Мечтатели Кузмин Михаил
— Ты же тотчас уцепился за эту идею, — спокойно напомнил ему Алекс.
— Мы с тобой оба беспринципные люди. Еще никто не разбогател, беспокоясь о соблюдении моральных принципов.
— Не думаю, что тебе пришлось терзаться из-за их отсутствия. Ты ведь, как я понимаю, истинный Макдауэлл.
— Знаешь, как говорят в таких случаях — нельзя быть чересчур богатым и чересчур худым. Если ты хочешь удержать в руках свое состояние, приходится постоянно крутиться, такова реальность.
— А если состояние чье-то еще? — с намеком спросил Алекс.
— Только не говори мне, что у тебя вдруг проснулась совесть. Слишком поздно. Кстати, это ведь была твоя идея.
— Ты уже напомнил мне об этом, — Алекс пристально посмотрел на дядю. — И можешь не переживать. Я держу совесть под контролем — до тех пор, пока все идет по плану.
— Уж не собрался ли ты мне диктовать условия, мой мальчик?
— Никаких несчастных случаев не будет. Ни с Каролин, ни с кем-то еще. Ты меня понял? Я мошенник, но не убийца, — заявил Алекс.
Ему понравилась прямота такого заявления, потому что это было чистой правдой. Да, он пытался обвести их всех вокруг пальца, но только совсем не так, как они думали.
Уоррен лишь пожал плечами.
— В таком случае предоставляю тебе заботу о Каролин. Если она выкинет какой-нибудь фортель, пусть у тебя болит голова. Но если она, не дай бог, что-то заподозрит, я возьму инициативу в свои руки.
— Только попробуй, и я их тебе отрежу.
Уоррен посмотрел на Алекса так, как будто перед ним сидело чудовище.
— Мне показалось, ты не сторонник насильственных действий. Откуда в тебе столько жестокости? Не знай я тебя лучше, я бы испугался за собственную жизнь.
Алекс одарил его небесной улыбкой:
— Немного страха никогда не повредит, дядя Уоррен. Жизнь полна самых разных неожиданностей и имеет привычку преподносить нам нехорошие сюрпризы.
Уоррен посмотрел на него с нескрываемым омерзением.
— Для такого стреляного воробья, как я, неожиданностей не существует. Не рассчитывай, что сможешь застать меня врасплох.
Алекс допил кофе и поставил чашку на блюдце.
— О, ты будешь очень даже удивлен, дядя Уоррен, — сказал он и улыбнулся змеиной улыбкой.
Глава 16
Алекс вышел, громко хлопнув дверью. Ему было наплевать, что он разбудит своих кузенов, которые все еще предавались утренней неге. Он был взвинчен, а его нервы натянуты как струна. Его терзало подозрение, что в доме Макдауэллов что-то не так. Что все гораздо хуже, чем та давняя попытка убрать его с дороги.
У него было немало причин не ночевать у себя в комнате последние несколько дней, но теперь ему было некуда пойти. Его преследовали глаза Каролин, ее откровенный испуг, когда она увидела шприц и поняла, что едва его не убила. И главное, что она ошибалась. Страх поддаться исходившему от нее физическому желанию, когда он прижал ее руку к шраму на бедре. Негромкий, сдавленный всхлип, когда она достигла оргазма.
Он проводил ночи все в той же постели, вспоминая о том, как она тоже лежала в ней, как он наслаждался ее телом. И вот теперь ее не было здесь, хотя он по-прежнему ощущал ее запах, ее присутствие. Просто не мог дотянуться до нее.
Ему и в голову не могло прийти, что он вернется назад, вернется в свою старую жизнь и станет жертвой юношеской страсти. «Что ж, так тебе и надо, сам виноват», — кисло подумал он. Его привычка строить козни и интриги в конечном итоге обернулась против него самого. И вот теперь, когда поставленная цель была предельно ясна, его постоянно что-то отвлекало.
А ведь он вернулся по одной-единственной причине. Выяснить, кто пытался его убить и почему. Пока что он ни на йоту не приблизился к разгадке. Истина была столь же далека от него, как и когда он жил под небом Италии.
Ответ на этот вопрос известен по крайней мере двоим. Одна из них — Каролин Смит, но ее секреты были запрятаны в глубинах ее сознания, и она сама была бессильна вытащить их на поверхность. Она была свидетельницей тому, что случилось той ночью, но предпочла стереть воспоминания о ней из своей памяти.
Так же, как и он сам. Разумеется, у него был повод ничего не помнить. В придачу к пулевому ранению он получил черепную травму, а такие вещи не проходят бесследно. И тот, кто в него стрелял, похоже, именно на это и рассчитывал.
Если только этот третий, убийца, не был уверен, что сделал свое дело.
По идее, первой кандидатурой на эту роль был Уоррен. Он ни на секунду не усомнился в реальности Сэма Кинкейда и не выказывал ни малейшего беспокойства по поводу того, что в один прекрасный день объявится настоящий Алекс Макдауэлл. По его словам, это подсказывал здравый смысл — еще никто не отказывался от причитающихся ему денег.
Впрочем, Алекс знал, с какой легкостью можно отвернуться от причитающихся вам миллионов. Он сам однажды это сделал и ни разу не пожалел. И теперь намеревался сделать это снова.
Ему нет смысла пытаться доказать, кто он такой на самом деле, даже если бы он попробовал это сделать. Карточка зубного врача не сохранилась, а тест на ДНК ровным счетом ничего бы не дал. В младенчестве его продали и купили, и та, что много лет назад произвела его на свет, уже давно забыла о нем.
Впрочем, он мог бы вытянуть кое-что из Каролин. Вот кто, безусловно, ценный кладезь информации. Может, стоит попробовать ее напоить, вывести ее из себя, подмешать ей что-нибудь в кофе, да что угодно, лишь бы вскрыть несгораемый ящик ее памяти. Или попробовать убедить ее пройти сеанс гипноза, медикаментозную терапию, втолковать ей, что если она не очистит свое подсознание от навязчивых образов, то они будут преследовать ее до конца дней.
И вместе с тем он этого не хотел. Он и без того внес сумятицу в ее жизнь. Она смотрела на него так, как будто он был гибрид Теда Банди и Брэда Питта. Нет, он наверняка найдет ответы на все мучившие его вопросы, не втягивая в это дело ее.
Нельзя сказать, что с его стороны это такое большое благородство. Она уже и без того сводила его с ума, вторглась в его сны, терзала его фантазии в утренние часы. В некотором роде он был куда больше зациклен на ней, нежели на том, кто пытался убить его восемнадцать лет назад. Так что лучше держаться от Каролин подальше, по крайней мере до тех пор, пока он не выяснит правду о своем прошлом. И он совершенно не представлял, что будет потом. Может, он просто исчезнет, вернется в Италию, где никто никогда его не найдет.
А может, он возьмет с собой Каролин.
Он все еще воспринимал Салли как родную мать, независимо от того, на какие уловки та в свое время была вынуждена пойти, чтобы заполучить его. Сейчас она спала: лицо серое, в ноздри тонкого, патрицианского носа протянуты трубки с кислородом.
Он сидел на краю ее кровати и рассматривал ее. Он делал это постоянно с тех пор, как вернулся домой. Пытался ее понять.
— И что дальше? — Голос ее был едва слышен, и поначалу он решил, что ему показалось. Она открыла глаза и, слегка повернув к нему голову, посмотрела с мрачноватой улыбкой.
— Что дальше? — попытался он обратить ее вопрос в шутку.
— Хитер, — пробормотала она. — Ты что, ждешь, когда я умру?
— Нет.
Его ответ удивил ее.
— А я думала, что ради этого ты и вернулся. Попрощаться с дорогой мамочкой, чтобы ей было легче отойти в мир иной.
— Ну, и это тоже, — согласился он.
— Значит, была еще какая-то причина? Кроме денег, разумеется.
Он не стал с ней спорить. Она поднимала вопрос наследства всякий раз, когда ей казалось, что ей что-то угрожает. По всей видимости, и сейчас тоже. Ему же меньше всего хотелось осложнять и без того сложные отношения. Но он не позволит ей уйти, не получив от нее ответов.
— Откуда я взялся?
Надо отдать ей должное. Салли даже глазом не моргнула.
— Ты хочешь сказать, что дожил до тридцати пяти лет и до сих пор не знаешь, откуда берутся дети? Что ж, поделом тебе. Не надо было убегать из дома, не узнав ничего про эту важную сторону жизни.
— Что такое секс, я узнал в двенадцать лет, если не раньше, — он накрыл ладонью ее худую, жилистую руку. Почему-то она напомнила ему птичью лапку. — Я хочу знать, откуда я взялся. У кого ты меня купила?
Салли закрыла глаза.
— Алекс, я понятия не имею, о чем ты. И я прошу тебя, не надо сбивать меня с толку. Я и без того в эти дни плохо соображаю. Почему бы тебе не оставить меня в покое. Дай мне передохнуть…
— Джон Кинкейд сказал мне, что твой ребенок родился мертвым, но ты куда-то пропала, а домой вернулась со мной. Я хочу знать, откуда я взялся. Между прочим, мне также интересно, что помешало тебе усыновить меня на законных основаниях?
— Кинкейд, — с видимым отвращением пробормотала Салли. — По идее, он уже давно умер.
— Верно, умер.
Своим ответом он застал ее врасплох, и на этот раз она не стала этого скрывать.
— В таком случае откуда ты это узнал?
— Он сказал мне. Когда я убежал из дома, то оказался у него, а он не собирался скрывать правду. В течение восемнадцати лет я знал, что на самом деле я тебе не родной сын.
— Родной, еще какой родной, черт побери! — воскликнула Салли хриплым шепотом. — Ты сын моего сердца, моей души, даже если не я сама произвела тебя на свет. И ты сам это знаешь не хуже меня, даже если собрался все отрицать.
— Знаю, — негромко согласился он. Он по-прежнему держал ее руку в своей. Салли повернула руку ладонью вверх. — И все же я хотел бы знать, где ты нашла меня.
Ее вздох был едва слышным.
— Мне казалось, что в этом возрасте ты знаешь, что все в этом мире имеет цену. Тридцать пять лет назад в нежеланных детях не было недостатка.
— То есть ты просто пришла в приют и выбрала именно меня?
В улыбке Салли не было и капли веселья.
— О, если бы все было так просто! Я женщина осторожная и всегда предвижу возможные осложнения. Когда я забеременела, мне было уже за сорок, и, как ты понимаешь, в этом возрасте можно ждать любых неожиданностей. Даже если бы роды прошли успешно, велика была вероятность того, что ребенок родится с синдромом Дауна, и тогда мне пришлось бы искать ему замену.
По идее, ему следовало ужаснуться ее откровенности. Частично так оно и было. Другая же часть его «я» восприняла этот ее спокойный цинизм как само собой разумеющееся.
— И как тебе это удалось?
— Я знала, что есть одна беременная девушка, которая должна была родить примерно в одно время со мной. Она происходила из хорошей семьи. Отец будущего ребенка также. Увы, он погиб в автомобильной катастрофе, и она пыталась скрыть свою беременность от родителей. Я помогла ей это сделать.
— В обмен на ее ребенка? А что было бы, если бы твой собственный ребенок родился живым?
— Тогда бы я помогла ей найти для ее ребенка приемную семью, как эта барышня и хотела.
— Эта барышня, — негромко повторил Алекс. — Моя настоящая мать. Кто она такая?
— Какая разница? Ее больше нет в живых. Ее семья так и не узнала о твоем существовании. Ее родители давно покинули этот мир. Так что никакого воссоединения семьи не будет. Можешь даже не рассчитывать.
— И как она умерла?
Салли пристально посмотрела ему в глаза.
— В родах.
— Значит, я ее убил.
— Нет, мой дорогой, — возразила Салли тоном, начисто лишенным сожаления. — Боюсь, что ее убила я.
Каролин отодвинулась от окна и опустила занавеску. Алекс выскочил из дома, хлопнув дверью, и, к ее молчаливому удивлению, через пару минут из-под колес его ржавого джипа, стремительно удалявшегося от дома по подъездной дороге, уже летели во все стороны камешки. Что-то явно выбило его из равновесия — он актер, великолепно владеющий собой, и его трудно вывести из себя. Должно было произойти нечто из ряда вон выходящее, чтобы он так отреагировал.
Каролин прислонилась к стене и закрыла глаза. Вдруг то, что случилось с ней сегодня утром, лишь плод ее воображения? Она ведь не видела пули. Не слышала выстрела. Вот уже целую неделю, как она мучается бессонницей — с того момента, как блудный сын вернулся в лоно семьи. Неудивительно, что ее преследуют навязчивые идеи.
Возможно, он понял, что ему нет причин ее опасаться. В ее намерения не входило отравить Салли ее последние дни. А потом… потом ей было глубоко наплевать, что произойдет с состоянием Макдауэллов. Если Уоррен готов на преступление, чтобы прибрать к рукам семейные денежки, что ж, как говорится, флаг ему в руки. Ее не волновала даже та скромная сумма, которую выделила ей Салли. Хотелось одного — как можно скорее бежать из этого дома и до конца своих дней не видеть никого из Макдауэллов.
Она привыкла считать их своей семьей. Пусть не слишком дружной, не слишком любящей, но все же семьей. События последней недели со всей ясностью показали, как глубоко она заблуждалась.
Странно, но это не породило в ней чувства ненужности и одиночества. Наоборот, неожиданно перед ней замаячила свобода, пусть даже призрачная, и хотя какая-то часть ее души была напугана этой перспективой, другая принимала ее без малейших колебаний.
Каролин оставалось лишь одно — избегать встреч наедине с человеком, который выдавал себя за Алекса Макдауэлла.
Пэтси вернулась к себе в комнату. Уоррен сидел в библиотеке, изучая чековую книжку, это занятие вызывало у него одновременно и скуку, и раздражение. Тессу и Джорджа носило неизвестно где. Ей оставалась одна Салли.
В комнате умирающей было тепло и темно. Здесь царила тишина, которую нарушало только негромкое жужжание медицинских приборов. Каролин остановилась у двери, глядя на Салли и одновременно пытаясь дистанцироваться от старой женщины, что была единственной матерью, которую она знала, и единственным членом семьи, кому она была небезразлична.
И вот теперь Салли умирала. В последние несколько дней она как будто усохла и стала меньше ростом. Когда к ней вернулся сын, она на несколько дней воспрянула духом, а теперь, увы, расплачивалась за этот прилив энергии.
Салли спала. Она теперь вообще проводила большую часть суток во сне. Лицо бледное, почти восковое. Стул, который обычно стоял рядом с кроватью, был отодвинут в сторону, как будто кто-то вскочил с него в порыве гнева, не заботясь вернуть на место. Корзина для мусора валялась на боку, на ковре — раздавленные осколки стекла.
Салли открыла глаза. Еще мгновение, и взгляд ее остановился на Каролин. В глазах умирающей было разочарование.
— Я сейчас скажу, чтобы у тебя убрали, — тихо сказала Каролин и повернулась, чтобы уйти.
— Нет! — остановила ее Салли едва слышным шепотом. — Лучше посиди рядом со мной. Мне нужно с тобой поговорить.
Две бледные полоски высохших слез были почти незаметны на полупрозрачной коже старой женщины. Каролин ни разу не видела Салли Макдауэлл плачущей.
— Конечно, — сказала она и, подтянув к кровати стул, села и положила ладонь на дрожащую руку старухи. — Тебе больно? Может, мне позвать миссис Хэтэвэй?
Но Салли покачала головой:
— Вряд ли морфин мне поможет. Я расплачиваюсь за свои грехи, Каролин. Так что свои страдания я заслужила. И все же скажу честно — это малоприятная вещь.
— Не думаю, что твои грехи настолько велики, чтобы ты из-за них теперь терпела такие муки, — прошептала Каролин.
— Мне всегда казалось, что твое главное достоинство — это воображение, — Салли вымучила улыбку. — За свою жизнь я совершила столько эгоистичных поступков, сколько тебе и не снилось. Но не переживай, я не собираюсь перед тобой исповедоваться. Тебе незачем о них знать. Есть немало такого, что я унесу вместе с собой в могилу.
— Может, тебе станет легче, если ты все-таки о них расскажешь?
— Может, и станет. А может быть, я не заслуживаю, чтобы мне стало легче, — Салли вздохнула и погрузилась в подушки.
— Алекс из-за тебя расстроен. — Что ж, это был вполне обоснованный вывод.
— Еще бы ему не быть расстроенным, — Салли снова посмотрела на Каролин. — Он — единственное за всю мою жизнь, чем я могу гордиться, и боюсь, что я слишком близка к тому, чтобы и это разрушить.
— Алекса ты не разрушила.
— Я не об этом. Я не могу, не имею права гордиться тем, что есть в Алексе хорошего, потому что я здесь ни при чем. Зато все плохое — это лишь благодаря мне. За плохое я несу полную ответственность. Нет, лучшее, что я сделала в этой жизни, это то, что заменила тебе мать. Даже если я так и не смогла тебя удочерить, по крайней мере я вырастила тебя в любви и тепле. Чего у тебя никогда не было бы… — Салли не договорила. То ли потому, что устала, то ли потому, что поняла, что и без того сказала слишком многое.
— Ты была для меня лучшей матерью на свете, — тихо сказала Каролин.
— Ну, это вряд ли. Но я старалась, — вздохнула Салли. — Посиди со мной. Мне страшно оставаться одной.
Салли Макдауэлл, которая никогда ничего не боялась.
— Конечно, посижу, — пообещала Каролин. — Столько, сколько ты захочешь.
Я убила твою мать, были ее слова. Женщина, которая вырастила его, любила его, предала его.
Алекс с силой нажал на акселератор. Сосны по краям дороги на головокружительной скорости пролетали мимо. Но он ее не предал. Более того, он даже посмеялся над ее признанием, уверенный, что это просто шутка.
— Это точно, убила, — сказал он тогда. — Что же ты сделала? Наняла наемного убийцу, чтобы замести следы?
Салли лишь посмотрела на него угасшими, печальными глазами.
— Мой ребенок родился недоношенным, Алекс. Он умер в моем чреве за три недели до того, как должен был появиться на свет. Врачи были вынуждены вызвать искусственные роды, чтобы сохранить мне жизнь. Мне же требовался ребенок. Живой ребенок. Это было не слишком сложно при моих деньгах. Несложно найти сговорчивых врачей, несложно уговорить бедную девушку. Они вызвали у нее искусственные роды, но ты упорно отказывался появляться на свет. Тогда они сделали ей кесарево сечение, чтобы извлечь тебя, и она скончалась от кровопотери. Если бы ей дали возможность родить самой, когда ее тело было к этому готово, с ней бы ничего не случилось.
— Теперь не угадаешь, — Алекс не узнал собственный голос.
— Но так мне сказал врач. Разумеется, за молчание он потребовал больше денег, поэтому решил слегка преувеличить. Но дело не в этом. В конце концов, это была моя ответственность. Это я изображала из себя господа бога, это я хотела, чтобы все было по-моему. Их похоронили вместе. Моего ребенка и ту женщину, которая умерла, давая жизнь тебе. Мне всегда хотелось узнать, заботится ли она о моем ребенке там, на небесах? — Салли вздохнула. — Это чертовы лекарства. Как только они начинают действовать, у меня не закрывается рот. Но терпеть боль тоже не хочется. Хотя, может, и стоило бы в наказание за мои грехи.
— Как ее звали? — резко спросил Алекс. Он не стал сдерживать гнева. — Где она похоронена?
Салли повернулась к нему. Взгляд ее был пустой, затуманенный болеутоляющими препаратами.
— Дорогой мой мальчик. Я похоронила ее на кладбище для бедных под вымышленным именем. Я даже не помню под каким.
И тогда он встал и, сшибая все на своем пути, выбежал вон.
Странно, подумал он с горечью, до этого момента он даже не подозревал в себе сентиментальности. Ему всегда казалось, он сам не мог сказать почему, что он непременно найдет женщину, подарившую ему жизнь. Ведь она намного младше Салли. По идее, ей сейчас где-то за пятьдесят, а может, даже меньше. Салли была при смерти, и ему не хотелось причинять ей боль. Он решил, что, как только ее не станет, он сам, без посторонней помощи, отыщет свою настоящую мать.
И вот теперь оказалось, что этой женщины давно нет в живых и некому принять его в объятия. Эта женщина умерла, умерла от рук другой, безжалостной женщины и бездарных врачей. Умерла, давая жизнь ему. И трудно сказать, есть ли в ее смерти и его собственная вина.
Лишь отдалившись от дома Макдауэллов на двадцать миль, он съехал на обочину и заглушил мотор. Руки его тряслись. Он не помнил, чтобы с ним когда-либо такое бывало.
Нет, и зачем он только вернулся сюда? Ему следовало остаться в Тоскане. Незачем раскапывать старые могилы. Салли уже давно оставила надежду увидеть его снова. Его убийцу вряд ли терзали угрызения совести.
Есть вопросы, на которые лучше не искать ответа. Но он явился сюда именно за ответом, и вот теперь платил за свое любопытство высокую цену.
Сейчас для него самое разумное — ехать дальше и не останавливаться. Ему не нужны их чертовы деньги, он не собирается на них претендовать. Ему хочется лишь одного — увидеть выражение лица Уоррена, когда тот обнаружит, что его обвел вокруг пальца настоящий Алекс. А кроме этого, ему ничего не надо. Тот, кто пытался убить его восемнадцать лет назад, наверняка имел на то веские причины. Возможно, это был спортивный репортер, чью машину он угнал тем злосчастным летним вечером. А может, какой-то серийный убийца.
Нет, не может быть. Ему в спину выстрелил кто-то из этой милой семейки, а затем оттащил к воде или бросил в океан, чтобы он утонул. Но по какой-то причине ему все было безразлично. Есть тайны, которые лучше не ворошить. Пусть они остаются тайнами.
Если сейчас вернуться назад, он будет вынужден помириться с Салли. Он же был не готов посмотреть ей в глаза. Если вернуться назад, значит, придется иметь дело с Каролин Смит, еще одной тайной. Если вернуться…
Почти вся его жизнь прошла в бегах. Он бежал из дома, от ответственности, от семьи, от родственных связей. Он был волк-одиночка и тем счастлив. У него имелись знакомые, но никогда — друзья, и он всегда был горд тем, что ему никто не нужен.
Сейчас же он испугался, что впервые в жизни кто-то стал ему нужен. Нет, не просто кто-то. Каролин.
Нет, он еще слишком молод, так что это не похоже на кризис среднего возраста. Возможно, он слишком болезненно отреагировал на известие о том, что его матери нет в живых. Потерять сразу двух матерей — одну за другой, мрачно подумал он. Неудивительно, что нервы его на пределе.
Нет, нельзя всю жизнь оставаться непослушным мальчишкой. Когда-то нужно взрослеть. Бежать ему некуда. Нет, конечно, при желании он мог бы уехать, но сначала нужно помириться со своей семьей.
Хочешь не хочешь, а он должен вернуться к Салли и простить ее. Простить, независимо от того, что она сделала. Ведь, несмотря ни на что, она его мать. Пусть не по крови, а по велению сердца.
А еще он должен вернуться к Каролин, иначе ее образ будет преследовать его до конца дней, точно так же, как преследовал все эти восемнадцать лет. Теперь она взрослая женщина — тихая, задумчивая, полная недосказанности и вместе с тем обыкновенный человек. Раньше ему никто не был нужен. И в его намерения не входило начинать новую жизнь с призраком прошлого.
Он уедет от них обеих, но сначала попрощается.
И тогда он будет свободен.
Глава 17
Когда он катил по обманчиво узкой подъездной дороге к дому Макдауэллов, была уже вторая половина дня. Начал моросить дождь. Серебристо-серая кора кленов приобрела синеватый оттенок. Наконец в этот глухой уголок Вермонта пришла весна. Но Александр Макдауэлл устал ждать.
Ему были слышны голоса в гостиной и звон бокалов. Для коктейлей было слишком рано, однако Пэтси начинала пить, как только ей подворачивалась такая возможность. Ему следует присоединиться к ним, налить себе стакан виски и поддержать беседу. Есть вещи, которые он не в состоянии изменить.
Но вместо этого он направился прямиком в комнату Салли. Она спала. В дневном свете ее восковое лицо производило даже более жуткое впечатление. Он встал у изножья ее больничной кровати, глядя на нее, пытаясь обнаружить в себе ярость, пытаясь обнаружить прощение.
Она была его матерью. Все так легко и просто. Независимо от того, что она сделала, независимо от того, какая она. И раскаялась Салли в своих грехах или нет, она всегда любила его — любила со всей самоотверженностью, на какую была способна. И он тоже любил ее — сейчас он был готов это признать. Точно так же, как был готов признать, что ей пора уйти.
Она была в комнате не одна. Сначала он не заметил Каролин — свернувшись клубочком в кресле, она тоже спала. В подрагивающем свете она показалась ему нереальной и удивительно прекрасной. Странно, но она не отдавала себе отчета в том, насколько она красива. Скорее наоборот, делала все для того, чтобы отречься от этой красоты, не оставлявшей никого равнодушным. Она такая, какая есть, эти светлые волосы не ее заслуга, равно как и смешные веснушки на хорошеньком носике.
В комнате царила тишина, лишь было слышно, как негромко жужжат медицинские приборы, и этот белый шум отделял их от остального мира. Он взял стул, что стоял у ног кровати, сел и принялся наблюдать за обеими женщинами, которые были наделены столь огромной властью над его жизнью.
Было в этом нечто странное, похожее на сон. Он переводил взгляд с одной на другую и обратно, пока их лица наконец не слились в одно, старое и юное, бледное лицо умирающей старухи и безупречное — молодой женщины. Благородной формы нос, широко поставленные глаза, те же самые красивые губы. Одна старая, вторая молодая. Но лицо одно. Те же самые патрицианские черты. Лицо женщин из семейства Макдауэллов.
Он был так ошеломлен этим своим открытием, что не мог сдвинуться с места. Господи, как он раньше этого не замечал? Почему другие не замечали этого явного фамильного сходства? Но Каролин, похоже, оставалась в неведении. Она считала себя приемышем, которого Макдауэллы лишь терпели рядом с собой. Ей и в голову не приходило, что у нее куда больше прав жить в этом доме, чем у него самого.
Но откуда взялась здесь она? Когда Каролин родилась, Салли было уже под пятьдесят, так что быть ее матерью она никак не могла. Тесса же была на пару месяцев старше Каролин, что исключает кандидатуру Пэтси.
Имелись еще кое-какие далекие родственники, но в целом последние несколько поколений Макдауэллов были весьма немногочисленными. И если не считать отпрысков Пэтси, семейство стояло практически на грани полного вымирания.
Да, еще есть Уоррен. Помнится, что, когда он сам был прыщавым подростком, ему не давал покоя вопрос: уж не голубой ли его дядюшка? А та элегантная женщина с изысканными манерами, с которой Уоррен изредка встречался, не нужна ли она ему лишь для отвода глаз. Тогда у него не укладывалось в голове, как можно быть равнодушным к такой интересной вещи, как секс.
Но, судя по всему, тридцать лет назад Уоррена на какое-то время заинтересовал секс, если сейчас на свете жила Каролин Смит.
Впрочем, возможно, он ошибается. Уоррен ни разу не проявил по отношению к Каролин ни малейшего намека на отцовские чувства. Инструктируя Сэма Кинкейда по поводу прошлого и привычек Алекса Макдауэлла, он лишь походя упомянул Каролин как второстепенного члена семьи, не представляющего собой никакого интереса. Кстати, если память ему не изменяет, Уоррен тогда даже пожаловался насчет небольшого доверительного фонда, который Салли открыла на ее имя, заявив, что в этом нет ровно никакой необходимости.
Может, Уоррен все-таки не отец Каролин? Родственные чувства, кровная любовь были ему абсолютно чужды. Единственное, к чему он стремился, это обмануть родную сестру и прибрать к рукам ее состояние. Такому ничего не стоит обобрать собственную дочь.
Эта мысль сразила его наповал. Все, с него довольно. Не проронив ни слова, Алекс резко встал со стула. Лучше пойти выпить, даже если ради этого ему придется разделить общество Пэтси и дядюшки Уоррена. Нет, не просто выпить, а хорошенько набраться, напиться до потери пульса, как он не напивался вот уже много лет.
— Как там твоя мать, приятель? — приветствовал его Уоррен. Похоже, дядя пребывал в своем лучшем расположении духа.
— Умирает, — коротко ответил Алекс, наливая себе стакан шотландского виски без содовой.
Уоррен поморщился:
— Это мы знаем и без тебя.
— Тогда зачем спрашивать? — Он взял в руки стакан и, подойдя к французскому окну, встал спиной к своим обожаемым родственникам.
— В нашей семье привыкли к хорошим манерам, мой милый, — проворковала Тесса и, подойдя, встала позади. От нее исходил аромат «Пуазона» [3]— лучшее название для этих духов трудно придумать. Алекса неизменно мутило от их запаха. Тесса положила ему на плечо руку.
— Я слишком долго жил собственной жизнью, — произнес он и сделал глоток виски. — У меня иные жизненные ценности.
— Ценности? — повторила Пэтси и усмехнулась. — И что это за ценности? — Она повернула свои блестящие от алкоголя глаза к сыну. — Будь добр, налей мне еще, Джорджи.
— Хватит называть меня Джорджи, — огрызнулся тот. В его светлых глазах читалась настороженность.
— Какие мы все нервные, — прошептала Тесса на ухо Алексу. — Почему бы нам с тобой не удалиться куда-нибудь, где нам бы никто не мешал?
Он обернулся и окинул ее оценивающим взглядом с головы до ног.
— Хочешь, чтобы я тебя трахнул?
Тесса изобразила смущенную улыбку.
— А тебя смущает, что мы родственники? Не бери в голову, мой милый. В этом штате браки между двоюродными братьями и сестрами являются законными.
— В мои намерения не входит жениться на тебе, — хладнокровно парировал Алекс.
— Собственно говоря, меня больше волнуют совершенно другие вещи, — проворковала Тесса.
Алекс задумался над ее словами. Несколько мгновений он пристально рассматривал ее идеальное, ухоженное лицо, ее совершенную фигуру фотомодели, а сам про себя задавался вопросом: если он оттрахает родную кузину, поможет ли это ему забыть Каролин?
Вряд ли.
Между прочим, между обеими женщинами существует определенное внешнее сходство. Странно, как он раньше этого не замечал. Обе высокие и стройные, хотя Тесса предпочитала морить себя голодом до модельной худобы, что не способствовало разжиганию в нем плотского желания. Те же правильные черты лица, но губы Тессы, несмотря на инъекции коллагена, были тоньше, не такие чувственные, как у Каролин. И глаза, в отличие от живых, блестящих глаз Каролин, были какими-то тускло-матовыми, лишенными блеска.
Нет, он явно ее не хотел. Он не хотел никого из них, не хотел их денег. Ему не нужна их ложь, ему нужна только правда, узнав которую он в момент уберется отсюда и ни разу даже не оглянется назад.
Оставалось лишь надеяться, что Каролин тоже сумеет вырваться из этого дома.
Он отстранил костлявую руку Тессы.
— Спасибо, но я как-нибудь обойдусь, — произнес он, — у меня не то настроение, чтобы трахаться.
— А какое у тебя настроение?
— Напиться.
— Этим ты себе не поможешь, Алекс, — встрял в разговор Уоррен. — Я понимаю, тебе тяжело, потому что твоя мать одной ногой в могиле. Тебя наверняка терзает раскаяние, что ты покинул ее на целых восемнадцать лет, но уверяю тебя…
— Иди ты в задницу, дядя Уолдо.
Ухоженная, покрытая искусственным загаром физиономия Уоррена мгновенно побледнела.
— Мне казалось, ты забыл, что когда-то называл меня этим прозвищем, — выдавил он. — Мне и в голову не могло прийти, что через почти двадцать лет…
Со стороны Алекса этот был довольно неумный шаг, вернее, откровенный вызов, который сулил ему лишь новые неприятности.
— Оно тебе идет, — произнес он и, схватив с подноса бутылку виски и еще один стакан, направился к выходу. — Если вы не против, то я лучше составлю компанию своей кузине у постели умирающей.
— Кузине? Кого ты имеешь в виду? — потребовал объяснений Джордж. Пэтси с остекленевшим взглядом сидела в углу, что-то напевая себе под нос, Уоррен все еще смотрел на него с выражением неприкрытого ужаса на лице.
— Каролин, кого же еще, — ответил Алекс, — нашу милую, преданную кузину Каролин.
— Никакая она не кузина, — бросила ему Тесса.
— Вот как? — он посмотрел на Уоррена. Глядя на дядю, можно было подумать, что того сейчас вывернет наизнанку. — Вдруг вас ждут кое-какие сюрпризы. Откуда вы знаете?
Он вошел в комнату Салли. Каролин тотчас пошевелилась и удивленно открыла глаза. Алекс налил ей виски и поставил стакан на уставленный лекарствами столик.
— По-моему, это тебе не помешает, — сказал он, садясь у изножия кровати умирающей.
Каролин даже не прикоснулась к стакану.
— Сомневаюсь, что тетя Салли была бы рада, если бы ты упился здесь до потери сознания, — шепотом ответила она.
— Тетя Салли рада видеть его здесь любым, трезвым или пьяным, — раздался голос с подушек.
Этот загробный голос словно исходил из могилы. Салли не стала открывать глаза, однако протянула Алексу руку.
— Тогда я ухожу, — Каролин встала и направилась к двери, но Алекс остановил ее еще прежде, чем Салли.
— Вы нужны мне оба, — сказала она и в следующую секунду открыла глаза. Казалось, что даже такое простое усилие отнимает у нее последние силы.
Алекс не собирался отпускать Каролин, опасаясь, что она убежит. Кто поручится, что ее преданность Салли не дрогнет перед отвращением к его персоне. Он же не хотел рисковать. Он вновь отвел ее к ее креслу. Слегка подтолкнул, чтобы она села, и сунул ей в руки стакан.
— Мы здесь вдвоем, мам, — он не называл ее так с тех самых пор, как был маленьким мальчиком, не называл из боязни показаться сентиментальным. Глаза Салли моментально наполнились слезами.
— Ты самый лучший мой мальчик, верно? — прошептала она. Одна из любимых фраз из далекого детства, последняя попытка получить прощение.
— Всегда, — ответил он и, даруя ей это прощение, поцеловал холодную, восковую щеку.
После чего вновь сел у ног ее кровати и налил себе очередной стакан.
Он отдавал себе отчет, что у него есть реальная проблема: в выпивке он не умеет остановиться. Какое бы огромное количество алкоголя он ни выпил, он ни разу не вырубился. В три утра, когда Салли мирно дышала, он вышел из ее комнаты и отправился на поиски чашки кофе и душа. В пять утра он вышел прогуляться по холодному утреннему туману. В шесть он застал в коридоре Каролин. Ее узкие плечи сотрясали рыдания.