Истории, рассказанные у камина (сборник) Дойл Артур

IV

Призрак рва

Если кому-то не хватает ярких впечатлений от жизни, ищите их в спиритуализме. Я сам был свидетелем таких вещей, до которых бы не додумался, если бы даже дал полную свободу своему воображению.

В прессе иногда появляются имена доктора Виклэнда и его жены, миссис Виклэнд, живущих в Лос-Анджелесе. Доктор изучает психические феномены, веря (и в этом я с ним согласен) в то, что большая часть маний и преступлений объясняется навязчивыми идеями, и что, прежде чем заниматься этой проблемой, первым делом необходимо признать этот факт.

Миссис Виклэнд – медиум, очень чувствительный к присутствию духов, и всегда готова бесстрашно отдать себя их воле, если считает, что это может послужить доброй цели. На мой взгляд, она является одной из самых героических женщин нашего мира. С этой доброй, спокойной престарелой парой я однажды и отправился посмотреть, как живут люди в суссекской{97} глубинке.

Я отвез их к старой, окруженной рвом ферме под названием Грумбридж, которую в своем «Дневнике» упоминает Ивлин{98}. Когда мы рассматривали кирпичные, покрытые лишайником стены, дверь, выходящая на глубокий ров, приоткрылась, и из нее выглянула женщина. Потом дверь закрылась, мы двинулись дальше, и это происшествие вылетело у меня из головы.

Когда мы проходили через луг, по тропинке, которая должна была вывести нас к главной дороге, миссис Виклэнд то и дело оборачивалась. Потом она сказала:

– За нами идет какой-то странный старик.

– Как он выглядит?

– Очень старый, горбатый, шея вытянута вперед. Он с землей связан.

– Во что он одет?

– Штаны до колен, полосатый жилет и какой-то очень короткий пиджак.

– Откуда он появился?

– Вышел из той двери, что открывалась.

– Как же он перебрался через ров?

– Не знаю. Я не знаю, что ему нужно, но он не отстает от нас.

В деревне я пригласил своих гостей зайти в местный постоялый двор «Корона» выпить чаю. Миссис Виклэнд все время смотрела на стоящее в углу рядом с ней кресло.

– Он там.

Когда мы вышли, миссис Виклэнд рассмеялась.

– Мне вовсе не хотелось той второй чашки чая, и я была не настолько голодна, чтобы съесть два кусочка хлеба, но, если бы я их не взяла, тогда их взял бы он.

Мы (Виклэнды, моя жена и я) приехали домой, сели на веранде в окружении роз и стали о чем-то разговаривать, когда ясновидящая неожиданно вздрогнула.

– Он здесь.

И в этот миг случилась удивительная вещь. Прямо на наших глазах она превратилась в мрачного угрюмого старика с горбатой спиной и обвислыми старческими губами. Лицо ее сделалось совершенно неузнаваемым. Она закашляла и что-то залепетала, пытаясь высказать какие-то мысли того, кто вселился в нее.

Доктор Виклэнд привычным движением помассировал ей горло.

– Тише, тише, друг мой, не спешите.

Новый член нашей компании недовольно потряс головой.

– Оставьте меня в покое. Что это вы ко мне руки суете? – прохрипел он.

Последовавший разговор я приведу без своих комментариев. Мы задавали вопросы по очереди. Время от времени беседа прерывалась скоротечными приступами удушья и кашлем.

– Вы кто?

– Из Грумбриджа я. Как меня зовут? Что-то не могу припомнить. А, вот, вот, вспомнил! Дэвид. И Флетчер. Да-да, именно так, Дэвид Флетчер. Да, я там работал. Лошади. Точно, я за лошадьми присматривал. Какой сейчас год? Не знаю. Что-то у меня мысли путаются. Наверное, 1808 или 1809? Что-что вы говорите? 1927? Да, ну и дела.

Как же мертвый?! Я ж вот с вами тут разговариваю, как я могу быть мертвым-то? Ежели б я умер, то был бы рядом с Богом. (Неожиданно вздрагивает.) Посмотреть на свою руку? О, да на ней кольца! Надо же, похожи на кольца супруги моей. Нет, я не знаю, как они здесь очутились.

Я много чего не понимаю. Я не знаю, что это за люди, которые живут в доме. Их туда никто не звал. Я и остальные вместе пытаемся заставить их уйти. («Другие, – пояснил доктор Виклэнд, – это, вероятно, остальные духи, обитающие в старом доме».)

Да, хозяин был добрым человеком, да только умер он, а потом него пришли другие. Дом продали. После этого к нам хорошо уже не относились. Но что я мог поделать? Нет, уйти я не мог. Куда мне с таким горбом на спине! Я, можно сказать, прирос к этому дому. Но от работы не отлынивал.

Что я натворил? Да я и сам не понимаю. Я всегда сплю в одном и том же старом углу. Уже очень, очень давно.

– А скажите нам, Дэвид, вы не помните, чтобы сильно болели?

– Я болел? Нет, я никогда не болел. Но я могу вам сказать, что случилось. Он толкнул меня в воду.

– В ров?

– Ну да, в воду.

– Кто это сделал?

– Сэм. (Долгий приступ кашля.) Но я вцепился в него что есть силы, так что в воду мы полетели вместе. (Доктор Виклэнд заметил, что этот человек, должно быть, тогда и погиб.)

– А среди мертвых был кто-нибудь, кто любил вас? Может быть, ваша мать?

– Да, родительница моя умерла. Никто меня никогда не любил, кроме матери. Никто, только она. А кто бы мог меня любить, я же урод. Все только смеялись. (Тут он громко зарыдал.) Мне сказали, что ни одна женщина на меня не посмотрит из-за горба моего.

– Не падайте духом, Дэвид, скоро мы спину вашу выпрямим. А почему вы пошли за нами?

– Не знаю, наверное, мне велели. Потом я поел хлеба и выпил чаю. Уж и не помню, когда в последний раз чай пил. Я бы еще выпил. Мне всегда есть хочется. Но что это была за повозка? Должно быть, сам сатана на такой ездит. Я-то в нее сел, но она поехала так быстро, что я соскочить с нее побоялся. (Это о моем автомобиле.)

– И хорошо, что не соскочили, потому что мы собираемся помочь вам, Дэвид. Во-первых, вы должны понять, что мертвы. Вы утонули, когда упали в ров.

– Господь с вами, что за странная идея!

– А теперь поймите вот что. (Доктор Виклэнд говорит это мягким, спокойным и уверенным голосом.) При помощи силы мысли вы можете добиться всего, что угодно, но для этого должны знать, как ею пользоваться. Ваш горб. Избавьтесь от него. Избавьтесь от него, я вам говорю. У вас спина такая же прямая, как у меня. (Скрюченная фигура начала выпрямляться, пока спина ее не сделалась совершенно ровной. Неожиданно старик протянул руки.)

– Мама, мама! (Лицо его как будто сделалось моложе, осмысленнее, глаза взволнованно заблестели.) Я вижу ее, это мать, но она намного моложе, чем я ее помню.

– Теперь она о вас позаботится. Высшие силы привели сюда вас не случайно, но затем, чтобы спасти вас. Вы хотите вернуться в старый дом?

– Нет, нет. Я хочу быть с матерью. Я уж и не знаю, как благодарить вас… (Далее следует поток неразборчивых и горячих благодарностей.)

Вот так задержавшийся на земле дольше срока конюх наконец встретился со своей матерью на моей увитой розами веранде. Разве я не говорил, что спириту, для которого этот случай – один из сотен, приходится сталкиваться с вещами намного более странными, чем может измыслить воображение.

Сказка ли все это? Как объяснить превращение медиума? Каким образом она смогла так описать одежду конюха? А как насчет тех случаев, когда Виклэнды имеют дело с действительно существующими людьми и местами?

Это не сказка. Это новая область знаний, которую человечеству необходимо исследовать и покорить.

V

Закон привидений

Можно с уверенностью говорить о том, что в течение ближайших нескольких столетий человечеству предстоит активно разрабатывать законы, которые должны регулировать отношения с миром психического, и, к счастью, это та область исследований, в которой тем, кто занят этим, предоставлена уникальная возможность с тем же, а может быть, даже и большим успехом делать это по ту сторону завесы. Уже сегодня есть работа для сотен исследователей. Бесчисленные свидетельства, имеющие самые разные формы и разбросанные по газетам, журналам, отчетам научных обществ, фамильным преданиям etc., напоминают огромные массы руды, которая была извлечена из недр земли, но все еще дожидается того часа, когда драгоценные самородки будут отделены от шлака. Все их нужно исследовать, классифицировать, рассмотреть в свете наших постоянно расширяющихся психических знаний, должна быть предпринята попытка выработать основные принципы, лежащие в основе этого скопления малоизученных фактов, чтобы наконец мы смогли чувствовать себя уверенно, имея возможность опираться на какие-то элементарные законы. Первым шагом для нас должен стать отбор подлинных случаев – это необходимо для того, чтобы выводы наши не основывались на ошибочных предпосылках. Далее нам необходимо сопоставить эти случаи и понять, какими общими характерными чертами они обладают, непредвзято, не делая исключений и следуя за фактами туда, куда бы они ни привели нас. Это, конечно же, обычный научный принцип, но, к сожалению, он не соблюдается большинством ученых, которые подступаются к этой новой для себя теме, не вписывающейся в их устоявшееся представление о мире. Давайте же попробуем отыскать в этом море интереснейших проблем черепки и осколки, из которых однажды сложится величественная мозаика, и посмотрим, не попадется ли нам под руку два-три кусочка, которые соединятся и позволят нам представить себе, как выглядит общая картина, какой бы фантастической она ни была. Начну я с того, что расскажу о трех случаях, в подлинности которых нет повода сомневаться, после чего мы попытаемся определить существующую между ними связь.

За всеми подробностями относительно первого случая я отсылаю читателя к «Вест-Индским рассказам» Элджернона Аспиналла{99}, с указанием, что слово «рассказы» здесь обозначает не вымысел и что приведенные в книге факты совершенно достоверны, как подтверждают многочисленные ссылки. Факты эти касаются удивительных событий, связанных со склепом церкви Христа, расположенной поблизости деревушки Оистин на южном берегу Барбадоса{100}. В те далекие дни рабства, когда на роме и сахаре было заработано немало огромных состояний, в Вест-Индии дела делались с размахом, и этот церковный склеп был хорошим тому подтверждением. Построен он был из громадных коралловых блоков, скрепленных цементом и частично врытых в землю, поскольку кладбище располагалось на открытом склоне холма, а в этих широтах нередко бушуют сильнейшие шторма. Вход в склеп закрывала большая мраморная плита. Внутренние размеры склепа составляли двенадцать футов в длину и шесть с половиной футов в ширину. Кладка была такой массивной, а место это таким отдаленным, что казалось, будто тот, кто лежит в склепе, защищен так же надежно, как царь Египта в глубине своей пирамиды. Чтобы проникнуть внутрь такого прочного сооружения, понадобились бы усилия бригады опытных рабочих. Однако те, кто возвел этот склеп, не догадывались, что весь остров долгое время будет не знать покоя от того, что окажется доказательством ненадежности их конструкции.

В июле 1807 года здесь была похоронена некая миссис Годдар. В феврале 1808 года, когда рядом с ней в свинцовом ящике положили девочку по имени Мэри Чейз, гроб ее был нетронутым. Четыре года склеп оставался закрытым, но в июле 1812 года его вскрыли, чтобы похоронить в нем мисс Доркас Чейз. Рабочие, отодвигавшие мраморную плиту на входе, пришли в ужас, увидев, что детский гробик стоит в углу, прислоненный к стенке. Было решено, что это возмутительная и бессмысленная выходка какого-нибудь не ведающего ничего святого шутника, поэтому после того внутри навели порядок, мраморную плиту вернули на место, чтобы опять отодвинуть в следующем месяце, когда к семейной группе, покоящейся внутри склепа, присоединился мистер Чейз. В течение месяца, похоже, никаких происшествий не наблюдалось.

В сентябре 1816 года, спустя четыре года, склеп опять открыли, и снова для того, чтобы поместить в него тело ребенка, Сэмюеля Арнса. И вновь оказалось, что в нем царит полный беспорядок: гробы были сдвинуты с мест и стояли один на другом. Дело начало приобретать скандальный оборот, по деревне поползли слухи. Белая часть населения приписывала происшествие вандализму, цветная – вмешательству духов. В очередной раз склеп закрыли и вновь открыли через два месяца, чтобы принять Сэмюеля Брюстера. Толпы людей сопровождали гроб и собрались вокруг склепа, когда намечалось отодвинуть мраморную плиту. За этот короткий промежуток времени порядок внутри усыпальницы вновь оказался нарушенным. Гробы были в ужасном состоянии: деревянный гроб миссис Годдард разломан, правда, это могло быть результатом естественного разрушения; свинцовые гробы раздвинуты по углам. Их вновь бережно установили на свои места, деревянный гроб обвязали веревкой, вход закрыли плитой.

Спустя три года, 7 июля 1819 года, в склепе должны были похоронить мисс Кларк. Предстоящее событие вызвало такое волнение, что на церемонию прибыл губернатор острова, лорд Комбермер в сопровождении доверенных лиц и помощников. Страхи оправдались. Деревянный гроб оставался не тронутым, но остальные были беспорядочно раздвинуты. Лорда Комбермера это настолько заинтересовало, что он приказал обыскать и проверить всю конструкцию, но ни тайных ходов, ни подкопов не оказалось. Причины повторяющегося беспорядка так и остались загадкой. Гробы вернули на место, а пол в склепе тщательно посыпали песком, чтобы на нем могли отпечататься следы. Дверь зацементировали. Это делалось и раньше, но на этот раз губернатор опечатал вход личной печатью. Таким образом британское правительство официально попало в списки борющихся с силами тьмы.

Впрочем, как это ни унизительно, ни губернатор, ни великая империя, которую он представлял, похоже, ничуть не смутили силы тьмы. В апреле следующего, 1820 года было принято решение, не дожидаясь очередного погребения, произвести официальный осмотр гробницы. Лорд Комбермер с многочисленной свитой и в сопровождении сильных союзных сил в лице приходского священника преподобного Т. Ордерсона вновь посетил склеп. Печать оставалась целой, следов взлома на цементе также не обнаружили.

После этого цемент разломали, но мраморную плиту удалось отодвинуть только неимоверными усилиями десяти негров. Когда вход открылся, к ужасу и удивлению всей компании, выяснилось, что сложность вскрытия склепа объяснялась тем, что один из находившихся внутри свинцовых гробов, столь тяжелый, что несколько мужчин лишь с трудом сдвигали его с места, был перевернут вверх ногами и прижат к плите, закрывающей вход. Внутри царил полный беспорядок, но никаких следов на покрывавшем пол песке не было. Всех так напугала последняя проверка, что тела решили извлечь и похоронить в другом месте. С тех пор этот склеп на склоне одинокого, обращенного к Атлантике холма пустует и, скорее всего, будет пустовать еще много веков, оставаясь прибежищем змей и сороконожек.

Как объяснить подобную историю? Правдивость фактов не вызывает сомнения. Есть ли в этом деле какие-то особенности, которые можно было бы рассмотреть с психической точки зрения в надежде выявить в них какие-то зачатки закономерности? Во-первых, понятно, что недовольство неведомых сил вызывали свинцовые гробы. Пока там помещался только деревянный гроб, с ним ничего необычного не происходило. Разрушение его было, скорее всего, естественным, и, после того как перевязали, его больше не потревожили. Если у него и появились какие-нибудь новые повреждения, то из-за веса массивных свинцовых гробов, которые перемещались вокруг него. Это один возможный пункт. Второй, и более важный, пункт – это то, что, как указывают все психические феномены, мертвые не обладают собственной силой, ее источником всегда служат эманации живых, которые мы называем животным магнетизмом{101} или как-то иначе. Этот склеп с совершенно непроницаемыми для воздуха стенами был идеальным местом для сохранения этих сил. Его можно сравнить с увеличенным до огромных размеров кабинетом медиума, который специально приспосабливается для таких целей. Если обшитые тканью стены кабинета могут удерживать эти эманации и конденсировать их, прочные стены склепа должны справляться с этим намного лучше. Чтобы внести тяжелый свинцовый гроб внутрь сооружения, туда, должно быть, набилось много разгоряченных от работы негров, и, когда сразу после этого дверь склепа была герметически запечатана, испарения от их тел оказались запертыми внутри, послужив, возможно, источником той материальной силы, которая необходима для произведения материального воздействия. Эти два пункта следует запомнить, прежде чем мы попытаемся найти другие сходные примеры.

И далеко искать не надо, поскольку еще один подобный пример приводится в той же самой книге с отсылкой к «Еуропиен мэгэзин» за сентябрь 1815 года, где его описание озаглавлено «Загадочный склеп в суффолкском{102} Стэнтоне». В этой статье говорится, что при вскрытии усыпальницы, простоявшей затворенной несколько лет, к великому изумлению многочисленных присутствовавших, обнаружилось, что несколько свинцовых и деревянных гробов, установленных на постаментах, были передвинуты. Гробы вернули на место, но через какое-то время, когда умер другой член семьи, история повторилась. Еще через два года, кроме того, что гробы опять покинули свои места, один из них, свинцовый, до того тяжелый, что его с трудом могли поднять восемь человек, был обнаружен стоящим на четвертой ступени лестницы, ведущей в усыпальницу.

К сожалению, этим информация исчерпывается. Как видно, история эта почти точно совпадает с Вест-Индским случаем, только описана она не так детально и содержит меньше доказательств. Я обратился к нынешнему главе тамошнего прихода, но он не смог ничего добавить. Указание на то, что феномен этот повторился дважды и упоминание такого конкретного факта, как то, что гроб стоял именно на четвертой ступени, выводит эту историю из разряда темных слухов и указывает на то, что она основана на действительных фактах.

Впрочем, следующий случай описан полнее и подробнее. Произошел он в Балтике, в ливонском{103} городке Аренсбург. И хоть место действия достаточно отдаленно от нас, мы имеем очень точные свидетельские показания.

В городке есть большое кладбище, усеянное маленькими частными часовенками, под каждой из которых находится фамильный склеп. Лучшая из них принадлежала семье Баксуден, и стояла она скраю, у дороги. В ее конструкции имелось несколько столбов, к которым фермеры привязывали лошадей, пока ходили в город по делам. Первые признаки того, что с этой часовней что-то не так, начали проявляться в поведении этих животных. Они вели себя так, словно ощущали необъяснимый страх, что замечали все, кто проходил мимо. Лошади покрывались потом, дрожали всем телом, и было даже три случая, когда животные умирали от сильнейшего волнения. Кроме того, то ли из часовни, то ли из склепа под ней начали доноситься громкие, но неясные звуки. Эти знамения начали происходить в начале лета 1884 года.

В июле умер один из членов семьи Баксуденов. Лошади, которые везли катафалк, на подъезде к фамильной часовне начали проявлять те же признаки испуга. Во время службы в часовне были слышны глухие стоны, хотя нет точной уверенности в том, что присутствовавшим они не послышались, поскольку люди уже были предрасположены к тревоге. Однако не вызывает сомнения тот факт, что спустившиеся затем в склеп увидели, что гробы, которые до этого стояли рядами, беспорядочной кучей лежали на деревянном полу. Гробы были тяжелые, прочные, из массивного дуба. Это могли сделать какие-то враги семейства, но двери в склеп оставались запертыми, а замки нетронутыми. Впрочем, всегда существовала возможность того, что злоумышленники воспользовались отмычками, поэтому гробы вернули на место и склеп опять надежно закрыли.

Поскольку волнение лошадей и общая тревога горожан не прекращались, окружной глава барон де Гульденштуббе решил провести официальное расследование этого дела. Таким образом, российское правительство оказалось вовлечено в разбирательство такого же рода, что и то дело, которое закончилось ничем на Барбадосе. В сопровождении двух членов своей семьи он провел предварительный осмотр склепа и, обнаружив, что гробы опять находятся в беспорядке, сформировал следственный комитет, в который вошли, кроме него самого, местный епископ, бургомистр, врач по имени Люс и четверо представителей городской общественности.

Войдя в склеп, они еще раз убедились, что там поработали враги: гробы опять оказались не на месте. Лишь три гроба, бабушки-праведницы и двух маленьких детей, остались непотревоженными. Заподозрили, правда, попытку ограбления, тем более что в соседний склеп когда-то уже проникали грабители, снявшие золотую отделку с гробов, но в данном случае ничего не пропало, да и следов взлома не обнаружили. Комитет провел очень тщательное расследование, вскрыли даже несколько гробов, чтобы проверить, на месте ли кольца и другие украшения, захороненные вместе с их владельцами. Выяснилось, что ничего не пропало. Тогда пригласили рабочих, которые проверили стены и пол, но никаких тайных ходов не нашли.

Все опять закрыли, и комитет удалился с пустыми руками, оставив на двери тяжелые печати. Прежде чем склеп закрыли, деревянный пол и ведущую вниз лестницу посыпали пеплом. То же сделали и в часовне, рядом с которой даже поставили стражу на трое суток. Нужно признать, что в Аренсбурге к этому делу подошли очень серьезно. В конце этого срока комитет в полном составе вернулся к фамильной часовне, и все население небольшого города собралось вокруг кладбища, в волнении ожидая услышать результаты проверки.

Печати взломаны не были, дверь, судя по всему, не открывалась, но внутри склепа как всегда царил хаос. На пепле не оказалось ни единого отпечатка, то есть внутрь никто не входил, и все же там поработала какая-то мощная сила. Тайная сила, которая после предыдущего визита комитета не то что не ослабела, но даже, наоборот, окрепла, привела все в еще больший беспорядок. Все гробы, кроме тех трех, не тронутых в прошлый раз, были словно разбросаны по сторонам. Один из самых тяжелых поставили вверх ногами, так что мертвое тело внутри стояло на голове. Еще у одного была сорвана крышка, и правая рука того, кто находился внутри (это был мужчина, покончивший с собой), торчала наружу и указывала на потолок. Зрелище, представшее комитету, было просто ужасным. Все это было подробно описано в отчете, который все еще можно найти в архиве острова Эзель{104} вместе с именами свидетелей. Зафиксировано также, что увиденное произвело на доктора Люса – человека научного склада ума и придерживавшегося вольтерьянских взглядов на религию{105} – такое впечатление, что он полностью поменял свое мировоззрение и, поддавшись тому воздействию, которое оказывает любое, даже самое неприятное, столкновение с потусторонним миром, стал яростным противником материализма.

Эта мрачная история закончилась тем, что гробы извлекли из склепа и похоронили в земле, после чего в маленьком ливонском городке, похоже, воцарилось полнейшее спокойствие. Не только никакие загадочные проявления не тревожили больше горожан, но даже лошади перестали испытывать страх рядом со злополучной часовней. Ничто больше не напоминало о тех событиях, остались только воспоминания, но воспоминаниям этим не суждено умереть, поскольку зафиксированные факты не подлежат сомнению. Кроме того, что существует официальный отчет об этом происшествии, мистер Дейл Оуэн, бывший американский посланник в Неаполе и очень умный человек, встречался с мисс де Гульденштуббе и ее братом в 1859 году и выслушал их воспоминания об этом деле. Из его работы я и почерпнул детали.

Конечно же, можно привести еще немало подобных примеров, но подлинность этих трех, по крайней мере, не вызывает сомнения, к тому же они являются показательными. Если в трех разных местах находят останки какого-нибудь неизвестного раньше животного, первый вывод, к которому приходят ученые, заключается в том, что такое животное действительно существовало, и, следовательно, его необходимо включить в список земных обитателей. Следующий шаг – нужно сравнить останки и попытаться выяснить, как это вновь открытое существо выглядело. Точно так же можно сказать, что три приведенных выше случая являются достаточным доказательством факта существования необычного феномена, который включает в себя осквернение могил. Феномена, который, каким бы жутким ни казался, тем не менее, полностью опровергает тот материалистический взгляд на жизнь, который до сих пор столь популярен. Однако, сравнивая эти примеры с целью обнаружения неких общих характеристик и закономерностей, исследователь психического в лучшем случае сможет только указать на несколько интересных особенностей.

Выше уже говорилось, что один человек или группа людей в ограниченном пространстве, которое потом плотно закрывается, может оставить после себя невидимый след, который, тем не менее, достаточен для того, чтобы послужить основой для материального проявления потусторонних сил. Все передвижения твердых предметов, происходящие в присутствии медиума, объясняются именно этим. Возможно, что в ограниченном пространстве сила этого явления возрастает. В случае с шеритонским погребом, который пару лет назад привлек к себе общественное внимание, в небольшом пространстве под землей работали мужчина и мальчик. Кто-то из них обладал медиумической силой (другими словами, был достаточно мощным источником этой эманации), что и привело к такому же результату, хотя и проявившемуся с меньшей силой, когда они оба покинули подземное помещение на обед, в чем и имел возможность убедиться мистер Жак, владелец собственности. Предположим, что в каждом из этих трех склепов произошла концентрация этой загадочной, но бесспорно существующей силы, которую оставили после себя те, кто заносил гробы, и, возможно, усилили всевозможные проверочные комиссии, которые были бы сильно удивлены, если бы им сказали, что они сами, по всей вероятности, способствовали проявлению этого феномена. Я считаю, что именно в этом следует видеть строительный материал той физической базы, без которой невозможна любая спиритическая манифестация, ибо никогда не лишним будет повторить, что духи не являются всесильными и безответственными силами и подчиняются законам, не менее строгим, чем наши собственные. Один из этих законов заключается в том, что для любой спиритической манифестации требуется физическая основа. Возможно, в будущем мы выясним, что эта основа не обязательно должна быть человеческого происхождения, поскольку можно допустить существование каких-нибудь тонких химических реакций, которые являются источником этой магнетической силы, точно так же, как соединение цинка с кислотой является источником такого не менее загадочного явления, как электричество. Как бы то ни было, физическая основа необходима. Ни один призрак еще не был независим. Он может существовать без нашей поддержки, но не может материализоваться в различимой для человеческого глаза форме, не получив строительный материал от человека (или, возможно, животного). Это, как мне кажется, один из основных законов новой области знаний.

Существуют некоторые свидетельства – которые можно было бы привести целиком, если бы это не увело нас в сторону от основной темы, – говорящие о том, что, если жизнь обрывается внезапно, до истечения назначенного свыше срока, будь то в результате убийства или самоубийства (о несчастных случаях я говорю с меньшей долей уверенности), остается неизрасходованной некая часть жизненной энергии, которая при благоприятном стечении обстоятельств может проявлять себя в нехарактерной форме. Я признаю, что это всего лишь предположение, но оно зародилось у меня на основании большого количества наблюдений. Эта теория могла бы объяснить или, по крайней мере, пролить свет на те необычные проявления, которые издавна наблюдаются в местах, в которых было совершено насилие или убийство. Если бы можно было представить, что невидимая часть человека делится на высшую, включающую в себя духовное начало, и низшую, которая олицетворяет животные функции и просто неиспользованную жизненную силу, то именно последняя не вырабатывается до конца, если жизнь обрывается неожиданно, и может впоследствии реализоваться в необычных, полуосмысленных проявлениях. Такое деление заметно в снах, когда функции высшего порядка порой приносят с собой воспоминания о чем-то прекрасно-возвышенном и духовном, в то время как функции низшего порядка, лишенные на время рассудительности, юмора и других тонких возвышенных качеств, обретают как бы собственную, неестественную, лишенную логики и чувства пропорции жизнь, которая, тем не менее, до момента пробуждения кажется нам очень реальной. Окончательной ясности в этом вопросе еще нет, но те дни, когда все подобные случаи объявлялись бессмысленными суевериями и попросту игнорировались, уже на исходе. Необходимо выработать некую систему взглядов и точек отсчета, в которые они могут быть вписаны, и тогда понять их будет намного проще.

Нельзя не затронуть и главный вопрос: в чем заключался смысл этих странных явлений? Мы видим, что как минимум в двух случаях из трех дело закончилось перезахоронением мертвых в другом месте. Очевидно, погребение в земле по каким-то причинам было для них предпочтительнее, чем упокоение в стенах склепов. Это однозначно ускоряет процесс разложения тела, если, конечно, это хорошо с точки зрения потустороннего мира. Это предположение кажется надуманным и противоречащим верованиям тех многочисленных цивилизаций, которые практиковали мумифицирование и сохранение телесной оболочки человека, но если цель подобных явлений заключалась не в этом, то нужно признать, что довольно трудно увидеть, к каким другим результатам это привело, если, конечно, не считать очень убедительного доказательства существования невидимых разумов и сил. Если поставленной целью было скорейшее разложение, то свинцовые и дубовые гробы должны были препятствовать этому процессу, который протекал бы значительно быстрее в простых деревянных гробах. Это может послужить вероятным объяснением того, что особо грубому воздействию подверглись гробы из более прочных материалов. Впрочем, возможно, мы лишь теряем время, пытаясь найти рациональное объяснение, поскольку есть достаточно доказательств того, что несерьезное поведение и хулиганство существуют не только на этом свете.

Прежде чем перейти к анализу следующей формы потусторонних проявлений, необходимо сделать еще одно замечание. Уже говорилось, что в основе физических проявлений лежит человеческий организм. Однако не стоит думать, что существует какая-то зависимость между тем малым, что часто отнимается от медиума, и теми огромными физическими результатами, которые достигаются. Не вызывает сомнения, что невидимые силы могут получить огромный заряд от ограниченного объема этого легчайшего материала. В случае, засвидетельствованном и подробно описанном профессором Цёльнером из Лейпцига, деревянное бревно, которое две лошади не могли разорвать пополам, разлетелось в щепки в присутствии Слейда. Один мой друг, присутствовавший при проведении спиритического сеанса у Голигер, был свидетелем того, как стол поднялся в воздух и не опускался, хотя четверо сильных мужчин изо всех сил старались вернуть его на место. Да, действительно, во время сеансов подобного рода вес медиума, мисс Голигер, часто уменьшался на один стоун по шкале, разработанной доктором Кроуфордом, но очевидно, что энергетический выброс со стороны невидимых сил был намного сильнее и появлялся в результате их собственных манипуляций с тем материалом, который предоставил ее организм. Во время некоторых сеансов Д. Д. Хоума энергетические выбросы были настолько сильными, что весь дом сотрясался так, словно рядом с ним проходил товарный состав.

Но вот, наконец, мы добрались до одной из загадок, имеющих непосредственное отношение к тому определению спиритического закона, которое столь желанно. Совершенно очевидно, что существует некий непреложный закон, по которому, несмотря на обладание огромной силой, ни одно привидение для достижения своих личных целей не может ничего разрушить или причинить кому-либо вред. Казалось бы, сломанные гробы противоречат этому утверждению, но это не было целью, а произошло случайно, из-за падения с высоты предметов большого веса. Приведу для подтверждения следующий произошедший в действительности случай.

Один мой близкий друг, католический священник, в чьей правдивости ни на секунду не сомневался никто из тех, кто был с ним знаком, в лечебных целях был отослан на отдых в одинокий дом на берегу моря, который часто использовался другими священниками для той же цели. Кроме старухи экономки и нескольких редких гостей, он не виделся ни с кем. Через несколько дней вынужденного затворничества священник стал слышать в доме странные звуки, которые постепенно достигли такой силы, что, по его описанию, «стало казаться, будто в комнате внизу фыркает и лязгает паровой двигатель». Никаких видимых проявлений не наблюдалось, но звуки повторялись постоянно, и даже двое из его гостей слышали их так же отчетливо, как и мой друг. Сам священник больше других людей открыт для восприятия проявлений психической природы, и той ночью он увидел сон или видение, которое запомнилось ему до того ясно, что он решил принять его за основу дальнейших своих действий. Утром он спустился и спросил у старухи, нет ли в доме неиспользуемого помещения в подвале. Она ответила, что есть. Отправившись туда, он понял, что уже видел во сне эту маленькую пыльную комнатку с паутиной на стенах и кучами старых богословских книг по углам. Он сразу же направился к одной из этих куч, взял книгу, повторяя свои действия во сне, открыл ее, достал из нее исписанный лист бумаги, убедился, что содержание его совпадает с тем, что было ему явлено, и отнес его на кухню, где бросил в камин. Этот листок был черновиком исповеди одного из чересчур педантичных или чересчур усердных бывших жильцов дома, который составил до того подробный список своих неблаговидных дел, что выносить его на общественное рассмотрение было бы нежелательно. Можно предположить, что вскоре после этого он умер и с тех пор очень переживал по поводу того, чтобы эта бумага не попала в чьи-нибудь руки, и таким образом добился того, чтобы она была уничтожена. После этого уже ничто не нарушало спокойствия в том доме.

Эта история подлинная, и ни один честный, но настроенный скептически исследователь не объяснит ее никакими хитроумными измышлениями. Если подсознательное знание моего друга могло подсказать ему, где находилась бумага, оно, конечно же, не могло произвести тот шум, который насторожил его. Все это происшествие нужно изучать как факт, как уже упомянутый выше зоолог изучает шкуру редкого животного. Чтобы сотрясать дом, несчастный призрак, очевидно, мог черпать силу либо от старой экономки, либо, что более вероятно, от молодого и имеющего духовную предрасположенность священника, но при этом, обладая такой энергией, он не мог разрушить хрупкий лист бумаги и был вынужден использовать для этого посредника. Это неоспоримое и важное заключение. Все подлинные рассказы о призраках, которые не могут покинуть наш мир из-за материальных предметов, таких как спрятанные сокровища, потерянные документы и так далее, попадают в эту категорию, и на вопрос «почему они не могут сами навести порядок?» есть только один ответ: «у них нет для этого силы, это противоречит закону».

Я считаю, что смысл всех этих разнообразных случаев не в том, чтобы дать нам лишний повод поговорить. Это тот материал, из которого будет сплетен новый спиритический покров, куда необходимо облачить современный мир. Мы живем в эпоху, которая давно дожидалась знамения, но, когда знамение это было явлено, не увидела его. Я не могу понять, каким должен быть образ мыслей тех людей, которые придают исключительную важность доказательствам выживания, описанным в Библии, и в то же время отказываются замечать точно такие же вещи, когда они происходят на наших глазах. Я полагаю, что большинство случаев, описанных в священных книгах, там, где смысл их не был искажен ошибками, или вольностью переводчиков, или прямым вымыслом, можно назвать прямым доказательством существования загробного мира, но ни один честный человек не станет утверждать, что по степени достоверности они хоть на каплю превосходят современные нам психические откровения о том, что ожидает душу по ту сторону. Ведь сейчас свидетели исчисляются тысячами, среди них есть и самые уважаемые люди, в искренности которых нет повода сомневаться. К тому же многие из них сами описывали то, происходившее именно с ними, что отметает все сомнения. Современная Британия не опровергает, а подтверждает древнюю Иудею. Но мы живем в более научный век и хотим понимать «как» и «почему». Эти вопросы, при наличии такого огромного количества свидетельств, уже не находятся за пределами нашего понимания. В этой статье я попытался обозначить два четко выраженных закона: первый – это то, что испарения, исходившие из человеческого тела, являются основой для физического проявления потусторонних сил, и второй – это то, что существует строгая ограниченность психической силы, которая не отрицает шумы и другие нарушения покоя, но делает невозможным разрушение или насилие.

Возможность издавать шумы и производить беспорядок действительно может стать причиной больших несчастий для тех, кто с этим сталкивается, вплоть до психического расстройства. Можно вспомнить известный случай, произошедший с мисс Клавьон, знаменитой французской актрисой, которая отвергла авансы молодого бретонского{106} поклонника, пытавшегося добиться ее расположения. Через два года он умер с проклятиями в адрес мисс Клавьон на устах. И обещание преследовать ее даже после своей смерти он сдержал, доказав тем самым мудрость ее отказа. Это гонение приняло форму громких криков, которые звучали, когда она бывала в компании, и крики эти были такими жуткими, что некоторые из присутствовавших даже лишались чувств. Впоследствии крики эти сменились звуком мушкетного выстрела, который раз в день раздавался за определенным окном ее дома. Феномен продолжался девяносто дней и, как и крики, был тщательно расследован парижской полицией, которая для слежки за домом расставила на улицах тайных шпионов в не увенчавшейся успехом попытке найти рациональное объяснение происходящему. Наконец через два года эта бесчеловечная травля прекратилась в точном соответствии с предсказанием бретонца, который, умирая, пообещал мучить ее столько же, сколько мучила его она. Он своего достиг, но, как и любая месть, его действия были обоюдоострым ножом, который, возможно, ему причинил вреда больше, чем его жертве.

Более оправданное преследование, хотя и не менее мучительное, подробно описано миссис Картер Холл, писательницей, которая в молодости сама была свидетелем этого происшествия. В этом случае один молодой офицер нанес самую страшную из всех ран прекрасной юной девушке, которая после этого умерла. Начавшееся вслед за этим преследование исходило не от ее нежной души, но от кого-то, кто любил ее и хотел отомстить за причиненное ей зло, и проявилось оно в самой жестокой форме. Подробности можно найти в книге мистера Дейла Оуэна «Шаги», которая написана с таким вниманием к деталям, и дополнена такими мудрыми выводами, что вполне может называться классическим исследованием. Несчастного офицера всюду, где бы он ни оказался, преследовали такие шумы и другие неприятные явления, что в конце концов не осталось ни одной хозяйки, которая согласилась бы сдавать ему комнаты. Впав в отчаяние, он метался от дома к дому, то моля небеса о прощении, то проклиная своего невидимого врага. С ним рядом отказывались находиться даже собаки. Даже родственники боялись его присутствия, из-за чего ему пришлось уехать из собственного дома, чтобы не довести до сумасшествия мать и сестру. «Тяжело переносить такое наказание, – сказал он в разговоре с миссис Картер Холл, – но, наверное, я заслужил его». Возможно, после этого признания судьба его изменилась к лучшему.

VI

Посмертные письмена известных писателей (Оскар Уайльд, Джек Лондон, лорд Нортклифф{107}, Диккенс, Конрад{108}, Джером)

Время от времени через медиумов к нам попадают послания, которые приписываются людям, получившим известность. Обычные критики, как правило, отвергают их, основываясь на общем предположении, что такого просто не может быть, и все это полная ерунда, тем самым привнося такое же отношение к отдельным случаям, которые либо рассматриваются поверхностно, либо вовсе остаются без внимания. Однако те из нас, кто знают наверняка, что многие из психических проявлений подобного рода действительно исходили от тех, кому они приписывались, склонны более серьезно воспринимать эти сочинения и с большим вниманием судить о том, в какой степени приписываемое авторство является истинным или ложным. Я не побоюсь предположить, что беспристрастный критик, взявшись за рассмотрение этого дела под таким углом, будет немало удивлен результатами.

Для начала следует сказать, что, если утверждения медиумов соответствуют действительности, и если все происходит именно так, как они говорят, то нужно признать, что посмертные письмена являются второстепенными по отношению к прижизненным работам авторов. Во-первых, замысел автора проходит через фильтр в виде мозга медиума, который зачастую может неверно истолковать или недопонять воспринятое. Я заметил, что даже пишущая машинка, которой управляю я сам, заставляет меня чувствовать себя неуверенно и подумывать о том, насколько мне было бы тяжелее, если бы вместо нее я имел дело с непостоянной человеческой машиной. Во-вторых, писатель попадает в новый мир, полный новых чувств, в котором от земной жизни его отделяет сильнейшее по ощущениям воспоминание о смерти и разложении физического тела. Это тоже может в немалой степени отразиться на его стиле и манере излагать свои мысли. Самое большее, что мы можем ожидать, – это нечто, очень напоминающее умершего писателя. Конечно же, это может оказаться плодом подражания, и нам стоит все время думать о том, заслуживает ли каждый конкретный медиум доверия, и вообще способен ли он на такое. Если медиум этот никогда раньше не проявлял редкого дара литературного подражания, если не имеет опыта сочинительства, и если есть другие, внутренние доказательства подлинности личности автора, то такой случай заслуживает большего доверия. Ни при каких обстоятельствах суждение не может быть окончательным, но если можно приобщить еще несколько убедительных случаев, то это в значительной степени усилит уверенность в подлинности.

Начну я с посланий, приписываемых Оскару Уайльду, которые, вне всякого сомнения, очень интересны. Стиль Уайльда был настолько своеобразен и в лучших его произведениях настолько прекрасен, что я ни разу не встречал подражания, которое могло бы сравниться с оригиналом. И все же есть несколько посланий, которые приписываются потустороннему источнику и действительно замечательно воспроизводят его особенности. Одним из них была пьеса, записанная рукой миссис Гестер Доуден, в которой можно найти как достоинства, так и недостатки, характерные для Уайльда. Еще одно можно найти в прекрасной книге «Обе стороны двери», к которой, как утверждается, приложил руку Уайльд, чтобы спасти одну семью, страдавшую от необычного преследования со стороны какой-то потусторонней силы. Уайльд отличался очень чутким восприятием цветов и мог мастерски передать малейший оттенок упоминанием какого-нибудь естественного объекта. Мне кажется, что все «янтарные» луны, которые наводнили в последнее время литературу, берут свое начало от одного из эпитетов Уайльда. В упомянутой небольшой книжице Уайльд называет арктические моря «океаном пенящегося нефрита». Мне эта фраза показалась очень для него характерной.

Однако в этом эссе мы сосредоточим внимание на книге, изданной Вернером Лори под названием «Психические послания Оскара Уайльда». Они также были записаны рукой медиума миссис Доуден (или миссис Траверс Смит) и удостоились предисловия отца психических исследований, сэра Вильяма Баррета{109}, чья общая оценка этой работы выразилась в следующих словах: «Здесь содержатся достаточно достоверные доказательства возможности продолжения жизни после смерти мозга и тела».

Следует пояснить, что послания эти были получены как посредством автоматического письма, производимого медиумом в обычном состоянии, так и с помощью доски Уиджа{110}. В некоторых экспериментах миссис Доуден участвовал мистер Соал. Иногда она работала одна, иногда на доске Уиджа лежали его руки. Вот некоторые из посланий, которые мне кажутся наиболее характерными для Уайльда и его творческого стиля.

«Я живу в вечных сумерках, но знаю, что в мире существуют день и ночь, время сева и время сбора урожая, что красный закат непременно следует за яблочно-зеленым рассветом. Год за годом весна набрасывает на мир зеленую вуаль, и вскоре в насмешку над желтой луной наступает красное пиршество осени. Вот уж и боярышник наползает седым туманом на леса и проселочные дороги в живых изгородях, но и эта белая пелена будет оплакана кроваво-красными плодами».

Это не просто Уайльд, это лучший Уайльд. Это настолько красиво, что достойно того, чтобы включить эти строки во все его антологии. Прилагательное «яблочно-зеленый», использованное для описания рассвета, и образ боярышника, увиденного «седым туманом», являются главным украшением этого блестящего пассажа{111}. Как и в случае с «пенящимся нефритом», мы получаем живое ощущение цвета. Не будет преувеличением сказать, что посмертный Уайльд в данном отрывке – это особенно поэтичный Уайльд.

В тексте книги говорится, что после этого вступления Уайльду был предложен длинный список вопросов, на которые он ответил очень внимательно. Когда его спросили, зачем он пришел, он сказал:

«Чтобы мир узнал, что Оскар Уайльд не умер. Его мысли продолжают жить в сердцах тех, кто даже в зрелом возрасте способен слышать разносящуюся по холмам флейтоголосую песню красоты и замечать те места, где ее белые ступни стряхивают утреннюю росу с первоцветов. Сейчас одни даже воспоминания о красоте мира – неизъяснимая боль. Я всегда был одним из тех, для кого существовал зримый мир. Я преклонял колени пред алтарем видимых вещей. Для меня каждая кровавая полоса на лепестке тюльпана, каждый изгиб раковины, каждый оттенок краски моря имел свое значение, свою тайну, возбуждал фантазию. Остальные могут тянуть бледный осадок из чаши мысли, я же предпочитаю красное вино жизни».

Это еще один редкий по красоте образчик литературного дара. Если художник опознает Рубенса{112} по цветовой гамме картины или скульптор, видя античную статую, говорит, что ее мог изваять только Фидий{113}, то я утверждаю, что любой человек, наделенный достаточным чувством ритма прозы, может приписать эти прекрасные строки только Уайльду и никому другому. Его печать стоит здесь на каждом слове, что может увидеть каждый, кто не будет отворачиваться. Наш мир, занятый обыденными делами, похоже, сейчас не имеет времени на великие вопросы жизни и смерти.

Оба этих прекрасных пассажа и еще несколько, почти не уступающих им, были получены в течение одного спиритического сеанса 8 июня 1923 года. Их записывал мистер Соал, в то время как миссис Доуден держала ладонь на его руке. Следует заметить, что во многих формах медиумичества сочетание двух человеческих аур позволяет достичь лучших результатов, чем каждая из них отдельно.

Циничный юмор Уайльда и свойственная ему определенная заносчивость живо проявляются в следующих пассажах:

«Быть мертвым – самая скучная штука в жизни. Если, конечно, исключить брак и обед со школьным учителем».

Не удовлетворившись одним из своих же образов, он пишет: «Стоп! Стоп! Этот образ несносен. Вы пишете, как преуспевающий бакалейщик, который после торговли свининой решил заняться поэзией».

Когда кто-то упомянул о том, как на его счет острил Уистлер{114}, он написал: «Желая кого-нибудь опошлить, Джеймс всегда начинает с себя» [12].

Или еще:

«Я не хочу нагружать вас подробностями своей жизни, которая была подобна свечке, оплывшей на конце. Я бы предпочел, чтобы меня считали медиумом, через которого красота проходила в этот мир, очищаясь, как аромат розы».

Его критика собратьев по перу была горькой и несправедливой, но остроумной.

«Я хорошо знал Йейтса{115}… Причудливый ум, но его до того переполняло внутреннее раздутое счастье, что тот крошечный кувшин поэзии, который у него имелся, исчерпался еще в самом начале его карьеры… Капелька красоты, страшными усилиями растянутая на многие годы».

То и дело встречаются пассажи, представляющие огромный интерес для опытного медиума тем, что дают понять, как выглядит та сфера, по которой движется Уайльд, что замедляет его движение вверх, и какие ограничения заставляют его постоянно восклицать: «Бедный Оскар Уайльд!» Для него земля – это воспоминания, и его едкая остроумная болтовня – не более, чем щит. Истинная переполняющая его горечь, горечь, которую, как мне кажется, могло бы смягчить проявление жалости или мудрый совет с этой стороны, проскальзывает в отдельных пассажах, которые полны чувств.

«Я скиталец. Я обошел весь мир в поисках глаз, которыми мог бы видеть. Иногда мне бывает позволено заглянуть за эту завесу тьмы, но глазами, от которых моя тайна будет всегда скрыта. Я буду ждать благословенного дня, чтобы всмотреться еще раз».

На нашем языке это означает, что время от времени ему удается получить контроль над медиумом, что дает ему возможность снова получить доступ в материальный мир. Его беда в том, что он хочет вернуться обратно, а не подниматься выше. Надо сказать, он подыскивал себе довольно странных медиумов.

«Мне открылись самые удивительные места. Глазами смуглой тамильской{116} девушки я смотрел на чайные поля Цейлона, глазами курда-кочевника{117} я увидел Арарат{118}… Однажды на прогулочном пароходе, плывущем к Сен-Клу{119}, я глядел на зеленые волны Сены и огни Парижа глазами удивленной маленькой девочки, пристававшей с расспросами к матери, и удивлялся почему».

Можно ли дать этим посланиям какое-либо рациональное объяснение кроме спиритического? Вот они, перед нашими глазами. Откуда они? Это подсознательная работа мозга мистера Соала? Но многие из них пришли, когда этого джентльмена не было, значит, это объяснение можно исключить. Тогда это, может быть, эманации{120} миссис Доуден? Но они были получены во всей своей силе и красоте, когда ее ладони лежали не на доске Уиджа, а всего лишь касались руки мистера Соала. Может ли у всего этого быть другое объяснение? Признаюсь, что я такого не вижу. Может быть, кто-то возьмется утверждать, что и у мистера Соала и у миссис Доуден имеются некие тайные струнки, позволяющие им время от времени писать, как великий умерший писатель, и в то же время им обоим не хватает здравого разума понять, что все это исходит от них самих, а не от самого писателя? Подобное объяснение невероятнее любого объяснения трансцендентного порядка.

Одного стилистического анализа и то хватило бы, чтобы считать случай этот убедительным. Но этим дело не ограничивается. На самих записях, которые делались с такой скоростью, которая отрицает возможность сознательного подражания, часто видно почерк Уайльда с характерной для него необычной расстановкой промежутков между знаками. Он часто и достаточно свободно ссылается на различные эпизоды из своей жизни, в том числе и на малоизвестные, которые подтверждаются фактически. Он уверенно, хоть и довольно резко критикует других писателей, причем медиумы мало, а то и вовсе не знакомы с работами, подвергающимися его критике. Он с легкостью говорит о людях, которых знал при жизни. Имя миссис Чан Тун показалось мне подозрительным, и я заподозрил было ошибку, но вскоре, как будто специально, чтобы развеять мои сомнения, пришло письмо от самой указанной леди.

Подводя итог, я хочу сказать, что вряд ли найдется такой человек, который, рассмотрев эту проблему без предубеждения, не согласится, что вопрос о бессмертии Уайльда и о его связи с нашим миром не вызывает сомнения.

Теперь обратимся ко второму случаю. На этот раз речь пойдет о Джеке Лондоне. Этот писатель также отличается до того ярко выраженной индивидуальностью и таким неподражаемым стилем, что любая подделка будет определена сразу же. Собирателем материалов был Эдвард Пейн, который умер вскоре после того, как закончил эту работу. Этот достойный человек был близким другом Джека Лондона и спиритическое движение не поддерживал, поэтому его мнение можно считать авторитетным и непредвзятым. Послание он получил через одну женщину, которая является государственным деятелем и поэтому не хочет, чтобы ее имя называлось. Мистер Пейн ручается за ее bona fide[13] и уверяет, что она не профессиональный медиум, а, напротив, убежденный материалист и просто очень образованный и культурный человек. Так что ее нельзя подозревать в желании фальсифицировать послания, которые по сути своей являются сильнейшим доказательством несостоятельности материализма, какое только можно представить.

Послания эти имеют две формы: одна весьма шаткая, а вторая, напротив, очень убедительная. Первая – это попытка создать новое литературное произведение, которая закончилась полным провалом. Тот факт, что Лондон не смог описать собственную жизнь в мире живых и в то же время был весьма убедителен в разговоре о его нынешнем состоянии, вполне объясним. Очевидно, после смерти его очень обеспокоило то, что все оказалось совсем не так, как он ожидал, хотя, если бы он и другие материалисты прислушивались к несчастным затравленным спиритуалистам, они бы оградили себя от подобных потрясений, последствия которых часто длятся годами.

Вместо ожидаемой утраты индивидуальности Лондон, как и Уайльд, увидел себя окруженным дымкой или туманом (отражением своего собственного озадаченного разума), но наделенным таким же телом и разумом, что и раньше, только ощущения теперь были отчетливее, чем на земле. Скоро ему пришлось признать, что все его учение было совершенно ошибочным, что оно приносило вред и что ему, если это возможно, необходимо как можно скорее вернуться и поправить свою ошибку. Но возвращение – не простая задача. Для этого необходимо найти нужную вибрацию, а искать ее можно очень и очень долго. Однако Лондон был не из тех людей, кого пугают трудности. Он нашел нужную вибрацию и передал свое послание. Вот некоторые его сообщения, и мне кажется, что характер автора здесь чувствуется в каждой строчке.

«Что ж, попытаюсь. Вся моя жизнь – сплошные попытки. Спросите тетю Нетту, мог ли Джек так сказать.

Я живой, чувствую себя самим собой, хотя, что бы я ни говорил, что бы ни писал, это не убедит тех, кто знает меня лучше остальных, что я это я.

Смерть дала мне понять то, что утаила от меня жизнь. В моем духе, который продолжает движение, больше энергии, чем мудрости, как это было и на земле, только теперь я знаю путь и знаю, что такое жизнь. Мне столько нужно переделать!»

Послание его длинное и связное, настоящее эссе. Называется оно «Что Жизнь значит для меня теперь», и в нем он говорит: «Я – душа. Живая Душа. Я шел по ложной дороге материализма, пока меня не стошнило в зловонном тумане ошибок». Все послание, которое слишком длинное, чтобы приводить его здесь полностью, написано крепко, сильно и может послужить предупреждением, посланным из могилы миллионам, бездумно следующим тропой, которая привела самого Лондона к его несчастью.

«Моя душа, хотя я этого и не знал, была отравлена тем материалистическим фуражом, который я в нее набивал… Конец застал меня врасплох. Он сразил меня, когда я смотрел в другую сторону. Я почти жалею об этом. Наверное, из-за этого мой переход будет труднее.

Я проснулся. Спал? Конечно. Я спал и спал, пока не обрел во сне вечную жизнь. Все размыто. Я сам себе казался размытым. Силы вернулись. Я мог думать. Я приветствовал свой старый разум, как вернувшегося друга. Я шел ощупью, вслепую. Моя земная слепота преследовала меня. Окружала меня туманом. Мне приходилось продираться сквозь нее. У меня не было цели. Я прошел мимо единственной цели, которую признавал. Я оказался позади нее. Пытаюсь подобрать правильное слово, но нельзя передать земными образами то, чего на земле не существует.

Я умер. Смотрю на смерть с другой стороны… с доброй, нестрашной стороны и вижу, что жизнь неразрушима… На земле человек идет к цели, падает, поднимается, идет дальше. Он прокладывает себе путь, и когда место для него готово, занимает его. В этом нет никакой катастрофы. Все так и должно быть.

Я не знаком с этим языком. Я только учусь разговаривать. Дар речи, которым я обладал на земле, разрушился, попав в условия, для которых никогда не предназначался. Но я сделаю все, чтобы вновь его обрести, и тогда я заговорю, и вы, друзья, оставшиеся на земле, узнаете мой голос».

Такими короткими полными смысла предложениями мог писать только Джек Лондон. Похоже, что, как и в случае с Уайльдом, его посмертная работа выдержит сравнение со всем, что он сделал при жизни.

Собственные прежние взгляды теперь пугают его.

«То, что было для меня истиной вчера, то, что я прижимал к себе, как квинтэссенцию собственных мыслей, здесь отравляет меня, словно ядовитые испарения, и я должен… из огня предыдущего существования выбрать новую мысль, с помощью которой смогу подняться. Возрождение души – это труд, пронизанный болью вспоминания. Когда ты стреножен путами былых ошибок, разорвать их можно только адским усилием, таким усилием, от которого может лопнуть сердце… Я чувствую, что помирился с Богом. Я больше не преклоняюсь перед самим собой».

Когда его спросили, чем именно он сейчас занят, он ответил: «Мне нужно направлять заблудших или растерянных, таких, каким я сам был, когда попал сюда. Я занят тем, что указываю путь, которым сам не иду».

Последние слова, как мне кажется, указывают на начало возрождения Джека Лондона. Он понимает, что выполняет безликую, бескорыстную и скромную работу. До этого он хотел заново реализовать себя в старых земных рамках, и осознание того, что это невозможно, стало для него сильным ударом. Но он был настойчив.

«Боже! Я перестал существовать! – сокрушался он. – С этим переходом моя земная жизнь закончена, ее просто вычеркнули из хода времени. У меня это не укладывается в голове. Я растерян. Смерть обокрала меня, приняв в свои объятия? Она украла мое лицо, чтобы те, кто меня знал, теперь видели лишь нечто странное, немощное, достойное сожаления? Кто или что перерубило стержневой корень моей силы? Я в недоумении».

Тогда ребенок еще продолжал требовать свои игрушки и отказывался понимать, что в детский сад он уже не вернется. Однако голос его узнаваем. Человек этот никогда не говорил с такой жизненной энергией, как его призрак. Наконец он заканчивает на том, что ему не нужно оборачиваться, что теперь для него значение имеет только будущее. «Эти послания, – сказал он, – от Джека Лондона, от проклятой души, пытающейся вырваться из собственного материального ада». И все же свет впереди был виден. Ему нужно было лишь продолжать добиваться своего. «Я солдат на бесконечном марше». Кто еще, кроме Джека Лондона, мог так написать? И в заключение он добавляет: «Самое важное – сообщить миру, что сейчас я занят только тем, что исправляю то зло, которое совершил». Увы, Джек, мир слишком занят играми и удовольствиями, слишком увлечен своими одеревеневшими вероисповеданиями и окаменевшими религиями, чтобы прислушаться к тому, что вы познали. Они, так же как вы, поймут это лишь тогда, когда будет слишком поздно.

Все сказанное выше заставляет меня признать возвращение Джека Лондона подлинным. Других возможных объяснений я не вижу. Есть послание, и намного проще объяснить его появление возвращением духа Лондона в нашу сферу, чем мучительно пытаться натянуть какую-нибудь теорию о расщеплении личности или о подсознательной активности на факты, которые выходят далеко за ее пределы.

Есть еще один писатель, который утверждает, что сумел передать нам послание из потустороннего мира. Это лорд Нортклифф, или Альфред Хармсворд, как его дух предпочитает именоваться. При жизни Хармсворд писал много, но особым, неповторимым стилем не отличался, поэтому идентифицировать его будет намного сложнее, чем Уайльда или Лондона. Но, если как писатель он не был уникальным явлением, то как человек обладал неповторимым напористым характером. Если судить с этой точки зрения, его возвращение кажется вполне убедительным, хотя однозначно, как в двух предыдущих примерах, я бы этого утверждать не стал. Великий журналист утверждает, что возвращался уже не раз, и я сам имел отношение к одному из таких эпизодов, который мне показался вполне убедительным. Ханнен Суаффер рассказывает обо всем этом в своей книге «Возвращение Нортклиффа», однако для данного эссе я использую в качестве примера длинную статью, которую, как утверждается, продиктовал сам Нортклифф, а записала некая леди, живущая в маленьком городке в Новой Зеландии и не имеющая понятия ни о том, кто тот человек, чье послание она приняла, ни о его стиле письма или образе мыслей.

Он, как и другие, очень сожалеет о том, что при жизни не нашел провожатого, который указал бы ему истинный путь, и что был слишком занят материальными вещами, которые затормозили его духовное развитие. В то же время легко заметить, что дух, который делает все, чтобы быть услышанным, насколько я могу судить, стоит на более высоком уровне, чем те, которых мы уже обсудили. Его единственная цель – служить благому делу, а это неоспоримый признак развития. Сам он свои силы оценивает достаточно скромно.

«Я бы до сих пор не выслужился из рядовых, если бы не некоторые организаторские способности. Ибо настойчивость и динамическая сила, необходимые для достижения успеха в том деле, которым я занимался раньше, очень помогли мне и здесь».

Интересным и поучительным кажется то, как он рассуждает о собственной жизни.

«В моих руках была сосредоточена огромная власть, и теперь я вижу, что мне стоило использовать эту власть совершенно в других целях. Но я ведь жил всего лишь так, как понимал ту жизнь, а поскольку понимал я ее очень слабо, в делах, имеющих отношение к по-настоящему важным вопросам, наделал много ошибок. Но сами мы не страдаем от своих былых ошибок, разве что когда наблюдаем результаты, к которым они привели (а это часто непростое испытание). Поверьте, источником всех страданий являемся мы сами, и единственный способ избавиться от них – честно и старательно пытаться исправить то зло, которое мы непреднамеренно творили в прошлом. По-другому не удастся сбросить с себя груз былых ошибок и начать новую, чистую жизнь на более высоком уровне».

Часто он срывается и переходит на тот горячий, импульсивный тон, который был одной из его отличительных черт при жизни. Вот один пример, в котором он говорит о нынешних поводырях общественной мысли.

«Колоссальное невежество и высокомерие большинства тех, кто наделен особым правом способствовать формированию общественного мнения сейчас, пугают меня больше всего. Если бы они не были такими ограниченными и самодовольными, я бы не так волновался. Но, глядя на нынешнее положение вещей, я часто испытываю желание, как в былые времена, проткнуть этот раздутый до неимоверных размеров пузырь их нечестивой кичливости иглой прямого обвинения во лжи».

Обращается он и к тем, кто считает, будто общение с умершими может каким-то образом навредить или быть неприятным для тех, кто возвращается к нам.

«Глупые обманутые люди! Если бы они только знали, что я и миллионы таких, как я, знаем о существующей здесь доброте и любви, обращенной к тем, кто остался с другой стороны, они бы раскрыли сердца и души, и тогда те, кто им дорог, могли бы разделить с ними радости и горести, как это было до того, как смерть призвала их. И ведь это совсем несложно, нужно лишь прислушаться к советам тех, кто знает, как нужно себя вести в такие важные для всех нас минуты вместо того, чтобы внимать истошным воплям долдонов от религии, которые продолжают молоть вздор о грехе и об опасности, подстерегающей тех, кто связывается с подобными вещами, хотя сами ничего не знают о том, какой помощью и утешением может стать подобное общение для любящих и страдающих душ по обе стороны завесы».

Может ли кто-нибудь предположить, что эти яростные слова могли быть порождением разума скромной леди из далекой Новой Зеландии?

В первоначальной версии этого эссе, которая вышла в «Фортнайтли ревью»{121}, я уделил внимание продолжению «Эдвина Друда», которое якобы под диктовку Чарльза Диккенса{122} было записано рукой некоего Джеймса, старшего рабочего типографии в городе Браттлборо, Вермонт{123}. Любой, кто прочитает его, согласится, что это прекрасное подражание стилю великого писателя, но самое неубедительное в нем – сам текст произведения. Я пришел к выводу, что «однозначно приписывать этот текст Диккенсу ни в коем случае нельзя», однако добавил, что «ни один человек, способный на критическое суждение, не станет отрицать того, что результат очень и очень интересен, хотя, если бы это написал живой Диккенс, славы оно бы ему не прибавило. Так мог бы написать выдохшийся Диккенс».

У этой истории было чрезвычайно интересное продолжение. Вскоре после того, как был написан этот отзыв, я участвовал в спиритическом сеансе вместе с Флоризелем фон Рейтером, знаменитым скрипачом-виртуозом, и его матерью. Их (или, скорее, ее) медиумический дар весьма убедителен, и техника проведения сеансов сама по себе очень необычна. Женщина садится с плотно завязанными глазами и берет в руку небольшую указку, которой очень быстро водит по табличке с буквами алфавита, в то время как ее сын записывает результат. Повязка на глазах женщины вопросов не вызывает, и к табличке она лица не поворачивает. К тому же буквы там написаны так тесно, что вряд ли бы она смогла научиться безошибочно указывать на нужные ей. И все же послание передается с очень большой скоростью. Вне зависимости от их важности, нет сомнения, что они появляются сверхъестественным способом.

И вот, представьте себе, эти двое сидят в нашем коттедже за столом посередине комнаты, мы с женой находимся в углу. Мысли о Диккенсе и Друде крутились тогда у меня в голове, но наши гости никак не могли этого знать. Флоризель фон Рейтер «Эдвина Друда» не читал. Его мать читала эту книгу, но много лет назад и у нее остались о ней весьма туманные воспоминания. Неожиданно указка начинает быстро прыгать по табличке с буквами, и Флоризель, считывая предложения, записывает все на бумагу. Нужно заметить, что некоторые из его записей были сделаны микроскопическим почерком, к тому же читать их нужно было в обратном порядке. Первыми записанными им словами были: «На связи Боз». Боз – это, конечно же, nom de plume[14] Диккенса{124}, поэтому я спросил, он ли это. Он тут же ответил, что это действительно он. После короткого диалога я сказал:

– Вы ответите на пару вопросов?

– Надеюсь, – последовал ответ.

– Тот американец, который закончил «Эдвина Друда», писал сам или был вдохновлен?

– Не мною. – Ответ был быстрым и однозначным.

Фон Рейтер об этом деле не знал ничего, я же еще колебался в своей оценке, поэтому столь убедительный ответ не мог отражать ни его мысли, ни мои.

Потом пришло следующее послание:

– Уилки К. справился (или «справился бы») лучше.

После смерти Диккенса, кажется, какое-то время ходили разговоры о том, что книгу его закончит Уилки Коллинз{125}, но, насколько я знаю, он этим так и не занялся. Фон Рейтеру об этом ничего не было известно.

– Эдвин Друд был мертв?

– Нет.

Я сам придерживался того же мнения, поэтому, вероятно, мои мысли могли передаться телепату. Через какое-то время появилось продолжение послания:

– Мне было жаль, что пришлось уйти, прежде чем я сумел вытащить его из беды. Бедняге пришлось трудно. Не знаю, что лучше, передать разгадку через вас или сохранить тайну. Если вы разберетесь с Конрадом, я отдам Эдвина вам.

– Для меня это будет большой честью, мистер Диккенс.

– Зовите меня Чарльз. Мы не любим условностей с друзьями. – Читатель тут, несомненно, улыбнется. Улыбнулся тогда и я, но факты есть факты, я рассказываю все, как было. Я спросил:

– Вы хорошо помните сюжет?

– Да.

– Кем был Дэчери?

– Как насчет четвертого измерения{126}? Я предпочитаю передать все через вас.

Какое отношение ко всему этому могло иметь четвертое измерение, я не могу представить. Думаю, он имел в виду «балласт», поскольку четвертое измерение – это то, чего никто не понимает.

Но дальше последовало важное предложение:

– Эдвин жив, и его скрывает Крис.

Мне это показалось чрезвычайно важным как с литературной, так и со спиритической точки зрения. Некоторые из умнейших людей мира ломали голову над тем, умер ли Друд, если нет, то где он. Было предложено множество решений этой загадки, но, хоть я и достаточно хорошо информирован в этом вопросе, для меня такой поворот сюжета был совершенно неожиданным. Крис – это преподобный Криспаркл, добрый христианин, энергичный и крепкий человек. Если ему в романе была уготована такая роль, то это было тщательно скрыто, что, впрочем, не удивительно, если таков был замысел автора. В самом романе есть несколько завуалированных намеков на подобный сюжетный ход. Перечитав впоследствии имеющийся фрагмент текста, я могу с уверенностью сказать, что до определенной точки Криспаркл не знал, какую роль ему уготовил автор. Об этом говорит его монолог, и если писатель и хотел запутать своих читателей, то фальшивый монолог никак не мог входить в арсенал его хитростей. Однако после этой точки в повествовании ничто не указывает на то, что Криспаркл не мог узнать тайну Друда и помочь ему. В комнате Криспаркла был огромный шкаф, описанный очень подробно, даже слишком подробно, если он не должен был сыграть какой-то роли в дальнейшем. Кроме того, в книге имеется фронтиспис, созданный при непосредственном участии самого Диккенса. На этой иллюстрации художник изобразил несколько сцен из романа, на одной из которых Друд стоит в каком-то подземелье, и к нему с фонарем в руке приближается фигура в одежде, напоминающей рясу священника. Не Криспаркл ли это, и не подтверждение ли это правдивости сообщения, полученного через медиума?