Адепт Вегашин Влад

Минуты шли за минутами, складываясь в часы. День закончился, сменившись краткими сумерками, а потом непроглядной, беззвездной ночью.

Тишина в пещере стояла такая, что можно было различить биение каждого сердца. И Тэйнар непроизвольно вздрогнул, когда глубокий выдох Ассэнхенто взорвал эту тишину, наполнив ее жизнью.

— Все. Что мог — сделал, — голос духа звучал необычайно тихо, да и сам он, обычно выглядящий вполне воплощенным, сейчас казался прозрачнее обыкновенного кладбищенского призрака. Многословность целителя испарилась бесследно, он говорил коротко, сухо, и по делу. — Убрал все, восстановил поврежденные кости. Нарастил заново мышцы, сухожилия, все прочее. Магнитные волокна убрать не представляется возможным, они восстанавливаются вместе с мышцами. Кожа повреждена магией, исцелить этот ожог мне не удается, соответственно, вряд ли у кого вообще получится, разве что Laerta снизойдет, что вряд ли. Но жить с такой рукой можно, хотя и немного больно. Советую придумать какую-нибудь перчатку, блокирующую магнитное поле. А теперь дайте мне крови, и не беспокойте еще хотя бы неделю, мне тоже надо после такого восстановиться. Анжей проснется около полудня.

Тэйнар беспрекословно задрал рукав рубашки, провел лезвием по вене. Тонкая струйка живительной влаги потекла в подставленные ладони духа, бесследно исчезая при соприкосновении с его энергополем. Через минуту контуры тела Ассэнхенто приобрели большую четкость, он облегченно выдохнул.

— Все, достаточно. Прощай… или до встречи, как повезет, — вымолвил он. Быстро коснулся разреза, бесследно залечивая его, и растворился в воздухе.

Сил плетущего хватило лишь на то, чтобы благодарно кивнуть, пересесть на ложе, отданное полуэльфу, вытянуться рядом, и мгновенно уснуть, не успев даже донести голову до свернутой валиком шкуры, заменявшей подушку.

Тихая, едва различимая минорная мелодия флейты отражалась от высоких сводчатых потолков, витала меж резных колонн, путаясь в густых плетях укрывающего большую часть стен плюща. Лепестки крупных белых цветы с голубоватыми прожилками слегка дрожали от дуновения почти неощущаемого легкого ветерка.

А на мраморных плитах пола, на портиках и основаниях колонн, на скамьях и в арках давно запечатанных окон, сидели нынешние обитатели некогда блистательного и прекрасного, а нынче заброшенного и опустевшего Aen'giddealle. Эльфы, орки, дворфы, полукровки всех возможных сочетаний — они сидели и слушали звонкий, возбужденный голос Серебряного, своего признанного вождя. И каждого при звуках этого голоса, при осознании произносимых им слов, охватывало радостное возбуждение, или же беспокойное опасение.

Серебряный говорил о том, что прошлое, оставленное прошлому, погребенное под гнетом лет и веков, но все же не забытое, вернулось, вопреки всем законам и канонам. Как тысячи лет назад кровь эльфов Хлада, пролитая ножами предателей, пропитала землю Aen'giddealle, как недавно кровь всех, не принадлежащих к человеческой расе, залила улицы заново отстроенного города, так сейчас кровь наглых захватчиков, бесчестных предателей, обагрит пороги их домов. И прольет эту кровь возрожденное воинство Aen'giddealle, возвращенные из ниоткуда истинные эльфы Хлада.

— Все вернется к прежнему, к тому, что было до того, как пришли люди, и по своей извечной привычке изгадили все, до чего сумели дотянуться. Люди, их отродья, их преступления, вся их грязь — это все останется в прошлом, сгинет навеки, чтобы более никогда не вернуться на исконно нашу землю, — негромко и торжественно говорил Серебряный, и слушавшие его невольно вздрагивали, подавленные звучащей в голосе последнего истинного эльфа Хлада силой. — Через час древний, истинный Народ выйдет к стенам мерзкого человечьего города, Ан'гидеаля, жалкого подобия истинного Града — Aen'giddealle. И мы выйдем им навстречу, откроем им ворота, встанем плечо к плечу с нашими великими предками, и пусть человечье племя ответит за свои преступления! Мы уничтожим каждого, от мала до велика, как они когда-то уничтожали нас! За нас, за Народ, за Град! Hanoi eo!

Эльф поднял над головой раскрытые ладони, из них ударил ослепительный столб льдисто-искристого света, отбросивший инеистые блики на лепестки цветов, на мраморные балюстрады, на лица собравшихся.

— Hanoi eo Aen'giddealle! — грянуло в ответ.

Но грянуло гораздо слабее, чем ожидал Серебряный. Многие, очень многие промолчали. Отозвались чуть более половины чистокровных эльфов от обеих ветвей. Отозвались прямолинейные и бесхитростные орки. И несколько полукровок, молодых и горячих, неспособных еще понять и осознать серьезность ситуации и ответственность, ложащуюся на плечи тех, кто поддержит возвращенное воинство Aen'giddealle.

Промолчали почти все полуэльфы и полуорки. Первые — потому, что по рождению и воспитанию оказались куда ближе к людям, чем того хотелось бы Серебряному, вторые — потому, что в отличие от своих чистокровных собратьев понимали — едва ли возрожденные эльфы Хлада пожелают терпеть в своих землях представителей иной расы, да к тому же еще и исконно враждебной всем эльфам. Промолчали многие из эльфов, и даже некоторые орки. А что оказалось наибольшим ударом для предводителя Aen'giddealle — промолчал его сын, Вэнь'нъяр.

Молодой эльф, не разменявший еще пятисот лет, медленно поднялся на ноги, поднял руку, призывая к тишине. Бесшумно ступая, пересек зал, остановился напротив отца. В наступившей напряженной тишине его голос прозвучал пугающе сильно и четко.

— Я не встану плечом к плечу с возрожденными из Aen'giddealle, отец. Я не пойду в город убивать людей — детей, стариков, женщин, безоружных и беззащитных.

— Твою мать, сестру, и младшего брата убили люди, — холодно, глухо проговорил Серебряный. — Беззащитных, слабых, неспособных за себя постоять, безоружных. На твоих же глазах, когда ты лежал раненый, не имеющий возможности пошевелиться или хотя бы закричать, человеческие отродья насиловали твою семидесятилетнюю сестру. На твоих глазах человек, которого люди приняли как своего вождя, взял твоего маленького брата за ножки, и размозжил ему голову об стену. На твоих глазах люди надругались над твоей матерью, моей возлюбленной супругой. И ты не хочешь пойти и отомстить?

— Я не хочу уподобиться им, отец! — Вэнь'нъяр вскинул голову, сжал кулаки. — Я не хочу стать таким, как они! Я не стану насиловать их женщин, убивать их детей, издеваться над их старшими. Тем более, что тех, кто тогда зверствовал, в живых уже нет. Я не стану мстить детям за грехи отцов.

— Вэнь'нъяр, сын мой… — очень тихо произнес Серебряный, слегка наклонив голову. Видно было, какой ценой даются ему эти слова. — Сын мой, ты отрекаешься от Aen'giddealle?

— Нет, отец! Я отрекаюсь от кровавого зверства, от мстительного безумия! Время, когда наши с тобой предки делили мир с драконами и покровительствовали младшему народу, людям, прошло. Люди выросли, хоть еще и не повзрослели. Теперь мы делим мир с ними, с орками, с дворфами, с общими детьми наших рас. Мы не имеем права истреблять всех, кто отличен от нас. А возрожденное воинство Aen'giddealle не ограничится людьми, истребляя наводнившую город заразу. Воинство уничтожит тех, кого ты звал братьями — орков, дворфов, полуэльфов, полуорков, и всех прочих, в чьих жилах не течет чистая эльфийская кровь. Ты не можешь этого не понимать.

— Воинство, истинный Народ — не люди, Вэнь'нъяр, — холодно возразил Серебряный. — Воинство не тронет никого, кроме жителей оскверненного и изуродованного Ан'гидеаля, — человеческое название города эльф произнес с непередаваемой брезгливостью.

— Неужели ты не понимаешь… — начал Вэнь'нъяр, но отец оборвал его резким движением.

— Нет, это ты не понимаешь. Ты отрекаешься от нас. Что ж, это твое право. Видимо, ты слишком много общался с людьми.

— Люди тоже бывают разными! — он сорвался на крик. — Вспомни Лэрту, которую ты сам назвал Laerta!

— Laerta — редчайшее исключение. Она отмечена дланью Дианари Лиаласы, мерцающей звезды Народа. Достаточно, Вэнь'нъяр! Я отправляюсь к воротам города, где встречу Воинство. Еще не закатится солнце, а Aen'giddealle уже будет чист от людской грязи. Кто верен мне и Aen'giddealle — следуйте за мной, во имя Народа и Града! Кто же боится, кто стал слишком человеком, вне зависимости от текущей в его жилах крови — оставайтесь. Народ милостив, вас пощадят, несмотря на вашу трусость, но земли Aen'giddealle вы покинете до заката солнца.

Вэнь'нъяр с облегчением вздохнул, видя, что далеко не все двинулись с места. Не менее половины собравшихся. Он отвернулся к стене, пряча выступившие на глазах слезы радости, и… боли. Он знал, что должен делать.

Спустя пять минут Серебряный и те, кто избрал путь крови, зла, и террора, покинули зал.

— Что будем делать мы? — коротко поинтересовался подошедший Раххаг, пожилой уже орк-степняк, командир личного ашелта Вэнь'нъяра. — Если я тебя понимаю, то мы должны…

— Да, брат, — эльф медленно поднял голову, уже не скрывая слез. — Если мы хотим отличаться от тех, кто истреблял нас, мы должны пойти против наших братьев и сестер. Мы должны остановить Воинство.

Гордо подняв голову, Серебряный стоял впереди своего небольшого отряда. Сорок девять душ: эльфы, трое орков, семеро полукровок обеих рас, и дворф. Зоркий взор уже различил на горизонте серебристое марево воинства Народа, идущее на оскверненный, проклятый людьми город.

— Делай, что должно, и свершится, чему суждено, — прошептал он ту же фразу, что минутой раньше произнес его сын, молившийся Дианари Лиаласе в небольшом святилище, сокрытом в недрах Aen'giddealle.

Когда отряд вышел на улицы города, готовясь к сражению уже сейчас, Серебряный был удивлен реакцией людей. Да, многие в ужасе отшатывались и прятались, кто-то, побледнев, опускал ладонь на рукоять меча или топора, некоторые просто с интересом разглядывали странную компанию, вооруженную до зубов. Но ни один не попытался напасть, нигде не было слышно криков: «бей нелюдей!», так популярных последние пять с лишним лет в Ан'гидеале. Это казалось настолько странным, непривычным, неестественным, что на кратчайший миг Серебряный даже подумал: а не было ли доли истины в словах Вэнь'нъяра, не был ли отчасти прав сын, сомневаясь в решении отца? Но тут же перед глазами встала ужасающая картина, увиденная им в собственном доме: младший сын, которому не исполнилось еще и года, лежит в колыбели, его голова размозжена страшным ударом, любимая супруга, обнаженная, изнасилованная, распята крестом на полу, из ее глаз текут слезы боли и безумия, а изо рта стекает тоненькая струйка крови. Она умирает. Дочь, безрезультатно кутавшаяся в обрывки одежды, сжалась в углу, ее пальцы лежат на рукояти вонзенного в грудь кинжала, на обнаженных бедрах запеклась кровь ее невинности — девушка не захотела жить после того, что с ней сделали эти скоты, эти люди, по недоразумению называющиеся разумными. И старший сын, израненный, но все еще живой, и его полубезумный взгляд — все произошло у него на глазах, а он даже не мог защитить сестру, мать, брата… И он единственный выжил из семьи Серебряного. А теперь…

Эльф закусил губу, отгоняя все ненужные, сбивающие воспоминания и мысли. Сейчас цель одна: встретить Воинство Хлада, влиться в их ряды, и очистить землю Aen'giddealle от людской напасти.

А Воинство неожиданно оказалось совсем рядом. Они скользили над самым снегом, не касаясь его ногами, слегка прозрачные, прекрасные, неземные — пришедшие убивать, пришедшие мстить.

Пришедшие уподобиться.

Серебряный стиснул зубы, прокусывая губу насквозь, и мысленно проклял неуместные и, конечно же, несправедливые слова сына, так не вовремя произнесенные им. Сделал несколько шагов вперед, поднял руку в жесте приветствия.

Идущий — или плывущий? — во главе воинства высокий эльф с длинными, ниже колен, льдисто-голубыми волосами, остановился, пристально посмотрел в глаза предводителю отряда.

— Кьёллен'хаэсс, — не спросил — утвердил он. Серебряный вздрогнул — за многие века он уже забыл, как звучит его настоящее имя. — Я не ждал увидеть тебя живым. Ты сын Элларианата и Доэнтарисс. Родился через четыреста восемьдесят лет после падения Aen'giddealle.

— Верно, haddali, — Кьёллен'хаэсс на мгновение склонил голову. — Я ждал тебя многие века, haddali, чтобы встать рядом с тобой и очистить наш город от людской скверны.

Haddali несколько секунд молча изучал собеседника, потом медленно кивнул.

— Хорошо. Ты встанешь рядом со мной, и мы вместе очистим землю Aen'giddealle от всяческой скверны. Готов ли ты произнести древнюю клятву, отдавая мне свой род, свою кровь, и свою Силу?

— Да, — на мгновение Серебряный заколебался. Но лишь на мгновение. Как только с его губ слетело согласное «да», на душе стало легко-легко, и правильно. Он более не сомневался.

Льдом и серебром прозвенели в воздухе слова клятвы. Обратной дороги не стало.

— Очистим нашу землю от грязи прочих рас! — провозгласил предводитель эльфов Хлада.

Воинство ринулось вперед.

Засверкали призрачные клинки, полетели на белый-белый снег, пятная его алой и темно-зеленой кровью, отсеченные головы орков и полуорков, полуэльфов, дворфов из отряда Кьёллен'хаэсса.

Воинство Народа пришло убивать всех, кто был не похож.

36

— Они были очень странной парой: лесной эльф-изгнанник, Мастер необычной школы Меча, и немолодая уже, некрасивая женщина, охотница-северянка. Шами-ни впервые увидела их семь лет назад, когда люди Ан'гидеаля еще не объявили войну тем, кто отличался от них. Они не любили друг друга, нет, они просто подходили друг другу, и потому были вместе. Шами-ни говорила Рейханге: подожди, пройдет время, придет любовь — не пылкая юношеская, а спокойная, взрослая, проверенная. Рейханга не верила, но Шами-ни оказалась права, и Шами-ни рада этому.

А десять с половиной месяцев тому назад, когда была зима… холодная то была зима, снежная и вьюжная. Аэлл — Шами-ни не любит длинные эльфьи имена, и всегда называет их коротко — Аэлл слишком задержался в горах, стало темно и началась метель, и Аэлл не сумел найти дорогу к пещере, где ждала его жена. Аэлл замерз, и только на следующий день Рейханга нашла его тело. Она принесла его к Шами-ни, и на коленях умоляла: Шами-ни, сделай что-нибудь, верни его, спаси его! Но Шами-ни всего лишь шаманка, не богиня… Шами-ни не могла вернуть жизнь мертвому. Но Рейханга так просила, что даже Шами-ни смогла сделать невозможное. Шами-ни спросила Рейхангу, что та готова отдать ради возвращения Аэлла, и Рейханга ответила: все, что угодно. Тогда Шами-ни призвала духов и лоа, и они нашли среди уходящих душ душу Аэлла. Шами-ни запечатала душу Аэлла в теле Рейханги, и дала ему власть над этим телом, дала ему власть менять тело, делая его своим в то время, когда в теле находится Аэлл. Шами-ни привязала Аэлла в теле на его меч, не успевший еще рассыпаться: когда меч на поясе или в руке, Аэлл контролирует тело, и делает его своим, а когда меча нет — тело снова принадлежит Рейханге, ее разум пробуждается, и замещает разум Аэлла, а душа самого Аэлла погружается в глубокий сон…

Да, Шами-ни знает, о чем вы хотите спросить. Аэлл носил в себе то же самое, что носит юный полуэльф: часть могучей сущности, искусственно созданной великими магами-ренегатами древности. Аэлл не позволил этой части пробудиться, не позволил порокам взять над ним верх… нет, юноша, не надо смотреть так виновато и чувствовать себя слабым. У Аэлла были иные обстоятельства, уж поверь старой Шами-ни. Но после смерти Аэлла Грань покинула его, и не вернулась после его возрождения в теле Рейханги.

— Но когда мы встретили его, я же чувствовал силу Грани, я слышал ее зов, а потом ощутил ее остаточное присутствие, как будто совсем недавно была, а потом ушла! — горячо возразил Анжей. — Я уверен в том, что не ошибаюсь!

— Шами-ни не знает, почему полуэльфу так показалось, — категорично отрезала шаманка. И что-то в ее категоричности насторожило Тэйнара.

— Шами-ни не знает, или Шами-ни не хочет говорить? — вкрадчиво уточнил он.

— В данном случае для вас это одно и то же! — фыркнула женщина, хитро улыбаясь.

— То есть, мы должны догадаться сами? — уточнила Альвариэ.

— Может быть, может быть… А может, вам было бы лучше никогда и не догадываться. Но время Шами-ни подходит к концу, потому если вы хотите еще о чем-то спросить — спрашивайте сейчас. Нет, человек из Народа, Шами-ни не скажет, что нагадала тебе, рано еще. Но снежный кот найдет тебя, когда придет время, и ты сам все узнаешь.

Плетущий досадливо вздохнул: как раз об этом он и собирался спросить.

— Я узнал ваш голос, почтенная мать, — внезапно заговорил Вейн, легко подхвативший от Альвариэ уважительное обращение к старшей женщине, да еще и шаману. — Когда мы с Анжеем пытались телепортировать нас от Zendarr-haen в таверну, кто-то активировал заклятие Планарного блока, и нас заперло на эфирном плане на довольно долгое время. И я тогда слышал…

— Да-да, Шами-ни тоже слышала. И Шами-ни до сих пор ждет от молодого мага извинений за произнесенное тогда слово, если молодой маг, конечно, понимает, что было бы, не задержи Шами-ни тогда всех на эфирном плане, — ехидно отозвалась шаманка.

Ла Церрет поднялся на ноги, прижал руку к сердцу, и глубоко поклонился.

— Я приношу свои извинения почтенной матери за сорвавшуюся с языка грубость, и заверяю в своей вечной благодарности за спасение жизни моей сестры и всех нас, — торжественно проговорил он.

— Так-то лучше!

— Благодаря тому, что мы попали на эфирный план и задержались там, Лэрта смогла спасти жизнь Илоны, вылечить мой перелом, и на физический уровень мы вернулись отдохнувшими, более того — вернулись именно тогда, когда уже было можно. Успей мы так, как планировали — нас бы разорвали керзитовцы, — полушепотом пояснил Анжей ничего не понявшей Альвариэ.

— А этот человек, Данхельм, который убил Рейхангу… он вообще кто? — первый раз за время разговора подала голос Лэрта. Девушку разбудили около часа назад, и она до сих пор переживала, что так не вовремя выбыла из строя, не смогла спасти Рейхангу, и вообще, в который раз послужила балластом для отряда вместо того, чтобы приносить хоть какую-нибудь пользу.

— Ну уж кто-то, а Лань могла бы и догадаться! Лань же говорила с эльфом Хлада, и эльф Хлада рассказал Лани о человеке по имени Крах Вартанг, — укоризненно покачала головой Шами-ни.

— Но я описывала его Альвариэ, почему тогда…

— Потому что Данхельм подходил под твое описание только длиной волос и ростом, — ответила воительница. — Лицо, цвет глаз и волос, возраст — все другое.

— Тот, кто заплатил наемнику за сердца Адептов, снабдил его многими полезными предметами, в том числе — магическими. Для него не составило проблемы изменить свою внешность так, чтобы его не узнал никто.

— Тогда понятно, — вздохнула целительница.

— А что теперь будет с Ан'гидеалем? — спросил Анжей, вспомнив о заклятии Аэллирэата.

— Вот этого Шами-ни не знает, — тяжело вздохнула женщина. — Как бы странно вам это не показалось, но все зависит от благородства жителей как Ан'гидеаля, так и Aen'giddealle. В худшем случае на месте города уже лишь руины и пепел, мертвый пепел, укрывший и убивший землю на долгие годы, а то и века. Те, кого призвал Аэлл, рассыплются прахом, едва закончат то, для чего были возвращены. Если же все обернется к лучшему… в городе на долгое время воцарится мир. Но благородство нынче не в моде, и Шами-ни не верит ни в людей, ни в эльфов, ни в кого-либо еще.

— А в кого верит Шами-ни? — прищурился Анжей.

— В тех, у кого горячее и верное сердце. В тех, кто не изменяет и не предает — ни себя, ни других. В тех, кто сохраняет себя вопреки всему, в тех, кто вообще существует вопреки. Вопреки подлости, корысти, предательству, жестокости, ненависти. В тех, кто умеет любить. В тех, кто… настоящий. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю, — неожиданно просто проговорила Шами-ни, отбросив свою извечную манеру речи. — Да, ты понимаешь. Я знаю, что ты собираешься делать. Останься настоящим, сохрани себя — и все получится, через что бы не пришлось пройти тебе и твоим друзьям. Прощай, Анжей. Или до встречи… как сложится.

На несколько секунд шаманка, казалось, обрела плоть. Поднялась на ноги, шагнула вперед, с материнской нежностью провела узкой ладонью по волосам полуэльфа. С ее запястья соскользнули пестрые деревянные четки: каждая бусина изукрашена особой резьбой и раскрашена в разные цвета, переливающиеся и меняющиеся в неровном свете очага. Четки упали в ладонь юного мага, запутались в пальцах.

— Останься настоящим… — прошелестело из ниоткуда.

Призрак Шами-ни растворился в воздухе.

Город охватила паника. Поглощенные безумием и ужасом люди пытались укрыться в домах и подвалах, кто-то хватался за оружие в обреченной на провал попытке противостоять жутким призракам, собирающим свою кровавую дань за все годы, века, и тысячелетия их пребывания в мертвом, но неупокоенном состоянии.

Мелькали клинки, лилась кровь, воздух наполняли крики боли и страха. Многие сами убивали себя, более смерти страшась призрачных лезвий и холодных взглядов.

Возле ворот лежал, невидяще глядя мертвыми глазами в небо, Кьёллен'хаэсс, пронзивший сердце собственным мечом. Сын оказался прав, а он ошибся, и за его ошибку заплатили жизнью многие, в том числе — кровный брат Серебряного, орк Грахерг, некогда спасенный человеческой женщиной по имени Лэрта.

— К ратуше! Все к ратуше, быстрее! — зазвенел на улицами города громкий крик. Сейчас никого не волновал едва заметный эльфийский акцент в речи говорившего — обезумевшая толпа, неуправляемая и насмерть перепуганная, цеплялась за каждую соломинку. — Быстрее, быстрее! Помогите женщинам и детям! Тем, кто бросит других в беде, помощи не будет!

Угроза, как и всегда, сработала куда лучше уговоров и просьб. Сразу поверив неведомому голосу, люди начали поднимать упавших и раненых, брать на руки женщин, сажать на плечи детей. Когда первые ряды жителей Ан'гидеаля влились на площадь перед ратушей, толпа перестала быть неуправляемой, как, впрочем, и толпой — теперь это были перепуганные люди, тем не менее готовые сражаться за свой город и жизни — свои, членов своих семей, друзей и соседей. Люди готовы были защищать друг друга.

— Женщин и детей, а также всех, неспособных держать в руках оружие, заводите в ратушу! — выкрикивал Вэнь'нъяр, проносясь галопом по площади. — Мужчины, а также умеющие сражаться женщины — выставляйте линию обороны! Забудьте прежнюю вражду, отриньте распри — сегодня мы все вместе умрем, или же вместе победим, и останемся жить!

Из Aen'giddealle вышло пятьдесят четыре воина разных рас. Двенадцать из них уже погибли, и Вэнь'нъяр не особо надеялся, что хоть кто-нибудь переживет этот день. Не надеялся, но верил — усилия не пропадут даром, жертва не окажется бессмысленной. Он уже знал о случившемся возле ворот, знал о смерти отца, и теперь он хотел только одного — исправить то, что еще можно было исправить, спасти тех, кого еще не поздно было спасать.

Укрыться в ратуше успели не все. Немало женщин, детей, стариков оставалось еще на площади, когда с улиц хлынули воины Хлада. Линия обороны подалась вперед, сомкнулась, закрывая беззащитных.

— Они призраки, но они уничтожимы! — выкрикнул Вэнь'нъяр, бросаясь вперед, и одним ударом рассекая двоих сразу.

Аэллирэат, призывая Воинство, не мог сделать их истинно сильными и неуязвимыми. Он дал им всего одно настоящее оружие, кроме призрачных клинков, ничем не отличимых от обычных мечей, и руководящий обороной эльф уже знал, что это за оружие.

— Пока мы не боимся их, пока мы готовы сражаться и защищать то, что нам дорого — нас не победят! Их основная сила — страх, и чувство собственной правоты. Второго они уже лишены, так оставим же их и без первого!

Да, Вэнь'нъяр уже видел на призрачных лицах тени сомнения. Эльфы Хлада, пришедшие карать предателей, наткнулись на совершенно других людей. И многие, как и сам Вэнь'нъяр некоторое время назад, засомневались в правоте своих действий.

— Первый ряд — на колено! Стрелки — залп, отступать, перезаряжать! Первый ряд, поднять копья! Конница, атака по левому флангу! Второй отряд стрелков — залп!

Минуты шли, отсчитывая мгновения новыми и новыми смертями. Осмелевшие люди, убедившиеся в уязвимости противника, сражались отчаянно, как никогда в жизни, а все более сомневающееся Воинство кое-где начинало откатывать назад, перегруппировываться, и в новую атаку они уже не торопились.

Внезапно ряды эльфов дрогнули, организованно отступили на несколько шагов, занимая оборонительную позицию. Середина войска разошлась, пропуская вперед высокого длинноволосого эльфа, с чьего призрачного меча стекала кровь.

— Люди, почему вы сопротивляетесь? — негромко, вкрадчиво проговорил он. — Почему вы удивляетесь, отчего негодуете? По какой причине не принимаете как должное то, что с вами делают, хотя сами поступали с другими так же, как мы сейчас поступаем с вами?

— Мы хотим жить! — отчаянно закричала молодая женщина, чье лицо было залито кровью. Ее правая рука висела плетью, но левой северянка продолжала упрямо сжимать зазубренный меч.

— Мы тоже хотели жить. Но вы пришли на наши земли, пользовались нашим гостеприимством, принимали наши подарки. Вам было мало, вы хотели все, но не желали прикладывать усилия — и вы истребили нас, чтобы забрать все, не трудясь. Мое имя — Венневейр! Я пустил вас на наши земли, я дал вам пашни и дома, охотничьи угодья и рыбные озера — в благодарность за это вы отсекли мне голову и украсили ею шест над воротами моего города! — чем дольше говорил мертвый принц эльфов Хлада, тем более живым он казался. — Мы лишь пришли забрать то, что вы забрали у нас — жизни! И кто посмеет сказать, что мы не имеем на это права?

Вэнь'нъяр пришпорил коня, галопом подлетел к замершему в ожидании ответа эльфу, спешился.

— Ты сын Кьёллен'хаэсса, — констатировал Венневейр. — Согласно клятве твоего отца, ты принадлежишь мне.

— Хорошо, — легко согласился Вэнь'нъяр. — Возьми меня, возьми мою жизнь. Возьми жизни тех, кто поклялся мне — они пойдут за мной на смерть. Они уже пошли за мной на смерть. Но оставь жизни жителям города. Они не виноваты перед тобой.

— Они убили твою семью. Но ты защищаешь их. Почему?

— Потому что я не желаю повторить их ошибку. Потому что я не хочу уподобиться их уже мертвому предводителю. Потому что я не стану превращаться в кровожадного зверя! — повысил голос Вэнь'нъяр, бесстрашно глядя в глаза принцу.

— Ты считаешь нас кровожадными зверьми? — голос Венневейра дрогнул. Казалось, до этого момента он не задумывался, что творит, и только подчинялся тем словам, что произнес вызвавший его Аэллирэат, веря им, и признавая единственной истиной.

— Нет. Вы сами считаете себя таковыми, поступая, как они, — спокойно ответил эльф. — Ты сказал, я принадлежу тебе. Я повторяю: возьми мою жизнь, если нужно — жизни моих соратников. Оставь этот город. Люди ни в чем перед тобой не виноваты.

— Ты готов отдать жизнь за тех, кто вырезал твою семью?

— Ты уже спрашивал. Я уже ответил. Давай же, Венневейр! Давай же, принц Народа! Поступи так, как подсказывает тебе доброе и верное сердце, или же так, как твердит обида, ненависть и боль! — Он порывисто шагнул вперед, схватил голой ладонью лезвие меча противника, раня пальцы, приставил острие к своей груди. — Сделай так, как достойно тебя, Венневейр! И сам смотри, чье это будет решение — мудрого и благородного правителя, или же кровожадного зверя. Я тебя никем не считаю. Ты сам делаешь себя тем, или иным.

Вихрь ледяного крошева взвился на месте принца, на мгновение охватил Вэнь'нъяра, накрыл с головой — и отпрянул, вновь принимая образ эльфа Хлада.

— Ты прав, юноша. А я — нет. Ты заплатил за всех сполна. Я освобождаю тебя и твой род от клятвы. Ты свободен, и этот город — тоже. Но позволь мне не пожалеть о принятом решении, — хрипло проговорил Венневейр. — И прими мою благодарность. Ты дал мне возможность не идти дальше по пути становления кровожадным зверем.

И рассыпался осколками льда.

Спустя минуту от Воинства Хлада не осталось ничего, только мельчайшие льдинки, усыпавшие площадь и прилегающие улицы.

Люди начали осторожно выходить из ратуши, женщины искали мужей, мужчины — жен, дети — родителей, братья — сестер… Кто-то плакал, кто-то смеялся, кто-то ругался в голос, не останавливаясь.

Вэнь'нъяр медленно опустился на ледяное крошево, лег на спину, широко открыл глаза, ловя теплые солнечные лучи. Из покрывавших все его тело и лицо небольших порезов, оставленных Венневейром, не переставая, сочилась кровь, но ему было все равно. Он выполнил свой долг, а теперь, возможно, еще и выживет. Хорошо бы, чтобы удалось выжить, слишком много еще несделанного… Надо возродить прежний, прекрасный Aen'giddealle, заново научить людей жить бок о бок с представителями других рас, оплакать отца и всех, кто погиб сегодня… Но сейчас хорошо бы просто поспать. Дел еще много, но это все завтра, завтра, а сейчас хорошо бы просто поспать…

— Империя охвачена пожарами и восстаниями, на дорогах в открытую грабят и убивают, выйти из дома — опасно, остаться за закрытыми дверями — опасно вдвойне, — говорил немолодой менестрель, протягивая закоченевшие руки к огню. — Император Лаарен III убит в далеком Номикане, на престол взошел его сын, бывший кронпринц Кенлет, ныне — император Кенлет IV. Мальчишке пятнадцать лет, и он совершенно неспособен управлять страной, он любитель книг, музыки, и историй, но не военного дела и политики. За его спиной много места, и за это место грызутся все, у кого хватает остроты зубов и когтей, а также папок с компроматом и наемных убийц на поводке. В департаментах творится черт-те что, почти все главы столов убиты, арестованы, пропали без вести, или же сбежали. Император публично объявил о существовании Тринадцатого департамента, а также о его уничтожении, смерти его главы, и об объявлении вне закона всех, кто имеет отношение к этому департаменту. Империя погрузилась в хаос…

Утром менестрель ушел, влившись в колонну беженцев, следующих на Север. А путники направились обратной дорогой — вниз с гор, в ближайший городок. Вечером того же дня они сидели в небольшой таверне, где их обслуживал перепуганный хозяин, то и дело нервно косившийся в сторону двери.

— Что мы будем делать дальше? — Альвариэ не выдержала первой.

— Я отправляюсь искать носителей Грани, — пожал плечами Анжей. — Война, мятеж, переворот — они никак не влияют на мою миссию. Будет сложнее, но тем не менее, я продолжаю искать Грани.

— Мы с тобой, — одновременно произнесли Ла Церреты, а Вейн пояснил: — В связи с изменившейся политической обстановкой в Империи, мое назначение в имперское посольство в Северном Княжестве становится несколько… неактуальным. Более того, наша семья всегда поддерживала императора Лаарена, так что… ну, сами понимаете. Хуже нам уже не будет.

— Вы как хотите, а с меня хватит, — неожиданно резко и грубо отрезал Велен. — Спасибо, я и так достаточно наприключался, больше не хочется. Обещания департамента, как и его угрозы, больше не имеют значения, как и сам департамент, так что бояться мне нечего, и работать не за что. Найду себе занятие поприбыльнее и попривлекательнее, чем таскаться с группой сумасшедший Ярлиг знает за чем! — он резко поднялся. — Прощайте, надеюсь вас больше не увидеть! — и вышел, хлопнув дверью.

Оставшиеся обменялись удивленными взглядами.

— Что за муха его укусила? — пробормотала Альвариэ, а в следующее мгновение поняла, что все выжидающе смотрят на нее. — И что вы на меня так уставились? То, что я с ним спала, ровным счетом ничего не значит. Я остаюсь.

— Почему? — с ноткой любопытства в голосе поинтересовался Тэйнар.

— Потому, что не привыкла бросать друзей в беде, — слегка обиженно ответила северянка.

— Спасибо, — тихо вымолвил Анжей, благодарно улыбнувшись.

— Я надеюсь, во мне никто сомневаться не станет? — несмело спросила Лэрта, обведя всех слегка настороженным взглядом.

Никто и не сомневался. Никто — из оставшихся. Альвариэ еще после того разговора во время ночного дежурства решила, что пойдет за Адептом до конца, что бы не ждало ее на этом пути. Ла Церреты… кроме озвученных, у них были куда более веские причины не оставлять Анжея, и в силу этих причин их решение определилось гораздо раньше, чем оказалось нужным. Лэрта же просто привязалась и к суровой, желчной северянке, что была гораздо вернее, честнее, и надежнее любой из «подруг» в монастыре, и к болезненному, но сильному духом юному магу, и даже к вечно отчужденному, холодному Тэйнару. Да и не забыла девушка о просьбе Веги де Вайла, следователя департамента, которого больше не существовало… как, возможно, и самого Веги. Но об этом Лэрта думать не хотела отчаянно, все еще сжимая порой в ладони мертвенно-холодный шар лима.

О плетущем же и вовсе говорить не приходится — он не оставил бы того, кого мысленно называл не иначе, как брат, ни при каких обстоятельствах.

Сам Анжей, медленно перебиравший бусины подаренных Шами-ни четок, думал о всех о них, о тех, кого мог назвать… ну, может еще не друзьями, но людьми настолько близкими, насколько раньше он не мог и представить. И с одной стороны, полуэльф был бесконечно счастлив, что все эти люди, за время путешествия на север ставшие такими родными, продолжат следовать с ним по одному пути. С другой — он был бы рад, если бы все они, кроме Тэйнара, бежали как можно дальше от него. Слишком многое в последние дни стало ясно, слишком многое определилось, будущее пугало юношу куда сильнее, чем даже в те дни, когда он решил умереть, или же когда начала пробуждаться и проявлять себя Грань.

И все же они решили сами. Это был их выбор, и они имели на него право. Пусть не зная, что ждет впереди, пусть не осознавая, через что придется пройти и что сделать — но они выбрали. Выбрали, понимая неопределенность и неизвестность, что страшат порой куда сильнее даже самой жуткой, но все же понятной судьбы. Ему же оставалось только с благодарностью принять их выбор, и оказаться достойным оказанного доверия.

— Спасибо вам всем, — повторил Анжей. — Спасибо, что не бросаете. Помните, что сказала Шами-ни? Если мы будем настоящими, у нас все получится.

— Вообще-то она сказала это непосредственно тебе, — заметила Лэрта.

— Я уверен, что это относится абсолютно к любому из нас. Спасибо вам.

— Ты еще не спросил, иду ли с тобой я, — хмыкнул плетущий. И тут же был награжден пятью недоумевающими взглядами. — Шучу. Ну что ж, куда мы теперь?

— Искать носителя той Грани, что была у Аэллирэата, — тяжело проговорил Анжей. — И заодно — изыскивать способ извлечь Грань, не убивая ее носителя.

— Ты уже понял? — тихо спросил Тэйнар, внимательно глядя на юношу. Тот кивнул. — Держись. Мы что-нибудь придумаем.

Шесть пар рук сплелись на выщербленной поверхности стола.

Отряд, пусть и в измененном составе, готовился выступать против культа, против Грани, против Порока и против желавшего власти культа Адепта.

Они были вместе.

И они были — настоящими.

____________________

— Местные сигареты — изобретение предприимчивого дворфа, заметившего, что люди любят курить, но при том большинство из них ленится тратить время на набивание трубки. Он начал изготавливать сигареты из номиканской рисовой бумаги и «фильтра» из свернутой и специальным способом обработанной плотной ткани. Люди пытались перенять технологию, но продукт производства дворфов до сих пор остается наиболее качественным. (здесь и далее — прим. автора)

— в магическом мире к стандартным пяти добавляется шестое чувство, чувство энергии. Обладают им далеко не все, но многие, даже те, кто осознанно использовать прямое воздействие на мир не способен. Соответственно, интуиция, «шестое чувство», здесь считается седьмым.

— Рзоэ'лха — ящеролюди, древняя раса, предшественники эльфов. В данный момент память людей сохранила лишь легенды и предания о них. Возможно, эльфам, представителям Серой ветви, известно больше, но делиться своими знаниями они не торопятся.

— Средняя продолжительность жизни обычного человека в те времена — от двухсот до трехсот пятидесяти лет. Маги порой достигали тысячелетнего рубежа, но не более.

— Магического происхождения эпидемия, в две тысячи девятьсот тридцать пятом году унесшая жизни почти что четверти Серой ветви эльфийского народа

— Отдел Особых Расследований, второе название Тринадцатого Департамента

— Leackte Merterrisa — заклятие мгновенной смерти, девятый круг, школа некромантии плюс псионическое воздействие. От чисто некромантического Rai'hhe Merterrisa отличается тем, что в последнее мгновение перед смертью тот, на кого направлено заклятие, чувствует сильнейшие мучения, кажущиеся вечными.

flammen sfiir — пламенная сфера, модернизированное заклинание огненного шара — огонь распространяется не от точки до границы действия, а наоборот — от внутренней поверхности к центру.

— куляга и нелерия — разновидности рыб, которые водятся в горных водоемах северных и северо-западных гор.

— Hon'sa viell — протяни время (эльф.)

— существа, похожие на волков, но гораздо крупнее и агрессивнее. Степные варги приручены орками и используются ими в качестве боевых верховых животных. Горные варги обладают зачатками разума, очень сильны, крайне жестоки, часто нападают на людей.

— Девятый департамент заведует земельными угодьями, удаленными от Мидиграда территориями, а также геральдикой.

— продолжительность жизни орков — шестьдесят-семьдесят лет.

— непереводимое грязное ругательство (лесн. эльф.)

— знаменитая сподвижница Магнуса, возведена в ранг святых одновременно с обожествлением самого Магнуса. Была великолепной врачевательницей. Ей молятся, прося помощи в исцелении, причем как больные (если могут), так и врачи.

— в небольших северных деревнях не принято строить отдельные дома, если семья не больше семи-восьми человек. Обычно дом строится на три-четыре семьи, с отдельными входами.

— песня Мартиэль на стихи Мистарден

selivraenn — этим словом серые эльфы означают нечто прекрасное настолько, что «словами не описать».

Серые эльфы считают себя единственными истинными потомками первоэльфов, пришедших в этот мир, и называют себя Высшими, подчеркивая более низкий статус прочих эльфийских ветвей.

— в религии эльфов Лань — одна из аватаров Дианари Лиаласы, Мерцающей Звезды, эльфийской богини. Laerta славится своим целительским даром, так что имя Лэрте и впрямь очень подходит.

— пре-принц — титул наследника престола у серых эльфов. Их политический строй — монархия, но в отличие от прочих государств, серые эльфы именуют своего монарха не королем, а принцем.

— Вестанханна — юго-восточная область эльфийских земель

— Гельва — популярный на Севере овощ, похожий на капусту, но свекольного цвета. Крайне неприхотлив, потому и получил широкое распространение в холодных краях.

— До погрома в Ан'гидеале жил дворф, мастер-стекольщик, делавший, помимо всего прочего, великолепные зеркала. Именно с его подачи такая дорогая вещь имелась даже в самом бедном доме, не говоря уже о корчмах.

— Старшие сыновья титулованных дворян до смерти отца носит титул виконта. После смерти отца старший сын принимает его титул, а виконтом становится следующий по старшинству.

— ashelt — малый отряд, терминология Лесных стражей, от восьми до тринадцати воинов.

— искаженный эльфийский: «Reille! Jaenssa, reille» — «Помогите! Пожалуйста, помогите!».

— Отряд, за мной! (эльф.)

— когда лошадь широко раскрывает рот, уголки губ становятся менее чувствительными, и лошадь почти не ощущает железные трензельные кольца уздечки, становясь почти неуправляемой. Во избежание подобного используется капсюль.

— капсюль — дополнительная деталь уздечки, представляет собой тугой ремень, охватывающий морду лошади сразу за губами, не позволяя ей широко раскрыть рот, и более тонких ремней, удерживающих капсюль на голове лошади.

— Генна — на Севере, уважительное обращение к женщине. Генн — соответственно, к мужчине.

— Тэйнар имеет ввиду преобразование на атомарном уровне.

— один ярд равен 91,44 сантиметра (точно), или три фута.

— примерный перевод: «расы, рожденные живыми и во плоти», так демоны, духи, астральные сущности и прочие им подобные называют «обычные» расы, такие как эльфы, люди, орки, etc.

— Рыцарский Орден Пантеры владеет землями у южной границы Империи. Другие ордена зачастую отказываются признавать Пантер рыцарями — те специализируются на разведке, и их обучают многому из того, что настоящим рыцарям «не пристало».

— здесь надо заметить, что насколько хороши короткие кавалерийские луки, изготовляемые в Париасе, настолько же слабы и несовершенны арбалеты того же производства, какие и имеет ввиду наставник Краха.

— очень прочный короткий париасский нож с рукоятью на две ладони и трехгранным лезвием.

— Крах считает, что использует париасскую технику. На самом деле, подобное самовнушение активно применялось номиканскими синоби, кланом убийц, шпионов, и воров, ими же и было разработано несколько веков назад.

— семьдесят лет для лесного эльфа аналогичны примерно четырнадцати с половиной человеческим.

— у эльфов нет понятия «старик». В данном контексте «старший» следует читать в человеческом понимании слова «старый».

— haddali — уважительное обращение к высшему правителю, аналог: «владыка», «повелитель» (сер. эльф.)

Страницы: «« ... 89101112131415

Читать бесплатно другие книги:

Мечта молодой банковской служащей Алины Тихомировой о прекрасном принце никак не хотела сбываться. В...
Виктория Плотникова уже в который раз собралась в одиночестве встретить Новый год. Муж бросил, а дет...
Чтобы помочь семье и подзаработать, Алена и Юлька – жены летчиков из приморского гарнизона – отправи...
Когда у любимой подруги пропал муж, журналистка Юлия Бронникова (уже знакомая читателям по романам «...
В жизни Насти Платоновой были все ингредиенты счастья: любимый мужчина, статусная работа, лучшие кур...
Частный детектив Ходжа Наследи берется за новое дело. Но это вовсе не расследование загадочных убийс...