Доброй ночи, любовь моя Фриманссон Ингер
– Вы меня в чем-то подозреваете? Хотите арестовать?
Он посмотрел на нее поверх очков:
– Я просто хочу поговорить.
– Это допрос или что-то подобное?
– Успокойтесь, Жюстина. Я всего лишь хочу получить ответы на некоторые вопросы, вот и все.
Она прижала руки к лицу, сердце у нее колотилось так, что он наверняка слышал его стук.
– Хорошо, – тихо выговорила она. – Эта история с Натаном... я еще от нее полностью не оправилась, понимаете, и каждый раз, когда я слышу его имя... мы собирались пожениться, сейчас я была бы его женой. Меня это мучает, я вижу, как он лежит в джунглях, раненый, а может быть, и мертвый... и как хищники...
Ханс Нэстман отпил кофе. Он ждал, когда она успокоится. Откинулся на спинку стула и, когда она отвела руки от лица, ободряюще улыбнулся.
Ей пришлось рассказать о субботнем вечере, он хотел знать мельчайшие детали, попросил ее показать, где именно они сидели, что говорили, что ели и пили. Спросил про ее ногу.
– Я упала, когда вышла побегать и было скользко. Обычный ушиб.
– Ее муж говорит, что ее терзала совесть в последнее время. Похоже, на нее нахлынули воспоминания о детстве, она была кем-то вроде вожака и травила одноклассников, вас в том числе. А теперь ее это изводит.
– Да, она... упоминала об этом.
– А вы хорошо помните эту травлю?
– Я сказала ей, что все дети любят дразнить, я тоже была не ангел, вообще-то я была, наверное, довольно противной девочкой... Вспомните свое детство. Скольким мальчикам вы по роже заехали, когда были мальчишкой?
– И она пришла к вам, чтобы об этом поговорить?
– Ох, ну не только за этим. Мы же учились в одной школе, она хотела вспомнить те дни, составить прошлое из осколков воспоминаний.
– Хм. Почему же она тогда исчезла? Что вы об этом думаете?
– Да не знаю я... но сегодня же только понедельник. Она наверняка найдется!
– Она никогда раньше не исчезала, как утверждает ее муж.
– Нора Хельмер из «Кукольного дома» тоже не исчезала до того вечера, когда оставила мужа, дом и детей.
– Я не читал «Кукольный дом».
– Это Ибсен.
– Я знаю, что это Ибсен.
– Повторю вам, что сказала ее мужу, который заходил до вас. Берит явно была в депрессии. Она видит свою жизнь как одну большую неудачу: брак, сыновья, с которыми у нее, по ее мнению, больше нет никакого контакта, да еще эта история с работой. Ее шеф переводит компанию в провинцию Норланд. Подумайте сами... Она уже немолода, мы с ней одного возраста. Но вы вряд ли знаете, как ценится женщина моего возраста? Я имею в виду, на рынке труда... впрочем, и на других рынках тоже.
С чердака донесся грохот, словно что-то упало. Полицейский вскочил:
– Что это?!
Она вздохнула:
– Это птица. Я держу птицу. Заперла ее на чердаке. Обычно она по всему дому летает, но я до чертиков устала объяснять людям, почему держу в доме птицу. Вот и отнесла ее на чердак перед вашим приходом.
Она поднялась по лестнице и открыла дверь:
– Эй! Где ты там?
Ни звука. Она ступила в сумрак и обо что-то споткнулась. На полу валялись переплетенные подшивки журнала «Руководитель», который выписывал отец. На журналах сидела птица, вокруг валялись обрывки страниц. Птица разъяренно уставилась на Жюстину.
– Оставь их в покое! – приказала та. – Папа бы страшно разозлился.
– Что происходит? – спросил Ханс Нэстман, он стоял за ее спиной, ухватившись за перила.
А если толкнуть его что есть силы? Он наверняка не ждет этого, потеряет равновесие, скатится по крутой лестнице и воткнется головой в порог. Он ведь очень слабый после операции, справиться будет легко.
Но она ничего не сделала.
Птица хлопала крыльями у них над головами.
– Он сердится, – объяснила Жюстина. – Не любит сидеть взаперти.
– Да, – согласился Ханс Нэстман. – Никто не любит. Но преступления все же совершаются.
Только к половине пятого Жюстина снова осталась одна. Она сорвала с телефона трубку и торопливо набрала номер Ханса-Петера. С тем же результатом. Может, уже на работу уехал? Как называется гостиница, где он работает? Что-то связанное с розами... Она принесла телефонный справочник и принялась искать в разделе «гостиницы и пансионаты». Долго искать не пришлось, «Три розы» на улице Дроттнингатан. Она выписала номер в блокнот.
Он вряд ли уже в гостинице, его смена начинается позже. Жюстина вышла на улицу, завела машину и поехала на улицу Фюрспангатан, где жил Ханс-Петер, припарковалась возле кладбища. День был серый. Ветер рвал волосы, в животе словно поселилась стылость.
Сначала она подошла не к тому дому. Побродив немного по округе, наконец остановилась перед нужной дверью. Ее внезапно посетила мысль, что прежде она никогда не бывала в многоквартирном доме, она долго стояла и читала список жильцов. Вслушивалась в приглушенные стенами звуки, шум льющейся где-то воды. Слабый, почти незаметный запах пыльного камня, а вот и его имя, слишком длинное, чтобы целиком уместиться в строчке, – Ханс-Петер Бергман, третий этаж.
Лифта в доме не было. Она медленно поднялась по ступеням, его дверь находилась справа от лестницы, она снова увидела его имя.
Нет. Дома его нет. Она несколько раз нажала на кнопку звонка, а когда он так и не открыл, заглянула в щель почтового ящика. Его запах, запах Ханса-Петера и всего, что с ним связано, она несколько раз позвала его по имени, но в конце концов убедилась, что квартира пуста.
Может, посидеть и подождать? Или он уже уехал в город? Да, наверное, так и есть. Значит, ждать нечего. У нее с собой был блокнот, она вырвала страницу.
Ханс-Петер, я соскучилась по тебе, я так ужасно соскучилась. Извини, если я тебя чем-то задела. Жюстина.
Она сложила листок и сунула в щель для писем. Листок упал прямо на дверной коврик, она увидела, как он лежит там, на полу, взгляд зацепился за его зимнюю куртку, висящую на вешалке.
Она заплакала.
Глава 5
Птица была в кухне, Жюстина забыла ее покормить. Что у нее есть? Фарш в морозилке? Нет, даже и он закончился. На часах было без двадцати шесть.
– Я скоро вернусь! – сказала она птице. – Только в магазин и обратно.
Она поехала в торговый центр. Для вечера понедельника на парковке было на удивление много машин, но ей удалось найти место возле стоянки магазинных тележек.
В окне банка справа от магазина висели фотографии домов, выставленных на продажу. Здесь маклер мог бы вывесить и ее дом, она разозлилась от одной только мысли об этом.
Давненько она здесь не бывала. Библиотеку перестраивали, а персонал и книги на время перевели в другое помещение. В огромной витрине зоомагазина сидела одинокая морская свинка. Прежде магазин ломился от живности, тогда здесь заправляла дама, которая называла зверей своими друзьями. Магазин был ее жизнью. А потом хозяйку поразила аллергия, и ей пришлось продать магазинчик.
Поддавшись внезапному импульсу, Жюстина зашла в зоомагазин. За прилавком мужчина наклеивал ценники на банки с едой для рыбок.
– Чем я могу вам помочь? – спросил он.
– Вот эта морская свинка.
Она посмотрела в сторону клетки. Морская свинка стояла на задних лапках, уперевшись передними в решетку, и принюхивалась.
– Он выглядит одиноким, – сказала Жюстина.
– Я думаю, что это самка.
– Хорошо, тогда она выглядит одинокой.
– Да, мы распродали всех мелких зверюшек. Осталась только эта морская свинка. Мы планируем торговать только рептилиями. Змеями, ящерицами... Они сейчас в моде.
– Вот как.
– Хотите купить морскую свинку?
– Когда я была маленькая, мне хотелось иметь животное. У одной девочки в моем классе была морская свинка. Только не такая гладкая, как эта, а черная, вся в завитушках. У нее детки родились, они ползали длинной вереницей за мамой.
– Это симпатичные и мирные животные, эти маленькие свинки. С ними не много хлопот.
– Да.
Мужчина открыл дверцу холодильника и зашуршал пластиковым пакетом. Зверек издал тоненький душераздирающий писк.
– Она думает, что сейчас получит салат.
– А разве не получит?
– Получит.
Он протянул салатный лист морской свинке, она потянулась, схватила его зубами.
– Трудно от нее избавиться, – сказал продавец.
– Вы к ней привязались?
– Нет, вовсе нет. Просто ее никто не хочет. В крайнем случае я ее змеям скормлю.
– Вы не можете так поступить!
– Съесть самому или стать съеденным – таков закон джунглей!
– Сколько она стоит?
– Не надо, вы можете ее даром забрать, если хотите.
– Вы мне ее отдаете?
– Да. Похоже, вы любите животных.
– Да... Тогда спасибо. Я только куплю продуктов.
В мясном отделе Жюстина взвесила сырой печенки и два килограмма фарша. Положила в тележку большую упаковку яиц, несколько луковиц и два букета белых тюльпанов. В овощном отделе набрала целую гору салата и других овощей, огурцов, моркови, помидоров.
Кассирша улыбнулась, разглядывая выложенное на ленту.
– Не будь тут мяса, можно было бы подумать, что вы решили вегетарианкой заделаться, – пошутила она. – Воинствующей веганкой. Я про таких читала. Из тех, что сосиски на волю выпускают.
– Во всяком случае, я всегда была на стороне сосисок.
– А как ваша мама поживает?
– Как обычно. Без изменений.
– У каждого из нас своя судьба. Как вспомнишь, какой она всегда была красивой, как хорошо одевалась. Я так ею восхищалась. Помню, она приходила в лавку, такая нарядная, словно это вчера было. Я думала: такая богатая и благородная, так одета, а покупает в обычной продуктовой лавке.
– Да.
– Была в ней какая-то мягкость. Всегда была приятной клиенткой, никакого гонора. Хорошая женщина, Флора Дальвик.
Жюстина складывала свои покупки в пакеты.
– Вы иногда ее навещаете, я полагаю. Не могли бы вы передать ей привет от Бритт-Мари? Если она только...
– Конечно, она помнит. Я передам.
Птица слетела к ней, как только она вошла в дом. Уселась на клетку и, склонив голову набок, с любопытством принялась наблюдать за морской свинкой.
– Это наш новый член семьи, – объяснила Жюстина птице. – Она чуть не стала едой для змей, но в последнюю минуту я ее спасла. Если ты будешь поласковее, то вы можете с ней играть.
Птица поджала одно крыло, вид у нее сделался совершенно незаинтересованный. Пушистое перо спланировало на спину морской свинки.
Жюстина осторожно вытащила свинку, ощущая мягкое прикосновение крохотных лапок.
– Ты немного на крысу похожа, – прошептала она. – Если бы у тебя был хвост, то от крысы не отличить. Я думаю, поэтому я назову тебя Ратти. Вот именно, твое имя будет Ратти.
Она пустила зверька на пол, свинка тут же кинулась к шкафу и попыталась под ним спрятаться. Птица поскакала следом. Клюв у нее был весь в крови.
– Будь поласковее с Ратти, – велела Жюстина. – Вы будете друг друга развлекать и радовать, помни об этом.
Птица что-то проклокотала, попрыгала и слегка толкнула клювом кругленький зад морской свинки. Ратти повернулась и поднялась на задние лапки.
– Все будет хорошо, – сказала Жюстина. – Вы привыкнете друг к другу.
В восемь часов она позвонила в гостиницу. Ответил мужской голос. Она спросила Ханса-Петера.
– Его здесь нет.
– Но... он же у вас работает?
– Работает. Но не сейчас.
– А почему не сейчас? Он сказал мне, что у него вечерняя смена.
– Могу я ему что-нибудь передать?
Жюстина повесила трубку.
Ночью она несколько раз просыпалась. Ей снился один и тот же сон, вновь и вновь возвращался ускользающими обрывками. Ханс Нэстман с чисто вымытым исхудавшим лицом. Он стоит возле ее кровати, не двигается, просто стоит. Она пытается приподняться и понимает, что привязана к кровати металлическим шнуром. Ханс Нэстман улыбается всеми зубами, все кончено, Жюстина Дальвик, следуйте за мной, послушно и без сопротивления.
– Вы ничего не сможете доказать! – кричит она. – Убирайтесь, оставьте меня в покое!
Он делает к ней шаг, на руке у него нет кожи и ногтей.
– Ничего не надо доказывать, друг мой. Ханс-Петер Бергман тоже исчез, этого хватит, чтобы тебя засадить.
Жюстина проснулась от собственного крика. В комнате что-то трепыхалось и свистело, она зажгла свет и увидела, что птица в панике летает кругами. От света птица притихла, уселась на свою ветку, однако выглядела какой-то маленькой, испуганной.
Нужно встать. Встать и позвонить. Домой Хансу-Петеру.
Было без четверти три. Никто не ответил.
День выдался тихий, пасмурный, в воздухе кружили сухие снежинки. Она взяла с собой в машину морскую свинку. Укутала в одеяло, свинка тотчас же свернулась клубком и заснула.
Жюстина вошла в приемное отделение. Медсестра листала какую-то папку.
– Доброе утро. Я Жюстина Дальвик, хочу навестить свою мать.
– Мать?
– Флору Дальвик.
– Ах, Флору. Доброе утро. Она будет рада, любое событие так полезно для наших пациентов.
– Как она себя чувствует?
– Совсем неплохо. Вчера она бодрствовала целый день.
Медсестру звали Гунлис. Жюстина ее не помнила. Гунлис захлопнула папку.
– Я здесь новенькая, мне кажется, мы не встречались. Я пройду с вами в палату. А что это у вас?
– Морская свинка, которую я только что купила. Хочу маме показать, надеюсь, это не возбраняется?
– Нет-нет, напротив. Хорошо бы, чтобы атмосфера здесь была немного почеловечнее, не так похоже на клинику, я хочу сказать. Я всегда за это ратовала, однако довольно трудно внести какие-то предложения, которые расходятся с обычной рутиной в больнице. Подумайте, если бы среди пациентов бродила домашняя кошка, ласково терлась об их ноги, мурлыкала. Я думаю, у многих от этого значительно повысилось бы качество жизни, все было бы не так стерильно. – Она понизила голос: – Но я даже не осмеливаюсь об этом заговорить, ведь так можно и работы лишиться...
– Правда?
– Такое, конечно, не разрешено. Как бы это выглядело? Если бы работники высказывали свое мнение. Покажите мне, ой какой хорошенький носик высовывается. Она не кусается?
– Нет, что вы.
Флора сидела в инвалидном кресле.
Гунлис вытерла ей подбородок.
– Посмотри, Флора, кто к тебе пришел. И внученьку тебе принес. Можно ведь так сказать? Правда? – Гунлис рассмеялась.
Жюстина склонилась над креслом:
– Здравствуй, мамочка!
Она погладила Флору по щеке, похлопала ее сухие холодные руки. Пристроила сверток с морской свинкой у Флоры на коленях, осторожно раскрыла. Из горла старухи вылетел свистящий, задыхающийся звук.
Вдалеке зазвонил телефон.
– Мне нужно ответить, – сказала Гунлис. – А так хотелось бы посмотреть!
Морская свинка нагадила. Одеяло было полно мелких продолговатых бусинок. Жюстина высыпала их в корзину для бумаг. Потом она позволила морской свинке выкарабкаться из одеяла на колени Флоры. Она видела, как над верхней губой у Флоры выступили капельки пота. Дыхание участилось, стало еще более свистящим.
– Правда, она милая? Ее зовут Ратти. Нет, это не крыса, а обычная морская свинка. Ты же знаешь, я всегда хотела иметь какое-нибудь животное, ты ведь помнишь?
Флора закрыла глаза. Кожа ее сделалась серой. Жюстина осторожно взяла свинку и снова завернула в одеяло. Медсестра вернулась.
– Обрадовалась она?
– Мне кажется, да... Трудно понять.
– Она выглядит немного усталой... но, конечно, она обрадовалась. Как мило с вашей стороны принести свинку. Вы действительно заботливая. Можно я ее поглажу? Когда мой сын был маленьким, он думал, что она называется «волосатая свинка».
Сестра громко и долго смеялась.
Вторая кровать в палате стояла незастеленная. Тумбочка тоже пустовала.
– Разве у мамы не было соседки? – спросила Жюстина.
Медсестра отвела ее в сторонку:
– Была, но, к сожалению... ее нет больше с нами.
– Какая грустная новость.
– Разумеется, но ведь это жизнь. Рано или поздно наступает конец.
Жюстина махнула рукой в сторону скрюченной женщины в кресле. Та открыла глаза, в них застыл страх.
– Печально для моей бедной мамы. Мне казалось, они хорошо ладили. Если можно так сказать.
– Да. Очень печально. Но после обеда новенькую привезут. У нас тут кровати никогда подолгу не пустуют.
– До свидания, мама, – громко сказала Жюстина. – Я скоро снова приду. Я хотела тебя как-нибудь ненадолго домой отвезти. Может, завтра, если разрешат.
Губы старухи дрогнули, изо рта вылетел клекот.
– Она пытается что-то сказать, – обрадовалась медсестра.
– У нее был такой красивый голос, – вздохнула Жюстина. – Какое несчастье, что она не может больше им пользоваться.
– Есть те, кому и похуже, – заметила медсестра.
– Правда. Всегда есть кто-то, кому еще хуже.
Она поехала на улицу Фюрспангатан. Сейчас он должен быть дома, должен уже увидеть ее записку. Она позвонила, но никто не отозвался. Она заглянула в почтовую щель: на полу лежали газеты и несколько конвертов. Она не могла разглядеть, там ли ее записка.
Жюстина вернулась домой, однако все никак не находила себе места. Прошлась по комнатам, забрела в бывшую спальню отца и Флоры. Там на нее вдруг нахлынула дикая ярость, она распахнула дверь шкафа и выбросила оттуда все, что принадлежало Флоре, – костюмы, туфли, платья. Одежда таила воспоминания, а из воспоминаний выплывала Флора, лицо у нее было белое, губы сжаты. Раздевайся, поганка этакая, я тебя сейчас накажу.
Жюстина взяла одно из платьев, оно так долго висело на вешалке, что на ткани появились складки, вдоль них оно легко рвалось. Жюстина ухватила платье за подол и одним рывком разодрала до пояса. Но тут появилась рука Флоры, она хлестала ее по лицу – крепкими, звучными пощечинами.
– Ты всегда была ненормальной, раздевайся, я вколочу в тебя немного ума, засуну тебя в бак, чертова избалованная обезьяна, будешь сидеть там, пока не научишься делать, как я велю.
Флора засела в ней, жила в памяти дома, она никогда не ослабит хватку, это у нее в глазах – сила без признаков страха, Жюстина видела, когда ее навещала, заметила победную усмешку.
Ее всю трясло, горло сжало, словно его царапали чем-то жестким. Ей нужно выпить воды.
Она принесла в спальню несколько пластиковых пакетов. В них она засунула все: обувь, украшения, одежду. Все, что напоминало о Флоре.
Потом она увидела костюмы отца, забралась в шкаф, зарылась в них лицом, она плакала, некрасиво и громко всхлипывала, а затем сорвала костюмы с вешалок и тоже засунула в мешки.
На следующее утро Жюстина снова поехала в дом престарелых. Спала она крепко и без сновидений, потому что перед тем, как заснуть, изрядно выпила. Ее знобило, голову точно обручем сжимало.
В коридор вышла Гунлис. Глаза у нее были заспанные.
– И снова привет! – Она зевнула. – Извините.
– Ничего, я тоже немного устала. Думаю свозить маму домой, ненадолго. Могу я это сделать?
Гунлис обняла ее за талию.
– Глупый вопрос. Если бы у всех стариков были родственники, которые побольше бы о них заботились, мир стал бы другим. Подождите здесь, я соберу ее.
Жюстина опустилась на скамью. Пол блестел точно зеркало, отчего коридор казался необыкновенно длинным. В противоположном конце брел темнокожий мужчина с тележкой уборщика. Пахло кофе и испражнениями.
Из палаты вышел сгорбленный и очень морщинистый старик. Волоча ноги, опираясь на ходунки, он двинулся к Жюстине. Остановился прямо перед ней.
– Сестра... вы здесь работаете?
– Нет, – ответила она и покраснела.
– Вы, сестра, должны быть до чертиков довольны, это неприятное место.
Появилась Гунлис.
– В чем дело, Мартин? Какие-то проблемы?
– Я хочу домой, это единственное, чего я хочу. Я не понимаю, почему вы здесь меня взаперти держите.
Гунлис покачала головой:
– Мартин, дорогой, мы не держим вас взаперти.
Старик плюнул, липкий коричневый плевок упал на туфлю медсестры.
У нее на глаза навернулись слезы.
– Мартин!
Он смотрел на нее с угрозой:
– Не трогай меня, ты заразная, радиоактивность распространяется со скоростью ветра, она летит и падает на нас всех...
Гунлис поморщилась и скрылась в туалете, Жюстина слышала, как журчит бачок, течет вода из крана. Из палаты Флоры вышла девушка с волосами, завязанными в конский хвост.
– Это вы забираете Флору?
– Да.
– Я одела ее и посадила в кресло.
– Спасибо.
– Вы сможете сами ее спустить вниз?
– Конечно. Я уже это делала.
Флора сидела, завернутая в одеяло. Шапочка крупной вязки глубоко надвинута на лоб. Флора смотрела прямо на Жюстину, не моргая. Жюстина покатила Флору к выходу, в коридор вышла Гунлис.
– Извините меня, – сказала она. – Я что-то растерялась. Должно быть, устала.
– Неприятно, наверное, когда в тебя плюют.
Читать бесплатно другие книги:
