Дорогие гости Мамин-Сибиряк Дмитрий

– Вовсе нет, – коротко ответила Фрэнсис. – Не говорите так.

– Хотите, мы подыграем? Можем пройтись по саду или…

– Нет, не стоит.

Мистер Краузер всмотрелся в лицо Фрэнсис и наконец перестал улыбаться.

– Да вы расстроены, похоже.

– Не расстроена, а… Не знаю даже, как объяснить!

Он немного подождал, доброжелательно на нее глядя, а затем снова принялся ласкать Ням-Ням, и они сидели в молчании еще несколько минут – пока кошка, внезапно заскучав, не спрыгнула с коленей мистера Краузера, точно палевая мартышка, и не погналась за мотыльком.

Фрэнсис встала:

– Ну что, вернемся к дамам?

Когда все четверо перешли обратно в гостиную и расселись там, Фрэнсис почти не принимала участия в разговоре. Она изо всех сил старалась улыбаться, но это не помогало. Броня решимости растрескивалась и отваливалась кусок за куском, как старая кора с дерева. Фрэнсис чувствовала, что медленно, но неотвратимо – будто бы под напором некой неодолимой силы – приближается к состоянию депрессии. Пэтти принесла поднос с ликерами. Миссис Плейфер предложила сыграть в бридж «аукцион».

– Ты будешь моим партнером, Эмили, – обратилась она к матери Фрэнсис своим обычным повелительным тоном. – Померимся интеллектуальными способностями с молодежью.

– Боюсь, мне сейчас не до бриджа, – сказала Фрэнсис. – У меня что-то голова разболелась. Наверное, солнцем напекло за ужином.

– Ах, какая жалость!

Пожилые дамы были разочарованы: втроем-то в «аукцион» не поиграешь. Вместо бриджа пришлось удовольствоваться патефоном: они прокрутили три-четыре пластинки со старомодными вальсами. Потом стали обсуждать последние новости – выделенные Германии кредиты, громкие разводы в светском обществе… Но сумрачное молчание Фрэнсис действовало гнетуще, и разговор скоро сошел на нет. В конце концов все заметно обрадовались, когда Ням-Ням запрыгнула на колени к мистеру Краузеру и принялась тыкаться головой ему в руку: теперь, по крайней мере, было на что смотреть и о чем говорить.

Без двадцати десять миссис Плейфер велела Пэтти принести шляпы. Мистер Краузер, учтивый до конца, проводил Фрэнсис с матерью до их калитки.

Они вошли в дом молча. Свет в холле не горел, и (как часто бывало после визитов к миссис Плейфер) все вокруг выглядело ветхим, убогим и грязным. Лестницу будто не натирали ни разу, в отчаянии подумала Фрэнсис. А пол будто никогда не мыли – хотя только сегодня утром она надраила все плинтусы «Вимом».

Фрэнсис сняла шляпу и привстала на цыпочки, чтобы зажечь от спички газовый светильник.

Мать задержалась около нее:

– Как твоя голова?

– Терпимо.

– Выпьешь аспирина?

– Нет. Сразу лягу спать, пожалуй.

– Да? Тогда и свет зажигать незачем.

– Барберам понадобится, позже. Кажется, они опять ушли куда-то.

– А… ну да. Ты действительно сейчас же поднимешься к себе? Может, немножко посидишь со мной? Расскажешь, о чем вы с мистером Краузером разговаривали.

– Да нечего рассказывать, мама.

– Не может быть, чтобы совсем нечего, ведь вы так увлеченно беседовали.

– Решительно нечего, уверяю тебя.

Мать неодобрительно поцокала языком:

– Ты определенно в дурном настроении сегодня вечером. Не понимаю почему.

– Не понимаешь? Неужели?

Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Тишину нарушало лишь шипение газового рожка.

Лицо матери приняло замкнутое выражение.

– Хорошо, ступай спать. Надеюсь, к утру голова у тебя пройдет.

– Спасибо, – буркнула Фрэнсис, поворачиваясь прочь.

Ко времени, когда она привела в порядок кухонную плиту и вынесла наружу молочный бидон, мать уже закрылась в своей комнате.

Фрэнсис стала подниматься наверх, испытывая отвращение от одного вида лестницы. На промежуточной площадке она остановилась и задернула портьеры, с трудом подавив желание сорвать их с колец к чертовой матери. Теперь у нее и впрямь разболелась голова, – во всяком случае, она чувствовала, как боль сгущается, собирается в пульсирующий ком под затылком и ползет вверх.

Поднимаясь по последним ступенькам, она увидела свет в гостиной Барберов, услышала скрип пола под чьими-то ногами и с упавшим сердцем поняла, что супруги все-таки дома. Она нерешительно замедлила шаг, потом ускорила, но было уже поздно: мистер Барбер вышел на полутемную лестничную площадку прямо навстречу Фрэнсис.

Он был босиком и без пиджака, в рубашке с мягким воротником, и держал в руке два высоких стакана.

– Мисс Рэй! Мы думали, вас не будет допоздна. У вас все в порядке?

Слышал ли он их с матерью перепалку? Чтобы он не подумал, что она рассержена или раздражена, Фрэнсис выдавила улыбку:

– Да, все хорошо. Мы были в гостях у соседей.

– Жаль, мы не знали, что вы вернетесь так рано. Мы пригласили бы вас и вашу матушку чуток выпить с нами. Мы сегодня отмечаем одно приятное событие.

– Да?

– Да. Не люблю хвастаться, но… ваш покорный слуга получил повышение по службе. – Мистер Барбер шутливо-застенчивым жестом пригладил усы.

В полумраке Фрэнсис разглядела пенное кружево на внутренних стенках стаканов и остатки пива на донышке. Лицо у мистера Барбера было красное.

– Поздравляю. Браво. – Продолжая улыбаться, Фрэнсис бочком двинулась к своей комнате.

Мистер Барбер вытянул руку:

– Послушайте, почему бы вам не присоединиться к нам? Время еще детское. Глоточек на сон грядущий, а? На дорожку, так сказать? Лили будет рада – правда, Лил? – Он уже вошел обратно в гостиную, легко переступая босыми ногами, и говорил, глядя в часть комнаты, скрытую от глаз Фрэнсис отворенной дверью. – Здесь мисс Рэй, она уже вернулась из гостей. Я пригласил ее посидеть с нами.

Ответ прозвучал невнятно, но Фрэнсис услышала скрип диванчика и поняла, что деваться некуда. Мистер Барбер сделал ей знак рукой, и она проследовала за ним в гостиную.

Лилиана сидела в янтарном свете единственной лампы, явно не зная, встать ей или нет при появлении Фрэнсис. Она была без тапочек, как и муж, и тоже вся раскрасневшаяся. Вокруг нее валялись в беспорядке смятые диванные подушки. На одной из них лежала кукла, которую Фрэнсис мельком видела однажды. Сейчас она хорошо ее рассмотрела: тряпичная кукла с длинными разболтанными конечностями и зловещим оскалом, в темно-синем вельветовом костюмчике и белой бескозырке.

На нее опять накатило щемящее чувство одиночества. Когда Лилиана наконец встала и сказала, немного смущенно:

– Привет, Фрэнсис! Правда здорово, что Лена повысили? – она ответила фальшиво-жизнерадостным тоном, сама себя не узнавая:

– Ну еще бы не здорово! Держу пари, вас обоих распирает от гордости!

Мистер Барбер выпятил грудь колесом, теперь изображая самодовольство.

– Ага. Когда начальник вызвал меня в кабинет сегодня утром, я думал, он устроит мне разнос! А он усадил меня, угостил сигарой и сказал: «Послушайте, Барбер. Такой способный малый, как вы…»

– Да ладно, не говорил он такого! – рассмеялась Лилиана.

– Это его доподлинные слова! «Барбер, дружище, послушайте. Такому умнику, как вы, не годится застревать на должности, которая никогда не принесет больше двухсот пяти в год. Старый Эррингтон скоро от нас уходит. Как вы смотрите на то, чтобы занять его место? Там положено жалованье на десять фунтов больше. А чтобы показать, насколько высоко мы вас ценим, мы накинем еще пятерку и сделаем кругленькие двести двадцать».

Фрэнсис продолжала улыбаться, но это стоило ей огромных усилий. Двести двадцать фунтов! Она только сегодня утром получила отчет о дивидендах с одной из неудачных инвестиций отца: сорок пять фунтов. В прошлом году было шестьдесят.

– Поздравляю, – повторила она. – Действительно есть что отметить. Но… я не хочу вам мешать…

– О чем вы говорите? – Мистер Барбер выглядел расстроенным. – Мы же все тут друзья, разве нет?

– Да, конечно, но…

– А на дворе еще совсем светло! Еще и десяти нет! Знаю, каминные часы показывают четверть одиннадцатого – но они как Лили: вечно спешат. – Мистер Барбер со смехом отскочил от жены, попытавшейся шутливо ткнуть его кулаком.

Фрэнсис быстро посторонилась, чтобы он на нее не налетел, и в результате переместилась чуть дальше в комнату.

Она предприняла очередную попытку:

– Пожалуйста, не стоит беспокоиться…

Но у нее уже не осталось сил сопротивляться. После всех переживаний сегодняшнего вечера она была как выжатый лимон.

– Так, что будете пить? – осведомился мистер Барбер не допускающим возражений тоном. – Портер? Херес? Джин с лимонадом?

Фрэнсис, после секунды мучительного колебания, наконец сдалась:

– Джин с лимонадом. Самую малость.

Мистер Барбер двинулся к двери.

– А Лили у нас по-прежнему хлещет портер, да?

Снова шутливый тычок кулаком, и снова мимо. Лилиана покраснела пуще прежнего.

– Я буду то же, что Фрэнсис, – крикнула она вслед мужу, направившемуся на кухню.

Мистер Барбер унес с собой оживленную атмосферу. Лилиана и Фрэнсис стояли как чужие. Потом обе сели: Лилиана – на прежнее место на диване, а Фрэнсис – в глубокое кресло напротив, страшно неудобное. Из кухни донесся хлопок пробки, выдернутой из горлышка, потом звон бокалов.

– Я тебя целую вечность не видела, – наконец сказала Лилиана.

– Ты каждый день меня видишь.

– Ты понимаешь, о чем я. Как твои дела?

– О, у меня все тип-топ. А у тебя? Как поживаешь, чем занимаешься? Дочитала «Анну Каренину»?

Лилиана опустила глаза:

– Лучше бы вообще не читала. Я над последними страницами прямо слезами обливалась.

Она подтянула к себе куклу, положила на колени и принялась теребить ее вельветовые штаны. Взгляд Фрэнсис привлекла одна вещь на каминной полке: коробка из-под рахат-лукума, поставленная между испанским веером и фарфоровым Буддой.

Фрэнсис не успела ничего сказать по этому поводу. Мистер Барбер вернулся с тремя стаканами в руках: в одном – темное пиво, а в двух других – джин с лимонадом, налитый доверху и перетекающий через края. Он закрыл дверь ногой и прошел через комнату. Фрэнсис взяла мокрый стакан осторожно, двумя пальцами. Отдав второй стакан жене, мистер Барбер поднес руку ко рту и принялся слизывать джин с костяшек.

– Я все вижу и все понимаю, я же не слепой! – вдруг укоризненно произнес он, и в первый момент Фрэнсис подумала, что он обращается к ней.

Но мистер Барбер разговаривал с куклой.

– Морячок Сэм положил глаз на Лил, – пояснил он. – Стоит только мне отвернуться, шельмец тотчас перебирается к ней на колени. – Он поставил стакан на пол и взял куклу. – А ну-ка, иди сюда, приятель! Хватит с тебя удовольствий на сегодня. Посиди теперь на каминной полке, держа свои шаловливые ручонки при себе… Если, конечно, я найду для тебя место среди этих чертовых безделушек. – Он немного передвинул Будду, глухо брякнувший тамбурин. – Вы когда-нибудь в жизни видели столько хлама, мисс Рэй? Знаете, когда рядом Лили, нельзя терять бдительность ни на минуту. Иначе она непременно прицепит к вам какой-нибудь бантик. Хотя с бантиком вы будете выглядеть премило, я уверен. И Морячок Сэм тоже так считает – верно, дружище? Что-что? – Он поднес к уху ухмыляющееся лицо куклы. – А вот насчет Лили ты не уверен? По-твоему, Лили выглядит как… фу, Морячок Сэм, это не очень приличное слово!

Лилиана выбросила вперед ногу, пытаясь пнуть мужа, на сей раз по-настоящему, и он снова со смехом увернулся. Наконец мистер Барбер усадил куклу на каминной полке, старательно скрестил ей ноги, потом поднял с пола свой стакан и сел на диван рядом с женой.

Фрэнсис, усталая, сконфуженная и нимало не позабавленная Морячком Сэмом, задалась вопросом, не совершила ли она ошибку. У миссис Плейфер она выпила хереса, сухого вина и мятного ликера, и ей совсем больше не хотелось пить. Сейчас, когда дверь была закрыта и единственная лампа отбрасывала маленький круг света, комната казалась маленькой и тесной – и Фрэнсис внезапно почувствовала себя словно в ловушке. Она заперта здесь вместе с Лилианой, на которую не может смотреть без кома в горле. Вместе с мистером Барбером, которому не вполне доверяет. И что самое ужасное, вместе с их браком, их загадочными отношениями, в которых кратковременное потепление, чем бы оно ни объяснялось, явно закончилось и уже назревал очередной разлад… Подробности Фрэнсис не интересовали. Поднося к губам липкий стакан, она подумала: «Пятнадцать минут, самое большее – и откланяюсь». Она отхлебнула глоток – изрядный глоток, чтобы поскорее допить до дна, – и мгновенно закашлялась. Напиток обжег язык и застрял в горле – неразбавленный джин, что ли?

– Только не говорите, что для вас крепковато, мисс Рэй! – воскликнул мистер Барбер, широко раскрыв голубые глаза.

В его словах опять слышался какой-то намек. Фрэнсис не ответила, поскольку все еще кашляла. Она отхлебнула еще раз, чтобы унять кашель, и решительно отставила стакан в сторону.

Однако мистер Барбер сразу же провозгласил тост: «Ну, давайте за мои двести двадцать!» – и Фрэнсис пришлось снова приложиться к стакану.

Мистер Барбер выпил несколько глотков, двигая острым кадыком, вытер пену с усов и заговорил, обращаясь к Фрэнсис:

– Вот что я вам скажу, мисс Рэй. Жаль, что с нами сейчас нет моего брата Дуги. Он в своей фирме работает уже тринадцать лет и получает меньше, чем буду получать я… И я не намерен останавливаться на двухстах двадцати, учтите, – добавил он, почувствовав, вероятно, что сболтнул лишнее. – Теперь я мчу на место повыше, которое пока занято. Впрочем, у меня и так все будет неплохо. Собственный кабинет, телефон, секретарь…

– Представляешь, Фрэнсис, он даже маникюр сделал, – подала голос Лилиана. – Зашел в салон по пути с работы. Очень мило, правда?

Мистер Барбер переменился в лице. Нахмурившись, он взглянул на свои ногти и медленно произнес:

– Ну не знаю. Вам, женщинам, позволительно тратить кучу времени на то, чтобы прихорошиться, но мужчина, уделяющий внимание своему внешнему виду, почему-то вызывает насмешки! А меня теперь должность обязывает выглядеть хорошо. Я должен подавать пример подчиненным.

– А в твоих подчиненных, небось, ходит симпатичная девушка? – иронически спросила Лилиана.

– Ошибаешься. Симпатичный паренек. Немножко шепелявый, с волнистыми волосами. – Мистер Барбер подмигнул Фрэнсис. – Он имеет обыкновение при рукопожатии задерживать мою руку дольше, чем хотелось бы… если вы понимаете, о чем я, мисс Рэй.

Фрэнсис бросило в жар. Она поспешно схватилась за стакан и увидела, что Лилиана сделала то же самое. «Еще десять минут – и все, – подумала Фрэнсис. – Нет, не десять – пять. Он станет, конечно, уговаривать посидеть еще немного, но мне плевать…»

Однако уже сейчас, после трех лишь глотков, она ощущала спиртное в желудке подобием пульсирующего огненного кома, от которого по всему телу разливалось блаженное тепло – она и не помнила, когда в последний раз испытывала такие приятные ощущения. А после четвертого глотка мистер Барбер стал казаться ей не таким уж развязным и бесцеремонным. Он рассказал пару курьезных страховых случаев, но вскоре вернулся к главной теме вечера – к своим кругленьким двумстам двадцати и своим финансовым планам. Он думает вложиться в кое-какие облигации и акции. У него есть знакомые – биржевые маклеры и банкиры, – которые готовы выгодно поместить его деньги.

– Конечно, рабочему человеку нипочем не разбогатеть, – продолжал мистер Барбер, отклоняясь от основной темы, – если он женат на женщине определенного рода. Я имею в виду таких женщин, – в его голосе зазвучали обличительные нотки, – которые с удовольствием тратят деньги мужа, но не понимают самой простой вещи: чтобы человек хорошо зарабатывал, нужно все-таки хоть немного о нем заботиться. Таких женщин, которые целыми днями сидят дома в ночной рубашке, читая романы про благородных девиц, похищенных арабскими шейхами.

Лилиана скорчила гримаску:

– Ну так и живи со своими родителями. У них ни одной книги во всем доме.

Мистер Барбер посмотрел на Фрэнсис и пожал плечами:

– Видите, с чем мне приходится иметь дело? Знаете, я сам подумываю написать книгу – про обычного парня и трудности, с которыми ему пришлось бороться после войны. Вот это будет стоящее чтение! Я подарю вам первый экземпляр, если хотите.

Фрэнсис отпила еще глоточек:

– Спасибо. Я приготовлю для нее место на полке. Где-нибудь между Остин и Достоевским – годится?

– Вполне. Я надпишу книгу так: «Фрэнсис от автора, с уважением и…» Упс! – спохватился он. – Мне следовало сказать «мисс Рэй», полагаю. Но это звучит ужасно старомодно. Вы же не против, если я буду называть вас Фрэнсис, правда? Ведь мы с вами славно поладили?

Мистер Барбер говорил таким дружелюбным тоном, что отказать или возразить было решительно невозможно, но Фрэнсис растерялась, пойманная врасплох. Ей совершенно не хотелось называть его Леонардом, а уж тем более Леном, и у нее закралось подозрение, что обмолвился он вовсе не случайно. Что самое неприятное, своим предложением перейти на обращение по имени он словно бы несколько обесценил «особость» ее дружбы с Лилианой. «Наверное, такое всегда происходит, когда заводишь дружбу с замужней женщиной, – подумала Фрэнсис. – Ты автоматически получаешь в придачу мужа – как бесплатное приложение с выкройкой к журналу».

Но с другой стороны, дружба с Лилианой уже утратила свою «особость». Глядя на постоялицу сегодня, Фрэнсис даже не была уверена, что та ей очень уж нравится. Грудастая, как барменша; тонкие медные браслеты на запястье бренчат дешевым звоном при каждом движении руки. Какая она все-таки заурядная при всех своих претензиях на оригинальность! Вот сейчас, например, она подтянула ноги и ерзает на диване, устраиваясь поудобнее.

Мистер Барбер… Леонард, как теперь, видимо, Фрэнсис следовало его называть… Леонард принялся жаловаться, что жена у него больно брыкливая, и тогда Лилиана действительно брыкнула ногами, пытаясь его пнуть. Он поймал ее за щиколотки, и они стали бороться, пыхтя и хихикая; юбка у Лилианы задралась выше колен. Они возились так больше минуты, шутливо призывая Фрэнсис на помощь и требуя рассудить дело.

– Скажи, чтобы он перестал, Фрэнсис!

– Я ни при чем, Фрэнсис, это все она!

Даже несмотря на выпитый джин, Фрэнсис начала раздражаться. У нее возникло ощущение, что Барберы не просто дурачатся, а разыгрывают какой-то странный спектакль, обидный для нее. «И если я сейчас выйду из комнаты, – подумала Фрэнсис, – вся их веселость мигом исчезнет и они будут сидеть здесь, бок о бок, в холодном молчании».

Вероятно, Барберы думали то же самое, а потому, когда Фрэнсис подалась вперед, собираясь встать, оба разом угомонились, словно и впрямь не хотели, чтобы она уходила. Фрэнсис глотнула еще джина, торопясь поскорее прикончить стакан, и с удивлением обнаружила, что тот уже на три четверти пустой. Как только она допила до дна, Леонард вскочил с диана и выхватил у нее стакан, чтобы снова наполнить, вместе с двумя другими. Фрэнсис запротестовала, когда он двинулся на кухню, и запротестовала, когда он вернулся обратно и всучил ей стакан. Там, считай, один лимонад, заверил Леонард. С первым же глотком Фрэнсис поняла, что это неправда, но – странное дело – нимало не огорчилась. А когда она со смутным беспокойством подумала о матери в комнате внизу, к этой мысли примешалось какое-то темное, нехорошее чувство. «Мать мне не указ: что хочу, то и делаю», – сказала себе она.

Ну и куда теперь направился Леонард? Вот ведь не сидится человеку на месте!

Он подошел к комоду и достал из него что-то – изящную коробку с откидной крышкой. Потом вернулся и поднес Фрэнсис открытую коробку, точно официант.

– Что скажете? – (Там лежали сигареты – толстые, черные, иностранного вида.) – Первосортное курево. Подарок от благодарного клиента. С Востока привезены. Слышите восточный аромат? – Он поводил коробкой у нее под носом.

Фрэнсис не поняла, предлагает он взять сигарету или просто хвастается. Она кивнула:

– Очень мило.

– Ну и?

– Ну и – что?

– Не желаете покурить?

– О… я думала, вы не одобряете, когда женщины курят.

Леонард ошеломленно вытаращил глаза:

– Что? Я? Да кто вам сказал такое! Я целиком и полностью – за права женщин. Я настоящая миссис Панкхёрст![14]

– В самом деле?

– Да!

Фрэнсис заколебалась, потом услышала какой-то звук в комнате внизу и, в очередном приступе отваги, запустила руку в коробку и вытащила самую толстую сигарету.

Леонард расхохотался:

– Ох, Фрэнсис! Я всегда знал, что вы совсем не такая, какой кажетесь!

Он извлек из кармана спички и дал ей прикурить. Рядом на столике стояло серебряное блюдечко с двумя-тремя окурками, но Леонард принес для Фрэнсис напольную пепельницу, уродливую псевдобронзовую штуковину, которую показным жестом поставил около кресла.

Лилиана наблюдала за ними с таким видом, будто происходящее не очень ей нравилось. Когда Леонард снова уселся подле нее, с коробкой в руках, она потянулась за сигаретой.

– Раз Фрэнсис курит, я тоже покурю.

Он мгновенно отдернул коробку прочь:

– Даже не мечтай.

– Почему?

– Эти сигареты слишком хороши для тебя. Кроме того… – Он пригладил усы. – Возможно, я захочу поцеловать тебя позже – и это будет все равно что целоваться с мужчиной.

– Тогда ты поймешь, каково приходится мне.

Они немного поборолись за коробку, но наконец Лилиане удалось выхватить из нее сигарету, и Леонард с недовольным видом чиркнул спичкой. С минуту они трое сидели молча, слегка одурев от крепкого табака. Дым вытекал струйками у них из губ и ноздрей, осязаемый, как муслин, – голубовато-серый там, где недвижно висел в тени, зеленый там, где клубился в янтарном свете лампы.

Очень скоро комната стала походить на опиумный притон, каким его представляла себе Фрэнсис. Лилиана и Леонард сидели в лениво-расслабленных позах, скорее даже полулежали: Лилиана – с поднятыми коленями, Леонард – с вытянутыми ногами, заброшенными на красный кожаный пуф. До сих пор Фрэнсис все время сидела прямо, на краешке кресла, но теперь, когда Барберы вольготно развалились на диване, такая поза казалась неестественной. Она откинулась назад, отдаваясь мягким объятиям плюша. Леонард указал ей на рычажок на подлокотнике сбоку. Фрэнсис с некоторой опаской потянула за него – и кресло со скрипом разъехалось, превратившись в подобие кушетки. Голова у нее запрокинулась, ноги оторвались от пола, и выпитый джин словно бы хлынул во все жилы. Фрэнсис ощущала себя неким сосудом со спиртным, которое, когда она приняла положение, близкое к горизонтальному, растеклось в ней шире. «Да я малость окосела, – изумленно подумала она. – Господи, вот неприлично-то!» Но и эта мысль нисколько ее не взволновала; сейчас ей было решительно наплевать на все. К тому же Барберы гораздо пьянее, чем она, поскольку начали задолго до нее. В этом смысле у нее есть преимущество перед ними, небольшое, но принципиально важное. Что же касается кресла – так это прямо откровение какое-то! Чудо инженерной мысли! Вот он, класс служащих. Пускай они люди совершенно бескультурные, но уж что-что, а толк в комфорте они определенно понимают…

Когда Фрэнсис – спустя, как ей показалось, всего минуту – взяла свой стакан, она опять с удивлением обнаружила, что в нем уже ничего не осталось, и Леонард, все время следивший за ней краем глаза, опять встал, взял все три стакана и отправился на кухню, чтобы наполнить. Вернувшись и раздав стаканы, он остался стоять, блуждая взглядом по комнате и задумчиво прищелкивая языком.

Лилиана, наблюдавшая за ним поверх стакана, спросила:

– Ну и чего ты там высматриваешь?

Но он обратился не к ней, а к Фрэнсис:

– Как насчет какой-нибудь игры, Фрэнсис?

– Игры? – Она подумала, что он имеет в виду шарады, в каковой игре она всегда была безнадежно слаба. – О нет! Мне уже пора на боковую! Сейчас ведь совсем уже поздно, да?

Ответа не последовало. Лилиана все так же пристально смотрела на Леонарда, который снова пересек комнату и взял с нижней полки книжной этажерки какую-то потрепанную коробку. Когда он возвратился с ней к лампе, Фрэнсис разглядела красочную крышку.

– О, «змеи и лестницы»!

Леонард ухмыльнулся:

– Вам нравится эта игра? – Ухмылка стала хитрой. – Лили тоже нравится. Правда, Лил?

Вместо ответа Лилиана подалась вперед и попыталась выхватить у него коробку, но безуспешно. Оттолкнув ногой пуф, Леонард развернул картонное игровое поле на ковре между диваном и креслом, затем выбрал три деревянные фишки – желтую для Фрэнсис, синюю для Лилианы, красную для себя – и положил одну за другой рядом с полем, придавливая каждую большим пальцем, как картежник, выкладывающий на стол монеты. Фрэнсис сначала приподнялась, чтобы рассмотреть получше. А потом, решив развлечься партией-другой, выбралась из кресла, скинула туфли и уселась на пол рядом с Леонардом – при этом ее слегка пошатывало, но стакан с джином она тем не менее прихватила с собой. Фишки были со сколами, потертые до белесости по краям. Картонное поле от долгого употребления стало ворсистым и уже расползалось на сгибах. Судя по виду, игра прослужила лет тридцать, не меньше, но картинки оставались ядовито-яркими, а поблекшие цифры были подрисованы чернилами – причем некоторые из них выглядели причудливо, поскольку обзавелись конечностями, превратились в цветы, сердечки, ноты. Нескольким змеям были пририсованы цилиндры, очки или бакенбарды.

Лилиана по-прежнему сидела на диване.

– Ты не присоединишься к нам? – спросила Фрэнсис.

Она помотала головой, с непроницаемым выражением лица:

– Мне не хочется играть.

– Я думала, такие пестрые краски как раз в твоем вкусе.

Лилиана пристально взглянула на нее и отвела глаза. Леонард хихикнул:

– Она не любит проигрывать.

Лилиана нахмурилась:

– Неправда!

– Игрок из нее никудышный.

– Неужели? – сказала Фрэнсис.

– Вовсе нет, – возразила Лилиана.

– Она бессовестно жульничает.

– О боже.

– Ничего подобного! Это он постоянно жульничает!

– Ну так докажи, – предложила Фрэнсис.

– Да, давай, докажи! – Леонард схватил жену за ногу и стянул с дивана.

Она тяжело плюхнулась на пол, расплескав джин из стакана, а когда попыталась вернуться на прежнее место, муж стащил ее обратно. Лилиана сдалась – но улыбнуться так и не пожелала. Она стянула с дивана подушку, пересела на нее и подоткнула под себя юбку неуклюжими, раздраженными движениями, а потом застыла с поднесенным ко рту стаканом.

Фрэнсис провела пальцами по извивам одной из змей на картонном поле:

– Какая чудесная старая игра.

Леонард отлаживал волчок – смятый картонный шестиугольник, насаженный на деревянный штырек.

– Ее подарили Дуги, когда мы были детьми. Только не суйте в рот свою фишку, ладно? Подозреваю, в краске есть мышьяк.

Фрэнсис услышала свое глупое хихиканье.

– А сердечки и бакенбарды ваш брат нарисовал?

Леонард крутанул волчок на ладони:

– Нет, мы с Лили.

В словах явно крылся какой-то намек. Подняв глаза, Фрэнсис увидела, что Леонард значительно улыбается. Не отдавая себе отчета в своих действиях, она подалась вперед и игриво ткнула его кулаком в колено:

– А зачем? Выкладывайте живо!

Он посмотрел на Лилиану и открыл рот, собираясь ответить, но она опередила мужа:

– Это для того, чтобы игра была более дурацкой. Мы с Леном иногда так развлекаемся. Если попадаешь на клеточку с нотой, ты должен спеть какую-нибудь песенку. Если попадаешь на цветок, ты должен… ну, изобразить какой-нибудь цветок, а другой игрок должен угадать, что это за цветок. Говорю же, дурацкая забава.

Лилиана определенно чего-то недоговаривала. Фрэнсис снова захихикала и указала пальцем на квадратик с сердечком:

– А что происходит, когда попадаешь сюда?

– Ничего… Не надо, Лен!

– Но Фрэнсис хочет знать, – запротестовал он. – Будет нечестно, если мы не расскажем ей правила. В общем так, Фрэнсис. Когда Лили попадает на сердечко, она должна…

Лилиана резко поставила стакан на пол и замахнулась, собираясь ударить мужа, теперь по-настоящему, без всяких шуток. Леонард поймал ее за запястье, и они стали бороться – не так, как раньше, когда ломали комедию перед Фрэнсис, а на полном серьезе. Оба покраснели от натуги и несколько секунд сидели почти неподвижно, напрягая все свои силы, крепко сцепившись, но одновременно пытаясь разняться, точно два отталкивающихся магнита.

Потом Лилиана шумно выдохнула и нервно расхохоталась. Леонард, воспользовавшись минутной слабостью жены, поймал другую ее руку и стиснул мертвой хваткой.

– Когда Лили попадает на сердечко, – проговорил он, задыхаясь и тоже начиная смеяться, – она должна снять с себя какой-нибудь предмет одежды!

Фрэнсис ожидала чего-то подобного, но все равно испытала потрясение, и первой ее мыслью было паническое: «Не слышит ли мать, не приведи господи?» Но комната с плотно закрытой дверью и конусом света от единственной лампы уже казалась не ловушкой, а уютным уголком, изолированным от внешнего мира. Лилиана потирала запястья, вся раскрасневшаяся от усилий и то ли раздраженная, то ли сконфуженная, то ли возбужденная, – что именно с ней творится, Фрэнсис не понимала. Ухмылка Леонарда стала шире.

Фрэнсис с вызовом встретила его взгляд:

– Всего один предмет одежды?

– Всего один.

– А если вы попадаете на сердечко – то что?

– А если я на него попадаю, – ответил он, расплываясь в ухмылке уже до самых ушей, – тогда Лилиана должна снять еще что-нибудь.

– Понятно. А что будет, если… ну, если я на него попаду?

Леонард задумался, поглаживая щетинистый подбородок, – или сделал вид, что задумался.

– Нда… вопрос заковыристый, конечно. Мы, видите ли, никогда прежде не играли с третьим участником… Если на сердечко попадете вы, Фрэнсис, полагаю… э-э… Лилиане придется снять с себя еще что-нибудь. Хотя вы тоже можете что-нибудь снять, коли пожелаете.

Любезность, хотя и немного запоздалая, подумала Фрэнсис; если предложение раздеваться по ходу игры в «змеи и лестницы» вообще может считаться любезностью. Но она уже изрядно захмелела и была возбуждена алкоголем и крепким табаком – а еще возбуждена, противно своей воле, пикантной интимностью ситуации, в которой они трое оказались. А ведь вечер начинался совсем не многообещающе. Фрэнсис вспомнила свое дурное настроение, миссис Плейфер, мистера Краузера – все это казалось бесконечно далеким.

Да мистер Краузер просто тряпка. Чтобы сидеть наедине с девушкой в тенистом саду – и только и делать, что гладить кошку! Вот она, например, сумела бы воспользоваться ситуацией!