Падающие в небеса Лапидус Азарий
Сапожников больше всего на свете обожал майскую Москву. Из года в год именно в это время года он влюблялся заново даже в тех женщин, которых встречал раньше. Тяжелые мысли покидали его, хотелось творить и парить в небесах.
Михаил Петрович возвращался домой из Домодедова, с удовольствием смотрел в окно летящей по шоссе машины, и впервые за последние дни на душе у него не скребли кошки. Он был счастлив потому, что связь с разведкой заканчивается, а потеря Софи, Сапожников в этом не сомневался, была временной, пройдет еще несколько дней, и все снова вернется на круги своя.
Отчет Авдееву, который он одновременно и хотел сделать и которого боялся, Сапожников решил отложить на завтра, а сегодня собирался поехать на работу и оттуда, может быть, связаться с Софи. Если он на это не решится, то, во всяком случае, подготовится к разговору, а уж после завершения контактов со спецслужбами наверняка свяжется с любимой и попробует в меру своих сил и возможностей объяснить ей происшедшее.
Однако судя по всему, планы Сапожникова были слишком идеалистическими. Не успел он додумать их до конца, как раздался звонок. На дисплее высветилось: «Авдеев».
– Да, – неохотно произнес Сапожников.
– Уже прилетел, а не звонишь. Что так?
– Только что приземлился!
– Знаю, – как всегда немногословно сказал Авдеев, – надо встретиться!
– Завтра, – то ли попросил, то ли назначил Сапожников.
– Лучше сегодня.
– Где? – спросил Михаил Петрович, чувствуя, что, по-видимому, еще ничего не кончилось.
– У нас в Ясенево. С тобой хочет встретиться шеф.
– Хорошо, я могу быть у вас через полчаса.
– Вот и замечательно, ждем!
Сапожников вдруг почувствовал облегчение. Ему не придется оттягивать встречу, строить в голове сценарии непонятной развязки. Чем быстрее он встретится с руководителем департамента Службы внешней разведки, тем быстрее с его души спадет камень. Восстановил в памяти события того злополучного дня и особенно ночи, на всякий случай для доклада записал конспективно основное на бумажке и во всеоружии направился к Беленькому.
В приемной находились помощник и секретарша. Сапожников собрался сесть, чтобы ждать вызова, но помощник остановил его:
– Проходите, Михаил Петрович. Вас уже ожидают.
За столом совещаний сидели три человека. Двоих Сапожников знал – Беленький и Авдеев, а третий – незнакомый, но судя по всему, сотрудник службы. Беленький сидел во главе стола, остальные расположились рядом с ним напротив друг друга. Сапожников без приглашения присел на ближайший стул рядом с незнакомцем, оказавшись глаза в глаза с Авдеевым. Михаил Петрович смотрел на одноклассника не мигая, как будто пытался проникнуть в его мозг, чтобы понять, какие новые коварные планы там рождаются.
– Ну что ж, рассказывайте, – прервал тишину Беленький.
Сапожников замотал головой, стараясь понять, к кому же относилось обращение. Судя по тому спокойствию, которое выражали его соседи по столу, руководитель департамента ждал доклада именно от Сапожникова. Он начал свой рассказ, подробно описывая дом, расположение комнат, процедуру вечернего празднования. Иногда обращался к бумажке. В своем повествовании он практически не упоминал имя Софи, полагая, что таким образом сможет отвести от нее внимание спецслужб. Беленький и его коллеги слушали информацию очень внимательно, делая попутно записи.
Еще по дороге Сапожников принял решение, что основным лейтмотивом доклада будет акцент на отрицательный результат его миссии и бессмысленность дальнейшего сотрудничества с ним чекистов. Поэтому, подводя итоги поездки, Михаил Петрович сказал:
– Так что, к сожалению, я вынужден констатировать, что ваше задание не выполнил – меня раскусил Липсиц.
Беленький и его подчиненные будто не услышали эту фразу, и Авдеев как ни в чем не бывало, обращаясь к своему начальнику, спросил:
– Разрешите задать Михаилу Петровичу несколько вопросов?
– Да, конечно!
Авдеев посмотрел в свою бумажку:
– Михаил Петрович, не могли бы вы еще раз повторить слова Липсица по поводу места, где он работает?
Сапожников кивнул и вновь рассказал историю, поведанную Мотей. Видимо, Авдеев обратил внимание на некоторые неточности, потому что, дав Сапожникову закончить, он вновь заглянул в свои записи.
– Скажите, а откуда, по словам Липсица, вылетает вертолет?
– Какой вертолет? – Сапожников вдруг вспомнил, что ведь действительно он не сказал ни слова о вертолете, а Мотя ведь о нем рассказывал. Но откуда о вертолете мог узнать Антон?
– Тот самый вертолет, на котором Липсица доставляют в рабочую лабораторию. Неужели ты забыл этот эпизод?
– Нет, я сейчас вспомнил, но откуда ты об этом знаешь? – спросил Сапожников, с удивлением глядя на Авдеева.
Антон не отреагировал на слова Сапожникова и вновь обратился к руководителю департамента:
– Я могу задать еще один вопрос?
– Да, конечно, – Беленький посмотрел на часы, – у нас еще пятнадцать минут.
– Спасибо. Михаил Петрович, сколько времени занимает дорога у Липсица от дома до работы?
Михаил Петрович, не рассказав о вертолете, конечно же не упомянул и о том, сколь долго добирается ученый до места службы, лишь вскользь заметив, что Липсиц работает вне дома – в специально оборудованной лаборатории.
«Черт возьми, такое впечатление, что на нашей беседе в доме Липсицев присутствовал кто-то третий!»
Тем не менее, не показывая вида, что откровенно нервничает, Сапожников сказал: – Извините, я, наверное, от усталости упустил этот момент. Путь от дома до лаборатории, с учетом полета на вертолете и поездки на машине, занимает один час двадцать минут. – Поняв, что от него ждут еще какой-то дополнительной информации, Михаил Петрович добавил: – В том числе один час на вертолете.
Авдеев одобрительно кивнул и посмотрел на шефа:
– У меня последний вопрос.
– Пожалуйста. – Беленький вновь посмотрел на часы.
– Скажите, а где находятся федеральные агенты, охраняющие Липсица?
И опять Сапожников внутренне содрогнулся: он ни слова не упомянул об охране, а Авдеев спрашивал об этом как о факте, не требующем подтверждения. Конечно, вполне могло быть, что по данному поводу у него имелась ранее полученная информация.
Сапожников чувствовал, что начинает терять самообладание. С ним вели игру по заранее подготовленному сценарию, но непонятно, зачем чекистам это нужно. Если для унижения, то дальше уже некуда, он и так чувствовал себя ужасно. Если же для втягивания в какие-нибудь дальнейшие оперативные действия, то это бесполезно, он больше ни на какие подвиги не пойдет! Ни за что!
– По-моему, они сидят в машине, стоящей круглые сутки около дома, но я не видел ни машину, ни агентов.
– Спасибо, у меня больше вопросов нет, – произнес Авдеев.
Сапожников с удовлетворением выдохнул, он подумал, что экзекуция закончилась и теперь предстояло услышать выводы, но оказался неправ.
Беленький повернулся к сидящему напротив Авдеева мужчине:
– Константин Викторович, а у вас есть вопросы?
– Да. Если можно, один вопрос. – Беленький кивнул, а мужчина обратился к Сапожникову: – Попробуйте как можно подробней описать сцену вашего прощания с Липсицем.
– Где? Я с ним прощался три раза: дома, у машины и в аэропорту.
– Меня интересует прощание дома.
Михаил Петрович прикрыл глаза, попытался вспомнить со всеми деталями последний эпизод в кабинете Липсица. Там можно было ничего не скрывать – банальная сцена. Подробно рассказал, как все происходило, стараясь ничего не забыть. Рукопожатие и выход из дома следом за Липсицем. Водитель укладывает чемодан в багажник.
«Ну, теперь уж точно – все!»
– Маленькое уточнение, – произнес Константин Викторович, – опишите, как вы обнялись с Липсицем?
Кровь ударила в голову Сапожникову, как и сутки назад, стало тяжело дышать, а сердце предательски забилось с удвоенной скоростью, как будто предпринимая попытку покинуть положенное ему место. Лицо Михаила Петровича моментально побагровело, и Беленький с удивлением спросил:
– Вызвать врача?
– Нет, спасибо, сейчас все будет в порядке. Если можно, дайте, пожалуйста, воды, – попросил Сапожников. Он собрался с силами и задал давно напрашивавшийся вопрос: – Скажите, а что, нас подслушивали?
– Об этом чуть позже, – парировал Авдеев, – сейчас ответь на вопрос Константина Викторовича.
Сапожников совсем растерялся:
– Ну, я не помню в деталях.
– Тогда покажите, – попросил Константин Викторович.
– Как показать?
– Очень просто, обнимите меня так же, как вы обнимали Липсица.
Михаил Петрович встал, сделал шаг в сторону своего соседа и обнял его. Сели обратно на место. Беленький внимательно посмотрел на Константина Викторовича, тот утвердительно кивнул, шеф удовлетворенно заулыбался, так же в улыбке расплылись остальные чекисты. Сапожников заметил обмен удовлетворенными жестами, и до него вдруг дошло.
– На мне был микрофон?
Авдеев посмотрел на Беленького, как будто спрашивая у него разрешения. Тот кивнул, и Антон сказал:
– Да!
– А-а… – Сапожникова распирало задать еще много вопросов, но Беленький, вновь посмотрев на часы, произнес:
– У меня осталась одна минута.
– Разрешите только один вопрос? Где был микрофон?
– Сначала… – начал отвечать Авдеев, но тут же покраснел и замолчал.
– А… а… – Сапожников опять попытался задать этот вопрос, но Беленький прервал его очень жестко:
– Все, у меня больше нет времени. Я благодарю вас, Михаил Петрович, за ту неоценимую помощь, которую вы нам оказали. Надеюсь, все, что произошло во время вашего американского турне, и не только там, останется нашей общей тайной, и конечно же до новых встреч. Помощник проводит вас на первый этаж. До свидания.
Беленький поднялся, протянул Сапожникову руку, тот пожал ее и произнес:
– Нет уж, на сей раз прощайте!
Авдеев и Константин Викторович тоже встали из-за стола, но Беленький, попрощавшись с Сапожниковым, обратился к своим сотрудникам:
– Антон Николаевич, Константин Викторович, задержитесь на пару минут, хотел бы обсудить с вами кое-какие детали.
Глава 16
Эйнштейн сидел за рабочим столом в кабинете пражской квартиры и, вместо того, чтобы продолжать начатую рукопись, с интересом рассматривал картинки, меняющиеся за окном, как в калейдоскопе. Он любил мягкую раннюю осень Центральной Европы, чуть раньше, чем в Швейцарии, погружающую города в новую, по-своему радостную, пору года. Во время таких наблюдений его посещали мысли, которые не могли возникнуть, когда Эйнштейн работал над статьями или лекциями.
Вот уже два года Эйнштейн жил в Праге, одном из самых красивых европейских городов. Он получил профессорскую должность и преподавал теоретическую физику в немецком университете, старейшем высшем учебном заведении в Европе. Созданный королем Карлом в XIV веке университет гордился своей историей и преподавателями. Вот уже более пяти столетий преподавание велось на немецком языке, но не так давно по требованию местной интеллигенции открылись потоки, преподавание на которых осуществлялось на чешском языке. Событие само по себе положительное, и Эйнштейн с присущим ему свободомыслием должен был бы его приветствовать, но методы, используемые борцами за гражданские права, оставляли желать лучшего и приводили к неприятию немецкой профессурой того, что происходило.
Поначалу преподавателей, читавших лекции на немецком языке, выгоняли из аудиторий, избивали. То тут, то там вспыхивали волнения студентов, заканчивавшиеся массовыми драками. Все это вскоре привело к созданию раздельных помещений для немецких и чешских студентов. Бюджет расходов на немецкую часть университета начал сокращаться, крупные ученые с мировым именем покидали кафедры, и не за горами было время превращения крупного научного центра в провинциальное заведение.
Эйнштейн не был снобом, за свою научную карьеру ему пришлось пережить различные перипетии. Порой он влачил незавидное существование, будучи почти безработным, работая много лет за мизерную зарплату в Бернском патентном бюро, но всегда и везде он ценил дух взаимопонимания, который сейчас полностью отсутствовал в Праге.
«Похоже, Борн был прав, когда несколько лет назад предполагал возможное пришествие грубой силы в те сферы человеческой жизни, где должен царить дух. Свободный и безмятежный. Стоило человеческой культуре триста лет бороться с религиозным мракобесием, чтобы потом и погрузиться в пучину национализма».
Находиться в такой обстановке Эйнштейн не мог и не хотел, поэтому, как только поступило предложение переехать в Цюрих, он, ни минуты не сомневаясь, принял его и в ближайшие дни должен был закончить сбор своих вещей и тронуться в путь. Главной ценностью ученого конечно же являлись рукописи и неопубликованные научные труды. Оставлять здесь, в Пражском университете, Альберт ничего не хотел, и особенно он дорожил своими последними исследованиями.
Эйнштейн отвернулся от окна. Его взгляд упал на выдвинутый нижний ящик стола, где лежала тетрадь Минковского. Три с лишним года он периодически открывал ее, перечитывал записи Минковского и Борна, вносил свои заметки. Опубликовать статью по материалам Минковского не получилось. Мысли там были интересные, но незаконченные. Внезапная смерть не позволила Герману сделать выводы, а без них текст представлял необоснованные тезисы. Борн попытался систематизировать записи, но у него было слишком мало времени. Эйнштейн же не мог заканчивать начатые работы коллег, но не потому, что не хотел, а потому, что их идеи натолкнули его на постановку новых задач, решать которые он принялся с огромным удовольствием. Таким образом, на страницах тетради в темно-коричневом переплете время от времени появлялись новые записи Альберта.
Эйнштейн отложил открытую рукопись, достал тетрадь из ящика, открыл ее на первой чистой странице. «Совсем забыл! Я же собирался сегодня после обеда зайти к Шварцу, взять подготовленные им книги. Шварц просил быть с двух до трех, это значит, уже надо срочно выходить».
Бенцион Шварц был милым старичком лет шестидесяти пяти, хозяином большого букинистического магазина, расположенного на границе старого еврейского квартала. Как-то в начале своего проживания в Праге Альберт случайно заглянул в магазин, удививший его своими размерами. Обычно в Швейцарии букинисты располагались в маленьких магазинчиках, больше похожих на лавки. Здесь же у Шварца был огромный магазин, состоящий из зала, разделенного стеллажами с книгами, и главное, размер заведения соответствовал содержанию. Имелась литература практически на всех языках, и, что представляло особую ценность для Эйнштейна, кроме художественных произведений, было представлено большое количество книг по истории, медицине, физике и математике. Альберт бросился изучать полки со специальной литературой. Он нашел несколько интересных изданий по математике, но некоторые книги, столь нужные сейчас Эйнштейну, в магазине отсутствовали. Увидев разочарование на лице посетителя, хозяин подошел и спросил по-немецки на мягком диалекте, присущем швейцарцам и людям, говорящим на идише:
– Я могу вам чем-нибудь помочь?
– Да. – Эйнштейн перечислил несколько нужных ему книг без особой надежды их получить.
– Хорошо, заходите через пару недель, я привезу их для вас.
– Как вы сможете это сделать?
– У моего брата есть такой же магазин в Вене, с большим выбором, и я смогу доставить книги оттуда, а если их нет и там, то закажу у кого-нибудь из коллег в Европе.
После первой встречи Эйнштейн стал заходить к Шварцу не реже одного раза в месяц, а если получалось, и чаще. Они сидели в кабинете хозяина, расположенном за стеллажами с книгами, пили чай, иногда в праздники вино или водку, разговаривали о жизни. Альберту нравился быстрый ум и энциклопедические знания Бенциона, он познакомился с младшим братом Шварца Иосифом из Вены и другими членами его многочисленной семьи. Бенцион очень сокрушался, что дети не хотят продолжать семейное дело, подавшись «в адвокаты и врачи». Рано или поздно фамильный бизнес должен был умереть, но «зато сейчас, – говорил Бенцион, – братья Шварцы могут достать любое издание, сошедшее с печатного станка». Эйнштейн с огромным удовольствием этим пользовался, пополняя с помощью друзей-букинистов свою библиотеку. Вот и сейчас, перед отъездом из Праги, он собирался приобрести еще с десяток книг, которые Шварц заботливо собрал за последний месяц со всей Европы.
Альберт вышел из квартиры, постоял, потоптался перед дверью и тут же вернулся. В голову ему пришла интересная мысль, которую требовалось срочно записать. Он взял ручку и начал делать пометки в первой попавшейся ему открытой тетради. Потом посмотрел на часы. Стрелки показывали пятнадцать минут третьего, нужно было срочно бежать. Эйнштейн захлопнул тетрадь, решив взять ее с собой и дописать начатый текст в кабинете у Шварца.
В магазин Эйнштейн вбежал без пяти минут три. Шварц укоризненно покачал головой:
– Альберт, я же вас предупреждал, что должен буду уйти в три часа. У нас совсем не будет времени на прощальную беседу.
В глазах Шварца мгновенно засверкали озорные искорки.
– Извините, Бенцион, как всегда, не рассчитал время, – виновато произнес Эйнштейн.
– Ну ладно, опоздаю на полчаса, я же не смогу отпустить вас вот так, без рюмки хорошего вина. Пойдемте ко мне в кабинет, я там уже все приготовил, надеялся, что вы появитесь пораньше.
Эйнштейн прошел в кабинет, положил тетрадь на стул, стоящий рядом с собой, и придвинул его к столу. Шварц, не теряя времени, разлил вино по серебряным стопкам, и они выпили первую рюмку, поговорили, выпили еще одну, еще. Сладкое кошерное красное вино на первый взгляд было легким, казалось, что это виноградный сок, но после следующей, четвертой, рюмки Эйнштейн почувствовал на себе коварство напитка, ощутив слабость во всем теле.
К счастью, положение спас Шварц, проговоривший на удивление твердым голосом:
– Все, к сожалению, мне пора.
– Мне тоже очень жаль. Никто не знает, увидимся ли мы еще когда-нибудь, но обещаю, что буду помнить вас всю жизнь.
– Я тоже.
Они вышли из кабинета, тепло обнялись, и Эйнштейн пошел к выходу из магазина.
– Подождите, Альберт, – остановил его Шварц и показал на две увесистые упаковки книг, – вы забыли книги, которые заказывали.
– Да, конечно, большое спасибо, что напомнили. До свидания!
– Прощайте! – произнес Шварц.
Глава 17
Машины выехали на Кольцевую дорогу и на огромной скорости, благо движение позволяло, понеслись к Ленинскому проспекту. На этой магистрали, у Центрального дома туриста, застряли в большой пробке, и тут Сапожников решил еще раз прокрутить в голове состоявшийся разговор. Имелся к его разгадке ключик, который невозможно было найти сразу, но следовало попытаться разыскать в словах и поступках участников беседы. Итак, можно было однозначно констатировать: несмотря на то, что Сапожникову не удалось влезть в компьютер или достичь каких-то других внешне заметных результатов, его миссия признана успешной. Значит, его посылали не только ради взлома компьютера Липсица. Существовало еще нечто, о чем его даже не информировали. Что это могло быть?
Мерное покачивание машины, вылезшей наконец из пробки, мешало сосредоточиться, мысль, вот-вот появляющаяся, мгновенно ускользала.
– Стоп! – крикнул Сапожников водителю. – Останови здесь.
Тот довольно резко ударил по тормозам, но настолько профессионально, что едущий сзади автомобиль сопровождения успел совершить маневр, и эскорт плавно подрулил к тротуару, а проезжающие мимо машины звуковой канонадой отметили очередной идиотизм на дороге богатого сумасшедшего.
– Александр, – обратился Сапожников к сидевшему в машине руководителю охраны, – мне надо погулять, подумать.
Михаил Петрович вышел из авто и молча двинулся по асфальтовой дорожке вверх, по направлению к киноцентру «Эльдар». Охрана семенила сзади, боясь потревожить о чем-то размышляющего шефа. А он тем временем продолжал складывать в логическую цепочку звенья происшедших в Америке событий.
«Что-то им очень понравилось, – вспоминал Сапожников, и до него вдруг дошло: – Они признались – там был микрофон, каким-то образом доставленный мною. Вот в чем дело! Чекисты слушали весь наш разговор и теперь могут, проанализировав, вычислить место расположения Мотиной лаборатории и многое другое».
Какая подлость! Его использовали вслепую. Хотя, откровенно говоря, Антон и не брал на себя обязательств рассказывать детали всей операции, да и Сапожникову этого не очень-то и хотелось.
«Как бы то ни было, я подставил Мотю, и надо срочно ему об этом сообщить!»
Сапожников резко развернулся и почти бегом кинулся к машине.
– Все, поехали!
Охранники проводили шефа, заняли свои места в автомобилях, и эскорт тронулся.
– Мне нужно доехать до любого магазина, где продаются мобильные телефоны и сим-карты, – сказал Михаил Петрович водителю.
С главной дороги съехали на маленькую и остановились у магазинчика, торговавшего мобильными телефонами и аксессуарами к ним. Сапожников вышел из машины, отвел в сторонку одного охранника, всем остальным рукой показал, чтобы держались на расстоянии. Повернулся спиной к трассе. Если бы за ним наблюдали со стороны, то теперь его слова было трудно прослушать. Понимая смысл происходящего, начальник охраны дал команду обступить шефа и начать говорить между собой о чем-нибудь вполголоса, полностью изолировав руководителя от посторонних глаз и ушей.
– Извини, как тебя зовут? – обратился Михаил Петрович к охраннику, как обычно, не зная имени своих многочисленных телохранителей.
– Николай!
– Отлично. Николай, я тебе сейчас дам пять тысяч рублей. Зайдешь в магазин, купишь на свое имя любой телефон и к нему карту. Понял?
– Да, конечно!
– Умница! Только все нужно сделать незаметно, чтобы никто ничего не заподозрил.
Николай кивнул, а Сапожников вынул из кармана портмоне, достал из него красную купюру с картинками города Хабаровска, и незаметно передал охраннику. После этого решил продолжить свою игру, не садиться в машину. Дождавшись, пока Николай войдет в магазин, Михаил Петрович зашел в расположенный рядом мебельный салон. Сапожников понимал, что было необходимо запутать хвост, если таковой имелся. Вся охрана дружно направилась за шефом, и поэтому со стороны оказалось невозможно установить, что кто-то из компании Михаила Петровича пошел покупать мобильник.
Проведя минут десять в салоне, задавая при этом вопросы о качестве мебели, сроках ее поставки – обо всем, что обычно интересует реального покупателя, Михаил Петрович, поблагодарив и взяв карточку менеджера, со свитой покинул заведение. Охрана, поняв маневр шефа, рассыпалась в цепочку, загородив таким образом дверь в магазин мобильных телефонов, откуда вышел Николай, приблизился к шефу, стоявшему, как и прежде, спиной к трассе, и незаметно передал аппарат.
– Спасибо, – благодарно произнес Сапожников и направился к машине.
Александр, чуть ускорив шаг, нагнулся к шефу:
– А ведь нас пасли!
Сапожников закрутил головой по сторонам. Не увидев ничего подозрительного, он спросил:
– Откуда ты знаешь?
– Профессия, – скромно ответил руководитель охраны, в прошлом служивший в спецназе военной разведки, но, увидев на лице шефа недовольство, пояснил: – Видите, у тротуара стоит машина?
Михаил Петрович посмотрел на дорогу, где напротив их автомобилей, в том же направлении, но на основной трассе, притормозила небольшая японская машинка.
– Ну и что? Она только что приехала и остановилась, кстати, в неположенном месте.
– Она встала только что, это правда, но несколько секунд назад метров в двадцати от этого места стоял, а теперь уехал другой автомобиль наших оппонентов. Но может быть, это и к лучшему: будем знать наверняка, что нами интересуются.
Сердце Сапожникова заныло, очень уж ему было неприятно любое внимание спецслужб.
– Саша, скажи мне, мы сможем оторваться?
– На этом-то, – он кивнул на огромный шестиметровый «Майбах», – вряд ли.
– Очень надо, – с мольбой в голосе произнес Сапожников.
– Ну, если надо, тогда давайте пошалим. Вы готовы?
– Конечно!
– Сейчас опять заходим в салон. Вы надеваете пиджак Николая, он – ваш. Садитесь в джип, а потом машины разъезжаются. Хвост, судя по всему, рванет за «Майбахом», а вы спокойно поедете куда нужно.
– А вдруг у них несколько машин? – принимая игру, спросил Сапожников.
– Сделаем два-три деления, у нас благодаря вам машин достаточно. Думаю, наши преследователи не ожидают от нас такой прыти. Я буду с вами в джипе и смогу определить, есть ли хвост.
Через пять минут Сапожников уже сидел на заднем сиденье машины сопровождения, а находящийся рядом с ним Александр с удовлетворением констатировал:
– За нами – никого, но я на всякий случай вызвал дополнительный автомобиль; нас будут ждать на углу улицы Петровского и Донской, там сделаем еще одну пересадку, а дальше, надеюсь, все будет спокойно.
Так и поступили. Донская улица была пустынна, Сапожников попросил ехать в сторону Донского монастыря. Еще раз проверили: за автомобилем никто не следовал. Михаил Петрович попросил остановить машину у входа в монастырь. Ворота были открыты, он вошел внутрь и набрал по памяти американский номер телефона.
– Здравствуй, Софи. – Сапожников с трудом произнес слова приветствия, во рту пересохло от волнения, казалось, что язык прирос к небу.
Ответа от девушки не последовало, но и трубку она не бросила – это вселяло в Сапожникова надежду.
– Софи, выслушай меня, я хочу сообщить тебе очень важную вещь.
Михаил Петрович произнес слова скороговоркой, надеясь донести до девушки всю серьезность информации, которой он располагал. Вместе с тем Сапожников понимал, что, несмотря на все предпринятые меры предосторожности, рассказывать о своих открытиях по телефону было бы равносильно самоубийству, да и для Липсицев это могло закончиться не лучшим образом.
– Говори, я слушаю, – жестко произнесла Софи.
– Я тебя люблю…
– Сомневаюсь.
– Это правда!
– Если бы это было правдой, то ты бы не уехал так неожиданно от меня, а потом еще и не «забыл» позвонить мне. Поэтому пропустим тему любви. Если на этом заканчивается все твое «важное», тогда прощай.
– Нет, мне нужно сообщить очень серьезную информацию для тебя…
Сапожников хотел добавить – «…и для твоего отца», но решил не связывать в своем звонке имена Софи и Моти. Делал он это специально. На тот случай, если их беседа контролируется. Те, кто ею интересуется, заключат, что она носила личный характер. Конечно, все это было чересчур наивно, но тем не менее Михаил Петрович принял решение больше не произносить по телефону ни одного слова, способного повредить ему и девушке.
– Ну, говори, – резко сказала Софи. – Что ты вдруг замолчал? Или опять решил раствориться? Я никак не могу привыкнуть к твоей манере общаться.
– Извини, Софи, это все!
– Что – все?! – закричала Софи.
– Ты в Европу не собираешься?
Обескураженная столь неожиданным вопросом, Софи как школьница ответила:
– Нет, в ближайшую неделю не собираюсь.
– Хорошо, целую! Я тебя очень люблю.
Софи, окончательно потерявшая смысл и нить беседы, положила трубку.
На территорию монастыря заходили верующие, крестясь на ходу и направляясь к главному храму. Глаза многих горели, это были минуты их сближения с Богом, а Сапожников не мог себе позволить такой простой роскоши – войти в храм и хотя бы на мгновение остаться один на один со Всевышним. И не потому, что он был некрещеным, он ведь был и необрезанным, то есть по еврейским законам и евреем не считался. Это не главное, его проблема – хроническое отсутствие времени: постоянно надо куда-то спешить, что-то делать, и не имелось ни единой секунды для исповеди.
«Сейчас тоже не получится, – подумал Сапожников, – но я даю себе слово, что как только вернусь, обязательно схожу в храм», и вдогонку возникла тяжелая мысль: «А если я не вернусь?» Михаил Петрович, прокручивая все это в голове, уже принял для себя окончательное решение – он летит в Штаты к Моте. Оставалось только понять, как лучше сделать, чтобы его не задержали в аэропорту или на вокзале.
Выход нашелся почти мгновенно. Он быстрым шагом направился к машине, Александр шел рядом.
– Саша, сейчас едем на Ленинградский вокзал. Берем два билета на вечерний поезд до Хельсинки через Петербург на кого-нибудь из ребят. Один из них должен быть похож на меня. Есть такой?
Александр кивнул.
– Я с двумя охранниками захожу в вагон, – продолжил Сапожников, – а перед самым отъездом мой двойник сойдет, я с проводником разберусь сам. Дальше, ты летишь на самолете в Питер, покупаешь билет уже на мое имя до Хельсинки и встречаешь нас на вокзале, я меняю один вагон на другой, а вы летите обратно. Понятно?
– Да, в общих чертах.
– Какие-то проблемы в частностях?
– Первое – мне нужен ваш заграничный паспорт…
– Нет проблем, – перебил Сапожников и протянул паспорт: – Возьми!
– И второе, а вдруг на Хельсинки не будет билетов?
– Возможно, – задумался Сапожников и тут же предложил: – Сейчас через офис бронируем самый дорогой билет на кого-нибудь из сотрудников, который много путешествует, например Миловидова. Я сейчас позвоню и организую бронь и его документы. Потом ты подойдешь к кассе с паспортом Миловидова, скажешь, что вместо одного сотрудника организации летит другой, дашь денег, думаю, что все получится. – Он протянул Александру пачку долларов. – Здесь пять тысяч, должно хватить на все!
Из машины Сапожников позвонил в офис, отдал необходимые команды. Александр сошел у метро «Октябрьская», а Михаил Петрович поехал домой, чтобы взять чистые рубашки и белье для предстоящей поездки.
Софи решила погостить у родителей еще пару дней, а может быть, и выходные. Срочных дел в Нью-Йорке не имелось, поэтому она предполагала, что проведет время у бассейна с книжкой, отоспится, сходит с мамой и папой в кино, в ресторан. Все было бы чудесно, как Софи и планировала, если бы ее не угнетала ситуация с Сапожниковым. Она искала отгадку: почему же произошла такая трансформация с человеком, казавшимся ей близким и понимаемым? Очень хотелось задать вопрос отцу о причинах исчезновения Михаила, но в их семье было не принято обсуждать подобные личные вопросы. И все-таки Софи решилась: встав с лежака у бассейна, накинула халат и прошла в кабинет отца.
– Привет, Софушка! Ты бы не жарилась на солнце. Ты же знаешь, что солнечная радиация может привести к разным серьезным заболеваниям. А чем ты так озабочена? – спросил Липсиц, заметив на лице дочери хмурое выражение.
– Ничего страшного, просто хотела с тобой поговорить.
– Давай поговорим. – Улыбка сошла с лица Липсица, он догадывался, какая тема сейчас интересует Софи, и понимал, что рано или поздно придется объясняться с дочерью по поводу Сапожникова.
– Папа, расскажи мне, пожалуйста, что произошло той ночью?
– Ты, наверное, имеешь в виду спешный отъезд Михаила?
– Да, именно это я имею в виду, – резко произнесла Софи таким тоном, какой никогда не позволяла себе раньше в разговоре с отцом даже в более критических ситуациях.
– А ничего особенного и не произошло, – все так же спокойно ответил Липсиц. – Раздался звонок из Москвы, по-моему, ему позвонила жена, он нервно поговорил с ней, переоделся и сорвался из нашего дома, а я поехал помогать ему с гостиницей и билетами.
Липсиц не любил да и не умел врать, но сейчас он был готов на все ради борьбы за благополучие любимой дочери, считая, что ее отношения с Сапожниковым не принесут Софи радости.
– Папа, ты никогда раньше меня не обманывал. Почему сейчас ты это делаешь? Тебе не нравится Михаил?
– Почему же? Отнюдь, он ведь мой школьный товарищ, меня с ним очень многое связывает.
– Связывало, – поправила Софи.
– Ну да, правильно, связывало…
– Я поняла – ты не хочешь мне ничего рассказывать! – перебила Софи отца; ей было очень стыдно за свое поведение, но ее чувство к Михаилу заставляло забыть о многом.
– Мне нечего рассказывать, – все так же мягко сказал Липсиц.
Читать бесплатно другие книги:
