас школы нет? У нас старшие учат младших, — едва выговорила правая сквозь хохот.

— Ничего я не думал, — буркнул Валя.

— А еще, смотри:

— Девчонки, — сказал Валя, когда они отсмеялись, — а можете на своем языке?

— На каком? — изумились они почти хором.

— Ну, на этом! На арийском!

— Так наш и есть арийский! Это ваш неправильный, а наш такой, какой надо. Никакого другого мы не знаем.

— А вот еще, знаешь, — прыснула левая, — смотри:

— Теперь отвернись, — сказала правая, — нам пора одеваться. Гость отвернулся, не смотрел.

Валя закрыл глаза.

— Нет, в подушку лицом!

Валя послушно вжался лицом в подушку, снова вдохнув запах лежалого сырого белья, смешанный с дымком, хвоей и, страшно подумать, шампунем — но не могли же они мыться шампунем! Наверняка это был, как в старой книжке, их естественный запах. Он слышал, как что-то шуршит, потом раздался шепот и хихиканье, потом — быстрые шаги и скрип двери. Когда он поднял голову, никого не было.

В ночных песнях было что-то смутно знакомое, но он пока не понимал — что именно.

Штаны он застегнул с тайным сожалением, будто это нехитрое движение окончательно подвело итог ночи, отделив ее от наступающего дня. Валя подхватил рюкзак, моряцкой походкой вышел из избы и пошел к поляне, не оглядываясь. Уже светлело, и если бы он оглянулся, он заметил бы, что и дом не так стар, и дверь выкрашена совсем недавно. Возле второй избы он увидел Дубняка — тот, в одних трусах, отжимался на кулаке, заложив вторую руку за спину.

— Доброе утро, — весело сказал Валя. Он сейчас любил даже Дубняка.

— Пятьдесят восемь, пятьдесят девять, шестьдесят… А, Песенка. Выспался?

— В общем, да. — Валя был так благостен, что даже не огрызнулся на «песенку», но и посвящать Дубняка в подробности ночи не собирался. — А где все?

Все были еще в доме, собирали вещи: хмурый дядя Игорь, сосредоточенный Тихонов, задумчивый Окунев. Глядя на них, Валя чувствовал, как прошедшая ночь стремительно тает, принимая статус воспоминания. Вале быстро и вкратце рассказали новости: по всему выходило, что надо двигать к заводу. Но сначала поесть и узнать дорогу.

Они вышли к большому костру. Поляна теперь жила дневной суетливой жизнью: мужчины, женщины, дети — все были заняты своими делами, непостижимыми для посторонних. Валя во все глаза высматривал своих девушек, но не видел. Едва заметив гостей, их окружили и отвели к большому костру, сунули каждому по деревянной миске (зато ложки были алюминиевыми, столовскими) с темной вкусной кашей, похожей на гречневую. Валя надеялся, что их снова угостят мамонтятиной, но у ариев, видмо, было не принято завтракать мясом. Как только Валина миска опустела, Николай Егорыч потянул его за собой.

— Шаман хочет говорить. Ты идешь. Другие остаются.

Валя испугался. Он понял, что речь сейчас пойдет о ночном приключении — он был уверен, что шаману все известно. Что, если он совершил преступление? Но они же сами пришли… Может, все равно не надо было? А может, девушкам не понравилось? Может, они рассказали шаману, как он неопытен, и тот поднимет его на смех? А вдруг шаман скажет, что Валя должен теперь жениться — сразу на двух, как здесь принято?

А что, не самая плохая идея. Валя представил, как он живет с племенем. Как вообще их день проходит? Наверное, они охотятся, значит, придется и ему… Интересно, у них хоть оружие современное? Валя представил себя, с копьем бегущего за мамонтом. Вряд ли им тут филологи нужны… О! Он будет писцом! Он напишет для них историю арийского народа. Тогда, возможно, на мамонта его не пошлют… В любом случае, следующий мамонт только через год…

— Гость спит хорошо? — спросил шаман, как показалось Вале, с сальной ухмылкой.

— Хорошо, — осторожно ответил он.

— Гость дал документы.

Этого Валя никак не мог ожидать. Но спорить он не стал, достал из внутреннего кармана паспорт в непромокаемом пакете, развернул и протянул шаману. Тот без интереса посмотрел на документ.

— Не это. Билет, путевка. Оформлять надо.

— К-какой еще билет? У меня нет путевки…

— А у кого?

— Я не знаю… Я вообще впервые слышу. У нас нет путевок. Мы сами экспедицию собрали…

— Так, — сказал шаман. Он был явно озадачен. — Кто главный?

— Игорь, — Валя указал на дядю, сидевшего у костра в середине поляны.

— Очки? — уточнил шаман.

— Да. Игорь Савельев.

— Он тебе говорит, зачем идет?

— Конечно. Он самолет ищет, я же сказал.

— Понятно. — Шаман нахмурился, но быстро вернулся к прежней деловитости. — Мне с ним надо это, говорить. Я говорить с ним имею.

— Пожалуйста, — разрешил Валя в недоумении.

— Значит, они сюрприз тебе делают? — уточнил шаман.

— Ну, не знаю…

Валя опять ничего не понял, но обрадовался, что речь не зашла о девушках.

— Игорь сказал, что здесь рядом завод, — поспешно сказал он, чтобы речь и дальше об этом не зашла. — Вы нам дорогу не покажете?

— А чего показывать? — спросил шаман. — Там место такое, надо будет — сами придете, не надо будет — не придете. Туда кто не надо, тот не попадай.

Он подхватил полы балахона и, широко шагая, двинулся к центру поляны. Валя побежал за ним. Шаман подошел к дяде Игорю, жестом остановив Валю: разговор не предназначался для чужих ушей. И в самом деле, он был столь странен, что добавлять новые загадки ко всем странностям этой ночи значило бы лишить ее всякого очарования.

— Вы старший группы? — спросил шаман строго.

— Я, — честно ответил Савельев.

— Ну вы это, — сказал шаман. — Надо как бы расплатиться.

Савельев очень удивился — он и подумать не мог, что бывают такие меркантильные шаманы, — но полез за бумажником и вынул три тысячи. Столько, казалось ему, стоили ночлег и угощение.

— Так, — сказал шаман, не беря денег. — Гость не хотел, гость ничего не дал. Гости пошли на завод! — закричал он вдруг громовым голосом, и поляну охватила паника.

Женщины испуганно визжали, дети плакали, мужчины отрывисто произносили непонятные слова, явно местную нецензурщину. Все столпились вокруг обалдевшей пятерки. Откуда ни возьмись появились и Валины подружки: плача, они хватали его за одежду, причитая что-то про сильного, как лось, гостя, который собрался сгинуть в пасти Хохо, или что-то в этом роде. Подбежали и Николай Егорыч с братом, злые, как лесные черти, наперебой твердя, что на завод ходят только те, кто ищет смерти. Это было светопреставление — как и положено настоящему ужасу, без причины, смысла и логики.

— Хорошо! — заорал дядя Игорь, перекрикивая толпу. — Хорошо, я говорю, не пойдем мы ни на какой завод! Мы самолет ищем! Са-мо-лет! Нам не нужен завод! Все, никто никуда не идет, успокойтесь вы, ради бога… Нельзя так нельзя.

— Тогда гость платил, — сказал шаман, успокаиваясь так же внезапно, как только что закамлал. — Гость отдал путевку и платил.

— Какая путевка? — заорал Савельев. — Я говорю вам, я радист, мы поисковая группа! Мы идем искать самолет!

— Тут нет самолета, — очень серьезно сказал шаман. — Тут однако никогда не было, нет и не было самолета.

— Но я получал сигналы…

— Все получали сигналы, — ответил шаман. — Все всегда получали сигналы, воздух весь в сигналах. Но никто не искал самолет там, где его однако не было. Метеорит был, самоеды были, колхоз однако был. — То ли от волнения, то ли потому, что речь зашла о давних делах, он все чаще употреблял «однако». — А самолет не был, ты не искал, не нашел. Если ты не давал путевку, ты шел на завод, а про завод лучше даже не говорил, такое это место.

— Я еще раз повторяю, — начал Савельев, но повторить еще раз шаман не дал:

— Хорошо. Ты сказал, ты решил. Шаман не уговаривал.

Он резко повернулся и отправился к трону. Племя постепенно успокоилось и вернулось к делам, словно это не оно пять минут назад валялось тут в ногах у группы, умоляя не ходить на страшный завод.

— Что делать будем? — тихо спросил Тихонов.

— Сами найдем, — сказал Дубняк.

— А оно нам надо вообще? Че-то фигня какая-то нездоровая.

— А если они там? — возразил Окунев.

Дядя Игорь пошарил по карманам.

— Вот блин, — сказал он. — Сигареты оставил в доме. Сейчас приду, и решим.

Арии, казалось, утратили к ним всяческий интерес. Пока ждали дядю Игоря, заспорили: Дубняк и Окунев настаивали, что надо идти к заводу, а Тихонов, казалось, утратил весь энтузиазм и пугал их версиями, одна другой невероятнее. Валя молчал — ему тоже не хотелось на завод, он все думал, какие билеты требовал от него шаман, и начинал подозревать неладное. Слишком уж тут все было… организованно? Гладко? Слишком спокойно их встретили, с чрезмерной откровенностью делились своими тайнами. Ночные песни эти, явно знакомые…

Дядя Игорь вернулся через пятнадцать минут, попыхивая сигареткой, и вид у него был заговорщицкий.

— Ладно, — сказал он. — Мы пойдем, откуда пришли. Мы там, видно, промахнулись, возьмем левее.

— А завод? — спросил Окунев.

— А ну его. Ясно же, что там нет самолета. Не совпадает.

Прощались с ними вежливо, но отстраненно, они уже стали для ариев тем прошлым, для которого в их языке не было времени, но само-то оно было. В дорогу дали каждому по несколько кусков холодной мамонтятины и по мягкой меховой фляге с водой: похожие сувенирные продавались в магазинах для туристов и рыбаков, только эти были грубее, проще, с деревянными пробками. Проводить до тропы отправился тот же человек, который их там встречал, Степан. По дороге он еще поуговаривал их не соваться к заводу, убеждая, что если бы там упал самолет, они бы это видели, потому что рядом. Дядя Игорь согласно кивал, и Валю это обрадовало бы… Но он слишком хорошо знал дядю — и сейчас был уверен: все не так просто, как кажется. Тот явно задумал нечто хитростное. Валю припекало любопытство, но дядя был сосредоточен и на Валины отчаянные знаки не реагировал. Вместе со Степаном они дошли до того места, где начиналась тропа.

— Если гости довольны, люди тоже довольны, — сказал Степан и, махнув рукой, исчез в лесу.

— Ну, куда теперь? — спросил Дубняк, разложив на коленке карту.

— Спрячь, Толя, — сказал дядя Игорь, вглядываясь куда-то в заросли. — Думаю, пока она нам не понадобится. Подожди просто.

Дубняк хмыкнул, но карту не убрал, продолжая водить по ней длинным серым ногтем мизинца.

— Что ты там придумал еще? — спросил Тихонов.

— Погоди…

Валя знал, что пытать дядю Игоря бесполезно — ничего не скажет, пока не сочтет нужным. Он скинул рюкзак и уселся на него верхом, прислушиваясь к сладкой боли в мышцах. «Боль в членах, — подумал Валя, — хотя там как раз у меня ничего не болит». Он откинулся на рюкзак и смотрел вверх, туда, где сходились кроны и в просвет между ними смотрело бледное небо. Лес уже был полон звуков — шорохов, шагов, тресков, птичьих голосов. Издалека, как через вату, слышался жалобный прерывистый свист, щелчки, трескотня. Видимо, где-то далеко ходил мамонт, а от него убегал снежный человек, но это уж совсем далеко. Убегая, он кричал иволгой: фирифирь-чьоу! Фирифирь-чьоу! На местном наречии это означало: не догонишь, не поймаешь. Лес был полон сигналов, все обо всем сигнализировало и по большей части врало, потому что маскировалось. Кукушка тоже наверняка кому-то врала, потому что так долго жить не может ни один человек, даже снежный.

— Ку-ку! — крикнул вдруг дядя Игорь. — Ку-ку!

— Приехали… — Тихонов подошел к дяде Игорю и потрогал его лоб. — Ты чего? Хохонулся?

— Мамонта объелся, — прибавил Окунев, обращаясь к Вале, но Валя зыркнул на него зло: про своего дядю свисти. Он-то как-раз все понял. Дядя Игорь нашел им провожатого! Естественно, тайного. И теперь ждет его, а кукушка — условный сигнал. Конечно, это не Степан. А кто? Валя привстал и тоже стал вглядываться в лес.

— Ку-ку, — настойчиво повторял дядя Игорь, не обращая на остальных внимания. Из лесу ему вторила кукушка. А потом кусты бесшумно расступились, и перед ними возникла Катерина Дмитриевна.

— Ты что? С духами говоришь? — спросила она дядю Игоря. — Так они по-звериному не понимают.

Валя покраснел за дядю, но тот будто и не заметил собственного конфуза, победоносно глядя на группу.

— Вот Катерина Дмитриевна нас и проводит туда, где она видела круглый самолет, — торжественно сообщил он.

— Где самолет, показала. Дальше не ходила, нельзя, — доброжелательно сказала старуха.

— Ничего, там разберемся, — весело сказал дядя Игорь, впрягаясь в рюкзак. По лицам остальных Валя видел, что они веселья не разделяют, но возразить никто не успел.

— Туда идти. И дыры не делать, всем по своей дороге идти, — напомнила Катерина Дмитриевна и сошла с тропы.

— Игорь, — тихо позвал Валя. — А ты уверен? Ты же говорил, она — того…

— А мы все тут уже того, — дядина спина исчезла за кустами.

Делать было нечего.

Старуха шла прытко, как молодая, почти бесшумно — только и мелькал впереди ее облезлый меховой балахон. Дядя Игорь шел впереди и правее. Валя слышал, как где-то сбоку шумно пробирается Окунев, как сзади шумно дышит Тихонов. Дубняк появлялся и исчезал то там, то тут, исправно путая следы и успевая поглядывать на компас.

Шли долго. Валя перешел уже полностью в режим автопилота, механически убирая от лица ветки, перелезая через камни и поваленные стволы, обходя топкие места, перепрыгивая ручейки, и мысли его стучали в такт шагам: как-это-все-странно-что-там-нас-ждет-если-бабка-как-сусанин-нас-в-болото-заведет — более сложные рассуждения в ритм не попадали, так что Валя смирился и расслабился. В горле сохло, жутко хотелось передохнуть, а старуха и не думала останавливаться, попросить о привале было стыдно, так что он прямо на ходу отпивал из фляги, но питье тоже сбивало с ритма, поэтому вскоре он плюнул и больше уже не чувствовал ни жажды, ни дрожи в утомленных ногах — зомби как есть. И только он подумал, что так-могу-идти-неделю-или-больше-так-могу, как стволы разошлись, и его глазам открылась неширокая просека с рельсами, идущими в обе стороны — одна колея, черные рассохшиеся шпалы с проросшими между ними серыми низкими стебельками, никаких проводов — паровозы здесь ходили, что ли? Катерина Дмитриевна остановилась.

— Там вижу самолет, — она махнула рукой влево. — Дорога кончается, там вижу.

— А завод где? — спросил запыхавшийся Тихонов.

— Там, — старуха указала в другую сторону. — Там стена. Зла нет, можно ходить. Шаман не знает.

— Почему же все говорят, что там зло?

— Там не зло. Там счастья нет. Яма, как духи делают. Но это не духи, это люди. Вы сами туда ходили, мне нельзя, шаман сердится. — Она снисходительно вздохнула и добавила: — Наш шаман слишком много слушает ящик.

— Да, у нас тоже такие встречаются, — понимающе кивнул Окунев.

Валя подумал, что не такая уж она и сумасшедшая. А если так, возможно, они пришли сюда не зря…

Катерина Дмитриевна на прощание поцеловала каждого в лоб, а Вале еще и шепнула на ухо кое-что, но этого вам… ну, вы поняли.

Когда старуха скрылась в лесу, организовали долгожданный привал. Скинув рюкзак, Валя почувствовал, что сейчас взлетит. Он сел и услышал, как звенит все тело. Взгляд его уперся в тускло поблескивающий рельс. С рельсом что-то было не так, но Валя никак не мог ухватить свербящую мысль. Тогда он отпустил ее и стал думать о том, что сказала ему бабка.

— Ну что? Пока все сходится. Вот железная дорога. — Дядя Игорь жадно отхлебнул воды и утер рот рукавом. — Пошли искать?

— Уверен, что самолета там нет, — сказал Окунев. — Вот не знаю почему. Интуиция подсказывает.

— У нас один тоже все на интуицию рассчитывал вместо карты, — начал Дубняк, но его быстро и не слишком вежливо перебил Тихонов:

— Есть или нет, сходить надо. Бабка сказала, где рельсы кончаются. Интересно, куда они вели?

— Да какое-нибудь местное сообщение между пунктами А и Б, — обиженно пробурчал Дубняк. — На карте их нет, сто лет в обед этим рельсам. От деревни до завода рабочих возили.

— Так завод-то работает. Если тут все такое секретное, так ясен пень, на карте не будет, — сказал Окунев. Ему вообще очень нравилось все, что не значилось в официальных источниках, даже если оно там не значилось по официальным соображениям.

— Ну пошли, — сказал дядя Игорь. Ему явно не терпелось.