Мертвый и живой Кунц Дин

К счастью, Чарльз Арсеню пребывал в семейной гостиной в одиночестве, такой же мертвый, как и прежде.

От вида мертвого Чарльза, точнее, от вида частей его тела, разбросанных по всей гостиной, Баки мог бы и приободриться, но нет, страх только усилился. Осознание, что он столкнулся со сверхъестественным, давило на него. По всему выходило, что помимо этого существуют и другие загадочные миры, да и в этом, вроде бы таком понятном мире выявляются новые измерения, о существовании которых он не подозревал.

Джанет устремилась за собакой, твердя: «Пес знает, знает, знает. Пес видит, видит, видит. Пес, пес, пес». Баки последовал за ней. Из семейной гостиной они выскочили на веранду дома Арсеню, пересекли ее, выбежали в дождь. Баки не мог объяснить, почему появление немецкой овчарки в дверях спальни вылилось в эту отчаянную погоню, что все это означает, чем может закончиться, но он знал наверняка – ему довелось увидеть что-то мистическое, что-то большое, что-то огромное.

Он был не просто голым, но обнаженным, уязвимым как физически, так и психически, оба его сердца бились, заливали его эмоцией, которую ранее он не испытывал. Джанет и Баки миновали калитку между участками и пересекали двор Беннетов, направляясь к улице, собака – впереди, они – следом, когда Баки услышал собственное бормотание: «Произошло что-то ужасное, произошло что-то ужасное». Его настолько потрясло отчаяние, которое слышалось в голосе, что он заставил себя замолчать. К тому времени, когда они выбежали на улицу, не настигая собаку, но и не отставая от нее, он уже бормотал: «Убить этого посыльного с пиццей, убить этого посыльного с пиццей». И пусть он понятия не имел, что означают эти слова, ему нравилось их звучание.

Глава 19

К хозяйской спальне в особняке Гелиоса примыкали две ванных комнаты, одна для Виктора, вторая для Эрики. Ей не разрешалось переступать порог его ванной.

Каждому человеку требуется святилище, личная территория, где он сможет расслабиться, проанализировать достижения прошедшего дня, наметить планы на день грядущий. Если человек этот – революционер, подчинивший себе мощь науки, если у него в достатке смелости и воли, чтобы изменить мир, ему требовалось, и он это заслужил, святилище немалых размеров, оснащенное по последнему слову техники.

Ванная комната Виктора занимала более ста шестидесяти квадратных футов. Она включала парилку, сауну, просторную душевую кабину, ванну с гидромассажем, два холодильника, машину для приготовления льда, микроволновую печь, три плазменных телевизионных экрана с подключенными проигрывателями DVD и деревянный шкафчик, в котором хранилась коллекция кожаных плетей.

Интерьер довершали мраморные стены, потолок с золотыми листьями, хрустальные люстры. По центру ванной комнаты в мраморном полу полудрагоценными камнями выложили двойную спираль молекулы ДНК. Все краны и ручки покрывал слой золота, даже ту, которой спускалась вода в унитазе. На стенах хватало зеркал. Вся комната сверкала.

И самое большое удовольствие в этом роскошном помещении Виктор получал от лицезрения собственного отражения. Поскольку зеркала стояли так, чтобы в них отражались другие зеркала, куда бы он ни поворачивался, на него смотрело множество Викторов.

Любимым его местом для самолюбования была восьмистенная камера медитации с зеркальными стенами и дверью. Голый, он мог одновременно видеть свое тело со всех сторон, подмечать все нюансы, здесь был мир Викторов, Викторов и только.

Он полагал, что тщеславия у него не больше, чем у любого другого человека. И своим телом он гордился не из-за его физической красоты (хотя, конечно, оно было прекрасно), а потому, что оно служило вещественным доказательством его решимости и неукротимости в изыскании средств и возможностей, позволяющих поддерживать это тело в идеальном состоянии на протяжении двухсот сорока лет.

Разнесенные по его мускулистому торсу (где-то наполовину утопленные в плоть, где-то полностью), обвивающие ребра и позвоночник, имплантированные провода и подсоединенные к ним устройства эффективно подавали электрический ток и преобразовывали его в другой, известный только Виктору вид энергии, в стимулирующие разряды, которые обеспечивали ту же скорость деления клеток, что и у молодых, и не позволяли времени сказать свое веское слово.

Бесчисленные шрамы и наросты свидетельствовали о его выдержке, потому что он добыл бессмертие ценой боли. Он страдал, чтобы добиться реализации своего видения мира, чтобы полностью преобразовать этот мир, а потому по праву мог заявлять о своей божественности.

Из зеркальной камеры медитации он перешел в ванную, где подаваемый насосами воздух заставлял бурлить горячую воду. Бутылка «Дом Периньона» ждала его в серебряном ведерке со льдом. Опустившись в горячую воду, Виктор мелкими глотками пил ледяное шампанское.

Только что ушедший день виделся ему цепью кризисов и неприятностей. То, что он открыл во время вскрытия Харкера. Коллапс Уэрнера. Первое его триумфальное достижение, первый созданный им Новый человек, как выяснилось, не умер и бродил по улицам Нового Орлеана, называя себя Девкалионом. Короткая встреча с Девкалионом в доме Дюшена, загадочное исчезновение здоровяка с татуированным лицом. Эрика, словно какая-то деревенщина, обедающая в гостиной (в гостиной!) за бесценным французским письменным столом восемнадцатого столетия.

Случившееся с Харкером и Уэрнером могло показаться катастрофой для таких лишенных воображения типов, как Рипли, но на самом деле речь шла о новых возможностях. Каждая неудача несла в себе знания и удивительные новые достижения. Томас Эдисон создал сотни прототипов лампочки накаливания, которые так и не заработали, пока, наконец, он не нашел нужный материал для нити.

Но принимать в расчет Девкалиона не имело смысла. Он не мог причинить вред своему создателю. А кроме того, этот татуированный негодяй убил первую жену Виктора, Элизабет, в день их свадьбы. И возвращение выродка предоставляло Виктору шанс отомстить.

Виктор не любил Элизабет. Любовь и Бога он воспринимал мифами, которые с презрением отвергал.

Но Элизабет принадлежала ему. Даже по прошествии двухсот с небольшим лет он с горечью вспоминал ту утрату. Впрочем, точно так же он сожалел бы и о дорогой старинной фарфоровой вазе, если бы тогда Девкалион разбил ее, а не лишил жизни его невесту.

Что же касается нарушения Эрикой правил этикета, ей предстояло понести за это наказание. Виктор не только был блестящим ученым, но и блестящим учителем, строго наказывающим за допущенные проступки.

Короче, все шло очень даже неплохо.

Над созданием Новой расы он начал упорно работать, пользуясь щедрым финансированием Гитлера, а потом и Сталина. За этим последовал китайский проект, другие этапы, и, в конце концов, вот они, блестящие результаты, достигнутые в «Руках милосердия». На этот раз, благодаря его легальному предприятию «Биовижн», он смог субсидировать 51 процент проекта и игнорировать мнение миноритарных партнеров, включавших консорциум южно-американских диктаторов, правителя богатого нефтью эмирата, стремящегося заменить бунтующее население покорными подданными, и интернетовского супермиллиардера, который верил, что созданные Виктором особи не будут выдыхать углекислый газ, как люди, и таким образом спасут планету.

Виктор подумал о том, что в самом скором времени практически достроенные фермы начнут производить тысячи и тысячи Новых людей, а Старая раса окажется на пороге забвения.

То есть на каждую маленькую ошибку приходилась сотня крупных достижений. И миру в самом скором времени предстоит измениться, в полном соответствии с замыслами Виктора.

И вот тогда он снова сможет жить под своей настоящей фамилией, гордой, но пока хранящейся в тайне, и каждый человек в этом новом мире станет произносить ее с придыханием, как верующие произносят имя Божье: Франкенштейн.

Виктор подумал, что после ванны он может вернуться в камеру медитации лишь на несколько минут, чтобы полюбоваться собой.

Глава 20

Карсон и Майкл сидели в «Хонде», неподалеку от парка Одубон, со включенными фарами, работающим двигателем и кондиционером. Ели пубой и прочие деликатесы, которые Карсон принесла из «Акадианы», подбородки блестели от жира, пальцы стали липкими от соуса тартар и заправки салата из шинкованной капусты и лука. Еда доставляла им столь большое удовольствие, что даже непрерывный шум дождя начал успокаивать.

– Это еще что? – вдруг произнес Майкл.

Карсон посмотрела на него поверх сэндвича и увидела, что он щурится, уставившись на ветровое стекло, залитое водой. Включила дворники.

Посреди улицы (пустынной в такой поздний час, в такую погоду) бежала немецкая овчарка, за ней – мужчина и женщина, оба голые.

Овчарка проскочила мимо «Хонды» быстрее, чем, по разумению Карсон, могла бегать собака. Даже босиком мужчина и женщина скоростью бега превосходили олимпийцев. Создавалось впечатление, что они готовятся к участию в автомобильных гонках, но без автомобиля. Гениталии мужчины болтались из стороны в сторону, груди женщины сексуально подпрыгивали, на лицах обоих читался экстаз, словно собака вела их к Иисусу.

Собака не лаяла, но, когда двуногие бегуны поравнялись с «Хондой», Карсон услышала, что они кричат. С закрытыми окнами и барабанной дробью дождя по крыше не смогла разобрать слов женщины, а вот мужчина возбужденно поминал пиццу.

– Нам это надо? – спросил Майкл.

– Нет, – ответила Карсон.

Поднесла пубой ко рту, но, вместо того чтобы откусить, положила в пакет, где лежали контейнеры с другими блюдами, скатала горловину, протянула пакет Майклу.

– Черт! – она включила передачу и сделала U-образный поворот.

– Что они кричали? – спросил Майкл.

– Не знаю. У него я ничего не разобрала, кроме пиццы.

– Ты думаешь, собака съела их пиццу?

– Вроде бы они не злятся.

– Если они не злятся, почему собака убегает от них?

– Тебе надо спросить у собаки.

Впереди восьминогое трио свернуло с улицы на въездную аллею парка Одубон.

– Парень показался тебе знакомым? – спросил Майкл, ставя пакеты с остатками пищи на пол у ног.

– На лицо я не посмотрела, – Карсон прибавила скорости.

– Я думаю, это окружной прокурор.

– Баки Гитро?

– И его жена.

– Для него это хорошо.

– Для него хорошо?

– Он не гонится голый за собакой в компании какой-нибудь шлюхи.

– Политики Нового Орлеана такого себе не позволяют.

– Само собой, семья для них – святое.

– Могут люди бегать так быстро?

– Такие, как мы, – нет, – Карсон свернула налево, в парк.

– Вот и я так думаю. Тем более босиком.

Парк закрывался в десять вечера. Собака могла проползти под воротами. Голые бегуны проскочили сквозь ворота, по ходу вышибив их.

Когда Карсон переезжала через дребезжащее железо, Майкл спросил:

– И что мы собираемся делать?

– Не знаю, – ответила Карсон. – Все будет зависеть от того, что сделают они.

Глава 21

Синий – цвет холодного видения. Все вокруг – оттенки синего, бесконечное множество оттенков синего.

У морозильника, который в два раза шире обычного (такие, как правило, стоят в ресторанах), стеклянная дверь. Стекло – пытка для Хамелеона.

Полки из морозильника убраны. Никакая еда в нем никогда не хранилась.

На крюке в потолке висит большой мешок. Мешок – это тюрьма.

Тюрьма, сделанная из уникального полимерного материала, который прочен, как пуленепробиваемый кевлар, и прозрачен.

Прозрачность – это первая пытка. Стеклянная дверь – вторая.

Мешок напоминает гигантскую каплю, потому что он наполнен четырнадцатью галлонами воды и подвешен в одной точке.

В морозильнике температура колеблется от двадцати четырех до двадцати шести градусов по шкале Фаренгейта[9].

Вода в мешке – соляной раствор. К соли добавлены химические вещества, препятствующие замерзанию.

Хотя температура остается ниже температуры замерзания воды, а в мешке свободно плавают частички льда, раствор не замерзает.

Холод – третья пытка для Хамелеона.

Дрейфуя в мешке, Хамелеон живет как во сне наяву.

Он не может закрыть глаза, потому что у них нет век.

Сон Хамелеону не нужен.

Постоянная осведомленность о своей полнейшей беспомощности – четвертая пытка.

В сложившихся обстоятельствах Хамелеон не может утонуть, потому что у него нет легких.

На свободе он дышит с помощью трахеальной системы, похожей, но все-таки с отличиями, на дыхательный тракт насекомых. Дыхальца на поверхности пропускают воздух в трубки, которые проходят по всему телу.

В состоянии, близком к анабиозу, кислорода Хамелеону требуется мало. И соляной раствор, который течет по трубкам, насыщен кислородом.

Хотя внешне Хамелеон не похож ни на одно земное насекомое, он более всего напоминает именно насекомое.

Размером с большого кота, Хамелеон весит двадцать четыре фунта.

В мучениях Хамелеон ждет.

Глава 22

В гидромассажной ванне горячая вода обжигала тело Виктора, воздушные пузырьки ледяного шампанского лопались на языке, он наслаждался жизнью.

Зазвонил настенный телефон у ванны. Только избранные Альфы знали этот номер.

На дисплее высветилось: «НОМЕР НЕИЗВЕСТЕН».

Тем не менее Виктор сдернул трубку с рычага.

– Да?

– Привет, дорогой, – женский голос.

– Эрика?

– Я боялась, что ты можешь меня забыть.

Вспомнив, что застал Эрику обедающей в гостиной, он решил еще какое-то время побыть строгим учителем.

– Ты бы лучше не звонила мне без чрезвычайной на то надобности.

– Я не стала бы тебя винить, если бы ты забыл. Прошло больше суток после того, как мы занимались сексом. Я для тебя – далекое прошлое.

В тоне безошибочно угадывался легкий сарказм, заставивший его сесть.

– Что за игру ты затеяла, Эрика?

– Меня не любили, только использовали. Я польщена тем, что меня помнят.

Виктор уже понимал – что-то тут не так.

– Где ты, Эрика? В какой части дома?

– Я не в доме, дорогой. Как я могу там быть?

Он подумал, что продолжать этот словесный пинг-понг – ошибка, какой бы ни была цель Эрики. Бунтарское поведение поощрять нельзя. Поэтому промолчал.

– Мой дорогой господин, как я могу быть в доме, если ты отослал меня прочь?

Он не отсылал ее прочь. Он оставил ее, избитую, залитую кровью, в гостиной, и не вчера, а несколькими часами ранее.

– И как твоя новенькая? Такая же похотливая, как я? А избитая, кричит так же жалобно?

Виктор вроде бы догадался, какую она затеяла игру, и его потрясло ее бесстыдство.

– Мой дорогой, мой создатель, после того как ты убил меня, твои люди отвезли меня на свалку к северо-востоку от озера Поншатрен. Ты спрашиваешь, в доме ли я, но я не в доме, хотя надеюсь вернуться.

Теперь, когда она посмела зайти так далеко в этой идиотской игре, молчание перестало быть адекватной реакцией.

– Ты – Эрика Пятая, – холодно ответил он, – не Эрика Четвертая. И своей абсурдной попыткой выдать себя за предшественницу ты добилась только одного – в самом скором времени твое место займет Эрика Шестая.

– После столь многих ночей страсти я помню силу твоих кулаков, остроту твоих зубов, кусающих меня, мою кровь, льющуюся тебе в рот.

– Немедленно приходи ко мне, – приказал он, решив, что должен ликвидировать ее в ближайший же час.

– Ох, дорогой, я бы пришла, если б могла, но Садовый район так далеко от свалки.

Глава 23

Когда они добрались до Т-образного перекрестка, где въездная аллея встречалась с главной дорогой парка Одубон, Майкл достал из кобуры на левом бедре незаконно приобретенный пистолет «Дезерт игл», заряженный патронами калибра «ноль пять магнум».

– Если они попытаются что-то учудить…

– Ставлю обе почки, что попытаются.

– …тогда, думаю, «Городской снайпер» – более разумный выбор, – закончила она, повернув на Уэст-драйв.

Фары высветили бледные силуэты мистера и миссис Гитро, на их ночной прогулке, под дождем, голыми, бегущими за собакой.

– Если нам придется выйти из машины, тогда, конечно, я прихвачу с собой помповик, но сидя я из него стрелять не буду.

Несколькими часами раньше они видели пастора Кенни Лаффита, одного из Новых людей, который разваливался психологически и интеллектуально. А вскоре после этого им пришлось иметь дело с еще одним созданием Виктора, который называл себя Рэндолом и нес какую-то чушь. Рэндол хотел убить брата Карсон, Арни, и потребовалось три выстрела в упор из «Городского снайпера», прежде чем он повалился на пол и больше не поднялся.

А теперь вот эта сладкая парочка.

– Черт, я так и не смогу доесть пубой, – пробурчала Карсон.

– Мне показалось, он чуть пересолен. И должен отметить, у миссис Гитро отличная задница.

– Господи, Майкл, она же – монстр.

– Тем не менее задница у нее отличная. Округлая, упругая, и эти маленькие ямочки наверху.

– У нас Армагеддон, а мой напарник одержим женскими задницами.

– Думаю, ее зовут Джейн. Нет, Джанет.

– Какая тебе разница, как ее зовут? Она – монстр, у нее классная задница, и ты уже готов пригласить ее на свидание?

– Как быстро они бегут?

Карсон глянула на спидометр.

– Примерно двадцать четыре мили в час.

– То есть две с половиной минуты на милю. Я думаю, мировой рекорд в забеге на милю чуть меньше четырех минут.

– Да, но едва ли мы увидим их фотографии на первых полосах спортивных изданий.

– Я слышал, что гончие могут пробежать милю за две минуты, – добавил Майкл. – Но не немецкие овчарки.

– Мне представляется, что эта овчарка уже выдохлась. Они ее догоняют.

– Если кто мне и нравится в этом забеге, так только собака. Мне бы не хотелось, чтобы с ней что-то случилось.

Немецкая овчарка и ее преследователи бежали по левой полосе. Карсон сместилась на правую и опустила стекло.

Поравнялась с марафонцами, смогла разобрать их крики.

– Собачий нос, собачий нос, большой, большой, большой! – кричала Джанет.

– Я думаю, она хочет заполучить собачий нос, – прокомментировала Карсон.

– Она его не получит, – заверил ее Майкл.

Оба нудиста не испытывали проблем с дыханием.

Баки Гитро, который бежал ближе к «Хонде», выкрикивал совсем другие слова:

– Убить, убить, посыльный с пиццей, посыльный с пиццей, убить, убить!

И окружной прокурор, и его жена, несомненно, клоны, у которых шел развал интеллекта, не замечали «Хонду», катившуюся рядом. Они видели только собаку, и расстояние до нее неумолимо сокращалось.

Майкл взглянул на спидометр.

– Двадцать шесть миль в час.

Чтобы определить, способны ли бегуны отвлечься от собаки, Карсон крикнула:

– Свернуть к тротуару!

Глава 24

Виктор сидел в ванне, а безобразное поведение жены превратило выпитое шампанское в уксус. Наверное, ему следовало положить трубку, прекратив этот разговор с Эрикой Пятой, которая выдавала себя за Эрику Четвертую. Он не положил, и, как выяснилось, поступил правильно.

– Здесь, на свалке, – продолжила Эрика, – в куче мусора я нашла одноразовый мобильник с неиспользованными минутами. Если точнее, с восемнадцатью неиспользованными минутами. Эти Старые люди такие расточительные, выбрасывают вещи, которые еще могут использоваться. Я тоже, по моему разумению, еще могу использоваться.

Каждая Эрика создавалась с одинаковым голосом, и внешне они были неотличимы, до самых-самых мелочей.

– Мой дорогой Виктор, мой милейший социопат, я могу доказать тебе, что я – та, за кого себя выдаю. Твоя нынешняя боксерская груша не знает, как ты меня убил, да?

Виктор вдруг осознал, что у него болит рука – так крепко он сжимал трубку.

– Сладкий мой, разумеется, она не знает. Поэтому, если ты захочешь убить ее точно так же, для нее это должно стать сюрпризом, каким стало для меня.

За долгие-долгие десятилетия никто не говорил с ним столь пренебрежительно, и никто из его созданий не смел так непочтительно обращаться к нему.

– Только людей можно убивать! – в ярости заявил он. – Ты – не человек, ты – собственность, вещь, которая принадлежала мне. Я тебя не убивал, я избавился от тебя, как избавляются от изношенной, ненужной вещи.

Он потерял контроль над собой. Ему следовало сдержаться. Его ответ предполагал, что он поверил ее абсурдному утверждению, будто она – Эрика Четвертая.

– Все Новые люди спроектированы так, что убить их крайне сложно. Никого легко не удушишь, если их удушишь вообще. Никого, кроме твоих Эрик. В отличие от остальных, у нас нежные шеи, хрупкие трахеи, сонные артерии, которые можно пережать, чтобы прекратить подачу крови к мозгу.

Вода в ванне стала менее горячей, чем минутой раньше.

– Мы были в библиотеке, где ты меня избил. Ты велел мне сесть на стул с высокой спинкой. Я могла только повиноваться. Ты развязал и снял с шеи шелковый галстук и задушил меня. Не так чтобы быстро. Превратил мою смерть в пытку.

– Эрика Четвертая получила по заслугам, – ответил он. – Теперь получишь и ты.

– В экстремальных ситуациях, – продолжила она, – ты можешь убить любое из своих созданий, произнеся несколько слов, секретную фразу, которая блокирует работу вегетативной нервной системы. Сердце перестает биться. Легкие прекращают сжиматься и разжиматься. Но ко мне ты такого милосердия не проявил.

– Теперь проявлю, – и он произнес фразу, которая блокировала ее вегетативную нервную систему.

– Дорогой мой, драгоценный мой Виктор, она теперь не сработает. Я пробыла мертвой достаточно долго, чтобы твоя контролирующая программа утратила работоспособность. Но не так долго, чтобы лишиться способности воскреснуть.

– Чушь, – его голосу недоставало убедительности.

– Ох, дорогой, как же я мечтаю о том, чтобы снова быть с тобой. И я буду. Это не прощание, только au revoir, – она отключила связь.

Будь она Эрикой Пятой, то умерла бы на месте, услышав убийственную фразу.

Эрика Четвертая ожила. Впервые в жизни Виктор столкнулся с семейной проблемой, которую не мог разрешить легко и быстро.

Глава 25

Окружной прокурор и его жена, разумеется, не свернули к тротуару, потому что Карсон не включила ни сирену, ни мигалки, а может, потому, что не хотели дышать в трубочку, но прежде всего по другой причине: они были существами, вышедшими из лаборатории восторгающегося собой лунатика, и слетали с катушек с той же скоростью, с какой обычно ломается автомобиль по истечении гарантии.

Майкл наклонился к Карсон.

– Двадцать семь миль в час. Собака сдает. Они ее затопчут.

Похоже, многословные речевки отнимали силы, вот Баки и Джанет перешли на одно слово. Она кричала: «Пес, пес, пес, пес!» Он: «Убить, убить, убить, убить!»

– Застрели их, – предложил Майкл. – Застрели их на бегу.

– Я не могу стрелять патронами «ноль пять магнум», держа пистолет одной рукой, а другой ведя машину.

В конце концов Баки, наверное, периферийным зрением, углядел их и отвлекся от преследования собаки. Сблизился с «Хондой», схватился за боковое зеркало, потянулся через окно к Карсон.

Она резко нажала на педаль тормоза, и зеркало отломилось, оставшись в руке Баки. Он споткнулся, упал, укатился в темноту.

«Хонда» остановилась в визге тормозов. А примерно в пятидесяти футах впереди остановилась и Джанет, молча. Повернулась к ним, перейдя на бег на месте.

Майкл убрал «Дезерт игл» в кобуру.

– Прямо-таки эксклюзивный фильм по каналу «Плейбой», – он протянул один помповик Карсон, схватил второй. – Правда, я никогда не смотрел канал «Плейбой».

Майкл распахнул дверцу, Карсон включила дальний свет, потому что темнота помогала противнику, а ее ставила под удар. С гулко бьющимся сердцем выбралась в дождь, оглядела ночь, выискивая Баки, но не находила его.

Свет фар отражался от мокрой мостовой, черно-серебристой под ногами. На западе, не так уж и далеко, виднелись уличные фонари Ореховой улицы, но их свет Уэст-драйва не достигал. Как и огни университета Тулана и Лойолы на северо-северо-востоке. А с востока и юга к дороге подступал черный парк, только где-то вдали светились окна больницы Де-Пол.

Унылое место для смерти, где тебя могли найти только утром, словно незаконно выброшенный мусор. Именно так многими годами раньше нашли ее отца и мать, брошенными лицом вниз под линиями высоковольтной электропередачи, около опоры, на заросшем травой склоне дамбы в Ривербенде, рядом с велосипедной дорожкой. Обоих убили выстрелом в затылок. Питающиеся падалью черные птицы уже на заре сидели на поперечных балках опоры.

И теперь этот парк, это пустынная тьма могли стать для Карсон склоном дамбы, тем самым местом, где ее бросят, как мешок с мусором, чтобы ее плотью полакомились стервятники. Она вышла из «Хонды» максимум за десять секунд и очертила сектор потенциальной угрозы стволом помповика, слева направо, потом справа налево, но эти десять секунд тянулись, как десять минут.

Где этот выродок?

Внезапно бледная фигура поднялась из ливневой канавы на другой стороне дороги – клон Баки, окровавленный после падения. Но теперь он крепко стоял на ногах и кричал: «Случилось что-то ужасное, ужасное, ужасное!». По виду такой же могучий, как бык, он наклонил голову и ринулся на нее.

Карсон широко расставила ноги, чуть присела, держа компактный помповик обеими руками, одной за рукоятку, второй за сдвижной магазин, согнула локти, чтобы лучше амортизировать отдачу. Из «Снайпера», оружия более чем серьезного, стреляли пулями, каждая из которых могла остановить носорога, а не дробью с широким полем поражения. Прицелиться Карсон не успевала, стреляла, руководствуясь инстинктом. Тот, кто выдавал себя за Баки Гитро, с налитыми кровью глазами, оскалив зубы, мчался к ней, не ведающий страха, разъяренный.

Она выстрелила. Отдача отбросила ее на несколько дюймов, ствол подскочил, как и предполагала Карсон. Боль пронзила плечи, заныла пломба в зубе, как иной раз ныла от чего-нибудь очень холодного, и, хотя стреляла Карсон не в замкнутом пространстве, от грохота выстрела зазвенело в ушах.

Пуля попала клону в самую середину груди, раздробила грудину. Хлынула кровь, левая рука рефлекторно поднялась вверх, правая – опустилась вниз, словно он исполнял какой-то танец. Псевдо-Баки покачнулся, но не упал, замедлил скорость, но не остановился, по-прежнему надвигался на Карсон, но уже не кричал. Боли он, похоже, не чувствовал, и она выстрелила снова, но неудачно, испугавшись и удивившись тому, что первая пуля его не остановила. Попала не в грудь и не в живот, а в правое плечо. Эта пуля не оторвала ему руку, как должна была, даже не вырвала из плеча кусок мышечной ткани. Он протянул левую, чтобы схватиться за ствол «Снайпера», по-прежнему выглядел сильным и решительно настроенным. Чувствовалось, что и еще двух пуль не хватит для того, чтобы остановить его, помешать разорвать ей шею, превратить лицо в кровавую пульпу.

Майкл появился из-за багажника «Хонды», прогремел его помповик, пуля вырвала кусок из бока Гитро, Карсон тоже выстрелила, на этот раз угодила в левое бедро клона, но его рука уже прошла мимо мушки помповика, подкинула ствол, окровавленные пальцы тянулись к ее лицу. Гитро прокричал что-то вроде: «Дай мне твои глаза!» – и Майкл выстрелил вновь, на этот раз в голову. И этот выстрел принес нужный результат, свалил-таки монстра на серебристо-черную мостовую лицом вниз. Клон на мгновение застыл, а потом попытался уползти от них, с головой, напоминающей разбитый арбуз, и другими страшными ранами, все равно попытался уползти от них, как пытается уползти раздавленный таракан. Потом снова застыл, полежал, не двигаясь, затем по его телу пробежала дрожь, и на том все закончилось.

Краем глаза Карсон уловила какое-то движение, совсем близко, и развернулась к упругозадой Джанет.

Глава 26

Соблюдая осторожность, в молчании, Эрика пятая и Джоко, тролль-альбинос, по лестнице черного хода, расположенной вдали от хозяйской спальни, поднялись на третий этаж.

Из трех особняков, стоявших на трех участках, которые приобрел Виктор, два построили в одном архитектурном стиле. Он соединил их таким образом, что растущие перед домами раскидистые дубы и сооруженная позади пространственная решетка, увитая жасмином, создавали полное впечатление, что дома по-прежнему разъединены.

Поначалу в обоих домах было тридцать четыре спальни, но после перепланировки многие внутренние стены сломали, и получившиеся помещения использовались уже для других нужд. Семьи у Виктора не было, на ночь гости никогда не оставались.

Он собирался снести третий особняк, а участок использовать для расширения поместья.

Однако одна дама, работавшая в городском совете и нацелившаяся на губернаторское кресло (к тому же считавшая недопустимым уничтожение зданий, представляющих собой историческую ценность), блокировала все попытки Виктора получить разрешение на снос дома. Он попытался решить вопрос с полным уважением к возглавляемому ею департаменту и ее социальному статусу. Даме предложили более чем щедрую взятку, но она верила, что репутация борца за сохранение исторического наследия и есть ключ для достижения политических целей.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Как вы думаете, если женщине тридцать шесть, а у нее нет ничего, кроме двенадцатиметровой комнатушки...
Московских оперов Льва Гурова и Станислава Крячко вновь срочно отправляют в командировку. В провинци...
Убит Яков Розенберг, известный московский бизнесмен и продюсер. Генерал приказал заняться этим делом...
Мысль о том, что за угрозой неминуемой смерти таится предательство женщины, подарившей ему любовь и ...
Контрольный выстрел в голову показался бы детской шалостью по сравнению с тем, как расправились с Ви...
Этот звонок не только резко разделил жизнь скромного садовника Митча Рафферти на «до» и «после», но ...