Новогодний Дозор. Лучшая фантастика 2014 (сборник) Шушпанов Аркадий

– Может, сядешь? – предложил Герману папа Дима.

Тот увидел незанятый стул – старый, с деревянной изогнутой спинкой. Неожиданно пришла усталость, будто Герман прошел много километров. Стул гостеприимно скрипнул, принимая гостя.

– Извини нас, – мягко сказал папа Дима.

– Никаких пришельцев нет? Никто не прилетит?

– Я попробую объяснить, – начал папа Дима, – но понять будет куда труднее, чем искривить пространство.

– Он способный, он сумеет, – поддакнул агент.

– Нам не нужно выдумывать технику для инопланетян?

– Не нужно, – опять сказал Пьер. – Мы ей не пользуемся…

– Позволь мне, – вмешался папа Дима. – Герман, у вас, когда освоили технику, многие начали понимать, что разрушают планету. Стали бороться за экологию и все такое прочее. Прогресс уже не остановить, но приструнить его как-то нужно. А представь себе цивилизации, для которых сама техника — это как для вас каменный топор. Рано или поздно такой скачок делают все – начинают вмешиваться в реальность напрямую. То есть мысленно. И тогда все повторяется, только здесь экология нужна самой реальности. Если каждый будет перерисовывать общую картину мира по желанию, то кто-то пострадает. Приходится снова договариваться друг с другом – а давайте будем вот именно такую картину мира считать базовой. Что-то вроде правил хорошего тона для мироздания. Законы физики становятся вроде законов юридических, инструментом саморегуляции общества. И разумеется, раз есть закон, то появляются и нарушители.

– А мы при чем? Мы же не доросли…

– Даже у вас есть те, кто тоже может вмешиваться. Кто преждевременно родился, что ли… И те, кто только говорит, что может. В большинстве своем шарлатаны. Ими мы не занимаемся.

– А других что, устраняете?

– Не наш метод. Мы стараемся выявить их на раннем этапе и скорректировать интересы. Так сказать, отвлечь молодежь от пагубного влияния улицы. Представь себе, что кто-то творит с реальностью все, что захочет, не понимая последствий. Как ты сейчас – взял и сделал прокол. Ты не знал, что у тебя получится, и ничего плохого не хотел. Но сколько всего можно сделать по незнанию? Вот мы и должны от такого защищать. Лучший способ сделать так, чтобы человек, скажем, не пил, не курил и не делал ничего противозаконного – это как можно раньше дать ему другой, более сильный, но безопасный интерес. А сильнее творчества ничего не придумать.

– Что, все фантасты?.. – Герман мог не договаривать.

– Многие, – сказал папа Дима.

– Но среди них есть и просто талантливые люди! – вставил Пьер.

Герман вспомнил, как папа Дима аккуратно направлял Разбегаеву в сторону от фэнтези. Как хвалил и даже перехваливал любые научно-фантастические рассказы, которые приносили студийцы.

– Вы нам врали, – повторил он. – Можно писать все, что угодно…

– Ты прав. А если бы я рассказал все на студии, вы бы меня послушались? Не бросились бы тут же испытывать способности и делать мир лучше?

– Они же ничего не знают, – Герман представил себе, как Пьер выступает перед той же Разбегаевой, перед Самоцветовым, перед Водопьяном.

– Они верят в то, во что хотят верить, – на этот раз уже сам Пьер заговорил с интонациями папы Димы.

– Но я-то уже в курсе…

Теперь Герман постарался вообразить, как он сам приходит к Вадику Водопьяну открывать тому глаза. Как строчит по электронной почте письма Самоцветову. Как берет слово на заседании студии.

Представил, что будет потом.

– Контракт остается в силе, – напомнил Пьер. И процитировал сам себя: – «Знаете, это контракт для вас, а не вы для контракта…»

– Есть и другое предложение, – сказал папа Дима. – Ты мог бы присоединиться к нам. Может быть, найдешь лучший вариант…

– Ну уж нет! – Герман обнаружил, что поднялся. Вообще, сегодня тело как будто действовало отдельно и всегда забегало вперед. – Можно мне идти? Я никому не скажу, Дмитрий Иванович. Честно!

– Можно, – вздохнул папа Дима.

Герман посмотрел на Пьера. Тот поднял брови и покачал головой.

…Обратную дорогу Герман нашел легко. Впрочем, нашел или создал – он уже не понимал. Казалось, стеллажи в дальних углах падали вереницей, как складываются фигуры из плашек домино. Падали и открывали каменистое плато под нездешним небом. Там какие-то существа зачехляли огромные пушки, которые уже не могли стрелять обитаемыми снарядами. На горизонте садились в пустыне, тут же покрываясь ржавчиной, яйцеобразные ракеты, имеющие прототипом аппарат инженера Лося. Тени марсианских кораблей все еще скользили по пескам, но если поднять глаза, то становилось видно, что это всего лишь тени причудливых облаков.

А еще выше, в сетях гравитации, словно космический мусор, плавали безлюдные старые челноки на кейворите и покореженные фотонолеты. Словно медузы, трепыхались в эфире обрывки звездных парусов. Зарастали проколы для гиперпрыжков, и само гиперпространство исчезало, превращаясь в досужую гипотезу. Рассыпались мертвые космические станции-города. Затягивались полости грузовых астероидов, делая их тем, чем они до этого и были, – каменными глыбами в пустоте.

Зато когда Герман наконец-то увидел дверь на платный абонемент, то уже знал, что сделает сам.

* * *

– Может, вернуть его? – нарушил молчание Пьер. – Я просто закольцую коридор, и он…

– Не надо, – сказал папа Дима.

– Ты прав. Сам придет. Они всегда сначала уходят, а потом возвращаются. Еще не было случая. Помнишь, как упирался месье Жюль? Или мы тогда не с тобой работали? А Уэллс? Он же запустил в меня чернильным прибором, когда узнал обо всем! Хорошо, я быстрый, увернулся. До сих пор вон на полках пятно осталось. Так что у тебя еще интеллигентные ребята, Дима. Мальчик мог бы здесь все разнести.

Пьер как всегда неуловимо переместился к стеллажам и указал на пятно.

– А помнишь, как торговались эти господа Гернсбек и Берроуз? Даже старина Фил Дик в конце концов пришел обратно, хотя всю жизнь потом не мог нас простить. А ведь он не приходил дольше всех! За что люблю американских фантастов – они всегда возвращаются первыми. Знаешь, Питер, говорят, я все понимаю, вы вроде как хорошие космические полицейские, экология реальности – это круто, большая сила – большая ответственность и все такое… Так где у вас там контракт?..

Пьер вытащил с полки фолиант – тот самый, что неделю назад показывал Герману.

– Так что ты прав, Дима, – повторил он, когда кожаный переплет стукнул о рыжую столешницу. – Он сам придет. Только сначала… как это у вас говорится… не наломал бы дров.

– Не наломает, – уверенно сказал папа Дима, глядя не на книгу, а на зеленый абажур лампы. Ее цвет напоминал ему о длинном столе в их студии. – Этот точно не наломает. Просто напишет обо всем рассказ. А потом опубликует. Где-нибудь в сборнике, среди таких же, как он.

Сергей Лукьяненко

Бхеда

В рукаве той руки, что дальше от сердца, бог предательства Бхеда прячет короткий кинжал, которым удобно бить друга в спину.

В ладони той руки, что ближе к сердцу, бог предательства Бхеда держит фальшивую золотую монету, которой платит и за зло, и за добро.

Рукава одежд у Бхеда длинны, ладони крепко сжаты. Никто не знает, с какой стороны груди у бога предательства сердце.

И никто не знает, в какой руке – фальшивая монета, а в какой – нож.

…Ночь упала на Фрейдинг, город-в-основании-мира, вместе с дождем, звоном колоколов на храмах и хлопаньем ставней и дверей. На тех улицах, где жили богатые, горели фонари и прогуливались люди, на те улицы, где жили бедные, нехотя вышла ночная стража. На тех улицах, где жили нищие, было темно и безлюдно, только у трактирных дверей горели факелы и стояли, закутавшись в меха, угрюмые охранники.

Гильнар прошел мимо охранников, кивнув левому – тот казался поживее и, похоже, был старшим в карауле. Охранник скользнул взглядом по треугольной шляпе, кожаной куртке, широкой сабле у пояса. Гильнар почти слышал, как ворочаются в голове охранника мысли. «Треугольная шляпа – итаманский моряк… кожаная куртка с медными набойками – разрешенная замена легкой кольчуге… сабля все-таки длинновата…»

– Постой, – сказал охранник. – Сабля.

Гильнар молча извлек абордажную саблю (второй охранник шевельнулся, его рука легла на рукоять боевого топора), приложил к деревянной мерке, приколоченной к дверному косяку. Охранник прищурился. Сабля уложилась в разрешенную длину, едва-едва, но уложилась.

– Иди, – кивнул охранник.

Гильнар вложил саблю в ножны, пригнулся (притолока была низкая, скорее всего специально, чтобы в трактир было труднее ворваться или убежать) и вошел в «Снег и песок». Его поражали названия питейных заведений во Фрейдинге, казалось, трактирщики соревнуются, кто выдумает более нелепое. За две недели скитаний по огромному городу Гильнар успел побывать в «Драконе и вереске», «Прибрежном щенке», «Мокром очаге», «Трех калеках». Но лидировали, конечно, верноподданнические названия: Фрейдинг сотни лет был столицей королевства и искренне этим гордился. «Голова короля», «Рука короля», «Нога короля», «Знамя короля» и даже «Основание короля». Удивительно, что не было «Королевских яиц» или «Мужского достоинства короля».

А откуда взялся «Снег и песок»? До раскаленных песков Итамана – недели пути на корабле. До снежных равнин Доргана – недели и месяцы на резвых лошадях. Фрейдинг не знал ни песка, ни снега, даже сейчас, в середине зимы, с неба лил лишь холодный дождь, а под ногами чавкала грязь, грозившая поглотить каменные мостовые.

Гильнар окинул взглядом таверну. Было довольно тихо для позднего вечера. За двумя столами ссорились, но не всерьез, драки не будет. Полтаверны оккупировала компания нищих – безногие и безрукие, слепые и усыпанные язвами, весь день они попрошайничали у храмов и рынков, чтобы к вечеру, отдав гильдии ее долю, собраться на свой нищенский ужин. Не такой уж и плохой – перед каждым калекой стояла миска с горячей похлебкой и кружка пива, а старичок с обожженным, покрытым струпьями лицом отрезал ломти мяса от бараньего бока. Значит, сегодня будет спокойно. Нищие не станут буянить сами, не дадут и другим. Нет ничего страшнее, чем ввязаться в драку с толпой калек, которые не жалеют ни себя, ни других. У каждого из них припрятан нож, а костыли и палки зачастую скрывают в себе клинки. Фрейдинг – город нищих и богачей, труднее всего в нем живется обычным людям.

Гильнар бросил на стойку мелкую монету, румяный щекастый парень (не хозяин, слишком молод, но родственник – слишком нагл), не спрашивая, налил ему пива.

– Мяса и еще кружку, – сказал Гильнар.

– Пять, – коротко ответил парень.

Гильнар приподнял бровь, но спорить не стал. В качестве мелкой мести выложил на стойку четыре дорганские монеты, они шли чуть дешевле местных или итаманских.

– Еще пять, а не всего пять, – сказал парень. – Тем более таких.

Гильнар добавил монету и с кружкой в руке стал пробираться в конец зала. Нищие шумно веселились, делясь воспоминаниями о сегодняшнем дне. Маленький слепой мальчик, у ног которого сидела здоровенная собака-поводырь, тонким голоском пел песню о своем бесприютном детстве. Его не слушали, но мальчику, похоже, было все равно – он уже допил свою кружку.

Дальний от стойки угол трактира был почти пуст – за большим столом сидели лишь три человека. Гильнар не удивился, он бы тоже не стал садиться рядом с такой компанией – если бы не знал всех троих.

Первым был дорганец. Несмотря на холод, в его одежде не было ни клочка меха – то ли он презирал местную зиму, так непохожую на стужу его родины, то ли просто рисовался… а может быть, и то и другое сразу. Дорогая рубаха из багрового шелка была расстегнута, демонстрируя всем желающим оправленный в серебро алмазный клык тролля. Это был совершенно явный и неприкрытый знак – только на теле человека, убившего тролля, драгоценный алмаз не превращался в обычный уголек. Зубы тролля были поистине бесценны – и потому, что тролля нелегко убить, и потому, что их невозможно продать. Парень был молод, чуть за двадцать, но сложен так, что любой скульптор стал бы ваять с него бога. На поясе вызывающе висел огромный двуручный меч – Гильнар усмехнулся, представив, как охранники у входа смотрели на это запрещенное в трактире оружие, но не посмели сказать ни слова.

– Гильнар! – приветствовал его дорганец, отсалютовав кружкой. Кружка соответствовала его габаритам и явно была не первой, но на парне это никак не сказывалось. В другой руке варвар сжимал здоровенный мосол с остатками мяса.

– Рехард, друг мой, – сказал Гильнар, прижимая руку к сердцу.

Второй человек за столом был немолод, на грани между зрелостью и старостью. Он был толст, бородат и потен. Вместо пива он пил вино из изящного хрустального бокала, невесть откуда взявшегося в этой таверне. Выглядел человек как законная добыча любого встречного бандита… если бы не знак гильдии магов, затейливым вензелем светящийся на лбу человека. Свет был красный – маг огня. Можно долго спорить, какая ветвь магии сильнее – голубая вода, зеленая земля, белый воздух или красный огонь. Но смерть от огня наиболее зрелищна и поэтому кажется толпе самой мучительной.

– Рад новой встрече, Эглис, – пожимая волшебнику руку сказал Гильнар.

– Счастлив видеть тебя в добром здравии, – ответил маг.

Волшебники любят простые человеческие отношения, потому что на самом деле не являются ни простыми, ни людьми.

Третьей за столом была женщина – некрасивая, немолодая, неопрятная. Таких легко можно увидеть на поле или, в лучшем случае, с тряпкой в руках оттирающими от грязи стену богатого дома (наружную стену, внутрь не пустят). Даже в бедной таверне она казалась случайной гостьей. Серое платье, деревянные башмаки, дырявые чулки, обломанные ногти с черной каймой грязи – даже из-за соседнего стола с нищими калеками ее бы прогнали за неопрятность.

– Владычица Бертиль… – Гильнар склонил перед женщиной голову.

– Садись, итаманец, – сказала женщина сонным, невыразительным голосом.

Гильнар опустился на стул так, чтобы все время видеть женщину. Из всей троицы Бертиль была наиболее сильна, опасна и непредсказуема.

Как и полагается Владычице душ.

– Ты говорил, нас будет пятеро, – продолжила Бертиль.

– Да, кстати! – оживился маг. – Где пятый?

– Где вор? – с любопытством спросил варвар и взмахнул обглоданной костью. – Я и сам немного вор, я хочу увидеть собрата.

– И впрямь! – подхватил слепой мальчик. – Где же вор?

– Если не будет вора, то я не… – Владычица Бертиль вздрогнула и уставилась на мальчика. – Что ты… как ты здесь оказался?

– Я пятый, – сказал слепой мальчик. Собака-поводырь у его ног жадно следила за костью в руках варвара.

– Ты ребенок, – сказал маг.

– Я вор. Я пил с нищими, которые подозрительнее стражников в храме Бхеда. Я сел за стол с вами, а вы не заметили, пока я этого не захотел. Что вам еще надо?

Маг прищурился, глядя на слепого мальчика. Тот был одет ярко, даже вызывающе для нищего побирушки: грубый свитер из желтой шерсти, голубой шарф на горле – и тем более странным было то, что никто не увидел его приближения. Белые слепые глаза мальчика слезились, нечесаные волосы патлами лежали на лбу.

– Ну да, – сказал вдруг маг. – Конечно. У тебя аура взрослого.

– Разумеется, – расхохотался варвар и бросил собаке кость. Устрашающего размера челюсти щелкнули, перекусывая подачку. – Он пахнет не как ребенок. Да и вообще не как человек!

– Твоя душа стара, – сказала Владычица Бертиль. – Почти как моя.

– Отец рассказал мне, как найти Атарда, – пояснил Гильнар. – Лучшего вора королевства… еще со времен северных войн.

– Но он не совсем человек, – заметил маг. – Нас это не смущает?

– Ты тоже не совсем человек, – сказал дорганец. – Меня – не смущает. Я имел дело с бастардами. Этот… еще ничего. Эй, Атард, твоя кровь красная?

Слепой мальчик повернул голову к варвару.

– Зеленая.

– Ну ничего, – дорганец не смутился. – Всякое бывает. Кто был твой папаша?

– Человек, – ответил Атард. – Демоном была мать.

– Затейник был твой папаша, – дорганец засмеялся. – Без обид, я ничего не имею против.

Владычица душ пожала плечами. Спросила:

– Слепота ему не мешает, остальное… остальное не важно. Мы готовы?

– Почти, – Гильнар поглядел на мага. – Тут людно…

– Нас никто не слышит, – сказал маг. – Говори.

Веки бога предательства Бхеда сомкнуты – ибо никто не должен читать в его глазах.

Во рту бога предательства Бхеда нет языка – ибо язык может случайно сказать правду.

Но никто, ни среди смертных, ни среди богов, не видит так зорко в человеческих сердцах, как Бхеда.

И никто, ни среди смертных, ни среди богов, не бывает так красноречив.

– Мы все знаем, что собираемся сделать, – сказал Гильнар. – И раз уж так вышло, что собрал всех я, то мне и придется спросить. Почему вы идете на это?

Владычица душ нахмурилась.

– Я не хочу погибнуть из-за предательства, – пояснил Гильнар. – Если вы не скажете настоящих причин, я не смогу доверять вам, а вы – мне и друг другу. Позвольте же мне сказать первому. Владычица душ подтвердит, правда это или ложь.

– Мне можешь не говорить, – маг скривился. – Ты молод, красив, богат. Я знаю черты лица итаманских принцев. Только одно могло заставить тебя приехать во Фрейдинг.

– Любовь, – кивнул Гильнар. – Анаис, девушка, предназначенная мне в жены. Король даже не взял ее в жены… только в нижний гарем.

– Ты хочешь отомстить? – уточнил маг.

– Отомстить и отобрать у короля Анаис, – сказал Гильнар. – Одно невозможно без другого.

– Он говорит правду, – кивнула Владычица. – Твое слово, маг.

– Почему я? – маг поиграл бокалом. – Хорошо. Мне плевать на короля, и на его баб – тоже плевать, уж извините. Я вообще предпочитаю юношей. Но Винрих перешел черту. Вдобавок к этому, – маг коснулся светящейся печати на лбу, – он обязал магов принести ему клятву жизни и смерти. Магия – не игрушка королей! Пока большинству магов удается уклониться, но с каждым днем отношения накаляются… если начнется война между королем и гильдией магов – запылает все королевство. На королевство мне тоже плевать, уж простите! Но магия не должна погибнуть. Даже… даже если для этого надо сгореть королевскому дворцу… или погибнуть одному магу.

– Камень не горит, маг, – сказал варвар.

– Смотря в каком огне, – ответил маг.

– Он говорит правду, – кивнула Бертиль. – Говори, дорганец.

– Деньги, – просто сказал варвар. – Блестящие золотые кружочки. Сверкающие разноцветные камешки. И то, что они дают. Сладкие вина, сочное мясо, молодые девушки… уж извини, Эглис, но у тебя странные вкусы.

– Он врет, – сказала Бертиль.

Варвар покраснел. Маг иронически приподнял бровь, но, поймав свирепый взгляд, спрятал улыбку.

– Слава, – коротко сказал варвар. – Слава и честь. Подвиг, который прогремит по всем королевствам! А может быть, кто знает… может быть и трон. А уже потом – вина, мясо, девушки! Золото – отрада слабаков.

– Вот это правда, – сказала Бертиль. – Атард?

– Мою мать сожгли на костре, – сказал мальчик. – Моего отца посадили на кол. Меня бросили в темницу лишь для того, чтобы маги решили, кто из них разрежет меня на части и разберется, нет ли чего ценного в моих потрохах. Это сделал отец короля… теперь я верну долг его сыну.

– Твоя душа темна и неправильна, – задумчиво сказала Бертиль. – Но ты не врешь. Теперь мое слово.

– А кто подтвердит его? – спросил дорганец.

– Я, – маг вытянул руку, и язычок пламени перепрыгнул на волосы женщины. – Говори, но бойся лжи, пламя почувствует ее.

– Винрих – мой сын, – сказала Бертиль.

Маг вздрогнул. Варвар что-то восторженно прорычал. Слепой мальчик положил руку на загривок собаки и замерцал, будто растворяясь в воздухе. Только Гильнар остался невозмутим.

– Винрих – мой сын, – повторила Бертиль. – Он убил моего мужа и своего отца, чтобы получить трон. Он обвинил в убийстве своего брата, чтобы получить трон… и казнил его. Он отдал свою сестру замуж за итаманского короля, отослал бедную маленькую девочку на край света… чтобы получить трон. Он отдал меня жрецам и повелел сделать Владычицей душ… чтобы получить трон. Я привела его в этот мир, я в ответе за то, что он совершил.

Красный лепесток пламени плясал на волосах женщины. В воздухе пахло жженой шерстью.

– Я не спрашиваю, как ты можешь пойти против сына, – сказал маг. – Тут все понятно. Но как ты можешь идти против своего господина? Владычицы душ связаны клятвой, ее нельзя расторгнуть при жизни!

– А я уже мертва, – сказала Бертиль. – Один из твоих… коллег… подарил мне три дня жизни после смерти. Они истекут к утру.

Маг поднял руку, и язычок пламени вернулся к нему.

– Великолепная работа, – сказал он с уважением. – Абсолютно не чувствуется. Грен? Иквуд? Орира?

– Я не отвечу, – сказала Бертиль. – Если вас не смущает зомби в команде – я с вами… до первого луча солнца.

– Думаю, у нас хорошая команда, – сказал Гильнар. – Когда мне наконец принесут мое мясо и я поем, мы можем выступать.

Губы бога предательства Бхеда тонки и неподвижны. Лицо его – будто ледяная маска, не знающая человеческих чувств.

Но иногда, как говорят те, кто решился посмотреть ему в лицо и остался жив, губы Бхеда изгибаются в едва заметной улыбке. Даже боги любят пошутить, а предательство… что ж, оно не худшая шутка, чем человеческая жизнь или человеческая смерть.

Но улыбаться за всех предателей приходится Бхеда.

Про этот вход во дворец мало кто знал. Он не предназначался для слуг, но и придворные им не пользовались. Через узкую дверь, выходящую в переулок, ведущий к рыночной площади, входили во дворец информаторы и выходили шпионы. Порой отсюда выносили мешки с неподвижными телами, которые потом находили в мусорных кучах у рынка, а порой втаскивали мешки с телами, дергающимися и извивающимися, которым предстояло в свой срок покинуть дворец через эту же дверь. Люди нужны для забав знати, люди нужны для магических опытов. Не всем нужно об этом знать.

Про эту дверь мало кто знал, а те, кто знал, предпочитали о ней забыть.

Для шестерых стражников в караульной комнате это была всего лишь работа. Порой отвратительная (особенно если мимо таскали мешки слишком мелкие, чтобы поместить в них взрослого человека), порой скучная (бывали дни и даже недели, когда дверь не открывалась). Но это была работа, а работой во Фрейдинге, городе-в-основании-мира, не брезгуют.

В дверь постучали в полночь. Стук был правильный, два сильных удара и четыре слабых. Трое охранников обнажили мечи, один взялся за рычаг, открывающий люк у дверей, под которым скрывались острые колья, еще один – за веревку, ведущую к колоколу в казарме. Шестой пошел открывать.

Старая женщина в мокрой серой накидке поверх мокрого серого платья вошла в дверь. Откинула капюшон и посмотрела на стражников.

Стражники бросили мечи и встали у стены. Движения их были сонными и неторопливыми.

Вслед за женщиной в караулку вошли четверо – могучий варвар, носивший на поясе меч невероятных размеров, толстяк с клеймом мага на лбу, итаманский моряк и слепой мальчик. Рядом с мальчиком, чуть прихрамывая, шла собака-поводырь, но не похоже было, что она чем-то помогает слепому.

– Они нужны нам живыми? – спросила женщина.

– Нет, – итаманец покачал головой.

Женщина на миг закрыла глаза – и шестеро стражников рухнули на пол, будто марионетки с внезапно обрезанными нитями.

– Вначале в гарем, – сказал итаманец. – Коридор, два поворота налево, шесть этажей вверх, коридор, вниз и через внутренний сад.

Маленький отряд почти беззвучно выбежал из караульной в коридор. Шесть тел остались лежать на полу, открытая дверь в глухой переулок хлопала на ветру. Работой во Фрейдинге не брезгуют, поэтому всегда найдется, кем заменить мертвых.

Ночные коридоры дворца были темны и пустынны. Лишь однажды, на шестом этаже, случайный караул вышел навстречу молчаливым стремительным фигурам. Сверкнул огромный меч варвара – и старший в карауле упал, разрубленный почти напополам. Двое стражников не успели достать мечи – беспощадный удар абордажной сабли снес голову одному из них. Второй рухнул сам, без единой раны, – только кожу его покрыл причудливый светящийся узор загоревшейся в жилах крови.

– Отстаешь, Владычица, – сказал маг старой женщине.

– Живой я была быстрее, – отозвалась та.

Внутренний сад дворца предназначался только для королевских жен и наложниц. Но не сейчас, ночью он был пустынен. Шарахались от бегущих людей проснувшиеся павлины, испуганно щебетали на деревьях птицы, которых, в отличие от павлинов, не лишили голоса искусные ножи смотрителей сада, в фонтанах булькала вода, мелкий дождь моросил по стеклянной крыше, закрывающей райский сад от непогоды.

Дверь в гарем была закрыта. Гильнар кивком подозвал Атарда – слепота не помешала тому увидеть повелительный жест.

– Твоя работа, – сказал он. – Нам не нужен шум.

– Шума не будет, – пообещал мальчик, положив руку на замок. Внутри замка что-то щелкнуло, но дверь не открылась. Мальчик нахмурился и провел рукой по дверям. За толстыми досками, украшенными затейливой резьбой, загремели отодвигаемые засовы. Мальчик злобно прошипел что-то, непохожее на человеческую речь, но когда толкнул дверь, та открылась.

За дверью обнаружился евнух – скорее громадный, чем толстый, в пестром халате на голое тело и с длинной саблей в руке. При виде незваных гостей евнух оскалился в довольной улыбке и без малейшего страха шагнул вперед.

– Мой, – сказал Рехард презрительно и шагнул вперед.

Евнух отбил удар его меча без всякого видимого усилия. Ударил в ответ, но варвар внезапно обрел кошачью гибкость движений и уклонился.

– Мой! – теперь уже с воодушевлением и радостью сказал Рехард.

Несколько мгновений двуручный меч и длинная сабля звенели, сталкиваясь в воздухе. Потом евнух извернулся, демонстрируя и достойную зависти ловкость, и, увы, некоторую физическую неполноту, и ударил варвара ногой в грудь. Рехард упал. Евнух радостно захохотал.

Эглис взмахнул рукой, и евнуха объяло белое пламя. Но уже через мгновение огонь стек к босым ногам евнуха, не причинив тому никакого вреда.

– Он зачарован! – крикнул маг. – Владычица!

Старуха шагнула вперед… и тут же отступила.

– У него нет души! – прошипела она. – Кто-то из моих сестер работал над ним…

Гильнар, доставая свою саблю, вышел вперед. Рядом с оружием евнуха его сабля казалась детской игрушкой. Евнух улыбнулся.

– Позволь мне? – спросил слепой мальчик из-за спины Гильнара.

– Валяй, – прошептал Гильнар.

Слепой мальчик, привстав на цыпочки, похлопал евнуха сзади по плечу. Как он смог туда переместиться, Гильнар не увидел, хоть и смотрел во все глаза. Евнух стремительно обернулся. Мальчик быстрым движением приложил ладонь к его груди. Пес за спиной Гильнара негромко и одобрительно зарычал.

Евнух захрипел и рухнул на колени. Мальчик, не отрывая ладони от евнуха, с любопытством смотрел на него.

– Он зачарован только от того, что снаружи, – сказал мальчик. – Не от того, что портится у него внутри…

Евнух повалился ничком.

– Достойный враг, – сказал варвар, вставая. Лицо его шло красными пятнами. – Оставался мужчиной даже без яиц. Но вы зря вмешались, я бы его сделал.

Гильнар не стал спорить.

Одна нога у бога предательства Бхеда хрома, потому что хорошее предательство, как и хорошая месть, – никуда не спешит.

Другая нога у бога предательства Бхеда лишена пальцев, потому что предательство всегда требует пожертвовать чем-то.

Но пока бог Бхеда стоит, его хромота никому не видна.

Но бог Бхеда никогда не снимает сапог, и цену предательства знает только он сам.

Только жены короля имеют отдельные спальни. Наложницы живут в общих – по двенадцать девушек в одном зале. Король нечасто зовет их к себе, евнухи не способны развеять скуку, и женщинам приходится самим придумывать, как скоротать ночь.

Гильнар знал, в какой зале искать Анаис. Рисунок лотоса над дверью – здесь жили девушки с его родины, с Итамана. Король имел склонность к порядку во всем.

– Анаис! – воскликнул Гильнар, входя в залу с факелом в руках. С одной из кроватей поднялась молодая девушка. Ее подруга осталась лежать, натянув на себя одеяло.

– Гильнар? – девушка встала, не стесняясь своей наготы. Обвела взглядом вошедших с Гильнаром. Варвар одобрительно осмотрел ее в ответ и осклабился. Маг равнодушно скользнул по девушке взглядом. Мальчик с любопытством смотрел на нее слепыми глазами. Старуха отыскала кресло и уселась в него.

Девушка нахмурилась:

– Что ты здесь… как… о нет, ты не можешь быть таким идиотом!

– Ну почему же идиотом, Анаис, свет моих глаз и услада моих ушей, – сказал Гильнар. – Идиотка ты. Ты предпочла судьбу наложницы верховного короля законному браку с итаманским принцем!

– Ты не любил меня, Гильнар. Издевался надо мной, – девушка пожала плечами. – И ты пятый сын в семье. Ты жалок.

– Братья умерли в море, буря застала их у скалистого берега, – сказал Гильнар. – Отец при смерти. Только позор брошенного жениха отделяет меня от трона. Ты – жалкая дура, Анаис.

Девушка отступила на шаг. Оглядела команду.

– Гильнар, я пойду с тобой, и ты станешь героем…

– Стану. Но ты останешься здесь, – сказал Гильнар и вонзил саблю в ее грудь. Анаис рухнула на пол. Девушки молча смотрели на происходящее из кроватей, некоторые зажимали рты себе или по-другам. Гильнар обтер оружие о тело бывшей невесты и спрятал в ножны.

– Я так и знал, что ты не собираешься ее спасать, – сказал варвар одобрительно. – Зачем тебе королевская подстилка.

– Конечно, – сказал Гильнар и повернулся к своей команде. – Простите меня, друзья.

– Судьбу своей женщины решаешь ты сам, – сказал варвар. – Не за что извиняться.

– Я извиняюсь за другое, – пояснил Гильнар и отступил на шаг. – Стража!

Распахнулись двери, через которые они вошли. Распахнулись двери в торцах длинной залы. Вбежали стражники в полных доспехах, не гремящих лишь благодаря магии. Ворвались арбалетчики. Вошли четверо магов, клейма на их лбах сияли зеленым и белым, красным и синим.

Последним вошел король.

– Мое почтение, верховный владыка Винрих, – Гильнар опустился на одно колено. – Я доказал свои слова. Правильно подготовленная группа способна ворваться в твой дворец и одолеть стражу, которая не ждет нападения. Охрана нуждается в значительном усилении.

Король одобрительно кивнул.

– Я, Гильнар, будущий король Итамана, присягаю на верность верховному королю, – сказал Гильнар, прижимая руку к груди.

– Цена была невысока, – сказал король. – Мне никогда не нравилась Анаис, я даже не мог вспомнить ее лица… – он помолчал. – Но мне не нравится и то, как легко и как далеко ты прошел. Это может разбудить ненужные фантазии… в тебе или в ком-то еще…

Гильнар вскочил и потянул из ножен саблю.

– Рехард, – спокойно сказал король.

Страницы: «« ... 7891011121314 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Повесть «Турецкий суд» относится к так называемым «восточным повестям», где под условным «восточным»...
«Москва, Москва! Она близко – только одна станция отделяет меня от Москвы, милой, прекрасной, родной...
«Одного из них звали Пляши-нога, а другого – Уповающий; оба они были воры.Жили они на окраине города...
«Купеческий клуб. Солидно обставленная гостиная, против зрителя портрет Александра Третьего во весь ...
Отношения Ф.В.Булгарина с III отделением всегда привлекали интерес литераторов и исследователей....
У поэта особое видение мира. Поэт находит особые слова, чтобы его выразить. Поэт облекает свои мысли...