Доброй ночи, любовь моя Фриманссон Ингер

Глава 2

К исходу осени ее наконец оставили в покое.

Она не то чтобы забыла. Натан по-прежнему приходил к ней. По ночам прокрадывался в ее сны, днем следовал за ее спиной, так близко, что она слышала его дыхание. А обернется – только тень мелькнет, и все.

Да, Натан приходил к ней, но все реже и реже.

А тут Ханс-Петер. В этот зимний день, когда температура поднялась выше нуля, а окна блестели от дождя, в день, когда они стали близки, она знала, что ему надо уходить, но так не хотела этого.

Он сказал, что ему пора на работу в гостиницу.

Они сидели на кухне. Он обнял ее, притянул к себе на колени.

– Как странно... Мы друг друга не знаем... и все же.

Она обхватила его руками, зарылась лицом ему в шею.

– Ну, мы теперь немного друг друга знаем, не так ли?

– Да...

– Я снова... хочу, – прошептала она.

– Только если быстро.

– Очень быстро!

Она убрала со стола, расчистила, наклонилась, задрала платье. Под платьем на ней ничего не было. Он встал за ней, руки легли на ее бедра. Она качнулась к нему, раз, другой, чтобы затвердел член, который она чувствовала сквозь ткань брюк.

В этот момент зазвонил телефон.

– Скотство! – крикнула она. – Ненавижу!

Он отстранился, снял трубку и протянул ей. Она отрицательно покачала головой, но было уже поздно.

– Алло! – напряженно сказала Жюстина.

– Алло... Я хотел бы поговорить с фру Дальвик.

– Это я.

– Меня зовут Тор Ассарсон. Я муж Берит. Вы с Берит были школьными подругами, как я понимаю?

– Да, именно так. Здравствуйте.

– Я за нее беспокоюсь. Она исчезла.

– Вот как?

– Ее нет уже почти сутки.

– Что вы говорите!

Подступила боль, ввинтилась в лоб, Жюстина повернула голову, и кожа на голове натянулась. Словно черепная коробка вдруг распухла.

– Я хочу спросить... она же к вам собиралась, так она сказала. Она вчера была у вас?

– Да, конечно. Мы весь вечер провели за разговорами.

– Когда она ушла?

– Я не знаю. Я не помню, который был час.

– Но уже вечер наступил?

– Да, кажется.

Ханс-Петер смотрел на нее. Он застегнул молнию на брюках, улыбнулся и покачал головой. Жюстина попыталась улыбнуться в ответ.

– Должен признаться, что я ужасно волнуюсь.

– Я понимаю...

– Это так непохоже на Берит. Я боюсь, что с ней что-то стряслось. Что-то страшное, непоправимое.

– Может, она уехала? Может, ей просто захотелось побыть одной?

– Она вам на что-то такое намекала?

– Она показалась мне невеселой, да, именно. Невеселой.

– Ей сейчас трудно. А я, возможно, не был для нее настоящей опорой. Что она сказала? О чем вы говорили?

– Она рассказывала про работу. Говорила, что не хочет в Умео переезжать или куда-то там.

– Лулео!

– Да, может быть. Она была грустная, беспокоилась, как все сложится в будущем.

– Она могла что-нибудь с собой сделать, как вы думаете?

Голос дрогнул, Жюстина поняла, что он вот-вот сорвется.

– Не могу судить, – ответила она. – Мы ведь не так хорошо друг друга знаем. Во всяком случае, во взрослой жизни. Я совершенно не понимаю, относится ли она к типу людей, которые могут что-нибудь над собой сделать.

– Я никогда не думал, что она из... таких. Она была спокойной и сильной всегда, несмотря на любые неприятности. Но ведь никогда не скажешь наверняка... Мне кажется, она сейчас еще и в таком возрасте, климакс и все такое. Мне кажется, что он начался. У женщин могут взыграть гормоны, как я понимаю.

– Так и есть. Некоторые женщины меняются до неузнаваемости.

– Хотя, конечно, я ничего подобного за ней не замечал.

Жюстина услышала, как Ханс-Петер поднимается по лестнице. Он скоро уйдет. Она поняла, что не хочет этого. Впервые за долгое время она почувствовала, что не хочет находиться в доме одна, что хочет уйти с ним, куда угодно, сесть в машину и уехать.

– Что она сказала, когда уходила?

– Что сказала? Да... сказала, что пойдет на проспект Сандвиквеген и сядет на автобус, по-моему, так. Но мы порядочно выпили... возможно, я не точно запомнила ее слова.

– Она была пьяна?

– Да, изрядно.

– А могла она по дороге упасть?

– Я не знаю. Тогда бы ее кто-нибудь нашел, правда?

– А такси? И почему только она не взяла такси!

– Да.

Мужчина тяжело дышал.

– Придется в полицию звонить, – сказал он. – Ничего другого не остается. А потом пойду ее искать. Может, я к вам загляну.

– Я не уверена, что буду дома, скорее всего, меня точно не будет.

– Что ж... Запишите наш домашний телефон и номер моего мобильного. Если захотите со мной связаться. Если вспомните что-нибудь, о чем забыли рассказать.

Ханс-Петер уже надел куртку.

– Не получилось у нас нежного любовного прощания. – Он обнял ее. – Но перед моими глазами всю ночь будет стоять эта картина: твой потрясающий зад. Всю ночь буду мучиться.

– О-о! Тебе действительно нужно идти?

– Да.

– Черт, я забыла телефон выдернуть. Я ведь почти всегда держу его выключенным. Не хочу, чтобы люди трезвонили.

Он немного отстранил ее от себя:

– Жюстина! Не делай этого! Как же я до тебя дозвонюсь?

– Но ты же был здесь.

– А когда меня здесь нет?

– Да...

– Знаешь, куплю-ка я тебе определитель номера.

– Определитель? Что это?

– Ты не знаешь? Это такая штуковина, которая показывает на экране, с какого номера звонят. Если не хочешь разговаривать с тетушкой Гердой, то можно просто не отвечать.

– Даже не слыхала, что такое существует.

– Еще как существует. А теперь мне нужно бежать. Я позвоню, как только проснусь завтра. Уже жду этого момента.

Она осталась в доме. Одна. Заперла дверь и прошлась по всем комнатам. Вымыла посуду, прибралась. А потом выключила свет и выдернула телефонный шнур.

Она встала у окна в кухне, спать не хотелось. В голове шевелилась боль, поклевывала мозг, исподволь выедала его.

Она стояла в темноте и смотрела, как он идет по направлению к дому. Он выглядел точно так, как она себе представляла. Серое пальто, бледное неприметное лицо. Даже торчащие уши не могли замаскировать в нем чиновника. Она услышала шаги на ступенях крыльца, а затем дверной звонок, разорвавший тишину.

Он немного подождал, потом снова позвонил. Никто не отозвался. Тогда он обошел вокруг дома, спустился к озеру. Жюстина взбежала на второй этаж. Она наблюдала, как мужчина, постояв у ледяной кромки, сделал пару осторожных шагов, а потом повернулся и двинулся обратно, весь он как будто слегка осел.

Ей было бесконечно жаль его.

Ночью высыпал снег. Термометр за окном в спальне показывал минус два. Жюстина, так и не переодевшись, бродила по дому, ощупывая стены, словно слепая. Она приняла пару таблеток аспирина, но боль все равно сидела в голове, смягчившись лишь самую малость.

Два часа. Она схватила телефон и набрала номер.

Он тут же ответил.

– Здравствуйте еще раз. Это Жюстина Дальвик. Извините, что я так поздно.

– Ничего.

– Вы ее нашли?

– Нет.

– А полицию... вы подключили?

– Подключил... Я сходил к ним, все рассказал. Но толку от них нет. Пока. Они говорят, что жены сплошь и рядом сбегают от мужей. Только мне кажется, они просто хотели меня успокоить.

– Я тут подумала. Она вообще-то говорила... про ваш брак.

– И что она сказала?

– Мне показалось, что она немного... как бы это сказать... разочарована.

– Во мне разочарована?

– Да.

– Вот как. Она так и сказала?

– Она плакала и была очень подавленной. Говорила, что вы отдалились друг от друга, что у вас теперь мало общего. И что мне остается, сказала она, ни работы, ни любви, что-то в этом духе.

Было похоже, что он закурил.

– Прямо так и сказала?

– Ну, примерно так.

В трубке послышались всхлипывания, бормотание. Словно он отложил трубку в сторону. Надсадный кашель. Потом он вернулся.

– Извините меня, – тихо сказала она. – Не следовало мне звонить вам посреди ночи.

– Нет! – закричал он. – Это ничего! Наоборот.

– Я почему-то уснуть не могу. Тоже беспокоюсь.

– Я сегодня был у вас в Хэссельбю. Звонил в вашу дверь, но никого не застал.

– Да.

– Что мне делать? Что мне, мать твою, делать?! – Последнюю фразу он проорал. – Извините меня... но прямо не знаю, куда деваться от беспокойства.

– Ничего удивительного. У вас есть снотворное? Я хочу сказать, что вам необходимо поспать.

– Я таблетки не принимаю.

– А Берит?

– Честно сказать, не знаю.

– Ясно. Ладно, не хочу вам больше мешать. Я позвоню, если что-нибудь вспомню. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Каждый раз, когда она ложилась в постель, это возвращалось. Днем оно держалось на расстоянии. А потом, когда все было кончено, она заснула. Опьянение уже прошло, но, приняв душ, она уселась на край постели и выпила еще пару бокалов вина. Снова разнылась поврежденная нога. А потом она отключилась.

Они упали друг другу в объятия. Долго стояли, обнявшись. Горячее, заплаканное лицо Берит, ее пьяные рыдания, я так себя осуждала, меня такое раскаяние терзало, я пыталась себя уговорить, что дети – они жестокие, они лишены дара сочувствия, только это не помогало, Жюстина, Жюстина, ты должна меня простить.

Она была пониже Жюстины, потоньше. Но сильная. Когда Жюстина потянула ее на пол, она не протестовала. И только когда Жюстина уселась ей на грудь, склонилась и стиснула ее горло, только тогда Берит попробовала сопротивляться. Жюстина сдернула с полки книгу, это был том Достоевского, и била Берит торцом книги прямо в переносицу. Раздался треск, тело под ней затихло, закатились глаза, Берит потеряла сознание, от шока ли, от боли. Жюстина метнулась в спальню, принесла длинный шарф, несколько раз обмотала вокруг шеи Берит.

Она тянула и тянула до тех пор, пока у нее не исчезли малейшие сомнения.

Зазвонил телефон. Сняла трубку, это был мужчина... Натан? Нет, Ханс-Петер. Натана больше нет, тело его разбито в лохмотья бурными порогами на другом краю земного шара, это было давно и уже забыто.

Она тихо положила трубку.

Она точно знала, что ей делать. Она даже не обдумывала это заранее, все пришло само, ею словно руководил какой-то голос: принеси матерчатую сумку с эмблемой магазина «Консум». Теперь шарф. Не глядя в мертвое лицо, она размотала шарф, освобождая горло Берит, издавшее противное шипение. Потом привязала шарф к ручке сумки, длинный конец обмотала вокруг талии Берит.

Птица кружила над ней, отправляйся спать, велела Жюстина, а то еще в темноте себе что-нибудь повредишь. Но птица не послушалась, опустилась ей на плечо и сидела там, пока Жюстина волокла тело по лестнице.

Только когда она почти добралась до двери в подвал, птица взвилась и улетела наверх.

– Я скоро приду! – прокричала Жюстина. – Ты ведь знаешь, что я приду и угощу тебя вкусненьким, сырое яйцо дам, как ты любишь, может, там даже эмбрион будет. Иногда попадаются.

Она оставила Берит в прихожей. Вспомнила, что в подвале есть камни. Принес когда-то отец, купил их у кого-то из работников, который собирался помочь ему построить во дворе жаровню для барбекю. А все Флора ворчала, Жюстина вдруг услышала ее скрипучий голос, никогда ничего своими руками не сделаешь, каменюки так до моей смерти и будут во дворе лежать, вид портить, Свен, я не хочу, чтобы они тут валялись.

И однажды отец, разозлившись, отволок все камни, до последнего, в подвал. На это у него ушло десять минут, а потом прыгнул в лодку и отплыл.

Жюстина притащила два камня. Положила их в пакет из «Консума», но, когда попыталась сдвинуть Берит с места, оказалось, что слишком тяжело.

– Вот дерьмо!

Дышала Жюстина тяжело, однако паники не чувствовала.

Она вытащила камни из сумки. С трудом натянула на Берит куртку и безобразную кепку в коричневую клетку. Чуть не забыла вязаные перчатки, лежавшие на полке для шляп в прихожей. Попыталась натянуть их Берит на руки, однако с резким всхлипом оставила это занятие и запихала перчатки в карманы куртки убитой.

Затем оделась сама, вышла, подтащила к крыльцу финские сани.

Теперь осталось самое трудное – усадить безжизненное тело. Боль в ноге не позволяла о себе забыть, хотя и чувствовалась будто со стороны. Когда Жюстина наступала на поврежденную ногу, та отзывалась ноющим покалыванием, но то была сдержанная, отдаленная боль. С ней она разберется после.

Жюстина взвалила груз на сани. Полозья немного скользили, мертвые руки тяжело скребли снег. Жюстина попыталась положить их Берит на колени, но они все падали, не желая слушать. Придется найти веревку. Она выдвинула все ящики в кухне, вытряхнула их содержимое на пол, веревки нигде не было.

Тут накатил первый приступ паники.

Она подошла к зеркалу. Увидела свое лицо, громко назвала себя по имени.

– Жюстина. Ты должна это самой себе, не забывай! Думай об этом все время!