Важнейшее из искусств Волков Сергей
Привратник выдал Ластику документ, и бывший воспитуемый перешел на попечение человека из Мира, которого звали Литвин.
Ластика посадили в глайдер, и дорога началась.
Конечно, не будь дело связано с релакс-фильмом, явившаяся следователю Мазуру мысль никогда бы и не родилась. Ибо психотерапевт, будучи нормальным человеком, никак не мог подсунуть своему подопечному не то лекарство. Следователь пока понятия не имел, каким образом нерекомендованный фильм оказался у контролера фабрики инфокристаллов. Просто там, где к делу могут быть причастны эмоциолисты, ни в чем нельзя быть уверенным. Для них, говорят, законы человеческие не писаны…
И потому главной версией стала возможность попадания релакс-фильма к контролеру через работников студии.
Далее линия розыска была проста. Вызвать к себе полусбрендившего контролера и надлежащим образом допросить его. А это легко – дискомфорт от собственной лжи является еще одной фундаментальной эмоцией для нормального человека.
Режиссер Ковель готовил аппаратуру для съемки недолго – дело было привычное. Сколько записей сделано за пять лет, которые он посвятил этой работе!
Правда, до последнего времени он занимался релаксационными фильмами, производство которых одобрила коллегия Министерства пропаганды. Только в последние три месяца режиссер взялся за нынешнюю работу, после того как продюсер Литвин сделал свое интересное предложение. Впрочем, Ковель сразу понял, что работенку ему предлагают незаконную, иначе бы Литвин действовал через Гильдию фильмографистов, а не на свой страх и риск. Но бабки были предложены немалые, намного больше, чем при официальных записях. А лишние бабки даже тупарям-обычникам требуются. За здорово живешь и муха не чихнет! Иначе бы обычников не оболванивали по ночам поделками от Министерства пропаганды. Лечебные фильмы, хрен вам в грызло! Если они от чего и лечат, так только от умения сомневаться и задавать себе вопросы!
Привычно скрипнула дверь – в помещении «студии» появился продюсер Литвин.
– Как у тебя дела, отец?
Вопрос прозвучал ласково. Литвин выражался так всегда. Но он был из тех, кто мягко стелет, да жестко спать. Профессия обязывает…
– Все готово. А у тебя?
Литвин усмехнулся – он тоже был эмоциолист.
– Привез героя.
– И этот тоже ни о чем не догадывается? Естественно. Всех же воспитывают в ожидании призвания. – Продюсер снова усмехнулся. – Надежды юношей питают! Нет, если бы мэлонизации не было, ее бы стоило придумать!
Его самодовольство было настолько неприкрытым, что режиссера передернуло.
Литвин ему никогда не нравился. Но ничего не поделаешь – деловых партнеров не выбирают. Работать приходится с тем, кто под руками.
Творцы бывают разными. Неисповедимы пути Господни: одних Он создает способными командовать обычниками, другие могут лишь зарабатывать деньги. Но и те и другие – творцы и друг без друга существовать не в состоянии. Как политики и банкиры. А обычникам остается только подчиняться…
– Ты мне так и не покажешь, отец, как ты добиваешься таких результатов?
Режиссер мотнул головой:
– Извини, у каждого свои секреты. Давай сюда призванного и оставь нас на несколько часов.
Продюсер вышел.
«Ишь, – подумал Ковель, – любопытство – фундаментальная эмоция. Даже у обычников она присутствует. А уж у эмоциолистов и подавно!»
Интересно, как был бы устроен мир, кабы установка, созданная братьями Мэлони, обладала властью над мозгами всех людей? И кем бы стал он, режиссер Ковель? Был бы тупяком, равнодушно командующим сенсор-клавишами на какой-нибудь промышленной технике? Он, правда, и сейчас отчасти занимается этим, но не равнодушно, ох как не равнодушно! Ладно, пора работать…
Он давно уже проверил помещение – никаких жучков в стенах спрятано не было. Так что подсмотреть или подслушать невозможно.
Аппаратуру, правда, Литвин вполне мог просканировать.
Ну да и дьявол с ней! В аппаратуре никакого секрета нет. Такая же на всех студиях Министерства пропаганды. А главный секрет известен одному только Ковелю. Хотя, может, конечно, и еще кто-то из режиссеров сделал такое же открытие, да только никто в этом не признается. Зачем резать курицу, несущую золотые яйца?
Испытание началось даже интереснее, чем рисовала фантазия Ластика.
Полет на глайдере в неведомом направлении… Приземлились среди каких-то руин… Поселили Ластика в самом настоящем бункере. Или как там называются подземные помещения? Может, землянки?…
Мужчина из Мира дал Ластику поесть и велел ждать.
– А на каком поприще мне предстоит испытание? – спросил Ластик.
Мужчина рассмеялся:
– А как ты думаешь, парень, я тебе отвечу? – Он погрозил толстым пальцем. – Если бы призванный знал, в чем состоит испытание, реальным ли оно стало бы? – Он снова улыбнулся. – В свое время узнаешь.
Мужчина был прав.
Известно, что обычники ни на что больше не способны, кроме как на тупую работу. Как муравьи… И потому общество держится на приютских. Именно из них делают всех руководящих работников, именно они занимаются творчеством, именно они двигают науку. И за это обычники их ненавидят!
И неудивительно: обычников воспитывают такие же тупые родители, а приютских – Наставники. Приют – это одна большая семья, все члены которой озабочены главным: подготовить человека к будущей интересной работе.
А тупарям остается тупизна. Так что ненависть их понятна.
Но кому много дано, с того много и спрашивается. И испытание – один из таких спросов… Не станем спешить. В свое время все станет ясно.
Ждать пришлось недолго.
Вскоре мужчина по имени Литвин пришел за Ластиком:
– Идем, парень!
Он сопровождал Ластика какими-то темными замусоренными коридорами, пока не привел в новое помещение. Здесь тоже царил полумрак, но было гораздо чище. В дальнем углу расположилась койка, а рядом с нею стол. На столе стоял какой-то прибор, оборудованный обручем инфообменника.
В помещении находился еще один мужчина. У него было доброе лицо.
Литвин оставил двоих с глазу на глаз.
– Привет! – сказал хозяин помещения. – Давно тебя жду!
Оказывается, Ластика тут ждали. Впрочем, иное стало бы странным. Если его призывали, то, естественно, должны были ждать…
– Я киношный режиссер, – продолжил мужчина, – и хочу сделать из тебя актера. Ты не против?
Еще бы Ластик был против!
Для приютского главное – покинуть приют. А там все приложится – судьба впереди длинная. А то ведь не всех призывают, некоторые так и проживают всю свою жизнь под защитой приютских стен.
– Прими-ка вот это. – Режиссер достал из нагрудного кармана куртки пилюлю.
Ластик послушно исполнил приказ.
– А теперь ложись на койку и надевай обруч.
Ластик исполнил и этот приказ.
Тут же голова побежала куда-то вдаль, а оттуда, издали, пришло желание поспать.
– Максим приоткрыл люк, высунулся и опасливо поглядел на небо, – послышался голос режиссера.
И Ластик понял, что рассказывают про него.
Он приоткрыл, высунулся и опасливо поглядел.
Небо здесь было низкое и какое-то твердое, без этой легкомысленной прозрачности, намекающей на бездонность космоса и множественность обитаемых миров, – настоящая библейская твердь, гладкая и непроницаемая. Твердь эта, несомненно, опиралась на могучие плечи местного атланта и равномерно фосфоресцировала. Ластик поискал в зените дыру, пробитую кораблем, но дыры там не было – там расплывались только две большие черные кляксы, словно капли туши в воде. Ластик распахнул люк настежь и соскочил в сухую траву…
Допрос контролера Мазуру ничего не дал.
Не знаю, господин следователь, я не делал ничего противозаконного. Вы не можете подумать про меня такое!…
Мазур бы ему поверил, но скрывалось в глубине глаз подозреваемого нечто такое, чего следователь никогда не замечал у людей такого уровня.
– Хорошо, – сказал он. – Вы свободны. Пока.
Отпустив контролера, следователь посоветовался с психотерапевтом УБЭП.
– Может ли нормальный контролер качества, работающий на фабрике инфокристаллов, врать?
– Только в одном случае. Если у него каким-то образом произошло нарушение мэлонизации.
– А это возможно?
– Теоретически возможно все. Человеческая психика – сложная вещь… Но на практике я ни о чем подобном не слышал.
А через час пришла новость о том, что контролер покончил жизнь самоубийством. Просто шагнул в окно. С двадцать пятого этажа.
Ничего не оставалось, как продолжать проверять свои подозрения. И Мазур поручил оперативникам установить слежку за работниками студии релаксационных фильмов. Для начала за продюсерами и режиссерами. От эмоциолистов можно ожидать чего угодно…
Записанный отрывок фильма закончился. Получив сигнал об окончании, Ковель с трудом вернулся к реальности и снял обруч.
Он был потрясен.
Хрен в грызло, сопереживание у этого парня достигало гигантского уровня. М-да, надо отдать должное Литвину – продюсерский нюх у него имелся. И еще какой…
Нет, с мальчиком надо работать дальше. Это и есть курица, способная нести золотые яйца. И надо непременно поговорить с продюсером, попытаться убедить его. Впрочем, после того как Литвин посмотрит фильм, он и сам все поймет. Так что и убеждать не потребуется. Он чует выгоду за тысячу километров, потому и слывет хорошим продюсером!
Тот будто чувствовал – тут же появился в помещении «студии».
– Ну и как получилось, отец?
– Посмотри сам.
Ковель надел обруч на голову продюсера.
– Это то, что надо! – сказал тот, закончив просмотр предложенного куска. – Уж поверь моему продюсерскому нюху.
Ластик очнулся в том самом помещении, куда его привезли из приюта. Чувствовал он себя бесконечно усталым.
Вокруг было пусто и тихо.
Прошел он испытание на актера или нет?
Ответить на этот вопрос было некому.
И Ластик решил, что самое лучшее сейчас – снова заснуть.
Преступники даже не скрывались. Наверное, были уверены, что нормальный человек никогда не поймет их действий.
Уже через пару дней слежки оперативники доложили Мазуру, что двое работников студии по производству релаксационных фильмов посещают с неведомой целью развалины старого завода, пропадая там по нескольку часов.
Кроме того, оказалось, что на заводе заработала давно отключенная Линия доставки, а значит, там занимались тем, что требовало материального и пищевого снабжения. То есть серьезным занимались.
После этого оставалось только застукать занимающихся на месте преступления.
Страх – фундаментальная эмоция… Мазур побоялся войти в заводские развалины без охраны. Это к контролеру с фабрики по производству инфокристаллов он бы пришел один…
А в этих условиях привлечь группу захвата было самым правильным решением.
Что Мазур и сделал.
Хрен мне в грызло!!!
Ковель готов был аплодировать. Как это делалось всеми работающими на студии, когда заканчивалось производство очередного релаксационного фильма. Но там был поток, конвейер. А тут работа штучная… Нет, прошедшие дни минули не зря. Этот фильм будет пользоваться на черном рынке повышенным спросом.
Он чувствовал себя самым настоящим первооткрывателем.
Собственно, если говорить честно, открытие его заключалось лишь в одном: могут существовать фильмы, сделанные не по сценариям, утвержденным Министерством пропаганды для тупых обычников, а по старой книге, написанной черт-те когда и уничтоженной, по всей видимости, сразу после принятия Закона о деэмоциализации. Собственно, тогда все существующие художественные тексты – и в электронном виде, и на бумаге – были уничтожены по специальному распоряжению правительства. Не на сто процентов, разумеется, – на такое у властей не хватило духу. Нет, в информаториях тексты сохранились, однако свободный доступ к ним был закрыт, иначе массовое применение методики, разработанной братьями Мэлони, стало бы бесполезным. Так что где-то текст, над которым Ковель сейчас работал, существовал. Но для него, обычного режиссера релаксационных фильмов, как бы и не существовал. И получилось очень удачно, когда во время отпуска он раскопал эту библиотеку у старого деда в отдаленной деревеньке.
Правда, надо еще раз отдать должное и Литвину – продюсер сразу почувствовал, что кашу сварить с Ковалем можно. Без Литвина режиссеру не удалось бы организовать подпольное производство. Где бы, к примеру, он раздобыл актеров? Теми, кто работает на студии, при официальном производстве, не воспользуешься. Их умение сопереживать не превышает прямых потребностей тупаря-обычника. Других бы цензура просто не допустила к записи. Ибо именно в получении заказанных эмоций скрывается ахиллесова пята мэлонизации. Впрочем, до мэлонизации нам дела нет. Наша задача – зарабатывать бабки, и раз подпольные фильмы пользуются спросом, будем их производить. Затраты-то невелики…
Хотя это у режиссера затраты невелики, а сколько тратит продюсер – только ему, продюсеру, и известно. Не за бесплатно же он добывает в приютах таких актеров!…
Стоп, об актерах мы думать не будем! Это прерогатива Литвина – добывать их, а потом выводить из игры. Последняя актрисочка была чудо как хороша! И Маргарита из нее получилась – пальчики оближешь! А куда ее потом продюсер дел – не мои проблемы! К сожалению, этих девочек и мальчиков нельзя держать в подвалах бесконечно. Они быстро перестают работать и начинают задавать вопросы о своем светлом будущем. И тогда их надо менять. Как говорит Литвин, расходный материал. Как топливные элементы…
Скрипнула дверь. В «студии» появился продюсер.
– Ну, отец, поздравляю тебя. Кристаллы едва ли не с руками отрывают. Так что надо срочно перебираться в офис и дальше раскопировать этот «Обитаемый остров».
– Может, наймем кого? А я пока начну записывать новый фильм…
Литвин покачал головой:
– Нет, отец… Надо сделать паузу. Подобрать новое помещение, перебазироваться. Чую, вот-вот могут начаться проблемы.
И вправду он чует или его предупредили – это было не важно.
А вот другое – важно…
– Слушай… Этот паренек… Он очень талантлив… Нельзя ли его как-то… – Ковель пошевелил в воздухе пальцами, остро понимая собственный кретинизм. – Чтобы можно было еще поработать с ним…
Литвин нехорошо усмехнулся:
– Это пусть тебя не волнует. Актеры у нас будут всегда. Тех, против кого бессильна мэлонизация, хватает. Ни один приют еще не закрылся за ненадобностью.
Он был прав – эмоциолисты не исчезнут. И общество, созданное на основании Закона о деэмоциализации, всегда будет в них нуждаться. Закон не для всех писан, так было испокон веку в истории человечества. И они не жуки в муравейнике, они муравьиные матки, вокруг которых строится вся жизнь. Иначе откуда тупари-обычники будут знать, что им делать?…
– В общем, выходи, отец, из подземелья и берись за копирование. А я тут пока порядок наведу.
И Ковель отправился выходить из подземелья.
Ластик лежал на надувном матрасике, заложив руки за голову.
Пора бы господам испытателям уже и закончить испытание. Почему-то он был уверен, что все у него получилось. Зачем иначе он просыпался с чувством полученного острого наслаждения? Как будто с Леночкой переспал, массаракш… Как она там, кстати? Призвали ли ее тоже, или она все еще ждет?
Надо думать, призвали. И впереди ее ждет интересная работа и долгая жизнь. Как и его, Ластика! Иначе и быть не может, массаракш!
– Ну что, парень… – В комнате без окон, которую занимал Ластик, появился Литвин. – Испытание твое позади. Ты призван!
«Я призван! – возликовал Ластик. – Я знал это! Иначе и быть не может!»
– Меня берут в актеры?
– Конечно, отец! Идем со мной!
Почему Литвин назвал его отцом, Ластик не понял, но это было сейчас и не важно.
Душа его пела, как живущий в приютском лесу соловей.
Они вышли из комнаты и двинулись обшарпанными коридорами. Вышли в огромное помещение с проломанной крышей. Сквозь проломы светили звезды. Они были такими, как в снах Ластика.
Он поднял голову и посмотрел на одну из них.
А потом его голова раскололась от внезапной боли.
Режиссер вышел с завода незадолго до начала операции. Его не стали трогать. Никуда он не денется.
А вот продюсера взяли с поличным – он как раз дожигал левую руку неизвестного человека. Голова и правая рука уже были уничтожены.
При аресте убийца вел себя спокойно.
Спокоен он был и на допросе. Объяснил, что искал на заброшенном заводе реквизит для съемок очередного релаксационного фильма, записываемого на студии.
Вы же знаете, господин следователь, что при записи приходится пользоваться реквизитом. Вот и ищем где возможно. Производство релаксационных фильмов – очень важное для стабильности общества дело. Вам ли не знать…
А парень этот на него напал. Так что это была самозащита.
Продюсер наверняка врал.
Но изобличить его было нечем.
А посему оставалось взяться за режиссера.
В первые минуты Ковель, когда его задержали люди УБЭП, испытал страх.
Это ведь, хрен мне в грызло, эмоция фундаментальная.
Однако потом он успокоился.
Хоть Литвин и убивал актеров, но его, Ковеля, на произвол судьбы не бросит. К тому же не он ведь, Ковель, убивал этих самых актеров. Он, Ковель, даже и не знал, куда они исчезали после съемок. Только догадывался, а догадки, как говорится, к делу не пришьешь.
Следователь, к которому режиссера привели, судя по очень бедной мимике, был тупарь-обычник.
И потому раскрывать перед ним душу было втройне глупо.
Ковель и не стал этого делать. Да, заброшенный завод он посещал. Да, требовались декорации для работы, потому что при записи с декорациями лечебный эффект от фильмов выше. Спросите у студийных психотерапевтов… Так что никаких нарушений закона!
Да, имеете право задержать на трое суток, хрен вам в грызло. Пожелание он, конечно, вслух не произнес. Дураков нет, мы служителей закона не оскорбляем!
Задержав режиссера, Мазур произвел в его рабочем кабинете обыск. И нашел неучтенный фильм. Он его просмотрел, хоть это и не входило в его компетенцию. Зачем – и сам не знал. Никаких особых удовольствий он от просмотра не получил. Вреда, впрочем, тоже. Но ведь зачем-то этот фильм был сделан?
Дополнительное расследование показало, что фильм производился для черного рынка. И что пользовался там спросом. Почему за подобные фильмы нормальные с виду люди готовы платить бешеные деньги, следователь так и не понял.
Приключения пацана на чужой планете… Если нет чужих планет, то и приключений на них быть не может.
Однако люди покупали этот фильм и смотрели. И скрывали это преступление, становясь способными врать.
Интуиция говорила следователю, что подобные вещи могут нести угрозу стабильности общества. А значит, и Конституции, охранять которую – главная забота для любого работника Управления по борьбе с эмоциолистскими преступлениями.
И потому надо доложить о найденном фильме и о своих выводах начальству. Дело полковника Димова – дать расследованию дальнейший ход, коли тут возникают интересы Министерства пропаганды. А может, и Министерства безопасности… В любом случае это не его, Мазура, уровень.
Вот эмоциолист бы, наверное, не доложил. Но эмоциолист никогда не поймет поведение нормального человека. Ему и в голову не придет, что нормальный человек может повести себя совсем не так, как он, эмоциолист…
Однако он, следователь Мазур, – человек абсолютно нормальный. И потому доложит.
– Вы, майор, знаете, что нужно делать, – сказал полковник Димов, выслушав подчиненного. – Управление по борьбе с эмоциолистскими преступлениями гордится вами, но вы в ходе следствия раздобыли информацию, находящуюся вне вашей компетенции.
Гордость со стороны УБЭП его, следователя Мазура, работой была фундаментальной эмоцией. Желание получить наказание за получение неположенных знаний – тоже.
К тому же он и сам совершил преступление, допустив воздействие на себя незаконно произведенного фильма. Пусть допущенное воздействие ничем и не обернулось, но casus belli, если можно так выразиться, случился.
И потому следователь вернулся в родной кабинет, открыл окно и беззаботно шагнул в проем, туда, где пятнадцатью этажами ниже вовсю буйствовали цветом кусты сирени.
Перечислив на счет полковника Димова оговоренную сумму и встретив отпущенного из-под ареста режиссера Ковеля, продюсер Литвин удовлетворенно потер руки.
Хорошо, что следователи в УБЭП – тупари.
Этот тип, подчиненный полковника, наверняка полагал, что раскрыл серьезное преступление. Ему и в голову не могло прийти, что у преступников существует «крыша». Он и понятия-то такого не знает.
Потому что обычник никогда не поймет эмоциолиста. И никогда не сможет предположить, на что эмоциолисты способны.
Вы – как жуки в муравейнике, говорил Наставник в приюте.
Он был прав.
Но не всякому муравью дано поймать жука.
Потому что фундаментальные эмоции у них разные.
Игорь Минаков
БАЛЛАДА ОБ ИНОЗВЕЗДНОМ ПРИШЕЛЬЦЕ
«Отдаленный взрыв встряхнул старые стены казармы. Задрожали оконные стекла, куски штукатурки осыпали спящих солдат сухим дождем. Несколько человек подскочили, таращась в багровую, мигающую белыми вспышками выстрелов полутьму за окнами. Остальные продолжали спать как убитые, вымотанные вчерашним марш-броском. Этих разбудил ворвавшийся в казарму капрал Шкодра.
– Взвод, подъем! – заорал он. – Боевая тревога!
Вопль капрала способен пробудить даже мертвых, а уж о полумертвых и речи нет. Не прошло и десяти минут, как весь взвод, одетый и полностью экипированный, с оружием в руках, высыпал на плац, построился в две шеренги и замер в ожидании дальнейших приказаний. Глядя прямо перед собой, рядовые все же косились на исполосованное прожекторами небо и зарево в стороне порта, тревожно прислушиваясь к несмолкаемому автоматному треску, доносившемуся с побережья.
– Взвод, слушай мою команду! – снова возвысил голос Шкодра. – Первая линия, оцепить перешеек! Вторая – прочесать квадрат сто шестьдесят один! Оружие с предохранителей снять, но применять только в крайнем случае! Диверсантов нужно взять живьем. Кто первый заметит их, получит увольнительную! Командир первой линии – ефрейтор Фашти! Вторую линию веду я. Выполнять!
Захрустел гравий под каблуками. Прижимая автоматы с приткнутыми рожками к груди и растопырив локти, как того требует устав, первая линия со всех ног кинулась к воротам, ведущим на широкий перешеек, соединяющий полуостров Собачья Голова, где находились казармы Третьего батальона морских егерей, с побережьем острова Хребатого. Вторая линия во главе с капралом выдвинулась вглубь полуострова.
Рядовому Премету выпало идти слева и чуть позади капрала Шкодры. Придерживая автомат, чтобы не сильно колотил по ребрам, Премет изо всех сил старался не отставать от товарищей и одновременно не свернуть себе шею. Фонарики капрал включать запретил, приходилось ступать наугад. Шагая, словно зомби из синемы, рядовой мучительно пытался припомнить свой сон, так грубо прерванный взрывом. Подробности ускользали, но Премет был уверен, что ему снилась та самая брюнетка…
Видел он ее лишь однажды, на цветной вырезке из довоенного глянцевого журнала, что висела на обшарпанной стене разбомбленного дома в рыбацкой деревне. Светлый, даже сияющий мир. Зеленоватые волны без единого пятнышка нефти накатывают на золотистый незамусоренный песок. Вдоль полосы прибоя, босиком, в легком белом платье, идет темноволосая девушка с босоножками в руках. А за нею встают корпуса высоких зданий, шпилями достигающие небес.
Ефрейтор Фашти, тоже видевший эту картинку, заявил, что, скорее всего, снимок был сделан на одном из курортов Южного архипелага. До войны это было райское местечко, а потом, во время Стодневной блокады, туда вбили такое количество атомной взрывчатки, что, кроме пепла, оплавленных скал и радиоактивной воды в лагуне, ничего уже не осталось. Рядовой готов был убить ефрейтора за излишнюю рассудительность, но их разняли. А брюнетка навсегда поселилась в воображении Премета. И не как роскошная деваха, с которой недурно было бы провести веселую ночку, а как чистая, почти детская мечта. Премет даже имя ей придумал – Рада!…
Хрустнул камешек. Рядовой замер, прислушиваясь. Звук пришел со стороны казарм. Там не должно было остаться никого из своих. Премет хорошо понимал это. Значит, диверсант движется позади облавной цепи! Что ж, умно, но не очень. Стараясь не обнаружить своего присутствия, рядовой опустился на корточки, вглядываясь в белесую полумглу неба. Теперь его призрачное мерцание было Премету на руку.
Хруст повторился. Премет был уверен, что слышит шаги – осторожные шаги человека, натренированного передвигаться бесшумно, но, похоже, обремененного тяжелой ношей. Когда силуэт диверсанта проявился на фосфорическом небесном фоне, рядовой Премет едва не завопил от страха. На миг ему почудилось, что это сам Черный Дьявол, персонаж солдатских баек, рассказываемых первогодкам перед выходом в караул. Будто бы бродит по укрепрайону Черный Дьявол, печальный и неуязвимый, и задает караульным странные вопросы, и, если ответы ему не нравятся, забирает солдатские души в свой заоблачный ад…
Тьфу, пропасть!
Лишь усилием воли рядовой заставил себя остаться на месте. Само собой, крадущийся в ночи – никакой не Дьявол, это диверсант, с ног до головы затянутый в черное. И он не один. На плече у диверсанта лежал человек, то ли уже убитый, то ли просто без сознания: Премет успел заметить, что руки лежащего безвольно болтаются, как у тряпичной куклы. По уставу полагалось заорать со всей мочи: „Руки вверх!" – и дать предупредительный выстрел. Но рядовой уже не первый год служил в морских егерях и соображал, что диверсант может и не поднять руки, а, сбросив свою ношу на землю, в один прыжок достичь туповатого солдафона и свернуть ему без лишнего шума шею.
Ну да Премет не из таковых. Не давая противнику опомниться, рядовой рванулся и сбил того с ног. Правда, диверсант успел сгруппироваться и откатиться в сторону. Товарищ его остался лежать мешком, а сам он опять вскочил и вдруг оказался с Преметом лицом к лицу. Рядовой почувствовал, как в горло ему вцепились жесткие, словно абордажные крючья, пальцы. Отбросив мешающий теперь автомат, солдат выхватил из-за голенища тесак. Он уже забыл о приказе брать диверсанта живьем. Однако тот не дал Премету нанести смертоносный удар. Не отпуская горла противника, диверсант перехватил сжимавшую тесак руку и с хрустом завернул ее за спину. Не помня себя от боли, рядовой умудрился провести подсечку. Диверсант попытался устоять, но потерял равновесие и ослабил хватку. С хрипом втягивая в освобожденную гортань ледяной воздух, Премет навалился на врага, занося над его грудью закаленную сталь…»
Пришелец поднял голову и обвел съемочную группу просветленным взглядом.
Ну, в общем, где-то так, – сказал он дрогнувшим голосом.
Под просторным серебристым тентом, который киберы натянули над поляной, чтобы укрыть людей от палящего зноя, стало совсем тихо. Только шумно, с поскуливанием зевнула огромная псина, похоже назначенная на роль голована Щекна.
– Это литературный сценарий. Основа, – продолжал Пришелец. – Наверное, можно было и получше написать, но…
Возражений не последовало. «Киношники» – мужчины и женщины, люди разного возраста – одинаково терпеливо ждали, что Пришелец скажет дальше.
– Я говорю это для того, чтобы вы поняли главное, – сказал он. – Я прибыл сюда, за тридевять миров, чтобы помочь вам в воплощении вашего, не побоюсь этого слова, грандиозного замысла. Знаете, там, на родной планете, меня отговаривали. Дескать, зачем тебе это нужно? Они инопланетяне, у них другая психология, да что там психология, просто другое видение «Трилогии». Отправил бы им свой сценарий, и ладно. А без твоего личного присутствия как-нибудь обойдутся. Ведь обошлись же они, когда снимали «Обитаемый остров»? Обошлись. Ну и теперь обойдутся. Я не стал спорить со скептиками, а просто взял и прилетел. И вот я здесь!
Пришелец улыбнулся открытой, почти детской улыбкой, чтобы всем присутствующим стало понятно, что скептики на его родной планете и впрямь были не правы, что его присутствие на съемках остро необходимо, что без него ровным счетом ничего не получится.
– Мы рады вашему прибытию, – взял ответное слово один из присутствующих, рослый, худой и лысый пожилой мужчина. – Вы и в самом деле можете нам серьезно помочь. Когда мы снимали первый фильм, то столкнулись с трудностями именно в области психологии. Порой нелегко понять мотивы поведения инопланетных существ. Добро пожаловать!
Он протянул руку, и Пришелец, чуть помедлив, пожал ее.
– С чего начнем? – спросил он.
– С чего, думаю, начинают во всех обитаемых мирах, – сказал «киношник». – Со знакомства. Я Помощник Режиссера, а зовут меня… называйте меня Помрежем.
Словно по команде, остальные загомонили, задвигались, кинулись пожимать Пришельцу руки и похлопывать его по широким плечам. Прихваченный с корабля портативный переводчик не справлялся с потоком аборигенской речи, и до слуха Пришельца доходили только обрывки фраз. И хотя они свидетельствовали об исключительном дружелюбии хозяев, гость вздохнул с облегчением, когда Помреж велел всем разойтись по своим рабочим местам. Через несколько мгновений под тентом остались только он сам, невысокая темноволосая девушка, Пришелец и фальшивый голован, который, невзирая на суматоху, умудрился заснуть.
– Позвольте представить вам мою ассистентку, – сказал Помреж. – Она будет вашим гидом и соратником в работе.
Девушка протянула руку.
– Рада! – сказала она и, заметив, что брови Пришельца поползли вверх, пояснила: – Это мое имя, вы не ошиблись. Ну… и чувство, конечно. Я много читала о вашей планете, неплохо знаю ваше кино и литературу. Это у меня от родителей. Они горячие поклонники творчества Авторов, а «Трилогия о Максиме» – их любимая книга.
– Поэтому они вас так и назвали? – спросил Пришелец, поцеловав руку девушки чуть выше запястья.
– О, вы знаете этот старинный жест! – усмехнулась Рада. – Да, вы не ошиблись. Меня назвали в честь героини «Обитаемого острова».
– Ну вот и отлично! – встрял Помреж. – Уверен, что вы сработаетесь! Рада, покажите нашему гостю съемочную площадку и… что полагается. К ночи все должно быть готово, – добавил он загадочно. – До встречи!
Оставшись наедине с «гидом», Пришелец смутился. Похоже, что вот так, запросто, общаться с инопланетянками ему еще не приходилось.
– Пойдемте, – сказала Рада. – Я покажу вам нашу площадку. Она оборудована по самому последнему слову. И кстати, общаясь со мною, вы можете отключить своего переводчика. Я ведь филолог по первому образованию, специализировалась на языках гигандийской метагруппы. Защитила магистерскую диссертацию, но страсть к кино возобладала…
– А почему гигандийской? – удивился Пришелец. – Разве наши языки имеют что-то общее?
– О, да вы, я вижу, полный профан! – рассмеялась Рада. – Прочитайте хотя бы популярнейшее «Введение в галактическое языкознание» Ругга, там все очень доступно изложено.
– Возьму на заметку.
– И выключите наконец свой агрегат! – потребовала Рада на родном языке Пришельца. – Мне он только мешает, ибо умудряется самую обычную фразу превращать в нечто цветистое! Если понадобится, я сама буду вашим переводчиком.
Они вышли под плоское жаркое небо.
Съемочная площадка впечатляла. Над тщательно выстроенными декорациями, изображавшими мощные береговые укрепления, парила сложная дискообразная конструкция. От нее к земле тянулся толстый кабель, придававший всему сооружению вид жутковатого инопланетного чудовища с черным лоснящимся хвостом.
Вроде того, что обитает в единственном океане Яйлы, подумал Пришелец, и называется просто и без затей «хвостилой перепончатожаберным»…