Истории, рассказанные у камина (сборник) Дойл Артур

– А теперь, – сказала она, – можете забирать медали. Кому они достанутся, вам или кому-нибудь другому, мне все равно. Берите и уходите.

– Не нужны они мне. Я хочу просто уйти. Не хочу я впутываться в такое дело.

– Что за ерунда! – воскликнула она. – Вы же пришли за медалями, и вот они, берите. Что вам мешает?

Мешок был все еще у меня в руках. Она открыла ящик, и мы вместе набросали в него около сотни медалей. И это только из одного ящика, но больше я не мог заставить себя там оставаться. После всего, что я увидел, мне начало казаться, что в этом доме ядовитый воздух. Я направился к окну. Оглянулся и увидел ее, высокую, стройную, со свечкой в руке, точно такой, какой она была в тот миг, когда я увидел ее в первый раз. Она махнула мне на прощанье, я махнул ей и выпрыгнул из окна на посыпанную гравием дорожку.

Я благодарю Бога, что могу, положа руку на сердце, сказать, что никогда в жизни никого не убил, но, может быть, я бы сейчас так не говорил, если бы смог тогда понять, что было на уме у этой женщины. В той комнате могло бы остаться два трупа, если бы я догадался, что скрывалось за ее прощальной улыбкой. Но тогда я думал только о том, как мне поскорее убраться оттуда. У меня и в мыслях не было, что она задумала засунуть мою голову в петлю. Выпрыгнув из окна, я пошел той же дорогой, что и пришел, но не успел сделать и пяти шагов, как в доме раздался крик. Вопль этот, наверное, разбудил весь приход. Потом она закричала снова и снова.

– Убийство! – заголосила она. – Убийство! Убийство! На помощь! – в ночной тишине голос ее разлетелся по всей деревне. Визг жуткий этот мне словно сквозь мозг прошел. Тут же по всему дому начали носиться огни, захлопали окна, да и не только в доме у меня за спиной, но и в сторожке, и на конюшне прямо передо мной. Я, как испуганный заяц, стремглав бросился к калитке, но, еще не добежав до нее, услышал, как ее захлопнули. Тогда я сунул мешок с медалями под какие-то сухие кусты и попытался уйти через парк, но кто-то заметил меня в свете луны, и сразу же человек двенадцать с собаками бросилось за мной вдогонку. Я прыгнул в кусты ежевики, но собак это не остановило, и я был только рад, когда подоспели люди и не дали им разорвать меня на клочки. Меня схватили и потащили обратно в комнату, из которой я только что вышел.

– Это он, ваша светлость? – спросил самый старый из тех, кто был там (потом я узнал, что это дворецкий).

Она в это время смотрела на мертвое тело, вытирала глаза платочком, но когда повернулась ко мне, лицо ее перекосилось от гнева. Настоящая актриса!

– Да, да! Это тот самый человек, – вскричала она. – Убийца! Убийца! Не пожалеть старика!

В комнату вошел человек, должно быть, местный констебль. Он положил руку мне плечо и спросил:

– Вам есть что сказать?

– Это она! – закричал я, указывая на женщину, которая при этом даже глазом не моргнула. – Это она сделала!

– Ну-ну, придумай что-нибудь получше! – сказал он, и один из их людей двинул меня кулаком.

– Да я правду говорю! Я видел, как она это сделала! Она его два раза ножом ударила. Сначала она помогла мне обокрасть его, а потом сама же его и зарезала.

Слуга хотел еще раз меня ударить, но хозяйка жестом остановила его.

– Не бейте его, – сказала она. – Пусть суд решает, как его наказать.

– Уж я за этим прослежу, ваша светлость, – сказал констебль. – Ваша светлость ведь видели, как было совершено убийство, не так ли?

– Да-да, собственными глазами. Это было ужасно. Мы услышали шум, спустились вниз. Бедный муж шел впереди. Этот человек уже открыл один из ящиков и складывал медали в черный кожаный мешок, который держал в руке. Когда мы появились, он бросился наутек, но муж схватил его. Они начали бороться, и он дважды ударил его ножом. Смотрите, у него на руках даже кровь осталась. Мне кажется, его нож все еще находится в теле лорда Маннеринга.

– Посмотрите, у нее тоже кровь на руках! – крикнул я.

– Она поддерживала голову его светлости, лживый негодяй! – сказал дворецкий.

– А вот и мешок, о котором говорила ее светлость, – сказал констебль, когда вошел конюх с мешком, который я, убегая, швырнул в кусты. – И в нем медали. По мне, так больше доказательств и не требуется. Сегодня ночью пусть посидит здесь, а завтра утром я с инспектором отвезу его в Солсбери.

– Несчастный! – сказала женщина. – Я прощаю ему то зло, которое он мне причинил. Кто знает, что заставило его совершить это ужасное преступление? Думаю, его совесть и наши законы достаточно накажут его и без моих укоров.

Я онемел… Говорю вам, сэр, я не мог произнести ни слова, настолько меня поразило лицемерие этой женщины. И тогда, верно, посчитав, что, раз я молчу, мне нечего возразить, дворецкий с констеблем меня потащили меня в подвал, где и заперли на ночь.

Вот вам вся история о том, как лорд Маннеринг был убит собственной женой вечером 14 сентября 1894. Вы можете мне не поверить, как констебль в доме Маннерингов, или потом судья на суде, а можете и согласиться, что звучит это правдоподобно и попробовать выяснить правду, что принесет вам славу человека, который не пожалел сил и времени, чтобы восстановить справедливость. Мне, кроме как на вас, сэр, надеяться уж и не на кого. Если вам удастся снять с меня эти ложные обвинения, я стану молиться за вас так, как не молился еще ни один человек. Но, если подведете, клянусь, 14 сентября я повешусь на решетке своего окна, и с того дня буду являться к вам в ваших снах и никогда не оставлю в покое. Просьба моя очень простая. Наведите справки об этой женщине, понаблюдайте за ней, покопайтесь в ее прошлом, разузнайте, как она тратит деньги, которые ей достались, и не поддерживает ли она связь с Эдвардом, человеком, о котором я говорил. Если после всего этого у вас возникнет повод усомниться в ее честности, или вы обнаружите что-нибудь такое, что покажется вам подтверждением моей истории, то я буду знать, что могу надеяться на вашу доброту и буду уверен, что вы не оставите в беде невинного человека.