Скорость Кунц Дин
«Ты готов к своей первой ране?»
Он оставил обследование раны на потом, когда появится возможность её увидеть.
Рана не могла быть смертельной. Выродок не собирался его убивать, хотел только причинить боль, может, запугать.
Уважение Билли к противнику, пусть и против воли, возросло до такой степени, что он уже видел в нём человека, не допускающего ошибок, во всяком случае, серьёзных.
Билли сел. Боль прокатилась по всему лбу. Прокатилась второй раз, когда он поднялся на ноги.
Постоял, покачиваясь, оглядывая автомобильную стоянку. Его врага и след простыл.
Высоко в небе сияли звезды, белел конвекционный след самолёта, летящего на запад. Возможно, военно-транспортного, направляющегося в зону боевых действий. Другую зону боевых действий, отличную от той, что находилась здесь, внизу.
Он открыл водительскую дверцу «Эксплорера».
Сиденье засыпала стеклянная крошка. Из коробки на консоли он достал бумажную салфетку и смахнул крошки на пол и на асфальт автомобильной стоянки.
Поискал записку, которую прилепили скотчем к рулевой колонке. Вероятно, убийца забрал её с собой.
Ключ зажигания нашёл под педалью тормоза. С пола у пассажирского сиденья поднял револьвер.
Ему оставили оружие для следующих этапов игры. Выродок его не боялся.
Жидкость, которой прыснули Билли в лицо (хлороформ или другой анестетик), продолжала оказывать положенное ей действие. Когда он наклонялся, у него кружилась голова.
Билли включил кондиционер, направил в лицо воздух, идущий из двух вентиляционных решёток.
Едва он избавился от головокружения, свет в кабине автоматически погас. Билли снова его включил.
Повернул зеркало заднего обзора так, чтобы посмотреть на своё лицо. Выглядел он как разрисованный дьявол: кожа красная, но зубы белые; краснота тёмная, белизна неестественно яркая.
Когда чуть повернул зеркало, увидел источник боли.
Не сразу поверил увиденному. Предпочёл подумать, что головокружение, вызванное анестетиком, привело к галлюцинации.
Закрыл глаза, несколько раз глубоко вдохнул. Постарался стереть из памяти увиденное в зеркале в надежде, что, открыв глаза, увидит совсем другое.
Ничего не изменилось. Ему в лоб, в дюйме от линии волос, вонзили в кожу три больших рыболовных крючка.
Острие и зубец каждого крючка торчали из кожи. Хвостовик — тоже. А изогнутая часть находилась во лбу.
По телу Билли пробежала дрожь, он отвернулся от зеркала.
Бывают дни сомнения, чаще это ночи, проводимые в одиночестве, когда даже у благочестивых возникает неуверенность в том, ждёт ли их более великое царство, чем то, что есть на земле, и познают ли они милосердие… или они всего лишь животные, как и все остальные живые создания, и впереди нет ничего, кроме ветра и темноты.
Такой стала эта ночь для Билли. Он знавал и другие, подобные этой. Но всегда сомнение уходило. Он говорил себе, что уйдёт и это, хотя на сей раз оно было слишком уж сильным и вроде бы никуда уходить не собиралось.
Выродок поначалу казался игроком, для которого убийство — спорт. Но рыболовные крючки во лбу не являлись одним из ходов в игре; и это не было игрой.
Для выродка эти убийства значили нечто большее, чем просто убийство, и нечто большее, чем партия в шахматы или покер. Убийство имело для него символическое значение, и убивал он с более серьёзной целью, чем просто получить удовольствие, поразвлечься. Нет, цель у него была более загадочная, чем убийство само по себе, ради этой цели он стремился к совершенству.
Если действия убийцы не характеризовались термином «игра», тогда Билли следовало подобрать правильный термин. Не определившись с термином, он не смог бы сначала понять убийцу, а потом и найти.
Бумажной салфеткой он осторожно стёр кровь с бровей, век, ресниц.
От одного только вида крючков у него прояснилось в голове. Туман анестетика более не окутывал мозги.
Ранами следовало заняться в первую очередь. Билли включил фары и выехал с автостоянки.
Какую бы цель ни преследовал выродок, что бы ни символизировали крючки, он, должно быть, рассчитывал, что Билли поедет к врачу. Врач пожелал бы узнать, откуда появились крючки, и любая версия осложнила бы положение Билли.
Сказав правду, он связал бы себя с убийствами Гизель Уинслоу и Лэнни Олсена. И стал бы главным подозреваемым.
Без трёх записок он не мог доказать существование выродка.
Власти не признали бы крючки вещественным доказательством, скорее предположили бы, что имеют дело с членовредительством. Убийцы иногда наносили себе раны с тем, чтобы выдать себя за жертву и отвести подозрения.
Он знал, с каким цинизмом некоторые копы смотрели бы на его странные, но, в общем-то, поверхностные раны. Знал это очень даже хорошо.
Более того, Билли был заядлым рыбаком. Ловил и форель, и окуня. Крючки такого размера использовались для ловли окуня на живую приманку. Дома у него лежали точно такие же.
Он не решился поехать к врачу. Не оставалось ничего другого, как самому извлечь крючки из лба.
В половине четвёртого утра местные дороги принадлежали ему. Ночь выдалась тихая, внедорожник сам создавал ветер, порывы которого иногда врывались в разбитое окно. В свете галогеновых фар виноградники на равнинных участках, виноградники на пологих склонах, заросшие лесом вершины оставались знакомыми для глаза, но с каждой милей становились всё более чужими для сердца, словно находился он в незнакомой ему стране.
Часть вторая
ТЫ ГОТОВ К СВОЕЙ ВТОРОЙ РАНЕ?
Глава 17
В феврале, после удаления зуба, Билли получил от своего дантиста рецепт на «Викодин», болеутоляющее средство. Из десяти таблеток использовал только две.
В инструкции указывалось, что лекарство следует принимать во время еды. В этот день он так и не пообедал и по-прежнему не чувствовал голода.
Однако слишком многое зависело от эффективности действия препарата. Из холодильника он достал остатки лазаньи собственного приготовления.
Хотя кровь в ранках свернулась и кровотечение прекратилось, боль оставалась нестерпимой и мешала связно мыслить. Он даже не стал ждать минуту-другую, необходимые для того, чтобы разогреть еду в микроволновке. Поставил холодную лазанью на стол. В инструкции указывалось, что препарат не следует сочетать с напитками, содержащими алкоголь. На это предупреждение Билли решил наплевать. В ближайшие часы он не собирался вести автомобиль или управлять тяжёлой техникой.
Он проглотил таблетку, поел лазанью, запил и первое, и второе пивом «Элефант» голландского производства, с более высоким, по заверениям производителя, содержанием алкоголя, чем другие сорта пива.
За едой он думал о мёртвой учительнице, о Лэнни, сидящем в кресле в собственной спальне, о том, что теперь предпримет убийца.
Такие мысли не повышали аппетит, не улучшали пищеварение. Учительнице и Лэнни он уже ничем не мог помочь, как не мог предугадать и следующий ход выродка.
Поэтому он переключился на Барбару Мандель, главным образом на ту Барбару, какой она была раньше, а не теперь, в «Шепчущихся соснах». Понятное дело, эти воспоминания плавно перетекли в настоящее, и он начал волноваться о том, что с ней будет в случае его смерти.
Вспомнил о маленьком квадратном конверте, оставленном её лечащим врачом. Вытащил из кармана, вскрыл.
На квадрате плотной бумаги кремового цвета с шапкой «ДОКТОР ДЖОРДАН ФЕРРЬЕР» прочитал несколько строк, написанных твёрдым, аккуратным почерком: «Дорогой Билли! Когда вы начинаете посещать Барбару вне моих рабочих часов, я знаю, что прошло полгода, и нам вновь нужно встретиться, чтобы обсудить состояние Барбары. Пожалуйста, позвоните моему секретарю и договоритесь о времени».
Капельки конденсата покрывали вторую бутылку «Элефанта». Письмо доктора Феррьера он использовал как подставку, чтобы уберечь стол.
— Почему бы вам не позвонить в мой офис и не договориться о времени? — спросил он бутылку.
Он съел только половину лазаньи и, хотя аппетит по-прежнему не прорезался, доел все, отправляя куски лазаньи в рот и энергично её пережёвывая, словно процесс потребления пищи мог утолить злость с той же лёгкостью, что и голод.
Тем временем боль во лбу заметно уменьшилась.
Он пошёл в гараж, где хранились рыболовные снасти. Из «Набора рыболова» взял заострённые щипцы для перекусывания проволоки.
Вернувшись в дом, запер дверь чёрного хода и поднялся в ванную, где всмотрелся в своё отражение в зеркале. Кровяная маска засохла. И выглядел он будто абориген ада.
Выродок все три рыболовных крючка цеплял за кожу очень аккуратно. Вероятно, старался, чтобы повреждения были минимальными.
Для подозрительной полиции такая аккуратность послужила бы подтверждением версии о членовредительстве.
С одного конца рыболовный крючок заканчивался остриём и зубцом, с другого — ушком для крепления лески. Вытащить крючок, не нанеся коже большую травму, не представлялось возможным.
Щипцами Билли срезал у одного крючка ушко. Зажав острие и зубец между большим и указательным пальцем, осторожно вытащил крючок из раны.
Проделав ту же операцию с двумя оставшимися крючками, принял горячий душ.
После душа, как мог, продезинфицировал ранки спиртом для растирания и перекисью водорода. После чего намазал ранки «Неоспорином», закрыл марлевой салфеткой и закрепил её липкой лентой.
В 4:27, согласно часам на прикроватном столике, Билли лёг спать. На двуспальную кровать, с двумя подушками. На одну положил голову, под другую — револьвер.
«Пусть суд не будет слишком строгим…»
И когда веки его закрылись под собственным весом, мысленным взором он увидел Барбару, бледные губы которой шептали: «Я хочу знать, что оно говорит, море. Что оно продолжает говорить?»
Он заснул прежде, чем часы показали половину пятого.
Во сне он лежал в коме, не мог ни двинуться, ни сказать хоть слово, тем не менее ощущал окружающий его мир. Врачи в белых халатах и чёрных лыжных шапочках с прорезями для глаз всаживали скальпели в его плоть, вырезая веточки с кровавыми листочками.
Вернувшаяся боль, тупая, но настойчивая, разбудила его в 8:40 утра в ту же среду.
Поначалу он не мог вспомнить, какие из ночных кошмаров были реальными, а какие только приснились ему. Потом смог.
Ему хотелось принять ещё таблетку «Викодина».
Вместо этого в ванной он вытряхнул из пузырька две таблетки аспирина.
Чтобы запить аспирин апельсиновым соком, спустился на кухню. Тарелка из-под лазаньи, которую он забыл поставить в посудомоечную машину, стояла на столе рядом с пустой бутылкой из-под пива «Элефант», которая так и осталась на письме доктора Феррьера.
Кухню заливал утренний свет. Кто-то поднял жалюзи. Ночью, когда он ушёл спать, они были опушены.
К холодильнику липкой лентой был прикреплён сложенный листок бумаги, четвёртая записка от убийцы.
Глава 18
Он прекрасно помнил, что запер дверь чёрного хода на врезной замок, когда вернулся из гаража со щипцами. Теперь дверь была закрыта, но не заперта.
Выйдя на крыльцо, Билли оглядел лес на западе. Несколько вязов росли ближе к дому, далее сосны…
Утреннее солнце наклоняло тени деревьев, практически не освещая землю под ними.
Он искал отблеск солнечных лучей от стекла бинокля, а обнаружил какое-то движение. Что двигалось, разглядеть не смог, что-то таинственное, бесформенное, необъяснимое.
Билли уже подумал, что столкнулся с чем-то сверхъестественным, но тут неведомое существо вышло из-под деревьев, и Билли понял, что перед ним всего лишь олени, самец, две самки, оленёнок.
Он подумал, что из леса их выгнала какая-то опасность, но нет, они остановились, пройдя пару ярдов, и принялись щипать нежную травку лужайки.
Вернувшись в дом, чтобы не мешать оленям завтракать, Билли запер дверь, хотя врезной замок более не обеспечивал безопасность. Если у убийцы не было ключа, то были отмычки, и он знал, как ими пользоваться.
Не трогая записки, Билли открыл холодильник. Достал пакет апельсинового сока. Запивая им таблетки аспирина, он смотрел на записку, приклеенную к холодильнику. Но не прикоснулся к ней.
Положил в тостер две оладьи. Когда они подрумянились, намазал ореховым маслом, съел за кухонным столом.
Если бы он не стал читать записку, если бы сжёг в раковине, а пепел смыл водой, он бы тем самым вышел из игры.
Но это он, увы, уже проходил: бездействие тоже расценивалось как выбор.
Существовала и другая проблема: теперь он сам стал жертвой нападения. И рыболовные крючки были только началом.
«Ты готов к своей первой ране?»
Выродок не подчеркнул слово «первой», никак его не выделил, но Билли понимал, на что делалось ударение. Недостатков у него хватало, но самообман среди них не значился.
Если бы он не стал читать записку, то не узнал бы, с какой стороны опасность будет грозить на этот раз. И когда топор упадёт ему на шею, он не услышит даже посвист лезвия, рассекающего воздух над его головой.
А кроме того, ещё в прошлую ночь Билли понял, что для убийцы это никакая не игра. Потеряв соперника, выродок не поднимет мяч с земли, чтобы уйти домой. Он по-прежнему продолжит путь к намеченной им цели.
Билли хотелось вырезать листья.
Или решать кроссворды. Это у него получалось.
Постирать, навести порядок во дворе, почистить ливневые канавы, покрасить почтовый ящик: он мог раствориться в повседневных делах и найти в них успокоение.
Ему хотелось поработать в таверне, чтобы часы текли в повторяющихся движениях и пустых разговорах.
Всю загадочность жизни (и её драматизм) он находил в визитах в «Шепчущиеся сосны», в отрывочных словах, которые иногда произносила Барбара, в его несгибаемой уверенности в том, что для неё есть надежда. Больше ему ничего не требовалось. Больше у него ничего не было.
Ничего не было до этого. В этом он не нуждался, ничего такого не хотел… но деваться-то было некуда.
Доев оладьи, он отнёс тарелку, нож и вилку к раковине. Помыл, вытер, убрал.
В ванной снял повязку. Каждый крючок проткнул его дважды. На лбу краснели шесть ранок, вроде бы воспалённых.
Он осторожно промыл их водой, вновь продезинфицировал спиртом и перекисью водорода, смазал «Неоспорином», закрыл чистой марлевой салфеткой, закрепил её скотчем.
На ощупь лоб был холодным. Будь крючки грязными, его меры предосторожности не остановили бы инфекцию, особенно если острие или зубец крючка поцарапали бы кость.
Насчёт столбняка он мог не беспокоиться. Четырьмя годами раньше, перестраивая часть гаража под столярную мастерскую, он сильно поранил руку ржавой петлёй, и ему ввели противостолбнячную сыворотку. Нет, насчёт столбняка он не беспокоился. От столбняка он умереть не мог.
Он также знал, что не умрёт и от заражения крови, вызванного грязными крючками. Этой ложной тревогой его разум хотел хоть на время уйти от реальных и куда более серьёзных угроз.
Вернувшись на кухню, он отлепил записку от передней панели холодильника.
Вместо того чтобы выбросить или сжечь, развернул, расправил на столе и прочитал:
«Этим утром оставайся дома. Мой компаньон придёт к тебе в 11:00. Подожди его на переднем крыльце.
Если ты не останешься дома, я убью ребёнка.
Если ты обратишься в полицию, я убью ребёнка.
Ты вроде бы такой злой. Разве я не протянул тебе руку дружбы? Да, протянул».
Компаньон. Это слово встревожило Билли. Совершенно ему не понравилось.
В редких случаях социопаты-убийцы работали в паре. Копы называли таких «дружки-убийцы». Хиллсайдский душитель в Лос-Анджелесе, который на поверку оказался парой кузенов. Вашингтонский снайпер — тоже два человека.
В семье Мэнсона убийц было больше.
Простак-бармен при наилучшем раскладе мог надеяться вывести на чистую воду одного безжалостного психопата. Но не двоих.
Мысли обратиться в полицию у Билли не возникало. Выродок дважды доказал свою искренность: в случае неповиновения точно убил бы ребёнка.
В данном случае по крайней мере он мог сохранить жизнь одному, не вынося смертный приговор другому.
С первыми четырьмя строчками записки всё было понятно. А вот с толкованием двух последних у Билли возникли определённые трудности.
«Разве я не протянул тебе руку дружбы?»
Насмешка не вызывала сомнений. Билли отметил и другое: предложенная информация может оказаться ему полезной, только если он сообразит, что к чему.
Многократное прочтение записки, шесть раз, восемь, даже десять, ясности не внесло. Раздражения прибавило.
С этой запиской у Билли вновь появились вещественные улики. Не так чтобы много и не очень весомые, чтобы убедить полицию, но эту записку он собирался сохранить.
В гостиной Билли оглядел свою библиотеку. В последние годы она для него ровным счётом ничего не значила, разве что приходилось стирать с книг пыль.
Он выбрал «В наше время». Сунул записку убийцы между первыми страницами, вернул книгу на полку.
Подумал о мёртвом Лэнни Олсене, сидящем в кресле с приключенческим романом на коленях.
В спальне вытащил из-под подушки «смит-и-вессон».
Поднимая револьвер, вспомнил ощущения после выстрела. Ствол хотел взлететь вверх. Рукоятка вдавилась в ладонь. Отдача передалась через кисть и руку в плечо.
На комоде стояла открытая коробка с патронами. Он положил по три в каждый из двух передних карманов брюк.
Решил, что этого достаточно. Ему предстояла стычка, а не война. Неистовая, жестокая, но короткая.
Покрывалом Билли не пользовался, но подушки взбил. И прежде чем накрыть одеялом простыню, заправил её так, что она напоминала кожу барабана.
А беря револьвер с ночного столика, вспомнил уже не только отдачу, но и другое: что ощущаешь, убивая человека.
Глава 19
Билли позвонил Джекки О'Харе на мобильник, и тот ответил фразой, которую обычно использовал, когда работал за стойкой: «Что я могу для вас сделать?»
— Босс, это Билли.
— Эй, Билли, ты знаешь, о чём говорили в таверне вчера вечером?
— О спорте?
— Черта с два. Мы не спортивный бар.
Глядя в окно кухни, выходящее на лужайку, с которой уже ушли олени, Билли сказал: «Извини».
— Парни в спортивном баре… для них выпивка ничего не значит.
— Просто способ развеяться.
— Совершенно верно. Они с тем же успехом могут курить травку или пить то пойло, которое в «Старбакс» называют кофе. Мы не чёртов спортивный бар.
Все это Билли уже слышал, и не раз, поэтому попытался продвинуться к следующему этапу дискуссии.
— Для наших клиентов выпивка — подлинная церемония.
— Больше, чем церемония. Чуть ли не священнодействие. Не для всех, но для большинства. Это причастие.
— Понятно. Так они говорили о снежном человеке?
— Если бы. В лучших, действительно лучших барах разговор обычно вертится вокруг снежного человека, летающих тарелок, исчезнувшего континента Атлантида, случившегося с динозаврами…
— …тёмной стороны Луны, — прервал его Билли, — лох-несского чудовища, Туринской плащаницы…
— …призраков, Бермудского треугольника, всего этого джентльменского набора. Но нынче эти темы не в моде.
— Это мне известно, — признал Билли.
— Они говорили о тех профессорах из Гарварда, Йеля и Принстона, учёных, которые заявляют, что они используют клонирование, стволовые клетки и достижения генной инженерии для создания суперрасы.
— Которая будет умнее, быстрее и лучше нас, — вставил Билли.
— Они будут настолько лучше нас, — уточнил Джекки, — что в них не будет ничего человеческого. Это статья в «Тайм» или «Ньюсуик», и эти учёные на фотографиях улыбаются и очень горды собой.
— Они называют это постчеловеческим будущим, — добавил Билли.
— А что случится с нами, когда мы станем «пост»? — вопросил Джекки. — Суперраса! Эти парни не слышали про Гитлера?
— Они считают себя другими.
— У них нет зеркала? Какие-то идиоты скрещивают гены людей и животных, чтобы создать новые… новых тварей? Один из них хочет создать свинью с человеческим мозгом.
— Это же надо.
— В журнале не говорится, почему именно свинью, словно совершенно очевидно, что это должна быть свинья, а не кошка, корова или бурундук. Господи, Билли, с человеческим мозгом трудно жить даже в человеческом теле, не так ли? Это же будет сущий ад, если человеческий мозг попадёт в тело свиньи.
— Может, мы не проживём так долго, чтобы это увидеть.
— Увидишь, если не собираешься умереть завтра. Мне гораздо больше нравится снежный человек. И ещё больше Бермудский треугольник и призраки. А теперь все безумное дерьмо становится реальностью.
— Я позвонил, чтобы дать тебе знать, что сегодня не смогу выйти на работу, — Билли решил, что с прелюдией можно заканчивать.
— А что такое? — в голосе Джекки слышалась искренняя обеспокоенность. — Ты заболел?
— Лёгкое недомогание.
— По голосу не чувствуется, что ты простужен.
— Не думаю, что это простуда. Что-то с животом.
— Иногда летняя простуда так и начинается.
Лучше прими цинк. Есть такой цинковый гель, который выжимается в нос. Он действительно помогает. Рубит простуду под корень.
— Я его куплю.
— Принимать витамин С уже поздно. Его следовало принимать постоянно.
— Я куплю цинковый гель. Я позвонил слишком рано? Ты вчера закрывал таверну?
— Нет. Я приехал домой в десять часов. После всех этих разговоров о свиньях с человеческими мозгами меня потянуло домой.
— Значит, таверну закрывал Стив Зиллис?
— Да. Он — парень надёжный. Всё, что я рассказал тебе вчера о нём… лучше бы не рассказывал. Если он хочет рубить манекены и арбузы у себя во дворе, это его личное дело, раз свою работу он выполняет.
Частенько вечером по вторникам в таверну заглядывало меньше народу, чем в другие дни недели. И если поток посетителей сильно редел, Джекки предпочитал закрывать таверну не в два часа ночи, как обычно, а раньше. Открытый бар с несколькими посетителями в столь поздний час — приманка для грабителей, риск для работников.
— Посетителей хватало?
— Стив сказал, что после одиннадцати словно наступил конец света. Ему пришлось открыть дверь и выглянуть наружу, чтобы убедиться, что таверну не телепортировали на Луну или куда-то ещё. Он погасил свет ещё до полуночи. Слава богу, на неделе только один вторник.
— Люди хотят какое-то время проводить с семьёй. Это бич семейных баров.
— Ты у нас шутник, не так ли?
— Обычно нет.
— Если ты положишь цинковый гель поглубже в нос, а лучше тебе не станет, перезвони мне, и я посоветую что-нибудь ещё.
— Я думаю, из тебя получился бы прекрасный священник, Джекки. Действительно так думаю.
— Поправляйся, хорошо? В твоё отсутствие посетителям тебя недостаёт.
— Правда?
— Ну, не знаю. Во всяком случае, они не говорят, что их это радует.
При сложившихся обстоятельствах, возможно, только Джекки О'Хара мог заставить Билли улыбнуться. Он положил трубку. Посмотрел на часы. Десять тридцать одна.
До прибытия «компаньона» меньше получаса.
Если Стив Зиллис закрыл таверну до полуночи, ему хватило времени, чтобы приехать к Лэнни, убить его, перенести труп в главную спальню, усадить в кресло.
Если бы Билли составлял список подозреваемых, Стив, наверное, не попал бы в первые строчки. Но иногда преступником оказывался именно тот, кто вызывал наименьшие подозрения.
Глава 20
На переднем крыльце стояли два кресла-качалки из тика с темно-зелёными подушками. Второе кресло требовалось Билли редко.
В это утро в белой футболке и кожаных брюках он сел в дальнее от лестницы, которая вела на крыльцо. Качаться не стал. Сидел неподвижно, как монумент.
Рядом с креслом стоял столик из тика. На нём, на пробковой подставке, стакан с «колой».
«Коку» он пить не собирался. Стакан поставил с тем, чтобы он отвлекал внимание от жестяной коробки крекеров «Риц».
На самом деле в коробке лежал револьвер с коротким стволом. А крекерам, числом три, нашлось место на столе у жестянки.
День выдался солнечный и жаркий. Виноградари нашли бы его излишне сухим, но Билли всё устраивало.
С крыльца, между кедрами, он видел сельскую дорогу, которая поднималась на холм к его дому, а потом уходила дальше.
Автомобилей проезжало немного. Некоторые он узнавал, но не всегда помнил, кому они принадлежали.
С раскалённого солнцем асфальта уже поднимались горячие призраки.
В 10:53 вдали появился человек, пеший. Билли не ожидал, что компаньон будет добираться на встречу на попутках. Предположил, что этот пешеход направляется не к нему.
Поначалу фигура казалась миражом. Горячий воздух, поднимающийся от асфальта, искажал её очертания. В какой-то момент человек даже исчез, но тут же появился вновь.
В ярком свете он казался высоким и тощим, неестественно тощим, словно недавно висел на кресте на кукурузном поле, отгоняя птиц большущими глазами.
Читать бесплатно другие книги:
