Истории, рассказанные у камина (сборник) Дойл Артур
Начальник вокзала и диспетчер изумленно переглянулись.
– За тридцать лет работы такое случилось впервые, – произнес мистер Бланд.
– Поразительно и совершенно необъяснимо, сэр. Экстренный сбился с маршрута между Кеньон-Джанкшн и Бартон-Мосс.
– И, если мне не изменяет память, на этом перегоне запасных путей нет. Значит, экстренный сошел с рельсов.
– Но как мог парламентский[28] в 4:50 пройти по тем же рельсам и ничего не заметить?
– Другого объяснения нет, мистер Гуд. Выходит, как-то не заметил. Может, местный видел что-нибудь, что может пролить свет на это дело. Пошлем еще один запрос в Манчестер и указание в Кеньон-Джанкшн, пусть немедленно осмотрят линию до самого Бартон-Мосса.
Ответ из Манчестера пришел через несколько минут.
«Новостей о пропавшем спецрейсе нет. Машинист и проводник уверены, что никакой аварии между Кеньон-Джанкшн и Бартон-Мосс не было. На линии все чисто, никаких признаков чего-либо необычного. Манчестер».
– Увольнять надо таких машинистов и проводников, – мрачно заметил мистер Бланд. – Произошла авария, а они ничего не заметили. Экстренный просто сошел с рельсов, не повредив их… Хотя, как это могло произойти – выше моего разумения. Но другого объяснения я не вижу, и сейчас мы получим телеграмму из Кеньона или Бартон-Мосс о том, что они нашли поезд под насыпью.
Однако предсказанию мистера Бланда не суждено было сбыться. Прошло полчаса, и из Кеньон-Джанкшн от станционного смотрителя пришло следующее сообщение:
«Никаких следов пропавшего спецрейса. Он совершенно точно прошел здесь, но в Бартон-Мосс не прибыл. Мы отсоединили локомотив от товарного, и я лично проехал весь перегон, но все чисто. Следов крушения нет».
От недоумения мистер Бланд готов был рвать на себе волосы.
– Это просто безумие какое-то, Гуд! – кричал он. – Как может в Англии посреди белого дня раствориться в воздухе поезд? Бред! Локомотив, тендер{352}, два вагона, прицеп, пять живых душ… И все это исчезло на прямом участке пути! Если в течение часа не получим ничего определенного, я возьму инспектора Коллинза и сам поеду.
Но некоторая определенность наконец наступила. Пришла она в форме очередной телеграммы из Кеньон-Джанкшн:
«С прискорбием сообщаю, что труп Джона Слейтера, машиниста экстренного поезда, только что обнаружен среди кустов у стрелки в двух с четвертью милях от Джанкшн. Выпал из поезда, скатился по насыпи и отлетел в кусты. Причиной смерти, похоже, стали травмы головы, полученные при падении. Место тщательно осмотрено. Следов пропавшего поезда не обнаружено».
Как уже сказано, страну в это время раздирал политический кризис, и внимание публики было приковано к важным и сенсационным событиям, происходящим в Париже, где грандиозный скандал угрожал развалить парламент и погубить репутации многих известных людей Франции. Газеты писали только об этих событиях, и необъяснимое исчезновение экстренного поезда привлекло намного меньше внимания, чем если бы это случилось в более спокойное время. Поразительные обстоятельства этого происшествия приуменьшили его значимость, потому что в редакциях отказывались верить сообщаемым им фактам. Немало лондонских ежедневных газет посчитали это дело чьей-то хитроумной шуткой, пока коронерское дознание по делу смерти несчастного машиниста (дознание, которое не выявило ничего существенного) наконец не убедило их, что произошла настоящая трагедия.
Мистер Бланд в сопровождении инспектора Коллинза, главного следователя, состоящего на службе компании, отправился в тот же вечер в Кеньон-Джанкшн, и их проверка продлилась до вечера следующего дня, но не принесла ровным счетом никаких результатов. Не только не нашли никаких следов пропавшего поезда, но даже не удалось выдвинуть какой-либо версии, объяснявшей бы факты. В то же время официальный доклад инспектора Коллинса (который я сейчас держу перед собой) показал, что возможных вариантов существовало больше, чем можно было бы ожидать.
«Участок железной дороги между этими двумя пунктами, – говорилось в нем, – окружен многочисленными чугуноплавильными заводами и шахтами. Некоторые из них функционируют, некоторые давно закрыты. Из них не меньше двенадцати имеют отдельные узкоколейные ветки, по которым самоходные грузовые тележки могут подъезжать к основной линии. Их в расчет, разумеется, можно не брать. Однако кроме этого по меньшей мере семь имеют или имели стандартные подъездные пути, которые соединены с основной линией, чтобы предприятия могли транспортировать свою продукцию непосредственно к местам потребления. Все эти линии в длину не превышают нескольких миль. Из семи четыре ведут к заброшенным угольным выработкам или к неработающим шахтам. Это «Красная рукавица», «Герой», «Трясина отчаяния» и «Отрадная». Последняя десять лет назад считалась одним из крупнейших угледобывающих предприятий Ланкашира. Эти четыре линии можно не рассматривать, потому что во избежание возможных несчастных случаев рельсы, примыкавшие к основной железнодорожной линии, были разобраны и непосредственной связи не осталось. Существуют еще три ответвления, которые ведут:
а) к чугунолитейному заводу Карнстока;
б) к каменноугольной шахте «Большой Бен»;
в) к каменноугольной шахте «Упорство».
Линия, ведущая к «Большому Бену», в длину имеет не больше четверти мили и упирается в огромную кучу угля, ожидающего транспортировки. Там ничего необычного не замечено. Линия чугунолитейного завода Карнстока третьего июня была блокирована шестнадцатью вагонами, груженными гематитом{353}. На этом направлении это единственная линия, поэтому по ней никто не мог проехать. Ветка, ведущая к шахте «Упорство», – двухколейная и используется весьма активно, поскольку производительность шахты очень велика. Третьего июня движение на ветке было обычным, сотни людей, включая бригаду путевых рабочих, работали по всей длине линии, составляющей две с четвертью мили, и совершенно невозможно, чтобы экстренный поезд мог пройти по ней незамеченным. В завершение можно заметить, что эта ветка находится ближе к Сент-Хеленс, чем то место, где обнаружено тело машиниста, что дает все основания полагать, что поезд миновал эту точку, прежде чем попал в беду.
Внешний вид и характер ран Джона Слейтера не позволяют сделать каких-либо выводов относительно судьбы поезда. Мы можем лишь сказать, что, судя по всему, погиб он, выпав из паровоза, но почему он из него выпал и что стало с поездом после его падения, я объяснить не могу».
В довершение инспектор подал в управление прошение об отставке, в качестве причины указав обвинения его в некомпетентности, появившиеся на страницах лондонских газет.
Минул месяц, в течение которого и полиция, и железнодорожная компания занимались расследованием этого дела, но без малейшего успеха. Была назначена награда и даже объявлено о том, что преступник (если это было преступлением) преследоваться не будет, но и это не дало результатов. Каждый день публика раскрывала газеты в уверенности, что эта фантастическая загадка наконец будет разгадана, но шли недели, а так ничего и не прояснялось.
Среди бела дня в самом густонаселенном районе Англии поезд вместе со всеми находящимися в нем людьми исчез так, словно какой-то алхимик превратил его в пар. Среди многочисленных гипотез, появлявшихся на страницах массовых изданий, были и такие, которые всерьез рассматривали вмешательство сверхъестественных или, по крайней мере, противоестественных сил, и что горбатый месье Караталь, возможно, был персоной, известной под другим, более неприглядным именем. Другие утверждали, что виновником исчезновения поезда является его смуглый спутник, хотя, что именно он сделал с поездом, никто так и не смог четко сформулировать.
Среди множества предположений, высказанных газетами и частными лицами, были и одно-два достаточно правдоподобных, чтобы заинтересовать публику. Например, версия, появившаяся на страницах «Таймс» за подписью одного в то время весьма известного сыщика-любителя. В своем письме он попытался применить к этому делу критический и более-менее научный подход. Чтобы понять его мысль, достаточно привести отрывок, но тот, кому это интересно, может прочитать все письмо в номере от третьего июля.
«Одним из основных принципов практической логики, – отмечал автор письма, – является то, что, после исключения всего невероятного остаток, каким бы неправдоподобным он ни казался, должен содержать истину. Мы точно знаем, что поезд проехал через Кеньон-Джанкшн. Мы точно знаем, что до Бартон-Мосс он не доехал. То, что он мог свернуть на одну из семи доступных веток, является в высшей степени маловероятным, но тем не менее возможным. Совершенно очевидно, что там, где рельсов нет, поезд проехать не мог, следовательно, мы можем сузить поле поисков до трех открытых линий, а именно, ветки, ведущей к чугунолитейному заводу Карнстока, ветки, ведущей к шахте «Большой Бен», и ветки, ведущей к шахте «Упорство». Может быть, в Англии существует тайная организация шахтеров, что-то наподобие каморры{354}, которая могла бы уничтожить и сам поезд, и его пассажиров? Это маловероятно, но допустимо. Признаюсь, что другого решения я не вижу и потому советую железнодорожной компании сосредоточить внимание на данных трех линиях и на рабочих, которые трудятся на этих предприятиях. Внимательное наблюдение за ломбардами этого района также может выявить немаловажные улики».
Предположение, выдвинутое признанным специалистом в подобных вопросах, вызвало немалый интерес и резкую критику со стороны тех, кто посчитал подобное заявление нелепым поклепом в адрес честных и достойных тружеников. Единственным ответом на эту критику стало предложение дать более правдоподобное объяснение загадке. Тут же последовало сразу две версии («Таймс» от 7 и 9 июля).
В первой выдвигалось предположение, что поезд сошел с рельсов и погрузился на дно Ланкаширско-Стаффордширского канала, который проходит параллельно линии несколько сотен ярдов. Это предположение было тут же отброшено, когда выяснили глубину канала, которой явно не хватало, чтобы скрыть такой большой объект.
Второй корреспондент призвал обратить внимание на черный кожаный чемоданчик, единственный багаж пассажиров, и высказал предположение, что в нем могло находиться какое-нибудь новое, неизвестное взрывчатое вещество невиданной доселе силы, способное распылить поезд. Однако идея о том, что взрыв мог полностью уничтожить поезд и не затронуть рельсов была настолько абсурдной, что никто не стал рассматривать эту версию всерьез. Расследование безнадежно зашло в тупик, когда дело получило новое, совершенно неожиданное развитие.
Речь идет ни много ни мало о письме, полученном миссис Макферсон от ее мужа, Джеймса Макферсона – проводника исчезнувшего поезда. Письмо, датированное 5 июля 1890 года, отправлено из Нью-Йорка и достигло адресата 14 июля. Кое у кого зародились подозрения относительно его подлинности, но миссис Макферсон не сомневалась в том, что написано оно рукой супруга, а тот факт, что в конверт было вложено сто долларов пятидолларовыми купюрами, послужил достаточным доказательством, исключающим мистификацию. Обратный адрес в письме отсутствовал. Привожу его полностью.
«Дорогая жена,
Я много думал и понял, что не могу просто так о тебе забыть. То же самое касается и Лиззи. Я пытался, но у меня ничего не получается. Я высылаю вам немного денег, которые ты сможешь поменять на двадцать английских фунтов. Этого хватит вам с Лиззи, чтобы пересечь Атлантику. Комфортнее и дешевле плыть на гамбургском судне, которое заходит в Саутгемптон{355}, чем на ливерпульском. Если вам удастся добраться сюда и остановиться в Джонстон-хаус, я попытаюсь послать тебе весточку и сообщить, как мы сможем встретиться. Сейчас, правда, у меня довольно большие проблемы. Мне очень больно думать о том, что я вас уже никогда не увижу. Поэтому пока на этом все. Твой любящий муж,
Джеймс Макферсон».
Поначалу у публики возникла надежда, даже уверенность в том, что это письмо поможет распутать все дело, тем более, что было установлено, что седьмого июля некий пассажир, по описанию очень похожий на пропавшего проводника, под именем Саммерса сел в Саутгемптоне на лайнер «Висла», курсирующий между Гамбургом и Нью-Йорком. Миссис Макферсон вместе с сестрой Лиззи Долтон отправились в Нью-Йорк и три недели прожили в Джонстон-хаус, но на связь с ними никто так и не вышел. Возможно, какое-нибудь опрометчивое замечание в прессе предупредило его, что полиция использует их в качестве наживки. Как бы то ни было, никакой записки он им не написал, сам не пришел, и женщинам ничего не оставалось, как вернуться в Ливерпуль.
На этом расследование застопорилось и оставалось в таком состоянии до нынешнего, 1898 года. Как ни удивительно, но за все эти восемь лет не обнаружилось ни единой новой улики, которая могла бы хоть немного приподнять завесу тайны над делом об исчезновении экстренного поезда, в котором ехали месье Караталь и его спутник. Попытки узнать что-либо о прошлом этих путешественников позволили выяснить, что месье Караталь был известным в Центральной Америке финансистом и политическим деятелем и что во время поездки в Европу ему крайне необходимо было попасть в Париж. Его спутник, который регистрировался в списках пассажиров под именем Эдуардо Гомеса, был человеком с темным прошлым. Он имел репутацию убийцы и бандита. Однако были выявлены факты, свидетельствующие о том, что он был искренне предан месье Караталю, и последний, будучи человеком физически слабым, нанимал его в качестве телохранителя. Можно добавить, что в Париже так и не удалось установить, что за срочное дело заставило месье Караталя так спешить. Этим исчерпываются все факты по этому делу, известные до появления в марсельских газетах недавнего признания Эрбера де Лернака, осужденного на смерть за убийство торговца по фамилии Бонвало. Его заявление (в точном переводе) звучит так:
«Я об этом рассказываю не из гордости и не для того, чтобы выставиться, поскольку, если бы это было моей целью, я мог бы рассказать еще о дюжине не менее замечательных дел. Я делаю это только для того, чтобы один господин в Париже мог понять, что я могу не только поведать о судьбе месье Караталя, но еще и рассказать, в чьих интересах и по чьему заказу все это исполнено, если в самое ближайшее время я не услышу об отмене моего приговора. Пока не поздно, прислушайтесь к этому предупреждению, господа! Вы знаете Эрбера де Лернака и знаете, что он слов на ветер не бросает. Так что поспешите, иначе вам же будет хуже!
Пока что я не буду называть имен (поверьте, услышав их, вы бы очень удивились!), а просто расскажу о том, как хитро я это провернул. Я не подвел тех людей, которые наняли меня, и уверен, что теперь они не подведут меня. Я очень на это надеюсь, и до тех пор, пока не буду точно знать, что они меня предали, эти имена – услышав которые, Европа содрогнется – названы не будут. Но если такое случится… Однако хватит об этом!
Короче говоря, в 1890 году в Париже проходил тот самый знаменитый процесс, связанный с политическим и финансовым скандалом. О том, каким грандиозным в действительности был этот скандал, могут рассказать только тайные агенты наподобие меня. На карту были поставлены карьеры и добрые имена многих высокопоставленных лиц Франции. Представьте себе кегли, такие ровные, строгие, прочные. И вот откуда-то издалека появляется шар – и бам-бам-бам! Все кегли уже валяются на полу. А теперь представьте себе некоторых из самых важных людей во Франции в виде таких кеглей. Для них этот месье Караталь был тем самым шаром, который замаячил вдалеке. Если бы он приехал – бам-бам-бам! В общем, было решено, что он не должен добраться до Франции.
Я не хочу сказать, что все они понимали, чем это закончится. Как я уже говорил, затронуты были не только политические, но и большие финансовые интересы, поэтому для ведения дел был сформирован специальный синдикат. Некоторые из его участников даже не понимали его истинных целей, но остальные все понимали прекрасно, и они могут не сомневаться, что их имена я не забыл. Им стало известно о готовящемся приезде месье Караталя задолго до того, как он выехал из Южной Америки, и они знали, что документы, которые он везет с собой, для них означают полный крах. Синдикат обладал неограниченными средствами. Понимаете, в прямом смысле неограниченными. Они искали агента, способного распорядиться этой гигантской властью. Им требовался человек находчивый, решительный, умеющий мгновенно приспосабливаться к обстоятельствам. Такие люди встречаются один на миллион. Они остановили выбор на Эрбере де Лернаке. И не прогадали.
В мои обязанности входило подыскать помощников, суметь распорядиться той властью, которую дают деньги, и сделать так, чтобы месье Караталь никогда не попал в Париж.
Я – человек энергичный, поэтому к работе приступил сразу же, как только получил указания, и шаги, которые я предпринял, были наилучшими из всех возможных для достижения цели.
Человек, которому я мог полностью доверять, был немедленно отправлен в Южную Америку, для того чтобы сопровождать месье Караталя в его поездке. Если бы он не опоздал, их судно так и не доплыло бы до Ливерпуля, но, увы! – оно уже было в пути, и мой агент не смог на него попасть. Я снарядил небольшой вооруженный бриг{356}, чтобы перехватить его, но и тут мне не повезло. Впрочем, как и все великие организаторы, я был готов к неудаче, и у меня имелось несколько запасных планов. Какой-то один из них должен был сработать. Однако не стоит недооценивать трудности, с которыми мне пришлось столкнуться при организации этого дела, или думать, что обычное убийство решило бы все вопросы. Нам нужно было не только избавиться от самого месье Караталя, но и уничтожить его документы, а также устранить его доверенных лиц, если бы нам стало известно, что он успел кому-нибудь передать свои секреты. И не забывайте, что они были начеку и ожидали чего-то подобного. Это была поистине достойная меня задача, поскольку только я добиваюсь успеха там, где остальные лишь разводят руками.
К встрече месье Караталя в Ливерпуле я подготовился заранее. Для меня не упустить момент было очень важно, поскольку, как я подозревал, он договорился, чтобы в Лондоне ему выделили надежную охрану. В моем распоряжении было лишь время между тем, как он сойдет на берег в ливерпульском порту, и тем, когда прибудет на лондонский вокзал компании «Лондон энд Вест-коаст». Мы разработали шесть планов, каждый изощреннее предыдущего. Какой из них мы пустим в ход, зависело от его действий. Как бы он ни повел себя в Ливерпуле, мы были ко всему готовы. Если бы он решил там задержаться, мы знали, что делать. Если бы поехал обычным пассажирским поездом, экспрессом или спецрейсом – на каждый из этих вариантов у нас был разработан свой план. Все было предусмотрено, ловушки расставлены на всех направлениях.
Вы, конечно, понимаете, что в одиночку я бы со всем этим не справился. Что я мог знать об устройстве английских железных дорог? Но если у тебя есть деньги, ты найдешь преданных помощников в любой точке мира, и вскоре на меня уже работал один из умнейших людей Англии. Имен называть я не буду, но было бы несправедливо приписывать успех исключительно своим заслугам. Мой английский союзник был достоин работать со мной. Он прекрасно знал линию Лондон – Западное побережье, и в его распоряжении была группа рабочих, неглупых и преданных ему людей. Идея принадлежала ему, со мной он лишь согласовал кое-какие детали. Мы подкупили некоторых работников железной дороги, среди которых самым важным был Джеймс Макферсон (он считал, что именно его скорее всего назначат проводником на спецрейс). Смит, кочегар, тоже работал на нас. Мы попробовали найти подходы и к Джону Слейтеру, машинисту, но выяснилось, что он человек принципиальный и поэтому для нас опасный, так что мы отступились. Мы не были уверены, что месье Караталь поедет именно спецрейсом, но считали это самым вероятным, потому что ему нужно было добраться до Парижа как можно скорее. Поэтому именно к этому мы готовились тщательнее всего, и приготовления эти, вплоть до мельчайших деталей, были продуманы и закончены задолго до того, как пароход, на котором он плыл, достиг берегов Англии. Между прочим, на лоцманском катере, который подводил этот пароход к причалу, тоже находился мой агент.
Как только Караталь прибыл в Ливерпуль, мы уже не сомневались, что он почувствовал опасность и все время был настороже. С собой он привез охранника, опасного парня по имени Гомес. Этот человек имел при себе оружие и мог пустить его в ход при первом же подозрении. Именно в его руках находились бумаги Караталя, и он был готов защищать и их, и своего хозяина. Мы решили, что Караталь, скорее всего, посвятил в свои тайны Гомеса, поэтому устранить Караталя, не устранив Гомеса, было бы пустой тратой сил. Их должна постичь одна участь, так что они сами облегчили нам задачу, когда заказали спецрейс. Из трех работников на этом поезде два работали на нас. Денег, которые они за это получили, их хватило бы на то, чтобы жить припеваючи до конца своих дней. Не хочу сказать, что англичане – самая честная нация в мире, но я выяснил, что купить их стоит гораздо дороже.
Я уже упоминал своего английского агента (этого человека, несомненно, ждет большое будущее, если только его больное горло не сведет его в могилу раньше времени). Он отвечал за все приготовления в Ливерпуле, пока я сидел в гостинице в Кеньоне, дожидаясь секретного сигнала приступать к действию. Когда был заказан спецрейс, мой агент тут же телеграфировал мне и предупредил, когда все должно быть готово. Он сам под именем Хореса Мура обратился к начальству вокзала с просьбой организовать спецрейс, надеясь, что его посадят в поезд месье Караталя, а это при определенных обстоятельствах могло сослужить нужную службу. Например, если бы наш coup[29] провалился, мой агент застрелил бы их обоих, а документы уничтожил бы. Однако Караталь был начеку и наотрез отказался от попутчика. Тогда мой человек покинул станцию, потом вернулся через другой вход, зашел в служебный вагон с противоположной от платформы стороны и поехал вместе с Макферсоном, проводником.
Однако вам будет интересно узнать, чем в это время занимался я. Все приготовления были завершены за несколько дней до самой операции, оставалось лишь нанести последние штрихи. Выбранная нами боковая ветка когда-то отходила от основной линии, но потом ее отсоединили. Нам требовалось лишь проложить несколько рельсов, чтобы восстановить соединение. Эти рельсы проложили, насколько это было возможно сделать, не привлекая внимания, так что теперь оставалось только присоединить их к основной линии и восстановить стрелки в их прежнем виде. Шпалы вообще оставались на месте со старых времен, а рельсы, стыковые накладки и заклепки были под рукой, мы сняли их с заброшенной ветки неподалеку. Я со своей небольшой, но умелой бригадой рабочих подготовил все задолго до того, как прибыл наш экстренный поезд. Когда же поезд прибыл, на небольшую боковую ветку он свернул так гладко, что оба его пассажира, похоже, даже не почувствовали толчка на стрелках.
Наш план состоял в следующем: Смиту, кочегару, вменялось в обязанность усыпить хлороформом Джона Слейтера, машиниста, чтобы он исчез вместе с остальными. Но в этом – и только в этом! – план наш дал осечку (я не говорю о предательском поступке Макферсона, который написал письмо домой). Наш кочегар оказался таким неуклюжим, что Слейтер во время борьбы вывалился из локомотива, и хоть нам повезло, что при этом он сломал себе шею, это стало единственным пятном на том, что, не случись этого, должно было стать настоящим шедевром, одним из тех, которые заставляют онеметь от восторга. Эксперту-криминалисту должно быть ясно, что Джон Слейтер – единственный изъян в нашей великолепной комбинации. Я, как человек, у которого за плечами столько триумфальных побед, могу себе позволить признать недочеты в своей работе, поэтому открыто признаю: Джон Слейтер – наше упущение.
И все же, как и планировалось, наш экстренный поезд оказался на небольшой ветке длиной два километра, то есть чуть больше одной мили, которая ведет, вернее, когда-то вела к заброшенной шахте «Отрадная», ранее одной из крупнейших угольных шахт в Англии. Вы спросите, почему никто не заметил поезда на старой линии, которая давно не используется? Я отвечу, что по всей длине она проходит по дну глубокой выемки, и для того чтобы увидеть поезд, нужно было подойти к самому ее краю. В это время на краю выемки находился лишь один человек – я. И сейчас я расскажу вам, что я видел.
Один мой помощник остался у стрелок, чтобы перевести поезд на другой путь. С ним были четверо вооруженных людей на тот случай, если поезд сойдет с рельсов (мы не исключали такого варианта, потому что стрелки были очень ржавые). После того, как поезд свернул, ответственность за операцию перешла ко мне. Я ждал на том месте, откуда был виден вход в шахту, и тоже был вооружен, как и двое моих помощников. Как видите, я учел все.
Как только поезд благополучно выехал на боковую ветку, Смит, кочегар, сбавил скорость, и сразу же снова запустил двигатель на полную мощность, а сам вместе с Макферсоном и моим английским помощником в это время спрыгнул с поезда. Может быть, это замедление насторожило путников, но только, когда их головы показались в открытом окне, поезд уже несся на полной скорости. Представляю себе, как они были поражены! Представьте себе, что бы почувствовали вы, если бы, выглянув из окна своего роскошного купе, увидели, что едете по старым ржавым рельсам, которые пожелтели и прогнили, оттого что по ним уже давно никто не ездит. Как, наверное, у них перехватило дыхание в тот миг, когда они поняли, что в конце этой жуткой колеи их ждет не Манчестер, а смерть! Но поезд несся на бешеной скорости, раскачиваясь и подпрыгивая на старых рельсах, колеса его жутко визжали. Я был недалеко от них, поэтому мог рассмотреть их лица. Караталь молился, по-моему, в руках он держал четки. Его спутник заревел, как бык, почуявший кровь на бойне. Он увидел нас на краю выемки и замахал руками как сумасшедший. Потом он сорвал с руки чемоданчик и вышвырнул его в окно в нашем направлении. Конечно, было ясно, чего он хотел. Они отдают нам документы и обещают молчать, если мы пощадим их. Что ж, я бы ничего не имел против, если бы мы могли что-нибудь изменить. Но дело есть дело, да и так же, как и они, мы уже были не в состоянии остановить поезд.
Он замолчал, когда поезд с грохотом завернул за поворот и они увидели впереди черный провал шахты. Мы сняли доски, которые закрывали его, и расчистили квадратный вход. Для удобства погрузки угля линия подходила очень близко к стволу шахты, так что нам пришлось всего лишь переложить пару рельсов, чтобы подвести ее к самому провалу. Они даже выступали на три фута над краем. Мы видели две головы, высунувшиеся из окна – Караталь сверху, Гомес снизу, – но то, что увидели они, заставило их замолчать. И все же они не могли заставить себя оторвать взгляд от приближающегося провала. Их словно парализовало.
Мне было интересно увидеть, как именно несущийся на всех парах поезд провалится в яму, в которую я его направил. Один из моих помощников сказал, что при такой скорости он перелетит через нее, и был почти прав. К счастью, он не долетел до противоположной стороны, буферы паровоза со страшным шумом врезались в край провала, труба оторвалась и взлетела в воздух. Тендер, вагоны и прицеп превратились в сплошное месиво. На минуту все это вместе с остатками локомотива зависло над пропастью. Потом что-то надломилось посередине, и вся масса зеленого железа, горящего угля, медных креплений, колес, деревянных сидений и подушек обрушилась и полетела вниз. Мы слышали, как все это долго громыхало об стенки шахты, а потом, через довольно длительное время, откуда-то из глубины донесся оглушительный грохот – это обломки поезда упали на дно. Наверное, потом взорвался бойлер, потому что после грохота мы услышали резкий хлопок, и из черного провала вырвался столб пара и дыма, нас накрыло густым влажным облаком. Затем оно рассеялось, превратившись в прозрачные клочки, которые растворились под жарким летним солнцем, и над шахтой «Отрадная» снова воцарились тишина и спокойствие.
А потом, после того как наш план увенчался блестящим успехом, нам осталось лишь замести следы. Наша небольшая бригада рабочих на другом конце ветки уже сняла рельсы и отсоединила ветку от общей линии, приведя все в прежний вид. Тем временем мы у шахты тоже не теряли времени. Трубу и остальные обломки мы сбросили вниз, провал, как и раньше, накрыли досками, рельсы, ведущие к нему, сняли и спрятали. И затем без лишней суеты, но и не задерживаясь, разъехались. Большинство из нас направилось в Париж, мой английский помощник – в Манчестер, а Макферсон – в Саутгемптон, откуда эмигрировал в Америку. О том, как блестяще мы справились со своей работой и сбили со следа лучших английских сыщиков, можно судить по их газетам.
Как я сказал, Гомес выбросил из окна портфель с документами. Разумеется, я его подобрал и привез тем, кто меня нанял. Сейчас этим людям, возможно, будет интересно узнать, что пару небольших бумажек из этого портфеля я оставил себе на память. Я никому показывать их не хочу, но в этом мире кроме тебя самого никто ведь о тебе не позаботится, и что мне остается делать, если мои друзья не приходят мне на выручку, когда мне это так нужно? Месье, поверьте, Эрбер де Лернак для вас как враг опасен так же, как когда играет на вашей стороне. На гильотину я пойду только после того, как удостоверюсь, что вы все до единого отправитесь в Новую Каледонию[30]{357}. Поторопитесь! И не ради меня. Вам ведь это нужно в первую очередь, месье де …, генерал … и барон … (пропуски можете заполнить сами). Обещаю вам, что в следующем моем письме пропусков уже не будет.
P. S. Перечитав свое послание, я вижу, что забыл рассказать лишь об одном. А именно, о судьбе несчастного Макферсона, который оказался настолько глуп, что написал своей жене и назначил ей встречу в Нью-Йорке. Вы понимаете, что, когда на кону такие ставки, мы не можем позволить себе зависеть от того, посвятит ли этот человек в свои тайны женщину. Мы уже не могли ему доверять, после того как он, написав жене, нарушил клятву. Поэтому мы и предприняли определенные меры, чтобы они не встретились. Порой я думаю, что, наверное, стоит написать этой женщине и сообщить, что ничто не мешает ей снова вступить в брак».
Колченогий бакалейщик
Мой дядя мистер Стивен Мейпл в нашей семье считался одновременно самым богатым и самым неуважаемым родственником, и мы никак не могли решить, то ли нам стоит гордиться его богатством, то ли стыдиться родства с ним. Он держал большой бакалейный магазин в Степни{358} и имел деловые связи (мы слышали, что не всегда самого честного характера) с самыми разными людьми, в том числе и с теми, кто занимался речными и морскими перевозками. Он поставлял на суда продовольствие, оборудование и, если верить слухам, кое-что еще. Занятие это, хоть и было чрезвычайно прибыльным, имело и свои недостатки, что доказал тот случай, когда после двадцати лет благоденствия и безбедной жизни один из клиентов жестоко избил его, сломав три ребра и ногу. Перелом на ноге сросся так плохо, что эта нога у него с тех пор стала короче второй на три дюйма. Неудивительно, что происшествие это навсегда отбило ему охоту иметь дело с подобным людом, и после суда, который приговорил его обидчика к пятнадцати годам исправительных работ, он отошел от дел и переехал в глухое местечко на севере Англии, откуда до того самого рокового утра мы ни разу не получили от него ни весточки, даже когда умер мой отец, его единственный брат.
Мать прочитала его письмо вслух:
«Если ваш сын с вами, Эллен, и если он оправдал ваши ожидания, о которых вы писали мне в последнем письме, и стал действительно здоровым и крепким парнем, то, прочитав это письмо, первым же поездом отправляйте его ко мне. Он убедится, что помогать мне куда выгоднее, чем работать каким-нибудь инженером, а ежели я умру (хотя, слава Богу, на здоровье я пока не жалуюсь), вы увидите, что сына своего брата я не забуду. Моя станция называется Конглтон, оттуда четыре мили до Грета-хаус, где я сейчас живу. Я пошлю двуколку встречать семичасовой поезд, потому как это единственный поезд, который здесь останавливается. Обязательно пошлите его ко мне, Эллен, он мне здесь очень нужен. Если мы и ссорились в прошлом, забудем старые обиды. Если вы сейчас меня подведете, потом будете всю жизнь жалеть».
Мы, сидя за обеденным столом, молча смотрели друг на друга, пытаясь понять, что все это значит, как вдруг раздался звонок, и вошла горничная с телеграммой. Телеграмма была от дяди Стивена.
«Джон ни в коем случае не должен сойти с поезда в Конглтоне, – говорилось в ней. – Двуколка будет ждать семичасовой поезд на Стеддинг-бридж, это следующая остановка. Пусть едет не ко мне, а на ферму Гарт, это в шести милях от станции. Там получит указания. Не подведите. Доверяю только вам».
– Это уже больше похоже на твоего дядю, – сказала мать. – Насколько я знаю, у него нет ни единого друга, да и не заслуживает он дружбы. Такого, как он, скряги еще свет не видывал. Он твоему отцу не помог, даже когда несколько фунтов могли спасти его от краха. А теперь я, видите ли, должна послать ему на помощь своего единственного сына!
Но мое сердце уже учащенно билось в груди, предвкушая приключение.
– Если мне удастся сблизиться с ним, он мог бы помочь мне с карьерой, – заметил я, зная слабое место матери.
– Ни разу не слышала, чтобы он кому-нибудь в чем-нибудь помог, – вздохнула мать. – И что это за загадки такие с поездом? Зачем нужно проезжать лишнюю остановку, а потом еще и ехать не к нему домой, а на какую-то ферму? Видимо, он угодил в очередные неприятности и теперь хочет, чтобы мы помогли ему выпутаться из них. После того как мы ему поможем, он просто-напросто выставит нас за дверь. Такое ведь не первый раз происходит. Твой отец, может, был бы сейчас жив, если бы он тогда помог ему.
Но в конце концов мне удалось ее переубедить. Я сказал, что терять нам все равно нечего, а получить мы можем очень много. К тому же зачем нам, самым бедным среди всей родни, ссориться с самым богатым? Итак, моя дорожная сумка была уложена, у двери уже стоял кеб, когда пришла вторая телеграмма.
«Неплохая охота. Пусть Джон захватит ружье. Помните: не Конглтон, а Стеддинг-бридж».
И вот, добавив к своему багажу ружье в чехле, и несколько сбитый с толку настойчивостью дяди, я отправился в путь навстречу приключениям.
Чтобы добраться до указанного места мне пришлось проехать по главному пути Северной железной дороги до самого Карнфилда, а там пересесть на поезд, идущий по небольшой ветке, петляющей среди холмов. Во всей Англии не сыщешь более унылых и в то же время более впечатляющих видов. Два часа я из окна вагона рассматривал неприветливые равнины и каменистые пригорки, из которых торчали длинные прямые полосы выходящих наружу острых скальных пород. Местами маленькие, жмущиеся друг к другу коттеджи с серыми крышами и такими же серыми стенами сбивались в крошечные деревеньки, но на мили вокруг не было видно ни дома, ни живой души, только отбившаяся от стада овца бродила по склонам холмов. Такой невеселый пейзаж наводил тоску, и чем ближе я был к концу пути, тем тяжелее делалось у меня на сердце. Наконец поезд сделал остановку в небольшой деревне под названием Стеддинг-бридж, где мне, согласно указаниям дяди, надлежало выйти. У платформы стояла запряженная одной лошадью старая двуколка-развалюха, на которой восседал простоватого вида деревенский парень.
– Вас прислал мистер Стивен Мейпл? – обратился я к вознице.
Парень смерил меня подозрительным взглядом.
– Как вас зовут? – спросил он, так ужасно выговаривая слова, что я даже не возьмусь передать его акцент.
– Джон Мейпл.
– А доказать есть чем?
Я занес было руку (откровенно говоря, характер у меня не самый лучший), но тут мне пришло в голову, что паренек этот всего лишь выполняет указания моего дядюшки, поэтому вместо ответа я указал на чехол ружья, на котором было указано мое имя.
– Ага, так и есть… Джон Мейпл. Все верно! – сказал он, явно с трудом прочитав надпись. – Садитесь скорее, мастер{359}. Нам далеко ехать.
Дорога, белая и сверкающая, как и все дороги в этом богатом на известняковые отложения краю, шла через длинные холмы. С обеих сторон она была выложена невысоким бордюром из нескрепленных растрескавшихся камней. Огромные болотистые пустоши, на которых виднелись пасущиеся овцы и огромные, одиноко стоящие валуны, уходили вдаль, как будто поднимаясь длинными изгибами к подернутому дымкой горизонту. В одном месте между пологими склонами блеснула серая гладь далекого моря. Окружающая местность показалась мне бесприютной, хмурой и суровой, и я подумал, что цель, которая привела меня в эти края, на самом деле намного серьезнее, чем представлялось в Лондоне. И в самом деле, неожиданный призыв о помощи от дяди, которого я никогда в жизни не видел и о котором не слышал почти ничего хорошего, непонятная срочность, интерес к моей физической силе, просьба захватить с собой оружие под явно надуманным предлогом, – все это вместе указывало на какую-то недобрую загадку. Вещи, которые в Кенсингтоне{360} казались совершенно невозможными, здесь, посреди диких необитаемых холмов, выглядели очень даже вероятными. Наконец, окончательно испортив себе настроение мрачными мыслями, я повернулся к своему вознице, намереваясь расспросить его о своем дяде, но выражение его лица отбило у меня охоту это делать.
Он смотрел не на старую заросшую гнедую лошаденку и не на дорогу, по которой ехал. Лицо парня было обращено в мою сторону, он напряженно и, как мне показалось, с беспокойством глядел мне за плечо. Возница поднял хлыст, чтобы подстегнуть лошадь, но снова опустил его, как будто поняв, что это все равно не поможет. Проследив за его взглядом, я увидел то, что привлекло его внимание.
Через торфяник бежал человек. Бежал он неуклюже, спотыкаясь и поскальзываясь на камнях, но дорога, по которой мы ехали, как раз в этом месте делала поворот, поэтому ему было нетрудно перехватить нас. В том месте на дороге, где мы должны были встретиться, он перебрался через невысокую каменную стенку и стал дожидаться нас. Вечернее солнце ярко блестело на его сильно загорелом, бритом лице. Незнакомец был довольно плотен и явно не отличался крепким здоровьем, поскольку стоял, держась за сердце и с трудом переводя дыхание после короткой пробежки. Когда мы подъехали ближе, я заметил, что в ушах у него поблескивают серьги.
– Эй, дружище, куда путь держите? – добродушно, хотя и довольно грубым голосом выкрикнул он.
– К Перселлу на ферму Гарт, – ответил возница.
– Тогда прошу прощения, что остановил вас, – уступая дорогу, воскликнул мужчина. – Я, когда вас заметил, подумал, что, может быть, вам в ту же сторону, что и мне. Хотел попросить подвезти.
Все это звучало совершенно нелепо, поскольку в нашей маленькой двуколке места для третьего человека явно не хватало, однако возница мой, похоже, был не расположен вступать в разговор. Не сказав ни слова, он тронул вожжи, и мы поехали дальше. Обернувшись, я увидел, что незнакомец присел на бордюр и стал набивать трубку.
– Вроде бы, моряк, – предположил я.
– Да, мастер, – кивнул возница. – Отсюда до залива Моркам{361} пара миль.
– А вы, похоже, испугались его, – заметил я.
– Да? – сухо произнес он, а потом, подумав, добавил: – Может, и испугался.
Причины его страха мне так и не удалось выяснить. Как я его ни расспрашивал, он был настолько глуп, а может, и настолько умен, что по его ответам ничего нельзя было понять. Однако от моего внимания не укрылось, что время от времени он обводил окрестности беспокойным взглядом, но на широких темно-бурых просторах не замечалось никакого движения. Наконец впереди, в некоем подобии расщелины между холмами, я заметил длинное приземистое здание фермы, вокруг которого паслись несколько овечьих стад.
– Ферма Гарт, – сказал возница. – А вот и сам хозяин, Перселл, – добавил он, когда из дома вышел человек и стал дожидаться нас у порога. Когда я выпрыгнул из двуколки, он двинулся ко мне. Это был голубоглазый мужчина с суровым обветренным лицом, волосы и борода его по цвету напоминали пожухлую от солнца траву. В лице его я увидел ту же недоброжелательность, с которой меня встретил возница. Их враждебность, однако, не могла быть вызвана появлением совершенно незнакомого человека, каким был для них я, поэтому я начал подозревать, что мой дядюшка среди этих северных холмов пользовался не большей любовью, чем на Степни-хайвей.
– Вы останетесь здесь до ночи. Это распоряжение мистера Стивена Мейпла, – неприветливо произнес он. – Если хотите, у нас есть чай и копченая грудинка. Лучшего предложить не можем.
Я был ужасно голоден и согласился на это предложение, хотя оно и было высказано ужасно грубым тоном. Во время трапезы в гостиную вошли жена фермера и две его дочери, и я заметил, что на меня они смотрели с некоторым любопытством. Быть может, появление молодого человека в этих уединенных местах было редкостью, или мои попытки завязать разговор внушили им доверие к моей персоне, но все три дамы отнеслись ко мне вполне благосклонно. К тому времени уже начало смеркаться, поэтому я заметил, что мне уже пора бы ехать дальше к Грета-хаус.
– Так вы все же поедете туда? – спросила старшая из женщин.
– Конечно. Я для этого и приехал из Лондона.
– Никто не мешает вам вернуться обратно.
– Но я хочу повидаться с мистером Мейплом, своим дядей.
– Что ж, если вам так хочется, никто не запретит вам этого, – сказала женщина и замолчала, когда в комнату вошел ее муж.
Все, что происходило со мной по дороге, заставляло меня чувствовать, что я погружаюсь в атмосферу тайн и опасности, но все было настолько неопределенно и смутно, что я не мог понять, что именно может мне грозить. Можно было задать жене фермера прямой вопрос, но ее угрюмый муж, кажется, почувствовал ее расположение ко мне и больше не оставлял нас наедине.
– Пора в дорогу, мистер, – наконец произнес он, когда жена его зажгла лампу на столе.
– Двуколка готова?
– Вам двуколка не понадобится – пойдете пешком, – ответил он.
– Как же я найду дорогу?
– С вами пойдет Вильям.
Вильямом оказался тот самый парень, который встретил меня на станции. Он дожидался меня за дверью с моими ружьем и сумкой на плече. Я хотел поблагодарить фермера за гостеприимство, но тот сразу пресек сию попытку.
– Я не нуждаюсь в благодарности ни от мистера Стивена Мейпла, ни от его друзей, – с каменным лицом произнес он. – За то, что я делаю, мне платят. Я бы не стал этим заниматься, если бы не получал за это деньги. Идите своей дорогой, молодой человек, и не нужно слов.
Он резко развернулся и вернулся в дом, громко хлопнув дверью.
На улице уже потемнело, небо заволокло тучами. Оказавшись за пределами фермы посреди торфянистых болот, я бы наверняка заблудился, если бы не мой проводник, который шагал впереди по узким овечьим тропам, совершенно для меня неразличимым. То и дело откуда-то со стороны слышалась неуклюжая возня животных, хотя увидеть их в темноте было невозможно. Поначалу мой поводырь шел скоро и уверенно, но постепенно шаги его стали замедляться, пока он не начал передвигаться очень медленно, даже украдкой, словно был готов в любую секунду столкнуться с чем-то страшным. Смутное, необъяснимое ощущение опасности, которое нависло над этими бесконечными мрачными торфяниками, угнетало куда сильнее, чем любая очевидная угроза. Не выдержав, я спросил юношу, чего он так боится, но тот вдруг остановился, метнулся в сторону, потянув меня за собой, и залег между невысокими кустами утесника, через которые проходила тропинка. Он дернул меня за рукав куртки так сильно и властно, что сразу стало понятно, что приближается какая-то опасность, поэтому в следующую секунду я уже лежал рядом с ним, недвижимый, как скрывающие нас кусты. Было до того темно, что я даже не мог рассмотреть лицо лежащего рядом со мной Вильяма.
Ночь была теплая, в лица нам дул горячий ветер. И неожиданно ветер этот принес с собой ощущение чего-то привычного, домашнего… Запах табачного дыма. А потом показалось лицо, озаренное огоньком из чаши курительной трубки. Сам человек был неразличим, лишь неяркое пятнышко света, в которое попадало лицо, освещенное внизу и затемненное наверху, маячило перед нами на фоне вселенской темноты. Худое, изможденное лицо, густо покрытое желтыми пятнами на скулах, голубые водянистые глаза, запущенные светловатые усы, морская фуражка с козырьком – вот и все, что мне удалось рассмотреть. Мужчина, рассеянно глядя перед собой, прошел по тропинке мимо нас и вскоре его шаги стихли.
– Кто это был? – спросил я, когда мы поднялись.
– Не знаю.
Постоянное нежелание Вильяма отвечать на мои вопросы начало меня злить.
– Так что ж вы прятались? – раздраженно спросил я.
– Потому что мастер Мейпл так велел. Он сказал, чтобы я ни с кем не встречался. Ежели меня кто-нибудь заметит, он мне не заплатит.
– Но тот моряк на дороге видел нас.
– Да, и, похоже, это один из них.
– Из кого из них?
– Один из тех ребят, что появились на холмах. Они наблюдают за Грета-хаус, и мастер Мейпл их жутко боится. Поэтому он и хотел, чтобы мы с ними не встречались, поэтому я и прячусь.
Наконец хоть что-то начинало проясняться. Моему дяде угрожала группа каких-то людей. Моряк был одним из них, как и человек в фуражке (возможно, тоже моряк). Все это заставило меня вспомнить Степни-хайвей и то нападение на дядю, после которого он остался калекой. Я постепенно начал понимать смысл происходящего, но тут между холмами блеснул огонек, и мой проводник объявил, что это Грета-хаус. Поместье было расположено в низине, окруженной со всех сторон торфяниками, и увидеть его можно было, лишь подойдя к нему очень близко. Еще несколько минут ходьбы – и мы оказались у двери.
Темнота почти полностью скрывала здание, лишь свет лампы, горящей в зарешеченном окне, позволил мне рассмотреть, что дом этот массивный и длинный. Низкая дверь под тяжелой выступающей притолокой не закрывала всего проема, поэтому из щелей вокруг нее пробивался свет. Обитатели этого одинокого дома, похоже, были начеку, поскольку шаги наши были услышаны еще до того, как мы подошли к двери.
– Кто идет? – выкрикнул густой низкий голос, и тут же настойчиво: – Кто идет, я спрашиваю.
– Это я, мастер Мейпл. Я привел джентльмена, про которого вы говорили.
Раздался глухой щелчок, и в двери открылось маленькое окошко. На нас посветили фонарем, после чего окошко снова захлопнулось. С громким скрежетом замков и лязгом задвижек дверь распахнулась, и на фоне бесконечной темноты в желтом прямоугольнике льющегося из дверного проема света я увидел своего дядю.
Он был невысоким и полным, с большой шарообразной лысой головой, увенчанной лишь узким кустиком курчавых рыжеватых волос по бокам. Голова такой прекрасной формы могла бы принадлежать мыслителю, но впечатление портило крупное бледное лицо, обрюзгшее и ничем не примечательное, с широким ртом, мясистыми губами и тяжелыми брылами по бокам. Глаза у него были маленькие, бегающие, светлые ресницы тоже постоянно беспокойно подрагивали. Мать как-то сказала, что его ресницы напоминали ей лапки мокриц, и сейчас я с первого взгляда понял, что она имела в виду. Кроме того, я слышал, что, живя в Степни, он перенял у своих клиентов манеру разговаривать, и действительно, как только он раскрыл рот, мне захотелось провалиться от стыда за то, что я состою в родстве с этим человеком.
– А, племяш, – произнес он, протягивая руку. – Ну, заходи, заходи и дверку-то прикрой. Мать твоя рассказывала, что ты уж здоровый парень вымахал, и, ей-богу, так оно и есть! Вот тебе полкроны, Вильям, и можешь ступать домой. Вещи только оставь. Эй, Енох, забери вещи мистера Джона да накрой ему поужинать.
Когда дядя запер дверь и повернулся ко мне, чтобы провести меня в гостиную, я заметил его самую необычную особенность. Как я уже говорил, из-за травм, полученных несколько лет назад, одна нога у него стала на пару дюймов короче другой. Чтобы исправить этот недостаток, он по предписанию врача стал прикреплять к башмаку огромную деревянную подошву. Ходил он ровно, не хромал, но шаги его издавали странные звуки «клик-клак, клик-клак» от чередования кожи и дерева на каменном полу. Любое его передвижение сопровождалось стуком этих чудных кастаньет.
Просторная кухня с огромным камином и расставленными по углам резными скамьями с подлокотниками, спинками и ящиками под сиденьями указывала на то, что ферме этой уже много лет. Одна сторона комнаты была заставлена упакованными ящиками и перевязанными коробками. Мебели было не много, да и та самая простая, но на столе со сбитыми крест-накрест опорами, который стоял посередине комнаты, для меня уже был накрыт ужин: холодное мясо, хлеб и кружка пива. За столом прислуживал старый слуга, такой же кокни{362}, как и его хозяин. Дядя, усевшись в углу, стал расспрашивать меня о моей матери и обо мне самом, а когда с ужином было покончено, он попросил Еноха расчехлить мое ружье. Я заметил, что у окна стояли прислоненные к стене два других ружья, старых и ржавых.
– Окно меня беспокоит, – произнес дядя глубоким, зычным басом, неожиданным для такого маленького упитанного человека. – Дверь-то выдержит все, кроме динамита, но окно – это просто ужас. Эй, эй! – вдруг завопил он. – Не выходи на свет! И пригибайся, когда мимо окна проходишь.
– Чтобы меня не увидели? – спросил я.
– Чтобы тебя не подстрелили, мальчик мой. Об этом я и говорю. Ну, иди сюда, садись рядом, я тебе все расскажу. Я же вижу, ты – парень что надо, таким доверять можно.
Это была явная лесть, неуклюжая и неумелая, видно было, что ему очень хотелось расположить меня к себе. Когда я сел рядом с ним, он достал из кармана сложенный лист бумаги и развернул его. Это оказалась страница «Вестерн морнинг ньюс»{363} десятидневной давности. В заметке, на которую он указал длинным черным ногтем, говорилось об освобождении из Дартмурской тюрьмы каторжника по имени Элиас, которому сократили срок, после того как он спас одного из охранников, на которого в каменоломнях напали заключенные. Весь рассказ занимал всего несколько строк.
– И кто это такой? – спросил я.
Дядя задрал покалеченную ногу.
– Это мне на память о нем осталось! – сказал он. – За это он и сидел за решеткой. А теперь вот вышел и снова очень хочет со мной встретиться.
– Но зачем вы ему?
– Затем, что он хочет меня убить. Затем, что этот дьявол не успокоится, пока не поквитается со мной. Вот так-то, племянничек! Видишь, у меня от тебя секретов нет. Он думает, что я его обманул. Ладно, я не спорю, пусть будет считаться, что это я его обманул, но теперь он со своими дружками охотится на меня.
– А кто его дружки?
Бас дядюшки неожиданно превратился в испуганный шепот.
– Моряки! – выдохнул он. – Я, когда увидел эту газетенку, понял, что рано или поздно они явятся. А два дня назад я выглянул вот в это окно и вижу, стоят трое и смотрят на дом. Тогда-то я и написал твой матери. Они выследили меня и теперь ждут его.
– Так что же вы не пошлете за полицией?
Дядя опустил глаза.
– Полиция тут не поможет, – сказал он. – А ты можешь.
– Что же я могу сделать?
– Вот слушай. Я собираюсь уехать отсюда. Для этого все эти коробки и ящики. Скоро все будет запаковано. В Лидсе у меня есть друзья, и там я буду в большей безопасности. Слышишь, не в безопасности, а в большей безопасности. Еду я завтра вечером, и, если ты останешься со мной до того времени, ты не пожалеешь, что потратил время на своего дядюшку. Кроме нас с Енохом, заниматься сборами некому, но до завтрашнего вечера мы управимся, даю слово. К этому времени мне обещали прислать телегу, на ней мы все вместе – ты, я, Енох и юный Вильям – поедем вместе с вещами до вокзала в Конглтоне. Ты на холмах никого из них не встречал?
– Встречал, – сказал я. – Нас какой-то моряк остановил.
– Эх, так я и знал, они уже следят за нами. Поэтому-то я и просил тебя выйти не на той остановке и ехать к Перселлу, а не сюда. Мы окружены. Вот так-то!
– Там был еще один, – добавил я. – Мужчина с трубкой.
– Как он выглядел?
– Худое лицо, веснушки, фуражка с…
Дядя хрипло вскрикнул.
– Это он! Он! Значит, он уже здесь! Боже, спаси меня грешного!
Он в отчаянии забегал по комнате, стуча деревянной подошвой. Было что-то в этой огромной лысой голове детское, трогательное, и тогда я впервые ощутил жалость к этому человеку.
– Ну что вы, дядя, – попытался успокоить его я, – вы же в цивилизованной стране живете. Есть закон, который призовет этих господ к порядку. Давайте я завтра утром съезжу в местный полицейский участок, и скоро все уладится.
Но он только покачал головой.
– Он слишком хитер и жесток, – промолвил он. – После того как он мне ребра пересчитал, я вздохнуть не могу, чтобы не вспомнить о нем. На этот раз он меня точно убьет. Остается одно: бросить все, что мы еще не успели запаковать, и ехать завтра с самого утра. Господь всемогущий, что это?
Страшной силы удар в дверь потряс весь дом. За ним последовал еще один и еще. Казалось, кто-то бьет по двери железным кулаком. Дядя бессильно рухнул на стул, а я схватил ружье и бросился к двери.
– Кто там? – крикнул я.
Ответа не последовало.
Тогда я открыл маленькое окошко и выглянул на улицу.
Никого.
И тут я заметил, что в одной из щелей двери торчит длинная бумажка. Я поднес ее к свету. Неровным но уверенным почерком на ней было написано: «Положи их на порог и спасешь свою шкуру».
– Чего они хотят? – спросил я, прочитав записку вслух.
– То, чего никогда не получат! Никогда! Клянусь Богом! – вскричал он, меняясь в лице. Похоже, к нему снова возвращалось самообладание. – Енох! Енох!
Тотчас на зов явился старый слуга.
– Енох, я всю жизнь был тебе хорошим хозяином. Теперь твоя очередь доказать преданность. Ты согласен пойти на риск ради меня?
Надо сказать, мое мнение о дяде значительно улучшилось, когда я увидел, с какой готовностью слуга согласился. Может быть, он и обидел в жизни кого-то, но этот старик, похоже, искренне любил его.
– Надевай плащ, шляпу и выходи через задний двор. Тропинку через болота к ферме Перселла ты знаешь. Скажешь, что телега нужна мне завтра утром, как можно раньше, и пусть Перселл захватит с собой пастуха. Если будем ждать дольше, наша песенка спета. Как можно раньше, Енох! Я заплачу десять фунтов за работу. Смотри, не снимай черный плащ и иди очень медленно, так они тебя не заметят. До твоего возвращения мы продержимся.
Отважиться выйти из дома в глухую ночь, таящую в себе неведомую опасность, мог только очень храбрый человек, но старик и глазом не моргнул, словно это было самое обычное поручение. Он мигом снял с крючка у двери длинный черный плащ и мягкую шляпу, и мы все вместе направились к черному ходу. Там, потушив маленькую лампу у двери, мы бесшумно отодвинули засовы, выпустили слугу и снова заперли дверь. Выглянув в небольшое окно в коридоре, я успел заметить, как его черное одеяние слилось с ночной мглой.
– Еще несколько часов и начнет светать, племянник, – сказал дядя, проверив все засовы и щеколды. – Ты не пожалеешь, что согласился помочь мне. Если останемся живы, у тебя начнется новая жизнь. Не бросишь меня до утра, и я обещаю, что не брошу тебя, пока буду жив. Телега будет здесь в пять. Все, что еще не упаковано, мы можем бросить. Нам останется только погрузиться и успеть в Конглтон на первый поезд.
– А они нас пропустят?
– Днем они не осмелятся задерживать нас. Нас будет шестеро, если все приедут, и у нас три ружья, так что пробьемся. У них-то ведь наверняка пара пистолетов, не больше. Откуда у простых моряков ружьям взяться-то? Если продержимся пару часов, мы спасены. Енох сейчас уже, наверное, на полпути к Перселлу.
– Так что все-таки нужно этим морякам? – снова спросил я. – Вы сами сказали, что обманули их.
Он упрямо поджал пухлые губы.
– Поменьше вопросов, племянничек, и делай, что тебе говорят, – сказал он. – Енох обратно не пойдет. Он задержится там и вернется с телегой. Тише, что это?
Из темноты донесся далекий крик, потом еще один, короткий и пронзительный, как клик чайки.
– Это Енох! – взволнованно произнес дядя, схватив меня за руку. – Они убивают бедного старика!
Еще один вопль, на этот раз намного ближе. Я услышал быстрый топот и полный отчаяния голос, зовущий на помощь.
– Они гонятся за ним! – закричал дядя и бросился к парадному входу. Он схватил фонарь и посветил им через окошко в двери. Желтый луч выхватил из темноты человека, который со всех ног бежал к дому, низко опустив голову. За его спиной развевался черный плащ. За ним виднелись темные фигуры преследователей.
– Засов! Засов! – Дядя, задыхаясь от волнения, рванул засов, я повернул ключ, и мы распахнули дверь, чтобы впустить бегущего. В следующий миг он ворвался в дом, но тут же остановился и, огласив прихожую долгим торжествующим криком, развернулся.
– Сюда, парни! Заходи! Все внутрь! Живее!
Все было проделано настолько быстро и четко, что мы поняли: на нас напали лишь тогда, когда в прихожей уже было полно моряков. Один из них схватил меня, я вырвался и бросился за ружьем, но оно с грохотом упало на каменный пол и в следующий миг двое моряков уже снова держали меня за руки. Действовали они умело, и, как я ни выкручивался, мне в два счета связали руки и оттащили в угол, целого и невредимого, но с ощущением горькой обиды оттого, что защита наша была преодолена таким коварным способом, а сопротивление сломлено с такой легкостью. Мне они даже не стали связывать ноги, но дядю толкнули на стул, а ружья забрали. Он сидел, бледный как мел, и его упитанное тело и кудрявые волосы выглядели до смешного нелепо рядом с дикими фигурами, которые обступили его со всех сторон.
Их было шестеро, все моряки. В одном из них я узнал того человека с серьгами, которого вечером видел на дороге. Все они были дюжими, загорелыми молодцами с пышными бакенбардами. Был там и тот веснушчатый, с которым мы с Вильямом чуть не столкнулись ночью на тропинке. Он стоял, опершись о стол. На нем все еще был большой черный плащ, в котором ушел несчастный Енох. Это был человек другой породы, совсем не похожий на остальных: коварный, беспощадный, опасный, с хитрым внимательными глазами, которыми он сейчас осматривал дядю. Неожиданно он повернулся ко мне. Я никогда не думал, что одного взгляда может быть достаточно, чтобы заставить тебя ощутить безотчетный страх.
– Ты кто такой? – спросил он. – Говори или мы сами тебе язык развяжем.
– Я племянник мистера Стивена Мейпла, приехал его навестить.
– Вот как! Ну что ж, надеюсь, ты приятно проведешь время со своим дядюшкой. Поторапливайтесь, ребята, нам до утра нужно быть на борту. Что сделаем со старым псом?
– Подвесить его, как у янки принято, и всыпать шесть дюжин, – предложил один из моряков.
– Ты слышишь, чертов ворюга? Мы из тебя дух вышибем, если не вернешь то, что украл. Где они? Я знаю, что ты всегда их при себе держишь.
Дядя поджал губы и покачал головой с лицом, на котором боролись страх и ослиное упрямство.
– Ах, не скажешь! Ну что ж, посмотрим. Готовь его, Джим!
Один из моряков подскочил к дяде и стянул с него куртку и рубашку через голову. Складки жира на грузном белом теле дяди колыхались и подрагивали от холода и страха.
– Тащите его к тем крюкам.
На стене был ряд крючьев, на которых когда-то вывешивали копченое мясо. К двум из них моряки привязали дядю за руки платками. Один из моряков снял с себя кожаный ремень.
– Давай пряжкой, Джим, – приказал капитан. – Так он быстрее заговорит.
– Трусы! – закричал я. – Избивать старого человека!
– Молодой у нас второй на очереди, – сказал он, бросив злобный взгляд в мой угол. – Давай, Джим, спусти с него шкуру.
– Дай ему еще один шанс! – выкрикнул тут один из моряков.
– Да, да, – поддержала пара хриплых голосов. – Дай этому салаге еще один шанс.
– Что за телячьи нежности, так вы ничего не получите, – отрезал капитан. – Или одно, или другое! Нужно выбить из него правду, или вам придется навсегда забыть о том, что вы же сами добывали с таким трудом, что превратит вас в джентльменов до конца ваших дней… Всех вас! Другого пути нет. Так что вы выбираете?
– Всыпать ему! – свирепо загорланили они.