Путь России. Новая опричнина, или Почему не нужно «валить из Рашки» Делягин Михаил

Сбербанк против вкладчиков?

Даже относительно обеспеченная часть россиян, обладающая сбережениями, чувствует себя все более и более тревожно – причем не только из-за экономических проблем, но в первую очередь из-за безнаказанных и весьма специфических инициатив либеральных реформаторов.

Весной 2010 года в Москве случилась неприятная история.

Московские власти, повысив в очередной раз коммунальные платежи, решили, по всей видимости, увеличить свои доходы и отказались платить Сбербанку комиссионные за обслуживание этих платежей.

Сбербанк вполне логично заявил, что в таком случае он будет взимать комиссию непосредственно с граждан. И на этом логика закончилась, ибо Сбербанк вознамерился взимать комиссию в 3 % (по интернет-операциям и платежам через банкоматы, правда, «около 1 %»).

При всем желании было трудно поверить, что московские коммунальщики, пусть даже известные своей легендарной неэффективностью, платили абсурдно завышенные комиссионные в 3 % с огромных по объему расчетов. Ведь известно: чем выше объем расчетов, тем ниже должна быть комиссия.

Заместитель мэра Москвы Ю. В. Росляк еще успел заявить, что москвичи и раньше оплачивали комиссию в 3 % (и начальник управления ФАС Ю. Э. Бондарева подтвердила эту величину), которая якобы включалась в единый платежный документ в графу «иные платежи». Потрясенные москвичи еще успели полезть в свои платежки и не найти там и следа указанной графы, как из ответа председателя комитета по финансовому рынку Госдумы В. М. Резника первому заместителю председателя Госдумы О. В. Морозову стало ясно, что скрытая комиссия (причем именно скрытая) действительно была, но составляла 1,9 %.

Между тем поднимающееся негодование москвичей и рост рекламной активности конкурентов вынудил Сбербанк урезать свои аппетиты, и он быстренько заявил, что с 1 мая 2010 года будет взимать комиссию с коммунальных платежей в размере 2 % (а при удаленной оплате – через Интернет, банкоматы, терминалы и прочее – до 0,5 %).

С какой стати представители московских властей и даже ФАС выгораживали зарвавшегося монополиста, публично расписываясь в нормальности повышения комиссии на целый процентный пункт, – вопрос открытый. Может, по безграмотности, может, «они совсем не то хотели сказать», может, в связи с какими-то интересами. А может, колебания давления?

В конце концов, как говаривал генерал Лебедь, «глупость – это такой ум».

Однако для нас важно другое.

Сбербанк начал взимать с нас комиссию, которая раньше была включена в состав тарифов, но коммунальные платежи для москвичей с этого момента, насколько можно судить, отнюдь не были снижены на 1,9 %. Это означает соответствующее скрытое повышение коммунальных платежей и еще один акт безнаказанного произвола коммунальных монополий и московских властей.

Второе, что мы должны понять в этой истории, – позиция Сбербанка.

Попытавшись «срубить» с москвичей 3 % комиссионных вместо «законных» 1,9 %, которые он получал раньше, руководство Сбербанка расписалось в алчности. И даже испугавшись протестов, оно снизило комиссионные отнюдь не до 1,9 %, а до 2 %: 0,1 % с коммунальных платежей со всего населения мегаполиса тоже лакомый кусок.

Таким образом, попытка ограбить нас на 1,1 % провалилась, однако на 0,1 % – удалась.

При этом Сбербанк не испытывает никаких финансовых затруднений: его чистая прибыль за 2009 год составила 24,4 млрд руб., что заметно превысило ожидания. Четырехкратное сокращение по сравнению с 2008 годом вполне нормально и вызвано не только кризисом, нанесшим тяжкий удар по всей банковской системе, но и ребрендингом по принципу «найдите пять отличий со старым логотипом», на который, по оценкам экспертов, демонстративно выброшено 20 млрд руб.[18]

При ребрендинге была убрана надпись «основан в 1841 году». Если раньше на эмблеме была открытая сберкнижка, теперь вместо нее очень похожая зеленая галочка. Чуть-чуть изменены цвета и т. д. То есть если бы они этой ерунды не делали, у них прибыль была бы почти в два раза выше. Просто интересно: это реб– рендинг или отмывание?

Зачем тратить деньги, не меняя почти ничего? Зачем в кризисный год почти половину чистой прибыли выбрасывать непонятно на что?

И ведь им, насколько я понимаю, даже в голову не пришло немножечко улучшить обслуживание потребителей на эти деньги. А старую эмблему мы бы как-нибудь потерпели.

Почему у меня, как клиента банка, отбирают деньги на бред и безумие? Я понимаю, если бы они купили новое оборудование. Банкоматы поставили вместо одного – три, чтобы люди не толпились на улице, не стояли в дождь, ветер, в жару. Но в основном этого не сделано, даже в центре Москвы.

В 2010 году Сбербанк планирует вернуть чистую прибыль на уровень 100 млрд рублей или даже выше. Появилась информация о возможной покупке им за 3,7 млрд долларов доли в одном из крупнейших банков Турции – Garanti, рассматривается вопрос о приобретении казахстанского БТА-банка. А стоимость активного участия Сбербанка в программе создания национальной платежной системы вряд ли вообще может быть оценена в настоящее время.

Зачем же из нас выжимают соки? Ведь Сбербанк вроде бы не находится на грани банкротства!

Почему же они так открыто демонстрируют свою алчность, пытаясь взять с нас сначала 3 %, а потом отбирая 2 % вместо 1,9 %? У них же все хорошо?

Ответ прост: вероятно, люди просто хотят лишнего.

Повышение комиссии было осуществлено, как пишут в Уголовном кодексе (правда, про несколько иные действия), «с особым цинизмом», с моей точки зрения, специально для того, чтобы оттолкнуть людей от Сбербанка.

Посмотрите на структуру его прибыли: основную часть Сбербанк получает от обслуживания крупных корпоративных клиентов – ну, и от работы на фондовом рынке. А граждане России на фоне этого великолепия просто никто. Они Сбербанку не нужны, потому что люди – это затраты.

Нужно держать самую большую в России сеть отделений, в каждом надо иметь сотрудников, учить их, одевать, контролировать. А чтобы заработать на фондовом рынке, достаточно один раз коснуться клавиатуры.

Я в центре Москвы в последнее время достаточно часто ради интереса хожу в отделения Сбербанка – сплошь и рядом сотрудники приходят на работу не к 8.30, когда открывается банк, а к 9–9.30. В 8.30 – одна-две дежурных, к которым, естественно, сразу большая очередь. Остальные появляются позже, когда народ «рассосался». Это осознанная политика. Это смена ориентации банка.

Раньше в нашем отделении Сбербанка было так: три окошка для людей, которые несут жилищную коммуналку. Рядом четыре окошка для тех, которые открывают или закрывают счет, снимают деньги. Это обеспечивало отделение «быстрых» операций, связанных с оплатой коммунальных услуг, от «медленных», связанных с открытием счетов и обслуживанием кредитов. При этом, если окошки для операций со счетами «простаивали», а для оплаты коммунальных счетов стояла очередь, сидевшие там сотрудники обычно переключались на оплату коммуналки. Это была гибкая и достаточно разумная система, обеспечивающая комфорт потребителя.

А теперь «для удобства населения» сделали одну живую общую очередь. Прямо от входной двери. Было три и четыре окошка, всего семь, а сейчас только четыре окошка с общей очередью – и они забиваются теми, у кого длительные операции.

Три окошка специализируются исключительно на выдаче кредитов, но кредиты, ясное дело, никто не берет.

Думаю, это признаки последовательного выпихивания из Сбербанка физических лиц.

А почему такая чудовищная неэффективная система вкладов? Например, у меня есть сберкнижка. На нее приходят деньги. Я говорю: не хочу платить ваши комиссионные в 1 % за каждое снятие денег; давайте карточку заведу. И тут выясняется, что открыть карточку на сберкнижку нельзя: нужно открывать принципиально новый счет и переводить все платежи с одного счета на другой.

Зачем мне это делать? Если я буду переводить все свои платежи на другой счет, я лучше этот счет в другом банке открою, в нормальном.

Далее: система банкоматов. Недалеко от моего дома есть банкомат Сбербанка, прямо рядом с его отделением. Даже когда отделение полупустое, в этот банкомат все равно стоит очередь несчастных офисных сотрудников, которых их работодатели отдали на заклание Сбербанку. У них зарплата приходит на карточку, но они стоят там не только в день получки, не только два раза в месяц. Почти всегда, когда я прохожу мимо, почти каждый день, там стоит минимум 5–6 человек в очереди. Почему? Наверное, так хорошо работает банкомат и, наверное, так много людей.

И периодически я вижу в том же Сбербанке, стоя в очереди, как приходят люди разбираться с тем, что у них с карточки банкомат необоснованно списал деньги… В других банках такого не видел, даже в небольших.

Думаю, это последовательная, продуманная, выверенная политика. Потому что издержки на зарабатывании одной и той же суммы на розничном обслуживании у банка на порядок выше, чем на фондовом рынке или на крупных клиентах.

Похоже, Сбербанк меняет свою ориентацию, постепенно перестает быть розничным банком.

Второй массовый розничный банк страны попытался сделать Александр Смоленский – был такой Столичный банк сбережений. И действительно была очень тяжелая работа, и банк не ахти какой, и сдох он в дефолт 1998 года.

Но розничное обслуживание – это высший пилотаж банковского дела. В Советском Союзе он достигался автоматически, потому что стране было нужно. Советское государство в очень большой степени существовало для реализации интересов людей. Оно было жестким и далеко не всегда умным, но оно стремилось к лучшему, к общему благу. Оно слушало людей, смотрело на них внимательно, старалось, чтобы им было удобно.

Естественно, старалось по-своему.

Мы хотели, чтобы старалось лучше, а оно старалось плохо. Но оно хотя бы старалось.

А сегодня в России мы видим совершенно другое государство, которое в принципе не старается для людей. Оно существует не для блага своих граждан, а для совершенно иных целей, и люди оказываются лишними в Сбербанке, насколько можно судить, точно так же, как они оказываются лишними в экономике и в целом государстве.

Мы не нужны, насколько я могу судить, этому Сбербанку точно так же, как мы не нужны этому государству.

Есть и другая версия – о том, что комиссия повышена специально для того, чтобы помочь модернизации России. Два процента комиссия при личном контакте и полпроцента – через банкомат или Интернет.

Это эстонская идея, но эстонцы не стали завышать комиссию банка, а только резко снизили комиссию по Интернету и тем самым очень быстро переориентировали всех на него. Эстония действительно самая интернетизированная страна мира, в том числе в банковской сфере. Эстонец действительно не понимает, зачем ему идти в банк, если он не хочет взять кредит (для чего личное присутствие нужно далеко не всегда).

Но у Сбербанка немножко другая ситуация: чтобы выпихивать клиентов в Интернет, он должен быть повсеместно распространен. А у нас этого нет даже в Москве. 23–27 % населения, пользующиеся Интернетом, – это рисование маркетологов, заинтересованных в завышении рынка интернет-услуг. Если вычесть порнографию, интернет-казино и тех, кто пользуется только электронной почтой, останется примерно 10 % россиян, активно использующих Интернет. Это много, но для насильственного выталкивания клиентов недостаточно.

Даже в Москве Интернетом пользуются далеко не все. А бабушка-пенсионерка не пойдет в Интернет потому, что думает, будто ей поздно учиться компьютеру, а главное – у нее нет денег на компьютер, в отличие от эстонской пенсионерки.

Кроме того, она не пойдет получать карточку Сбербанка. Потому что ей труднее в очереди к банкомату стоять, а главное – когда она общается с живой девушкой в окошке, то она с этой девушкой может поговорить. Не просто пообщаться, хотя это тоже очень важно, но спросить: как лучше, как правильнее. А у банкомата спрашивать бессмысленно.

Да и глаза у пенсионерки уже не те, чтобы самой вводить номера платежей в банкомат.

Наконец, очень важная вещь. Если бы Сбербанк довел стоимость своих интернет-платежей до рыночного уровня – я бы поверил в эту версию. Но это не так. Есть, например, такой Банк Москвы: у него комиссия в 0,5 % при платежах через кассу, столько же через банкомат по карте другого банка, а по платежам через свой банкомат по своей карте и по интернет-платежам нулевая.

Если бы Сбербанк довел свои комиссии до этого конкурентного уровня, можно было бы говорить, что он стимулирует перевод людей на Интернет. Но если уж я вывернусь наизнанку и начну вынужденно переходить на Интернет, то после такого демарша со стороны Сбербанка, при навязывании им мне более высокой стоимости обслуживания при понятно каком сервисе я уйду куда угодно.

Далее: есть такое явление, как «дополнительное соглашение». Их впервые, если не ошибаюсь, начал применять Сбербанк, потом подхватили остальные. Вы пишете заявление: прошу с моего счета автоматически списывать оплату счетов коммунальщиков, связистов и т. д. Злонамеренных ошибок со стороны телефонистов за последние лет пятнадцать, пока я контролирую эти платежи, не встречал. Телефонистам пока верить можно. «Пока», потому что рыночные отношения в специфически либеральном понимании развиваются.

Пока связисты добросовестны по отношению к потребителю. Но вот возглавит МГТС, например, какой-нибудь либеральный реформатор, маленький Чубайс, – и ситуация может коренным образом измениться.

Что касается коммунальщиков: так называемые «ошибки» у них, да и у электросбытовых компаний, возникают сплошь и рядом. Зачастую ощущаешь, что коммунальщики выписывают счет «от фонаря», надеясь, что человек не придет и не будет спорить. Человек приходит, отстаивает очередь, нервничает, находит дома и приносит с собой кипу платежек, ему говорят: да, действительно, вы правы, у нас сбой компьютеров, а объяснить мы вам ничего не можем, потому что сами ничего не понимаем. Человек возвращается домой успокоенный и находит там новый квиточек, тоже абсолютно неадекватный.

Это нормальный мошеннический расчет. 30 % потребителей, даже половина придет разбираться, но остальные предпочтут заплатить, и коммунальщики на этом хорошо заработают.

Если вы платите по платежкам, это морока: каждый месяц надо ходить, стоять в очередях. А поскольку платежи приходят не одновременно, то и пару раз в месяц приходится ходить. Но при этом вы почти исключаете возможность подобного рода ошибок, которые производят впечатление преднамеренных и которые, как правило, не в вашу пользу.

У энергосбытовой компании, правда, иногда бывают ошибки и в мою пользу, но очень редко.

Так вот, если вы поручаете списывать со своего счета в банке коммунальные платежи автоматически, – вы в принципе сохраняете возможность защиты от мошенничеств такого рода, но вам сложнее ее реализовать: вы не отсматриваете выплачиваемые суммы и, кроме того, даже если заметите «ошибку», деньги уже ушли. И вернут их вам через месяц в лучшем случае, а то и значительно позже.

Так что соглашаться на такие поручения не надо, насколько я могу судить. Специалисты банков могут говорить по-другому, но они – люди заинтересованные, а потребители их услуг, насколько мне кажется, научены опытом либеральных социально-экономических реформ… Но мне этот механизм совсем не нравится.

Вернемся к началу нашей истории.

Сбербанк попытался навязать нам 3 % комиссии, а затем ограничился 0,1 % – при том, что московские власти, насколько можно судить, «обули» нас еще на 1,9 %. При этом представители государства Сбербанку в его усилиях поддакивали, занимая заведомо недобросовестную позицию, говоря, что комиссию и так платили.

Это не оговорки – это определенный стиль общения. Есть ситуация, в которой, если вас посылают, самое разумное – уйти. Нельзя же выражать свое возмущение в адрес Сбербанка – вас сразу воспримут как экстремиста. Господин Г. О. Греф, как господин Чубайс, официально будет признан выдающимся государственным деятелем, и у вас начнутся проблемы.

Вы ведь лояльный, законопослушный гражданин. Вы просто хотите исполнять свои обязанности перед жилищно-коммунальным хозяйством. Бог с ним, что они монополисты и, насколько можно судить, нагло злоупотребляют своим монопольным положением. Но, если вы живете, потребляете жилищно-коммунальные услуги, если вы признаете существующий порядок вещей, вы должны платить. С вас с радостным гоготом будут сдирать шкуру, а вы ее должны вежливо, благодарно и с энтузиазмом снимать: так устроено нынешнее реформаторское государство.

Но почему с вас должен снимать вторую шкуру Сбербанк? Тем более, что они не хотят видеть вас своим клиентом и демонстрируют это убедительно и последовательно, даже на уровне операционистов.

Раньше они старались помочь. Был очень интересный период с конца 1990-х по кризисный 2008 год, когда они старались помочь. Да, у них была дурацкая система услуг, дурацкий тарифный план, но они все объясняли. Сейчас я слышу их диалоги с пенсионерами: они все меньше стараются объяснить. Это вызвано не тем, что взяли молодых, которые себя как-то не так ведут. Помню, как двадцатилетний парень, кряхтя и заглядывая под столом в справочную книжечку, объяснял мне, как избежать комиссии в 1 % по снятию денег со сберкнижки. И долго думал, а потом шел советоваться, когда я захотел открыть карточку на счет сберкнижки. Он искренне хотел мне, клиенту, помочь и сказать правду, причем так, чтобы я ничего не перепутал.

А сейчас я вижу иное. Стоишь в очереди утром: десять человек, два окошечка. И порхает вокруг опаздывающих на работу девочка: как вам наша организация труда нравится, что вы о ней думаете? Здоровые мужики стоят и сдерживаются, чтобы не сказать, что они думают.

Два окошечка работают, в четырех сидят сотрудники и ничего не делают. Это издевательство над клиентами.

Но раз над вами издеваются и вы не можете изменить ситуацию – ищите банк, который относительно надежен, где существует хотя бы попытка нормального человеческого сервиса.

Да, конечно, пока Сбербанк принадлежит государству.

Но государство, в отличие от советских времен, не отвечает по обязательствам государственного банка. Это нужно понимать. И государственные банки все примерно одинаковой надежности: и «Банк Москвы», и «ВТБ24», и «Россельхозбанк». Есть некоторые частные банки. Я очень не люблю, например, «Альфа-банк», но не думаю, что он берет комиссионные в 2 % от суммы платежа. Хотя там тоже достаточно плохой сервис, с моей точки зрения. Зато у них хорошо развита система платежей по карточкам.

Я понимаю, что где-нибудь в поселке городского типа у вас альтернативы быть не может. И там вас будут посылать, а вы будете все равно ходить, потому что деваться некуда. Но в Москве-то выбор есть. Просто нужно, что называется, разуть глаза и осмотреться вокруг. И какое-то время потратить на то, чтобы сравнить условия, сравнить качество обслуживания.

В конце концов вы же не деньги в банке держите – вы расчеты через него проводите. Если вы придете в банк платить за квартиру, а дверь забита досками с надписью: извините, мы все уехали в Великобританию или Абхазию, – вы ничего не теряете: свой платеж проведете через соседний банк, и все.

Сбербанк пока принадлежит государству, и многие из нас привыкли думать, что это наше государство. Нет, это уже двадцать лет не наше государство. Это уже двадцать лет чужое и враждебное государство, если смотреть на реальную политику. Это проявляется, с моей точки зрения, и в Сбербанке.

Совершенно бессмысленно говорить о правах, о недопустимости злоупотребления монопольным положением, наконец, о том, что банк должен зарабатывать на использовании наших денег, в том числе находящихся у него короткое время при осуществлении расчетов. Ведь взимание комиссии, несмотря на распространенность, – анахронизм, напоминающий требования некоторых российских банкиров в 1992 году отменить выплату процентов по депозитам и, напротив, платить банку комиссию за хранение у него денег для компенсации связанных с этим расходов.

У нас только один выход защитить свои права – и при этом очень комфортный: не платить вымогателям.

Реформы отняли у нас очень многое. Но примерно для 15 % российского населения, для среднего класса, они дали огромную возможность: не сотрудничать с хамами из несиловых структур.

С милиционером приходится, а с продавцом – нет: можно повернуться и уйти в другой магазин.

Это некий позитивный результат. Да, он касается лишь 15 % населения, потому что остальным отсутствие денег очень жестко предписывает, куда они могут пойти, а куда нет.

Но тем не менее это некоторая свобода. Мы, странно так говорить, до сих пор не привыкли к той маленькой свободе, которая у нас есть. А надо ее использовать.

В Москве разговоры о безальтернативности Сбербанка давно уже превратились в миф. Да, в шаговой доступности от места проживания в ряде спальных районов по-прежнему находится в основном он, но в основной части города альтернатива есть. Ведь целый ряд банков обзавелся своими филиальными сетями или поставил сеть банкоматов, расчеты через которые осуществляются вообще без комиссии (в отличие от многочисленных автоматов экспресс-оплаты, которые, как правило, «дерут» комиссию от 5 до 10 %).

Да и по всей территории России можно оплатить счета на почте.

Поэтому,

насколько можно судить, единственный способ противодействия монопольному произволу и защиты своих карманов – бойкот Сбербанка: он ведет себя как наглый монополист, но таковым его делает лишь наша собственная пассивность. Если мы оглянемся вокруг себя, мы увидим целое море альтернатив, которые вдобавок ко всему позволят нам экономить свои деньги.

А вот если его руководство когда-нибудь одумается, тогда мы и подумаем, стоит ли к нему возвращаться.

Засуха: кто виноват?

К сожалению, в большинстве жизненных сфер граждане России не обладают той возможностью выбора, которую мы выявили в прошлом разделе применительно к банковской системе.

Прежде всего, это относится к самой среде обитания, к самому месту постоянного жительства «дорогих россиян».

Беспрецедентная засуха лета 2010 года проявилась не только в падении урожая и подрыве всего российского сельского хозяйства, но и в беспрецедентно разрушительных лесных пожарах – останавливавшихся, как по мановению волшебной палочки, на границе с Белоруссией.

Впрочем, никакого волшебства здесь не было: просто в Белоруссии представители государства даже не пытались, насколько можно понять, наживаться на пожарах, что и предопределило эффективность их действий – даже при том, что у них не было технологий, имеющихся в России.

Прежде всего это технологии управления погодой, которые были презентованы почему-то в Лондоне еще года четыре назад АФК «Система». Эта корпорация в свое время создала специальное подразделение, которое занималось выявлением, доводкой и коммерционализацией технологий советского ВПК. В итоге они презентовали 38 технологий, и среди них – управление погодой. Можно шутить, вырезая в облаках звездочки, а можно делать нормальный, полноценный дождь, даже если никаких облаков над территорией нет.

С другой стороны, дождь и тушение водой торфяной пожар не остановят.

Торф бессмысленно заливать водой, потому что в нем до 20 % битума, который задерживает воду, и горение продолжается под землей, иногда даже всю зиму. Водой можно тушить только лесной пожар, который вызван торфяным, борясь не с причиной, а со следствием.

Однако еще в мае 1990 года в нашей стране был запатентован способ тушения именно торфяных пожаров. Лесовод и профессор Пермского госуниверситета Владимир Сретенский придумал и многократно продемонстрировал очень хороший высокоэффективный и при этом предельно дешевый способ. Он основан на том, что торф горит при 600 °C, а температура уже в 20 см от кромки пожара всего лишь на 10 °C выше температуры воздуха, так как теплопроводность торфа очень низкая (его раньше использовали для теплоизоляции). Поэтому если механически перемешать горящие куски торфа с негорящими, общая температура упадет ниже 600 °C, и торф потухнет сам собой. Эта технология была запатентована двадцать лет назад и с того времени многократно и успешно испытывалась, в том числе и в Шатурском районе Московской области.

Технологии есть, но нет желания их применять.

Более того, на востоке Московской области пахло гарью, как сообщают люди, уже в конце июня. Однако никто на это не реагировал – похоже, заинтересованные чиновники просто поджидали, чтобы разгорелось.

Похоже, олигархи во время кризиса вполне сознательно использовали трагедию Пикалево и других моногородов для шантажа государства, сознательно усугубляя трагедию. Мол, у людей все плохо, поэтому дайте нам денег, мы с этими людьми, может быть, поделимся.

Такое ощущение, что сейчас чиновники и губернаторы приняли эстафету олигархов и примерно то же самое делают с пожарами – вместо того, чтобы пытаться предотвратить их, поискав (и найдя!) технологии или хотя бы работая на опережение. Но ничего подобного: они сначала дождались, пока страну охватили пожары, а теперь ведут себя, насколько можно судить, как подмосковный губернатор Б. В. Громов, который объяснял Путину, что ему на обводнение торфяных болот нужно 20–25 млрд рублей. Можно подумать, что он только сейчас узнал, что в Московской области есть брошенные торфоразработки.

Но зато теперь понятно, почему пермского профессора турнули из Шатурского района. В самом деле: если можно затушить торфяной пожар одним-единственным бульдозером, как он показывал, – подо что растрясать федеральный бюджет на 2025 миллиардов?

Пожары – это огромная беда, но она порождена не засухой, а, насколько можно судить, коррупционной мотивацией государственного управления, тем, что критически значимая часть бюрократии хочет не решать проблемы, а усугублять их, превращая в ресурс личного обогащения.

Если клептократию не уничтожить, то гореть мы будем даже при проливных дождях и от стихийных бедствий не денемся никуда, просто потому, что они будут провоцироваться, в том числе, возможно, и сознательно.

При советской власти была реальная лесоохрана, реальная борьба с пожарами. Я хорошо помню: когда родители летом на садовом участке разводили костер, имелась реальная опасность, что придут и спросят, почему мы нарушаем закон.

А перечень причин чудовищных лесных пожаров в России вполне конкретен – и засуха играет здесь лишь фоновую, во многом второстепенную роль.

Главная причина лесных пожаров – Лесной кодекс 2007 года, уничтоживший лесную охрану, и, тем более, авиационную лесную охрану, главное, авиационную. Кроме того, страхование лесов от пожаров превращает пожар в инструмент получения гарантированной прибыли, а сам пожар сильно упрощает введение земли в коммерческий оборот: одна канистра бензина – и был лес, а через несколько лет стал коттеджный поселок.

Вторая причина лесных пожаров лета 2010 года: чудовищный Воздушный кодекс, введший разрешительный порядок на выполнение полетов. Кроме России такой существует, наверное, только в Северной Корее. Федеральные авиационные правила требуют от каждого эксплуатирующего летательный аппарат иметь собственный штат разнообразных инспекторов. Соответственно, административные издержки повышаются до уровня, при котором фирма, имеющая одну-две единицы малой техники (в том числе наблюдательной и пожарной), по чисто коммерческим причинам не имеет возможности их эксплуатировать – по крайней мере, легально. Соответственно, малая авиация, в достатке существовавшая даже в Советском Союзе и активно использовавшаяся не только для выявления очагов возгорания, но и для тушения, уничтожена как класс.

Третья причина: перебазирование авиации МЧС на зарубежные площадки: в Португалию, Испанию, Грецию. В России МЧС получает деньги бюджета на поддержание авиации, а в этих странах дополнительно зарабатывает огромные средства. Надо полагать, чистую прибыль, а в России гори все пропадом, бюджетное– то финансирование никуда не денется.

Четвертая причина пожаров – безумное лоббирование несуществующего отечественного производителя малых (легкомоторных) воздушных судов. Новый «аэротрактор» АТ-802 сбрасывает за один заход всего лишь 3000 литров огнегасящей жидкости при стоимости самолета полтора миллиона долларов.

Пятая причина – непозволительно позднее привлечение армии к тушению пожаров. Формулировка «начальник в отпуске, только он может приказать» – тот случай, когда безумие оборачивается преступлением. Между тем оперативное привлечение армии к тушению лесных пожаров и в целом к преодолению стихийных бедствий широчайшим образом не только применяется за рубежом, но и применялось в Советском Союзе.

Шестая причина – замалчивание последствий пожаров и отсутствие нормальной пропаганды.

Все, что касается инфраструктуры обеспечения безопасности, реформаторы и либералы спустили в канализацию под предлогом разговоров об экономии бюджетных средств. И леса не опахивают, хотя эта мера не очень эффективна, и не борются с вредителями.

Вот вам анекдот: в Рязанской области 20 % зерновых, уцелевших от засухи, уже после того, как они уцелели, сожрал расплодившийся от жары и уничтожения системы защиты растений от вредителей хлебный комарик, о котором за последние тридцать лет вообще забыли и помнить.

Там же сгорела знаменитая деревня Криуши, воспетая Сергеем Есениным еще в «Анне Снегиной».

Многие пожары, кстати, вызваны и практическим уничтожением российского животноводства. Скота, поедавшего траву раньше, нет, трава уходит под снег – и каждую весну траву выжигают. Этим летом из-за жары трава высохла на корню досрочно, что также существенно повысило пожароопасность.

Скот же уничтожен стимулированием субсидируемого импорта, когда для чиновников и олигархов намного выгоднее купить мясо за границей, чем позволить крестьянам его выращивать. Потому что крестьяне положат деньги в карман и взяток заплатят не очень много, а если вы организуете торговлю централизованными поставками импортного мяса, то сможете получить значительно больше взяток, да еще и поставляемое мясо по высокой цене будет продаваться. То есть российское животноводство практически уничтожено, и не съеденная скотом, которого больше нет, трава горит.

В 2009 году потребление зерна в России составило 75 млн тонн в год, и мы его еще и экспортировали. Для нормального самообеспечения с учетом потребностей животноводства при сегодняшних российских, то есть безбожно устарелых аграрных технологиях, надо иметь тонну зерна на человека в год. У нас 140 млн человек. То есть мы потребляем зерна в два раза меньше, чем нужно. Почему? Потому что половина мяса завозится по импорту, не давая возможности встать с колен российскому животноводству.

И ведь тонна зерна на человека – это старый, советский норматив. В Белоруссии, поскольку у них агронаука существует (это простая закономерность: если у власти нет либеральных реформаторов – значит, у страны есть наука), распространены и современные технологии, и им нужно только 800 кг зерна на человека. При этом оппозиция рыдает, что это неэффективно, потому что по современным белорусским же технологиям нужно только 600 кг зерна. Просто эти технологии медленно распространяются.

Тонна против 600 кг – вот выражение нашего комплексного системного отставания, которое особенно наглядно выявила засуха.

Увлеченные Интернетом и модными импортными электронными игрушками, мы забыли, что живем, по сути дела, в земледельческой стране, остро зависящей от ситуации в дышащем на ладан, но все еще существующем сельском хозяйстве. Частным лицам это простительно, но правительству, которое, судя по всему, «прохлопало» засуху, как какой-нибудь сисадмин, – нет.

Минсельхоз имел прогнозы на засуху, но заблаговременно не предпринял практически ничего.

Возможно, потому, что для понимания степени адекватности прогноза надо самому обладать некоторыми знаниями – а в 2000-е годы шло (кстати, идет и сейчас) изгнание профессионалов практически из всех сфер госуправления с их заменой «эффективными менеджерами», подменяющими всеобъемлющий процесс управления простым «рулением» финансовыми потоками. Это происходит в силу логики либеральных реформ, направленных, насколько можно судить, на максимизацию коррупционных доходов за счет деградации и, в конечном счете, уничтожения реформируемых общественных систем.

Не имея специальных знаний, оценить реальность прогноза очень сложно. У нас ведь уже была засуха несколько лет назад, но тогда падение сбора зерна в традиционных житницах страны было с лихвой компенсировано его ростом в Сибири, где засуха означала улучшение климата. Возможно, на что-то подобное надеялись и в этом году.

А может быть, сотрудники Минсельхоза были заняты придумыванием финансовых схем, и заниматься исполнением его главной обязанности по развитию сельского хозяйства, в том числе реагировать на неблагоприятные погодные условия, стало просто некому.

Случившаяся засуха беспрецедентна. Действительно, глобальное изменение климата имеет место быть, хотя, может быть, и не из-за человеческой деятельности. За все 130 лет метеонаблюдений подобного не происходило.

Но вот то, что к ней не готовились, что она должна была продлиться месяц, чтобы хоть где-то кто-то начал хотя бы разговоры о поддержке сельского хозяйства, – это чудовищно. Чтобы это государство проснулось и обратило внимание на страну, должны, насколько можно понять, начаться чудовищные пожары, сгореть целые деревни, погибнуть десятки людей… Вообще говоря, в нашем Уголовном кодексе есть статьи за преступное бездействие, неоказание помощи и служебную халатность, приведшую к особо тяжким последствиям.

При оценке ситуации надо отделить природное бедствие от управленческого… ну, почти преступления, а может, и не почти – это уж пусть суды решают в отношении наших лидеров.

Вполне возможно, что последствия беспрецедентной засухи нельзя было нейтрализовать, даже если бы работа началась сразу после получения соответствующих прогнозов.

Но попытаться сделать это государство обязано. Чиновники обязаны организовать усиление пожарных частей, превентивную поддержку сельского хозяйства, разъяснительную работу с населением.

А ведь и сейчас высшие руководители на голубом глазу говорят порой: мы, мол, не будем поддерживать сельское хозяйство, пока детально не выясним все последствия засухи.

Вот масштабы бедствия: зерновых и зернобобовых собрано ниже прошлогоднего на 38 %, картофеля – на 32 %, сахарной свеклы – на 19 %, подсолнечника – на 15 %, овощей – на 11 %.

Основной удар пришелся на Поволжье и центральную Россию. Засуха почти не затронула основные житницы юга и зерновые регионы Сибири, но и в Сибири, тем не менее, урожай ниже прошлогоднего.

В ходе засухи губернаторский корпус вполне закономерно продемонстрировал свою полную несостоятельность.

Представьте: вас назначили губернатором в регион, над которым вы даже на самолете никогда не пролетали. Вы реально отвечаете не перед вашей областью или краем – вас там никто не избирал. Даже не перед местной хозяйственной элитой. Вы отвечаете перед клерком в администрации, который ваши документы положил на правильный стол с правильной объективкой. А в регионе, якобы вашем, – да гори оно все огнем, в том числе и в буквальном смысле этого слова.

Другое дело, что не нужна и такая вакханалия, как у нас была в 1990 годах, когда хорошего юмориста М. Евдокимова сделали ужасным губернатором и в итоге получили покойника. Пожалуйста, избирайте губернатора, но если вам он нравится, а федеральному центру ставит палки в колеса, – увольняйте его.

А у чиновников среднего звена равнодушие к своим служебным обязанностям, возможно, вызвано тем, что они просто берут пример с чиновников высшего звена – до президента включительно.

Возвращаясь к урожаю. Колоссальный недобор зерновых не страшен, так как запасы зерна, по данным руководства Российского зернового союза, составляли около 24 млн тонн: 21,7 млн тонн в сельхозорганизациях, остальное – у фермеров и крестьян. Это позволяет с лихвой покрыть потребности страны, обеспечив еще и достаточные запасы[19].

Но запрет экспорта зерна в этих условиях совершенно разумен. В 2008 году экспорт достиг рекордных 23,5 млн тонн, а в 2009, несмотря на довольно заметное падение урожая, составил 21,5 млн тонн. Для сравнения: годовой экспорт США – около 30 млн тонн зерна[20]. Запрет экспорта ухудшил финансовое положение внешнеторговых трейдеров, но на положении самих сельхозпредприятий, которые остаются рабами перепродавцов и спекулянтов, практически не сказался.

Таким образом, для собственных нужд России зерна хватит. Но основная угроза кроется не в количестве зерна, а в качестве его использования. Беда не столько в засухе, сколько в неэффективности госуправления.

Один простой пример. В 2009 году засуха ударила только по девяти регионам. Экстренные льготные кредиты селу составили, по некоторым сообщениям, 170 млрд рублей, в 2010 года засуха охватила уже 26 регионов, а экстренные льготные кредиты, которые предполагалось выдать, были в разгар засухи волюнтаристски сокращены до 40 млрд рублей. Понятно, что их заведомо не хватит.

В 2009 году было много зерна, фермеры не знали, куда его девать, потому что государство принципиально не ограничивает произвол монополий и почти не вмешивается в ценообразование. В результате стоимость зерна с пиковых 9000 рублей за тонну упала в прошлом году почти втрое – до 3,5 тыс. рублей.

И фермерам, и крестьянам, и даже бывшим колхозам девать зерно некуда. А спекулянты, уверенные в своей безнаказанности, установили очень жесткие ограничения. Мол, мы у вас купим, перепродадим втридорога на экспорт, но вам ни копейки лишней не достанется.

Такая же ситуация в Северной Осетии, где все заблокировано спекулянтами. Там люди в станицах специализируются на выращивании огурцов. Им 6 рублей за килограмм – потолок. Десять рублей – они уже готовы целовать того, кто эту цену предложит. В крупных городах огурцы продаются по 60 рублей за килограмм, но станичники не могут туда приехать, их просто не пускают. Насколько можно судить, как минимум при наглом и циничном попустительстве милиции.

В 2010 году цены полетели вверх. За один июль продовольственная пшеница подорожала более чем на четверть – и это считалось совершенно нормальным! Мука для промышленных потребителей выросла в цене более чем на 40 %, цены продолжают расти, мукомолы обещали двукратный рост – и клептократии всё нормально, а Минсельхоз официально убеждал, что цены на хлеб в результате засухи не увеличатся.

Сельхозпредприятия придерживают зерно, создают угрозу его локальных дефицитов, чтобы продать попозже. Позиция сельхозпредприятий понятна, но это классическое злоупотребление монопольным положением!

Чего спит так называемое российское государство? Прокукарекали: ах, борьба с инфляцией, ах, ограничение роста цен. Идет безумная дискуссия: можно ли ограничивать свободу рынка? Или нельзя? Вдруг ограничение рынка – это нерыночная мера? Тогда, безусловно, нельзя…

Суть дискуссии: государство вернуло себе право ограничивать рост цен на социально значимые товары – 24 наименования, – если этот рост цен превысил 30 % в месяц. А 29,5 % – это нормально, это все в порядке, ребята, радуйтесь.

Это что за издевательство над людьми?

Причем государство ведь не обязано сдерживать рост цен, оно лишь имеет право делать это – если захочет. А не захочет – и не будет. В регионах уже масса случаев, когда и мука, и крупы дорожают больше, чем на эти 30 %. Официальная статистика это не отражает. Просто люди звонят в ужасе на разного рода радио– и телепередачи… Руководству страны, похоже, уже не звонят. И государство чувствует себя вольготно. А зачем? Как-нибудь и так население перебьется.

Когда за август гречка в целом по стране подорожала на 33,1 %, никто и палец о палец не ударил.

Невольно возникает вопрос: через сколько дней подобной «работы» все это так называемое «начальство» было бы расстреляно при Сталине?

Выход прост: раскрыть «закрома Родины», дать экстренную поддержку перерабатывающим предприятиям в виде зерновых кредитов. Оказать поддержку сельхозпроизводителям, чтобы предприятия четко знали: даже если урожай сгорел весь, я не обанкрочусь, я выйду по крайней мере в ноль.

А то у нас обещают субсидировать кредиты, а кто их даст предприятию-погорельцу?

Субсидирование кредитов – это поддержка не столько сельхозпредприятий, сколько банков, которые на этом будут спекулировать.

Вот если у вас полностью погибли посевы, вы получите государственную помощь – 80 % из федерального бюджета, 20 % из регионального. А все остальные только из региональных. Если у вас посевы погибли не полностью, а, например, на 80 %, – выходит, придется ждать помощи от регионального бюджета. А откуда в региональном бюджете сельхозрегиона возьмутся деньги, когда засуха и хозяйственная активность отсутствует?

Разговоры о поддержке сельского хозяйства сегодня напоминают обещание удешевить ипотеку, обращаемое к тем 80 % россиян, для которых она в принципе недоступна.

Такое ощущение, что у нас есть чиновники-коррупционеры и есть чиновники, которые, может быть, и честны, но как-то неадекватны. Похоже, они живут в Америке и Швейцарии, а сюда приезжают поработать вахтовым методом.

Вернемся к кормам: зерна хватит, но скоту нужны кормовые культуры. Массовая гибель скота резко ограничивает базу животноводства, которое только начинает восстанавливаться. Зерна физически хватит, но оно вырастет в цене и будет непосильно для очень и очень многих.

В ряде регионов личные подсобные хозяйства традиционно получали зерно на корм скоту с оплатой после реализации мяса. Теперь этого не будет. А половина свиней России как раз и находится в хозяйствах населения. Травы нет, зерно купить нельзя – значит, скот будет забит, за бесценок выброшен на рынок. Стоимость мяса в оптовой торговле – конечно, не на прилавках – упадет: перекупщики-монополисты ее снизят. И дополнительно разорится животноводство. Придет импорт, и животноводство окажется в положении середины 1990-х годов.

Эта чудовищная ситуация будет иметь крайне негативные социальные последствия. Ведь огромная часть населения – порядка 10 % – живет личным подсобным хозяйством. Из-за засухи эти люди могут стать нищими.

А у нас и так не менее трех четвертей россиян, 75–80 %, по данным центра Левады, тратят на еду более половины своих расходов. Это общепринятый в мире критерий бедности. Не менее трех четвертей являются бедными, из них 23 % тратят на еду примерно две трети, а 10 % – почти все.

Цена на продукты питания подскакивает, хотя официальная статистика закрывает на это глаза. Это означает, что часть населения начнет голодать. А более чем у половины населения возникнут проблемы со здоровьем за счет недоедания или ухудшения структуры питания.

Люди ведь привыкли уже не только за 1990-е, но и за последующие годы заменять в своем рационе необходимые продукты дешевыми, а засуха обеспечит подорожание именно дешевых продуктов – хлеба, круп, макарон.

Всего этого можно избежать, есть еще время.

Проблема в том, что государство не хочет этого делать, не хочет решать проблемы комплексно. Оно занимается ситуативным реагированием для обеспечения текущего пиара.

Двадцать лет назад у нас было очень много людей, которые искренне надеялись на государство.

По моим наблюдениям, большинство из них за эти годы умерли.

А рецепт восстановления доверия к государству прост: сейчас ограничить произвол монополий, чтобы цены не выросли, а потом, если понадобится, поддержать сельхозпроизводителей.

Только государство ведет себя так, как будто ему никакое доверие населения вообще не нужно, – и это со все более пугающей откровенностью проявляется в различного рода чрезвычайных ситуациях, как, например, во время засухи и лесных пожаров.

«Не верь, не бойся, не проси»

При рассмотрении итогов засухи 2010 года встает простой вопрос: кто виноват? (Причем отвечать на него можно с самого начала – с погоды.)

Как только стала понятна беспрецедентность засухи, сразу же пошли разговоры об искусственном характере этого катаклизма. По наиболее распространенной версии виноваты во всем, конечно же, американцы, точнее – их развернутая на Аляске станция «ХААРП», которую вроде бы можно использовать как климатическое оружие. У нас такая же имелась на полигоне Сура в Нижегородской области, но в рамках демократизации и либерализации ее, разумеется, уничтожили, чтобы не огорчать «вашингтонский обком».

По менее популярной второй версии виновата безответственная российская бюрократия. В связи с подготовкой Олимпиады в Сочи разрабатывается проект «Горячий снег» – это дело известное. Он призван обеспечить снежный покров даже при высокой температуре. У нас ведь, похоже, многие чиновники только сейчас осознали, что в Сочи и их окрестностях тепло. Естественно, создание искусственного снега связано с искусственным же образованием облаков, для чего в воздухе распыляют разного рода реагенты – как дорогие, так и не очень, по некоторым сообщениям, до обычного цемента включительно. И в связи с этим в блогах появляются сообщения о том, что в окрестностях Сочи с неба сыплется не просто цемент, а даже цемент непосредственно в мешках. Соответственно, возникают подозрения, что эти эксперименты привели к более масштабным изменениям климата, чем первоначально предполагалось.

Однако в отсутствие внятных доказательств проще всего предположить, что засуха действительно носит природный характер и связана с глобальным изменением климата.

Тут возникает следующий вопрос – о синоптиках. Скажу честно: мне за них обидно. Их недоработки вызваны тем, что либеральные реформаторы уничтожили в нашей стране, среди прочего, и сеть станций, наблюдающих за погодой. И синоптики оказались в положении человека, которому сначала выкололи глаза, а потом стали громко обвинять в том, что он плохо различает цвета.

При этом, насколько можно судить, прогноз по засухе был как минимум у Минсельхоза – просто на него не обратили внимание.

В связи с темой синоптиков не могу не вспомнить исторический анекдот о докладе первого руководителя только что созданного Гидрометцентра Сталину. Тот поинтересовался точностью прогноза. Поскольку времена шли серьезные, врать начальству было не принято, за такое вранье можно было по-настоящему пострадать, а не просто получить понижение или пару статей в газетах, – руководитель Гидрометцентра честно сказал: 30 %. Сталин подумал-подумал и спросил, не пробовали ли синоптики прогнозировать наоборот?[21] Тогда, в те времена, ему, конечно, объяснили, что прогноз погоды дается не по принципу «или-или», а по большему количеству факторов…

Но, к сожалению, те успехи в прогнозировании погоды, которые действительно были достигнуты в нашей стране, в значительной степени сведены к нулю. И без увеличения поддержки этой сферы считать себя защищенными хотя бы в плане прогнозирования мы не можем.

Здесь мы приходим к главному фактору катастрофы этого лета, который «выстрелил» и в пресловутом Лесном кодексе, уничтожив, по сути дела, лесоохрану, и в Воздушном кодексе, который блокирует развитие малой авиации, то есть тех, кто мог бы следить за пожарами с неба, и во многих других местах.

Этот фактор – презумпция «избыточности государственного вмешательства», которая где-то с 2003 года стала практически официальной идеологией правительства. Ее смысл в том, что любая государственная активность по определению считается избыточной: если какой-то чиновник что-то хочет сделать, он должен сначала доказать, что без его действия никак нельзя обойтись.