Адепт Вегашин Влад
— От своего имени, и от имени моего брата — благодарю вас, господин Мэйхам, — девушка слегка наклонила голову, в ее глубоких карих глазах блеснули веселые искорки. — Даже не представляю, что бы мы без вас делали, — благодарность юной красавицы имела вполне материальное воплощение — сидевший лицом к стойке Тэйнар отметил почти незаметно перешедший из узкой, изящной ладони в грубую лапищу «господина Мэйхама» кошель.
— Угу, — буркнул верзила, не удостоив даму даже кивком. — В следующий раз не полезете туда, где не знаете дороги.
— Конечно, господин Мэйхам, — лучезарно улыбнулась она, но собеседник уже отвернулся.
— Эй, хозяин! Комнату, ужин, и корм для коня! Завтра соберешь снеди в дорогу, дня на три!
— Полтора золотых, — не задумываясь, отозвался корчмарь. Заказ был одним из самых стандартных.
Мэйхам бросил на стойку горсть серебра, и уселся за ближайший стол.
— Чего пожелают молодые господа? — подобострастно посмотрел хозяин на брата с сестрой. По ним сразу было видно, что деньги в карманах водятся.
— Две лучшие комнаты, ванну, ужин на двоих, и пару бутылок приличного вина — найдется у вас такое? — девушка не пожалела улыбки и для него.
— Для вас — все, что угодно! — подобострастия в голосе только прибавилось, когда на стойку упали несколько золотых монет. — Что пожелаете на ужин?
— Что-нибудь рыбное, на ваше усмотрение — для меня, и моему брату — жареного цыпленка.
— Сию минуту приготовят, милсдарыня, — всполошился корчмарь. — Пожалуйста, присаживайтесь, я сейчас принесу вино и закуски.
Брат с сестрой заняли стол рядом с Тэйнаром и Анжеем. Скинули теплые, подбитые мехом плащи — под ними обнаружились почти одинаковые черные костюмы для верховой езды.
Тэйнар с трудом сдержал зевоту. Спать хотелось неимоверно. Он в друг вспомнил, что за последние… да-да, те самые порядком уже поднадоевшие три недели ни разу толком не выспался. А точнее — хронически не досыпал почти что каждые сутки.
— Анжей, ты спать еще не хочешь? — поинтересовался он у полуэльфа. Тот отрицательно помотал головой. — А я, пожалуй, пойду посплю. Сто лет не спал нормально, — зачем-то пожаловался плетущий.
На краю сознания надоедливой мухой жужжало какое-то странное, неприятное чувство, но Тэйнару совсем не хотелось обращать на него внимание.
— Иди, конечно, — юноша удивленно посмотрел на друга — раньше у того не было привычки не то, что жаловаться, а даже просто признаваться в своих слабостях, пусть и таких мелких, как хроническое недосыпание.
Светловолосый встал, едва удерживаясь на ногах — в сон клонило со страшной силой, и пошел к лестнице. Кое-как поднявшись на второй этаж, он добрался до комнаты и рухнул на постель, даже не раздеваясь. Уснул Тэйнар мгновенно.
А Анжей, неожиданно оставшись в одиночестве, вернулся к остывающему гуляшу. Есть не особо хотелось, и поковыряв ножом мясо, он отодвинул миску, решив лучше отдать должное напитку — Тэйнар купил к ужину бутылку яблочного сидра, который в этих местах делали вполне пристойным. Вот только очень уж крепким…
— Сударь, простите, если помешала вам, — раздался внезапно голос новоприбывшей путешественницы. Полуэльф вздрогнул от неожиданности, и перевел взгляд на нее.
Ничего не скажешь, хороша. Очень хороша. Невысокого роста, гибкую фигурку выгодно подчеркивает приталенный камзол, стройные ножки плотно облегают штаны для верховой езды. Темно-каштановые волосы, вьющиеся крупными кольцами, обрамляют свежее, миловидное личико. На светлой, матовой коже ярко выделяются коралловые губки и большие карие глаза. Темные брови вразлет, длинные пушистые ресницы… неожиданно для себя, Анжей нервно сглотнул.
— Простите, милостивая государыня, я не расслышал, — он и вправду пропустил мимо ушей вторую часть фразы, увлеченный разглядыванием красавицы.
Девушка улыбнулась, демонстрируя жемчужно-белые ровные зубки.
— Я всего лишь хотела предложить вам скрасить вечер за беседой или игрой. Не хотите ли присоединиться? Если, конечно, у вас нет каких-либо иных планов на этот вечер.
Юноша с некоторым трудом поднялся на ноги, опираясь на трость.
— Для меня будет большой честью провести хотя бы пару часов в вашем обществе, госпожа, — учтиво поклонился он.
— Прошу вас, присаживайтесь, — улыбнулся теперь уже брат красавицы — и Анжей поразился тому, сколько дружелюбия и тепла было в этой улыбке. — Может быть, вина? Как ни странно, наш добрый хозяин и впрямь сумел достать весьма недурной напиток
— Благодарю, миледи, — от улыбки к улыбке статус красавицы возрастал.
Беседа лилась плавно и неспешно, переходя с одной темы на другую — полуэльф еще до побега получил весьма недурное образование, и мог довольно долго поддерживать светский разговор. Новых знакомых звали Илона и Вейн ла Церрет, они были детьми графа ла Церрета. Вейн не так давно окончил Академию магии, получил статус мастера, и сейчас направлялся в имперское посольство в Северном княжестве на замену прежнему магу — тот был уже слишком стар, и хотел уйти в отставку. Илона, желавшая повидать Север, вызвалась сопровождать брата. Когда Анжей услышал, что Вейн — маг, глаза юноши загорелись…
Илона поддержала разговор о сравнительном анализе заклинаний школы Разума и школы Стихий, имеющих примерно одинаковый эффект, на неожиданно высоком уровне. На удивленный взгляд полуэльфа она подробно ответила, что и сама хотела поступить в Академию, но совсем чуть-чуть не дотянула на вступительных экзаменах. Впрочем, на ее решимости изучать магию провал никак не сказался, и девушка рьяно взялась за дело сама, уговорив отца найти ей наставника. В следующем году Илона намеревалась повторить попытку, причем претендовать сразу же на третий курс. Анжей в ответ поведал историю своего обучения — разумеется, умолчав о некоторых подробностях.
Потом закономерно прозвучал вопрос о причине, приведшей юношу в эти негостеприимные земли. И то ли к тому моменту было выпито слишком много вина, то ли виной всему доверие, которое невольно вызывали у любого брат и сестра ла Церреты, а может, и то, и другое, и еще что-нибудь в довесок…
Разумеется, Анжей не рассказал всей правды. Упомянул только, что ищет некоего эльфа, обладающего тем, что ему нужно позарез. Вскользь обмолвился о причастности Тринадцатого департамента. Спокойно рассказал о составе команды, несколько преувеличив недостатки Альвариэ и Велена. Поделился дальнейшими планами — еще пару дней порасспрашивать в Ан'гидеале, а потом двинуться севернее, в следующий город. С удовольствием согласился разделить дорогу с Илоной и Вейном, пообещав уговорить Тэйнара и презрительно махнув рукой на остальных. И напоследок довольно подробно и в красках расписал историю «охоты на снежных котов», не обойдя вниманием Эллири. Отшельница почему-то заинтересовала ла Церретов, но видя нежелание Анжея особо распространяться на эту тему, собеседники быстро отстали.
Вино лилось в бокалы, беседа текла плавно и занимательно, звучали шутки и смех, перемежая серьезные разговоры, и Анжей понимал, что пожалуй впервые в жизни ему так хорошо и легко в компании. Его никто не считал уродом, слабаком или калекой, ла Церретам интересно было с ним разговаривать, а ему — интересно разговаривать с ними, и где-то через час после знакомства он уже не думал о том, что ждет его не таком уже далеком, но очень мрачном и нерадостном будущем…
А еще Анжей не замечал, как к их беседе внимательно и заинтересованно прислушивается коротко стриженный верзила за ближайшим к стойке столом. Впрочем, о верзиле в любом случае стоит рассказать немного подробнее.
Его звали Крах Вартанг, и он был весьма известен в южных землях Империи. В самом Мидиграде о нем тоже кое-что знали, можно даже сказать, что Крах был одним из немногих людей, чье имя было вычеркнуто из золотого списка Гильдии наемников. Здесь потребуется небольшое отступление…
Для того, чтобы стать членом Гильдии, нужно совсем немного. Достаточно придти в представительство Гильдии в любом из крупных городов Империи, рассказать о своих умениях и, разумеется, тут же их продемонстрировать, и внести небольшой членский взнос в размере от десяти до пятнадцати золотых монет. После этого новоиспеченный наемник получал стандартный бронзовый медальон, бумагу, удостоверяющую его членство в Гильдии, и номер его медальона вместе с описанием специализации и уровнем вносился в специальную книгу, которая предлагалась пришедшим в представительство в поисках бойца клиентам. В случае тотального отсутствия денег у новичка, Гильдия могла пойти навстречу, и предоставить кредит — медальон в таком случае не вручался, но за новичком числился, и в книгу заносился. Также при вступлении в Гильдию наемник подписывал согласие с кодексом наемников. В нем было не то, чтобы много пунктов, но соблюдались они неукоснительно. В первую очередь, конечно же, это было знаменитое «выполнение обязательств перед заказчиком до тех пор, пока сам заказчик выполняет свою часть обязательств». Самым спорным пунктом считался последний. В нем говорилось о «недопустимости поведения подлого, неоправданно жестокого, бесчеловечного». Что поделать, основателем и первым главой Гильдии был сэр Кеннагар, лишенный рыцарского звания за отказ выполнить приказ императора. Тогдашний правитель Империи был человеком жестоким и кровожадным. Однажды он приказал сэру Кеннагару отсечь голову какому-то горожанину, который во время торжественного проезда императора по Городу осмелился в голос назвать правителя тираном и кровопийцей. Сэр Кеннагар отказал императору, во всеуслышание объявив, что рука рыцаря сомкнется на рукояти палаческого меча лишь в том случае, если будет отделена от тела самого рыцаря… Через час у храброго и благородного воина не было ни руки, ни рыцарского звания. До сих пор точно не известно, как он пришел к решению основать Гильдию Наемников, зато каждый знает, что наемнику, носящему хотя бы серебряный медальон Гильдии, можно доверять. Принимали-то туда всех желающих, кто прошел испытания, но едва ли треть меняла медальон на серебряный.
Возвращаясь к медальонам и не очень уважаемому господину Краху Вартангу: система рангов в Гильдии крайне простая, и означается она металлом, из которого сделан гильдейский медальон. При вступлении новичок получал бронзовый медальон. После того, как количество положительных отзывов от его клиентов становилось более двадцати, и при том составляло не менее трех четвертей от общего количества отзывов, его дело рассматривалось Мастером Гильдии. Если Мастер считал наемника достойным, того допускали к экзаменам. После достойной сдачи экзамена медальон менялся на аналогичный серебряный, седьмой степени, с таким же номером. По достижении определенного уровня степень росла, и медальон менялся. Через некоторое время после достижения первой степени дело наемника рассматривал старший Мастер Гильдии. Потом экзамены — и золотой медальон третьей степени. И лишь единицы оказывались достойны величайшей чести, получения медальона, означающего высший уровень наемника. Этот медальон не имел степеней и делался из обыкновенной стали, с обратной стороны на нем чеканился номер наемника, а с лицевой — имя. Всего за восьмисотлетнюю историю Гильдии стальные медальоны получило лишь около ста ее членов. Носителей золотых медальонов было больше, их число приближалось к тысяче, но и эта цифра не выглядела внушительной на фоне общего числа наемников, чье количество за восемьсот лет приблизилось к полумиллиону. Разумеется, не учитывая тех, кто не поднялся выше бронзы.
Имена всех владельцев золотых медальонов записывались в специальную книгу, которую так и называли — Золотой. Для того, чтобы в нее попасть, надо было очень постараться. Для того, чтобы быть вычеркнутым — постараться еще сильнее.
Крах Вартанг оказался одним из шестнадцати человек, кому это удалось. Он свято соблюдал первую заповедь кодекса, и так же свято не соблюдал последнюю. Долго, очень долго ему удавалось это скрывать, но нет ничего тайного, что не стало бы явным. Пятнадцать его предшественников после такого позора никогда больше не смогли найти работы. Но Крах был не только опытным, умелым, и сильным воином, Крах был еще и безумно хитер. И жаден. Не долго думая, он начал искать таких же заказчиков, как он сам — не гнушающихся ничем, не скованных предрассудками вроде запрета на убийства детей, и не считающих предосудительными жестокие забавы Вартанга.
Нынешний заказчик был как раз из таких. Краха немного настораживала сумма, предложенная за работу, но наниматель честно предупредил: жертвы могут только казаться безобидными, а на самом деле оба достаточно опасны, особенно младший. Да и найти обоих будет не слишком-то просто. Над последним утверждением наемник сейчас посмеивался в усы, глядя поверх кубка с разбавленным вином на мальчишку-полуэльфа. Единственным, что омрачало его радость, было четкое условие, поставленное нанимателем: сперва — старший, чистокровный эльф, а уже потом — серый ублюдок.
Что ж, слово заказчика — закон. Крах понимал, что имеет дело с магами, а в таких случаях лучше детально придерживаться инструкций, как бы не был велик соблазн прикончить этого хромоногого урода прямо сейчас.
15
— Все, — Лэрта устало поднялась на ноги, отошла к раковине и кивнула служанке. Та, уже знающая, что нужно госпоже, немедленно начала лить воду ей на руки, небольшой, но постоянной струей. Целительница осторожно поворачивала ладони, следя за тем, чтобы текучий поток омыл каждый участок кожи. Ей совершенно не хотелось, чтобы с таким трудом вытянутая из пациентки болезнь осела на ней самой, впитавшись через кожу.
— Она будет здорова? — с надеждой спросил широкоплечий молодой северянин. — Моя жена, она…
— Да, да, да. Будет здорова, молода, красива, и нарожает вам кучу детей, если вы оба этого захотите, — кивнула Лэрта, вытирая руки поданным полотенцем. — Теперь ей нужны только покой и сон. Еще возьмите вот это, — она протянула счастливому мужу узкую бутылочку светло-голубого стекла. — Давайте четыре раза в сутки, через каждые шесть часов. Понадобится — будите. Главное, чтобы она принимала это через шесть часов в течение десяти дней. Тогда вероятность рецидива будет сведена к минимуму.
— Реци… чего? — непонимающе наморщил лоб молодой мужчина.
— Повторного заболевания, — пояснила целительница. — Кормить в ближайшую неделю бульоном, протертыми овощами, жидкими кашами. Потом можно понемногу переводить на обычное питание. Алкоголь нельзя ни в коем случае еще месяц. Ни глоточка, это важно!
— А почему? — более идиотский вопрос, равно как и более частый, сложно придумать. Девушка покачала головой.
— Потому что только через месяц из организма выведутся все компоненты зелий, которыми я ее лечила. А немалая их часть при смешивании с алкоголем дает такие побочные эффекты, что болезнь счастьем покажется. Все понятно?
Выдав еще несколько подробных инструкций — на всякий случай сразу и мужу, и двум служанкам, благо, одна из них казалась девушкой весьма сообразительной — Лэрта получила свой гонорар, приятно оттягивающий карман куртки, и распрощалась со слегка тронувшимся от счастья сыном городского старейшины.
Погода, видимо, тоже решила отблагодарить целительницу за спасенную жизнь. Ветра почти не было, воздух в сравнении с обычной температурой казался почти теплым — снег не таял, да и только. С темного неба красивыми белыми звездочками сыпались редкие, огромные снежинки. Лэрта неторопливо шла по улице, правой рукой придерживая сумку с эликсирами, а левой — ловя пушистые холодные звездочки. Одна, особенно крупная, спикировала ровно на середину ладони, обтянутой толстой кожей перчатки. Улыбнувшись, девушка поднесла ее чуть ближе к лицу и осторожно подула — с достаточного расстояния, чтобы не растопить теплом дыхания северную красоту, но в то же время так, чтобы снежинка сорвалась с руки и полетела дальше.
Настроение, несмотря на усталость, было великолепным. Целительница медленно шла по улице, наслаждаясь окружающей красотой и тишиной, и ощущением глубокого морального удовлетворения. Что может быть прекраснее, чем дать новую жизнь молодому, желающему дышать и петь, любить и творить, человеку? Одна из наставниц Лэрты частенько сравнивала целительство с материнством, только если у матери может быть один, двое, ну пятеро детей, то у целительницы их — десятки и сотни. И пусть лица со временем забываются, имена стираются из памяти, а остаются лишь те, кто дал наибольший опыт — но чувство жизни, данной тому, кто ее уже почти что потерял, не исчезает из памяти никогда. Лэрта как-то раз спросила наставницу: а как с теми, кому помочь не удалось? Лицо старой женщины омрачилось, она немного помолчала, а потом ответила: когда ты начнешь их забывать, ты потеряешь право быть целителем. Это хирурги имеют право на врачебный цинизм, да что там — право, это жизненная необходимость. Но целитель — это особая каста врачевателей. И если хирург спокойно может прооперировать и под принуждением, и того, кого ненавидит, и кого угодно еще, то целитель должен творить свою магию только от души.
Вспоминая наставницу — единственную, кто примерял девушку с существованием в стенах монастыря — Лэрта иногда задумывалась: а смогла бы она исцелять в таких ситуациях? Вариант «того, кого ненавидит» она не рассматривала. Хотя бы потому, что до сих пор в ее жизни не было ни одного разумного, к кому могло бы быть применено это слово — ненависть, и она просто не могла себе представить нечто подобное. А вот под принуждением… С одной стороны — это всегда мешает. Разум и чувства целителя должны быть всецело направлены только на того, чью жизнь надо спасти. Если же целителя принуждают, то его мысли и эмоции будут в большей степени направлены на ситуацию, а не на пациента. С другой же стороны — какие могут быть лишние мысли и эмоции, когда перед тобой — умирающий, которого ты можешь спасти?
Пушистые белые снежинки, влекомые легким ветерком, кружили хороводом вокруг девушки. Странное у нее было настроение… И хорошее, легкое, светлое, радостное в конце концов — и в то же время задумчиво-серьезное.
Некоторые целители считают, что спасать жизнь за деньги — преступление. Целительство — дар Пресветлого Магнуса, и дан он для исцеления, а не ради заработка. Когда Лэрта была молодой и наивной, она тоже так думала. Другие, наоборот, считают, что каждое дело обязательно должно быть оплачено, и не возьмутся спасать умирающего, пока не убедятся в его платежеспособности. Этих Лэрта презирала и раньше, и теперь. Однако сейчас, в свои неполные двадцать пять лет, она понимала неправоту и первых, которые всех целителей, принимающих плату за услуги, причисляли ко вторым. Сама девушка никогда не гнушалась взять деньги, особенно если пациент был совсем не беден. В то же время не было такого случая, чтобы она отказала в помощи кому-либо лишь по той причине, что платить ему нечем. Бывало даже целительница сама отказывалась от платы, если видела, что ей отдают последние монеты. Свою позицию она считала верной, по крайней мере — для себя, но другим ее навязывать не собиралась.
Облака наверху частично разошлись, и потрясающий танец снежинок засеребрился в лунном свете. Сейчас почему-то отчаянно верилось во все хорошее, в то, что закончится эта пугающая история благополучно, что никто больше не погибнет, что удастся вытащить эти кошмарные Грани из Анжея и неизвестного эльфа, не придется никого убивать, и что Вега всего лишь был очень занят, потому и не смог ей ответить…
Пальцы сами собой нащупали в глубине кармана округлый мешочек. Лэрта потянула его наружу…
— Поднимай медленно руки. Медленно!
Высокая и даже в меховой куртке очень стройная фигура неожиданно выступила из тени дома. В лицо целительнице смотрел взведенный арбалет.
От соседней стены отделилась еще одна фигура — выше ростом и раза в три шире в плечах, с тяжелой секирой в руках.
Побледнев, Лэрта медленно и осторожно высвободила руку и вытянула ладони перед собой, демонстрируя отсутствие оружия.
— Ты — врачевательница, — не то спросил, не то утвердил второй. Голос у него был низкий и грубый.
— Да, — она медленно перевела взгляд на первого говорившего — точнее, первую, судя по тональности и звучанию голоса, это была молодая женщина. Точно сказать не представлялось возможным, лица обоих скрывали толстые, высокие шарфы, а на глаза спускались капюшоны.
— Иди за мной, — коротко приказал мужчина. — Не дергайся и делай, что говорят — тогда останешься жива и даже получишь награду.
Лэрта беспрекословно повиновалась. Она прекрасно понимала, что сделать этим двоим ничего не сможет, ее учили лечить, а не калечить. Кроме того, едва ли ей угрожало что-либо серьезное — если бы хотели ограбить или убить, то так бы и сделали, арбалетчица могла бы пристрелить ее из тени, и Лэрта даже пискнуть не успела бы. На изнасилование тем более не похоже — зачем бы тогда спрашивали, целительница она, или нет? Наиболее вероятным представлялся тот вариант, что сейчас ей придется на практике узнать ответ на заданный самой себе несколько минут назад вопрос: сможет она лечить под принуждением, или же нет.
Идти пришлось недалеко. Буквально через сотню шагов мужчина остановился, обернулся к девушке, недвусмысленно поднимая секиру, и кивнул напарнице. Та, повесив арбалет на пояс, вынула из кармана шарф.
— Сними капюшон, — приказала она. Лэрта выполнила приказ, ей быстро и уверенно завязали шарфом глаза, и даже накинули капюшон обратно на голову.
— Я не смогу быстро идти, я плохо ориентируюсь с завязанными глазами, — на всякий случай предупредила целительница.
— Тебе не придется идти, — усмехнулся он, и просто-напросто подхватил ее на руки, словно пушинку. От неожиданности она ойкнула, но здоровяк не позволял себе ничего лишнего, просто сильно и уверенно держал ее на руках.
Минут через пять снег перестал идти, стало заметно теплее — скорее всего вошли в какое-то помещение. Потом Лэрте пришлось уткнуться носом в шарф, задерживая дыхание на сколько хватало сил — вонь вокруг стояла такая, что дышать стало просто невозможно. Потом были какие-то переходы, гулкое эхо от шагов, спертый влажный воздух. Приглушенные голоса, тихий лязг металла, еще коридоры и переходы…
Наконец ее поставили на ноги. Ладонь «носильщика», огромная и широкая, легла на плечо.
— Сейчас перед тобой откроют дверь, и ты войдешь. Там находится раненый. Ты должна его спасти. Если сделаешь — получишь награду и свободу. Если он умрет — ты тоже умрешь.
Она все же не удержалась и огрызнулась:
— Я сделаю все, чтобы ему помочь, вне зависимости от ваших угроз и посулов! Нашли тоже способ договариваться!
— Молчи и делай свое дело, — грубо оборвал он Лэрту, но девушке показалось, что здоровяк несколько сконфузился.
Почти бесшумно отворилась дверь, ее толкнули в плечо, целительница сделала по инерции несколько шагов, и услышала, как за спиной проворачивается ключ в замке.
С внутренней стороны.
— Если он умереть — ты тоже умереть, — прозвучал тот же женский голос, что недавно приказывал вытащить руки из карманов. — Можешь снимать повязка.
Помещение оказалось небольшим, с высоким потолком, без окон. В качестве источника света — толстая свеча в грубом глиняном подсвечнике. Мебель самая скромная — стол, несколько табуретов, сундук в углу, кровать. На кровати лежал… орк.
На вид ему было лет сорок — сорок пять. Довольно солидный для орка возраст. Широкое скуластое лицо покрыто застарелыми шрамами, густая грива жестких седых волос, широченные плечи — и страшного вида рана через всю грудь, от ключицы и почти до берда.
Одним прыжком девушка оказалась рядом. Сбросила перчатки, простерла ладони над сердцем раненого, прошептала диагностирующее заклятие.
— Теплую воду, чистые тряпки — быстро! — скомандовала она. Не услышав никакого движения, резко обернулась.
Ее «охранница», оказавшаяся, к слову, лесной эльфой, стояла неподвижно у двери. Лэрта громко выругалась.
— Ты меня слышала? Мне срочно нужны теплая вода и чистая ткань! Немедленно!
Эльфа протянула руку, слегка приоткрыла дверь, коротко бросила что-то на незнакомом целительнице языке. Впрочем, та не особо и прислушивалась. Она поняла, что необходимое будет доставлено, и вернулась к раненому.
Скорее всего, его ударили секирой. Старой, плохо заточенной, с зазубренным и давно не чищеным лезвием. Края раны покраснели и опухли, сильно пахло гноем, кровью, и дерьмом, а лоб был горячий и мокрый.
Встряхнув руками, Лэрта перешла к более глубокой диагностике, проверяя работу органов, и заодно оценивая, какие из них и как пострадали. Ключица и грудная клетка разрублены, рассечен край правого легкого, пострадал желудок, местами зацепило кишечник. Края раны рваные, а хуже всего то, что переломы костей, разумеется, оказались осколочными.
— Ты начинаешь, laat'her, или я тебя бить? — на все том же ломаном имперском грубо поинтересовалась эльфа.
Лэрта вскинулась, зло сверкнула глазами.
— Если твоя думать голова, то твоя должна понимай, что грязными руками я могу только ухудшить ситуацию!
Эльфочка сощурилась, ее рука легла на рукоять кинжала, но обнажать оружие она не стала, хотя и поняла издевку. Только пробормотала что-то явно не цензурное на родном языке.
Через несколько минут дверь опять распахнулась, и в комнату быстро вошел светловолосый полуэльф. В отличие от Анжея, его эльфийская кровь бросалась в глаза с первого взгляда — утонченное красивое лицо, чуть раскосые глаза, изящные кисти рук. Он поставил рядом с кроватью таз с водой, от которой еще шел пар, рядом бросил несколько мисок — в верхней лежали тряпки.
— Через пятнадцать минут нужна будет еще вода. Вообще, держите постоянно наготове воду — она мне потребуется в больших количествах, — предупредила Лэрта. — Еще пришлите кого-нибудь, у кого сильные и ловкие пальцы — мне одной не справиться, нужен помощник.
— Я распоряжусь насчет воды, и вернусь, — кивнул полуэльф. Его имперский был значительно лучше.
Целительница перелила часть воды в самую большую миску, тщательно вымыла руки, и выставила на придвинутый к кровати табурет множество флакончиков, бутылочек и пузырьков. Как раз к тому времени вернулся добровольный помощник.
— Ну что ж, начинаем, — пробормотала она. — Светлая Малика, дай мне сил и веры, умения и стойкости, позволь спасти жизнь, позволь вдохнуть свет. Благодарю тебя!
Полуэльф неодобрительно покосился — мало кто из не-людей признает Магнуса и его сподвижников, но и сам прошептал короткую молитву Мерцающей Звезде, богине эльфов.
Осторожно разомкнув челюсти тихо постанывающего в забытьи орка, Лэрта влила ему в рот успокоительно-обезболивающую снотворную смесь.
— Как давно его ранили? — спросила она помощника. — Я вижу, около суток назад, но точнее определить не могу.
— Вчера, за шесть часов до полуночи, — ответил тот.
Девушка удивленно приподняла бровь. Сейчас до полуночи оставалось около часа — Ан'гидеаль, как и любой северный город, засыпал рано. Следовательно, орка ранили чуть меньше тридцати часов назад.
— Он хорошо держится, — удовлетворенно констатировала она. — Что ж, я сделаю все, что смогу, — она закончила смешивать в мисочке какой-то очередной состав, и протянула полуэльфу небольшой серебряный крючок с тупым концом и лопаточкой на рукояти. — Отводи края раны, приподнимай куски кожи и прочего, я буду промывать.
Обеззараживающей и одновременно с тем отмывающей спекшиеся комки кожи жидкостью промыть рану. Тут же несколько простейших заклинаний — сомкнуть или временно перекрыть крупные сосуды. Пинцет — выбрать осколки кости, еще одним заклинанием найдя их все. И долгая, осторожная штопка — что-то сшить, что-то срастить заклинанием. Эликсиры, один за другим — в горло, на раны, просто на кожу, чтобы впитывались… Желудок, легкое, кишечник — все зашить, все смазать бальзамами. И самое сложное и муторное — сложить кости так, как они должны быть, пока помощник по капле льет редчайшее зелье, способствующее быстрому сращиванию. Остается сущая ерунда, зашить кожу.
— Вот и все, — пробормотала целительница, делая последний стежок и обрезая нить. — Жить он будет. Все прочее, скорее всего, тоже.
Перебинтовав орка, Лэрта быстро сполоснула инструменты — дезинфицировать она их будет потом, когда хоть немного отдохнет и придет в себя. Сложила все в любимую объемистую сумку, закупорила все флакончики и бутылки, чисто вымыла руки остатками воды, заставив полуэльфа обеспечить «текучую воду» — и покачнувшись, начала сползать по стене. Помощник мгновенно подхватил ее на руки.
— Мне нужно немного отдохнуть, — пробормотала девушка. — Отдохнуть, и выпить стакан горячего вина. Потом я уйду… если, конечно, меня и правда собираются отпустить.
— Правда, — уверенно заявил мужчина, кивком приказывая эльфе, так и простоявшей у стены все это время, открыть дверь. — Вы передохнете, получите награду, вас выведут на улицу, неподалеку от вашей корчмы, и вы можете навсегда забыть об этом происшествии.
— Вряд ли мне это удастся так быстро, — с трудом улыбнулась Лэрта. — Я все равно приду завтра… в смысле, вы меня приведете. Ему еще дня три хотя бы нужны специальные процедуры, особым образом подготовленные зелья и прочее, не говоря уже о заклинаниях.
— Вы придете? — брови метиса удивленно взлетели. — Вы и правда придете?
— Ну что вы за дурной народ, — пробормотала девушка. — Этот ваш орк — мой пациент. Естественно, я приду.
Полуэльф куда-то ее отнес, усадил в удивительно удобное глубокое кресло. Лэрта даже не стала открывать глаза — сил не было. Через десять минут кто-то настойчиво сжал ее плечо, сунул в руки толстую глиняную кружку, полную горячего вина. Непослушными пальцами целительница выудила из кармана небольшой флакон, откупорила, плеснула немного эликсира в вино и, обжигаясь, выпила залпом до дна.
В голове немного прояснилось, усталость чуть отступила, и Лэрта смогла хотя бы разглядеть, что ее окружает.
А посмотреть здесь было на что. Высокие потолки, поддерживаемые белоснежными витыми колоннами, слабо мерцающие стены, изукрашенные затейливой резьбой, погруженные в полумрак сводчатые ниши, светящаяся мозаика на светло-сиреневом потолке… и цветы. Везде — на стенах, вокруг колонн, в нишах, даже на потолке, везде изгибались лианы, пышно расцветали незнакомые соцветия, зеленели живые листья…
— Ан'гидеаль… — восхищенно вымолвила девушка.
Она и сама не понимала, как и почему догадалась. Наверное, потому, что в этом угрюмом и холодном краю могло существовать только одно подобное место.
— Верно. Это истинный Aen'giddealle… вернее, то, что вы, люди, от него оставили, — прозвучал за ее спиной низкий, звучный голос.
16
Альвариэ проснулась от давно привычной резкой боли в правом плече. Тихонько зашипела сквозь зубы, свесилась с кровати, дотянулась до дорожной сумки — в небольшом внутреннем кармане, пришитом специально с этой целью, лежала плоская металлическая фляга с обезболивающим эликсиром.
Доведенным до автоматизмом движением молодая женщина открутила крышку, сделала короткий глоток — боль отступила почти сразу. К сожалению, Альвариэ знала — облегчение продлится недолго, от силы минут десять-пятнадцать. Потом надо будет сделать еще глоток, и только после этого боль отступит на очередные несколько дней… возможно.
Она очень хорошо это знала. Привыкла за семь лет. И за те же семь лет привыкла презирать и ненавидеть мужчин-слабаков, неспособных даже постоять за себя, не говоря уже о том, чтобы защитить других, так нуждающихся в их защите…
— Отец, нам еще долго? — в ее жилах не текло ни единой капли крови Гельхара, но юная Альвариэ привыкла за семнадцать лет своей жизни считать седого наставника отцом. В конце концов, не те родители, что родили, а те, что воспитали…
— Скоро будем на месте.
— Отец, а можно я поеду вперед? Кобыла застоялась, надо размяться.
— Это ты что ли кобыла? — необидно усмехнулся пожилой варвар. Он-то прекрасно знал, кто здесь на самом деле «застоялся», и кому так не терпится размяться. — Ну езжай, егоза. Только в деревне особо не выпендривайся. Узнаю, что опять перед парнями выделывалась — так выпорю, что обратно в телеге поедешь!
Девушка невольно заерзала в седле — знала, за Гельхаром не заржавеет. Рука у северянина была тяжелая, но и порол он только за дело. Так что сама виновата была, когда попадало.
Сейчас думать о всяких наказаниях во всем их однообразии не хотелось. Лихо гикнув, Альвариэ ударила резвую кобылку пятками, и во весь опор помчалась к деревне Ргохо, куда они с отцом, братьями, и еще несколькими мужчинами из их родной деревни ехали торговать. Объективно говоря, Ргохо была даже не деревней, а уже небольшим поселком. Граница с Империей находилась в каких-то пятнадцати днях пути, к ней вела хорошая, ровная дорога, и в Ргохо частенько наведывались купцы. Потом кто-то открыл в тогда еще деревеньке склад, начал принимать «на реализацию» шкуры у окрестных охотников, и торговцы начали приезжать с целевым назначением. Так понемногу поселок начал появляться на картах, хотя сам по себе оставался почти таким же: в три десятка домов, да в сотню семей. Гельхар с семейством ехал в Ргохо как раз продать накопившиеся за четыре месяца шкуры и прикупить всякого нужного в доме скарба.
Кобылка мчалась спорым галопом, Альвариэ развлекалась, подбрасывая на скаку недавно подаренный отцом топорик, и ловя его через несколько тактов. Настроение было безоблачным — Гельхар обещал после продажи шкур отправиться с ней и младшими сыновьями в Кадогер, город в двух дневных переходах от Ргохо, где в конце седмицы должна была состояться ярмарка. А ярмарка — это всегда событие, и всегда веселье.
Северяне не окружают свои деревни частоколом, как это частенько делают имперцы. От татей не защитит, от варгов — тем более, а с волками проще разобраться по свойски, да и редко серые наглели настолько, чтобы врываться в деревни, разве что совсем живот с голодухи подводить начинало. Поселок-деревня Ргохо исключением не был. Юная северянка чуть придержала коня, когда впереди показались дома, но и только — ни охраны, ни ворот, разумеется, тоже не было.
Резвой рысью кобыла вбежала на площадь. И замерла, как вкопанная — резко натянутые поводья дернули железо, едва не порвавшее мягкие конские губы.
Ргохо явно грабили.
Почему-то нигде не было видно ни одного взрослого мужчины, не считая двух немолодых северян. Один лежал навзничь, снег под ним слегка подтаял и окрасился карминно-алым. Второй, сжимавший топор, спокойно сидел на скамейке. Его голова лежала в десятке футов.
Двери в большинстве домов были распахнуты настежь, где-то надрывался плачем ребенок, на ближайшем крыльце вжималась в угол перепуганная насмерть женщина с безумным взглядом, прижимавшая к себе запеленатое дитя.
А на площади гарцевали несколько всадников в плащах из цельных варжьих шкур. На миг Альвариэ стало страшно — Черных Варгов, самую опасную и безжалостную банду всего восточного отрога гор, она просто не могла не узнать. Здесь, судя по всему, банда присутствовала не в полном составе, но и того хватало на небольшой поселок, в котором остались только женщины и дети.
Предводитель бандитов, рослый и грузный варвар в капюшоне, изображавшем варжью морду, тряс за грудки юношу лет восемнадцати. Тот что-то кричал, вяло пытаясь освободиться. На Альвариэ внимания пока что не обратили.
— Собачье семя, я тебя последний раз спрашиваю — у кого в поселке есть золото? — Черный Варг в очередной раз встряхнул парнишку.
— Благородный господин, я не знаю! Я всего три дня в этой деревне, я не знаю! Я просто сын купца, я не живу здесь!
— Идиот! Кто приходил продавать шкуры к твоему папаше? — Варг бросил жертву на утоптанный снег, несколько раз как следует пнул. Тот разревелся.
— Господин, я не помню! Господин, не бейте, я правда не помню! — он валялся в снегу, размазывая по лицу кровавые сопли и слезы. Альвариэ стало противно.
— Вспоминай, вспоминай! — бандит, изловчившись, пнул юнца в пах — не очень сильно, но тому хватило.
Разогнувшись, он начал говорить. Точнее — показывать пальцем на согнанных в кучу женщин.
Альвариэ, наконец, поняла. Сегодня выпал День Охоты этого месяца, когда все охотники и воины деревни вместе выезжают к тотему своего края. Как правило, тотем находится не более чем в трех-четырех часах езды от деревни, и варвары успевают обернуться за один день. День Охоты считается священным для любого северянина, в этот день категорически запрещено нападать на оставшиеся беззащитными деревни, даже если речь идет о кровной мести. К тотему едут не только мужчины — едет каждый, кто держал в руках оружие и охотился либо сражался в настоящем, не тренировочном, бою. Едут мужчины, женщины, мальчики, иногда даже девочки, хотя они — реже. Едут все, кто мог бы защищать деревню, ибо закон гласит — «не войдет никто в жилище с недобрыми намерениями, ибо сие оскорбление богам охоты и богам боя, и не будет больше удачи ни в одном, ни в другом, ежели закон сей преступить».
Но Черным Варгам законы писаны не были.
Сын заезжего купчишки, недоразумение, по ошибке природы именующееся «мужчиной», глотал сопли и слезы вперемешку с кровью, указывая на жен, мужья которых продавали его отцу шкуры. Варги бросились грабить, кто-то походя двинул кулаком в лицо немолодой женщине, когда она упала — пнул в лицо, сплюнул.
— А не хрен было заливать, сука старая!
Альвариэ не была дурой. И прекрасно понимала, что одна против двух десятков Черных Варгов не сможет сделать ничего. Поэтому она заставила кобылу тихо отойти на несколько шагов, а когда они обе скрылись за углом одного из домов, девушка бросила ее в сумасшедший галоп.
Предупредить. Пусть кто-нибудь останется с телегой, а остальные помчат на выручку в деревню. Пятнадцать хорошо вооруженных обученных воинов сметут разбойников одним ударом.
Так и получилось. Выслушав короткий и содержательный, хоть и несколько сумбурный рассказ дочери, Гельхар не раздумывая оставил обоз на младшего сына — ему только недавно сровнялось четырнадцать — а прочие, возглавляемые им самим, галопом рванули в Ргохо.
Все было кончено буквально за несколько минут. Со стороны нападавших даже никто не погиб — только младший брат Гельхара получил тяжелую рану, но его быстро перевязали, и жизни ничто не угрожало.
Альвариэ же, самолично оборвавшая жизнь одного Варга, и оглушившая второго, радоваться победе не спешила. Спешившись, она бегом пересекла площадь, вытащила из-под крыльца забившегося туда во время атаки Гельхара парня, и швырнула его прямо в перемешанный копытами снег, густо разбавленный кровью.
Девушка не помнила, что она тогда кричала, какими словами называла молодого никчему, зато в память прекрасно врезались костяшки пальцев, отбитые о его физиономию. Что самое противное, купченок не был ни болен, ни слаб — он просто был… никчемным. Слабаком. Трусом.
Вскоре вернулись от тотема мужчины Ргохо. Пока все шумно приветствовали друг друга, Гельхар объяснял, что произошло, и так далее, от толпы отделился незнакомый Альвариэ человек. Он сноровисто для его габаритов — весом приезжий не уступал отцу Альвариэ, но при том был на голову ниже и раза в три шире в области живота — спрыгнул с седла, и бросился к уже минут десять рыдающему возле того же крыльца юнцу.
— Анри, малыш, ты жив? Тебя не ранили? Ты… — тут он разглядел роскошные синяки, коими было разукрашено почти все лицо «малыша». — Какая скотина это сделала? Его убили, или взяли в плен?
— Это она, это она! — завопил вдруг парень, одной рукой продолжая размазывать по лицу слезы, а пальцем второй тыкая в Альвариэ.
Гельхар вмешался вовремя. Он холодно объяснил купцу, что сыночку попало поделом, что будь он папашей этого сопляка, то ему было бы стыдно, и так далее. Купец не внял и не согласился, но понимая, что в данном случае сила не на его стороне, утих. Ограничился тем, что подошел к Альвариэ, и злобно глядя на нее, тихо произнес:
— Ты запомнишь этот день, тварь. Я тебе это с рук не спущу.
Тогда девушка позволила себе презрительно фыркнуть и пройти мимо купца, едва не задев его плечом.
А через два дня, когда она вышла ночью подышать свежим воздухом — в комнате, где они остановились, стояла нестерпимая духота — и села на несколько минут на сваленные за домом бревна, любуясь звездным небом, звезд вдруг стало невероятно много, а потом они все погасли.
Когда северянка пришла в себя, первое, что она почувствовала, была тупая ноющая боль в затылке. Потом — холод. А следом — страх.
Она, обнаженная, лежала на снегу. Запястья и лодыжки охватывали тугие ременные петли, распиная девушку в позе косого креста. Рядом разговаривали люди.
— Вылить на нее ведро воды — вмиг очухается! — возбужденно говорил один. Альвариэ с отвращением и ужасом узнала в нем купеческого сыночка.
— Анри, малыш, не торопись так. Она слишком быстро замерзнет, и даже ты не успеешь отомстить, а ведь надо еще ребятам поразвлечься дать.
— Ну пап, я уже устал ждать! Я хочу сейчас! Эй, сука, вставай давай! — он пребольно ударил связанную жертву по ребрам. Северянка прикусила язык, но сдержать сдавленного крика не смогла. — Во, сама очнулась! Отлично!
А потом было… нет, даже не больно. Просто противно до тошноты, омерзительно так, что Альвариэ казалось — она сейчас сдохнет от этого омерзения.
Натешившись, Анри застегнул штаны и со всей силы пнул девушку в плечо. Что-то громко хрустнуло, по всему телу прокатилась оглушительная волна боли. Маленькому отморозку понравилось — он ударил еще раз, и еще…
Когда ею занялся следующий, Альвариэ уже почти ничего не соображала от боли.
Успели трое — сам Анри и двое охранников купца. Потом был восхитительно прекрасный свист стрелы, хрип и бульканье крови в пробитом горле, тяжесть упавшего на нее трупа и горячая, алая струя, текущая из его шеи по ее плечам и груди.
Отец и братья успели вовремя. Хотя, конечно, лучше бы они успели чуть раньше.
Анри и его папашу Альвариэ прирезала сама. Пока ее насиловали, она представляла себе, каким мучительным казням она предала бы купца и купчонка, но когда дошло до дела, девушка просто перерезала обоим глотки. Даже это оказалось противно.
Гельхар не стал ни утешать дочь, ни бранить ее за неосторожность. Только отозвал в сторону, предварительно наложив на раздробленное плечо жесткую фиксирующую повязку, и спросил:
— Только честно скажи: ты была девицей до них?
— Нет, конечно, — северянка хмуро смотрела куда-то в сторону, иногда нервно кусая губы — плечо словно бы горело огнем. — Я еще в прошлом году, на ярмарке успела…
— Вот и хорошо, — с облегчением вздохнул отец. А когда девушка перевела на него недоумевающий взор, нехотя пояснил: — я породу таких, как ты, знаю. На севере ты не засидишься, тебе здесь тесно станет. А замуж, к котлу и детям, тем более не пойдешь. Так что тебе скромное девичество ни к чему. А вот если бы те ублюдки были бы у тебя первыми…
— Не волнуйся, отец, — поняла она. — Мне есть с чем сравнивать, и мужиков шугаться не буду, если то мужики, конечно, а не как этот кусок варжьего дерьма.
Плечо окончательно зажило только через год. Психологическая травма — гораздо раньше, Альвариэ снова была с мужчиной буквально через три месяца. Очень уж хотелось забыть тот «опыт». Конечно, пришлось соблюдать невероятную осторожность в движениях, но партнер прекрасно все понимал, и сам был аккуратен донельзя, и так же нежен. Забыть девушка не забыла, но воспоминания притупились, затерлись, и перестали всплывать при каждой мысли об интимных отношениях.
Как и предсказывал опытный и мудрый Гельхар, через несколько лет Альвариэ покинула племя и отправилась искать свое место под солнцем. Она почти не вспоминала о случившемся в Ргохо. Только когда в очередной раз начинало болеть плечо, или приходилось так или иначе пересечься с мужчиной, неспособным за себя постоять.
После второго глотка эликсира прошло уже пять минут, а боль лишь слегка притупилась, но никак не желала отступить. Проклиная все на свете, женщина встала с кровати, стараясь не разбудить дрыхнущего рядом Велена, наспех оделась, сунула в ременную петлю на поясе топор, и вышла в коридор. Лэрта еще две недели назад, когда был прошлый приступ, прекрасно сняла боль, после чего плечо не давало о себе знать почти пятнадцать дней. Правда, сейчас оно разболелось так, что Альвариэ действительно готова была даже разбудить целительницу, лишь бы это наконец прекратилось.
Но Лэрты на месте не было. Северянка, сосредоточившись, попыталась определить время — выходило около трех часов ночи, биологические часы у нее были очень точные. Обычно в такое время целительница всегда была уже в корчме…
«Может, опять что-нибудь с полуэльфом?» — предположила Ллинайт, и постучалась в комнату Анжея и Тэйнара. Дверь легко поддалась.
На не расстеленной кровати прямо в одежде спал Тэйнар, вторая постель пустовала. Альвариэ, терзаемая нехорошими предчувствиями, спустилась в зал — там никого не было.
Лэрта обычно возвращалась не позже полуночи, но полночь в Ан'гидеале — это уже глухое и опасное время. Мало ли что могло случиться, а ведь целительница вряд ли смогла бы защититься от пары пьяных варваров…
Вернувшись в комнату, молодая женщина безжалостно разбудила любовника. Велен сначала выругался, но узнав причину незапланированной побудки, быстро начал одеваться: любой воин всегда крайне ценит целителя, если таковой присутствует в команде, а Лэрта была еще и как человек симпатична и Альвариэ, и Велену.
— Может я и зря поднимаю тревогу, — проговорила Ллинайт, пока воин натягивал сапоги, — Анжея тоже нет, возможно, они ушли куда-нибудь по делу. Но мне все равно тревожно. Давай хотя бы обойдем тот район, который Лэрта проходит, когда возвращается от дома этого парня, жену которого она лечит.
— Конечно, пройдем, — Велен тоже выглядел встревоженным, но еще не настолько, насколько Альвариэ — он еще не до конца проснулся.
Когда они вышли из таверны, начал валить снег. Густой, частый, пушистый. Северянка хотела было выругаться, что такой снег моментально завалит все следы, но осеклась, окинув взглядом улицу. Снегопад не начался, он просто возобновился.
— Я — направо, ты — налево. Пойдет?
— Хорошо. Встречаемся у дома того мужика, жену которого…
— Я поняла. Хорошо, — Ллинайт надвинула капюшон и быстрым шагом пошла по улице, внимательно вглядываясь в переулки.
Долго идти не пришлось. Буквально через двадцать минут зоркие глаза воительницы разглядели в пелене снега пошатывающуюся фигурку, бредущую вдоль дома.
— Лэрта?!? — женщина в два прыжка оказалась рядом с подругой, обняла ее, вынуждая опереться на крепкое плечо. — Что случилось, где ты была?
— Альва, я так рада тебе… — с трудом улыбнувшись, прошептала целительница. Ей и Велену строгая северянка позволяла называть себя сокращенным именем. — Я боялась, что сама не дойду… Нам надо скорее вернуться в корчму, Анжею грозит очень серьезная опасность!
17
Анжею было хорошо. Хорошо до безумия, до совершеннейшего бесстыдства, до полного и безоговорочного растворения в своем «хочу». Он не желал думать ни о цели путешествия на Север, ни о спутниках, которые казались сейчас мрачными ханжами, ни хвоста Ярлига не понимающими в жизни и ее прелестях… да-да, именно прелестях! Ибо для чего еще существует жизнь, как не для наслаждения ею во всех проявлениях? Какой дурак придумал, что он, Адепт величайшей силы этого мира, должен что-то для кого-то делать? Нет уж, довольно! Слишком много было отдано этим ничтожествам, хватит! Хватит! Теперь его очередь жить! Жить, то есть — получать от жизни все, абсолютно все, что она только может ему дать! Наслаждение, упоение — вот он, истинный смысл! Утоление собственной жажды удовольствий, и никак иначе!
— Повелитель, повелитель, я прошу вас, я умоляю… — стонала извивающаяся под ним Илона. Длинные каштановые волосы хищными тонкими прядями разметались по фарфоровой коже, огромные темные глаза подернуты поволокой всесжигающей страсти, не слишком крупная упругая грудь, подчеркнутая кружевом бесстыдно распахнутой рубашки уже украшена синеватыми следами поцелуев, окруженных венчиками укусов.
Анжей протягивает руку, обнаженный по пояс Вейн, сидящий на той же кровати, мгновенно передает ему бокал вина. Полуэльф смеется, пьяно запрокидывая голову, багряное вино течет в горло, проливаясь на расстегнутый колет, пачкая светлую сорочку. Анжею хорошо, Анжею свободно, как никогда в жизни. Анжею больше нет дела ни до кого, кроме самого себя, ведь это он — главное сокровище мира, и весь мир должен пасть к его ногам!
Мягкие ладони Вейна ложатся поверх рук юноши, направляя их. Вместе они срывают с похотливо изгибающейся и стонущей Илоны кружевные панталоны из тончайшего батиста, и теперь идеальное тело девушки условно прикрыто лишь распахнутой рубашкой из того же батиста. Анжей тянется снять и ее, но Вэйн останавливает его движение.
— Абсолютная нагота не несет той таинственной красоты, как нагота слегка сокрытая, — ласково говорит он, и его пальцы проходятся по плечам полуэльфа, освобождая разом и от колета, и от сорочки.
И все же что-то мешает, что-то не позволяет ему рухнуть с головой в этот омут вожделения, похоти, и разврата. Пальцы Вейна, разминающие плечи и спину, кажутся невероятно ласковыми и сильными, грудь Илоны и ее жаркое лоно, ее безупречное тело, терпкое вино с незнакомым возбуждающим привкусом… Так хочется броситься, отдаться и взять, обращая себя в воплощение сладострастия…
Сладострастие.
Мысль-слово — как хлесткий удар стека через всю спину, насквозь, до самой груди, через сердце.
Анжей вскочил, отталкивая Вейна. Диким взглядом окинул смятую постель, краем глаза отметил непонимание и толику разочарования в глазах приподнявшейся Илоны — Пресветлый Магнус, до чего она прекрасна, как она желанна… Нет!
Озлобленно воют лишившиеся добычи варги, пахнет сталью и мясным бульоном, весело потрескивает костерок, и спокойно льется речь Эллири Артос, горной отшельницы.