666. Рождение зверя Хо И.

Хор

Кирилл отключился буквально на мгновение. За этот миг он просмотрел нечто вроде трейлера, составленного из фрагментов виденных им ранее снов. Он увидел тучу вертолетной саранчи в полыхающем заревом черном небе, выползающие из воды танки-марсоходы, звезды, падающие с небес, и одну из них, сияющую у горизонта, тысячи людей, барахтающихся в отравленном абсенте, огненную скалу в океане и огненного дракона над нею. Не хватало ключевых элементов – кажется, первого и последнего. Осознание происходящего в реальности то возвращалось, то пропадало. Он смутно помнил, как два абрека тащили его волоком, держа за ноги, как грузили в клабкар и везли куда-то, как бросили на какой-то диван. Наконец все прояснилось, окружающий мир будто вспыхнул. Фитилем к этой вспышке послужила ватка с нашатырем, которую Беатриче держала у него перед носом.

– Давай, давай, миленький, – причитала она. – Очнись!

Потемкин пришел в себя и сел. Голова раскалывалась, причем в самом прямом смысле слова – от удара Исы черепная коробка, скорее всего, дала трещину. Левая рука, пальцы и несколько ребер были переломаны, вся туника заляпана кровью и грязью. Бета, прикрывавшаяся остатками порванной одежды, тоже была сильно избита – ее шею, руки и лицо покрывали синяки и царапины, распухшая губа кровоточила. Они находились около сцены на первом ярусе амфитеатра, в котором сегодня был аншлаг. Сотни постояльцев, хотя и не по собственной воле, собрались на самое удивительное представление в их жизни. Здесь была представлена вся мировая элита – министры и шейхи, фигуранты рейтинга журнала «Форбс», военачальники, епископы и проповедники, звезды шоу-бизнеса, редакторы газет и властители дум интеллигенции. Правда, выглядела эта элита пришибленной: большинство полуголых участников хэппенинга были если не побиты, то потрепаны. Они с ужасом смотрели на расставленные по всему залу канистры со взрывателями и вооруженных людей в проходах. Эта роскошная и высокотехнологичная яма действительно оказалась идеальным зинданом. Она напоминала огромный фашистский концлагерь для военнопленных, и лай овчарок, доносившийся с верхнего яруса, где расположились пулеметчики, усиливал это сходство – не хватало лишь колючей проволоки и бравурных песен из хрипящего граммофона, усиливаемых репродукторами. В воздухе стоял смрад – естественные надобности люди справляли здесь же, и запах этот смешивался с удушливой гарью от все еще дымящегося здания отеля.

Потемкин был свидетелем поистине революционной антрепризы – сцена и зрительный зал как бы поменялись местами. В ложах сидели многочисленные актеры, а на разложенных по сцене ковриках расположилось полтора десятка зрителей. Среди них Потемкин узнал старпома Лота, Вячеслава-Али Полосина, отца Андрея Кураева, Айгюль Озкан и Хашима Тачи. Из тех, кого он мог припомнить по телерепортажам, были британский проповедник радикального ислама Абу Хамза аль-Масри, который в 2006 году получил семь лет за терроризм, но несколько месяцев назад вышел за примерное поведение, и глава бригад Изз адДин аль-Кассам, боевого крыла ХАМАС, Мохаммед Дейф. Было еще несколько бородатых людей в бурнусах, чалмах и афганках, которых Кирилл вроде видел когда-то по телевизору. Все они что-то оживленно обсуждали, показывая друг другу планшеты айпадов. Присмотревшись, Потемкин определил главного на этом совете в Филях. Кирилл идентифицировал его не сразу, так как этот человек сильно постарел, и борода у него стала не такой пышной, как раньше, – она, скорее, походила на аккуратную бородку Нэвина Эндрюса. Но его глаза Кирилл не мог не запомнить.

Он впервые увидел эти глаза второго октября 1992 года на стадионе в Гаграх, которые еще дымились, только что взятые силами обороны Абхазии. Ударную силу штурмующих составляли отряды добровольцев Конфедерации народов Кавказа, а их наиболее боеспособной частью был знаменитый «чеченский батальон». В тот день добровольцы хорошо повеселились: на стадион согнали местных грузин, которые заняли зрительские ряды. Футбольный матч проходил между двумя командами – чеченцев и кабардинцев. В качестве мяча использовалась отрезанная голова одного из командиров грузинской национальной гвардии. В импровизированной вип-ложе стадиона сидел командующий гагрским фронтом, которого Кирилл сейчас видел перед собой. Как и тогда, сейчас его голову покрывала вердепешевая панама-афганка. Это был Шамиль Басаев.

Судьбу одного из самых известных диверсантов в мировой истории определил крах коммунистической системы в конце восьмидесятых. Отчисленный за неуспеваемость из Московского института инженеров землеустройства, молодой чеченец некоторое время мыкался в чужой ему столице, пытаясь найти свое место в жизни. Он перебивался заработками троллейбусного контролера и сторожа убогой закусочной, пытался заняться торговлей, но влез в долги и едва не угодил в криминальную мясорубку тех лет. Переломным августовским днем девяносто первого его занесло к Белому дому, где опьяненная дарованной Горбачевым свободой московская интеллигенция держала оборону от безвольной хунты ГКЧП. Увидев, как вершится история, он понял, что его место – не в партере и не в массовке, а среди главных действующих лиц этой драматической постановки. Басаев отправился на родину, которая уже бурлила суверенитетом, быстро выбился в первые ряды самых решительных борцов с ненавистным «имперским игом» и вскоре выдвинул свою кандидатуру на выборах президента Чечни. Проиграв, Шамиль начал входить в образ не ведающего страха и жалости рыцаря террора. Первая же роль принесла ему популярность: угон из Минеральных Вод в Турцию Ту-154 с двумя сотнями заложников «в знак протеста против ввода российских войск в Чечню» закончился не спецназовской пулей или тюрьмой, а пресс-конференцией в Стамбуле и триумфальным возвращением домой. В последующие годы он подбрасывал хворост в полыхающие войны по всему Кавказу – от Нагорного Карабаха до Абхазии, снискав славу жестокого и своенравного, но талантливого командира. «Абхазский батальон» Басаева во время первой чеченской войны стал одним из символов сопротивления. При этом во всех операциях ему сопутствовала редкая, даже необъяснимая удача – он все время выходил сухим из воды, а его знаменитый телефонный разговор с премьер-министром России из захваченной больницы в Буденновске стал вершиной карьеры Шамиля и эталоном для каждого начинающего террориста, ибо нигде и никогда ранее высшие чиновники государства не вступали с удерживающими заложников людьми в унизительные переговоры, которые к тому же транслировались в прямом эфире телевидения. После фантастической победы над ельцинской Россией Басаев сблизился с многочисленными эмирами, слетевшимися со всего мира в Ичкерию, как мухи на дерьмо. Он стал грезить идеями освобождения Кавказа от кяфиров и создания халифата от Черного до Каспийского моря. Попытка воплотить эти мечты в реальность, поход в Дагестан и взрывы жилых домов в Москве окончательно пробудили русского медведя, который озверел от таких укусов и прихлопнул очумевший улей, сровняв Чечню с землей в ходе второй войны. Потерявший в боях ногу Басаев ушел в подполье и организовал подрывную группу «Риядус Салихийн», которая устраивала громкие террористические вылазки с участием смертников и смертниц. Вопрос о том, чьим агентом он был на самом деле, до сих пор остается открытым. Скорее всего, имея в виду примитивные методы работы российских спецслужб, Шамиль просто использовал их для решения каких-то задач, которые в данный момент считал для себя важными. Однако факт остается фактом: капитанские погоны Басаева в главном разведуправлении Генштаба были обмыты со всеми полагающимися по такому случаю церемониями. Потому и ликвидация его в 2006 году смахивала на спектакль. Во всяком случае, трупа Басаева никто так и не увидел, а «полная дефрагментация тела» могла бы быть неплохой легендой.

– Шамиль Эмильевич! – крикнул Кирилл.

Басаев оживился. Тыча в Кирилла пальцем, он переговаривался с другими членами своей Маджлисуль шуры. Вот так же, наверное, стоящий на мавзолее Сталин весело обсуждал с товарищами Ворошиловым и Молотовым проходящих под трибуной участников праздничной демонстрации трудящихся. К Потемкину подошла пара моджахедов, они подхватили его под руки и потащили к сцене. Беатриче пошла следом, сжимая обеими руками книгу. Кирилл испытывал странные переживания. Его переполняли ненависть и презрение к террористам, захватившим Белу. Но многие из плененных ими были ему гораздо более отвратительны. Бородатые убийцы представляли собой мрачную тень гламурного мира, по природе от него неотделимую, как и любая тень, они не могли существовать без объекта, ее порождающего.

Потемкина вывели на дно амфитеатра, сковали руки за спиной наручниками и усадили рядом с Басаевым. Бету остановили у края сцены. Отец Андрей демонстративно уткнулся в компьютер, делая вид, что не заметил появления старого знакомого. Полосин, напротив, застенчиво улыбнулся и кивнул, здороваясь. «Значит, Вячеслав Сергеевич, говоришь, нету никаких ассасинов. – Кирилл тоже машинально кивнул. – Ну-ну». Он вспомнил, что «Риядус Салихийн» в переводе означает «Сады праведников». «Вот они как теперь называются», – догадался Потемкин. Он с трудом соображал и слегка подергивался – мышцы избитого тела плохо слушались своего хозяина.

– Я тебя узнал. – Басаев погладил бородку. – А может, и не узнал. Но лицо твое мне знакомо.

– Конечно, знакомо, Шамиль. Когда Гагру брали, я тебя прикрыл от осколочной. Помнишь, у меня еще бронежилет был смешной?

– Ах, да! Это было так давно… К сожалению, ты купил билет не на тот сеанс. И я ничем тебе помочь не могу. У нас здесь напалма хватит на то, чтобы сжечь весь ваш несчастный Содом. Но мы здесь не ради уничтожения. Я уже связался с вашим сионистским мировым правительством и сообщил им о захвате этого дома отдыха.

Шамиль посмотрел вверх – туда, откуда за ними уже наблюдали десятки спутников-шпионов, и помахал рукой. Потом он перевел взгляд на Беатриче:

– Кто это там?

– Это моя жена, – уже дежурно ответил Потемкин.

Басаев рассмеялся:

– Муж и жена – одна сатана!

«Если б ты только знал, насколько близок к истине», – подумал Кирилл.

– Что это все значит, Шамиль, – спросил он. – Зачем вы это сделали?

– Мы хотим, чтобы вы все покаялись.

– Ты серьезно? – удивился Потемкин. – Всего-то! Поверить не могу. Не понимаю.

– Скоро поймешь.

Басаев повернул к Потемкину планшет, на котором шла онлайн-трансляция выпуска новостей CNN. На светящемся экране Кирилл увидел бегущую строку:

BREAKING NEWS: HOSTAGE DRAMA[112].

Чернокожая ведущая с трагическим лицом сверкала крупными белоснежными зубами:

Президент Обама с минуты на минуту выступит с обращением к нации. По последним данным, в заложниках на острове Бела находится около тысячи человек, среди которых конгрессмены, высокопоставленные сотрудники Белого дома, лидеры ряда стран, известные бизнесмены и звезды шоу-бизнеса. Мы сейчас пытаемся получить полный список. В арабских странах, а также в Иране и Пакистане прошли массовые демонстрации в поддержку вооруженных людей, которые осуществили эту акцию. В митинге, состоявшемся в Карачи, приняли участие более миллиона человек.

На экране замелькали кадры с торжествующими толпами исступленных смуглых людей в тюрбанах, шальварах и рубахах-камизах, размахивающих зелеными знаменами. Ведущая продолжала:

Международные силы в Афганистане сегодня подверглись массированному нападению отрядов движения «Талибан» и террористической сети Аль-Каида. Мы смогли связаться с нашим корреспондентом Сюзанн Бейкер, которая находится на территории посольства США в афганской столице.

Появилась фотография энергичной, коротко стриженной Сюзанн, которая держала возле уха трубку мобильника:

– В настоящее время Кабул и другие города находятся в руках мятежников, армия и полиция официального правительства Хамида Карзая практически разбежались. Телевидение не работает, по радио передаются сообщения о победе исламской революции и призывы уничтожать иностранных солдат, где бы они ни находились. Военнослужащие блокированы на своих базах и держат оборону. Боевики пока не предпринимали попыток штурма посольства. Однако здание окружено толпой, которая настроена крайне агрессивно, хотя неприкосновенность территории дипломатических миссий охраняется международным правом.

«Дура! – Кириллу стало жалко эту реинкарнацию Осиповской. – Они вообще не знают, что это такое и с чем его едят. Да и как международное право может кого-то охранять? Это же фикция». Звук ненадолго прервался. Ведущая заметно занервничала и перестала улыбаться.

– Драматические события разворачиваются в эти часы в Иерусалиме. Храмовая гора захвачена тысячами палестинцев. Наш корреспондент Райан Чилкот передает с места событий.

Возникло сосредоточенное лицо Райана, который, держа в руке микрофон, показывал на полыхающий вечерний город:

– Сегодня с утра началось нечто невообразимое. Это невозможно назвать стихийным выступлением, судя по всему, восстание палестинцев очень тщательно готовилось. Десятки объектов в Старом городе захвачены группами боевиков. Смертники уничтожают основные объекты инфраструктуры. Бои идут во всех кварталах с применением, – где-то рядом ухнуло, и Райан пригнулся, – тяжелой артиллерии!

Ведущая оторвалась от телесуфлера:

– А как же израильские службы безопасности?

– Так это самый интересный вопрос! Мы были уверены, что в Израиле хорошо подготовленные секретные службы и силы безопасности. Видимо, мы немного ошиблись… К нам прямо сейчас приближаются какие-то вооруженные люди…

Послышались крики, шум, треск, и камера погасла. «Про „подготовленные службы безопасности“ я уже слышал», – подумал Кирилл.

– А что наши показывают?

– Ваши? – Басаев нажал на планшет и попал на программу «Время». – Смотри.

На экране ведущая программы «Время» Екатерина Андреева с лицом вяленой рыбы демонстрировала телезрителям глубокое и даже несколько неприличное декольте. В окне на заднем плане появились интерьеры сочинской резиденции российского президента «Бочаров ручей».

– Сегодня в Сочи президент Дмитрий Медведев встретился с первым вице-премьером Виктором Зубковым, с которым глава государства обсудил виды на урожай. По словам вицепремьера, несмотря на очередную климатическую аномалию и засуху, правительство смотрит на ситуацию с оптимизмом. За счет импорта в России сформированы большие резервы, которые позволят выдержать удар стихии…

«Господи! Зачем они шифруются-то, долбаебы? – поразился Потемкин. – Шила в мешке не утаишь – все равно все всё узнают».

Басаев выключил Первый канал.

– Сейчас у нас будет видеоконференция по скайпу, – объявил он. – В прямом эфире.

На айпаде появилась новая картинка, внизу которой красовался логотип панарабской телекомпании «Аль-Джазира». Экран был разделен на четыре части. В верхнем левом углу Кирилл увидел самого себя, Басаева и всех остальных участников «консилиума» на сцене. Изображение передавалось с миниатюрной камеры, стоявшей на штативе прямо перед ними. В правом квадрате проплывали лица людей, сидящих на ярусах амфитеатра. Их выхватывал оператор с электромобиля, который медленно двигался по окружности сцены. В левом нижнем окошке замерла, ожидая чего-то, девушка с вполне славянским лицом, но в хиджабе. Справа от нее была панорама зала заседаний Совета безопасности ООН. На заднем плане темного помещения красовалось огромное панно норвежца Пера Крога, на нем вылезающие из мрачных подземелий люди устремлялись к светлым образам созидательного труда. Это было весьма символично: во время недавно закончившегося капремонта здания Совбеза номинальные вершители судеб мира ютились в подвале небоскреба на Первой авеню. Камера была установлена в том месте, где круглый стол разрывался, превращаясь в подкову. Вокруг стола сидели озадаченные представители пятнадцати стран – членов Совбеза. Они шуршали бумагами, переговаривались с людьми в темном пространстве за их спинами и периодически поворачивали головы в сторону монитора басаевского компьютера – видимо, там был установлен экран, на котором они могли видеть картинку с Белы. За прямоугольным столом в центре подковы расположился Генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун.

– Господа, – генсек заговорил в камеру, – правительства объединенных наций уполномочили нас обсудить с вами сложившуюся ситуацию.

Пан Ги Мун говорил по-английски, но голос за кадром дублировал его на русском. Девушка в хиджабе пришла в движение, зажестикулировала руками. «Сурдоперевод, – догадался Потемкин, – „Аль-Джазира“ вещает на многих языках. Наверное, это будет самая рейтинговая передача за всю историю телевидения». Басаев как будто услышал его мысли и усмехнулся:

– Я что-то не припомню, чтобы во время операции в Беслане в 2004 году правительства каких-то наций уполномочивали вас вести переговоры.

– Во-первых, та драматическая ситуация была внутренним делом одного из государств, – стараясь сохранять спокойствие, ответил Генеральный секретарь. – А во-вторых, мы не говорим о переговорах. Речь идет о контактах и обмене информацией по сложившейся ситуации. И прежде всего хотелось бы попросить вас в целях безопасности прекратить телевизионную трансляцию нашего общения.

«Не зря корейские журналисты прозвали его „скользким угрем“, – подумал Кирилл. Басаев отреагировал довольно решительно:

– Не надо лукавить и прятаться за формулировки, господин Мун. Раз вы обращаетесь к нам с какой-то просьбой, значит, это уже переговоры. Но эту просьбу мы удовлетворить не можем. Никаких тайных переговоров с мировым правительством не будет. Умма должна знать, что мы тут обсуждаем.

– Мы не являемся мировым правительством… – начал Генеральный секретарь.

– Это можно не объяснять, – оборвал его Басаев. – Правительства, о которых вы говорили, тоже ими не являются. Вы все – лишь марионетки. Но вы и ваши правительства можете донести до своих хозяев наше послание. И первое такое послание заключается в том, что мы намерены говорить с Синедрионом напрямую. Тем более, что жизни некоторых его членов сейчас находятся в руках Аллаха. То есть в наших руках.

Пан Ги Мун переглянулся с сидящими за круглым столом полпредами, а те – со своими коллегами, сидящими позади.

– Но вы можете нам сейчас хотя бы обозначить, какие цели преследуете? – спросил Генеральный секретарь.

– Мы пришли сюда, чтобы спасти весь этот прогнивший мир. И вас, – Басаев ткнул в камеру, – и всех тех, кто оказался в этом зале. И мы будем находиться здесь до тех пор, пока не свершится правосудие. Синедрион ответит за те преступления, которые творились на протяжении нескольких тысяч лет. Надеюсь, у вас хватит разума, чтобы не предпринимать на острове Бела никаких действий военного характера. Вспомните, чем закончилось то самое «внутреннее дело одного из государств».

Оператор моджахедов показал крупным планом заминированные канистры с напалмом.

– Об этом никто не говорит! – заволновался Пан Ги Мун. – Но из ваших слов непонятно, чего конкретно вы хотите.

– Конкретно? Для начала мы хотим, чтобы кяфиры убрались из Афганистана и с Кавказа. На это вам отводится двадцать четыре часа.

Было видно, как полномочный представитель США – смуглая худощавая ямайчанка Сюзанн Райс – протестующе замахала руками. Басаев продолжал:

– Но это не главное. Главное условие мирного разрешения этой ситуации заключается в том, что Синедрион должен выдать нам существо, которое он здесь породил. Мы точно знаем, что он здесь, и могли бы просто уничтожить всех, кто есть на острове. Но жизни всех, кроме одного, нужны для решения мелких задач вроде тех, которые я уже обозначил. Для достижения главной цели значение имеет смерть – смерть одного. Если Синедрион выдаст нам его, мы выпустим пленных – тех, на кого он укажет. С нашей точки зрения, это вполне приемлемая схема обмена.

Генеральный секретарь достал салфетку и вытер большой морщинистый лоб.

– Но вы же понимаете, что мы не вполне уполномочены…

– Понимаем. Поэтому даем время на размышления. 24 часа, в течение которых мы надеемся увидеть демонстрацию доброй воли в виде начала выполнения требований.

Шамиль щелкнул пальцами, и окошко с залом Совбеза погасло. Картинка с острова развернулась во весь экран, сурдопереводчица съехала в левый угол, а камера нацелилась на аль-Масри, который начал читать проникновенную проповедь на арабском. Басаев выключил звук на айпаде – шейх сидел в нескольких метрах, и все желающие могли послушать его вживую.

– Неужели ты думаешь, что они на это пойдут, Шамиль? – усмехнулся Кирилл. – Нет, ты что, и правда настолько наивен, что веришь в это?

– А что такое? – Шамиль, кажется, слегка смутился.

– Да то, что они скорее здесь сами все напалмом сожгут, чем сделают то, что вы хотите.

– Если все здесь сжечь напалмом, мировой порядок прекратится. Смотри. – Он обернулся к стоявшим у края сцены нукерам и крикнул: – Дайте сюда связь!

Несколько ассасинов подкатили к нему железную коляску, похожую на те, что используют в супермаркетах. Она была заполнена мобильными телефонами – видимо, теми самыми, что постояльцы сдавали на ресепшен. Басаев встал, зачерпнул несколько трубок и поковылял к краю сцены.

– Вот, ловите! – Он швырнул телефоны на первый ярус. – Звоните родным и знакомым, расскажите им, где вы и что надо сделать, чтобы они вас опять увидели!

Шамиль вернулся обратно и сел. Другие участники шуры последовали его примеру и тоже начали разбрасывать по залу телефоны. В рядах амфитеатра возникла давка. Люди бросались к падающим трубкам, вырывали их друг у друга. Кирилл подумал, что ему это что-то напоминает. Оказавшись на море, он любил с булкой зайти по мосткам куда-нибудь подальше и кормить стаи прибрежных рыб. Серебрящаяся масса бурлила, сильные отпихивали слабых, прорываясь жадным ртом к вожделенной пище.

– Социальный дарвинизм в действии, – отметил Потемкин. – Зря ты халдеев поубивал, Шамиль. Они бы мигом тут все раздали. Да и вообще, если вы приготовились к долгой осаде, обслуга совсем не помешала бы. Надо же есть, пить, говно убирать здесь. Непродуманно как-то. Зачем вы так жестоко с персоналом?

Басаева перекосило.

– Жизнь – это очередь за смертью, но многие все время пытаются пролезть без очереди. На этом острове больше нет халдейского племени.

– Есть! – раздался уверенный голос из-за спины. – В этом зале есть халдейка, и она рядом с нами. Выдает себя за клиентку.

Потемкина прошиб холодный пот. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Развернувшись, он увидел довольное лицо Кураева. Басаев тоже развернулся:

– Где она?

Кураев показал на Беатриче. Фея уже все поняла – она побледнела и сжалась.

– Да вон сидит. Третьего дня я ее самолично миссионерил. Простите, Кирилл Ханович, но Jedem das Seine[113], как было написано на воротах Бухенвальда. Это выражение здесь весьма к месту.

Басаев повернулся к Кириллу:

– Это правда?

– Он все врет, Шамиль! – Потемкин попытался мобилизовать все свои навыки непревзойденного лгуна. – У нас с батюшкой старые счеты. Бабу не поделили, вот он и пытается отомстить чужими руками.

Басаев жестом приказал привести фею. Его нукеры схватили ее и поставили на колени рядом с Кириллом. Амир вытащил два пистолета Стечкина, взвел их и приставил один ствол к ее голове, другой навел на Кирилла.

– Ты, конечно, помнишь притчу про суд царя Соломона над двумя женщинами, поспорившими о ребенке?

Потемкин кивнул. Басаев продолжил:

– Как-то раз к царю на суд явились две женщины, которые не могли поделить между собой младенца, – каждая говорила, что это ее ребенок. Соломон приказал разрубить младенца пополам, чтобы обеим женщинам досталось по части. Первая сказала: «Рубите, и пусть он не достанется никому», а вторая крикнула: «Отдайте лучше ей, но только не убивайте!» Соломон решил суд в пользу второй женщины, так как именно она была его матерью. – Шамиль взмахнул пистолетом: – Выбирай, кто из вас сейчас умрет.

– Она должна жить! – не раздумывая, выпалил Кирилл.

– Тогда прощай.

Беатриче вскрикнула.

– Не слушайте его! Он пьян! Он наглотался наркоты! Этот человек, – она показала на Кураева, – прав, я никакая ему не жена. Я – халдейка Беатриче.

Лицо Басаева расплылось в довольной улыбке.

– Ну вот, видишь! Я мудрее царя Соломона.

Он отвел пистолет от головы Потемкина и со злостью бросил в лицо фее:

– Конец тебе, отродье шайтана!

Разговоры по телефонам в зале прекратились, воцарилась мертвая тишина. Потемкин увидел сотни глаз, устремленных на них. Этот взгляд он видел на Кремлевской набережной, когда тонул горящий «Гранд Ривер». Большинство взирало на сцену с нескрываемым любопытством и даже злорадством, многие снимали на только что обретенные мобильники. Это была вершина эволюции современной элиты, и Кирилл поймал себя на мысли, что ему хочется прямо сейчас сжечь всю эту публику.

– Этого не будет, Шамиль! – твердо сказал он и встал на ноги.

– Да ну! И что же сможет помешать мне отправить ее в ад прямо сейчас?

– Одна важная информация. Тот, кого вы ищете, находится прямо перед твоим носом.

Кирилл часто попадал в ситуацию решающего выбора. Но в данном случае речь шла не о банальной альтернативе или развилке, о выборе между одним и другим, третьим, десятым, тысячным вариантами. Это был нелинейный, парадоксальный выбор, выходящий за пределы рационального. Со своей жизнью здесь, в этом мире, он расстался бы сейчас без всякого сожаления, отдал бы ее, променял на жизнь Беты. Но обмен не был принят. Проверив то, что он сейчас сказал, Басаев должен просто пристрелить его, и, таким образом, останутся живы остальные заложники. Но это не спасет Беатриче – она халдейка, и следующая пуля достанется ей. Спасти ее можно было, только вернувшись в ту реальность, где он пребывал до встречи с Осирисом. Тогда он останется жить сам, оставит жизнь Беатриче, но при этом перестанет быть человеком и потеряет ее. Кирилл взвесил все и достал единственный оставшийся козырь. Он застыл на секунду, потом обратился к небу и крикнул:

– ЛОСТЛОССАА!!!

Ничего не случилось. Потемкин замер в изумлении, оглядываясь по сторонам, – все декорации были на месте. Страшная догадка мелькнула в его голове. Он вдруг подумал, что Осирис с его заклинаниями был лишь наркотической галлюцинацией, как и все события минувшей ночи. При таком раскладе он – не просто генерал без армии, он всего лишь человек, который не может предотвратить непоправимое. Басаев увидел его растерянность и рассмеялся:

– Глупый кяфир! Ты даже понятия не имеешь, о чем мы тут говорим. Сядь на место и попрощайся с ней.

Он приставил дуло к голове Беатриче и нажал на курок. Выстрела не последовало, вместо него амфитеатр сильно тряхнуло, будто произошел подземный толчок. Басаев еще раз попробовал выстрелить, но Стечкин не слушался – его заклинило. Шамиль направил на Беатриче другой пистолет и несколько раз щелкнул, пытаясь выжать пулю, но она не выходила. Кирилл посмотрел вокруг и увидел, как мир начал вновь преображаться. Безоблачное прежде небо затянули тучи, и все погрузилось во мрак. Циклон закручивался над островом, образуя огромную воронку. Басаев и остальные вожди ассасинов ошалело мотали головами, не понимая, что происходит. Пространство вокруг ожило, залилось радужным светом, в котором замелькали грейлины. Раны на теле Потемкина моментально зарубцевались, кости срослись, наручники раскрылись и упали на пол. Он подошел к Шамилю, который сидел, недоуменно рассматривая свои пистолеты, и приказал:

– Дай мне свой меч!

Кирилл забрал оружие, осмотрел его и пальнул в воздух.

– Видишь, у меня он исправно стреляет. Дай второй.

Басаев нехотя протянул ему другой пистолет. Кирилл взял его и обратился к подавленной публике, сидящей на сцене. Потемкин говорил одновременно со всеми и с каждым в отдельности, на его родном языке:

– Насколько я понимаю, господа, вы явились сюда, чтобы найти меня. Ваше желание исполнено. Так почему я не вижу радости на ваших лицах? Кем вы возомнили себя? Вы, тупые бараны! Неужели вы могли помыслить, что в силах своею немощной рукою и железным мечом положить конец тому, кто создал само железо? Вы уподобились нанизанному на рыбацкий крючок жалкому червю, что вообразил себя властелином подводного мира. Я открою вам истину, страшную для вас. Дьявол не перед вами, он внутри вас, он пленил ваш рассудок и жаждет власти над преисподней, которую вы творите собственным разумом. Сей обман разъедает ваши души и лишает вас зрения. Я расскажу вам одну из историй Белы, которая случилась в те времена, когда Содомское пятиградие процветало и слава его простиралась далеко за пределы ханаанской земли. Однажды два ангела под видом странников пришли в Сигор и остановились на ночлег в доме одной богатой семьи. С ними обошлись весьма негостеприимно и поселили в холодном подвале. Когда ангелы расстилали постели, один из них увидел дыру в стене и заделал ее. А на следующую ночь ангелы попали на ночлег в дом очень бедного, но гостеприимного человека. Супруги разделили с ангелами скромную еду, которая у них была, и уложили их спать в свои постели, чтобы они могли хорошо выспаться. Проснувшись утром, ангелы увидели, что хозяин и его жена горько плачут. Ночью в хлеве умерла корова, молоко которой было единственным источником их пропитания. Младший ангел спросил: «Почему так случилось? У первой семьи и так было все, но они оставили нас без еды в подвале, а ты им помог. Другая же семья была очень бедна, но готова поделиться последним, а ты позволил, чтобы у них умерла единственная корова?» «Все не так, как кажется, – ответил старший ангел. – Когда мы были в подвале, я увидел, что в дыре в стене спрятан клад, и замуровал его. Когда на следующую ночь мы спали в постели, смерть пришла за женой хозяина, и я отдал ей вместо нее корову».

Аудитория, затаив дыхание, внимала Кириллу, пытаясь понять, к чему он клонит. Потемкин говорил и ловил их мысли, в которых смешивались стыд и страх.

– Вещи не такие, какими они предстают, пройдя сквозь призму земной иллюзии. Вы подобны тем трем слепцам, что осязали слона и видели перед собой кто змею, кто колонну, кто веревку. Тот, кого вы нарекли Даджалем, есть тот, кто пришел уберечь мир от небытия адского. Но открою вам еще одно: когда нога ваша ступила на эту землю, никакого слона на ней не было. Эта жена, – он показал на Беатриче, – погубила его, обратив в человека. Теперь же вы самолично призвали его. Посмотрите в это отверстое небо. Идет конь белый, и сидящий на нем называется верный и истинный, который праведно судит и воинствует. Очи у него как пламень огненный, и на голове его много диадим. Он имеет имя написанное, которого не знает никто, кроме него самого. Он облечен в одежду, обагренную кровью. Имя ему: «Слово божие». И воинства небесные следуют за ним на конях белых, облеченные в виссон белый и чистый. Из уст же его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным, топчет точило вина ярости и гнева бога вседержителя. На одежде и на бедре его написано имя: «Царь царей и господь господствующих».

На этих словах все увидели сияние, исходившее от верхнего яруса амфитеатра, где был вход. Оно затмевало все светильники и прожекторы. Это был единорог. При виде чудесного существа по залу прокатилась волна изумления. Химера спустилась вниз по лестнице и встала рядом с Кириллом, гарцуя на месте. Потемкин ухватил единорога за гриву, запрыгнул на него и произнес, указывая на книгу в руках Беатриче:

– Ваши судьбы – в этой скрижали. Сейчас мы впишем в нее новую страницу и исправим все то, что еще можно исправить.

– Опять колдуешь. – Фея поднялась и пошла к нему, протягивая Книгу судеб.

В этот момент Кирилл заметил, как в самом центре зрачка на сцене взметнулась фигура Айгюль Озкан. Она выхватила из-под полы черную коробочку и крикнула:

– Аллаху акбар!

Турчанка держала пульт дистанционного управления. Кирилл почувствовал, как мышцы ее руки начали сжиматься, приводя в движение большой палец, лежащий на кнопке. Тумблер щелкнул, и электромагнитный импульс погнал волну к сотням изнывающих в нетерпении бомб. Потемкин собрал в кулак всю свою волю и крикнул:

– ЗАМРИ!!!

Приказ обратил амфитеатр в музей восковых фигур. Время остановилось, и все вокруг замерло – люди на земле, птицы и облака в небе, даже ветер – все застыло в том состоянии, в каком их настигло слово. Взгляды ассасинов были прикованы к Озкан, в них смешались ужас, обреченность и восхищение. Кирилл посмотрел на Беатриче, которая стояла у его ног, потрясенная происходящим. Он вдруг понял, что по сравнению с предыдущим пришествием в нем произошла разительная перемена. Его любовь к ней не только не ослабла – она разгорелась с новой, неимоверной силой. Бог обожал ее так же, как оставшийся в прошлом человек. Он нежно подхватил фею и усадил перед собой на единорога:

– Смотри вперед и не оборачивайся, а то все тут же взорвется!

Химера поскакала туда, откуда явилась, разрывая гробовую тишину грохотом копыт. Когда она запрыгнула на последнюю ступень, Беатриче повернула голову и посмотрела вниз – туда, где, победно подняв над головой пульт, стояла Озкан. В глазах феи были ярость и желание отомстить – Потемкин почувствовал ее боль, понял, зачем она это сделала, и тоже развернулся. Чаша амфитеатра тут же вспыхнула. Клубясь и свистя, огненный смерч охватил все пространство, заглушая хор человеческих существ. Корчась от боли, они бултыхались в языках пламени и обращались в пепел. Столб пламени поднялся к небу, а потом обрушился на окрестности, сметая все вокруг. Единорог мчался галопом, унося своих наездников от обжигающей стихии. Он остановился около самого леса, и Кирилл посмотрел назад. В амфитеатре еще полыхало пожарище, превращая его в подобие жерла огнедышащего вулкана. Над ним стоял циклопических размеров багряный Молох, который держал на вытянутых руках обуглившиеся тела людей. Это были моджахеды, находившиеся во время взрыва в других частях острова. Они вопили в огороженном железной изгородью боксе, напоминающем загон для скота. Молох доставал их попарно, поджаривал, как на гриле, и отправлял себе в пасть. Он улыбнулся Кириллу, выражая признательность за гекатомбы. Неожиданно Потемкин почувствовал вспышку нечеловеческой боли рядом с собой.

– Смотри! Смотри! – Беатриче кричала ему, показывая куда-то в сторону.

Кирилл посмотрел и увидел, что пожар охватил окраину райских кущ. Поднявшийся ветер гнал пламя на север, и Потемкин отчетливо расслышал тысячеголосый стон леса.

– Надо потушить это, – сказал он. – Нужна вода. Много-много воды!

Земля под их ногами опять подпрыгнула. В той стороне, где возвышалось обгоревшее здание отеля, раздался нарастающий грохот. Огромная масса океана вздыбилась и подмяла под себя бетонную дугу, переваливая через нее, как через плотину. Это была волна невероятных размеров. Она обрушилась на Эдемский сад, сметая все на своем пути. Кирилл ощутил океан, увидел мощь надвигающегося потока и улыбнулся:

– Уходим!

Деревья, кусты, трава перед ними раздвинулись, выкладывая прямую светящуюся дорожку к гигантской пальме. Кирилл пришпорил единорога и погнал его к кротовой норе, чувствуя за собой дыхание приближающегося цунами. Наконец впереди показалась таксофонная будка. Они соскочили с химеры и влетели в нее. Потемкин быстро набрал номер.

– Только она, – раздался в трубке голос матери.

На этот раз мать была непривычно суровой, как если бы Кирилл прогулял уроки в школе и явился домой за полночь, обкуренный и пьяный.

– Как это! – нервно крикнул Кирилл. – Ты с ума сошла?

– Она одна или никто.

Кирилл понял, что спорить и уговаривать бессмысленно, да и времени на это не было никакого. Он в сердцах швырнул трубку на аппарат, прижал к себе фею и прошептал:

– Ты едешь, я остаюсь.

Беатриче вздрогнула:

– Я без тебя никуда не поеду!

Потемкин судорожно схватил ее за руки:

– Со мной ничего не случится, а ты умрешь, если сейчас не уйдешь! Давай, милая. Мы обязательно встретимся. Книгу не потеряй. – Он провел рукой по ее голове. – Я люблю тебя!

– Я не смогу жить без тебя!

Кирилл нежно обнял ее и поцеловал в губы. Беатриче подчинилась. Он выскочил из будки и захлопнул дверь. Будка задребезжала и начала уходить под землю. Он увидел прильнувшую к стеклу Беатриче и прикоснулся к ее руке – через стекло, пальцами. Спустя мгновение челнок опустился, и земля над ним сомкнулась, будто здесь ничего и не было. Содрогающий землю вал цунами был уже рядом. Сверху раздался голос Солженицына:

– Залезайте, что ли, сударь!

Потемкин посмотрел на крону пальмы, сияющую как рождественская елка, и начал карабкаться. Обычному человеку это было бы не под силу, но он вдруг ощутил в себе способности покорителя небоскребов, человека-паука Алена Робера. Как выяснилось, это было не так уж трудно – естественные выступы и наросты помогали ему набирать высоту. Когда он преодолел половину пути, первая волна ударила о дерево и согнула его. Потемкин стал двигаться быстрее. Достигнув кроны, он перевел дух.

– Ну как? – поинтересовался нобелевский лауреат. – Впечатляет?

Кирилл оглянулся. Вокруг бурлил безбрежный огненный океан. Те странные хвостатые существа, тритоны и нереиды, все так же резвились в волнах. Но океан не обжигал, а ласкал их. Пальма оказалась единственной возвышенностью над водой.

– Класс! – крикнул Потемкин.

– Посидите тут немного, и вода сойдет.

Посмотрев вдаль, Кирилл понял, что Александр Исаевич несколько поторопился. От горизонта на них надвигалась вторая волна, еще мощнее первой. Солженицын, кажется, тоже осознал свою оплошность:

– Прошу прощения… Тут уж я ничем помочь не смогу.

Стена воды с востока неумолимо надвигалась на них. Под пальмой обмелело – волна будто затягивала, вбирала в себя все, чтобы обрушиться с новой силой. Но Потемкин не испытывал перед ней страха. Наоборот, он будто манил к себе эту стихию, играл с нею. Через мгновение океан смыл его с пальмы и начал затягивать в пучину. Кирилла понесло ко дну, он хлебнул воды и неожиданно понял, что может дышать, словно человек-амфибия Ихтиандр. Прекрасные нереиды увлекали его в бездну, в глубь океана, открывая удивительной красоты виды: Кирилл плыл к огромному дворцу, сияющему так, будто его покрывали бриллианты. Очертаниями дворец напоминал Храм Лотоса бахаев в Нью-Дели. Величественное сооружение из свернутых лепестков раскинулось на девять оконечностей по дну океанской впадины. «И приснилось мне, что камень за камнем я воздвиг священный храм. Не пагоду и не мечеть, и не церковь, но возвышенное и проще, с вратами, открытыми для дыхания небес, и истина, и мир, и любовь, и справедливость нашли и поселились в нем», – вспомнил Потемкин пророчество Шах Акбара из династии великих моголов. У входа в храм сидели двадцать четыре старца с длинными, до земли, белыми бородами. Они увидели Кирилла и пали ниц. Врата раскрылись, и Потемкин медленно заплыл внутрь. Посреди огромного зала стоял сапфировый престол. Двенадцать золотых львов и золотых орлов сидели напротив друг друга на ступенях лестницы, которая вела к лучезарному трону. На престоле в позе лотоса сидел улыбающийся Шива – такой, каким его обычно изображают: четыре руки, аквамариновый цвет тела. Хотя это был не совсем Шива. Две руки его были сложены в индусское приветствие анджали, две другие держали загнутый жезл-посох и тройную плеть египетского фараона. Волосы на голове, пробивающиеся из-под вытянутой кверху шапки Амона, слегка пошевеливались, как будто жили собственной жизнью. Во лбу Шивы сияла изумрудная звезда, а подбородок его украшала длинная, заплетенная в косичку борода. Приглядевшись, Потемкин узнал в лице божества черты своего отца. Шива-Осирис медленно заговорил с ним, не открывая рта:

– Все возвращается на круги своя, сын. Нельзя уйти от самого себя.

– Я не хочу быть собой, отец.

– Это так по-человечески! – рассмеялось божество. – Желать быть тем, кем ты не являешься. Смертному этого не дано. Но ты – не человек. Поэтому у тебя был выбор. Ты использовал свой шанс, и теперь ничто не подлежит изменению.

– Но скажи, отец, если люди так хотят построить свой ад, почему не дать им такую возможность?

– Потому что мы должны отвечать за то, что породили. Чтобы понять, к чему могут привести игры их разума, ты должен все увидеть сам.

Шива застыл и начал каменеть, обернувшись в безмолвную статую. Мраморный пол под ней раздвинулся, и статуя стала уходить вниз. Когда она спустилась, пол сомкнулся. Потемкин стоял, вернее висел, посреди огромного зала. Тут он увидел, что каменные лепестки над ним сворачиваются. Он попытался отплыть к входу, но входа уже не было. Массивные плиты надвигались на него сверху, сбоку, со всех сторон. Кирилл закричал так отчаянно, как только можно кричать сквозь толщу воды на расстоянии нескольких километров от поверхности. Гигантский пресс продолжал сжиматься. Потемкин вдруг почувствовал пронзительную боль, и внешний мир погас. Он стал бесконечной точкой, черной дырой, висящей во мраке. Это была абсолютная пустота и в то же время субстанция беспредельной плотности. Она внимательно разглядывала его, будто принюхиваясь и пытаясь понять намерения. Это была податливая масса, готовая подчиняться его воле и принять любую форму. Внезапно прямо перед ним возникло серое полотно асфальта, на котором лежала та самая маленькая девочка, чудом не сбитая на Голубинской улице. В этой реальности все закончилось иначе: беспомощно раскинув ручки, она смотрела в небо уже выцветшими удивленными глазами. Кирилл увидел ее внутренний мир – такой маленький, хрупкий и трогательный. В нем была волшебная сладкая страна с шоколадными деревьями, карамельными цветами и полянами из фисташкового мороженого, ее любимая кукла Ляля, ее красивые лаковые туфельки, купленные вчера на вещевом рынке, и голубой шарик, который она выпросила у мамы около выхода из метро. Жуткая картина наполняла душу леденящим страхом и ощущением полной безысходности. Потемкин понял, где он находится. «Самое страшное наказание для человека – оставить его наедине с самим собой», – подумал он и почувствовал, что окружающее пространство враждебно ему, что оно отторгает незваного гостя. Масса начала сжиматься, стремясь превратить его в ничто. Но это давление вызвало в нем ответную реакцию. Кирилл осознал, что он и есть тот самый голубой шарик, который теперь распирает все больше и больше. В конце концов, он достиг равновесия с внешней силой и взорвался, как сверхновая звезда, захватывая все вокруг своим сиянием.

– Опаньки! А Потемкин-то наш, похоже, очухался! – Кирилл услышал бойкий голос, сильно отдающий суржиком.

Он почувствовал запах чеснока, масляной краски и раскрыл глаза. Потемкин лежал в узком помещении, стены и потолок которого были грубо выкрашены в отвратительный грязно-зеленый цвет. К правой руке подходил катетер, перекачивающий из стоявшей рядом капельницы какой-то раствор. Примяв одеяло, на его койке сидел худой загорелый паренек с соломенными волосами, одетый в застиранное до дыр подобие медицинского халата.

– Вы кто? – спросил Потемкин.

– Я? – икнул парень. – Меня Андрей зовут. Андрей Садко. Я тут вроде фельдшера.

Кирилл присел, оглядываясь:

– Где я?

– Греческий сухогруз «Арго». Идем с грузом кофе из Туамасины в Пирей.

– Кофе – хорошее прикрытие для наркотиков, Андрей. Собаки не чувствуют, – усмехнулся Потемкин. – А вы не очень-то на грека похожи.

Садко сначала насторожился, потом рассмеялся. Этот человек действительно попал в точку – с грузом было явно что-то не так: перед выходом из порта на судне побывали подозрительные качки бандитского типа, которые о чем-то говорили с капитаном. Но он нарочно не думал об этом, как и большинство членов экипажа, и постарался скрыть свое беспокойство от Потемкина:

– Да у нас вся команда – сплошное СНГ! Славяне, в общем.

– СНГ – это еще и киргизы, между прочим. И таджики.

– Серьезно? Да похуй. У нас чучмеков нет. Мы с братом вообще с самого Севера, из Мурманска. Раньше рыбу ловили, а потом норвеги русских оттуда выдавили, после демаркации. Куда нашим ржавым посудинам против их сейнеров-то… В общем, теперь на греков пашем.

Потемкин внимательно посмотрел на фельдшера:

– Как я сюда попал?

– Так это я вас заметил! – с гордостью отрапортовал Садко. – Дрейфовали по волнам без сознания. Вообще, странно, как вы выжили, – ни жилета спасательного, ни круга, ни плота. Только шарик голубой к руке привязан. Вчера и подобрали – вы же с того острова Бела, судя по браслету…

Потемкин недоверчиво посмотрел сначала на браслет, затем на часы Азамата. На них значилось 30 июня, то есть он проспал больше суток.

– Как вы узнали про остров?

Теперь удивился Андрей.

– Как же! Там сейчас международная спасательная операция… Правда, спасать особенно некого. Похоже, вы один остались в живых.

– Слушайте, а откуда вам известна моя фамилия? У меня что, на лбу написано?

Он вспомнил про Порохова, поцелуй Исиды и на всякий случай потрогал себе лоб.

– Двадцать первый век на дворе, Кирилл Ханович! Сфотографировали, послали в Москву, через пару часов – результат. Там вас очень ждут. В ФСБ.

– Да уж, догадываюсь, – пробормотал Потемкин.

Он вытащил из вены иглу катетера и встал с койки. Садко протянул ему смоченную спиртом ватку:

– Приложите к руке, а то синяк будет. Может, на воздух?

– Конечно.

Кирилл подошел к железной двери и раскрыл ее. Солнечный свет ударил ему в глаза. Груженное контейнерами судно рассекало синеву Индийского океана. Рядом со входом сидел небритый обгорелый мужик в просаленной тельняшке и посасывал бычок.

– Это наш боцман, – представил его Андрей, – Петр Ионович. Брат мой, кстати. Старший.

Петр Ионович приподнялся и молча протянул руку, обильно покрытую наколками. «Прямо Дэвид Бекхэм покойный», – подумал Потемкин и пожал клешню боцмана:

– Кирилл.

– Петр.

– Погода-то какая хорошая! – потянулся Андрей. – Ни облачка.

– Я бы не сказал. – Боцман ткнул пальцем в лазурно-синее небо.

Если бы не он, Потемкин и не заметил бы это странное жемчужное пятно, напоминающее бельмо на глазу. Они втроем принялись разглядывать необычный объект. Пятно росло, превращаясь в тучу, которая постепенно заволакивала весь небосвод.

– Твою мать, – прошептал младший Садко.