Город Ночи Кунц Дин

Глава 20

После встречи с Виктором Синди рвалась в торговый центр, но Бенни хотелось поговорить о способах обезглавливания.

Согласно удостоверениям личности Синди и Бенни Лавуэлл было соответственно двадцать восемь и двадцать девять лет, но на самом деле резервуары сотворения они покинули девятнадцать месяцев тому назад.

Они смотрелись очень милой парочкой. Точнее, Виктор сделал их очень милой парочкой.

Симпатичные, хорошо одетые, с ослепительными улыбками, мелодичными голосами, заразительным смехом. Говорили мягко, вели себя обходительно, сразу и без труда находили контакт с незнакомыми людьми.

Синди и Бенни были известными танцорами, хотя танцы они жаловали куда меньше другого своего занятия. Самое большое наслаждение они получали от убийства.

Представителям Новой расы запрещалось убивать, и запрет этот мог снять только приказ их создателя. Лавуэллы часто получали такие приказы.

Когда требовалось убить Старого мужчину или женщину и заменить их дублем, последнее, что видела жертва, были улыбающиеся лица Синди и Бенни.

Разбирались Лавуэллы и с теми, кто не требовал замены, но чем-то насолил Виктору.

Иногда они знакомились с приговоренным к смерти в джаз-клубе или в таверне. И человеку казалось, что он обрел новых друзей, но в тот же вечер прощальное рукопожатие или поцелуй в щечку с удивительной быстротой переходили в сдавленный стон: на шее затягивалась гаррота.

Другим жертвам, впервые увидевшим Лавуэллов, не удавалось даже познакомиться с ними. Они отправлялись в мир иной, не успев ответить на ослепительные улыбки киллеров.

В тот жаркий летний день, перед вызовом в «Руки милосердия», Лавуэллы скучали. Бенни переносил скуку легко, а вот Синди иной раз начинала дергаться.

После встречи с Виктором и получения приказа убить детективов О’Коннор и Мэддисона в течение двадцати четырех часов Бенни хотел сразу взяться за подготовку операции. Он надеялся устроить все таким образом, чтобы получить возможность расчленить живым хотя бы одного из копов.

Не имея права убивать, когда им того хочется, Новые мужчины и женщины завидовали свободной воле представителей Старой расы, которые могли сами управлять своей жизнью. Зависть эта, нараставшая с каждым днем, выражалась в отчаянии и в ярости, которая не могла найти выхода.

Опытные киллеры, Синди и Бенни имели много возможностей стравить пар. И энтузиазмом Синди обычно не уступала Бенни.

Но на этот раз она настаивала, чтобы сначала они прошлись по торговому центру. Если Синди на чем-то настаивала, Бенни обычно шел ей навстречу, потому что в противном случае она начинала скулить и жаловаться и так доставала Бенни, что он с радостью бы покончил с собой, если бы не запрет, наложенный их создателем.

В торговом центре, к крайнему неудовольствию Бенни, Синди сразу потащила его в «Тотс и Тайкс», магазин, торгующий одеждой для младенцев и самых маленьких.

Он только надеялся, что это не приведет к очередному похищению ребенка.

— Нас не должны там видеть, — предупредил он.

— Нас и не увидят. Никто из наших там не работает, ни у кого из наших нет причин отовариваться в том магазине.

— У нас тоже нет причины.

Не отвечая ему, она вошла в «Тотс и Тайкс».

Синди копалась в платьицах и других вещицах, висевших на вешалках и лежавших на полках и столах, а Бенни шел следом и гадал, съедет у Синди крыша, как раньше, или нет.

Она показала Бенни крошечное желтое платье с кружевным воротником.

— Очаровательное, не так ли?

— Очаровательное, — согласился Бенни. — Но розовое было бы лучше.

— Розового у них, похоже, нет.

— Плохо. Розовое было бы потрясающим.

Новых мужчин и женщин поощряли к занятиям сексом. Чем чаще, тем лучше. Секс считался одним из клапанов, стравливающих внутреннее напряжение.

Но вот произвести потомство они не могли. Все граждане дивного Нового мира обретали жизнь в резервуарах сотворения, за четыре месяца превращались во взрослых особей и получали необходимые знания методом прямой информационной загрузки.

В настоящий момент их создавали сотнями. Но уже строились фермы, на которых Новые люди будут появляться тысячами.

Решение вопросов воспроизводства их создатель оставил за собой. Он не верил в семьи. Семейные отношения отвлекали людей от работы на благо общества, от достижения полной и окончательной победы над природой, от создания утопии.

— Каким же будет мир без детей? — гадала Синди.

— Более продуктивным.

— Скучным.

— Более эффективным.

— Пустым.

Новых женщин проектировали и создавали без материнского инстинкта. У них не должно было возникать желание дать кому-то жизнь.

Поэтому с Синди что-то было не так. Она завидовала Старым женщинам за их свободную волю, но еще больше — за способность приносить в этот мир детей.

В проход, где они стояли, вошла еще одна покупательница, беременная женщина.

Поначалу при виде огромного живота Синди просияла, но тут же стала мрачнее тучи от зависти.

Бенни схватил ее за руку и увлек в другую часть магазина.

— Держи себя в руках. Люди заметят. У тебя на лице написано, что ты хочешь ее убить.

— Я хочу.

— Помни, кто ты.

— Бесплодная, — с горечью ответила она.

— Нет. Убийца. Ты не сможешь выполнять свою работу, если лицо будет рекламным объявлением твоей профессии.

— Хорошо. Отпусти мою руку.

— Успокойся. Остынь.

— Я улыбаюсь.

— Улыбка натянутая.

Она добавила улыбке ослепительности.

— Так-то лучше, — кивнул он.

Взяв маленький розовый свитер с аппликациями-бабочками, Синди показала его Бенни.

— Милая вещица, не так ли?

— Милая, — согласился он. — Но синий был бы лучше.

— Синего я не вижу.

— Нам пора браться за работу.

— Я хочу еще немного здесь походить.

— У нас есть работа, — напомнил он ей.

— И двадцать четыре часа на ее выполнение.

— Я хочу расчленить одного из них.

— Разумеется, хочешь. Ты всегда хочешь. И мы расчленим. Но сначала я хочу найти красивый маленький кружевной костюмчик или что-то в этом роде.

С Синди что-то творилось. Она отчаянно хотела ребенка. И желание это уже начинало мешать работе.

Будь Бенни уверен, что Виктор уничтожит Синди и заменит ее на Синди Вторую, он давно доложил бы их создателю о замеченных им отклонениях от нормы. Да только боялся, что Виктор, который создал их в паре, прикажет уничтожить и самого Бенни.

Он не хотел покоиться на свалке, тогда как Бенни Второй наслаждался бы жизнью.

Если бы он был таким же, как ему подобные, если бы его раздирала ярость, он не мог дать ей выхода, Бенни Лавуэлл только порадовался бы смерти. Потому что только в смерти мог обрести покой.

Но ему дозволялось убивать. Он мог пытать, уродовать, расчленять. В отличие от других представителей Новой расы Бенни было ради чего жить.

— Какой славный костюмчик. — Синди вертела в руках матросский костюмчик на двухлетнего ребенка.

Бенни вздохнул.

— Хочешь его купить?

— Да.

Дома у них хватало одежды для младенцев и малышей. Если бы кто-то из Новой расы обнаружил эту коллекцию, и Синди, и ему пришлось бы искать веские оправдания.

— Ладно, — кивнул он. — Покупай, но быстро, пока нас никто не увидел, и уходим отсюда.

— После того как мы покончим с О’Коннор и Мэддисоном, сможем мы пойти домой и попытаться?

Под попытаться подразумевалось «попытаться сделать ребенка».

Их создали стерильными. У Синди было влагалище, но отсутствовала матка. Место органов репродукции занимали другие, уникальные, имеющиеся только у Новой расы.

Способностью зачать ребенка они не отличались от рояля.

Тем не менее, чтобы ублажить ее и успокоить, Бенни согласился:

— Конечно. Обязательно попытаемся.

— Мы убьем О’Коннор и Мэддисона, разрежем их на куски, как ты того хочешь, поизмываемся над ними, как ты скажешь, а потом сделаем ребеночка.

Она, конечно, свихнулась, но ему не оставалось ничего другого, как мириться с этим. Если бы он мог ее убить, то убил бы, но ему разрешалось убивать только по приказу.

— Звучит неплохо.

— Среди нам подобных мы сумеем зачать ребенка первыми.

— Мы попытаемся.

— Я буду прекрасной матерью.

— Давай купим костюмчик и уйдем отсюда.

— Может быть, у нас родится двойня.

Глава 21

Ленч Эрика съела одна, в столовой, за столом на шестнадцать персон, в окружении предметов искусства стоимостью в три миллиона долларов. Компанию ей составляли свежие цветы в антикварной вазе.

Утолив голод, она прошла на кухню, где Кристина стояла у раковины, мыла грязную посуду, оставшуюся после завтрака.

Всю еду в доме подавали на лиможском фарфоре, и Виктор не разрешал ставить такие дорогие блюда и тарелки в посудомоечную машину. Для напитков использовался хрусталь компаний «Лалик» и «Уотерфорд», который также мыли вручную.

Если на тарелке появлялась царапина, а на бокале отбивался даже самый маленький кусочек, их выкидывали. Виктор не терпел несовершенства.

Виктор признавал, что определенные машины необходимы, а без каких-то обойтись просто нельзя, но вся техника, изобретенная для облегчения труда слуг, вызывала у него антипатию. Его взгляд на работу по дому формировался совсем в другом столетии, когда низшие классы знали, как следует заботиться о нуждах тех, кто находится на более высоких ступенях социальной лестницы.

— Кристина?

— Да, миссис Гелиос?

— Не волнуйтесь. Я не собираюсь обсуждать с вами проблемы моей сексуальной жизни.

— Очень хорошо, миссис Гелиос.

— Но меня тут кое-что заинтересовало.

— Несомненно, мадам. Для вас же все внове.

— Почему Уильям отгрызал пальцы?

— Никто не может этого знать, за исключением самого Уильяма.

— Но это нерационально, — настаивала Эрика.

— Да, я тоже это заметила.

— Он же — Новый мужчина, поэтому должен быть рационален во всем.

— Такова концепция, — ответила Кристина, но с интонацией, которую Эрика не смогла истолковать.

— Он знал, что пальцы больше не отрастут. Он словно… совершал самоубийство, отгрызая одну свою часть за другой, но мы не способны на самоуничтожение.

Кристина вытирала льняным полотенцем дорогой фарфоровый чайник.

— Он бы не умер, оставшись без десяти пальцев, миссис Гелиос.

— Да, но без пальцев он не смог бы выполнять обязанности дворецкого. Должно быть, он знал, что его убьют.

— В том положении, в каком вы его увидели, миссис Гелиос, Уильям уже не мог строить таких планов.

А кроме того, как обе они знали, запрет на самоубийство подразумевал, что Новый человек не может обставить все таким образом, чтобы возникла необходимость его уничтожить.

— Вы хотите сказать… что Уильям рехнулся? — От этой мысли у Эрики внутри все похолодело. — Но такое невозможно.

— Мистер Гелиос предпочитает термин «нарушение функционирования». У Уильяма произошло нарушение функционирования.

— Звучит не столь серьезно.

— Согласна с вами.

 Но Виктор его уничтожил.

— Уничтожил, все так.

— Если бы такое случилось с кем-то из Старой расы, мы бы сказали, что он сошел с ума. Обезумел.

— Да, но мы в сравнении с ними — высшая раса, поэтому многие термины, которые применимы к ним, не могут относиться к нам. Нам требуется новый психический лексикон.

Вновь Кристина произнесла эти слова со странной интонацией, словно вкладывала в них некий смысл.

— Я… я не понимаю, — призналась Эрика.

— Еще поймете. Пожив достаточно долго.

Эрика по-прежнему хотела разобраться.

— Позвонив моему мужу, чтобы доложить о том, что Уильям отгрызает пальцы, вы сказали: «У нас тут вторая Маргарет». Что означали ваши слова?

Ополоснув тарелку, Кристина аккуратно поставила ее на сушку.

— Двумя неделями раньше Маргарет была кухаркой. Проработала здесь почти двадцать лет, как и Уильям. После… того эпизода… ее пришлось убрать. Сейчас выращивается новая Маргарет.

— Какого эпизода?

— Как-то утром она собралась печь оладьи. И вдруг начала бить себя по лицу раскаленной сковородой.

— Бить себя по лицу?

— Снова и снова, ритмично. Каждый раз, отрывая сковороду от лица, Маргарет говорила: «Время» — и наносила новый удар. А потом повторяла это слово. «Время, время, время, время…» Тем же голосом, каким Уильям говорил: «Тик-так, тик-так, тик-так».

— Как это загадочно.

— Загадочность исчезнет… когда вы поживете достаточно долго.

— Давайте по-простому, Кристина. — В голосе Эрики слышалось раздражение.

— По-простому, миссис Гелиос?

— Да, я только что вышла из резервуара сотворения… потому и такая наивная. Так просветите меня. Хорошо? Помогите мне понять.

— Но все необходимые знания вы получили методом прямой информационной загрузки. Больше вам ничего не нужно.

— Кристина, я же вам не враг.

Кристина повернулась к ней лицом и вытирала руки полотенцем.

— Я знаю, миссис Гелиос. Но вы мне и не подруга. Дружба сродни любви, а любовь опасна. Любовь отвлекает от исполнения непосредственных обязанностей, точно так же, как ненависть. Никто из Новых людей не друг и не враг себе подобным.

— Я… в моей программе такого нет.

— Это не из программы, миссис Гелиос. Это естественный результат программы. Мы все — работники одинаковой ценности. Мы все работаем на одно общее дело — покорение природы, создание идеального общества, утопии… а потом на прорыв к звездам. Наша ценность не в индивидуальных достижениях, а в результате, достигнутом нами как обществом. Разве это не правильно?

— А правильно ли?

— В отличие от нас, миссис Гелиос, вам разрешены смиренность и стыд, потому что наш создатель любит эти качества в своих женах.

Эрика почувствовала, что сейчас узнает то, чего знать ей не следовало. Но она сама, не Кристина, настояла на том, чтобы заглянуть за эту дверь.

— Эмоции — забавная штука, миссис Гелиос. Может, в конце концов, и лучше ощущать только зависть и злость, страх и ненависть, потому что чувства эти круговые. Они замкнуты сами на себе, как змея, проглотившая свой хвост. Они не ведут к чему-то еще, они держат разум далеко от надежды, а это очень важно, если надежда никогда не может реализоваться.

Потрясенная бесстрастностью голоса Кристины и пустотой ее глаз, Эрика вдруг прониклась безмерным сочувствием к домоправительнице. Протянула руку, положила ей на плечо.

— Но смиренность и стыд могут перерасти в жалость, — продолжила Кристина, — независимо от того, хочешь ты испытывать жалость или нет. Жалость — в сострадание. Сострадание — в сожаление.

И еще много во что. Вы сможете чувствовать куда больше, чем мы, миссис Гелиос. Вы сможете научиться надеяться.

На сердце Эрики легла тяжесть, причину которой она не могла понять.

— А способность надеяться — для вас это будет ужасно, миссис Гелиос, потому что судьба ваша в принципе такая же, как у нас. У вас нет свободной воли. Ваша надежда никогда не станет явью.

— Но Уильям… Как все это объясняет поведение Уильяма?

— Время, миссис Гелиос. Время, время, тик-так, тик-так, тик-так. Все эти неподвластные болезням, неуничтожимые тела, которые нам даны… как долго они могут протянуть? Что нам по этому поводу говорят?

— Порядка тысячи лет, — ответила Эрика, потому что именно это число фигурировало в информации, которую она получила методом прямой загрузки.

Кристина покачала головой.

— Безнадежность можно выдерживать… но не тысячу лет. Уильяма, Маргарет… хватило на двадцать. А потом произошло… нарушение функционирования.

Жесткое плечо домоправительницы не расслабилось под прикосновением хозяйки. Эрика убрала руку.

— А когда у вас есть способность надеяться, миссис Гелиос, но вы знаете наверняка, что надежда ваша никогда не будет реализована, не думаю, что вы сможете протянуть даже двадцать лет. Не думаю, что вы протянете и пять.

Эрика оглядела кухню. Посмотрела на мыльную воду в раковине. На тарелки и блюда на сушке. На руки Кристины. Наконец вновь встретилась с Кристиной взглядом.

— Мне очень вас жаль, — сказала она.

— Знаю, — кивнула Кристина. — Но по отношению к вам я ничего не чувствую, миссис Гелиос. И остальные тоже. А это означает, что вы… бесконечно одиноки.

Глава 22

Ресторан-бар «Другая Элла» находился в районе, который назывался Фобур Марини, и злачных мест там было не меньше, чем в свое время во Французском квартале. Принадлежал ресторан-бар женщине, которую звали Элла Фицджеральд. Не певице. Бывшей шлюхе и содержательнице публичного дома, которая не тратила попусту и удачно инвестировала заработки плоти.

Следуя инструкциям, полученным от Обри Пику, Карсон и Майкл сказали бармену, что хотят увидеться с Годо.

Какая-то старуха поставила на стойку стакан пива, развернулась на высоком стуле и сфотографировала их видеокамерой сотового телефона.

— Эй, бабуля, — раздраженно бросила ей Карсон, — я не туристическая достопримечательность.

— Пошла на хер! — ответила старуха. — Если б я знала, что где-то рядом карета с туристами, я бы пинками выгнала тебя на улицу и засунула твою голову в жопу мула.

— Если хотите увидеться с Годо, — объяснил бармен, — сначала вы должны миновать Франсину.

— Ты значишь для меня меньше, чем обед, который я выблевала вчера вечером, — заверила Карсон старуха.

А пересылая кому-то фотографию, улыбнулась Майклу. Зубы она позаимствовала у Болотного чудовища.

— Карсон, помнится, ты сказала, что утром посмотрела в зеркало и увиденное тебе решительно не понравилось.

— Теперь я чувствую себя красоткой, — ответила Карсон.

— Всю жизнь я сталкиваюсь с такими самоуверенными девицами, как ты, — сообщила Карсон Франсина, — и у всех этих сучек мозг был с горошину.

— Вот тут вы ошибаетесь, — заверил ее Майкл. — Моя подруга на спор сделала томографическое обследование мозга, и снимок показал, что размером он с грецкий орех.