Тайны «Фрау Марии». Мнимый барон Рефицюль Тарасов Артем
– Красивые костюмы, – вымолвил граф. – Странно только в это время года устраивать маскарады!
– Мне надо срочно домой, – торопливо произнесла Анна Белль.
– Что-то случилось?
– Нет, ваше сиятельство. Слава богу, ничего не случилось! Просто… уже много времени и дедушка меня ждет…
– Хорошо, Анна Белль, я вас провожу.
Они пересекли площадь и направились к дому Браамкампа. Шли молча. Чтобы развеять тягостное ощущение, Анна Белль обратилась к графу:
– Кажется, вы остановились на тысяча пятьсот семьдесят втором году, когда Вильгельма Оранского назначили правителем… каким-то вы его еще назвали словом…
– Статхаудер, – важно произнес граф.
– Пообещайте мне продолжить эту историю в следующий раз. Мы ведь должны еще встретиться, чтобы я сообщила, когда мы с дедушкой вас ждем?
Шувалов улыбнулся. Настроение мгновенно поднялось. Они подошли к цветочному магазину, у которого были выставлены многочисленные букеты из красивых цветов.
– Какие цветы вам подарить? У меня в этом деле нет никакого опыта, – посетовал Шувалов.
– А какие мне подходят? – улыбнулась Анна Белль, глядя на графа заискрившимися глазами.
Андрей Петрович внимательно смотрел на Анну Белль, его ладонь заскользила над цветами мимо тюльпанов, нарциссов, роз, он сделал несколько шагов… потом вернулся к розам… опять прошел мимо к гвоздикам – и остановилась около лилий.
– Hier, deze, gelieve, [27] – указал граф цветочнице.
Анна Белль со всей своей девичьей непосредственностью захлопала в ладоши.
– Угадал! – воскликнул Шувалов. – Прошу за это выдать мне награду! – добавил он серьезным тоном, вручая девушке букет.
– Ваше сиятельство просит нас о вознаграждении? Мы рассмотрим вашу петицию! – с наигранной напыщенностью ответила Анна Белль.
– О, достопочтенная госпожа Анна Белль, прошу наградить меня обещанием не обращаться ко мне впредь по моему титулу, званию или фамилии, а в качестве величайшей милости называть меня по имени.
Анна Белль, прежде чем ответить, выдержала паузу, улыбаясь. Граф с надеждой смотрел в ее прекрасное лицо.
– За ваш благородный поступок и редкую проницательность мы вас заслуженно награждаем. Отныне и впредь вы будете называться графом… ой, простите… просто Андреем Петровичем!
– Ура! – прокричал Шувалов. – Это событие требуется отметить в наилучшей кондитерской в мире у господина ван дер Вейля и выпить по чашечке горячего шоколада!
– Я согласна… Андрей Петрович!
Отказаться от такого предложения действительно было невозможно.
Кондитерская господина ван дер Вейля находилась на углу Калверстраат рядом с воротами Распхёйс. Это была одна из главных торговых улиц Амстердама, расположенная между площадью Дам и площадью Мюнтплейн параллельно улице Рокин. Молодые люди вошли в помещение и сели за маленький столик у витрины. Шоколад был замечательным, а пирожные – нежнейшее суфле и меренги – просто таяли во рту.
Казалось, что Анна Белль расцвела вместе с букетом лилий, поставленным в вазу. Ее щеки, слегка расцвеченные естественным румянцем, алые губы на белоснежном лице с огромными карими глазами, блестящие каштановые волосы, ниспадающие на плечи, – все очарование юности уже предвещало неземную красоту молодой женщины. Именно так и воспринимал ее облик граф Шувалов. Она же восторгалась появлением рядом с собой человека, который удивительным образом становился все более дорогим и близким. Анна Белль смутно чувствовала пробуждение в сердце томительной нежности.
После кондитерской они направились дальше по Калверстраат к знаменитой часовне, историческому месту Хелигевег…
– Можно задать вопрос? – нарушил молчание граф.
– Конечно!
– Почему вы так странно вели себя с теми девочками на площади?
Анна Белль смутилась. Она опустила голову, задумалась и загадочно произнесла:
– Позвольте мне ответить на этот вопрос позже. Обещаю когда-нибудь все рассказать. Можно?
– Безусловно, Анна Белль! – с некоторым удивлением согласился граф.
Они подошли к Хелигевег.
– Это замечательное место в Амстердаме. О нем столько написано, и наконец я сам его вижу, – сказал Шувалов.
– Вы знаете городскую легенду о явлении Святого Духа? – удивленно взглянула на него Анна Белль.
– Да, история чудесного исцеления известна далеко за пределами Голландии.
– Видите, сколько паломников собралось у часовни? Это как раз то самое место, где к больному человеку сошел Святой Дух! По свидетельствам, в небе появился огненный шар, он становился все больше и больше, затем опустился к земле, и было явление…
Рассказывая это, Анна Белль вспомнила о самом ярком впечатлении своего детства:
– Я тоже однажды видела огненный шар!
– Он спустился с неба?
– Да. Огромный, но совершенно не страшный.
– И что же произошло потом?
– Когда мои родные выглянули на улицу – он уже исчез! И все подумали, что это была детская фантазия!
– А из вашего шара не появлялся Святой Дух?
– Нет. Там внутри был только парусный корабль!
– Может быть, Святой Дух находился на борту?
– Теперь уже не узнать! – улыбнулась Анна Белль.
– Если я не ошибаюсь, – продолжал Шувалов, – в легенде сказано, что Святой Дух в Амстердаме явился в образе девочки-подростка, которая вышла из огненного шара, а потом вошла обратно и улетела в небо.
– Именно так.
Они поравнялись с часовней. У входа на камнях сидели нищие и паломники. Некоторые из них протягивали прохожим стаканчики для монет и просили милостыню, другие молились, припадая к мостовой…
– Войдем? – спросил граф Анну Белль.
– Конечно!
Сидевшая у дверей незрячая старуха как-то странно встрепенулась в тот момент, когда Анна Белль проходила мимо нее. Она повернула голову вслед за девушкой – будто проводила ее невидящим взглядом глаз, лишенных зрачков и затянутых мутной пленкой. Как только молодая пара скрылась в часовне, старушка принялась неистово креститься и кланяться до самой земли…
Внутри часовня Явления Святого Духа поражала своим великолепием. Анна Белль и Андрей Петрович прошли между рядами скамеек до самой кафедры, накрытой красным бархатным покрывалом с кружевными салфетками. Рядом стояли золотые канделябры со свечами, а над всем этим возвышалась статуя Святой Девы Марии с младенцем на руках.
Они немного постояли, вдыхая намоленный воздух, оглядывая величественные стены и витражи. На выходе омыли руки святой водой из мраморного фонтанчика, еще раз взглянули на узорчатые своды и вновь появились на улице.
И тут произошло неожиданное событие. Слепая старушка упала перед Анной Белль на колени, простерла к девушке руки и поползла к ней, неистово повторяя одну фразу:
– Gerechtigheid van God, red mij en red! [28]
Андрей Петрович растерянно смотрел на старуху, поэтому не заметил, как вокруг Анны Белль возникло свечение, которое длилось одно мгновение, а потом исчезло, как только девушка сделала шаг в сторону.
Они заторопились уйти.
– Dank u Heer, ik zie! Ik zie! [29] – кричала старушка им вслед срывающимся визгливым голосом.
Зрение возвращалось к ней постепенно. Сначала она едва разглядела мостовую перед собой, потом все показалось ей серо-белым, расплывчатым и нерезким, но вдруг пространство перед глазами наполнилось потрясающей гаммой красок! Картина мира отчетливо проступила перед ней из десятилетнего тумана полной слепоты…
Анна Белль шла очень быстро, граф едва поспевал за ней. Вскоре показался дом Геррита Браамкампа. Девушка, нервничая, говорила на ходу, обращаясь к Андрею Петровичу:
– Посторонние люди часто пугают меня своими действиями. Я не могу понять, почему это происходит именно со мной!
– Анна Белль, та нищенка сумасшедшая, ее нужно простить…
– Со мной что-то не так? – спросила девушка, резко остановившись и посмотрев на графа своими глубокими карими глазами.
– Да… что-то не так, – вдруг согласился с ней граф. – Простите мою нескромность, мадемуазель, но я буду с вами честным… Шувалов сделал паузу, которая холодом отозвалась в сердце Анны Белль. Она, не сходя с места, пронзительно глядя на Андрея Петровича, ожидала услышать что-то страшное. – Есть у вас одна особенность… – медленно продолжал граф, с трудом подбирая слова. – В первый раз в своей жизни я не могу налюбоваться, глядя на женщину… на вас, Анна Белль… не могу противостоять чувствам, которые охватывают меня каждую минуту, когда вы рядом… Вы правы. Определенно, здесь что-то не так. Это не выразить словами, разве что стихами… – А вы пишете стихи? – Иногда. – Пожалуйста, прочтите мне что-нибудь, ваше сиятельство… ой, Андрей Петрович! – взмолилась девушка. Граф задумался на мгновение и произнес несколько строк по-французски:
Cet invincible amour que je porte en mon sein,
Dont je ne parle pas, mais que tout Vous atteste,
Est un sentiment pur, une flamme celeste
Que je nourris, hela`s, mais c’est en vain.
De la seduction je ne suis pas l’aptre:
Je serai fortune possedant Vos appas,
Je vivrai malheureux, si Vous ne m’aimez pas,
Je mourrai de douleur, si Vous aimez un autre.
Непобедимую любовь несу в своей груди,
Не говорю я с ней, но чувствую всем телом.
Напрасных мук пожара между делом,
Огонь небесных грез, прошу, не разожги.
Я не апостол, чтобы долго устоять
Пред обольщением любви, греха и страсти.
Пусть я умру в печали и несчастьи,
Коль не судьба мне вами обладать. [30]
– Очень красиво, – сказала Анна Белль, чуть зардевшаяся от интимного смысла этих стихов.
Шувалов взял ее за руки. От этого прикосновения приятное чудодейственное тепло и спокойствие разлились по телу девушки. Она боялась поднять глаза, чтобы взглянуть на Андрея Петровича, хоть и понимала, как он ждет этого момента. Она чувствовала, что именно сейчас должна посмотреть ему в глаза и это будет не просто взгляд, это будет ее ответ на тайный вопрос, который был ей задан в стихах. Лицо девушки горело, руки стали ватными… Не поднимая головы, она сделала шаг вперед и прижалась щекой к его груди. Тут же, испугавшись такой вольности, отпрянула и побежала к дому…
– Завтра! На том же месте?! В то же время?! – прокричал граф ей вслед.
Анна Белль остановилась только у самых дверей, повернулась к Андрею Петровичу и весело крикнула в ответ:
– У цветочного магазина!
Шувалов в знак согласия прикоснулся к шляпе с легким поклоном.
3
Девушка вбежала в дом и чуть не столкнулась с Герритом Браамкампом, который выглядел вполне здоровым и, улыбаясь, встречал внучку.
– Het is nu goed aanvaard onder de huidige jeugd te benoemen bezoeken zo luid te horen de hele stad?1 [31] – лукаво поинтересовался он.
– Nou, opa!.. [32] – вспыхнула Анна Белль.
– Ik begrijp alles, Ik hevig verouderd! – Геррит с обожанием смотрел на девушку, блиставшую красотой и счастьем. Он был благодарен Анне Белль, которая под конец его жизни наполнила этот одинокий дом светлыми эмоциями и радостью. – Overdraagbare Shuvalov rij, zij het gaat om ons op elk tijdstip. Direct morgen. Bere zijn… een bloemenwinkel en heeft geleid tot de lunch. [33]
– Nou, opa! Dat is niet zo beleefd afluisteren! [34]
– Ha! Ja, ik vergat te trekken Staven van de oren en nog hoor je stem, Anna Bell. O morgen bij de datum kent de hele Amsterdam! Maar we leven in een vrije stad. [35]
Анна Белль действительно чувствовала себя счастливой. Ей было и боязно, и так интересно узнать в свои шестнадцать лет, что же таит в себе будущее отношений с Андреем Петровичем.
Девушка была готова повиноваться судьбе, безрассудно подчиниться интуиции и чувствам. Ей хотелось быть рядом с графом Шуваловым, прижаться щекой к его груди и прикоснуться губами к его губам. От этих дерзких желаний сердце билось учащенно и опять начинало пылать лицо. Она поднялась на второй этаж особняка и по дороге в свой будуар остановилась у картины, смотреть на которую раньше избегала. Теперь стыд прошел, картина выглядела привлекательной и волнующей. Анна Белль без тени смущения рассматривала детали полотна и почти физически ощущала эмоции изображенных на нем мужчин, женщин и сатира. Это была работа французского живописца XVII века Никола Пуссена «Акис и Галатея». Конечно же Анна Белль знала все и об этой картине, и о Никола Пуссене. Но раньше, проходя мимо, она всегда отводила глаза от обнаженных тел Акиса – сына римского бога Фавна – и его возлюбленной нимфы Галатеи. Сейчас же она с трепетом рассматривала композицию и сама уже была готова перенестись туда, чтобы наблюдать за происходящим наяву. Только шаги деда отвлекли ее от этих мыслей. Девушка быстро проскользнула к себе в будуар, смутившись и покраснев. В спальне Анну Белль ждал странный сюрприз: знакомые картины на стенах были кем-то подменены – на их местах находились совершенно другие полотна… Там, где раньше висел «Загородный пейзаж» Адриана ван де Вельде, теперь красовалась картина немецкого художника Лукаса Кранаха «Аполлон и Диана». При взгляде на обнаженные фигуры молодой богини Дианы и статного Аполлона у Анны Белль появилось непривычное ощущение какой-то внутренней напряженности, томления и тяжести внизу живота.
Диана на картине была чем-то похожа на саму Анну Белль, а лицо Аполлона, изменившись прямо на глазах, вдруг приняло черты графа Шувалова. От этого девушка вдруг почувствовала себя обнаженной перед графом на месте сидящей богини.
Неизведанное ранее влечение к телесной близости охватило ее юное сознание и тело. Ей нравилось быть голой под взором Андрея Петровича, стыд куда-то испарился.
Другая картина из коллекции дедушки Геррита, написанная флорентийским живописцем Алессандро Аллори, тоже чудом переместилась в комнату к Анне Белль. На ней были изображены невинные Венера и Амур, но она тоже вызывала прилив фантазий, прибавляла трепета и волнения, уже завладевших Анной Белль. Девушка не могла противиться желанию рассмотреть Венеру и, не отдавая себе отчета в действиях, разделась сама.
Встав обнаженной перед картиной, она стала гладить себя руками, и от этих прикосновений ее сознание уносилось куда-то в вечность, сердце рвалось наружу, появилось сладострастное щемление между сомкнутых ног.
Анна Белль сравнивала свое тело с телом Венеры, разглядывая себя в зеркале напротив. Возникшая дрожь в коленках мешала твердо стоять на ногах. Девушка отступила к кровати и легла на покрывало. Она продолжала ласкать себя и рассматривать полотна.
Единственное, чего боялась Анна Белль, – всполоха света и порыва ветра, которые могли унести ее в таком состоянии внутрь картины. Но ощущение страха никак не уменьшало той силы возбуждения, которое овладело ее существом. Блуждая взглядом по картинам, она все время натыкалась на композиции, которых в ее комнате никогда не было.
Эти полотна висели совсем в других частях дома или стояли в рамах на полу, а то и вовсе были сложены стопкой. Раньше, проходя мимо таких картин, Анна Белль отворачивалась, как от «Акиса и Галатеи». Все они обладали внутренней силой, вызывая у девушки чувство неловкости. Она обходила их стороной, лишь украдкой бросая взгляды на сплетенные тела или на наготу запечатленных красавиц.И вот теперь они были кем-то собраны в ее спальне со всех стен, из всех углов огромного особняка Геррита Браамкампа.
На том самом месте прямо перед кроватью, где висела любимая картина Анны Белль «Женщина с виолончелью» Габриэля Метсю, появилась еще одна работа Алессандро Аллори под названием «Сусанна и старцы».
Сюжет картины был основан на библейской истории о том, как пророк Даниил защитил невинную деву от вожделеющих старцев. Два старика, подкараулив во время купания прекрасную Сусанну, начали домогаться ее близости, а когда Сусанна отвергла их греховные посягательства, они обвинили ее в прелюбодеянии. Судьи вначале поверили старцам и вынесли Сусанне смертный приговор. Но мудрый пророк Даниил встал на защиту бедной женщины. Он допросил старцев по одному, и вскоре стало ясно, что их показания расходятся – они оба лгут. Сусанну оправдали, а лживых обвинителей покарали избиением камнями.
Глядя на руки старцев, скользящие по прекрасному обнаженному телу Сусанны, Анна Белль ощущала себя на ее месте. От этих фантазий по ее телу проносились тысячи импульсов, вызывавших сладостную дрожь и негу. Девушка физически осязала пальцы старцев, которые касались ее груди, внутренней части бедер и самых интимных мест. Каждое прикосновение распаляло ее еще сильнее.
Сознание Анны Белль снова стало удаляться куда-то в серую бесконечность, но в то же время она отчетливо представила рядом с собой Андрея Петровича. Девушка закрыла глаза, прислушиваясь к его дыханию, и почувствовала прикосновение горячих губ к своему телу. Он целовал ее всюду: в плечи, в шею – до самых кончиков пальцев ног. Ее волнение достигло предела, и она впервые в жизни испытала бесстыдную радость плоти, преодолевшей вершину страстного возбуждения… В блаженном изнеможении Анна Белль открыла глаза и увидела копию еще одной картины недавно умершего французского живописца Франсуа Буше – портрет Марии-Луизы О’Мёрфи де Буафейли, одной из фавориток короля Франции Людовика XV. Сама картина была написана с натуры в 1752 году – за три года до рождения Анны Белль, когда мадемуазель О’Мёрфи было всего четырнадцать лет. Этот портрет случайно увидел Людовик XV, воспылал к девочке страстью и добился того, что она стала его любовницей.
Алессандро Аллори. «Сусанна и старцы»
Франсуа Буше. «Портрет мадемуазель О’Мёрфи, или Светловолосая одалиска»
Анна Белль рассматривала это произведение искусства внимательно, как никогда раньше, чувствуя, что отзвуки угасающей страсти все еще пронизывают ее едва заметной дрожью, но уже ослабевают, покидая утомленное тело и улетая в портрет.
На мгновение ее отвлек странный звук. Анна Белль вздрогнула, увидев, как медальон, подаренный дедушкой, движется по каминной полке к самому краю, соскальзывает с нее и падает. Золотая цепочка некоторое время извивалась на каменном полу, как обезглавленная змея, а потом замерла.
Анна Белль поднялась с постели и взяла вещицу в руки. Медальон долго не открывался, а когда его створка откинулась, с миниатюры на девушку смотрело ее собственное, но какое-то незнакомое лицо. Вместо чистой, гладкой кожи и веселого взгляда карих глаз – морщины и измученные черты молодой женщины, запечатленной на почерневшем фоне бархатной гардины. Анна Белль положила медальон на тумбочку, вновь легла и потянулась в неге на шелковом белье.
Слегка прикрыв свою наготу одеялом, она засыпала под нежным дуновением ветра, залетавшего в распахнутое окно и шелестевшего занавесками. Едва различимый шепот прокрался в ее сознание, будто с улицы, откуда-то издалека:
– …Она как раз из коллекции Браамкампа… из спасенных… удивительная красота!.. что в свинцовом ящике… чудом ее довезли из Турку до Санкт-Петербурга…
Кто-то шептался по-русски. Анна Белль, освобожденная из рабства эмоций, еще раз взглянула на Марию-Луизу О’Мёрфи – и направила остатки затаившейся страсти, которая еще отзывалась в ней смутным любовным томлением, в сторону картины. Она передала Марие-Луизе излишки своей энергии, мысленно запечатав их в портрете на века.
Удовлетворенно вздохнув, Анна Белль закрыла глаза, засыпая и уже не пытаясь разобрать доносившиеся с ветром слова…Глава шестая
Не вершите судеб, люди,
Грязной, пакостной молвой.
В какофонии прелюдий
Не расслышать Дух Святой!
1
У полотна Франсуа Буше в Эрмитаже рядом с Анной Томилиной стояла пожилая женщина-реставратор. Они разглядывали картину 1752 года и тихо, чтобы не привлекать внимания экскурсантов, разговаривали между собой. – Какая прелесть! Как тонко… – шептала Анна. – Эта работа доставлена в музей в октябре тысяча семьсот семьдесят первого года. Она как раз из коллекции Браамкампа. Корабль «Фрау Мария» тонул несколько дней, и за это время кое-что удалось спасти. В основном из трюма выносили золото и серебро. Но прихватили и несколько картин. Вот одна из спасенных. – Удивительная красота! – восхищенно произнесла Томилина. – Да! С борта тонущего судна ее вывез местный рыбак. Он, очевидно, подумал, что в свинцовом ящике, где хранилась картина, лежат настоящие – в его понимании – ценности: монеты, слитки… Поэтому, увидев картину, он сразу от нее избавился. Каким-то чудом ее довезли из Турку до Санкт-Петербурга…
– Одну минутку… простите… – Анна сжала голову руками. С ней что-то происходило, на лице застыло выражение изумления и страха. – У меня такое ощущение… как будто мы здесь не одни… – Она нервно огляделась, но экскурсионная группа уже перешла в другой зал и поблизости никого не было. – Нас кто-то подслушивает… идет волна… такая волна… от этой картины…
Реставратор с недоумением уставилась на нее.
– Ох, не обращайте внимания, – спохватилась Анна. – Простите. Это переутомление. Я должна встретить мужа…
Она резко повернулась и бросилась к выходу. Вихрем влетела в женский туалет, пересекла общее помещение, вбежала в кабинку и заперла дверцу. В ней вдруг проснулось дремавшее глубоко внутри животное начало и стало диктовать свои условия. Порыв сладострастия невиданной силы обрушился на Анну. Словно в той картине был запечатан вулкан чувств, которые выдерживались веками, бродили, как вино в бутылке с сургучовой пробкой, и вот теперь они вырвались наружу, захватив женщину врасплох. Она закрыла глаза, закусила губу до боли, чтобы не застонать, и прислушалась к себе, ощущая, как всепоглощающая первобытная страсть буквально пожирает ее изнутри. Вскоре сознание перестало фиксировать окружающее, исчезли ощущения меры, времени и контроля над собой. Страсть, брызнувшая из картины Буше, словно вирус, поразила ее организм. Анна прижалась спиной к стене кабинки, часто задышала, извиваясь и содрогаясь всем телом. Вырвавшийся стон перешел в короткий сдавленный крик, оборвавший действие яда вожделения, достигшее апогея. Женщина в изнеможении опустилась на пол.
В музее раздался звонок.
Такой же звонок в то же время терзал слух Рината. Продрав глаза, он хлопнул по будильнику, не попав с первого раза, и, покачиваясь, встал с кровати. Пристально осмотрел комнату, словно не узнавая собственной спальни, и, смутно вспоминая вчерашний вечер, побрел на кухню. Жены не было. На кухонном столе стояла аптекарская бутылочка, а под ней лежал лист бумаги – записка. Ринат, морщась, прочитал:
«Раствори меня в стакане воды и выпей. Целую. Алька Зельцер».
– Оч-чень ос… остроумно, – пробормотал он заикаясь. Но когда последовал указанию и выпил шипучий напиток – полегчало.
Вернувшись в комнату, Ринат обратил внимание на другую записку, приколотую кнопкой к книжной полке:
«Как проснешься, милый, и если будешь в состоянии, приезжай за мной в Эрмитаж. Заходи через служебный вход. Оттуда поедем на встречу с риелтором. Захвати паспорт. Буду рада, если твоя головная боль станет препятствием к дальнейшему употреблению алкоголя в таком количестве, как вчера. Твоя любимая Анна».
– Чего я не видел в Эрмитаже? С утра… с похмелья… – возмутился Ринат вслух. Он помотал головой, потянулся и прокомментировал: – А голова-то не болит! Значит, пить можно!
Вскоре Ринат вышел из подъезда, накинув на голову капюшон, наполовину скрывший опухшее лицо. Машины жены у дома не было. Придется ехать в Эрмитаж… Он сел за руль своего внедорожника, посмотрел на мобильник, но передумал: «Чего без толку ей звонить? Захочет – сама проявится… А вчера это просто какой-то улет был. Кому рассказать про покойника в кровати – сочтут законченным психом».
Пока джип Рината катил по Невскому проспекту, держа направление на Адмиралтейский шпиль, Анна, пошатываясь, выбралась на лестничную клетку служебного хода Эрмитажа, отошла подальше от проходной и нервно набрала номер телефона. Ответила женщина.
– Лина, это я, Аня… Что у меня с голосом? Знаешь, не только с голосом. Поэтому и звоню. У тебя есть секунда?.. Спасибо, Лина. Вопрос странный, но мне нужно знать ответ специалиста. Скажи, пожалуйста, может ли вдруг… неожиданно… у человека… ну, у женщины… поменяться половая ориентация? Представляешь, есть одна картина… Нет. Не кинокартина, а настоящая картина, написанная художником. Там нарисована голая девушка. Я только взглянула на нее, и это вызвало у меня – ты не поверишь – самый настоящий оргазм! Такие случаи известны в медицинской практике?
Последовала пауза. Психолог Лина, подруга Томилиной, пыталась что-то ей объяснить.
– Конечно, я успокоюсь и заеду как-нибудь, – вздохнула Анна. – Мне что, теперь лесбиянкой становиться?.. Нет! Не пойду я туда еще раз! Боюсь… Должен заехать Ринат, и мы отсюда сваливаем… Ты уверена? Вместе с ним?.. Показать ему картину?!.. Считаешь?.. В Эрмитаже я по делу. Консультируюсь по одной истории. Хотела встретиться с Пиатровским, но сама отменила. Если дело выгорит, будет просто взрыв ядерной бомбы! Все мысли об этом… Слушай, а ведь эта картина напрямую связана с той историей… Нет, по телефону не могу… Да не схожу я с ума, Лин! Наоборот, пытаюсь во всем трезво разобраться… Ладно, всего хорошего, подруга. Обнимаю. На связи!
Ринат запарковал джип у Зимнего дворца и вошел в служебный подъезд. Скучавший там вахтер тотчас подобрался и внимательно уставился на него.
– Я к гражданке Томилиной. Она должна… – начал Ринат.
– Проходите, – расслабился страж. – Вас ждут в восемнадцатом зале. На втором этаже.
– Ого, вы, значит, тоже ее знаете?
Вахтер кивнул.
– Кто бы сомневался! – хмыкнул Ринат. – Послушайте, сюда из городского архива подвезут скоро папку с документами. Для Томилиной. Пусть папка у вас полежит, а на выходе мы ее заберем, ладно?
Вахтер снова кивнул.
Ринат поднялся по лестнице, миновал несколько помещений, составивших анфиладу. В восемнадцатом зале на музейной скамеечке сидела Анна. Судя по нервным движениям ее рук, она очень волновалась и была не в своей тарелке – хорошо зная жену, Ринат сразу это определил. Он подошел к ней и встал напротив.
– Что с тобой? – произнес он после паузы.
– Мы сейчас посмотрим на одну картину, – заявила жена без предисловий. – Мне нужно знать твое мнение о ней.
– Конечно! Я всегда мечтал увидеть какую-нибудь картину, о которой у меня спросят мое мнение! – ответил Ринат с сарказмом.
Анна натянуто улыбнулась и потащила мужа к работе Франсуа Буше.
Ринат с видимым удовольствием разглядывал юное женское тело Марии-Луизы О’Мёрфи.
– Ну и что ты хочешь от меня услышать? – спросил он жену. – Я бы ее трахнул с большим удовольствием, когда ты была бы, к примеру, в командировке.
Анна все это время стояла рядом зажмурившись – боялась взглянуть на портрет. После слов мужа она медленно приоткрыла глаза и, увидев полотно, с облегчением выдохнула:
– Уф! Кажется, все в порядке! Слава богу, выровнялось! Лина права…
– Какая Лина? Это Лина на картине?
– Нет, Лина – моя подруга, – заулыбалась Анна, радуясь тому, что теперь, рядом с мужем, может спокойно воспринимать картину Буше. Потянувшись к Ринату, она романтично поцеловала его. – Трахнуть ее не получится, милый. Она умерла в восемнадцатом веке.
– В нашей спальне исторические мертвецы чувствуют себя нормально. Я не удивлюсь, если она тоже там появится… А зачем тебе понадобилось мое мнение?
– Фу, пронесло! – загадочно сказала Анна, не обратив внимания на вопрос мужа.
– Не понял! Но когда «проносит» – это приятно. Честно сказать, я бы, пожалуй, повесил эту картину в спальне. В ней что-то есть… Сила какая-то от нее исходит…
– Мы обязательно закажем копию один в один! – решила Анна. – Она мне тоже нравится. Кстати, это одна из картин, спасенных после крушения корабля «Фрау Мария». Представляешь?
– Класс! – воскликнул Ринат. – Если там все такие, я сам готов нырять в Балтийское море!
– Очень рада, что тебя так волнует настоящее искусство.
– До момента, пока твой призрак не сделает меня импотентом. Недолго осталось.
– Главное – не поменять сексуальную ориентацию, – серьезно произнесла жена.
– Не понял! – удивился Ринат, но расспрашивать не стал. – Если ты освободилась, мы можем ехать?
– Господи! Какое правильное слово – «освободилась»! Конечно, освободилась. Умница! – Анна снова поцеловала Рината, не обращая внимания на посетителей восемнадцатого зала.
– Слушай, нам сюда подвезут копии документов из архива. Помнишь, ты обещала перед встречей с риелтором с ними ознакомиться?
– Конечно, Ринат! Как скажешь, милый! – Она в последний раз посмотрела на «успокоившуюся» картину, переставшую излучать флюиды страсти, и они направились к выходу. – Мне сегодня опять придется тебя оставить на несколько дней… Я тебе говорила, что должна завтра быть в Москве? Ты бы мог позвонить Стасику, чтобы он меня встретил?
– Сто процентов!
– Я полечу самолетом, семичасовым рейсом. Пусть закажет номер в отеле «Ритц». Не надо люксов, обычный номер, только без вида на Тверскую. Там ее не столько видно, сколько слышно, особенно по ночам.
– Несправедливо! «Ритц Карлтон» пока самый лучший отель в России, там тройные оконные рамы!
Они пошли к выходу из Эрмитажа. В это время женщина-реставратор вновь появилась в восемнадцатом зале. Она никак не могла успокоиться после такого странного поведения госпожи Томилиной и ее реакции на картину, висевшую на стене. Реставратор вновь решила рассмотреть это полотно, вызвавшее столь сильное волнение у Анны Федоровны и ее бегство из зала. Она еще раз убедилась, что ничего необычного картина собой не представляла. Перед ней висел обычный для голландской живописи семнадцатого века деревенский пейзаж с коровами у реки, собакой и пастушком на крутом берегу. Исчезнувшая картина Буше «Портрет мадемуазель О’Мёрфи, или Светловолосая одалиска», которая привиделась Анне и Ринату, продолжала висеть на том же месте, где и провела последние двести лет, – в старой Пинакотеке Мюнхена и, разумеется, никогда не появлялась в Эрмитаже…
Анна и Ринат подошли к вахтеру, который протянул им увесистую папку с документами из архива.
– Давай посидим где-нибудь в скверике, – предложил жене Ринат. – Ты начни это читать, а я созвонюсь со Стасиком. Хорошо?
Супруги устроились на скамейке недалеко от памятника Петру Великому. Анна открыла папку и стала не спеша перелистывать страницы. Ринат, набирая номер своего московского приятеля Стасика, отошел в сторонку, чтобы не мешать. Он украдкой наблюдал за ней, но никакой видимой реакции на документы жена не проявляла. После разговора с Москвой Ринат вновь подошел к ней и робко поинтересовался:
– Ну как?
– Ты знаешь, очень интересно!
– И всё?!
– Да. Вот, например, фамилия зятя Рене Браамкампа – Ростовцев. А по материнской линии я как раз принадлежу к графскому роду Ростовцевых.
– И это самое интересное?
– Не только. Здесь есть документы о гибели графа Ростовцева в сражении под Берлином во время Прусской войны. Получается, речь идет о моем прапрадедушке!
– Ну да?!
– Если у дочери Рене Браамкампа были еще дети, кроме Анны Белль, то я, возможно, являюсь потомком той семьи. Во всяком случае я точно состою в каком-то родстве с зятем Рене Браамкампа.
– Здорово! Ну просто слов нет! А больше там ничего не написано, в основном все о прапрадедушке?
– Написано! Ты же сам все это читал, Ринат. Это такая захватывающая история, просто исторический роман!
– Мне показалось – книга ужасов…
– Какие ужасы? Где ты их увидел? Просто история семьи за несколько веков. История дома. Конечно, Рене Браамкамп покончил жизнь самоубийством – это грустно. Но остальная часть истории просто грандиозная!
– Дай-ка сюда! – Ринат выхватил папку из рук жены и стал рассматривать документы. Это была совершенно другая подборка! В ней действительно рассказывалось о жизни семьи Браамкамп, было много исторических фактов, описание усадьбы, интерьеров и экспонатов домашнего музея флота, даже списки книг из библиотеки вице-адмирала… Но документов о связанных с поместьем ужасных событиях, которые Ринат видел раньше, в папке не было.
– Раз уж так подробно написано об интерьерах комнат и о его любимых корабликах, мы сможем частично восстановить все в прежнем виде. Вот будет круто! Прекрасный материал, молодец, спасибо за инициативу! – подытожила Анна.
Ринат сидел растерянный, округлив глаза, потеряв на время дар речи. Его надежды избежать покупки усадьбы рушились.
– Поедем оформлять сделку? – спросила Анна.
Ринат неуверенно кивнул, встал и пошел к машине.
Риелторша встретила их с выражением явного удовольствия на лице. Они поздоровались, и Ринат, не проронивший до этого момента ни слова, вдруг спросил ее:
– Чему радуетесь?
– За вас! Радуюсь, что вы пришли оформлять покупку. А то знаете, как у нас бывает – тратим силы, время, деньги на то, чтобы показывать недвижимость, делать презентации, а клиенты в последний момент не приходят и даже не звонят, чтобы вежливо отказаться.
– Вы не спешите… Может быть, мы тоже передумаем… Я бы хотел узнать подробную историю этого дома.
Читать бесплатно другие книги:
