Роман с небоскребом Гайворонская Елена

Зайка

Зайка приехала в гости. Наша солнечная квартирка наполнилась терпким ароматом «Шанели», на который мелкий недовольно сморщил нос. Но, задобренный подарком – радиоуправляемой моделью вертолета, стоившей сумасшедших денег, изобразил гостеприимное радушие и милостиво позволил осмотреть свои владения. С кроватью под потолком, мини-спорткомплексом, письменным столиком в углу, книжным шкафом и встроенным в нишу гардеробом. Место под кроватью предназначалось для творчества: куча коробок со всевозможными деталями и собранные или почти собранные конструкции техники будущего. Тут же, в уголке, находилась банка с соленой водой, карандашом и прицепленной к нему скрепкой на веревочке. На скрепке должен был образоваться кристалл, крупинки соли уже немного наросли на медной поверхности. Рядом лежала приобретенная в «Икее» подушка в виде большого синего муравья: когда ребенку было лень подниматься по лесенке в кровать, он валялся прямо на мохнатом ковре на полу. Вначале я ворчала и ругалась по этому поводу. Но потом предоставила сыну свободу действий. Сквозняков в комнате не было, а бесчисленные простуды остались в прошлом.

– Тебе нравится учиться? – спросила Зайка.

– Угу, – отозвался немногословный от природы Иван.

– А какой предмет больше всего?

– Физика, математика, английский, – прочавкал Ванька.

– И кем ты хочешь стать, когда вырастешь? – не отставала Зайка, на которую сын произвел неизгладимое впечатление. После крошки Майечки он казался ей невероятно взрослым.

– Инженером, – отозвался Иван. – Буду создавать роботов. У меня уже есть вездеход, хотите, покажу?

– Очень хочу, – воодушевилась Зайка.

Иван продемонстрировал собранный из железок агрегат, который передвигался на огромных колесах, снятых с игрушечного самосвала, и каким-то невероятным образом дымил через трубу, похожую на пластмассовую воронку.

– А, так вот, значит, где моя кухонная воронка, – догадалась я, – обыскалась. А дымит чем?

– Долго объяснять, – махнул рукой Ванька. – Сначала я сделал его на батарейках, но потом решил перевести на твердое топливо. Так интереснее.

Вездеход переполз через Зайкину ногу, чем вызвал дикий восторг подруги. Она заявила, что Ванька – юный Кулибин и что его ждет великое будущее.

– Фу, ну и вонь от твоего твердого топлива. – Я распахнула форточку, и в комнату ворвался снежный ветер. – Пойдем-ка лучше на кухню.

– Знаешь, что я подумала? – сказала Зайка. – Ваша квартира очень похожа по планировке на ту, где я жила до эмиграции.

– Верно. – Я прежде как-то не думала об этом.

– Знаешь, – тонким голосом произнесла Зайка, – это были лучшие годы моей жизни. Ты ведь помнишь, какой я была? Помнишь меня настоящую? Я же никогда не мечтала об особняках и миллионах… Мне хотелось просто быть счастливой с любимым в такой уютной солнечной квартирке… Я бы многое отдала за такое простое бабское счастье… Мой муж – неплохой человек, меня холит и лелеет, у нас чудесная дочь, но я не люблю его, и никогда не любила… Я даже в записке на Стене Плача загадывала желание – встретить любовь, но не получилось. Помнишь, как у Островского: «…я искала любви и не нашла… Я не нашла любви, так буду искать золота».

Зайкины губки дрогнули, прекрасные угольные глаза влажно заблестели.

– Давай выпьем вина, – предложила я. – Отличное бордо, Серега привез из Парижа. И брось хандрить, ты еще молода, сто раз успеешь полюбить.

Зазвонил телефон.

– Санек, – сказал Сережка, – я тут встретил старого друга, Диму, помнишь? Мы раньше вместе работали в институте. Я пригласил его в гости. Ты не против?

– Конечно нет. – Я с трудом припомнила блондинчика Диму. Точно, он был в тот памятный вечер, когда мы с Сережкой познакомились. – Только у меня тоже гостья, Зоя.

– Отлично, – весело пробасил Сережка, – мы будем через полчаса.

– Ой, наверное, я пойду, – метнулась к выходу Зайка, но я, намертво встав в дверях, преградила ей путь.

– Куда? Сидеть. Зой, ну чего ты как ребенок, в самом деле. Посидим, поболтаем.

– Неудобно как-то, – бубнила Зайка, – у вас гость…

– И он гость, и ты гостья. Больше народу – веселее. Или ты к своему миллионеру торопишься?

– Вот к кому я не тороплюсь, так это к нему, – журчаще рассмеялась Зайка. – Ладно, уговорила. Может, в магазин сбегать, купить что-нибудь, приготовить? – озаботилась она.

– Во как в тебе проснулась хозяйка. Не волнуйся, они сами все купят и привезут. Иначе мы их на порог не пустим.

Вскоре, как два Деда Мороза, на ходу отряхивая снег с волос и курток, ввалились с пакетами и цветами Сергей и его друг Дима.

– Метель, – отметил Сережка, сгрузив пакеты со снедью из супермаркета на пол.

– Для прекрасных дам, – галантно произнес Дима и протянул мне первый букет. – А это вам. – Он приблизился к Зайке со вторым букетом.

Она несмело взяла цветы, прошептала «Спасибо», вдохнула нежный аромат, взмахнула пушистыми ресницами и неожиданно вспыхнула, залилась краской, как девчонка. А потом вскинула на Диму свои бездонные, как ночные озера, глаза, и мне показалось, что между Зайкой и Сережкиным другом проскочила искра, затем другая, третья…

После мы до ночи сидели на кухне за столом, мужчины пили коньяк, мы с Зайкой вино, Дима смотрел на Зайку, Зайка смотрела на Диму, и с каждым глотком их взгляды становились все более долгими и внимательными, и воздух вокруг был наэлектризован этими взглядами, полными внезапно вспыхнувшего огня.

Дима в двух словах поведал свою историю. В девяностых ушел в бизнес. Начал, как все, с «купи-продай», постепенно раскрутился, открыл небольшую компьютерную фирму. Был женат. Но жена, не выдержав испытания очередным кризисом, предпочла супруга более удачливому в бизнесе поклоннику. Правда, спустя пять лет новый муж решил сделать «апгрейд» и поменял жену на новую, помоложе. Тогда супруга предложила «бывшему» все забыть и начать сначала, тем более что его дела снова пошли в гору. Но Дмитрий отказался. Все перегорело, чувства ушли. Дочку он не забывает, но более их с экс-супругой ничто не связывает.

– А я вас очень хорошо помню, – сказал Дима и внимательно посмотрел на Зайку. – Тот майский вечер…

– Я вас тоже помню, – ответила Зайка и улыбнулась.

– И чем вы занимались все эти годы?

– Искала любовь, – ответила Зайка с пронзительной откровенностью.

– Нашли?

– Нет. Мне не повезло.

– Зато мне сегодня повезло, – улыбнулся Дима. – Я снова вас встретил.

– Боюсь, что сегодня нам обоим очень не повезло, – с печальной улыбкой вымолвила Зайка. – Простите, кажется, у меня звонит телефон.

Она быстро встала и вышла в коридор.

– Когда-то ее бросил жених, и она сдуру вышла замуж за пожилого богатого и нелюбимого поклонника, – скороговоркой поведала я, предвосхитив вопросы мужской аудитории. – Теперь страдает.

Обычно я никогда не распространялась о чужой личной жизни, но в данный момент шестое чувство подсказало, что я поступаю правильно.

– Бедная девочка, – с чувством прошептал Дима.

Он решительно поднялся и вышел следом за Зайкой. Мы услышали сбивчивые голоса в затемненной прихожей, потом наступила тишина. Я осторожно выглянула. Дима и Зайка страстно целовались.

Я прикрыла дверь и сделала Сережке многозначительные глаза.

Через несколько минут парочка вернулась на кухню. На Зайкиных щеках играл лихорадочный румянец, глаза возбужденно блестели. Дима старательно делал непроницаемое лицо, но у него плохо получалось.

– Мне пора, – извиняясь проговорила Зайка, – я вызвала водителя…

– Я провожу, – вызвался Дима. – А потом возьму такси. Созвонимся…

– Конечно, – хором отозвались мы с мужем.

Мы выглянули в окно. Зайка и Дима поймали машину и сели в нее вместе.

– Быстро у них закрутилось, – удивленно вымолвил Сергей.

– У нас тоже когда-то все произошло быстро, – с улыбкой напомнила я, – и неплохо получилось.

– Я бы сказал, совсем неплохо… – Сережка обнял меня, обжег губами висок, горячая ладонь скользнула под джемпер, и мое тело сладостно заныло в предвкушении жарких прикосновений и проникновений.

Где-то на краю сознания мелькнуло удивление оттого, что мы с Сережкой живем вместе тысячу лет и занимались любовью невероятное количество раз, но до сих пор мне достаточно одного взгляда, полуслова, прикосновения, чтобы вспыхнуть знойным пламенем… В следующий миг огненный вихрь закрутил нас, и все мысли унеслись прочь, осталось только обострившееся до предела желание, настолько мучительное, что казалось, мы оба умрем, если не сможем его утолить в тот же миг, и не было ни сил, ни времени добраться до кровати.

К счастью, Иван спал крепким мальчишеским сном и не слышал, как безумствовали на кухне его родители.

Пиар

Наверное, я так и осталась бы малоизвестным автором «неформатных» книг с узким кругом почитателей, но подоспела реорганизация издательства. Владельцы решили расширяться, создавать и продвигать новые авторские проекты. Припомнив крылатую фразу о руководящей роли кадров, хозяева обновили менеджерский состав и в довершение переманили из крупного холдинга директора по пиару, о котором отзывались с придыханием как о суперпрофи с невероятными связями и идеями, волшебнике, способном в кратчайший срок продвинуть издательство в пятерку крупнейших игроков книжного рынка.

Волшебника звали Андреем Денисовичем. Ему было около сорока. Стриженный, как говорили прежде, под Котовского, а теперь – под Федора Бондарчука, в очках с затемненными стеклами в тонкой золоченой оправе, он старался быть креативным во всем. Носил розовые и апельсиновые рубашки, изумрудные галстуки и джинсы на бедрах. Курил прямо в кабинете, не всегда удосуживаясь открыть окно. Разговаривал громко и безапелляционно, допускал в разговоре малоцензурные словечки и обращался ко всем на «ты», независимо от возраста и должности, интеллигентные редакторши впадали в легкий шок от подобной фамильярности. Сотрудники робким шепотом обсуждали между собой выходки Андрея Денисовича. Обматерил по телефону сотрудника крупного глянцевого журнала за недостаточно претенциозную подачу материала, обозвал издательский сайт местечковым и несовременным, в трехдневный срок запустил новый, а для раскрутки форума нанял нескольких человек, которые сочиняли скабрезные темки, бранились, выясняли отношения, хамили авторам, читателям и издателям, выкладывали сомнительные фото и видеоматериалы. Новый форум казался мне отвратительным, но среди пользователей стал очень популярным, моментально побил все рекорды посещаемости и, как выяснилось, послужил отличной рекламой: продажи резко возросли, особенно книг авторов, активно участвовавших в обсуждении.

С появлением Андрея Денисовича монотонные редакционные будни стали разнообразиться появлением в издательских коридорах медийщиков – томных надушенных мальчиков и строгих девушек с крохотными ноутбуками – и мелодичными трелями мобильников.

До поры до времени я не сталкивалась с великим и ужасным Андреем, но в один из дней, когда приехала в редакцию, Лариса устремила на меня долгий соображающий взгляд, а потом просияла, схватила за руку и потащила из кабинета по коридору, на мои недоуменные реплики туманно бормоча: «Сейчас…»

Андрей Денисович сидел за столом, листал журнал и задумчиво ковырял в носу.

– Вот, – сказала Лариса, подталкивая меня вперед, как провинившуюся школьницу, – это Саня… Александра Соколова, замечательный автор, очень перспективный и нестандартный. Только книг у нее маловато…

Андрей Денисович оторвался от журнала, пару секунд разглядывал меня, напряженно морщил лоб, а потом неожиданно просиял и закричал так, что мы с Ларисой испуганно вздрогнули:

– Ну, наконец-то! То, что надо! Даже если бы у нее совсем не было книг, плевать! Главное – все остальное при ней… – Он сделал нетерпеливый жест в сторону двери, и Лариса, заговорщицки подмигнув, молниеносно удалилась.

– Значит, так, Александра, – объявил Андрей Денисович, – поедешь на телевидение, на съемки молодежной передачи. Попросили прислать молодую симпатичную писательницу, а эти бестолочи все подсовывают мне или пенсионерок, или таких, что без паранджи не то что на телевидение – в магазин лучше не выпускать.

– Но… – проблеяла я, почувствовав, как мгновенно вспотели ладони, – я никогда… я не умею…

– Все когда-то случается впервые, – тоном, не терпящим возражений, объявил Андрей. – Передача рейтинговая, выходит по выходным в прайм-тайм, на серьезном канале – это отличная реклама для тебя и для нас. Темы поднимаются острые, злободневные. Вечером девочка с тобой свяжется, все популярно объяснит, возможные вопросы подскажет. Главное – не робей. Молодежь у нас бойкая, без комплексов. Вопросы могут задать самые разные, даже провокационные. Да не бойся! – прикрикнул он, видимо расшифровав всю гамму эмоций, отразившуюся на моем лице. – Схохми там чё-нибудь. А если что, можешь рявкнуть или послать – не возбраняется. Даже хорошо будет. Чем больше скандалов, тем выше рейтинг и вероятность того, что тебя запомнят. Телевизионщики это любят.

– Ну уж нет, – возмутилась я, – программу будет сын смотреть, муж, родственники, знакомые. Имидж хабалки или глупой блондинки мне ни к чему.

– Создай имидж умной блондинки, если сможешь, – позволил Андрей Денисович, вытаскивая из пачки сигарету. – Только ты это… – он снова скользнул по мне цепким взглядом, – оденься поприличнее. Договорились, Саня?

На мне был джемпер крупной вязки, обычные «Ливайсы» и кроссовки – казуал, весьма удобный для поездок в автомобиле. Но, во-первых, это был не «черкизон», а во-вторых, меня возмутил хамски-безапелляционный тон пиар-директора. Будет еще какой-то мужик указывать, как мне одеваться! В конце концов, я не его подчиненная.

– Договорились, Андрей, – в тон ответила я. – Может, после работы вместе пробежимся по магазинам? Себе заодно что-нибудь прикупишь.

Андрей Денисович собирался чиркнуть зажигалкой, но повременил, озадаченно поморгал короткими белесыми ресницами, словно раздумывая, какое наказание придумать мне за непочтительность, и вдруг раскатисто захохотал.

– А ты, оказывается, с гонором, Александра. Мне это нравится. Надо будет почитать твои книжки.

Дома я перетряхнула шкаф и, не найдя ничего подходящего, отправилась по магазинам в поисках надлежащего наряда для съемок. Я облазила центральные бутики, но не нашла ничего, кроме сумасшедших ценников. Брендовые шмотки были либо мишурно-вычурными, попугайских расцветок, поражающие обилием стразов и пайеток, либо, напротив, серыми, скучными и унылыми – в стиле офисной мыши. Изредка попадались наряды, метко охарактеризованные зашедшей вместе со мной дамочкой как «мечта педофила» – платьица а-ля Барби, к которым прилагались гольфики и лакированные туфельки с бантами.

– Ужас, – возмущалась дамочка, – покупать брендовые вещи можно только в Европе. А к нам везут остатки позапрошлогодних коллекций по безумным ценам.

Мне было нечего возразить.

Усталая и злая, я отправилась в «Русский авангард», где продавщица Лена удивленно поинтересовалась причиной моей мрачности. Услышав, в чем проблема, всплеснула руками, вытащила из ящика мою книжку и объявила, что Александра Соколова – ее любимый автор, и она, Лена, никогда бы не подумала, что этот самый автор давным-давно одевается в их магазине. После чего закрыла павильон на ключ, вывесила табличку «Учет» и принялась перетряхивать полки и загашники. Она сделала несколько звонков на склад, и через полчаса нам подвезли вороха вещей моего размера.

– Я расскажу девчонкам-дизайнерам, что ты – наша клиентка, – щебетала Лена, – они будут специально присылать для тебя шмотки из новых коллекций. У тебя будет право первого просмотра. Супер! Где твоя дисконтная карта?

Из торгового центра я вышла обвешанная покупками. Для передачи было подобрано восхитительное черное платье в мелкую белую полоску, с только что вошедшей в моду юбкой-баллоном. В соседних магазинчиках я прикупила шелковый ярко-розовый шарфик, широкий пояс, подобрала бижутерию. Я тащила пакеты в машину и думала, что, если Андрей Денисович произнесет хоть слово в адрес моего наряда, в ответ услышит все, что я думаю по поводу его розовой рубашки и джинсов на бедрах.

В назначенный день и час я явилась в Останкино. Там меня встретила высокая сосредоточенная девушка в квадратных очках и строгом костюме, критично оглядела с головы до ног, удовлетворенно кивнула, улыбнулась.

– Волнуетесь?

– Немного.

Конечно, я волновалась. Я ни разу не выступала по телевидению, я вообще никогда не стремилась к публичности, не желала «зазвездиться». Даже в нежном возрасте, когда девочки обыкновенно грезят о сцене или кино, у меня были совсем иные мечты. Но судьба порой выкидывает удивительные коленца.

– Не бойтесь, – успокоила девушка. – В конце концов, это не прямой эфир. Неудачные фрагменты просто вырежут.

Я вздохнула с некоторым облегчением. Девушка проводила меня в комнату с мягкими диванами и плазменным экраном, по которому гоняли клипы, видимо для пущей релаксации. Предложила чай или кофе. Я попросила стакан воды – пересохло в горле. Девушка принесла воду, дала ценные указания по поводу эфира и оставила меня в гордом одиночестве. Еще минут десять тревожного ожидания. Я пила воду, поправляла волосы и нервно тискала кончик шарфика. Что, если я буду выглядеть глупо? Зачем я только согласилась на эту авантюру…

– Заходите!

Я вскочила с дивана и с колотящимся сердцем и пылающими щеками вошла в студию. Села в указанное кресло, вгляделась в лица сидящих в зале подростков. Я смотрела на них, а они – на меня. Заинтересованно, выжидающе, оценивающе…

Как смотрят на входящего в класс нового педагога…

Внезапно мое волнение улетучилось. Я вспомнила, как во время урока на меня глядели двадцать пять пар любопытных детских глаз, вновь обрела спокойную уверенность и, улыбнувшись, произнесла ровным голосом:

– Здравствуйте.

Ведущая что-то говорила про мои книги, а я смотрела в зал и ожидала вопросов. Я никогда не отличалась откровенностью, недаром Крис шутливо называла меня Штирлицем, но вдруг поняла, что сейчас должна говорить правду. Я не могла лгать этим ребятам, потому что они пришли сюда в поисках ответов на вопросы о взрослой жизни, в которую они собираются вступать, которая манит и пугает их своей неизведанностью и неизбежностью.

Вопросы были разными, порой непростыми – о творчестве, карьере, любви, семье, деньгах, смысле жизни, я отвечала с максимальной честностью, на которую была способна.

Под конец эфира поднялась пухленькая рыжеволосая девочка, чем-то напомнившая восемнадцатилетнюю Крис, и, глядя на меня восторженными, широко распахнутыми зелеными глазищами, выпалила:

– Мне очень нравятся ваши книги! И вы тоже! Я хочу сказать, что вы такая удивительная… Я хочу быть похожей на вас!

По залу пробежал сдержанный смешок и растворился в немом ожидании. Меня смутило это неожиданное восторженное преклонение. Впрочем, многие подростки творят себе кумира, достаточно взглянуть на толпы фанаток многочисленных эстрадных звезд. С возрастом пройдет…

– Дорогая, – сказала я абсолютно искренне, – ты такая юная, милая, красивая… Тебе совершенно не надо быть похожей ни на кого, кроме самой себя. Каждый человек уникален и замечателен. Главное – помнить об этом и не слушать тех, кто будет утверждать обратное.

После выхода программы я стала знаменитой. Мой редакционный почтовый ящик ломился от сообщений – меня хвалили, ругали, просили совета и даже признавались в любви. Я договорилась об интервью в женском глянце, попасть в который было большим успехом.

А позже позвонил Андрей Денисович, поздравил с успешным дебютом, похвалил мой наряд и сообщил, что популярный молодежный журнал предлагает мне вести свою колонку, в которой будут обсуждаться проблемы тинейджеров. Подумав, я согласилась. Вот и пригодилось педагогическое образование.

Через некоторое время в редакции меня обрадовали открытием персональной серии.

А еще несколько месяцев спустя позвонила Лариса, и по ее бодрому тону я поняла, что услышу хорошую новость.

– Сань, танцуй! Твоей книгой заинтересовался Первый канал! Хотят выкупить права на экранизацию!

– Ну да! – выдала я, ибо не смогла подобрать нужных слов. – Ух ты!

К черту Терлеева с его «Даймондом»! У меня все получится без высокого покровительства.

Дашка

В один из дней выплыла из небытия Дашка. Возникла на пороге, в жутком кирпично-красном пуховике, нахлобученной до бровей вязаной шапке и пенсионерских ботах, смущенно переминаясь с ноги на ногу, протянула жестяную коробку с немецким печеньем, вручила Ваньке набор ярких фломастеров и рамку для фотографий, извинившись, что не знает увлечений современной молодежи. Я заварила свежий чай с пахучей мятой, напоминающей о дачном лете.

Дашка по-прежнему расписывала сервизы, а в свободное время колесила по городу и пригороду в поисках интересных мест для зарисовок, гуляла в парке с собакой. Иногда я составляла им с Тошкой компанию, но перестала после того, как глупейший пес, изрядно вывалявшись в грязи, от избытка чувств сиганул на мои белые джинсы. Домой мне пришлось пробираться огородами, прикрывая сумкой колени. С той поры я встречалась со школьной подругой лишь при условии, что с нами не будет собаки. Дашка обижалась – пес был для нее кем-то вроде ребенка. Мы виделись все реже, в последнее время наше общение свелось к нечастым телефонным беседам.

– Такое дело, – надкусив печенье, смущенно проговорила Дашка, – наша фирма участвовала в международной выставке, и там моими сервизами заинтересовалась одна серьезная итальянская компания по производству эксклюзивной посуды. Они предложили мне контракт на очень хороших условиях, и я согласилась. А сейчас будет очередная выставка, и меня просят присутствовать, представить свои работы. Ну, мне надо прилично выглядеть… А я сто лет не покупала одежду… Я подумала, что ты разбираешься в этом гораздо лучше меня… – Дашка смущенно улыбнулась, по-детски сморщив носик.

Мы отправились в «Русский авангард», где Лена, утащив Дашку в примерочную, заставила снять бесформенный растянутый свитер и мешковатые штаны, пожурила, мол, большой грех скрывать такую классную фигуру, ибо красота должна спасти мир. Следом отнесла за занавеску, где скрывалась подруга, кипу вещей. Через пару минут в торговом зале появилась оробевшая Дашка в элегантном брючном костюме цвета пьяной вишни с укороченным пиджачком, выгодно подчеркивающим ее узкую талию. Под пиджак была надета кремово-розовая блуза на пуговках, заканчивавшихся на уровне груди, которая, как выяснилось, у Дашки весьма высокая и соблазнительная.

Скучавший доселе охранник оживился, подрулил к стеклянной стене павильона и во все глаза уставился на Дашку.

– Сюда надо помаду в тон, – командовала Лена, – можете купить в соседнем отделе. И туфли на каблучке. А вот еще вариант… Идемте.

В следующий момент Дашка явила миру и заинтересовавшемуся охраннику строгое темно-синее платье в меленькую полоску с кокетливым белым воротничком, манжетами и широким поясом, явно подсмотренное у «Прада».

Третьим пунктом перевоплощения стало маленькое черное платье в комплекте с небрежно наброшенным на плечи серебристо-серым шелковым палантином. К наряду предлагалась шелковая сумочка и длинная нитка бус из стекляруса. Охранник прилип к стеклу с открытым ртом.

– Довольно, беру, – простонала ошалевшая от перевоплощений Дашка.

– Что берете? – осведомилась Ленка.

– Все.

Лена расплылась в довольной улыбке.

– К нам еще завезли шикарные пальто из новой коллекции. Посмотрите?

– Посмотрим, – ответила я за Дашку. – Не надевать же поверх всего этого великолепия старый пуховик.

– Боюсь, у меня с собой нет таких денег, – растерянно произнесла Дашка, – не ожидала, что придется купить так много…

– У меня есть, – улыбнулась я.

– Я дома отдам, – прошептала Дашка.

– Заткнись и меряй пальто.

– Я заведу вам карту почетного посетителя, – объявила Лена. – По ней будет десятипроцентная скидка.

– Здорово! – выдохнула Дашка.

– Как видишь, шопинг тоже своего рода искусство, – заметила я. – Сейчас пойдем за обувью и косметикой.

Навьюченные покупками, мы покинули отдел.

Охранник попытался взять у Дашки номер телефона, но та все еще пребывала во власти негатива по отношению к мужскому полу и потому испуганно отказала. Охранник вздохнул шумно и печально.

Мы сгрузили пакеты в мою машину.

– Знаешь, я так волнуюсь… – призналась Дашка. – Вдруг я буду выглядеть глупо?

– Ты будешь выглядеть шикарно, – заверила я, – все будут от тебя без ума.

– А ты не хочешь прийти посмотреть? – робко спросила Дашка. – Если тебе, конечно, интересно…

– Я обязательно приду, – пообещала я.

– Спасибо, – с чувством проговорила Дашка, – ты такая молодец, у тебя все получилось. И семья, и книги, и даже своя машина, – все, как ты хотела…

– Пока еще не все, но это даже хорошо. Есть к чему стремиться. И у тебя все будет, если поставишь цель, возьмешь себя в руки и перестанешь бояться жить.

– У меня уже был печальный опыт…

– Ну и что? У кого из людей не было печального опыта? Это жизнь, дорогая. Я как раз считаю, что тебе повезло. Да, – продолжила я, предупредив Дашкин изумленный возглас, – тебе крупно повезло, потому что ты не успела связать жизнь с этим козлом Даниилом, иначе ты до сих пор вкалывала бы, как папа Карло, а он валялся на диване, мазюкал свои никчемные рисунки и шлялся по бабам, пока ты на работе. А когда родила, он бы развелся с тобой так же, как с первой женой, и ты одна тянула бы ребенка, а с папаши не получила бы и копейки. А сейчас ты – молодая красивая успешная женщина, весь мир открыт перед тобой, вылези, наконец, из своей спячки! Да мужики штабелями начнут укладываться, только помани!

– Ну уж и штабелями, – смущенно буркнула Дашка, но по заблестевшим глазам и порозовевшим щекам я поняла, что впервые за много лет мои слова достигли цели.

Все это говорилось прежде, и не раз, но Дашка не слышала. А сейчас, когда она сама решила справиться с депрессией, мои слова стали подтверждением ее собственных мыслей. А такое банальное и бессмысленное на первый взгляд занятие, как шопинг, стало первой ступенькой к выздоровлению.

За окном метались снежинки, возмущенно гремели трамваи, приплясывали на остановках озябшие прохожие. Магнитола играла джаз. Дашка улыбалась своим мыслям. Ей было чуть-чуть за тридцать, а значит, все еще было впереди.

Федечка

Федечка не отступил от своего решения, и в один прекрасный день мы отправились к нотариусу. По этому случаю Федечка извлек из платяного шкафа пропахший нафталином костюм и галстук-селедку по моде пятнадцатилетней давности. По пути он рассуждал о том, что ему всего пятьдесят три, что теперь он начнет жизнь сначала, встретит женщину, которой будет нужен он сам, а не его жилплощадь. Раньше он боялся аферисток, а теперь бояться нечего, ведь квартира ему вроде как не принадлежит. Мама согласно поддакивала.

– Отметить надо бы сделку, – намекнул Федечка.

– Поедем к нам, – предложила мама, – пообедаем, чаю выпьем. Вино есть хорошее.

– Да я это… к ребятам на стройку обещал заскочить, – криво улыбнулся Федечка, – Сань, подбрось-ка меня в Строгино… Дома мы там строим высокие на берегу реки… Прямо небоскребы… А вид с верхних этажей – красота! Словно стоишь на палубе корабля. И весь город как на ладони… Я люблю подниматься и смотреть сверху вниз…

– Федь, ну зачем тебе сейчас на стройку, – увещевала мама. – Костюм испачкаешь. Поедем к нам, посидим, поговорим…

Но если Федечке что-то втемяшилось в голову, свернуть его было невозможно.

– Танюш, мы обязательно посидим все вместе. Я, ты, Павлик… Как в юности, помнишь? Тогда и Виталик с нами был… Знаешь, мне Виталик снился намедни… Молодой, веселый… И Кларка не была еще такой сукой… А Вовка все-таки хороший у нее был мужик, сломала ему жизнь, стерва… Слышал, болен он, рак…

Губы у Федечки дрогнули. Видно, юность – яркая, далекая, прекрасная – пронеслась перед его усталым взором.

– Как быстро время летит, Танюша… – проговорил он с горечью. – Вроде только вчера молодыми были… «Жизнь моя, иль ты приснилась мне…» [2] Сань, здесь останови!

Федечка чмокнул маму в щеку, вылез из машины, шаркающей стариковской походкой побрел к строительному забору, но вдруг обернулся и с какой-то потерянной улыбкой помахал нам рукой.

Утром маме позвонили из милиции и сказали, что ее брат Федор Балашов погиб этой ночью. Сорвался с верхнего этажа недостроенного дома. Некоторое время он был жив. Даже продиктовал мамин телефон, но потом потерял сознание и по дороге в больницу скончался.

Клара, услышав скорбную весть, первым делом спросила:

– А квартира кому?

– Мне, – ответила мама, стараясь сохранять спокойствие.

– Значит, подсуетилась, – проговорила Клара с нехорошим смешком. – Молодец…

– Клара, Федор, твой брат, умер, ты это понимаешь?

– Раз тебе квартира, то ты и хорони, – отрезала Клара. – У меня сейчас денег нет, на фирме дела плохо идут. По судам замотали.

– По каким судам? – не поняла мама.

– Да помер мужик, язвенник, и так был не жилец, – зло выпалила Клара. – А его родственнички заявили, будто это от наших пищевых добавок. Бред полнейший. И ведь нашли еще кучу таких же сволочей, подписали заявление в суд. Будто кто силой заставлял их пить препараты. Меня теперь по судам таскают. Уроды. Так что лишних денег у меня нет, все на адвокатов трачу. И вообще я болею. Гипертония замучила.

– Я не прошу у тебя денег, – отрезала мама. – Мы все сделаем сами. Я позвонила, чтобы сказать, когда прощание. Если хочешь – приходи.

Клара пришла. Я давно ее не видела, а увидев, поразилась. Вместо дородной цветущей дамы из машины вышла осунувшаяся, исхудавшая вдвое женщина с нездоровым землистым цветом не тронутого макияжем лица, обвислыми щеками, тусклыми отрешенными глазами и скорбными морщинами в уголках рта. Контраст был столь разительным, что мама тихо охнула, прислонив пальцы к губам. Клара явно не солгала насчет плохого самочувствия.

С ней приехал Петр Иванович. Посмотрел на лежавшего в гробу Федора, который выглядел удивительно спокойным, даже умиротворенным, промолвил с горечью:

– Вот уже и племянников хороню. Зажился на этом свете… Смерть не берет.

– Живите, ради бога, – сказала мама. – Уж кому сколько отведено…

– Устал я, – тихонько пожаловался маме Петр Иванович. – Иной раз так паршиво себя чувствую, что думаю, сдохнуть бы поскорей. Тамара слаба совсем, еле ходит… У Клары своя жизнь, внуку мы, старики, не нужны… Вот так сижу, смотрю в окно и все думаю… Всю жизнь перебираю… И знаешь, что я надумал? Вот написала мать на меня отказную, хотела жизнь спасти… Да только тем самым судьбу мою она переписала. Жизнь прожил словно не свою, за кого-то другого…

Он тяжело и шумно вздохнул и подошел ближе к гробу, стоял, всматривался в лицо покойного, словно хотел понять что-то очень важное.

– Как Глеб? Руслан? – спросила мама больше из вежливости.

Клара вздрогнула, точно ее вырвали из раздумий.

– Руслан? – Потухшие глаза вмиг преобразились, полыхнули яростным огнем, а на лице отразилось выражение бессильной злобы и тоски. – Гад этот Руслан, – сквозь скрипнувшие зубы прошипела Клара, – обобрал меня до нитки… Аферист проклятый… Я ведь его из дерьма вытащила, он грузчиком у меня работал… Отмыла, одела, обула… А он мою подпись подделал, магазин продал и со всеми деньгами смотался… Вроде в Турцию подался с какой-то девкой… Хрен его там найдешь. Менты говорят: зачем ты доверила ему бумаги подписывать, долю в бизнесе выделила? Я и сама теперь не понимаю, как так получилось… Ведь я всю жизнь никому не доверяла, а ему доверилась… Глеб мне сказал: «Дура ты, мать. Дура старая…» – Клара истерически зарыдала, размазывая слезы по щекам. Мама гладила ее по голове и шептала, что все образуется. И мне тоже стало ее жаль – немолодую, беспомощную, обманутую.

– Ишь как убивается, бедняжка… Видно, сильно любила покойничка… – посочувствовала проходившая мимо старушка в черном платке.

Девичник

На этот раз сидели у Крис. В той самой квартире, что и тысячу лет назад, ничуть не изменившейся за годы, эта неизменность рождала ощущение дежавю.

– Почти здесь не бываю, поэтому никак не решусь на ремонт, – объяснила Крис. – Вот если переедем в Россию, тогда придется заняться.

Она притащила старую потертую гитару, покрутила колки, побренчала, настраивая, а затем, озорно сверкнув глазами, взяла несколько знакомых аккордов.