Баллада. Осенние пляски фей Стивотер Мэгги
Я застыл, не желая поворачиваться:
— Пол, не шути так. Думаешь, она меня заметила?
— Уверен.
— Привет, — сказала за моей спиной Ди.
Невольно всплыли ее слова: «Я вспомнила Люка, как он целовал меня».
Я мрачно взглянул на Пола, надеясь, что он прочтет в моем взгляде «спасибо, что предупредил», и поднялся, сунув руки в брюки, чтобы стать к ней лицом.
— Привет, Пол, — сказала Ди. Пол смущенно опустил глаза. — Можно мы с Джеймсом минутку поговорим?
— Я жду маму, — пробормотал я, ощущая, как желудок сворачивается в тугой комок. Мысли путались. Смотреть на Ди было больно.
— Я знаю. Моя мама сказала, что передала с ней вещи. Она — моя мама, не твоя — мне позвонила: мол, слышала по радио объявление о заторах на дороге, поэтому я знаю, что она еще не скоро приедет. Я сейчас про твою маму… — Ди чуть пожала плечами и выпалила: — Вот я и приехала на церковном автобусе — решила предупредить тебя, что она опаздывает.
— Я подожду здесь, — предложил Пол.
— Спасибо, товарищ, — саркастически произнес я. Ну хоть будет кому передать маме мой прах, когда Ди испепелит остатки моего самоуважения. Мгновение я обдумывал, могу ли я сказать «нет». — Ладно, пойдем.
Пол состроил мне печальную гримасу, и я пошел по тротуару вслед за Ди. Мы шли в гору по направлению к центру Гэллона. Она молчала. Я увидел через квартал музыкальный магазин Эванса-Брауна. Интересно, там ли волынщик Билл? А может, когда меня нет, он исчезает, как Нуала? Я смотрел в витрины, наблюдая, как растягиваются и сжимаются наши отражения. Сунув руки в карманы, опустив плечи… одинокий остров, до которого без лодки не добраться.
— Я ужасно себя чувствую, — наконец сказала Ди.
Это прозвучало эгоистично. Наверное, она поняла, потому что поспешно добавила:
— Я плохо с тобой поступила. Я… я каждую ночь плачу, когда думаю о том, что все между нами испортила.
Я промолчал. Мы проходили мимо магазина мужской одежды. В его витрине красовались головы-манекены в шляпах, и на мгновение мое отражение оказалось одетым в котелок.
— Я… мне так жаль… Я не хочу, чтобы между нами все было кончено. Со мной что-то неправильно…
Она еще не плакала, но в голосе слышалась дрожь. Я смотрел на трещины в асфальте. Там колонной маршировали муравьи. Интересно, к дождю? Мама когда-то рассказывала, что муравьи ходят по прямой, чтобы оставлять следы из запахов, ведущие к дому. Чем плотнее колонна, тем сильнее запах. Тем легче вернуться.
Ди внезапно остановилась, дернув меня за руку:
— Джеймс, пожалуйста, скажи что-нибудь. Пожалуйста. Мне… мне непросто было решиться. Скажи хоть что-нибудь!
В голове толпились слова, но я не мог их произнести. Я видел резкие очертания букв, сотни символов, составляющих слова, которые нужно записать. Ди до боли сжимала мою руку и смотрела на меня глазами, в которых уже блестели слезы, а я стоял, не в силах вымолвить ни слова.
И все-таки нужно было говорить. Когда наконец мне это удалось, я сам удивился, как ровно звучит мой голос и как связно ложатся фразы. Как будто мною завладел всезнающий беспристрастный рассказчик, который делает объявления для широкой публики.
— Я не знаю, что сказать, Ди. Я не знаю, чего ты от меня хочешь.
А потом, внезапно, я понял, что надо сказать, и слова засверкали в голове, стремясь вырваться наружу: «Ты сделала мне больно. Чертовски больно. Ты стоишь, держишь меня за руку, а я умираю. Ты просто меня используешь? Разве я для тебя так мало значу? Я нужен просто, чтобы заполнять пустоты, да?»
Я молчал.
Правда, Ди смотрела на меня так, будто все слышала, и я даже напрягся, вспоминая, не говорил ли я вслух. Она отвернулась, посмотрела на пустой тротуар, потом на собственные ноги, словно черпая храбрость от потрепанных ботинок «Док Мартенс».
— Я хотела тебе сказать, что он мне очень нравился. Люк.
— Очень нравился, — повторил я тусклым недоверчивым голосом, даже не пытаясь изменить интонацию.
— Ну хорошо. Я любила его. Я не хотела тебе говорить. Чувствовала себя виноватой, хотя мы просто друзья. — Ди долго колебалась; я не стал ей помогать. — Мне очень тяжело с тех пор, как он… ушел. Я знаю, что никогда больше его не увижу, и знаю, что нужно его забыть. Я чувствую себя так, будто я выбираюсь из огромной ямы и хватаюсь за что угодно… Я схватилась за тебя, хотя не должна была этого делать.
Она подняла глаза, уже плача, и я понял, что, как всегда, сделаю все, что она попросит.
— Пожалуйста, Джеймс. У меня в голове сейчас полная неразбериха. Ты — мой самый-самый лучший друг, я боюсь потерять и тебя тоже.
— Не знаю, смогу ли я, — произнес я.
Говорить правду было приятно.
Через мгновение до нее дошло. Она закрыла лицо рукой и горько разрыдалась, как плачут люди, которые доведены до того, что им просто плевать, кто видит их слезы.
Я не мог на это смотреть.
Я взял ее за плечо и притянул к себе. Я обнял ее, почувствовал знакомый свежий запах ее шампуня, и он, как машина времени, перенес меня в бесчисленное количество других объятий, в те долгие годы, когда еще не было Люка, когда ей нужен был только я. Склонив голову, я наблюдал за отражением нашего объятия в витрине. «Пожалуйста, не думай о нем сейчас».
— Я не думаю, — прошептала Ди и уткнулась лицом мне в плечо, заливая мою футболку слезами.
Я не знал, помогаю ли я Ди выбраться из ямы или она тянет меня за собой на дно.
— Да, я сумасшедшая, — тихо сказала она. — Только не бросай меня, Джеймс, ладно? Пусть после лета пройдет побольше времени, и, может быть, мы попробуем еще раз. И все получится.
Трудно было понять, имеет ли она в виду дружбу, или еще один поцелуй, или просто возможность дышать. Я вообще ничего не понимал — все силы уходили на то, чтобы ей поверить. Я обнимал ее, прижимая руку к ее волосам и преисполняясь уверенности, что она снова причинит мне боль.
Нуала
Стивен Слотер (стихи из сборника «Златоуст»)
- О, что это со мною? В горле ком,
- во рту нектара сладость и пчелиный яд,
- влюбленный разум грезит об одном:
- о форме рук твоих, о том, что говорят
- твои лишь губы.
Вспоминая тот день, я думаю о том, что можно было предпринять, чтобы Элеонор не поняла суть моих чувств к Джеймсу. Воображаю, как бы я могла сделать так, что она меня вообще не увидела бы. Или уж если не было возможности спрятаться, по крайней мере, я должна была найти способ скрыть то, что между нами происходило.
Джеймс сидел вместе с круглолицым на остановке. Дурочка Ди вернулась в школу — утомилась, мучая Джеймса, и теперь хотела прилечь. Оказалось, что круглолицый умеет показывать фокусы; он развлекался тем, что заставлял скрепки появляться и исчезать у него в руках. Я легко рассмотрела его приемчики, но, должна признать, он был неплох: показывал фокусы непринужденно и небрежно, как будто говоря: «Ну конечно, магия существует».
Джеймс слегка иронично ему улыбался, а я чувствовала, что уже привыкла к этой улыбочке. Он улыбался, потому что знал, что магия существует, и знал, что фокусы круглолицего — не магия, но все равно не мог это доказать, и такая двойственность ему нравилась.
Я сидела на траве недалеко от них, на таком расстоянии, чтобы Джеймс не чувствовал моего присутствия, однако достаточно близко, чтобы слышать их разговор. Джеймс, как обычно, излучал яростное золотое сияние, и впервые за много месяцев я почувствовала голод.
Именно тогда я осознала, что сделку надо заключить до Хеллоуина, иначе мне будет плохо.
И еще именно тогда я осознала, что не хочу отбирать у Джеймса ни года жизни, даже если он вдруг согласится.
У меня закружилась голова.
— Ждешь автобуса?
Я узнала Элеонор по голосу, а подняв голову, увидела рядом с ней ее безымянного консорта. Он чуть наклонился в мою сторону и протянул руку, чтобы помочь мне встать, но Элеонор легонько шлепнула его по пальцам:
— Это плохая мысль, милый. Она голодна, а ты — лакомый кусочек.
Она опустила взгляд на меня и протянула свою руку. На каждом пальце у нее было кольцо; некоторые были соединены длинными золотыми цепочками, которые свисали с ее ладони. Я осталась сидеть.
— Ты не встанешь перед своей Королевой, милочка? Или у тебя просто нет сил?
Я посмотрела на нее и ответила, зная, что мой голос звучит капризно:
— А что? Если я не встану, ты прикажешь меня убить?
Элеонор поджала бледные губы:
— Так вот кто отказался помогать… Я ведь предупреждала тебя, у нас здесь дела, в которые не нужно вмешиваться.
Вид у ее консотра был такой, точно он приказывал мне: «Встань!» Хотя я по-прежнему почти не могла читать его мысли, ясно было одно: не так давно он видел смерть — и теперь не хочет увидеть ее снова.
Я поднялась:
— Я не лезу в твои дела.
Так мне кажется, по крайней мере. Точно не знаю. Я взглянула на Джеймса, и Элеонор тоже посмотрела на него. К нему от автостанции шла женщина, заранее широко раскинув руки, чтобы обнять. Лицо Джеймса выражало искреннюю радость. Я еще не видела его таким счастливым.
Элеонор рассмеялась так громко, что даже стоявшие в отдалении люди поежились и заговорили о надвигающейся грозе. Элеонор вытерла глаза — как будто она умеет плакать! — и, недоверчиво улыбаясь, покачала головой:
— Маленькая леаннан сида, ты выбрала его?
Мне не понравилось, как она смеется и смотрит на него.
— Какой странный и правильный выбор. Я чуть не убила его пару месяцев назад, но дайне сиды оживили его по просьбе клеверхенда. А теперь ты его все-таки прикончишь. Замечательно, правда?
Джеймс гордо улыбался, наблюдая, как его мама обнимает круглолицего, — как будто и маму, и объятия выдумал лично он.
— О!.. — Элеонор прикрыла рот рукой, наклонилась к консорту и сказала с таким восторгом, что я почти не могла этого вынести: — Ты понял, милый?
Консорт утвердительно хмыкнул, а Королева обратилась ко мне:
— Так вот почему ты дрожишь от желания, маленькая шлюха? Тебе отказали?
Черта с два я дрожу. У меня все в порядке. После Стивена прошло не так уж много времени.
— Тебя это не касается.
— Меня все касается. Я забочусь о своих подданных и не хочу, чтобы они в чем-либо нуждались.
— Правда?
— Только попроси, — сказала Элеонор. Она повернулась в сторону Джеймса с мечтательной улыбкой: — Что такое? Не соглашается на сделку? Я могу сделать его более сговорчивым. В первый раз это было очень легко.
Я отчетливо увидела в ее мыслях воспоминание о Джеймсе, сломленном и задыхающемся.
— Я не хочу заключать с ним сделку. И вообще, не лезь в мои дела, и тогда я не буду лезть в твои.
Увиденная картина разбередила глубокую рану, и я позволила себе зайти слишком далеко. Сейчас последует ее гнев…
Но она просто положила руку мне на плечо и, цокая языком, покачала головой:
— Береги силы. Если ты хочешь продержаться до дня Мертвых без сделки, тебе понадобится все до последней капли.
Королева улыбалась. Ужасный оскал, говорящий мне о том, что она знает о моих чувствах к Джеймсу и заинтригована. Элеонор, как и все придворные феи, любит ломать забавные безделушки.
от: ди
кому: джеймсу
текст сообщения:
ты был прав. все не так и я д. б. т все рассказать. но теперь поздно. вдруг ты скажешь мне прекратить? вдруг ты спросишь правда ли я не получила т сообщение? вдруг ты спросишь знаю ли я сама чего хочу? ненавижу врать.
отправить сообщение? да/нет
нет
сообщение не отправлено.
сохранить сообщение? да/нет
да
сообщение будет храниться 30 дней.
Джеймс
На большинстве уроков в Торнкинг-Эш в моем классе было восемнадцать человек. За время учебы мы распределились по местам в соответствии с типами личности. Первый ряд парт: подлизы и заучки, вроде меня. Второй ряд: друзья подлиз и заучек. И претенденты в друзья. И еще претенденты в подлизы, которые не успели занять место в первом ряду. Третий ряд: ни то ни се. Те, кто сидит в третьем ряду, мне неинтересны. Слишком хороши, чтобы быть плохими, и слишком плохи, чтобы быть хорошими. Последний ряд: придурки, разгильдяи и пофигисты.
Что интересно, я мог бы сидеть и в первом ряду, и в последнем. Разве так бывает?
Короче говоря, в это утро вся наша устоявшаяся система полетела к черту, поскольку класс Салливана с какой-то неведомой гнусной целью объединили с классом, который слушал драматическую литературу у Линнет.
Нам выделили большую солнечную аудиторию в конце коридора, в которой все могли поместиться, и вдруг оказалось, что за собственные места надо сражаться. Вот так и вышло, что мы с Полом очутились в заднем ряду. Чего я не ожидал, так это того, что окажусь рядом с Ди, которой в заднем ряду ну никак не место.
Осенний ветерок дул в большие окна и метался по комнате, поднимая со столов листы бумаги. Я несколько мгновений посидел, соображая, что бы ей сказать, перебрал некоторое количество вопросов и фраз разной степени остроумности и информативности, и в итоге выдавил:
— Значит, ты здесь учишься.
Ди сделала мне одолжение и рассмеялась, хотя, наверное, хуже я в жизни не шутил, затем потянулась через стол и прошептала:
— Прости, что я вчера так расклеилась.
С другой стороны от меня Пол взял мою руку и принялся на ней писать. Я чувствовал, как он аккуратно выводит на моей коже буковки, и пытался придумать какой-нибудь связный ответ для Ди. Она, как обычно, была прекрасной и большеглазой, но я уже не чувствовал прежнего разъедающего желания ее смешить.
Может быть, мне удастся освободиться. Может быть, боль пройдет.
— Для начала прошу вас всех передать развернутые планы сочинения, — объявила Линнет, тем самым спасая меня от второй подряд несмешной шутки. С этого ряда для отъявленных разгильдяев она выглядела еще более хрупкой и маленькой. — Насколько я понимаю, ученики мистера Салливана тоже должны были сегодня сдать планы.
Салливан на урок не пришел. Обычно к этому времени он уже сидит на столе.
Ди открыла тетрадь, чтобы достать свой план, и я заметил под ним листок. Какая-то контрольная, на которой красным взято в кружок «42». И рядом написано «не зачтено» — очевидно, на случай, если неясно, что сорок два — провальный балл.
Отличница из первого ряда, прекрасная Ди, взглянула на меня так, будто догадалась, что я видел ее контрольную и сразу понял, что означает такая оценка. Мгновение ее глаза были испуганными и умоляющими, а я просто смотрел на нее, даже не пытаясь спрятать потрясение. Ди осторожно накрыла контрольную рукой, чтобы ее не унесло сквозняком.
Все неправильно.
— Последний ряд! Передавайте планы! — повторила Линнет неприятным голосом.
Мы встрепенулись. Ди передала задание по своему ряду, а мы с Полом отправили наши идентичные планы к «Балладе» по своим. Я сложил руки на столе и увидел наклонные буквы, написанные Полом, рядом с моими крупными, почти печатными буквами. Он нашел место, чтобы втиснуть на мою левую руку фразу «от женского пола у меня голова болит». Я вопросительно поднял бровь, и он ответил мне взглядом «а что, не так?».
Сорок два. Черт. Ди всегда получала высшие оценки, а в тот единственный раз, когда ей поставили отметку чуть ниже, она звонила мне и долго жаловалась. Ди с рождения запрограммирована быть совершенной. У нее от такой оценки вся проводка в голове погорит.
— Пожалуйста, разбейтесь на группы по четыре человека, — сказала Линнет. — Оба класса уже закончили читать и смотреть «Гамлета»; пора обсудить его в группах. Я буду наблюдать за вашей активностью и после обеда, когда мистер Салливан вернется, все ему сообщу.
Она принялась бубнить о вопросах для обсуждения, написанных на доске, и о том, как она будет проверять наши планы, и прочее, и прочее, а мы начали двигать столы, чтобы собраться в группы, и совершенно заглушили ее скрежетом металлических ножек по полу.
В нашу группу вошли мы с Полом и Ди и еще одна девушка из третьего ряда, которую явно не слишком обрадовали партнеры с «галерки». Она была из моего класса, играла на трубе (бедняжка), звали ее Джорджия, и она решила сразу же взять все в свои руки, прочитав с доски первый вопрос.
— Так. Вопрос номер один. Какой персонаж из «Гамлета» вам наиболее близок?
Я пристально посмотрел на Ди — такие взгляды способны не просто пригвоздить человека к месту, но еще и прожечь в нем дырки, через которые удобно передавать карандаши, — и сказал:
— Офелия, потому что никто не говорил ей что, черт возьми, происходит, и в результате она покончила с собой.
Джорджия моргнула.
Пол начал смеяться.
Линнет подозрительно на нас посмотрела. И немудрено — на пятой минуте обсуждения пьесы, в которой все или умерли еще до начала, или умирают по ходу действия, истерический смех не может не привлечь внимание.
— Вы должны обсуждать, а не разговаривать о своем, — пытаясь испепелить нас взглядом, прошипела Линнет. И зловеще, как медуза, поплыла в нашем направлении.
— Мы и обсуждаем! — воскликнул я. Глаза Ди метались между мной и Линнет. — Мы говорили о последствиях недостаточной коммуникативной связи между Офелией и Гамлетом и какой Гамлет придурок, что держал Офелию в неведении о том, что думает.
Салливан по достоинству оценил бы мой импровизированный анализ материала — я хотя бы прочитал пьесу! — но Линнет нахмурилась:
— В классе нельзя так выражаться!
— Виноват. Впредь буду стараться, чтобы моя речь была пригодна для прослушивания любой аудиторией.
— Да уж, старайтесь. Уверена, мистер Салливан на своих уроках подобного не позволяет?
Она сказала это с явно вопросительной интонацией.
Я улыбнулся в ответ.
Линнет нахмурилась сильнее и отплыла к другой группе.
Джорджия сердито посмотрела на меня, постучала по тетради карандашом и сказала:
— Думаю, мне ближе всего Горацио, потому что…
— Может, Гамлет был уверен, что Офелия ничего не поймет, — прервала ее Ди, и Джорджия с отвращением закатила глаза. — Офелия сразу сказала бы Гамлету, что он делает глупости, даже не разбираясь в ситуации.
— Ты исходишь из предположения, что Офелия ровным счетом ничего не знала об испытаниях, через которые проходит Гамлет, — возразил я, — но Офелия же все время была там, помнишь? Ей было известно, что Гертруда и Клавдий — подлые мерзавцы, способные всадить нож в спину. Она не впервые в Дании, Ди.
— Эй, вы о чем? — спросила Джорджия. — Офелия ничего не знает про Гертруду и Клавдия, Гамлет знает о том, что Клавдий убил его отца только потому, что ему рассказал призрак, а больше ни с кем призрак не разговаривал. Офелия не в курсе.
Я отмахнулся от Джорджии и сказал Ди:
— Офелия в неведении только потому, что Гамлет ей не доверяет. Очевидно, он втемяшил себе в башку, что справится со всем сам, но в первый раз у него не вышло, и в этот раз совершенно точно снова не получится. Он должен был принять помощь Офелии.
Глаза Ди подозрительно заблестели.
— Офелия не очень-то разбиралась в людях. Ей следовало просто держаться подальше от Гамлета, как и советовал Полоний. Все, кто общался с Гамлетом, пострадали. Умерли. Он правильно делал, что прогонял ее.
Джорджия начала что-то говорить; не обращая внимания, я потянулся к Ди через свой стол и процедил сквозь зубы:
— Но Офелия любила Гамлета!
Ди смотрела на меня, а я смотрел на нее, ошарашенный собственными словами. Драматизм момента сбил Пол:
— Понял! Меня сбили с толку метафоры с противоположными полами… Салливан — это Полоний. Получается, он пытается играть для Офелии роль отца.
— Спасибо, мы бы сами не догадались, — сказал я, вновь усаживаясь на свой стул.
Джорджия махнула рукой в сторону доски:
— Кто-нибудь хочет перейти ко второму вопросу?
Никто не хотел.
Я скрестил руки на груди, чувствуя восхитительную отстраненность от происходящего, объективность, на которую раньше я был не способен в присутствии Ди. Да, я вынесу. Я уже с собой справляюсь.
— По-моему, Гамлету не стоит отвечать на звонки Офелии, если он ей врет. Офелия постепенно свыкается с тем, что Гамлет разбил ей сердце и что они просто друзья, но даже просто друзья друг другу не врут.
Джорджия скорчила гримасу и начала было возмущаться, но Пол поднес к губам палец и посмотрел на Ди.
Она заговорила тихим изменившимся голосом. Знаете, у всех есть два голоса: один — для публичного использования, а второй — только для вас, каким говорят наедине с вами, когда никто больше не слышит. Ди заговорила тем, летним голосом, голосом из времени, когда я думал, что ничего никогда не изменится.
— Гамлет не хочет, чтобы Офелия снова пострадала.
Она смотрела на меня. Не в глаза, а на шрам над ухом.
Я издал неопределенный звук.
Почему- то, пока Ди не посмотрела на мой шрам и не заговорила тем голосом, я не понимал, что она и правда меня любила. Все это время она меня любила, только не так, как мне того хотелось.
Черт!
Осенний ветер, залетевший в класс через большие окна, принес несочетаемые запахи: тимьян, клевер и влажный запах перевернутого камня. Я очень долго сидел и молчал.
— Джеймс и Пол, пожалуйста, подойдите ко мне, — зловеще сказала Линетт из-за своего стола. Сидя за ним, она больше походила на учителя, чем Салливан, который всегда устраивался на краешке. Я решил, что никогда не буду сидеть за столом.
— Дейдре и Джорджия, вы можете продолжать обсуждение.
Я поднялся, но, прежде чем пойти вместе с Полом к Линнет, тронул Ди за руку. Не знаю, поняла ли она, что я хотел ей сказать. Я хотел, чтобы она понимала, что я… не знаю. Наверное, я хотел, чтобы она знала, что я наконец все понял.
Мы стояли перед столом Линнет как воины, ожидающие посвящения в рыцари. Ну, по крайней мере, я. Пол дергался. По-моему, он раньше в переделки не попадал.
— Вы друзья? — Сидя за столом, Линнет казалась маленькой птичкой с блондинистыми перышками. Она моргала, глядя на нас настороженными темными глазами.
Я собирался пуститься в объяснения о том, что нас с Полом связывают практически кровные узы, когда Пол произнес:
— И соседи по комнате.
— В таком случае я ничего не понимаю. — Линнет положила перед собой наши планы. — Это что? Списывание? Плагиат? Несмешной розыгрыш? Ставить оценки работам учеников мистера Салливана — не мое дело, однако не могу не заметить, что ваши планы сочинений идентичны.
Пол посмотрел на меня. Я взглянул на Линнет:
— Ни то, ни другое, ни третье. Вы разве не прочитали?
Она неопределенно помахала рукой:
— Там какой-то бред.
Она подтянула первую страницу моего плана поближе и прочитала вслух:
БАЛЛАДА,
пьеса в трех актах,
сильно опирающаяся на Метафору,
которая имеет смысл только для тех,
кто видит Мир, каким он есть.
Она подняла глаза.
— Не понимаю, какое отношение это имеет к заданию написать трехстраничное сочинение о метафоре. И не понимаю, почему у вас с Полом одинаковые планы.
— Сал… Мистер Салливан поймет.
Мне хотелось забрать у нее работы, пока она ничего не написала на них красной ручкой, которая лежала рядом.
— Это групповой проект. Сочинение — это пьеса, мы ее напишем и исполним вместе.
— Вдвоем? Что-то вроде скетча?
Я не видел смысла ей что-то объяснять, раз не она будет ставить нам оценки. Линнет загибала и разгибала уголок одного из планов, не сводя с нас внимательного взгляда. Я хотел хлестнуть ее по пальцам.
— Мы с Полом и кое-кто еще. Я уже сказал, мистер Салливан одобрит.
— У остальных тоже такие проекты? — нахмурилась Линнет сначала в нашу сторону, потом при виде загнутого уголка, как будто не могла понять, откуда взялся залом. — По-моему, неправильно оценивать работу, которая так серьезно отличается от более традиционных и следующих правилам сочинений, на общих основаниях.
О боже. Сейчас она примется вещать о правилах, и я не смогу удержаться, брякну что-нибудь невероятно саркастическое, вляпаюсь в неприятности, и ангела Пола за собой утащу. Я закусил губу и постарался не смотреть слишком злобно.
— Мистер Салливан не так давно преподает в Торнкинг-Эш. И вообще не так давно преподает. Боюсь, он не вполне отдает себе отчет в неоднозначности такого подхода, который позволяет студентам слишком далеко выходить за рамки.
Линнет сложила наши планы в стопку и взялась за красную ручку. Я дернулся, когда она написала на каждом из них «неправ. форматирование/структура».
— Я поговорю с ним, когда он вернется. Очевидно, вам придется переделать планы. Мне жаль, что его задание допускает столь свободную интерпретацию.
Я очень хотел сказать в ответ какую-нибудь колкость, вроде «жаль, что ваши понятия о женственности допускают столь свободную интерпретацию» или «а кто назначил вас Богом, милочка?», но я просто натянуто улыбнулся:
— Ясно. Что-то еще?
Она нахмурилась:
— Я повидала немало таких, как вы, мистер Морган. Думаете, что вы лучше всех? Ничего, скоро вы столкнетесь с реальностью, и все ваше остроумие и презрение к авторитетам вам не помогут. Пусть мистер Салливан считает, что вы звезда. Я каждый день вижу, как метеоры вроде вас сгорают в атмосфере.
— Спасибо за совет, — сказал я.
Я играл паршиво. Я стоял на вершине холма, в разгаре роскошного дня, все было до отказа переполнено осенним разноцветьем, волынка звучала отлично, воздух был идеальной температуры, и все равно я не мог сосредоточиться.
Огромное красное «не зачтено» на контрольной Ди.
Список мертвых, который слышал Пол.
Пальцы Нуалы у меня на запястье.
Я закрыл глаза и перестал играть. Медленно выдохнув, я попытался уйти в ту часть меня, куда я прятался на время конкурсов. Сегодня я ощущал ее как недоступную щель, в которую мне, неуклюжему и напряженному, было не протиснуться.
Я снова открыл глаза. Остальные ученики были на репетициях оркестров и индивидуальных занятиях. Это хорошо, никто не услышит, как я лажаю. Может, я и правда метеор, как выразилась Линнет, и после выпуска я стану никем и буду протирать штаны в офисе.
Я смотрел на свою длинную сине-зеленую тень на вытоптанной траве и увидел, как рядом с ней появляется другая.
— Паршиво играешь, — сообщила Нуала.
— Я ценю твою поддержку.
— А я не должна тебя поддерживать. — Нуала обошла меня, чтобы стать лицом к лицу, и при виде ее обтягивающих джинсов и майки всех цветов океана, как ее глаза, у меня пересохло в горле. — Я должна заставить тебя лучше играть. У меня для тебя подарок.
Читать бесплатно другие книги:
