Скорость Кунц Дин

— Что?

— Меня прошиб пот. Посмотри, какой я потный.

— И что? В чём дело?

— Потею и потею. А ведь не так уж и жарко.

Внезапно Билли почувствовал, что лицо у него покрыто грязью. Провёл на нему рукой, посмотрел на ладонь, ожидая, что она будет чёрной. Но нет, ладонь осталась чистой.

— Мне нужно выпить бутылку пива, — продолжил Лэнни, — две бутылки. Мне нужно посидеть. Мне нужно подумать.

— Посмотри на меня.

Лэнни не встретился с ним взглядом. Не мог оторвать глаз от записки в руке Билли.

Он её так и не развернул, но что-то вдруг развернулось в его желудке, пышно расцвело, поднялось к самому горлу. Тошнота, рождённая интуицией.

Не следовало задавать вопрос: «Что?» Правильным был другой вопрос: «Кто?»

И Билли его задал.

Лэнни облизал губы.

— Гизель Уинслоу.

— Я её не знаю.

— Я тоже.

— Где?

— Преподавала английский в дальней части Напа-Вэлью.

— Блондинка?

— Да.

— И красавица, — предположил Билли.

— Когда-то была. Кто-то избил её чуть ли не до смерти. Её били долго, били умело, чтобы она протянула как можно дольше.

— Чуть ли не до смерти.

— Он задушил Гизель её же колготками.

Ноги Билли стали ватными. Он привалился к «Эксплореру». Не мог проронить ни слова.

— Сестра нашла её два часа тому назад.

Глаза Лэнни по-прежнему не отрывались от сложенного листка в руке Билли.

— Юрисдикция управления шерифа на те места не распространяется, — пояснил Лэнни. — Этим убийством будет заниматься полиция Напы. Это уже что-то. Даёт мне возможность для маневра.

К Билли вернулся дар речи, но голос стал таким хриплым, что удивил его самого.

— В записке говорилось, что он убьёт школьную учительницу, если я не обращусь в полицию, но я поехал к тебе.

— Он сказал, что убьёт её, если ты не обратишься в полицию и они не займутся этим делом.

— Но я поехал к тебе, я пытался. Господи, я пытался обратиться в полицию, не так ли?

Лэнни наконец-то встретился с ним взглядом.

— Ты приехал ко мне не на службу. Ты не обратился в полицию. Ты обратился к другу, который, так уж вышло, был полицейским.

— Но я поехал к тебе, — запротестовал Билли, отдавая себе отчёт, что правота, конечно же, на стороне Лэнни.

Тошнота пыталась прорваться в горло, но он стиснул зубы, отчаянно пытаясь подавить рвотный рефлекс.

— Кто бы мог подумать, что это реально.

— Что?

— Первая записка. Это же была шутка. Глупая шутка. Нет такого копа, который, прочитав её, почувствовал бы, что угроза настоящая.

«Тойота» въехала на автостоянку, припарковалась в семидесяти или восьмидесяти футах от «Эксплорера».

В молчании они наблюдали, как из кабины выходит мужчина и направляется к двери в таверну. На таком расстоянии он не мог услышать их разговор. Однако они предпочли перестраховаться.

Когда открылась дверь, из таверны донеслась музыка. Алан Джексон пел о разбитом сердце.

— Она была замужем? — спросил Билли.

— Кто?

— Эта женщина. Учительница. Гизель Уинслоу.

— Думаю, что нет. Нет. Во всяком случае, о муже ничего не сообщалось. Дай мне взглянуть на записку.

Билли убрал руку с запиской за спину.

— Дети у неё были?

— Разве это имеет значение?

— Имеет.

Он вдруг осознал, что вторая рука сжалась в кулак. А ведь перед ним стоял друг. Ему пришлось приложить усилие, чтобы разжать пальцы.

— Для меня имеет, Лэнни.

— Дети? Не знаю. Вероятно, нет. Насколько я слышал, она жила одна.

Мимо по шоссе, один за другим, в шуме моторов проехали два грузовика.

Как только воцарилась тишина, Лэнни прямо объяснил, в чём проблема:

— Послушай, Билли, потенциально у меня могут быть неприятности.

— Потенциально? — Выбор слова показался ему забавным, но, разумеется, сейчас было не до смеха.

— Ни один человек в управлении не воспринял бы эту чёртову записку серьёзно. Но они скажут, что мне следовало воспринять.

— Может, и мне следовало, — вздохнул Билли.

— Задним умом мы все крепки! — вскинулся Лэнни. — Чушь собачья. Не говори так. Мы должны защищаться вместе.

— Защищаться против кого?

— Без разницы. Послушай, Билли, формуляр десять у меня не идеальный.

— Что такое формуляр десять?

— Личное дело. В нём у меня пара отрицательных отзывов.

— Что ты сделал?

Когда Лэнни чувствовал обиду, он щурился.

— Чёрт побери, я не продажный коп.

— Я этого не говорил.

— Мне сорок шесть, я никогда не брал грязных денег и никогда не возьму.

— Хорошо. Я тебя понял.

— Я ничего такого не сделал.

Возможно, Лэнни только изображал обиду, потому что прищур сразу пропал. А может, перед его мысленным взором возникло что-то пугающее, вот глаза и раскрылись. Он пожевал нижнюю губу, словно это была гложущая мысль, которую хотелось раскусить, выплюнуть и больше к ней не возвращаться.

И хотя Лэнни посмотрел на часы, Билли ждал продолжения.

— Дело в том, что иногда я — ленивый коп. От скуки, ты понимаешь. А может, потому что… не хотел для себя такой жизни.

— Ты ничего не должен мне объяснять, — заверил его Билли.

— Знаю. Но дело в том… хотел я такой жизни или нет, теперь это моя жизнь. Это всё, что у меня есть. И мне нужен шанс сохранить её. Я должен прочитать новую записку, Билли. Пожалуйста, дай мне её.

Сочувствуя, но не желая расставаться с запиской, которая стала влажной от его пота. Билли развернул листок и прочитал аккуратно отпечатанный текст:

«Если ты не обратишься в полицию и они не начнут расследование, я убью неженатого мужчину, исчезновения которого мир не заметит.

Если ты обратишься в полицию, я убью молодую мать двоих детей.

У тебя есть пять часов. Выбор за тобой».

Уже при первом прочтении Билли уловил все ужасные подробности, однако прочитал записку второй раз и лишь потом отдал её Лэнни.

Озабоченность, ржавчина жизни, покрыла лицо Лэнни, когда тот читал записку.

— Этот сукин сын просто безумец.

— Мне нужно ехать в Напу.

— Зачем?

— Чтобы отдать обе записки в полицию.

— Подожди, подожди, подожди! — выпалил Лэнни. — Ты же не знаешь, что и второго человека убьют в Напе. Это может произойти в Сент-Элене или Рутефорде…

— Или в Энгвине, — перебил его Билли, — или Калистоге.

Лэнни продолжил, словно и не услышал слов Билли:

— …или в Йонтвилле, или в Серкл-Оукс, или в Оуксвилле. Ты не знаешь, где это произойдёт. Ты ничего не знаешь.

— Что-то я знаю, — ответил Билли. — Я знаю, что правильно.

— Настоящие убийцы не играют в такие игры, — Лэнни смахнул пот со лба.

— Этот играет.

Сложив записку и сунув её в нагрудный карман форменной рубашки, Лэнни взмолился:

— Дай мне минутку, чтобы подумать.

Вытащив записку из кармана его рубашки, Билли ответил:

— Думай сколько хочешь. Я еду в Напу.

— Это плохо. Неправильно. Не глупи.

— На этом его игра закончится, раз уж я не буду в неё играть.

— Значит, ты собираешься убить молодую мать двоих детей. Взять и убить, так?

— Будем считать, что ты этого не говорил.

— Тогда я повторю. Ты собираешься убить молодую мать двоих детей.

Билли покачал головой:

— Я не собираюсь никого убивать.

— Выбор за тобой, — процитировал Лэнни. — Ты собираешься своим выбором оставить двоих детей сиротами?

Такого лица, таких глаз своего друга раньше Билли не видел, ни за покерным столом, ни где-то ещё. Перед ним стоял незнакомец.

— Выбор за тобой, — повторил Лэнни.

Билли не хотел рвать с ним отношения. Он жил на более общительной стороне границы между затворничеством и отшельничеством и не собирался границу эту пересекать.

Возможно, понимая состояние друга, Лэнни изменил тактику:

— Я лишь прошу тебя бросить мне верёвку. Сейчас я на зыбучем песке.

— Да перестань, Лэнни.

— Я знаю. Он засасывает. И ничего с этим не поделаешь.

— Не пытайся манипулировать мной. Не дави на меня.

— Не буду. Извини. Дело в том, что наш шериф — отменный говнюк. Ты знаешь, что он — говнюк. С таким личным делом, как моё, для него это будет достаточным поводом отобрать у меня жетон полицейского, а мне ещё шесть лет до полной выслуги.

Глядя Лэнни в глаза, Билли видел отчаяние и ещё что-то похуже отчаяния, нечто такое, что и называть не хотелось, но при этом не мог пойти ему навстречу. Билли пришлось отвести взгляд и при твориться, будто он говорит с Лэнни, которого знал до этой встречи.

— О чём ты меня просишь?

Услышав в этом вопросе согласие на капитуляцию, Лэнни заговорил ещё более примирительным тоном:

— Ты об этом не пожалеешь, Билли. Всё будет хорошо.

— Я не сказал, что сделаю то, о чём ты меня попросишь. Просто хочу знать, о чём пойдёт речь.

— Я понимаю. И ценю это. Ты настоящий друг. Я прошу дать мне один час. Ровно час, чтобы подумать.

Билли перевёл взгляд с таверны на чёрный, потрескавшийся асфальт автостоянки.

— Времени не так много. В первой записке указывался срок шесть часов. Теперь — пять.

— Я прошу только один. Один час.

— Он должен знать, что смена у меня оканчивается в семь часов, и с этого момента, вероятно, начинается отсчёт. Полночь. А потом, до рассвета, он убьёт одного или другую, в зависимости от моего действия или бездействия, от моего выбора. Он всё равно убьёт, но я не хочу думать, что принимал решение за него.

— Один час, — пообещал Лэнни, — а потом я пойду к шерифу Палмеру. Мне просто нужно подготовиться, изложить информацию так, чтобы прикрыть собственный зад.

Знакомый крик, но редко слышимый в здешних местах, заставил Билли оторвать взгляд от асфальта и посмотреть на небо.

Белые пятна на сапфировом фоне, три морские чайки кружили на востоке. Они редко залетали так далеко на север от Сан-Пабло-Бэй.

— Билли, мне нужны эти записки, чтобы показать их шерифу Палмеру.

— Я бы предпочёл оставить их у себя, — ответил Билли, наблюдая за чайками.

— Записки — вещественные улики, — указал Лэнни. — Этот мерзавец Палмер проделает мне новую дырку в заду, если я не принесу вещественные улики.

Когда летний вечер начинает переходить в ночь, чайки всегда возвращаются к своим гнездовьям на побережье. Поэтому их появление в такой дали от моря следовало расценивать как знак свыше. И от пронзительных криков чаек волосы на затылке Билли встали дыбом.

— У меня только та записка, которую я сейчас нашёл.

— А где первая? — спросил Лэнни.

— Я оставил её на кухне, радом с телефоном.

Билли подумал о том, чтобы вернуться в таверну и спросить Айви Элгин, что могли означать кружащие в небе морские чайки.

— Ладно. Хорошо. — кивнул Лэнни. — Дай мне ту записку, что сейчас у тебя. Палмер всё равно захочет поговорить с тобой. Тогда ты и отдашь ему первую записку.

Проблема заключалась в том, что Айви, по её же словам, могла что-либо предсказывать только по трупам.

Билли колебался, и Лэнни усилил напор:

— Ради бога, смотри на меня. Что ты углядел в этих птицах?

— Не знаю, — ответил Билли.

— Чего ты не знаешь?

— Не знаю, что означает появление этих птиц. — С неохотой Билли выудил из кармана записку, протянул Лэнни: — Один час.

— Это всё, что мне нужно. Я тебе позвоню.

Лэнни уже отворачивался, но Билли остановил его, положив руку на плечо:

— Что значит позвонишь? Ты сказал, что привезёшь Палмера.

— Сначала я позвоню тебе, как только решу, что нужно сказать Палмеру, чтобы уберечь собственный зад.

Накричавшись, чайки полетели к скатывающемуся к западному горизонту солнцу.

— Я изложу тебе свою версию, чтобы мы оба говорили одно и то же. А потом пойду к нему.

Билли сожалел, что отдал записку. Но логика требовала: вещественные улики должны быть у Лэнни.

— Где ты будешь через час… в «Шепчущихся соснах»?

Билли покачал головой:

— Я заеду туда, но лишь минут на пятнадцать. Потом буду дома. Позвони туда. Но есть ещё один момент.

— Полночь, Билли, — нетерпеливо бросил Лэнни. — Помнишь?

— Откуда этот псих знает, какой я сделал выбор? Как он узнал, что я поехал к тебе, но не в полицию? Как сможет узнать, что я буду делать последующие четыре с половиной часа?

Лэнни не ответил, но нахмурился.

— Никак, если не следит за мной, — сам же и ответил Билли.

Лэнни оглядел автомобили на стоянке, таверну, вязы.

— Всё шло очень уж гладко.

— Правда?

— Как река. А теперь этот порог.

— Пороги встречаются всегда.

— Это правда, — и Олсен направился к патрульному автомобилю.

Единственный сын своей матери, Олсен сейчас напоминал побитую собаку, ссутулившийся, с болтающимися, как плети, руками.

Билли хотел спросить, по-прежнему ли они друзья, но такой вопрос был бы очень прямым. А сформулировать его иначе не получалось.

А потом вдруг услышал собственный голос:

— Никогда тебе этого не говорил, а зря.

Лэнни остановился, оглянулся, настороженно посмотрел на него.

— Все эти годы, когда твоя мать болела, а ты ухаживал за ней, отказавшись от того, что хотел… для этого нужно быть не просто хорошим полицейским, а хорошим человеком.

Словно смутившись, Лэнни вновь глянул на деревья, а потом дрогнувшим голосом ответил:

— Спасибо, Билли. — Лэнни определённо порадовало, что его жертвенность не осталась незамеченной. А потом добавил, словно возвращаясь в настоящее: — Но за это не платят пенсию.

Билли наблюдал, как он сел за руль патрульной машины и уехал.

Чайки улетели, никто более не нарушал тишину, день спешил навстречу ночи, тени удлинялись и удлинялись.

На другой стороне шоссе сорокафутовый деревянный мужчина пытался выскочить из-под перемалывающих все и вся колёс то ли промышленности, то ли жестокой идеологии, то ли современного искусства.