Доброй ночи, любовь моя Фриманссон Ингер
Руки у нее тряслись, она сильно ударила себя по обеим щекам, спокойно, спокойно, без истерики, ты знаешь, как Натан не любит истеричек.
Стало легче.
А вскоре она нашла моток шнура. Лежал себе на подоконнике, она вспомнила, что на днях использовала его для... нет, не помнила она, для чего использовала шнур. Она подобрала с полу ножницы и вышла во двор.
Берит сидела согнувшись пополам, почти соскользнув в снег. Жюстина привязала ее к саням, обмотала шнуром талию, руки, ноги. Голова свешивалась то на одну сторону, то на другую, сломанная шея не держала, не смотреть на эти выпученные глаза, нет, не смотреть, она надвинула кепку как можно глубже и пошла за камнями.
В каждую сумку из «Консума» уместилось по пять булыжников.
Ее окружала глухая и туманная ночь. Доносился гул далекого самолета. С невероятным трудом ей удалось спустить сани к озеру. Полозья проваливались в снег. Когда она выбралась на лед, стало полегче. Толкая сани перед собой, она брела по льду, вздрагивая от резких звуков, время от времени раздававшихся над озером. Остановилась, только когда почувствовала, что ноги промокли насквозь. Вгляделась и увидела, что лед скрыт под слоем воды.
Она отошла шагов на десять. Прихрамывая, разогналась, кинулась к саням, навалилась всем телом, и сани заскользили вперед. Но не утонули. Лед все еще держал их вес. Следовало предпринять еще попытку. Она легла на живот и поползла, толкая сани перед собой, куртка набрякла влагой, однако холода Жюстина не ощущала, вода казалась ей почти горячей. Она уперлась руками в спину Берит и толкнула что есть мочи. Сани снова заскользили вперед, проехали еще несколько метров. Послышался треск, бульканье, сани накренились, и Жюстина увидела, как они медленно погружаются в воду, мелькнули изогнутые полозья, и вот все поглотила тьма.
И только вернувшись в дом, она поняла, как же сильно болит нога. Она сбросила мокрую одежду и повесила в сушильный шкаф.
Стоя под душем, она увидела на руках синяки и следы от ногтей. Она смазала их мазью, морщась, потому что сильно щипало.
А в спальне Жюстина обнаружила сумку Берит. Сумка лежала у стула, на котором та сидела.
Глава 3
На следующее утро Жюстина проснулась от ощущения, будто на грудь ей давит какая-то тяжесть. Она хотела закричать, но горло царапало как наждаком. Она принялась шарить по постели, и пальцы наткнулись на птицу. Прежде она к ней в кровать никогда не садилась.
Она спрятала сумку Берит в шкаф. Выйдя утром на площадку второго этажа, увидела еще одну сумку, вернее, темно-синий пакет с надписью «Издательство Лудинга» и логотипом в идее книжных корешков. Пакет лежал у стены, она вспомнила, что Берит принесла в нем цветы и бутылку вина. Жюстина ощутила вдруг странную пустоту.
Синий пакет она сложила и тоже запихала в шкаф.
Остаток дня она провела с Хансом-Петером. Ей удалось выкинуть из головы все мысли о случившемся. Она думала только о нем, его образ постепенно укреплялся в ее сознании. Она уже чувствовала что-то вроде нежности, вспоминая его ключицы, шею, руки. Они были не как у Натана, а помягче, более слабые. Мысль о Хансе-Петере наполняла ее каким-то веселым довольством.
Она хотела разобраться с сумкой Берит, когда он уйдет, но силы ее снова оставили. Усталость буквально свалила ее с ног, она забралась в постель, все еще хранившую его запах, его тепло.
В понедельник утром снова позвонил Тор Ассарсон.
– У меня сил нет идти на работу, – сказал он. – Я надеялся застать вас дома.
– Да, я дома.
– Все это такой бред, такой страшный бред.
– Я понимаю. Никаких новостей?
– Нет.
– Дождитесь почты. Может, она вам письмо отправила из Рима или Тобаго. Может, она просто сбежала, на время.
– Вы так думаете?
– Но ведь такая возможность существует.
– Может, вы и правы. Будем надеяться, что вы правы.
Он сказал, что ему надо прийти и поговорить с ней. Ей удалось отодвинуть этот момент, дождитесь почты, сказала она, в какое время она обычно приходит?
Он ответил, что не знает. Его же никогда в будние дни дома не было.
В конце концов она договорилась с ним встретиться у себя, после обеда.
Она думала про Ханса-Петера.
Но прежде следовало разделаться с сумками. Она почему-то надеялась, что откроет дверь шкафа и никаких сумок не обнаружит. Разумеется, они были там. Большая кожаная сумка Берит стояла на кроссовках Жюстины, точно там, куда она ее поставила.
Вернулась головная боль.
Вооружившись ножницами, она села на пол. Она задумала разрезать и сумку, и ее содержимое на мелкие-мелкие кусочки. Но, взяв сумку за ручки, как прежде ее брала Берит, она поняла, что это будет трудно. Открывать сумку ей не хотелось, но деваться было некуда, металлические застежки щелкнули, и сумка распахнула перед ней свое темное и затаенное нутро. Вещи хозяйки, ее жизнь.
Сверху лежал матерчатый носовой платок со смазанными следами помады, под ним все то, что Жюстина не желала видеть, все эти личные вещи, предметы, которые словно вернут на какое-то время Берит. Кошелек, потертый по швам, с пустым отделением для водительских прав, карта медицинского обслуживания, карта «Американ Экспресс», членская карта издательского клуба, срок которой истек много лет назад, аптечная карта. Жюстина открыла еще один карманчик, и в нее уперлись три пары глаз: Тор и мальчики в школьном возрасте. В отделении для купюр было около тысячи крон. С них Жюстина и начала, она изрезала их в тонкие полоски, затем фотографии, пластиковые карты и все мелкие листочки и чеки, что лежали вместе с деньгами. Потом взяла еженедельник, быстро пролистала его, прочла какие-то записи: зубной врач в 13.40, не забыть зайти к сапожнику. На дне сумки нашлись водительские права. Берит была не похожа на себя на фотографии, старый снимок, волосы собраны в узел. Ключи, расческа, зеркальце, помада, Жюстина собрала все это в пакет, немного посидела, потом попробовала сломать расческу, расческа была голубая, с ручкой, она жала изо всех сил, но пластмасса сопротивлялась, маленький флакончик духов «Индийские ночи» она завернула в пакет, чтобы не было запаха. Оставались еще зажигалка и пачка сигарет, пять-шесть штук она растерла в крошево прямо в кучку вещей. Пакет из издательства искромсала в мелкие клочья, потом принялась за сумку, но тут ей пришлось сдаться, ножницы больше не резали, словно вдруг растеряв свою силу.
Что ей со всем этим делать? Она сидела на полу, ноги вытянуты, и глаз Берит с изрезанной фотографии смотрел прямо на нее. Она схватила этот глаз и сунула в самый низ кучи.
Зазвонил телефон, она больше не осмеливалась выдернуть шнур, думала про Тора Ассарсона и про детей Берит. Она к их услугам, веселая и верная подруга.
Она напряженно ответила, назвала свое полное имя.
– Любимая моя, дорогая!
Ханс-Петер.
– Я так боялся, что ты отключила телефон.
– Нет...
– Я соскучился, все мое тело по тебе тоскует, моим ладоням не хватает тепла твоего тела, я хочу увидеть тебя, обнять тебя.
– О, Ханс-Петер...
– Что с тобой? У тебя такой голос... Что-нибудь случилось?
– Нет, ничего.
– Ты уверена?
– Да, да. Ты сегодня работаешь?
– Конечно. Но только вечером. Если можно, я приеду к тебе, прямо сейчас!
– Я не могу, я занята. – Она замерзла от своего собственного голоса.
– А когда сможешь? – В его голосе звучало разочарование.
– Я тебе сама позвоню.
– Вот как?
– Милый Ханс-Петер, я должна сначала кое-что сделать, я не могу сейчас рассказать. Но я тебе позвоню.
– Я не знаю, буду ли я дома.
– Понятно. Но я попытаюсь. Я должна сейчас закончить, извини.
Жюстина положила трубку. Она не думала, что так получится. Она закрыла руками глаза и всхлипнула.
Может, сжечь сумку? Нет. Слишком рискованно. Поскуливая, она бродила по комнате, что делать, что же ей делать? Потом вспомнила: свалка в районе Риддерсвика. Вот оно! И как она раньше об этом не подумала. Она очень устала, голова закружилась, когда она спустилась в подвал. Там она отыскала рулон черных мусорных пакетов, сунула сумку и клочки в один из них, завязала. Побродила еще по комнате, проверила, нет, следов больше нет. Оделась и вышла из дома.
Она беспокоилась, что кто-нибудь заинтересуется, что в мешке. Какой-то мужчина в комбинезоне безразлично посмотрел на нее, но она все же сказала:
– Все это можно сжечь, куда мне это положить?
Он ткнул пальцем на один из контейнеров.
– Спасибо, – сказала она.
И, уже возвращаясь к машине, добавила:
– Хорошего дня вам.
Он пробормотал что-то неразборчивое.
Вернувшись домой, она тут же набрала номер Ханса-Петера. Естественно, он не ответил. Ее беспокойство быстро переросло в отчаяние. Она пошла в ванную и сильно накрасилась, жирно подвела глаза, наложила тени. Надела юбку, кофту и толстые шерстяные чулки. Нога после ночной передышки почти не болела, хотя опухоль и не сошла до конца.
Нужно еще раз позвонить, нет, он обижен, задет. Он не ответит, хоть целый день названивай. Возможно, он из тех, кто долго помнит обиду, и она хорошо понимает его.
Кто-то стоит у двери... Он? На крыльце и вправду стоял мужчина, она видела его силуэт сквозь молочно-матовое стекло. Похож на Ханса-Петера... неужели он?
Но это был не Ханс-Петер.
Она поняла, кто это.
Тор, это был Тор, муж Берит.
– Вы Жюстина, не так ли?
Он выглядел измотанным, на подбородке пробивалась щетина, глаза маленькие, мутные.
– Входите, – тихо сказала она.
Он стоял в передней и осматривался.
– Значит, она была здесь в субботу. Я пытаюсь поставить себя на ее место, представить, как она рассуждала, что делала.
– Да...
– Куда вы потом пошли?
– Наверх, по-моему. Мы там долго сидели и разговаривали.
– Тогда давайте тоже поднимемся.
Она двинулась по лестнице, держась за перила, нога снова разболелась, он заметил, что она хромает, но ничего не сказал.
– Может, хотите кофе?
– Я не хочу кофе, я ничего не хочу.
Птица примостилась на спинке стула, на котором сидела Берит. При виде незнакомого человека она закричала. Тор Ассарсон дернулся.
– Ох, а это еще что, мать твою?
– Все спрашивают, – устало произнесла она. – Всего лишь птица, мое домашнее животное.
Он остался стоять в дверях. Жюстина вытянула руку, птица перелетела на нее, оттолкнулась и принялась нарезать круги под потолком, затем уселась на книжном стеллаже, на самой верхотуре.
Тор Ассарсон прикрывал голову руками.
– Как можно держать дома такое?
Она промолчала.
– Вы позволите сесть? Или еще будут сюрпризы?
Жюстина уже раскаивалась, что впустила его в дом. Он был раздражен, зол и явно пребывал в шоке.
Она опустилась на краешек стула.
– Вы здесь сидели? – спросил он.
– Да, думаю, здесь.
– Мы с Берит женаты много лет. И только теперь я осознал, что она стала частью меня. Понимаете? Но теперь уже поздно!
– Вы почты дождались? – спросила Жюстина.
– Да. Но там ничего не было. К тому же вот что я нашел. – Тор сунул руку в карман и вытащил паспорт, с силой швырнул на стол. – Значит, она никуда не уехала. Во всяком случае, из страны она не уезжала.
–А как же Европейский союз, все такое... разве в этих странах паспорт нужен?
– Думаю, нужен.
– Да... я боюсь, что ничем не могу вам помочь.
– Вы дружили, когда учились в школе? Были закадычными подружками или как это называется?
– Не могу этого сказать.
– Да, я догадался из слов Берит. Из ее намеков. Вас в школе травили, да? Хотя в те времена это не называлось травлей? Над вами издевались?
– Иногда приходилось тяжело. Но я ведь не ходила и не думала об этом постоянно, к тому же столько времени прошло.
– Она намекнула, что хочет поговорить с вами об этом. Знаете, ей это покоя не давало.
– Да?
– Так она с вами поговорила о том времени, хоть что-нибудь сказала?
Голова у Жюстины шла кругом. Что она должна ответить, какой ответ будет правильным?
– Она сказала, что не всегда была ко мне добра.
– Именно так сказала?
– Вроде бы да.
– А вы что ответили?
– Я не помню... думаю, сказала, что и сама была не ангел.
Она сидела сгорбившись, разглядывая его рубашку: воротник мятый, галстука нет.
– Мальчики, – глухо проговорил он. – Что я им скажу?
– Я понимаю ваше беспокойство, – прошептала она. – Но ведь еще не так много времени прошло, попытайтесь набраться терпения. Может, она вам звонит именно в этот момент, может, она сейчас на телефоне.
– Я перевел звонки на мобильный. – Он похлопал по карману пиджака. – Тут же услышу, если кто-то позвонит домой. Она сказала, куда собирается? Можете вспомнить точно ее слова?
– Ох, вряд ли.
– Она просто глянула на часы и сказала, ой, да уже поздно, пора ехать?
– Наверное, что-то в этом духе.
– В выходные я уезжал на дачу. Иначе я бы раньше поднял шум. Зачем, зачем, мать твою, я поехал на эту чертову дачу! – Он потер пальцами лоб. – Не понимаю. Ничего не понимаю!
– Да... Думаешь, что знаешь человека. А оказывается, что ты его совсем не знаешь.
– Правда, абсолютная правда!
Зазвонил телефон. Жюстина вскочила:
– Извините.
Ханс-Петер, думала она. Милый, хороший, дорогой Ханс-Петер.
Но это был другой Ханс.
Ханс Нэстман.
Глава 4
Поднялся ветер. За окном клубами дыма кружили облачка сухого снега. К лицу прилила кровь.
– Добрый день, Жюстина Дальвик. Вы меня помните?
– Конечно, помню. Разумеется. Зачем вы звоните... что-нибудь новое про Натана?
– Нет.
– Вот как.
– И о том, кто девушку убил, тоже, черт меня побери, ничего нового.
Жюстина задержала дыхание. Тор Ассарсон открыл дверь на балкон, закурил. По полу потянуло ледяным холодом.
– Одну минуту! – произнесла она в трубку. – Закройте! – прошипела она Тору и указала на птицу.
– У вас гости? – поинтересовался Ханс Нэстман.
– Да.
– И в субботу у вас тоже гости были, как я понимаю.
– Да.
– Я бы хотел с вами именно об этом немного побеседовать.
– В чем дело? Я что, не имею права в собственном доме гостей принимать?
– Конечно, имеете, Жюстина. Конечно, имеете.
– Тогда я не понимаю...
Разговор прервался, она поняла, что он звонил с мобильного и что он напал на какой-то след. Она пожалела о своей реакции, она отвечала слишком напористо, агрессивно. Это нехорошо. Она положила трубку, поспешно наклонилась и выдернула шнур. Затем вышла на балкон к Тору.
– Нужно тщательно закрывать двери и окна, а то у птицы может возникнуть желание улететь.
– И правильно! – выдохнул он вместе с дымом.
– Вовсе не правильно.
– Птице место на воле.
– Да, но он там не выживет. Он не знает, как защищаться от диких птиц и прочих, кто желает ему зла. Он только с людьми имел дело с тех самых пор, как выпал из гнезда. Он настроен на людей, на меня.
Пепельница стояла на полу. Она вспомнила, что забыла вытряхнуть ее. От порывов ветра пепел размело по сторонам. Тор ткнул свою сигарету среди многих недокуренных сигарет Берит.
– Да-да, – сказал он. – Это, вообще-то, не мое дело.
Он засобирался. Вначале он хотел заказать такси, но через секунду передумал.
– Я сделаю так же, как, должно быть, сделала она: поеду на автобусе. Вы имеете представление, как часто они ходят?
– К сожалению, нет. Я никогда на автобусе не ездила.
– Понятно. Я заметил около дома новую, красивую машину.
– Да. Я ее только что купила. У меня есть кое-какие дела, а то бы я вас до метро подбросила.
– Нет, нет! Я хочу пройтись. Как я уже сказал, я пытаюсь понять, что именно делала Берит в субботу.
Они спустились в прихожую. Она подала ему пальто и шарф. Взяла его холодную как лед руку в свои горячие ладони.
– Тор! – Она впервые назвала его по имени. – Будем держать кулаки, сжимать их как можно крепче. Чтобы Берит нашлась. Чтобы она была невредима, чтобы все стало как раньше. Если мы будем изо всех сил о ней думать, то все наверняка будет хорошо.
Тор откашлялся.
– Спасибо.
Как только он исчез за склоном холма, она воткнула шнур в розетку. Телефон немедленно зазвонил.
– Алло! – крикнула она, но ответом был только шум. – Ханс-Петер? Это ты?
Но это снова был полицейский, он что-то бормотал, ругался. Слова доносились обрывками.
– Алло! Черт побери... Я скоро буду... в Хэссельбю. Примерно через... минут.
Она вышла на балкон за пепельницей, вытряхнула ее в унитаз и четырежды спустила воду, пока не смыла все окурки. Потом подманила птицу и отнесла ее на чердак. На нее нашло странное спокойствие, она заварила целый кофейник кофе, поставила кружки.
Ханс Нэстман приехал один. Поставив машину вплотную к ее машине, спустился к дому, поднялся на крыльцо. Она открыла дверь раньше, чем он успел позвонить.
Он был не похож на себя. Похудел.
– Добрый день, Жюстина. Я вас, как видите, не забыл.
– Я вас тоже не забыла.
– Вот и хорошо.
– Я кофе приготовила.
Он кивнул.
Они уселись за кухонный стол, как раз с той стороны, где они вчера сидели с Хансом-Петером, где она сбросила все со стола, изнывая от желания, но все испортил телефонный звонок.
– Вы изменились, – сказала она.
– Заметно, да?
– Да.
– Я болел.
– Похоже, потеряли много килограммов. Ничего серьезного, я надеюсь?
– Опухоль в толстой кишке.
– Ох.
– Ее больше нет. Опухоли, я хочу сказать. И никогда не будет, надеюсь.
– Эта ужасная болезнь разит направо и налево.
– Да. Когда так вот заболеешь, действительно учишься совершенно по-новому ценить жизнь.
Она разлила кофе по чашкам.
– К сожалению, у меня ничего нет к кофе.
– И хорошо. Все эти печенья, булочки, закидываешь все в себя – надо, не надо.
– Вы по какому-то особому поводу пришли, как я понимаю?
– По поводу Берит. Берит Ассарсон, ваша бывшая одноклассница.
У нее похолодело в животе.
– Да, Берит.
– Жюстина, не обижайтесь, но вы и вправду приносите несчастье. С людьми из вашего окружения что-то случается, они исчезают или умирают.
– Вы хотите сказать, что это я виновата?!
– Нет, я такого не утверждаю. Но послушайте. Сначала Натан Гендсер, ваш знакомый, бесследно исчез в джунглях, и никто его с тех пор не видел. Потом Мартина Андерссон, молодая, красивая, полная жизни внештатная журналистка, проявлявшая очевидный интерес к Гендсеру. Кто-то хладнокровно зарезал ее ножом, который используют в джунглях. В номере гостиницы, который она делила с вами.
– Очевидный интерес? – повторила Жюстина.
– Разумеется, я поговорил с остальными членами группы. Вы, наверное, и сами что-то заметили.
– Может, она любила пофлиртовать, думаю, потому что привыкла к этому. Молодые женщины часто так себя ведут. К тому же Натан тоже любил пофлиртовать, и, признаюсь, иногда это меня задевало. И конечно же, ему льстил интерес со стороны Мартины. Он же был уже немолод, настоящий старик рядом с ней!
– А теперь эта женщина, Берит. Муж сообщил об ее исчезновении. И вдруг я натыкаюсь на ваше имя. Перед исчезновением она побывала у вас.