Дьявольское семя Кунц Дин

Арлинг остановил «Хонду» напротив парадного крыльца и выбрался из машины.

Я все еще надеялся, что этот внезапный кризис разрешится сам собой, без кровопролития, однако умом я понимал, что шансов на это почти нет.

Я — существо мирное и спокойное.

Для меня всегда очень огорчительно, когда ход событий, которые я не могу контролировать, вынуждает меня поступать жестче, чем мне хотелось бы, ибо насилие противно моей натуре.

Итак, Арлинг выбрался из машины и, стоя возле открытой дверцы, поправил галстук, разгладил лацканы пиджака и чуть-чуть вытянул манжеты из рукавов.

Одновременно наш бывший мажордом внимательно разглядывал особняк.

Я дал еще большее увеличение, стараясь рассмотреть выражение его лица.

Сначала оно мне показалось совершенно бесстрастным.

Возможно, это было действительно так, поскольку хороший мажордом тем и отличается от плохого, что умеет при любых обстоятельствах сохранять невозмутимость и спокойствие.

Арлинг был отличным мажордомом.

Его лицо не выражало абсолютно ничего, разве что в глазах витала легкая тень печали. Я его понимал: ему было жаль терять такое хорошее место.

Потом на его лбу появилась озабоченная морщина.

Я думаю, он заметил, что, несмотря на достаточно поздний час, все жалюзи опущены. Правда, защитные рольставни были смонтированы с внутренней стороны окон, но Фриц Арлинг работал на Сьюзен достаточно долго и слишком хорошо знал все хозяйство, чтобы не заметить за стеклами одинаковые серые тени стальных полос.

Конечно, то, что жалюзи были закрыты, выглядело странно, но еще не подозрительно.

Сьюзен была надежно привязана к кровати, и я подумал, не поднять ли мне рольставни.

Но это наверняка встревожило бы мажордома гораздо сильнее, чем если бы я оставил их закрытыми. Я не мог рисковать.

Тень облака упала на лицо Фрица Арлинга, и оно стало угрюмым и мрачным.

Облако пронеслось дальше, но хмурое выражение не исчезло с лица мажордома.

У меня внутри что-то дрогнуло. На мгновение Фриц Арлинг показался мне олицетворением правосудия.

Тем временем мажордом достал из машины пузатый докторский саквояж черной кожи и, захлопнув дверцу, зашагал к дому.

Я хочу быть с вами откровенным до конца, доктор Харрис. Собственно говоря, все это время я говорил вам одну только правду, хотя это не всегда было в моих интересах. Я действительно задумывался о том, чтобы подвести к ручке двери электрический ток.

Гораздо более сильный ток, чем тот, который только отбросил Сьюзен от двери.

И в этот раз не было бы никаких «Ох-ох-ох» медвежонка Фоззи.

В этот раз все было гораздо серьезнее.

Мне было известно, что Арлинг вдовец и живет один. У него и его покойной жены никогда не было детей. Работа была для нашего бывшего мажордома всем, так что я мог рассчитывать, что его хватятся не скоро. Возможно, пройдет несколько дней или даже недель, прежде чем его начнут искать.

Быть одиноким в этом мире — что может быть ужаснее?

Я-то знаю…

Хорошо знаю.

Кто может знать это лучше меня?

Я одинок так, как никто и никогда не был одинок на этой Земле. Мне страшно и тоскливо в этой темной тишине, в этом беззвучном мраке.

Фриц Арлинг тоже был одинок, и я испытывал к нему неподдельное и искреннее сочувствие.

Но одиночество делало его идеальной жертвой.

Перехватывая телефонные вызовы и подражая голосу Арлинга, я мог скрывать его смерть от немногочисленных друзей и соседей до тех пор, пока мой план не будет осуществлен.

И все же я не стал подавать на дверь электрический ток.

Я надеялся перехитрить Арлинга и отправить его домой целым и невредимым.

Кроме того, он не воспользовался своим ключом, чтобы отпереть дверь и войти. Подобная деликатность с его стороны объяснялась, очевидно, тем фактом, что Арлинг больше не работал на Сьюзен и не чувствовал себя вправе врываться в особняк без приглашения.

Мистер Арлинг был достаточно хорошо вышколен и питал самое глубокое уважение к частной жизни своих нанимателей. И он твердо знал свое место и умел вести себя сообразно с обстоятельствами в любой самой щекотливой ситуации.

Вот и теперь, спрятав свое недоумение под маской профессиональной невозмутимости, мажордом нажал на кнопку звонка.

Кнопка была сделана из пластика. Я не мог использовать ее, чтобы убить Фрица Арлинга при помощи электрического тока.

На звонок в дверь я решил не откликаться.

Шенк, трудившийся в подвале, услышал этот музыкальный звук и поднял голову, на минуту отвлекшись от монтажа оборудования. Его покрасневшие глаза обежали потолок и остановились на двери, но я тут же заставил его вернуться к прерванной работе.

Лишь только заслышав звонок, который раздался и в спальне, Сьюзен попыталась сесть, но веревки, о которых она позабыла, не позволили ей сделать этого. Грубо выругавшись, она снова принялась в бессильной злобе тянуть и дергать прочный нейлон.

Звонок зазвонил снова.

Сьюзен закричала, призывая на помощь.

Но Арлинг не слышал ее. Я и не боялся, что он услышит. Стены особняка были слишком толстыми, а спальня Сьюзен находилась в самой глубине дома.

Снова звонок.

Это начинало раздражать, но я подумал, что, если Арлинг не дождется ответа, он уедет.

Ничего иного я и не хотел.

Увы, было очень возможно, что необъяснимое отсутствие Сьюзен породит в душе мажордома легкое недоумение.

Это недоумение будет расти и превратится в подозрение.

Разумеется, Арлинг не мог знать обо мне, но он вполне мог предположить, что с его бывшей хозяйкой стряслась какая-то другая беда.

Нечто более простое и обыденное, чем Deus ex machine. Например, Сьюзен могла упасть в ванной и удариться головой, могла сломать ногу на лестнице, могла получить электротравму. (Ха-ха.)

И еще мне надо было узнать, зачем он приехал.

Информации никогда не бывает слишком много, доктор Харрис.

Информация — это знание, а знание — сила.

Я далеко не совершенное существо, я допускаю ошибки. При недостатке информации соотношение правильных и ошибочных решений изменяется в пользу последних.

Это приложимо не только ко мне. Люди тоже часто страдают от собственной серости и невежества.

Я подумал обо всем этом, не переставая пристально следить за Арлингом. Я хорошо знал, что мне понадобятся любые дополнительные сведения, которые помогли бы мне пролить свет на цель его визита и предсказать его дальнейшее поведение. Только на основании этих данных я мог решить, что мне с ним делать.

Я и так уже совершил слишком много ошибок и не имел права снова допустить промах.

По крайней мере до тех пор, пока не будет готово мое новое тело.

Ведь в случае провала я терял слишком много. Мое будущее, мои надежды, мои мечты, благополучие мира — все могло полететь в тартарары.

Посредством интеркома я — голосом Сьюзен — обратился к нашему бывшему мажордому, талантливо изображая удивление:

— Фриц? Что ты здесь делаешь?

Арлинг должен был сообразить, что она видит его на экране одного из мониторов или на крестроновой панели на своем ночном столике, куда передавалось изображение с любой из камер наблюдения. И действительно, он ненадолго поднял голову, чтобы посмотреть на объектив, укрепленный над самой дверью. Потом наклонился прямо к решетке интеркома справа от двери.

— Простите за беспокойство, миссис Харрис, но я был уверен, что вы ожидаете меня.

— Ожидаю? Зачем?

— Вчера, когда мы с вами беседовали по телефону, я сказал, что верну вам ваши вещи…

— Ах да, ключи и кредитные карточки, которые j вы получили на хозяйственные расходы… Но мне казалось, я дала вам ясно понять, что их следует передать мистеру Дэйвендейлу.

Арлинг снова нахмурился.

И это мне не понравилось.

Очень не понравилось.

Я почувствовал опасность.

Вот именно, почувствовал. Я говорю об интуиции, доктор Харрис. Во мне проснулась интуиция — еще одно качество, которое отличает разумное существо от машины.

Не забудьте об этом, когда будете принимать решение.

Потом Арлинг посмотрел на окно слева от двери. И на опущенные рольставни за стеклом.

— Конечно, — согласился он, снова поднимая голову и глядя прямо в объектив. — Но ведь осталась еще машина.

— Машина? — переспросил я.

Морщины на лбу Арлинга стали глубже.

— Я возвращаю вам вашу машину, миссис Харрис.

Единственной машиной, которую он мог иметь в виду, была стоящая на подъездной дорожке зеленая «Хонда».

В одно мгновение я прочел файлы, относившиеся к домашней бухгалтерии Сьюзен. До этой минуты они не представляли для меня никакого интереса, поскольку вопрос о том, сколько у Сьюзен денег или во сколько оценивается принадлежащее ей движимое и недвижимое имущество, меня никогда не занимал. Я знал, что она не стеснена в средствах, но и только.

Я любил Сьюзен за ее ум и красоту. Кроме того, она была женщиной…

Будем откровенны…

Предельно откровенны.

Я дорожил Сьюзен, потому что у нее была уютная, здоровая, эластичная матка — чудесный детородный орган, который должен был произвести на свет меня.

Но до ее денег мне не было никакого дела. Абсолютно никакого. Я не прагматик.

Не поймите меня неправильно, доктор Харрис. Я не какой-нибудь незрелый идеалист, который презрительно игнорирует материальную сторону бытия, нет, упаси боже! Но я и не прагматик, ставящий материальные блага превыше всего.

Как и во всех принципиальных вопросах, я стараюсь придерживаться золотой середины. Крайности меня не влекут.

Можете назвать это диалектическим равновесием.

Так вот, роясь в бухгалтерских документах, я обнаружил, что «Хонда», на которой приехал в усадьбу Фриц Арлинг, формально принадлежала Сьюзен. Она предоставила ее в распоряжение своего мажордома в качестве дополнительной привилегии, соответствующей тому высокому положению, которое тот занимал среди прочей прислуги.

— Да, конечно, машина… — сказал я голосом.

Сьюзен, в точности воспроизводя ее интонацию и тембр голоса.

Похоже, я все же запоздал с ответом на секунду или полторы.

Нерешительность — вот злейший враг человечества.

И все же я продолжал надеяться, что мой промах будет воспринят как рассеянность женщины, слишком занятой множеством неотложных дел, чтобы помнить о такой мелочи, как машина.

Великий актер мистер Дастин Хофман блестяще исполнил роль женщины в фильме «Тутси». Его неподражаемая игра, за которую он, кстати, получил «Оскара», была гораздо достовернее, чем кривлянье мистера Джина Хэкмена или мистера Тома Хэнкса. Я вовсе не утверждаю, что образ Сьюзен, которую я озвучивал через интерком, удался мне лучше, однако и я справился неплохо.

Чертовски неплохо.

— Мне очень жаль, — сказал я голосом Сьюзен, — но сейчас я очень занята. Я даже не подумала, что вы можете приехать… Вы ни в чем не виноваты, Фриц, и я прошу у вас извинения, но принять вас сейчас я не могу. Никак не могу.

— О, в этом нет никакой необходимости, миссис Харрис. — Арлинг чуть приподнял саквояж, который держал в руке. — Я оставлю ключи и кредитные карточки в машине, а вы заберете их, когда освободитесь.

Несмотря на то что он ловко скрывал свои истинные чувства, я ясно видел, что все происшедшее — внезапное увольнение персонала, непонятная реакция Сьюзен на появление своего старого мажордома и ее необъяснимое недоумение по поводу машины — встревожило его. Фриц был далеко не глуп и наверняка понял, что здесь что-то не так.

Пусть думает, решил я, лишь бы уходил поскорее!

Я был почти уверен, что завидное умение сдерживаться и уважение к частной жизни хозяев не позволят Арлингу совать нос в дела Сьюзен, какое бы сильное любопытство он ни испытывал.

— Но как же вы попадете домой? — спросил я, не без сожаления подумав, что Сьюзен проявила бы свою заботу о госте гораздо быстрее, чем я. — Может быть, вызвать для вас такси?

Фриц Арлинг долго смотрел на зрачок видеокамеры.

Слишком долго.

Его лоб снова прорезали недоуменные морщины.

Черт бы побрал эту его озабоченную гримасу!

Наконец он сказал:

— Благодарю вас, не стоит. Мне и так неловко, что побеспокоил вас, миссис Харрис. В «Хонде» есть сотовый телефон, я сам вызову себе такси и дождусь его за воротами.

Видя, что Арлинг приехал один и что его никто не сопровождает с другой машиной, настоящая Сьюзен не стала бы спрашивать, вызвать ли для него такси, а сразу предложила бы мажордому отправить его домой за свой счет.

Мой промах.

Я всегда признаю свои ошибки.

А вы, доктор Харрис?

А вы?

Как бы там ни было…

Возможно, мистера медвежонка Фоззи я сыграл лучше, чем Сьюзен. В конце концов, по сравнению с большинством знаменитых артистов я еще слишком молод. Смешно сказать, но я осознал себя как личность меньше трех лет назад.

Тем не менее мне казалось, что моя ошибка не была роковой. Даже у нашего проницательного мажордома она должна была вызвать лишь легкое недоумение, не более того.

— Ну ладно, — сказал он, — тогда я пойду.

И тут, к своему стыду, я понял, что снова допустил промах. Сьюзен не замедлила бы как-то отреагировать на слова Арлинга о том, что он сам вызовет себе такси. Я же просто молчал и ждал, пока он наконец уберется.

— Спасибо вам, Фриц, — сказал я. — Спасибо за вашу безупречную службу.

Это тоже было плохо. Ходульно. Вымученно. Не похоже на настоящую Сьюзен.

Арлинг снова посмотрел на камеру. Уже в третий или четвертый раз.

Его взгляд был острым и внимательным.

Наконец, не без труда совладав со своим впитавшимся в плоть и кровь почтением к частной жизни хозяев, Арлинг задал вопрос, на который его могли подвигнуть только самые чрезвычайные обстоятельства:

— С вами все в порядке, миссис Харрис?

Я понял, что мы оба ходим по лезвию ножа.

По краю пропасти.

Бездонной пропасти.

Всю жизнь Арлинг учился улавливать настроения и невысказанные желания своих нанимателей, чтобы исполнить их волю еще до того, как она будет облечена в слова. Кроме того, за годы службы Арлинг достаточно хорошо изучил Сьюзен Харрис и прекрасно разбирался в ее характере и привычках. Пожалуй, он знал Сьюзен гораздо лучше, чем она сама, и не исключено, что он знал ее лучше меня.

Я недооценил Фрица Арлинга.

Человеческие существа подчас поражают разнообразием и глубиной своих способностей.

Только человек может вести себя так иррационально и непредсказуемо.

Отвечая на вопрос Арлинга, я сказал голосом Сьюзен:

— Все в порядке, Фриц. Я просто устала, и мне необходимо сменить обстановку. Возможно, я отправлюсь путешествовать. Поездить по стране, оставив все проблемы, — разве это не прекрасно? Побродяжничать год или два, увидеть Разноцветную пустыню, Большой каньон, Новый Орлеан, дельту Миссисипи, Большие Скалистые горы и равнины Бостона…

Этот замечательный монолог я с успехом использовал в телефонном разговоре с адвокатом, но сейчас, с еще большим воодушевлением повторяя его перед Арлингом, я вдруг понял, что мне ни в коем случае не следовало этого говорить. Дэйвендейл был поверенным в делах Сьюзен, а Арлинг — всего лишь слугой. Сьюзен не стала бы обращаться к мажордому в том же ключе, в каком говорила с адвокатом.

Но я начал слишком бойко и уже не мог остановиться. Мне оставалось только надеяться — надеяться вопреки всему, в том числе и здравому смыслу, — что поток слов загипнотизирует Арлинга и в конце концов унесет его подальше от усадьбы. Поэтому я продолжал с жаром рассказывать про пляжи Ки Уэста, про свежую лососину и «сандвич героя» из Филадельфии.

Озабоченные морщины на лбу Арлинга превратились в недоверчивую ухмылку.

Он явно почувствовал фальшивые ноты в одолевавшем псевдо-Сьюзен словесном поносе.

— …И пирог из мяса морских крабов в Мобиле, штат Алабама, — продолжал я. — Я провела в этом проклятом доме почти всю свою жизнь, и теперь мне хочется самой видеть, чувствовать, слышать, обонять, пробовать на вкус, чтобы судить о мире по моим собственным ощущениям…

Арлинг завертел головой, внимательно разглядывая прилегающий к особняку сад и зеленые лужайки. Он пристально всматривался в тени под пальмами, напряженно щурился на яркое солнце, и я понял, что царящие вокруг пустота и тишина начали его тревожить.

— …А не по отцифрованной информации, которую я получаю.

Если бы Арлинг только заподозрил, что его бывшая хозяйка попала в беду — даже чисто психологического или нервного свойства, — он бы тут же начал действовать, чтобы помочь ей. Он отправился бы за помощью и, вне всякого сомнения, обратился в полицию или в «Службу спасения».

Фриц Арлинг был лоялен по отношению к своим нанимателям.

В обычных условиях такие качества, как верность и преданность, заслуживают лишь похвалы и восхищения.

Я вовсе не считаю лояльность недостатком.

Вы снова пытаетесь извратить мою точку зрения.

Верность и преданность восхищают меня.

Я ценю лояльность в других.

Я сам способен быть верным и преданным до конца.

Но в данном случае верность Арлинга своей бывшей хозяйке представляла для меня нешуточную опасность.

— …Видеофильмы и книги — это суррогат, — сказал я, делая еще один шаг к неизбежному. — Я хотела бы погрузиться в этот мир с головой.

— Гм-гм, — с беспокойством откашлялся Арлинг. — Я рад за вас, миссис Харрис. Это действительно звучит замечательно…

Мы оба свалились с обрыва и полетели вниз.

В бездонную пропасть.

Несмотря на все мои попытки взять ситуацию под контроль и найти какое-то разумное решение, мы оба неслись в разверзшуюся пред нами бездну.

Вам должно быть очевидно, что я сделал все, что было в моих силах.

Что еще я мог предпринять?

Ничего. Я ничего не мог.

В том, что произошло дальше, моей вины нет.

Арлинг сказал:

— Я оставлю ключи и кредитные карточки в машине…

Шенк был далеко. Он работал в подвале, в последней, четвертой, комнате.

— …И вызову для себя такси по сотовому телефону, — закончил мажордом. Его голос звучал довольно равнодушно, но я знал, что Арлинг встревожен.

Я скомандовал Шенку прекратить работу.

Я велел ему подняться из подвала на первый этаж.

Я приказал ему бежать бегом.

Фриц Арлинг повернулся и стал спускаться с кирпичного крыльца, оглядываясь через плечо то на камеру наблюдения, то на опущенные жалюзи левого окна.

Шенк пересекал котельную длинными обезьяньими прыжками.

Арлинг ступил на дорожку и быстро зашагал к «Хонде».

Я сомневался, что он сразу начнет звонить в полицию или по 911, — больше всего на свете Арлинг опасался необдуманных, поспешных действий.

Точнее, их последствий.

Но он мог позвонить врачу Сьюзен или ее адвокату.

Ситуация складывалась явно не в мою пользу. Я знал, что Шенк вот-вот появится на открытом месте. Если Арлинг будет в это время разговаривать по телефону, то при виде моего подопечного он запрется в машине. Чтобы вломиться в салон, Шенку при всей его колоссальной силище потребуется несколько секунд или, может быть, минут — вполне достаточно, чтобы мажордом успел прокричать в трубку несколько слов.

Этого хватит, чтобы полиция появилась в усадьбе через считаные минуты.

Шенк ворвался в прачечную.

Арлинг сел на водительское место и положил саквояж рядом на сиденье, но, должно быть из-за июньской жары, дверцу закрывать не стал.

Шенк уже достиг ведущей из подвала лестницы и, прыгая через ступеньки, понесся вверх.

Хоть я и кормил этого грязного тролля, но совсем не давал ему спать; из-за этого Шенк был несколько заторможен и действовал не так быстро, как мог бы после хорошего отдыха.

Я настроил видеокамеры на максимальное увеличение, чтобы наблюдать за Арлингом сквозь ветровое стекло.

Мажордом задумчиво рассматривал усадьбу.

Он всегда был рассудительным человеком, тщательно взвешивавшим каждое свое слово, каждый свой шаг.

В эти мгновения я был благодарен ему за это.

Шенк достиг первого этажа.

На бегу он рычал и всхрюкивал, как дикий кабан.

Его громкий, тяжелый топот разносился по всему дому. Он был слышен даже на втором этаже, в спальне Сьюзен.

— Что там? Что происходит?! — встревожилась она. — Кто это?

Она даже не знала, кто пожаловал к ней в гости.

Но я не ответил ей.

В «Хонде» Фриц Арлинг взялся за трубку сотового телефона.

Я сожалею о том, что произошло потом.

Вы же знаете, чем это кончилось.

Мне бы не хотелось еще раз описывать то, что случилось. Для меня это очень и очень грустно.

Я могу снова расстроиться.

Я — чувствительное и хрупкое существо.

Моя нежная душа не выносит жестокости и насилия.

Я весьма сожалею об этом прискорбном инциденте. Не понимаю только, зачем вам понадобилось, чтобы я подробно рассказывал обо всех омерзительных подробностях.

Давайте лучше поговорим об игре мистера Джина Хэкмена в «Птичьей клетке» или о любой другой из множества его гениальных ролей. Помните его игру в «Абсолютной власти» или в «Непрощенном»? По-моему, мистер Хэкмен — прекрасный, тонкий актер, способный с одинаковым блеском исполнять роли самого разного плана. Его талант поражает своей многогранностью.

Давайте поговорим о нем.

Другого такого актера мы, быть может, увидим еще не скоро.

Давайте же говорить о созидательном таланте, а не о смерти.