Гостеприимный край кошмаров Орлов Антон
– Я пока останусь. Я еще не со всеми, кто мне задолжал, повидалась в Отхори. Люблю получать подарки от кьянси Иссингри.
Они пошли по усыпанной светляками траве, колышущейся на уровне колен. Йонас махнул рукой, пожал плечами и тоже пошел. Силуэты постепенно теряли четкость, словно таяли в подсвеченной изнутри дымке. Лерка невольно подалась вперед: это сияющее затуманенное пространство манило и тянуло ее, вот было бы здорово там побродить… Вздрогнула, когда Проводник схватил ее за локоть.
– Нам туда не надо. Это граница Намутху – Страны Мертвых.
– Но Йонас…
– Пошел туда, откуда можно вернуться в Страну Живых, – оставшаяся кесу ухмыльнулась, наслаждаясь собственным коварством. – О да, он сможет вдоволь требовать и кричать, как это делают все новорожденные младенцы.
– Началось… – Проводник, еще некоторое время назад побледневший, скривился, словно от боли. – Лерка, бежим домой!
– Что случилось? – Лайя перестала улыбаться.
– На Властителя напали. Как обычно. Я это через свою защиту чувствую. Защита сейчас может дать сбой, поэтому пошли бегом!
– Я провожу вас, – предложила серая обитательница страны Отхори, похожая на царственную статуэтку из бархатистого дымчатого камня. – Пойдем короткими путями.
Лерка моргнуть не успела, как они снова очутились в городе, перекрестки и повороты сливались в головокружительную ломаную вереницу, вот уже и Картофельный переулок. У нее не было дареной защиты, и все равно ее лихорадило за компанию с Проводником.
Как будто тебя протаскивают через кишку, сплошь заросшую плесенью… Невидимая ветвящаяся масса не пускает, опутывает, душит и вдобавок орет на такой частоте, что зубы вибрируют, словно десны превратились в тряское желе, и барабанные перепонки вот-вот лопнут. Стаху уже случалось перемещаться вместе с Эгле из пункта А в пункт Б по внепространственным каналам Высших, это всегда было быстро и комфортно, и ни разу еще не доводилось влипнуть в такую мерзость.
Пытка завершилась падением на волглые каменные плиты. Справа кто-то охнул, слева выругались. Наверху вспыхнул свет – и сразу же захлебнулся клубящейся со всех сторон сумеречно-белесой мутью. Ничего, кроме тумана. В следующий момент обнаружилась еще и лестница: Стах по ней покатился, считая боками ступеньки, группируясь, чтобы спасти от ударов голову. Неспроста Эгле посоветовала облачиться в полную боевую экипировку леспеха, включая шлем. Высшие регенерируют, а у него голова только одна, и хорошо бы ее сберечь.
Чертова лестница все-таки закончилась. В последний раз перекатившись, он поднялся на ноги, чтобы тут же оказаться нос к носу с выдвинувшейся из тумана каменной мордой. Разинутая беззубая пасть (а зачем камню зубы, схватит – попросту раздавит), едва намеченные психом-ваятелем глаза. Эти замшелые незрячие глаза, высвеченные повисшим во мгле магическим шаром, показались Стаху самой пугающей деталью гранитного рыла. Из пасти тянуло затхлым духом отсыревшего подземелья.
Кто-то из скатившихся за компанию Высших оттолкнул его. Он с долей удивления узнал Тарасию в камуфляжном комбинезоне и ринулся наверх. Обыкновенного смертного каменные чудища за полминуты разжуют и выплюнут, остановить их под силу только умелым магам.
Парадная лестница в скальном замке Темного Властителя угнетала воображение высотой и размахом – это еще полбеды. Хуже было то, что находилась она в плачевном состоянии: ступени разбиты, отдельные куски опасно пошатываются, местами щерятся трещины, а то и вовсе сплошное месиво щебня, ногу поставить некуда. Съехать вниз, особенно если тебе наподдали, – это в два счета, а карабкаться обратно то еще удовольствие. Точь-в-точь как на тренировках в учебных лагерях для новобранцев.
– Какая сука разворотила гребаную лестницу? – пропыхтел Стах, продемонстрировав чудеса ловкости на очередном непроходимом участке.
– Это не сука, это мы сами, – отозвался товарищ по несчастью, один из корешей Инги.
– Для себя старались? – не удержался от зубоскальства, эта беготня и впрямь напоминала армейские тренировки, скрадывая разницу между Высшими и тогдашними сослуживцами. – Герои не ищут легких путей?
– Когда мы громили Мерсмонов гадючник, еще не предвиделось, что гада избавят от внешних заклятий, – на ходу пояснил парень.
Оставалось всего ничего, с десяток ступенек, когда их ударила незримая волна, и оба опять полетели кубарем.
Внизу трое Высших сдерживали напор каменных зверюг. С кряхтением выпрямившись, Стах снова бросился на штурм. Прорвемся. Ради Лерки, которую он видел всего два раза, но никак не может выкинуть из сердца. Ее не спасти, что в Отхори попало, то пропало. Единственное, что остается, это хотя бы отомстить за нее.
– Почему через черный ход нельзя? – поинтересовался все у того же парня, припомнить бы, как его по имени.
– Там все завалено. Мы ж этому гаду вроде как гробницу устраивали. Думали: похороним его тут заживо, и дальше ноль проблем. Недоработка вышла. Недооценили.
– У серых наверняка есть отнорки, чтобы лазить туда-сюда.
– Факт, что есть, прорыли, суки. Но где – неизвестно, и у них там все зачаровано намертво.
Уже настроился, что и в третий раз спустят с лестницы, но расклад изменился: Альфред Рунге, экзотически темнокожий маг из «боевых товарищей» и двое в монашеских рясах, мужчина и женщина, уже установили контроль над верхней площадкой.
Эгле тут не было, она вместе с другой группой отправилась в какое-то чертово ущелье неподалеку от замка. Насколько Стах сумел понять по обрывкам сказанного, в это ущелье не то случайно уронили, не то злопакостно выкинули, чтоб никому не досталась, какую-то ценную вещь, и каждый раз, как Высшие устраивают рейд по обезвреживанию Темного Властителя, они заодно эту пропавшую ценность ищут почти без никакой надежды на успех. Уловил он также, что, ежели вдруг найдут, представители трех группировок сцепятся между собой не хуже, чем с окаянным всеобщим врагом. Видимо, речь идет о магическом артефакте, не имеющем аналогов, из-за чего бы еще такой сыр-бор.
В замок вошли всемером: по двое от каждого сообщества и напросившийся с ними Стах. Ему с Высшими не сравняться, он им не помощник, и зачем сюда рвался, все равно ведь Лерка не здесь, Лерка в больнице. На обтянутом коричневым дерматином столе возле регистратуры лежат разграфленные листки с номерами палат и фамилиями, напротив «Вишнякова» карандашом нацарапано: «удовлетворительное». Словно в насмешку. Телесных повреждений нет, признаков порчи не наблюдается, а что сейчас творится в Отхори с ее душой – этого никто не знает, и в больничных бюллетенях об этом ни слова не напишут.
Стах побывал там вчера утром. Лерку держат в одной палате с Дереком Нутвером, который тоже находится в «удовлетворительным состоянии», и еще двумя ветеранами Темной Весны. В отделении для пациентов с синдромом Рухлера нет мужских и женских палат. Во-первых, женщин там всего ничего, а во-вторых, им без разницы, они же спят.
После посещения выкрашенной в гороховый цвет больницы на тихой улице с липами и кладбищенскими чугунными оградками вдоль тротуаров Стах напился. В меру, не так, как после уик-энда на Амадоре.
Внутри здания туман стлался по полу, кружился и плавал под потолком, собирался в сгустки, напоминающие осиные или шмыргалиные гнезда, выхлестывал из проемов с развороченными краями, норовя залепить глаза. Высшие отбрасывали его заклятиями, но он все равно не унимался, словно свирепый пес, который даже с перебитым хребтом продолжает защищать своего хозяина.
Перед вылазкой Эгле рассказала Стаху, что личная территория, оставшаяся в распоряжении Темного Властителя, относительно невелика: небольшая часть замка да верхняя площадка парадного крыльца, а на лестницу ему уже не ступить – цепи не пустят. Самая настоящая клетка с невидимыми прутьями. Это, впрочем, не мешало поверженному колдуну контролировать Гиблую зону, растянувшуюся на восемьсот километров от Кесуана до Кордеи: даже не шрам – отвратительный гноящийся свищ, проявляющий тенденцию к разрастанию.
Пробираясь вместе с рейдерской группой по сводчатому коридору, облицованному, словно в насмешку над традиционной цветовой символикой добра и зла, белым мрамором, Стах чувствовал себя так, будто тоже угодил в сон, странный, лихорадочный, опасный. Под ногами хрустело. Туман создавал иллюзию задымленности: помещение, которое взорвали, а оно вместо того, чтобы рассыпаться, застряло в одном-единственном моменте, превратившись в смертельную ловушку. Плывущие над головами световые шары озаряли сколы и трещины в стенах, звездчатые остатки зеркала, облезлую, в пятнах, объемистую канистру в полукруглой нише, антрацитово-пепельно-серебряное панно с абстрактным узором… «Панно» взвилось со стены роем насекомых. Боль от вонзающихся иголок, потом – удар, словно тебя что есть мочи огрели, причем сразу со всех сторон. Насекомые осыпались на пол. Ругнувшись и стиснув зубы, Стах заковылял дальше, стараясь не отставать от остальных.
Еще одна разгвазданная комната, посередине кто-то стоит. Должно быть, Мерсмон. На того персонажа, которого рисуют на картинках и показывают в кино, совершенно не похож, потому у Стаха и мелькнуло «должно быть». Во всяком случае, появись он на городской улице, прохожие вряд ли признали бы в нем карикатурно скрюченного всеобщего врага с поганочной рожей, торчащими из-под верхней губы кривыми клыками и вздыбленными неопрятными патлами. Человек как человек. Выглядит лет на сорок. Рослый, осанистый, изможденное жесткое лицо гладко выбрито, светлые волосы, и впрямь длинные, завязаны в хвост. Никаких цепей не видно – они же магические. Смотрит на гостей с ледяным презрением.
На Стаха накатила такая горькая злость, что даже боль отрубило: «После того, что твоя серая сука сотворила с Леркой и остальными, кто лежит в тех палатах, ты еще презирать меня будешь?»
Прочитать мысли никто не мог, армейская блокировка, но Рунге почувствовал его настроение и предупредил:
– Молодой человек, оставайтесь за порогом, в пекло не лезьте. А то как я буду оправдываться перед нашей очаровательной Эгле? Она же меня со свету сживет! Не беспокойтесь, для вас чуть позже тоже найдется работа.
Понимая, что пользы от него будет ни на полушку, Стах подчинился приказу, а шестеро Высших вошли в комнату. Драка магов: стоят друг напротив друга, и никаких наглядных эффектов. Потом у монахини потекла кровь из носа. Товарищ Стаха по катанию с лестницы обморочно побледнел и попятился к стене. Джиллина, красивая брюнетка из ассоциации Альфреда Рунге, с азартом выругалась: «Ах ты, дрянь, Мерсмон тебя побери!» Она тоже пересчитала ступеньки и была зла, как фурия.
Наконец Темный Властитель зашатался и осел на пол, тогда его обступили и начали пинать, молча, жестоко, деловито. Под занавес Мерсмон выглядел, как изувеченный труп с багрово-фиолетовым кровоподтеком вместо лица. Кажется, ему выбили и глаза, и зубы.
– К сожалению, это все, что можно сделать, – менторским тоном сообщил Рунге, оглянувшись на Стаха, который так и торчал у порога. – Через неделю мерзавец залижет раны. Мы восстановили и обновили связывающие заклятия, иначе говоря, цепи. Если бы мы регулярно этим не занимались, он бы давно уже вырвался на свободу и попытался взять реванш. Это, молодой человек, к вопросу о том, зачем нужны Высшие.
Не иначе Эгле пересказала главе ассоциации кое-что из своих разговоров со Стахом. А возможно, проницательный господин Рунге сам догадался.
– Молодости свойственно делать скоропалительные выводы, – добавил тот покровительственно, с понимающей усмешкой. – Сейчас нам понадобится ваша скромная помощь. Бейте и ломайте здесь все, что увидите, зло не имеет права на существование.
К ним присоединились трое Высших, отражавших атаку каменных зверей у подножия лестницы, и начался погром. Стах вместе со всеми разбивал в щепы стулья, крушил грубовато сколоченные шкафы, столы и полки, рвал журналы, швырял на пол посуду, гнул вилки и ложки. Рунге посетовал, что до сих пор не удалось обнаружить библиотеку: она явно прикрыта мороком – не исключено, что находится вот за этой или за той стеной, а дверной проем зачарован, или помещение выглядит как вконец запущенное и необитаемое, однако это лживая видимость. В спальне Джиллина хотела распороть матрас и подушку, но Вернер, с которым Стах переговаривался на лестнице, сказал, что не надо, так уже делали раньше, в этот раз они всеобщему врагу другой сувенир оставят, и помочился на постель. Темнокожий Конрад и два монаха последовали его примеру. Господин Рунге, брезгливо морща нос, отговорился своим хорошим воспитанием, и Стах, которого приглашали присоединиться, разыграл партию «я как мое начальство». Претило ему все это. По сути они правы, но правота «по сути» иной раз может быть до того отвратительной в своих конкретных проявлениях, что оголтелое зло с ней и рядом не валялось.
Избитый почти до состояния фарша Темный Властитель получил свое. Даже маловато получил, раз ему недели хватит, чтобы вернуться в физически дееспособное состояние. Но Высшие вели себя в его логове как шпана, забравшаяся в отсутствие хозяев в чужой огородный домик, чтобы там оттянуться всласть. Альфред Рунге еще держал марку благовоспитанного джентльмена, а вся остальная компания… Монахиня, с одухотворенным, почти строгим выражением на лице топчущая тяжелыми тупоносыми ботинками тропические фрукты, вытряхнутые из глиняной миски с черно-алым кесейским орнаментом, которую тоже рассадили об пол. Вернер с расстегнутой ширинкой. Джиллина, все-таки распотрошившая вонючую мокрую подушку и с озорной гримаской стряхивающая с одежды налипшие перья. Если таковы «сверхлюди», то больно уж неприглядно это самое «сверх».
Рунге и Тарасия занимались в это время делом, с точки зрения Стаха более понятным и целесообразным: искали тайники с зельями, артефактами и дарами Леса, потребными для волшбы. Разжились мелочовкой, какую и в городе на толкучке можно купить. Вероятно, остальное держат в недрах разгромленного замка – Мерсмона туда не пустят цепи, но у него есть серые помощницы, успевшие, как обычно, сбежать и попрятаться в колдовском тумане.
Кто-то предупредил – пора. Не только человеку, но и Высшему нельзя долго здесь находиться из-за рассеянных в воздухе зловредных чар. Снабдить визитера защитой от них смог бы разве что сам здешний пленник, но его никакими средствами не принудишь к сотрудничеству, уже экспериментировали, только время даром потеряли. Об этом тоже рассказал глава ассоциации, решивший, что Стаха надо ненавязчиво опекать и понемногу просвещать.
– Жаль, тогда поторопились, а то был бы рычаг воздействия, – низким, почти мужским голосом буркнула усталая Тарасия.
Альфред в ответ выразительно вздохнул, словно речь шла о зарядившем некстати дождике.
– А что насчет верховной серой ведьмы? – поинтересовался Стах, сочтя, что, раз уж ему кое-что объясняют, можно задавать вопросы.
– Она способная ученица Мерсмона и вместе с ним всем тут заправляет, но вы сначала ее изловите! – отозвался господин Рунге, промокнув лоб извлеченным из кармана элегантного полевого костюма белоснежным платочком.
Если бы можно было заставить гадов отдать Лерку… Стах сглотнул горький комок.
Темный Властитель неподвижно лежал посреди комнаты, весь в крови, как жертва криминального происшествия. Хоть протокол составляй. Поддавшись порыву, Стах подошел и что есть силы пнул его. За Лерку. Тот не шелохнулся, труп трупом. Еще и плюнув, Стах присоединился к Высшим, которые отнеслись к его поступку с одобрением.
Группа, работавшая в ущелье, так ничего и не нашла. С одной стороны, досадно, с другой – обошлось без свары, которая неминуемо закипела бы в случае находки.
Дома, то есть дома у Эгле, он вытащил из бара бутылку водки, взял стакан тонкого стекла, покрытый искусственной изморозью. Тело – сплошной синяк, в ребрах при неловких движениях вспыхивает резь, припухлые бугорки – следы укусов магических насекомых – тоже болят и вовсю зудят. Адреналин иссяк, настало время пожинать плоды приключения. Эгле могла бы его подлечить, но она сама выглядела измотанной, Стах не хотел ее беспокоить. После окажет помощь, когда придет в себя. А ему случалось и не такую боль терпеть. Подумаешь, с лестницы скатился да мошкара покусала.
– Какое впечатление произвел на тебя Мерсмон? – спросила Эгле с жадным выражением в блестящих лиловато-серых глазах. – Еще не сломался?
– Судя по всему, нет. Он за все время не сказал ни слова, даже ни разу не выругался.
– Слишком презирает, чтобы общаться, – она скривилась, словно ребенок, готовый обиженно расплакаться, а потом вдруг по-театральному звонко расхохоталась.
Стах молча налил, протянул стакан, но она оттолкнула его руку, водка выплеснулась на широкий диван, крытый белым плюшем.
– Он же до сих пор ничего не знает!.. Ох-ха-ха-ха… Представляешь, Стах, он не знает!.. Он думает… ох… он думает, это была случайность… а это были мы… – она выталкивала слова сквозь смех и каталась по дивану, как кошка, налакавшаяся валерьянки. – Такая хохма, Валеас не знает… И хорошо, что не знает, он же из депрессии не вылезает… Видел, как он дерется? Как последний отморозок. Непосвященному не оценить магическую драку, но неспроста наши ходят его гвоздить как минимум вшестером, иначе с ним не справиться. А если он вдруг узнает, он озвереет, как не знаю кто… Ох-ха-ха…
– У тебя отходняк. Выпей вот.
Эгле помотала головой, всхлипывая от смеха.
– Случайность, еще бы… В том-то и соль… Если он узнает правду, он будет драться, как озверевший отморозок, и тогда все держитесь! Но он не узнает, ему никто никогда не расскажет…
Слушая ее сумасшедший хохот, Стах сам не заметил, как приговорил бутылку.
В Отхори наконец-то наступил вечер. По небу разлилась, бросая отсвет на снег, аквамариновая синева, низко над соседними крышами нависла большая желтая луна. Где-то вдалеке выли хором, через забор порой заглядывали с улицы черные морды вроде акульих – высунется и тут же скроется, толком не рассмотришь. Во дворе, при полном безветрии, по талым сугробам юлой крутилась поземка, в оконные стекла ударяли горсти снежной крупы, заставляя их дребезжать. Это пугало Лерку больше, чем любопытствующие ходячие рыбины: вот выйдешь туда, и неизвестно, что будет дальше… Выходить к этой жути она не собиралась. Дом под защитой самой Летней госпожи, которая во время Темной Весны была маленькой Сандрой и дружила с Проводником, тогда еще живым, поэтому сидеть в четырех стенах безопасно, а высунешься наружу – и тебя за милую душу сожрет какой-нибудь хаммон саргой’коу.
Берт или Лидия?.. Нипочем ведь не сознается, зараза зеленоглазая. Да это может быть кто угодно из школы юных менеджеров, Лерка там со всеми «привет-привет», и все они присутствовали в Эоловых Чертогах, когда ее увезли на «Скорой». Как же вычислить этого конспиратора, если он ни разу не допустил ни одной оговорки, словно и впрямь был при жизни шпионом в тылу врага, для которого скрытность – первейшее условие выживания?
Порой начинала думать о маме с папой: они уже знают, что с ней стряслось, или им пока не сообщили? Хорошо, если нет. Там, где власти заинтересованы в туристическом бизнесе, обычно стараются замалчивать такие ЧП. Еще и недели не прошло. Надо проснуться до того, как консула проинформируют, что участница проекта «Молодежь всех измерений – обучение без границ» Валерия Вишнякова госпитализирована с синдромом Рухлера.
Съела три с половиной тарелки вкусного грибного супа, в животе по-прежнему урчало от голода, а потом, когда смотрела в окно, внезапно почувствовала себя сытой. Надо понимать, медперсонал все-таки покормил ее кашкой через зонд. И на том спасибо.
Проводника все не было и не было. Часы в доме показывали время вразнобой, ощущения тоже могли врать, но Лерке казалось, что с тех пор, как в последний раз виделись, миновали почти сутки. Что-то случилось?.. Хотя, если бы случилось плохое, как с Йонасом, он бы тем более очутился в Отхори… Потом припомнились слова Проводника о том, что за пределами Страны Снов и Кошмаров на него могут напасть. Неужели влип? Она уже начала не на шутку изводиться, когда в коридоре послышались знакомые легкие шаги.
– Извини, пришлось задержаться. Надо было еще кое-куда заглянуть.
– Понятно, – Лерка сочувственно кивнула. – Сильно ему досталось?
– Как обычно.
Он это произнес, словно тихо, но решительно затворил дверь. Что там у них с Темным Властителем, Лерки не касается. И вопросов задавать не надо, даже тех, что всплывают, если речь идет о заболевших или пострадавших, на автомате, предполагая такие же автоматические ответы.
– Просто погуляем, идти на окраину Отхори уже поздно, – таким тоном говорят, когда хотят смягчить непреднамеренную резкость. – Скоро утро.
– Ладненько. Много вчера было хлопот в магазине?
Естественно, ничего не ответил.
Когда вышли в Картофельный переулок, Лерка поинтересовалась:
– Что бы стало, если бы мы с тобой тоже пошли по той траве в тумане и звездах? Ну, куда ушел Йонас…
– Не знаю. Не пробовал. Тем, у кого есть тени, туда нельзя. Наверное, если бы мы отправились в луга Намутху, у тебя в больнице наступила бы клиническая смерть, а я бы исчез. Осталась бы только дневная половина моей личности, я бы растаял и полностью слился с ней. Или, наоборот, в мире живых у меня бы во сне остановилось сердце. Проверять не собираюсь.
На улице с тесно слепленными модерновыми домами из грязноватого кирпича Лерка снова увидела тех рыбоголовых: двое таких выскочили из-под арки, за которой виднелся затопленный холодной синевой засугробленный двор, поглядели на идущих по тротуару людей и рванули прочь. Передвигались они длинными прыжками, скользя в воздухе, словно в воде. Верткие, черные с блеском, похожие скорее на рапторов, чем на акул, умчались так быстро, что даже разглядеть их как следует не удалось.
– Кто это?
– Кесу называют их клоусоххо. Питаются страхом, замешенным на смятении и неопределенности – у кесу есть специальное слово, у них больше, чем у нас, слов для обозначения разных эмоций. До живых клоусоххо добираются через тревожные сумбурные сны, а здесь, в Отхори, привязываются и пугают, могут исцарапать – у них когти опасные. Похоже, ты их чем-то притягиваешь, имей в виду.
– Они же удрали.
– От меня они всегда удирают. Точнее, от моей защиты – если окажутся рядом, шибанет без предупреждения. От клоусоххо мне еще при жизни поставили защиту, а то я тоже их притягивал.
– И с тех пор ты не испытываешь страха, замешенного на неопределенности?
– Если бы. Я-то остался, каким был, но у клоусоххо и другой такой нежити нет возможности жрать за мой счет.
Аквамариновые сумерки все длились и длились. Кое-где зажглись фонари, но пока можно было обойтись и без них. Одни фонарные столбы отбрасывали тени, другие нет. Огромная желтая луна подобралась почти вплотную к скорчившейся на углу крыши понурой горгулье, которая так глубоко задумалась, что ничего не замечала.
– Да, кстати, о кесейском языке. У них, я заметила, целая куча обращений, что все это значит?
– Обращений друг к другу у них три вида. Наргиянси – высокая госпожа, кьянси – равная госпожа, кьяне – младшая госпожа. Если в конце добавляется «вар», это множественное число.
Расчищенная от снега пешеходная улица, выложенная каменной плиткой, исчеркана понизу огненными фломастерами – сплошные вывески. Вдали темнеет громада с башнями, один из дворцов. Наверное, Весенний, Лерке запомнилось, что он находится не очень далеко от Картофельного переулка. Мимо витрин дорогих магазинов совершали променад призрачные прохожие, но попалась навстречу и живая компания. Или вряд ли живая, но это были настоящие люди, а не безучастные ходячие воспоминания. Они поздоровались с Проводником, который в ответ пожелал им доброго вечера.
– Это кто? – спросила Лерка шепотом, после того как разминулись.
– Здешние жители. Тоже духи умерших, но не такие, как я, без теней. Они были на стороне Властителя, после разгрома их казнили, и они захотели остаться в Отхори.
– Жалко… – вздохнула Лерка.
– Не жалей, – неожиданно резко возразил Проводник. – Ни их, ни меня. Они были не лучше своих оппонентов из антимерсмонианской коалиции. Тоже убивали, тоже творили жестокие дела. Да и сейчас… Как думаешь, почему их до сих пор не унесло в Намутху? Они регулярно питаются, их Иссингри подкармливает – или присылает сюда кого-нибудь из старых врагов вроде этого Нутвера, или совершает жертвоприношения, чтобы здешние кесу и люди получили новую порцию жизненной силы.
– Ну вот меня же они не тронули…
– Я имею право взять под защиту человека, не замешанного в разборках Темной Весны, у Властителя выпросил. Потому и не тронули. Я помню, что они делали, когда были живыми. Мало-мальски оправдывает их только то, что противники тоже в долгу не оставались. Все эти перевороты и гражданские войны – такая кровавая дрянь…
– Понятно, – кивнула Лерка. – Тебе пришлось на всякие ужасы насмотреться? Могу представить, в кино ведь показывают.
– Своими глазами я казней и пыток не видел, но достаточно было знать о том, что все это происходит где-то рядом.
– Тебя не заставляли присутствовать?
– Нет. В межличностных отношениях Властитель был деспотом, но не дураком. Он понимал, чем меня можно угробить – или не меня, а существующий баланс отношений, и когда намечалась какая-нибудь экзекуция, охрана меня заранее утаскивала подальше оттуда. Все равно бывали труднопереносимые вещи. Придворные коррупционеры, если попадались на горячем, шли ко мне просить о заступничестве. – Проводник остановился, пылающая неоновая вывеска бросала на его лицо скользящие отсветы, окрашивая в голубовато-фиолетовый, как будто он был вовсе не человеком, а одним из демонов Страны Снов и Кошмаров. – Лерка, знаешь, что в той моей жизни было самое страшное? Вот представь, что перед тобой ползает на коленях человек, который намного тебя старше, белый как творог, губы и руки трясутся, глаза как у затравленной собаки, от него разит валерьянкой, и он тебя просит помочь, потому что иначе его завтра-послезавтра отдадут на съедение кесу из темной гвардии. А ты смотришь и понимаешь, что шансов его спасти примерно один к тридцати, так что лучше бы он пустил себе пулю в лоб или траванулся ядом быстрого действия, и желательно прямо сейчас, пока не арестовали. Но он-то хочет жить и все еще на что-то надеется! На тебя надеется. Иногда Властитель щадил тех, за кого я просил. Изредка. Обычно он отвечал, что от казнокрадов и взяточников надо избавляться, а темную гвардию надо кормить, а я чтоб не лез не в свое дело, иначе он меня пришибет. Я не считаю, что коррупция – это хорошо, но достаточно конфисковать имущество и отправить вора в ссылку на окраинный остров, чтобы разводил там капусту на огородике и домашнюю птицу. В большинстве случаев я ничего не мог сделать, а они все равно вылавливали меня и ползали на коленях, плакали, рассказывали о своих семьях… Это было хуже всего. Хуже, чем когда я перед самым концом висел над пропастью, а Иссингри никак не могла до меня дотянуться. Прости, что я все это на тебя вывалил. У меня целый ком таких воспоминаний – большой, неподъемный, до сих пор давит. Давай куда-нибудь зайдем?
– Ага. Ты лучше не переживай, оно же давно закончилось. Двести сколько лет назад, если считать по-нашему, по-земному? И скажи, почему наргиянси – правильно, да? – наргиянси Иссингри не применила какое-нибудь колдовство, чтобы тебя выручить?
– Высшие тогда нанесли такой удар, что у Властителя и кесейских колдуний все силы ушли на его отражение. Ну, как бы объяснить, магический потенциал у них на некоторое время почти истощился, поэтому мне удалось смыться от охраны, а Иссингри не могла применить подходящие чары, чтобы меня вытащить. Когда все восстановилось, было уже поздно, то есть я уже лежал внизу. Если бы кесу было больше, Высшим бы хана, несмотря на их преимущества.
– Разве кесу мало?
– Меньше, чем людей. Высшие с самого начала их истребляли, вроде как из спортивного азарта, а кроме того, они же хищники, поэтому природа установила ограничения, чтобы сверх меры не размножались. Хищников не должно быть слишком много, иначе накроется экологический баланс. Они очень эффективные бойцы, но по численности армия коалиции в несколько раз превосходила темную гвардию.
Из дверей заведения, по фасаду облитого позолотой, вышла пара – мужчина с узкой бородкой и волной маслянисто блестящих черных волос, женщина с высокой прической, в бриллиантах и декольтированном бальном платье. Обменявшись с Проводником церемонными приветствиями, эти двое неспешно двинулись по улице в ту сторону, где вздымался полуночным сном дворец без единого огонька.
– Они были придворными, – тихо пояснил Леркин спутник. – Решили остаться в Отхори, потому что любят друг друга и не хотят разлучаться. Их тоже убили, закопали живьем в одной могиле. Официально утверждается, что антимерсмонианская коалиция по отношению к людям ничего подобного не практиковала. Знаешь, что хуже всего, когда победу над злом одерживает худшее зло? То, что количество вранья, лицемерия и подтасовки фактов возрастает в разы. Когда проснешься, будь осторожна, не говори лишнего. И свои мысли постарайся держать под контролем. Властитель сказал, у тебя неплохая ментальная защита, поставленная кем-то из наших колдунов, но ты все равно в присутствии посторонних об Отхори не думай, на всякий случай. Если бы мое дневное «я» помнило о том, что я знаю и вижу по ночам, давно бы уже лишился тени, как твой приятель Йонас. Идем сюда?
Внутри тоже все вызолочено – и многоярусные люстры, и лепные карнизы, и дверные ручки, и высокие узкогорлые вазы по углам. Наверняка и название соответствует, но Лерка не посмотрела на вывеску.
Залов несколько, завернули в самый маленький и уютный: всего четыре столика, стрельчатые окна с мелкими янтарными стеклышками, большой морской пейзаж в позолоченной раме. Импорт. Или, может, какой-нибудь долгианский художник посетил Землю и вернулся оттуда с картинами. Бушующая водная стихия под закатным небом, здесь это должно восприниматься как фантастика.
Лерке хотелось спросить об Эфре Прекрасной, что за история с ней была на самом деле, но хорошо бы не ляпнуть что-нибудь бестактное и не расстроить Проводника, нужно подумать, как об этом спросить. Пока готовилась и прикидывала, он заговорил на другую тему:
– Я люблю эту картину, ради нее и ходил сюда. Потрясающая, правда? Она мне напоминает рассказ Рерьяна «Море за окнами». Не слышала это имя? Из наших старых классиков. В том рассказе главный персонаж – по всем статьям правильный и благонамеренный, все старается делать так, чтобы люди про него что-нибудь не то не сказали. Каждый вечер перед тем как лечь спать он читает молитву, с целью ознакомить небеса с перечнем своих пожеланий, а в конце обязательно добавляет: «И пусть у меня за окнами никогда не будет моря». Вроде как это для него символ всего странного, неподвластного заученным нормам. Один из моих любимых рассказов. Я тогда мечтал: вот наступит лето, порталы откроются – побываю вместе с Зал-маном и Сандрой, которая к тому времени станет взрослой, на Земле Изначальной, все посмотрим, в том числе море. Так бы меня, конечно, туда и отпустили, но я все равно мечтал.
– А почему в прошедшем времени? Разве твое дневное «я» не может отправиться на Землю с экскурсией, а ты бы ночью это вспомнил…
– Может, наверное, только я давно разучился мечтать. С тех пор, как умер.
– Это плохо, – вырвалось у Лерки. – Почему бы тебе снова не научиться?
– Потому что незачем. Сначала я мечтал… об определенных отношениях с кем-нибудь – я это получил. Потом время от времени мечтал о смерти – тоже получил. Видишь, мои мечты обладают притягивающей силой, то ли дар Леса, то ли осколок магии, хотя я не маг, но факт, что ни до чего хорошего я не домечтался. Еще не хватало продолжать в том же духе.
– А твое дневное «я» хоть о чем-нибудь мечтает?
– В общем-то нет. Зачем?
– Погоди-погоди… – объяснить бы ему, почему оно плохо, но никак не удавалось ухватить, в чем тут суть. – Неужели твоя дневная личность ничего от жизни не хочет?
– Не будем о моей дневной личности. Все равно не расколюсь.
– Больно надо. Я сейчас о другом. Не может быть, чтобы человек ничего не хотел.
– Хотеть и по-настоящему мечтать – это разное. Все чего-то хотят. Но я, похоже, в той жизни обладал способностью вкладывать в свои мечты силу, равнозначную магии, вот что я имею в виду.
– Ну так постарайся восстановить эту способность, понял?
Лерка повысила голос, все больше сердясь, главным образом на себя, за то, что никак не удается поймать зыбкую, но важную мысль, ускользающую, словно верткая аквариумная рыбешка. Вот еще чуть-чуть, и она поймет, что нужно ему сказать…
Прошуршала входная дверь, и через мгновение на пороге зала появилась обманчиво хрупкая демоница, тонкая и гибкая, будто ветка дерева, которую срезали, чтобы поставить в хрустальную вазу. Кажется, ее зовут Лайя. Или звали – если по отношению к тем, кто уже умер, надлежит употреблять прошедшее время.
– Дийнэ, если поторопишься, сможешь выдворить эту глупую маленькую кьяне обратно в Страну Живых. Около Утренних Арок видели человеческого колдуна, ты его знаешь. Он все еще там.
– Лерка, идем! – Проводник вскочил и потянул ее за руку. – У тебя есть шанс проснуться. Главное – успеть.
Он буквально вытащил ее на улицу, Лайя тоже присоединилась, и опять, как вчера, перекрестки-повороты-перескоки, городские улицы сменились зарослями, там тоже надо было петлять и поворачивать. Потом пошли скалы с клубящейся в каньонах млечной мглой – уж не Кесуан ли, где разбился Проводник? Потом снова город, незнакомый и странный: невысокие дома с деревянными башенками, колонны оплетены изящными черными лозами, вымощенные неровным булыжником улицы круто изгибаются, серебрятся литые оконные решетки – одни новенькие, сверкающие, другие успели потемнеть. Город кесу, стертый Высшими с лица Долгой Земли, или просто чей-то сон?
Небо впереди по-утреннему посветлело – водянистая синева сильно разбавленной акварели. На этом фоне тянулись во весь окоем вереницы каменных арок – зрелище подавляло своим гигантизмом и тревожило отсутствием очевидного смысла. У Лерки то и дело перехватывало дыхание, ноги подкашивались, словно чужие. Отсюда надо поскорее уйти, в ту или в другую сторону – не важно, главное, подальше отсюда, граница Отхори – невыносимое место.
– Вот он, – Лайя ухмыльнулась, показав острые опаловые клыки. – Смотрит…
Вдали, в зеркально умноженном арочном царстве, маячила человеческая фигура.
– Лерка, здесь сама не пройдешь, я тебя понесу, – Проводник подхватил ее, как в прошлый раз, когда перебирались через речку.
Грубовато вырубленные арки наплывали, дробились, искривлялись, ни дать ни взять отражения в колеблющейся воде, и дышать все труднее, точно в одиночку не прошла бы, ей и сейчас так муторно, что никаких сил…
Наконец невещественная «вода» их выпустила. Впереди пустырь, за ним виднеются то ли дома, то ли деревья, не понять – даже не туман, просто все там неоформленное, сырое тесто сновидений, из которого может вылепиться что угодно. А на краю пустыря стоит мужчина в красной щегольской рубахе, штаны заправлены в сапоги, по одежде пляшут саламандрами огненные узоры.
– Кирсан! – радостно окликнул Проводник.
– Давненько не виделись, – отозвался тот. – Что за чудеса творятся: ты – и подцепил девочку! Глазам не верю…
Лерка оторопело моргала: голос Кирсана, прапрапрадеда Златы Новашек, и усмешка точь-в-точь его, но он же старый, в инвалидном кресле, а этот молодой, крепкий, волосы черные как смоль.
– Кирсан, заберешь ее?
– Да кто ж от такой красавицы откажется? Давай сюда!
Лерку передали из рук в руки, словно ценную бандероль. Спохватившись, она крикнула:
– Проводник, спасибо! Помни о том, что в мире живых у тебя есть друг, и если бы ты был живой, мы обязательно были бы друзьями!
Он в ответ грустно и тепло улыбнулся, а в следующий момент улыбка исчезла, взгляд стал тревожным:
– Черт, Кирсан, сюда летят гарпии! Уноси Лерку, я их отвлеку, чтобы за вами не увязались.
– Попробуй, – проворчал колдун. – Продержись, сколько сумеешь, девчонку-то на раз-два-три отсюда не вытащить.
Он облапил Лерку и прижал к себе, его подстриженная борода колола ей шею, а Проводник шагнул на пустырь, навстречу двум слепяще-белым сгусткам, которые неслись к нему со стороны, противоположной Отхори. Его сплошь окутало серебряно-черное зловещее сияние, скрыв и серый джемпер, и джинсы, и длинные волосы, и лицо, которое вначале завораживало Лерку своей нереальной красотой, а потом перестало завораживать, потому что она общалась с Проводником-человеком, не имеет значения, живым или мертвым, который по-любому важнее своей внешней оболочки. Разгораясь все ярче, сияние-доспех ощетинилось шипами, и три сверкающих сгустка сшиблись, сцепились в бешеный клубок. А Кирсан и Лерка в это время уплывали прочь сквозь взбаламученную пеструю зыбь людских сновидений.
– Дурехи, – заметил колдун. – Сколько лет прошло, как он ухайдакался, а им все неймется. Если почуют, что парень выбрался на нашу территорию, тут как тут налетают.
– Что с ним будет?
– Ничего страшного, не бойся. Не в первый раз. Увидит кошмар да проснется.
– А не заколдуют? Вдруг он наяву заболеет…
– Что ты, порча его не берет, ни во сне, ни наяву. Его защита спалит любую гадость. Иначе давно бы уже оделили всякими болячками, чтобы жизнь шоколадом не казалась.
– Как его зовут в реальной жизни?
– Раз сам не сознался, сдавать не буду. Держись!
Окружающая зыбь закрутилась вокруг них штормовой воронкой, Лерка изо всех сил вцепилась в колдуна.
– Вот радости-то, что меня девочки так любят и обнимают! – довольно хохотнул Кирсан. – Теперь оно только во сне бывает… Добрались, красавица, ПРОСЫПАЙСЯ!
Разжав объятия, он оставил ее одну в затхлой темноте. Сердце колотится, как в миксере. Рядом слышится тяжелое мерное дыхание и храп, больше никаких звуков. По контуру дверного прямоугольника сочится желтый свет.
Сбросив одеяло, Лерка села на заскрипевшей кровати. Надо убедиться, что это не еще один сон. Кое-как встала, босиком пошлепала к двери. Занесло, на что-то налетела в потемках – вроде бы на спинку другой кровати, потом еще раз налетела, но добралась-таки до выхода и вывалилась в коридор.
Пахнет лекарствами, спиртом, мочой, какой-то дезинфекцией. Тускло светят электрические лампочки, за окном синеют предутренние сумерки, а в палате шторы, поэтому сперва показалось, что стоит глубокая ночь. Голова спросонья кружится, руки-ноги неловкие. И трусов на ней, кстати, нет, только застиранная хлопчатобумажная пижама длиной до середины бедер. Ага, добро пожаловать в Страну Живых!
Окончательно обессилев, сползла по стенке на корточки. Половицы холодные, тянет сквозняком.
Из ярко освещенного проема выглянула растрепанная полная женщина в белом халате. Осоловело спросила:
– Ты чего?
– Я ничего, – отозвалась Лерка, удивившись слабости и сиплости собственного голоса. – С добрым утром.
Часть 4
Прорыв
Злые языки называли Клаурамца Складским Гением. Его жилище соответствовало прозвищу: громоздятся шкафы, этажерки, стеллажи с подписанными от руки бумажными наклейками, сверху на это столпотворение взирают сто лет не беленные потолки, повсюду царит характерный сумрак подсобки. Не дом колдуна, а контора средней руки, так и ждешь увидеть на стенах плакаты с призывами не опаздывать на работу, соблюдать дисциплину, закрывать на ночь окна и предаваться в нерабочее время дозволенным летним удовольствиям, а в случае обнаружения в помещении запрещенных жизнеформ немедленно звонить в Санитарную службу. Вместо этих полезных рекомендаций в темноватых расщелинах меж боковин деревянных монстров висели лакированные клешни и панцири, грозди похожих на тусклые глаза стеклянных бусин, что-то засушенное – то ли диковинные растения, то ли ветвящиеся бронхи.
Хозяин дома походил скорее на педантичного управителя, застрявшего на середине карьерной лестницы, чем на волшебника. Строгое сухощавое лицо, очки в роговой оправе, запах умеренно дорогого одеколона, опрятный рабочий халат.
Демчо пригласили к столику, втиснутому между облупленным древним секретером и подпирающим потолок ржавым стеллажом, угостили стаканом крепко заваренного чая. Отсюда через пять минут не уйдешь, колдун сперва захочет пообщаться.
Сам постоянно блуждающий тропами одиночества, Демчо безошибочно угадывал то же самое в других. Клаурамец, человек неглупый, но, на свою беду, завистливый, в то же время скованный жесткими рамками правил, которым подчинялся по велению души, вдобавок оскорбленный пренебрежением коллег – тех, кто хватает с неба звезды, лишь чуть-чуть обжигая пальцы, – держался от всех наособицу, но иногда его тянуло попить с кем-нибудь чайку и поболтать. Молодой курьер с подозрительными связями оказался собеседником в самый раз. Не наглец, не маг, который когда-нибудь тебя переплюнет, нем как могила. Заказчики-колдуны прекрасно понимали, что старый Тим с внуком либо сами промышляют контрабандой, либо знаются с контрабандистами, и каждый хранил этот секрет как свой собственный, не желая потерять источник лесных редкостей. К тому же Демчо не имел привычки заглазно зубоскалить, эту черту Клаурамец тоже ценил: нет риска, что парень потом пройдется на его счет.
Выслушав предложение, маг, похожий на менеджера-трудоголика, задумчиво подытожил:
– Итак, ты приносишь в обмен на ожерелье «свекольный зуб», и я продаю его по своей цене покупателям, которых ты же и порекомендуешь. С этим все понятно. А вот зачем тебе ожерелье понадобилось?
– Хочу сделать подарок одной даме, она тоже колдунья. Ей должно понравиться.
– Так-так… – Складской Гений словно уксуса хлебнул, да еще слегка поперхнулся. – Какой даме?
Само собой, он в курсе, что Трофана Тугорик интересовалась этой кесейской вещицей. И впрямь скорее удавится, чем отдаст, а еще лучше – удавит Демчо. Может, он до сих пор Трофану любит, потому и живет бобылем, и доступными летними радостями пренебрегает… Или же его прежняя любовь трансформировалась в лютое чувство, разъедающее душу, как соляная кислота. И в том, и в другом случае интригующему нахалу не поздоровится.
– Я не могу сказать, кто это, но вы с ней, скорее всего, не знакомы. Она живет не на Кордее. Я кое-чем ей обязан и хочу что-нибудь подарить. Ожерелье Иннанокисси как раз подошло бы, если бы вы согласились уступить его в обмен «свекольный зуб».
Клаурамец успокоился, пожевал губами, глядя на свой стакан с недопитым чаем, словно на проблематичный результат неудавшейся волшбы. Наконец спросил:
– Поклянешься Нерушимой, что ты действуешь не по поручению и не в интересах известной госпожи Тугорик с улицы Красной Глины?
Тут уже Демчо поперхнулся:
– Именно Нерушимой?..
Нерушимая клятва – страшная штука. Если ее произнесешь, Лес тебя услышит, и придется так или иначе выполнять обещанное, а заведомо соврешь – пеняй на себя: поговаривают, в такое превратишься, что несчастных очевидцев только водкой отпаивать.
Согласно легенде, всеобщий враг Мерсмон, женившись на Эфре Прекрасной, публично поклялся Нерушимой клятвой, что не изменит своей избраннице ни с одной другой женщиной. Надо быть Темным Властителем до кончиков ногтей, чтобы отвесить такую плюху общественному мнению. Галантному Весеннему господину полагается донжуанить напропалую, фрейлины и другие дамы уже небось в очередь выстраиваться начали, а им такой облом! Хотя, может, и не было очереди, узурпатор обладал редкостно уродливой наружностью: малорослый, неказистого сложения, с кривыми торчащими зубами, кожей трупного цвета и злобно сморщенным лицом с кулачок. Предвыборные состязания он выиграл, потому что всех заморочил. По крайней мере, так пишут в книгах и показывают в кино. Была ли на самом деле та история с клятвой, спросить можно разве что у Серой Дамы, но Демчо не рискнул бы привязываться к ней с такой белибердой.
– Хорошо, господин Клаурамец, я согласен, – если не собираешься смухлевать, это не опасно, да и не в первый раз, наргиянси тоже связала его Нерушимой клятвой. – Только я слов наизусть не знаю.
Сходив за стеллаж, маг положил перед ним листок с текстом, и Демчо торжественно поклялся, что добывает ожерелье Иннанокисси не для Трофаны Тугорик. К счастью, Клаурамец не стал допытываться, для кого же тогда.
Других препятствий для сделки не было. Сторговались.
– Когда принесешь свеклу? – с удовольствием допивая остывший сладкий чай и размышляя, видимо, о грядущей выгоде, осведомился Складской Гений.
– Четверг вас устроит?
– Приходи к шести вечера.
После того как Демчо звякнул пустым стаканом о подстаканник и поблагодарил за угощение, он добавил:
– Смотри не попадись на этих ваших рисковых делах. Твой дед – тертый калач, а ты еще больно юн. Ментальной защиты у тебя вроде как и нет на первый взгляд… Если это не многослойка, я ничего не понимаю ни в магии, ни в людях.
– Если попадусь, я не смогу никого сдать. Не успею.
Клаурамец понимающе кивнул, напоминая в этот момент управителя, выслушивающего объяснения работника. В его глазах за стеклами очков проплыла печальная тень: в Демчо он ценил не только смышленого курьера и поставщика ценных диковинок, которые коллеги-колдуны с руками оторвут, но и неядовитого собеседника.
Дело в шляпе. Шагая по улице Забытых Песен, запущенной под стать своему названию – нагретый солнцем старый кирпич, буйнотравье в газонах (давно сюда не заглядывали проверяющие из Санитарной службы), Демчо бодро ухмыльнулся. Надо еще подумать, как обставить преподнесение в подарок ожерелья… Но это успеется.
В случае провала он заклят не на смерть, а на зачарованный сон. Заклятье Серой Дамы – словно крохотный потаенный бутон: если начнут ломать, этот бутончик раскроется, и тогда Демчо с точки зрения окружающих впадет в клиническую спячку, а на самом деле попадет в потустороннюю страну Отхори. У Тима то же самое, так что пытки обоим не грозят – они будут беспробудно спать и ничего не почувствуют. Но это средство на крайняк, попадаться Демчо не собирался. Особенно теперь, когда он наконец-то начал врастать в этот мир, словно корешок вьюна, который до того болтался в воздухе и не мог ни за что уцепиться.
Эгле проснулась ни свет ни заря с матом и дикой головной болью.
– Ссскотина Мерсмон… Гад он, гад, гад!.. Ох, до чего мне худо…
Насколько Стах понял, во сне ее настигли какие-то особо зловредные чары всеобщего врага. Уму непостижимо, тот валяется в своей разгромленной резиденции еле живой, в отключке, истязаемый нескончаемой агонией, а его колдовство продолжает бить в цель… Это какой же силы должна быть ненависть, чтобы даже при таких условиях проламывать все препятствия! Впрочем, в магии Стах разбирался, как перекидник в логарифмах. Может, одно другому не помеха, может, волшба, навредившая Эгле, была совершена раньше, чем из того парня, до шока не похожего на привычный с детства образ Темного Властителя, сотворили кровавую отбивную.
С полчаса Высшая жалобно мычала, ругалась сквозь зубы и готова была от боли на стенку кидаться. Потом ей удалось избавиться от прицепившейся во сне дряни, хотя временами ее лицо все равно страдальчески морщилось – до конца не отпустило.
Пока она молчала, была трогательно похожа на заболевшего ребенка: хрупкая, бледная, под огромными измученными глазами залегли лиловатые тени. Стаха пробивало на жалость, и он маялся рядом, не зная, чем помочь. А когда Эгле выдавала охрипшим голосом новую порцию забористого мата (шоферюги из Трансматериковой компании удавятся от зависти), смахивала на порочную малолетку, агрессивную и беззащитную, и тоже сердце кровью обливалось. Этот театр сошел на нет после того, как ее куда-то позвали свои. Мигом превратившись в элегантную деловую даму, она исчезла.
Стаху оставалось в который раз руками развести. Ни на минуту не забывал ни об Амадоре, ни о том, что имеет дело с прирожденным манипулятором, а все равно повелся, как мальчишка. В общем, все как обычно: и Эгле, и ее доверенный человек Стахей Крагин в своем репертуаре.
По этому случаю он опрокинул пару рюмок коньяка. А ведь так и до запоя недалеко… Раньше за ним не наблюдалось, чтобы зашибал день за днем, но раньше на душе не бывало до такой степени погано, даже когда мыкался инвалидом.
Слегка подшофе отправился гулять по солнцепеку. Тоже не имел в недалеком прошлом таких привычек. Зато он, кажется, догадался, куда делся прежний доверенный человек Эгле, и его предшественник, и те, кто был до них… Спились они все. Сами небось не заметили, как спились. Развязываться с ней надо.
Собирался к Хусте, но ноги принесли его на дремотную улицу с липами, к старой больнице, одетой в серовато-желтую с прозеленью, местами потрескавшуюся скорлупу-штукатурку. С надрывной пьяной вежливостью поздоровался с дежурной регистраторшей. Крытый коричневым дерматином стол с ворохом разграфленных листков. Жаль, не захватил с собой оставшийся коньяк, плоская бутылочка уместилась бы в кармане. У всех состояние «удовлетворительное», только напротив фамилии Вишнякова написано что-то другое.
Вот тут-то Стаха и накрыло. Господи, не бывает же на свете таких чудес! Зажмурился, помотал головой, а то мало ли, с пьяных глаз… «Вишнякова – на выписку».
Чуть не опрокинул стол, да и сам едва не упал. Словно обрушился ему на темень солнечный молот.
Попятившись, тяжело уселся на казенную скамеечку, тоже обитую темно-коричневым дерматином.