Дорогие гости Мамин-Сибиряк Дмитрий

10

Фрэнсис ожидала всего чего угодно, только не этого и даже не сразу поняла смысл сказанного.

За последние несколько минут свет дня померк. Теперь она услышала шум дождя, внезапного ливня, бурно забарабанившего по плоской свинцовой крыше судомойни внизу, прямо под окном. Чуть погодя ливень ослабел, забарабанил мягче и тише. Фрэнсис прикрыла глаза тыльной стороной ладони.

– Мне страшно жаль, – пролепетала Лилиана.

– То есть ты уверена?

– Да, Фрэнсис. Уже почти месяц.

– Может, обычная задержка?

– У меня не бывает задержек, ты знаешь. И я чувствую себя… ну, по-другому.

– По-другому – это как?

– Не знаю. Усталой. Просто по-другому.

Фрэнсис отняла руку от лица и внимательно всмотрелась в Лилиану. Да, она действительно выглядела по-другому. Она выглядела по-другому с самого своего возвращения из отпуска… а возможно, еще и перед отъездом. Она неуловимо изменилась физически.

– О господи. Не могу поверить.

– Мне страшно жаль, – беспомощно повторила Лилиана.

– Но когда это случилось? И как такое могло случиться? Я думала, вы с Леонардом… – Фрэнсис ни разу прежде не заводила разговора на эту тему, ибо не желала знать никаких подробностей. – Я думала, вы как-то… ну…

– Да, мы предохраняемся. Всегда предохранялись. Но была одна ночь… он забыл об осторожности.

– Осторожности?

– Ты понимаешь, о чем я. Он всегда… выходит из меня перед тем, как кончить, а потом я… ну, сама довожу его до разрядки. Мы всегда так делали, и все было нормально, более или менее. Но в тот раз он остался во мне. Сказал, так случайно получилось. Не знаю, случайно или нет. Но я поняла в ту же ночь. Что забеременела, я имею в виду. Что зачала.

– Почему ты мне сразу не сказала?

Лицо Лилианы приняло совершенно несчастное выражение.

– Я хотела убедиться. Не хотела понапрасну тебя тревожить. Надеялась, что все как-то рассосется. Такое уже пару раз случалось. И потом, в глубине души я, наверное, просто не хотела думать обо всем этом… Ты на меня сердишься?

Фрэнсис снова закрыла глаза:

– Нет, не сержусь. Сама не понимаю, что чувствую.

– Я вся извелась от дурных мыслей.

– Надо было сразу сказать мне.

– Но ведь ты же не откажешься от всего, что сейчас говорила? Не возьмешь свои слова обратно?

– Обратно? Нет, конечно. Только какой теперь смысл в моих словах? – Лишь сейчас Фрэнсис окончательно осознала случившееся. Боже, какое чудовищное разочарование! – Строить планы на будущее нам теперь не имеет смысла. Ребенок привяжет тебя к нему навсегда.

– Нет! Не говори так!

– Разве я не права?

– Нет! – Лилиана порывисто села и сжала плечо Фрэнсис. – Это ничего не меняет для нас с тобой – просто все усложняет. Я не собираюсь с тобой расставаться.

– Усложняет? Это очень мягко выражаясь! Думаешь, у нас что-то получится? С твоей-то беременностью? Думаешь, он нам позволит? На стороне Леонарда будет закон. На стороне Леонарда будет решительно все!

– Но я не хочу от него ребенка. Я вообще не хочу ребенка. Если дело не уладится само собой, я… я сама все улажу.

Фрэнсис снова услышала ровный стук дождя. Отстранившись от Лилианы, она ошеломленно прошептала:

– То есть избавишься от него? Ты это имеешь в виду?

– Да. Ничего страшного, Фрэнсис, не волнуйся. Есть таблетки, вызывающие выкидыш на раннем сроке…

– О нет, Лилиана, нет! Не верю, что ты серьезно! Это… слишком мерзко.

– Мне плевать – главное, чтобы таблетки подействовали.

– Сильно сомневаюсь, что они подействуют. Вдобавок бог знает какие у них побочные эффекты.

– Они прекрасно действуют, если выбрать правильные и принять вовремя. – Лилиана говорила уверенным тоном знающего человека. – И пожалуйста, не смотри на меня так. – Она покраснела. – Очень многие женщины это делают.

Фрэнсис не сводила с нее ошарашенного взгляда:

– Значит, ты уже принимала такие таблетки?

– Всего один раз. Но тогда у меня не оставалось другого выбора, Фрэнсис. Это было через год после нашей свадьбы и через пару месяцев после того, как я потеряла ребенка. Я… я тогда страшно боялась. Была сама не своя. Понимаешь, я вбила себе в голову, что опять повторится то же самое. У Веры подруга работает медсестрой, и она достала мне таблетки. Боль была дикая. Я думала, что умру! Я хотела выкинуть втайне от Лена, но в конце концов не выдержала и призналась. Его чуть удар не хватил. Он до смерти испугался, что родители узнают. И нам пришлось делать все по-тихому, в их-то крохотном домике с такой слышимостью. Но на этот раз будет не так плохо, потому что теперь я знаю, чего ожидать. Только мне одной не справиться. Сначала я думала ничего тебе не говорить, но… совсем без помощи будет слишком тяжело. Я могу достать таблетки. Могу съездить в лавку…

– В какую еще лавку? О какой лавке ты говоришь?

– Ну, есть одно место в городе, на Эджвер-роуд. Мне про него Верина подруга рассказала. Там можно купить таблетки. Я знаю, какие спрашивать. Но мне понадобится твоя помощь, когда начнется самое худшее.

Лилиана явно все продумала заранее. Фрэнсис еле успевала переваривать услышанное. Чтобы спокойно обсуждать подобные вещи, здесь, в ее спальне в доме на Чемпион-Хилл, дождливым утром понедельника…

– Наверняка же есть другой выход?

– Нет, Фрэнсис.

– Но ты можешь повредить своему здоровью!

– Меня это не волнует.

– А меня очень даже волнует. Я наслышана о таких историях. Это небезопасно.

– Нет-нет, это небезопасно, только когда ты пропустила нужный срок – когда зародыш превращается в настоящего ребенка и тебе приходится что-то вводить в матку, чтобы от него избавиться. Но это совсем другое дело. Это противоестественно. Это грех и тяжкое преступление. На такое я никогда не пойду.

– Но ведь то, о чем ты говоришь, ровно то же самое.

– Нет, Фрэнсис, совсем другое.

Голос Лилианы снова звучал настойчиво, даже слегка раздраженно. Фрэнсис не могла взять в толк, действительно ли она не понимает процедуру или же просто выбрала удобную для себя позицию и решила твердо стоять на ней. В любом случае… боже, до чего это гадко! До чего непохоже на все чистое, истинное, светлое, о чем мечталось!

Фрэнсис вдруг почувствовала себя неуютно. Осознала, что полураздета и ей зябко. Она встала с кровати, прошла через комнату и села на краешек кресла, подобрав ноги и обхватив себя руками.

Лилиана пристально наблюдала за ней:

– О чем ты думаешь?

– Пытаюсь уложить все в голове. Я сейчас… как оглушенная. У меня почва из-под ног выбита. Извини.

– Не расстраивайся, не надо. Ничего страшного нет. Самое обычное де…

– Когда это случилось? – резко перебила Фрэнсис.

Лилиана растерянно моргнула:

– Что? Я же тебе сказала.

– Да. Но я спрашиваю – когда именно? В какую именно ночь?

– Ах, не все ли равно? Это случилось, и точка.

– В ту ночь, когда ты гладила белье? А я зашла к тебе на кухню?

– На кухню? – Лилиана нахмурилась, припоминая. – Нет. Нет, должно быть, позже. Я точно не знаю, Фрэнсис.

Значит, какая-то самая обычная ночь. Одна из множества ночей, когда Фрэнсис лежала в постели, напряженно прислушиваясь к щелчку закрываемой двери и всем последующим звукам, из-за нее доносящимся.

Лилиана не сводила с нее напряженного взгляда:

– Разве ты не хочешь, чтобы мы были вместе? Ты же еще минуту назад хотела. И сказала, что не позволишь мне смалодушничать.

– Я не знала, что для этого тебе придется сделать выкидыш.

– Ты сказала, что от многого откажешься ради меня. Так почему не хочешь, чтобы я отказалась от ребенка – ради тебя?

Фрэнсис похолодела от ужаса. Господи, неужели она сама и склонила Лилиану к такому решению? Невольно содрогнувшись, она потерла ладонями голые плечи, покрывшиеся гусиной кожей. Она понимала, что сейчас ей следует вернуться в постель, заключить Лилиану в объятия. Но не могла сдвинуться с места: ее словно парализовало. Она все думала о том, как лежала на этой самой кровати, пока в соседней спальне…

Считается ведь, что женщина зачинает ребенка, только когда испытывает наслаждение.

Она решительно отмела эту мысль. Лилиана готова полностью принадлежать ей, ей одной. Вот о чем нужно помнить. Вот что главное. Да, она забеременела, и это ужасно. Но ведь не расставаться же им из-за такой, в общем-то, мелочи?

Фрэнсис наконец поднялась с кресла, снова легла на кровать, и они с Лилианой тесно прижались друг к другу.

– Мне очень жаль, – повторила Лилиана. – Не сердись на меня, Фрэнсис. Я люблю тебя, люблю безумно. И все не так страшно, как ты думаешь. Это… ну, обычная неприятность, совершенный пустяк. Вроде больного зуба, который нужно выдрать. Как только я разберусь с этим, мы сразу же все забудем. И сможем быть вместе, как ты и говорила.

Когда к обеду мать вернулась домой после своего утреннего визита к викарию, Фрэнсис стоило больших усилий смотреть ей в глаза. Она боялась встречаться взглядом и с Леном, когда тот пришел со службы вечером. Никакого энтузиазма по поводу будущего, которое они с Лилианой планировали, Фрэнсис больше не испытывала – воодушевление исчезло, растворилось бесследно, одинокая бледная ниточка в темном-темном клубке проблем.

Лежа в постели ночью, она попыталась разложить все по полочкам. Допустим, ребенок родится. Справятся ли они вдвоем? Это будет очень трудно, но не невозможно, отнюдь не невозможно. Другие женщины справляются же, причем не имея таких денег, какие будут у них. После войны тысячи семей остались без отцов… Но в глубине души Фрэнсис не хотела этого. Ведь, помимо всего прочего, это навсегда свяжет их с Леонардом – даже если предположить, что он позволит им растить своего ребенка. И возможно, ради ребенка Лилиана решит вернуться к мужу. Возможно, ради него Барберы попытаются наладить семейные отношения. Что тогда станет делать Фрэнсис? Вернется к своей прежней жизни – жизни без любви, без Лилианы, – подобная змее, влезающей обратно в свою иссохшую старую кожу?

При этой мысли Фрэнсис охватила паника, которая сама по себе не на шутку ее испугала. Неужели, горестно подумала она, любовь никогда и не была ничем другим, как просто спасением от одиночества, своего рода страховкой от душевной пустоты? В конце концов, подлинны ли их с Лилианой чувства? Фрэнсис вспомнила, какими непрочными они показались ей после визита Эдит. И сейчас, в темноте, вдруг подумала, что ведь их отношения, в сущности, ни на чем не основаны, ничем не скреплены. Они с Лилианой ни разу не провели ночь вместе. Даже ни разу не поели вместе, если не считать дурацких пикников в парке. Но тем не менее они строят планы на будущее, всерьез обсуждают, от чего готовы отказаться сами и от чего заставят отказаться других людей – ее мать, Леонарда…

Фрэнсис лежала без сна два или три часа и наутро встала совершенно разбитой.

Лилиана же, напротив, выглядела лучше, чем когда-либо за последние несколько недель. Едва лишь они остались наедине, она схватила Фрэнсис за руки. Оба кольца, разумеется, опять были у нее на безымянном пальце. Она долго обдумывала, когда лучше «это сделать», сказала Лилиана.

– Нам нельзя терять время, – прошептала она. – Чем раньше, тем лучше. А эффективнее всего таблетки действуют, если принять их примерно тогда, когда обычно приходят женские дела. У меня месячные должны были бы начаться в воскресенье. Но в воскресенье Лен будет дома. И в субботу тоже. А вот в пятницу он прямо со службы отправляется на встречу с Чарли. И твоя мать тоже куда-то уходит в пятницу вечером, ты говорила? К какой-то своей подруге?

Да, точно, вспомнила Фрэнсис, миссис Плейфер устраивает вечеринку с бриджем. Она и сама получила приглашение, еще две недели назад, но отказалась – хотела остаться дома, поблизости от Лилианы и Леонарда. И все это время…

– Ты не передумала? – беспокойно спросила Лилиана, заметив, что выражение лица у нее изменилось.

Фрэнсис нахмурилась:

– Нет… Просто все так неожиданно. У меня до сих пор в голове не укладывается. Не верю, что все обойдется без осложнений, без серьезных неприятностей. Если моя мать узнает…

– Не узнает.

– Откуда такая уверенность?

– А без уверенности здесь никак нельзя: чем больше ты уверена, тем лучше таблетки подействуют. Я сегодня же съезжу за ними.

– Сегодня? Может, все-таки подождать еще немного? Я чувствую себя так, будто подбила тебя на дурное дело и…

– Вовсе нет.

– Ну, значит, ты меня подбила. И я согласилась, вопреки своим принципам, потому что люблю тебя и хочу, чтобы ты полностью мне принадлежала, – не знаю, смелость это, трусость или… еще что-то.

Лилиана положила ладонь ей на щеку:

– Ах, Фрэнсис… Все не так серьезно, как тебе кажется.

– Ты уверена, Лилиана? Абсолютно уверена?

– Я приняла решение. Станешь ты мне помогать или нет – я все равно это сделаю.

– А если все же повременить день-другой?…

– Нет. Сегодня же. Теперь, когда я решила окончательно, я… просто хочу избавиться от него. – Лилиана переместила руку на живот и с отвращением поморщилась. – Мне противно думать, что он там, во мне, и растет с каждой минутой.

Фрэнсис тревожно вгляделась в нее.

– Нет, одна ты не поедешь. Я тебе не позволю. Вдруг с тобой что-нибудь случится?

– Да ничего не случится, не бойся. Женщины все время это делают. Замужние, я имею в виду, а не только одинокие или там непотребные какие-то. Я не хочу, чтобы ты заходила со мной в эту ужасную аптеку. Потому что тогда ты меня разлюбишь. Ты меня возненавидишь! Это моя проблема, и я сама с ней разберусь. – Она снова стиснула руку Фрэнсис. – Пожалуйста, положись на меня, моя дорогая!

Фрэнсис неохотно ответила на пожатие. Но отпускать ее одну она все же не собиралась. Виновато пряча глаза, она сообщила матери, что они с Лилианой решили посетить художественную галерею. Сразу после обеда они вдвоем вышли из дома и сели на трамвай до города. Лилиана сказала, что ехать лучше не на автобусе, а на трамвае: мол, тогда ее сильнее растрясет и это, «возможно, поможет делу». От каковых слов Фрэнсис передернуло. Всю дорогу она так нервничала, словно сама была беременна, а вот Лилиана, напротив, явно находилась в приподнятом настроении. Когда они расстались у Оксфорд-Серкус, Фрэнсис немного постояла на тротуаре, глядя вслед Лилиане, которая твердым быстрым шагом шла на запад по людной Оксфорд-стрит.

Было половина третьего. Они договорились снова встретиться в четыре, на Кавендиш-Сквер. День выдался пасмурный, сырой, но Фрэнсис взяла с собой зонт. Раскрыв его над головой, она побрела куда глаза глядят, безо всякой цели. С каждой минутой, однако, тревога в ней нарастала. Нет, ей не следовало отпускать Лилиану одну. Им вообще не следовало ехать в город. Господи, да что же они творят-то? Куда бы она ни кинула взгляд – всюду видела детские коляски и малышей с живыми розовыми личиками.

Спустя какое-то время Фрэнсис осознала, что Клипстон-стрит совсем рядом. Она пересекла улицу и прошла несколько сот ярдов до дома Кристины. Тотчас же стало ясно, что заходить к ней не стоило. В последний раз они виделись совсем недавно, и сейчас Кристина была занята. Она пригласила Фрэнсис войти, но постоянно поглядывала на ворох бумаг на рабочем столе. Когда Фрэнсис начала рассказывать про Лилиану, Кристина особого интереса не проявила и, едва услышав, что разногласия между ними улажены, нетерпеливо перебила:

– Ох, Фрэнсис, мне за тобой не угнаться! Я думала, ваши отношения закончились.

– Мне так казалось.

– Похоже, ты не слишком-то рада, что у вас все уладилось.

– Нет, я рада. Только…

Но что она могла сказать? Да мне же просто стыдно во всем признаться, вдруг поняла Фрэнсис. Да, у нее была острая потребность поговорить, излить душу: она хорошо помнила ощущение близости, возникшее между ними в мюзик-холле. Но теперь от него ничего не осталось – так, слабая шероховатость, частицы золы, налипшие на мыло.

Все остальное время они разговаривали о разной ерунде. Фрэнсис пробыла у Кристины не более двадцати минут и сильно пожалела, что вообще зашла.

Но перед самым уходом она медленно обвела взглядом комнату, вся обстановка которой говорила о характерах и вкусах Кристины и Стиви. У них с Лилианой будет такая же комната, как только они покончат с этим ужасным делом.

Когда через полчаса, сидя на скамейке на Кавендиш-Cквер, Фрэнсис заметила Лилиану, торопливо идущую к ней через садик, она вдруг задохнулась от прилива чистой, беспримесной любви – только потому, что увидела ее там, среди прохожих. Лилиана, с разгоряченным довольным лицом, мокрым от дождя, села рядом с ней под зонт и заговорила, шумно отдуваясь:

– Ф-фух… боялась, не успею вовремя! Оказалось, это вовсе не та лавка. Аптекарь направил меня в другую, на Чаринг-Кросс-роуд. Причем держался со мной оскорбительно – будто я уличная женщина или что-то вроде. Я нарочно сняла перчатки, чтобы показать обручальное кольцо, но он явно посчитал, что это просто маскировка такая. Да и бог-то с ним. Зато другой аптекарь был вполне любезен. Я купила. Смотри.

Она принялась расстегивать сумку. Фрэнсис тревожно огляделась по сторонам. Но день был сумрачный, прохожие спешили, спасаясь от дождя, автомобили громко шуршали шинами по мокрой мостовой – и шелковый зонт над ними двумя создавал странную иллюзию уединенности. Лилиана приоткрыла сумку ровно настолько, чтобы показать темно-желтый пакетик, в ней лежащий. Фрэнсис увидела плохо пропечатанную этикетку: «Таблетки д-ра Ридли для нормализации женских циклов».

Даже не верилось, что такое вот продается в вест-эндской аптеке в 1922 году. Выглядел пакетик как музейный экспонат, которому самое место среди медицинских диковин вроде заспиртованного двухголового младенца или банки с пиявками. Сами же таблетки, как обнаружила Фрэнсис, когда Лилиана осторожно раскрыла пакетик, были твердыми, волокнистыми, с едким мерзким запахом, отдаленно напоминающим мятный.

– Но они ведь и должны быть вонючими и гадкими на вкус, правда? – рассудительно произнесла Лилиана. – Иначе никто не поверит, что от них будет польза.

Под прикрытием сумки она вытряхнула на ладонь одну таблетку, с отвращением на нее уставилась, а потом попыталась поднести ко рту.

Фрэнсис в ужасе схватила Лилиану за запястье:

– Ты же не собираешься съесть ее прямо сейчас?

– Так надо, – сказала Лилиана. – Надо принимать по несколько таблеток первые три дня, а на четвертый принять все остальные.

– Нет, давай только не здесь, не сейчас.

Все казалось слишком реальным здесь и сейчас, когда мимо с гудками проносился таксомотор и красные автобусы, урча моторами, катили по Оксфорд-стрит.

Но Лилиана по-прежнему держала таблетку на ладони.

– Так надо, Фрэнсис, – повторила она. После чего втянула щеки, энергично подвигала губами, собирая слюну во рту, закинула таблетку на язык и, поморщившись, быстро проглотила.

Фрэнсис напряженно смотрела на нее:

– Как ты себя чувствуешь?

Лилиана протяжно выдохнула:

– Уже лучше, потому что начало положено. Но нам еще ждать и ждать. – Она свернула пакетик и затолкала поглубже в сумку. – Я приму еще одну на ночь и одну, когда проснусь утром. Если повезет, уже завтра начнется.

То же самое Лилиана сказала назавтра утром и повторяла весь день. Она оставалась уверенной и спокойной, а вот Фрэнсис с ума сходила от тревоги: когда они были вместе – все время пристально вглядывалась в лицо Лилианы, ища признаки недомогания; а когда они были врозь – постоянно топталась у подножья лестницы, прислушиваясь, не раздадутся ли наверху какие-нибудь необычные звуки.

– Какая ты смешная, – сказала Лилиана. – Хуже мужчины, честное слово. Будь ты замужем, ты бы из-за такого пустяка не переживала. Как, по-твоему, это делают другие женщины?

– На других женщин мне плевать. Я волнуюсь только за тебя. А вдруг ты потеряешь сознание или…

– Не потеряю. В прошлый раз не теряла же. Ты просто наберись терпения.

Этот разговор состоялся в среду вечером, до возвращения Леонарда с работы. А на следующее утро Лилиана прибежала к Фрэнсис очень бледная, но радостно возбужденная. Кажется, началось, сообщила она. У нее тянет внизу живота. Ее здорово слабит, и сейчас, подтираясь в туалете, она обнаружила «выделения». Теперь главное, чтобы зародыш не вышел слишком скоро: если все случится уже сегодня вечером, когда Леонард будет дома, придется врать, что у нее тяжелые месячные, ну или даже самопроизвольный выкидыш… Фрэнсис взяла Лилиану за руки и поцеловала, но внутри у нее все сжималось и переворачивалось. Она не могла поверить, что всего за пару дней ее жизнь столь далеко отклонилась от своего курса, сузилась до немыслимой степени, свелась к нездоровому наблюдению за Лилианиными внутренностями, за работой кишечника и кровянистыми выделениями.

Однако ближе к вечеру уверенности у Лилианы поубавилось. Выделения прекратились, тянущая боль в животе утихла, и теперь появилась сильная тошнота. При резке мяса к ужину Лилиане стало так дурно, что она метнулась к раковине, давясь рвотными позывами. Хорошо бы, конечно, попробовать горячую ванну, сказала она; только нужен почти кипяток, иначе не поможет. Но мать Фрэнсис была дома – не греть же котелки с водой при ней. Они сидели в гостиной наверху, и Лилиана нервно ерзала на месте, держась рукой за живот.

– Невыносимо думать, что этот крохотный зародыш отчаянно старается удержаться во мне, тогда как я отчаянно стараюсь изгнать его прочь. Ну давай же, несчастный зародыш, – упрашивала она. – Ты ведь не хочешь во мне оставаться. Я буду плохой, очень плохой матерью. Уходи к кому-нибудь другому. К какой-нибудь славной женщине, которая хочет ребенка, в отличие от меня. Уходи вон! Сейчас же!

При последних словах Лилиана вскинула руку, сжала пальцы в кулак и с силой ударила себя в живот.

Фрэнсис вздрогнула:

– Боже! Не надо!

Лилиана ударила снова, еще сильнее.

– Не надо! Прошу тебя! Не рви мне сердце!

– Но я должна сделать что-то! Не сидеть же сложа руки? Господи, ну почему твоя мать не уйдет куда-нибудь? Ванна наверняка поможет, но только если будет достаточно горячей. Неужели ты не можешь увести мать из дома, хоть ненадолго?

– Я не хочу оставлять тебя в ванне без присмотра. А вдруг ты потеряешь сознание? И утонешь?

– Но что-то же наверняка можно сделать. – Лилиана на миг задумалась, потом решительно поднялась с дивана. – Приму еще таблеток.

– Нет! – Фрэнсис тоже вскочила на ноги. – Я тебе не позволю. Тебе от них и так уже плохо.

– А должно стать еще хуже.

– Пожалуйста, не надо! Прошу тебя!

Но Лилиана, ничего не слушая, бросилась в спальню, и к моменту, когда Фрэнсис туда подоспела, она уже достала из комода темно-желтый пакетик и вытряхивала из него содержимое. Фрэнсис увидела, как несколько мерзкого вида таблеток (три-четыре или даже больше) скатываются в ладонь и одним махом отправляются в рот. Увидела, как Лилиана скривилась, с трудом их проглатывая.

Поздно вечером, перед самым сном, она выглядела очень бледной, а когда Фрэнсис увидела ее утром в пятницу, после ухода Леонарда на службу, то с первого взгляда поняла, что происходит что-то совсем неладное. Лицо у нее было мучнистого цвета, волосы прилипали к покрытому испариной лбу, и вышла она из спальни, еле волоча ноги, словно хилая древняя старуха. Она проснулась среди ночи от дикой боли, сказала Лилиана. Такое ощущение, будто кто-то со всей силы пнул в живот сапогом. И она молча терпела, не хотела будить Лена. Но кровотечения по-прежнему нет, и это ее беспокоит.

Фрэнсис было плевать на кровотечение, настолько ее испугала мертвенная бледность Лилианы. Она опрометью бросилась в спальню и торопливо разожгла камин, потом вскипятила чайник на кухоньке, заварила чай и набрала горячей воды в грелку.

– Я спущусь вниз ненадолго, – прошептала она, передавая грелку Лилиане. Внизу уже слышалась какая-то возня. – Но как только растоплю плиту, сразу же вернусь. Скажу матери, что ты заболела и за тобой нужен уход…

– Нет-нет, – запротестовала Лилиана, прижимая грелку к животу. – Не надо говорить, что я заболела. Иначе твоя мать захочет проведать меня, а мне будет страшно стыдно и совестно… Кроме того, она непременно скажет Лену…

– Но я не могу оставить тебя одну!

– Можешь. Просто наведывайся ко мне время от времени.

– Ладно, ты хотя бы выпей чай. Я принесу тебе завтрак.

Лилиана сморщилась от отвращения:

– Нет, не хочу есть, меня вывернет. Я сейчас приму аспирин, и мне полегчает. Ступай, Фрэнсис, со мной все будет в порядке.

– Я буду заглядывать к тебе при каждой возможности. А если тебе станет по-настоящему плохо…

– Не станет.

– Ты ведь позовешь меня, если что?

Лилиана кивнула, с закрытыми глазами. Фрэнсис поцеловала ее и, ощутив холод щеки, сняла с крючка на двери халат Леонарда. Когда она уходила, Лилиана сидела на краю кровати, завернутая в халат, как в плащ. Но еще на полпути вниз Фрэнсис услышала мерный скрип над головой: Лилиана встала и ходила по гостиной от окна к двери и обратно, точно арестант, меряющий шагами тюремную камеру.

Потом день, казалось, растянулся до бесконечности, стал как туго натянутый нерв. Фрэнсис украдкой бегала наверх настолько часто, насколько осмеливалась, и каждый раз обнаруживала, что Лилиана по-прежнему смертельно бледна и по-прежнему ходит взад-вперед по комнате. Она не присядет ни на минуту, сказала она, пока не откроется кровотечение. Ближе к полудню она принялась двигать мебель, переносить с места на место кресла, поднимать и переставлять ножную швейную машину. Скрип половиц и глухие удары разносились по всему дому, и в конце концов мать недоуменно вопросила: да что такое там творится? С бьющимся сердцем Фрэнсис сказала, что Лилиана затеяла генеральную уборку.

В середине дня, однако, наверху все стихло. Когда Фрэнсис, полная дурных предчувствий, снова поднялась наверх, Лилиана полулежала на диване среди подушек, накрыв ноги пледом, и с виду настолько походила на обычную больную, что в первый момент у Фрэнсис отлегло от сердца. Но потом она приблизилась и увидела ее лицо: совсем бескровное, немного опухшее под туго натянутой кожей и блестящее от нездоровой испарины. На сей раз Лилиана не стала заверять, что все в порядке и приходить не стоило, а протянула руку и с трудом проговорила: «Ах, Фрэнсис… это кошмар какой-то!» Она стиснула пальцы Фрэнсис и зажмурилась, готовясь к очередному приливу схваткообразной боли.

Фрэнсис пришла в ужас:

– С тобой явно что-то не так! Надо вызвать врача!