Любовь Хасана из Басры Шахразада
– Так, значит, этот безумец куда-то отправился вместе со статуей.
– О да, это несомненно! Но куда? И почему мои ученики не могут догнать тяжело груженную повозку? И кто ворожит, пытаясь напугать учеников в дороге?
Георгий почувствовал, как Валид пожал плечами. Удивительное это был ощущение, равно как и сама беседа, которой не мешали ни расстояния, ни горы, ни ночная мгла. Лишь одно имело значение – сила собеседников, их колдовское умение услышать другого, сосредоточиться на том, чтобы «докричаться» до него. Увы, ни у Георгия, ни у Валида не было более ясных слов, чтобы описать и свое умение, и то удивительное усилие, которое они прилагали для того, чтобы обменяться несколькими, иногда такими важными мыслями…
– Друг мой, – примирительно промолвил Георгий, – сейчас я направляюсь в библиотеку. Хочу еще раз все осмотреть. Быть может, что-то подскажет, куда же направил свои стопы твой беспутный внук.
– Думаю, учитель, у меня хватит сил сопутствовать тебе в этом. Ты позволишь?
– Более того, я бы просил тебя об этом, Валид.
О да, когда-то Георгий и Валид вели более чем продолжительные беседы обо всем на белом свете. И неоднократно Георгий смотрел на мир глазами Валида, а Валид – глазами Георгия.
Тишина встретила мудреца у входа в библиотеку, тишина провожала его вдоль стеллажей.
– Прости, друг мой, – проговорил Валид. – Не могу точно передать, что я ощущаю, но, поверь, это ощущение меня пугает. Меня что-то не пускает, что-то держит. Я боюсь последовать взглядом туда, к окну…
– Как странно, – ответил Георгий. – Меня ничего не пугает, но вот с глазами творится что-то непонятное. Они стали слезиться, и слезы эти мешают мне разглядеть детали.
– Непонятная, странная какая-то магия… Словно шалят мальчишки, которые более ничего сделать не могут.
– Я думаю, друг мой, что просто больше ничего делать и не надо. Нужно просто задержать наши поиски, дать Хасану возможность убежать как можно дальше. А для этого достанет и таких шалостей.
– Быть может и так. Но мы все же попытаемся перехитрить эту странную магию и этого странного мага. Покажи мне, Георгий, где обычно работал мальчик? За каким столом предпочитал сидеть?
– Вот здесь, у окна, где стою сейчас я.
– А каменный истукан где был?
– Рядом со столом, в паре шагов. Мальчишки, когда ставили статую, еще шутили, что пусть хоть у окошка постоит – на мир полюбуется…
– Я думаю, Георгий, что именно статуя околдовала мальчика. Ведь она древняя?
– О да, невообразимо, удивительно древняя. Мой ученик и прислал ее потому, что это образчик искусства атлантов. Во всяком случае, так он утверждал в письме.
– Ах, Георгий… Думаю, что какая-то давняя, забытая магия жила в ней… быть может, она живет и посейчас. А Хасан смог это сразу почувствовать…
– Увы, это может оказаться истиной…
– Но тогда, – продолжал рассуждать Валид, – эта магия не так безобидна, если даже на расстоянии действует на тебя, и на твоих учеников, и на меня, хотя я нахожусь невообразимо далеко от библиотеки.
– Но, думаю, всей черной силы не хватит, чтобы помешать мне сесть за стол и еще раз осмотреть книги, которые вчера читал мальчишка…
Георгий решительно опустился на лавку и потянул к себе раскрытый тяжеленный том. И в этот миг словно пелена упала с его глаз. Удивительное это ощущение передалось Валиду.
– Друг мой, меня больше не пугает это странное место, – произнес он.
– Ну что ж, тем лучше. Итак, вот книга, которую вчера читал Хасан, я убежден в этом. А вот и его каракули – когда он читает, он, сам того не осознавая, на полях черкает пустым пером… И потому на пергаменте остаются царапины…
– Да, друг мой, я тоже это замечал. И что же это за книга? На какой странице мальчик ее раскрыл?
И вновь встали, но теперь уже перед другими глазами, строки о ведьмах Аль-Абдалла, что были украшением и самой большой тайной прекрасной и далекой Басры.
– Так, значит, он отправился в Басру… – задумчиво произнес Валид. – И похоже, что ему или его магической покровительнице удалось нечто такое, что помешает нам настигнуть их на полпути…
– Боюсь, ты прав, далекий мой друг. Но тем не менее я снаряжу погоню немедленно. Мои ученики сильны и выносливы. И Мехмет готов броситься в путь уже сейчас.
– А я попробую найти своего внука так, как беседую обычно с тобой. Если он оказался чувствительным к древней магии, должно быть, я смогу найти его. Если он, конечно, еще жив.
– Жив?
– О да, это может быть еще одним объяснением того, почему нам перестали мешать. Истукану вновь нужна чья-то помощь, чтобы…
– Я не хочу сейчас думать об этом, друг мой.
– Это просто предположение, Георгий. Я не меньше тебя опасаюсь именно такого исхода. Думаю, что все же следует искать его любыми путями, пусть даже они доступны лишь немногим.
– Да будет так. Ищи своего внука, мой друг. Я же снаряжу погоню. Жду твоего зова в любой миг.
– Да пребудет с тобой милость Аллаха всесильного, Георгий!
– Да хранит тебя Господь, мой далекий друг!
И вновь мудрец Георгий почувствовал, что остался один в тишине каменных стен. Лишь книга с тяжелыми страницами лежала перед ним. «Пусть Мехмет отдохнет хоть немного», – подумал Георгий и углубился в чтение, чувствуя, что найдет ответы на многие, пусть и не прозвучавшие, вопросы.
Макама двадцать шестая
– Аллах великий, учитель! В Басру?
– Думаю, да, мальчик.
– Но туда же долгие месяцы дороги! Глупцу придется нанимать корабль, чтобы достичь полуденного берега Джурджанского моря, там нанять караван… Или пристать к торговому посольству, которое держит путь к Шат-эль-Арабе или к прекрасному как сон, но суровому Персидскому заливу…
– Все так, мой юный друг, все так. Боюсь, однако, что тебе в погоне будет противостоять не только время, но и магия. Я опасаюсь, Мехмет, что именно она не позволяла тебе преодолеть развилку всего в пяти часах от нашей школы.
– Магия, учитель? Откуда?
– Думаю, да и Валид-мудрец согласен со мной, что статуя, источник всех бед Хасана, является средоточием древней, ныне забытой магии.
– Валид-мудрец, учитель?
И Георгий понял, что проговорился. Об удивительном даре, позволяющем беседовать, невзирая на расстояния, знали лишь те из его учеников, кто обучался магическим наукам и наукам о человеке. Мехмет же посвятил себя истории и всему, что может понадобиться телохранителю и царедворцу. Но теперь уже было поздно что-то менять, и мудрец решил открыть эту тайну другу Хасана. Тем более что именно ему предстояло с минуты на минуту отправиться в погоню.
– Знай же, мальчик, что люди могут обучиться удивительно нужному искусству – беседовать, преодолевая расстояние одной лишь силой мысли. Умение это не колдовское и зависит только от одного – от сил собеседников. Вот поэтому мне доступна возможность беседовать с моим давним учеником – дедом твоего беспутного друга и мудрецом страны Ал-Лат.
– Мудрец, молю, обучите этому и меня! Это умение может понадобиться любому человеку, а не только магу.
– Ты прав. Но у нас осталось совсем мало времени.
– Я буду стараться.
– Ну что ж, тогда сосредоточься. И постарайся услышать мои слова…
Обучение безмолвной беседе оказалось делом громким. Громким для того, кто восприимчив к этому замечательному, но секретному умению. Мудрец Валид, как бы далеко он ни был, смог услышать и попытки Георгия, и робкий, неуверенный, но все же ясный ответ Мехмета.
– Аллах великий, – пробурчал мудрец. – Но как же мне в таком шуме найти моего безумного внука?
Увы, Валид сердился на весь мир именно потому, что все его умения, магические ли или просто обостренные человеческие, были сейчас бесполезны. Разум Хасана все никак не обнаруживался. Валид смог «услышать» и занятия Георгия, и разум своей дочери, матери Хасана, но не его самого. Отклики со всех сторон он ощущал, как вспышки теплого желто-розового света. Ручейки чужих мыслей словно сливались в добрую реку, в которой мудрец не боялся утонуть.
Увы, как ни силен был Валид, все было тщетно – Хасана он него кто-то ловко, умело прятал. И чем больше попыток делал мудрец, тем яснее это понимал. Словно темное облачко закрывало от него все мысли о внуке, любые воспоминания о нем.
– Что ж, – вздохнул он, – да будет так. Если мы с Георгием не можем ни докричаться до Хасана, ни остановить его, пусть это сделают более молодые…
А еще мудрец подумал, но не решился произнести вслух, что неплохо было бы подготовить визиря Рашида, глупого отца, к печальным известиям. Увы, далеко не всегда мощь магии была делом чистым. Вот и сейчас, опасался Валид, дело может закончиться более чем печально. Опасался, но пытался скрыть это опасение даже от самого себя.
– Итак, мой друг, теперь ты понимаешь, как я смог побеседовать с Валидом?
– О да, учитель, думаю, что теперь смогу беседовать и с ним и с тобой, сколь бы далеко от меня ты ни находился…
– Верю, что ты найдешь куда больше собеседников, чем два старика…
Мехмет улыбнулся, подумав, что ему бы очень хотелось стариться так, как состарился его наставник – сильный, мудрый, не сдающийся ни власти человека, ни власти времени.
Любой, заглянувший в этот миг бы в покои Георгия, увидел бы, что двое, учитель и ученик, молчат, словно обдумывая некую задачу. Никому бы не пришло в голову, что они беседуют.
– Да будет так, учитель. Теперь я могу отправляться в путь – а ты сможешь следить за моими перемещениями, направляя меня, если вдруг ты или кто-то из твоих друзей сможет узнать нечто новое об этом безумце…
– Да будет так, мальчик! Я брошу зов всем моим ученикам… Быть может, кто-то и откликнется.
Мехмет встал и, поклонившись знаниям и мудрости учителя, вышел в яркий свет дня. Увы, как ни старался он показать учителю, что уверен в своих силах, сейчас, в одиночестве, мог честно признаться себе, что боится опоздать, не успеть спасти несчастного своего друга, который в попытках доказать что-то кому-то растерял и самое себя.
Мехмета ждала дорога. Та самая, которая всего двумя днями раньше приняла Хасана, безумца и безумно влюбленного художника. Аллах великий, но как и кто сможет провести грань между тем и этим?
Удача же сопутствовала Хасану. Быть может, здесь тоже пригодилась древняя магия, что жила в каменном теле. Но как бы то ни было, через два дня пути он, Хасан из страны Ал-Лат, вместе со своим драгоценным грузом уже ступил на палубу корабля, дабы преодолеть Джурджанское море.
Обычно трехдневное путешествие сейчас, к немалому удивлению капитана, удивительно ускорилось. Он все гадал, откуда взялся столь сильный попутный ветер в это обычно тихое время года. Раздумывал он и о том, почему так суров его необыкновенный пассажир и с кем он беседует в полутьме каюты. Но все свои вопросы капитан предпочел оставить при себе, по собственному печальному опыту зная, что бывает с теми болтливыми глупцами, которые начинают задавать лишние вопросы.
Вот так удивительно легко началось для Хасана странствие в далекую Басру. Оно продолжалось и продолжалось, но юноша двигался, словно в полусне. Он ел, спал, садился в седло на спину невозмутимого верблюда, опускался вечером на теплую кошму… Но будто не жил, ожидая того мига, когда ступит на камни мостовых города его грез.
И вот этот миг настал. Караван-сарай в этот раз оказался более приветливым и чистым, чем все прочие приюты. Необыкновенной силы юноши вполне хватило, чтобы заботливо поставить в углу комнаты изваяние. Хасан привычно коснулся губами холодного чела своей каменной любимой.
И в это мгновение наваждение прошло. Он вновь был самим собой. Вернее, он был тем безумцем, что влюблен в девушку, закованную в камень, и стремится ее оттуда освободить. Во всем же остальном это был практичный, даже расчетливый юноша, готовый свернуть горы, но добиться своей цели. Вот только цель его была… О Аллах, как описать безумство подобной затеи?
О, как отчетливо помнил Хасан имя ведьм, которыми гордилась и которых опасалась прекрасная Басра. Ему почти не пришлось прилагать усилий к тому, чтобы найти дом семьи Аль-Абдалла. Но вот дальше он не мог продвинуться ни на шаг. Ибо высокий, сложенный из камня забор мешал не только увидеть что-то, кроме крыши, но даже призвать любого из тех, кто жил в этом доме.
И тогда Хасан присел на каменные ступени, что вели к наглухо закрытой калитке, и проговорил вслух:
– И что же мне делать теперь, глупая моя Айна? Как мне узнать, может ли осуществиться моя мечта? Быть может, никого из ведьм Аль-Абдалла уже не в живых? Быть может, этот прекрасный дом уже пуст и заколочен? И лишь былая слава, запечатленная на страницах древних книг, осталась памятью о старухах-колдуньях?
И в это мгновение прямо у него за спиной раздался голос. О, то был голос молодой веселой женщины, а не бестелесно-холодный голос его любимой.
– О старухах-колдуньях? Интересно, глупый иноземец, кого ты имеешь в виду?
Хасан обернулся и увидел в раскрытой калитке девичий силуэт.
– О Аллах, – пробормотал он, – мои молитвы услышаны. Теперь я смогу хотя бы узнать, правда ли это…
– Что ты шепчешь, несчастный? – Голос девушки выдавал и недоумение и раздражение.
Хасан встал, отряхнул порядком запылившееся платье и произнес куда громче и учтивее:
– Да воссияет над тобой великая милость Аллаха всесильного, о уважаемая!
– Здравствуй и ты, иноземец, – ответила девушка. Но в глазах ее по-прежнему читался вопрос.
– Не будешь ли ты столь любезна, о красавица, указать мне дом, принадлежащий благородной семье Аль-Абдалла?
– Ты сидишь на его пороге, странный человек…
– Тогда я осмелюсь спросить у тебя, не можешь ли ты позвать кого-то из старших… Быть может, меня примет хозяин этого дома? Быть может, я буду удостоен чести беседовать с хозяйкой?
Серебряный смех девушки зазвенел в утреннем воздухе.
– Глупый иноземец… Я и есть хозяйка этого дома, старшая из дочерей семьи Аль-Абдалла, Марджана. А хозяин дома – мой брат, ныне пребывает в отсутствии. Если ты желаешь беседовать только с ним, то тебе придется ждать… И боюсь, не один десяток дней.
– Ты Марджана?! – В голосе Хасана зазвучал гнев. – Ты смеешься надо мной, глупая девчонка! Великая Марджана, грозная ведьма из рода Аль-Абдалла, должна была давно уже умереть!
– Ты непочтителен, иноземец. И непочтителен и глуп. Но я прощаю тебя. Прощаю, ибо ты искренен. Да, я Марджана. И если молва называет меня великой ведьмой, то что стоит мне, колдунье, обрести бессмертие?
Разум Хасана отказывался ему служить. Странные речи девушки, которая на пороге так просто говорит о бессмертии, смутили юношу.
«Аллах великий, но как мне понять, правда ли это? И, если это правда, как мне оправдаться перед этой великой женщиной?»
– Тебе не надо оправдываться, глупый иноземец. Я и без этого вижу, что ты смущен. Что хотел бы взять свои слова обратно. И потому прощаю тебя. Вижу я и то, что к порогу моего дома тебя привела мечта, более похожая на болезнь.
– О да, прекраснейшая, – потупившись, отвечал Хасан. – Это воистину так. Я покинул далекую страну Аштарат… Нет, не помню уже, сколько дней назад. Ибо там я узнал, что лишь одной тебе, одному твоему роду под силу осуществить заветнейшее из моих желаний… Я мечтаю…
– Постой, – властным движением перебила его девушка, и газ ее темно-синей накидки взлетел, словно крыло птицы. – О столь серьезных вещах я не разговариваю на пороге дома. Войди же и поведай мне, какая боль погнала тебя в дорогу.
Калитка закрылась. Прохожий мог услышать, как зашуршали камешки дорожки под тяжелыми мужскими шагами. Шагов же женских слышно не было.
– Георгий, друг мой, я узнал, где мой внук. Только что я уловил его небывалое удивление и небывалую же радость. Миг – и все пропало. Но я теперь знаю, что он жив и что он добрался до Басры, подтвердив наши с тобой опасения.
– Благодарю тебя, Валид. Удивительно, но я, как ни старался, не смог за эти долгие дни услышать ничего…
– О, мой друг, это были всего несколько мгновений.
– Ну что ж, теперь следует сообщить об этом Мехмету. Он, должно быть, тоже вскоре ступит на мостовые этого легендарного города. Но успеет ли он? Найдет ли своего друга?
– Что ж, учитель, – вздохнул Валид. – Теперь все в руках наших внуков. Нам остается только ожидание.
Макама двадцать седьмая
– …Вот поэтому, о прекраснейшая, я и отправился в путь. Ибо только тебе под силу вернуть жизнь несчастнейшей, заключенной в камне многие столетия назад. Только ты поможешь нам соединиться наконец в союзе, который преодолел необозримые океаны времени.
Хасану казалось, что говорит он весьма убедительно и цветисто. Марджана же видела перед собой смертельно уставшего юношу, во взоре которого горело безумие. Видела она также и то, что отговаривать странного гостя бессмысленно. Ибо он не услышит слов разума, не поймет и того, сколь гибельно для души его безумное желание. Говоря по чести, она и не хотела его в чем-то разубеждать.
– Что ж, мой гость, – задумчиво проговорила девушка. – Я могу, я знаю, как оживить твою любимую…
– О, какое счастье! Я не пожалею для этого всех богатств мира!.. – вскинулся Хасан.
– Не перебивай, глупец!
– Прости… Но я действительно готов отдать все богатства мира…
– Я же велела тебе молчать, ничтожный! – О, теперь перед Хасаном была не юная глупышка; сейчас он видел, что это та самая Марджана – великая ведьма великого рода, которая смеется над временем, смеется над мелкими человеческими страстями, смеется над самой смертью.
Хасан лишь молча склонил голову.
– Повторяю. Я могу оживить твою любимую. Но ты должен знать, какой будет цена этой новой жизни.
Хасан снова кивнул – о, он был готов сказать, что его не остановит никакая цена, но страшные, равнодушные, мудрые глаза ведьмы столь пугали его, что он сдержался.
– Знай же, глупец, что в этом мире все взаимосвязано. И если где-то пропадает душа, то, значит, где-то рождается новый человек. А потому, если ты хочешь оживить девушку, хочешь, чтобы одна прекрасная любящая душа появилась в этом мире, значит, где-то под этим солнцем должна живая душа исчезнуть. Проще всего кого-то убить. Тогда оживление будет только делом многих и долгих заклинаний.
– Убить?! Аллах всесильный… убить…
– Да, мальчик. Но можно поступить и иначе. Можно призвать врага всего сущего, Иблиса Проклятого, и отдать ему свою душу. Тогда взамен можно будет вселить жизнь в каменную красавицу, о которой ты грезишь и днями и ночами.
Ужас, поглотивший душу Хасана, на миг стал сильнее безумия, уже давно жившего в голове юноши. Призвать Иблиса Проклятого… Призвать врага всего сущего, чтобы ему отдать самое себя, свою любовь, свою радость жизни…
Но… Если этого не сделать, то статуя так и останется навсегда лишь каменным идолом, пусть необыкновенно прекрасным, но столь же живым, как камни в горах.
«Глупец, – пронеслось в голове Хасана, – о чем ты рассуждаешь? Что взвешиваешь? Разве твоя душа, твоя никчемная жизнь тебе дороже, чем прекрасный, сладостный миг соединения с любимой? Того самого долгожданного соединения, о котором ты грезил, о котором мечтал? И ты еще думаешь, червяк? Неужели твоя жизнь столь драгоценна?»
Марджана молча наблюдала за своим нежданным гостем. О да, она столько лет жила на этом свете, столько всякого повидала, что без усилий догадывалась обо всем, что происходит в душе юноши. Она могла бы, конечно, отговорить его от этого воистину безумного предприятия – ибо камень есть камень, и оживить его – значит навлечь гнев Аллаха всесильного и всемилостивого.
Она могла бы отказаться делать это. Но глупый юноша не оставил своих мечтаний…
О, она многое могла. Но, увы, долгая жизнь приучила ее к мысли, что каждый выбирает свою дорогу сам. И что бы ни говорили вокруг, человек поступает так, как ему велит душа. И потому любые уговоры бессмысленны, как бессмысленно объяснять малышу, что опасно играть с огнем. Ожог научит упрямца куда лучше слов.
Мгновения бежали. Колдунья молчала. Молчал и Хасан, медля с решением. И в этот миг припомнил юноша глаза своей возлюбленной – просящие, молящие о вздохе свободы, о теплоте поцелуя, о нежности объятий. И это воспоминание перевесило все прочие доводы.
– Я согласен на все, о мудрейшая. Я согласен отдать свою душу во имя жизни своей любимой.
– Да будет так, юноша. А теперь уходи. И приходи сюда завтра на закате. Укрепи свой дух, ибо то, чему ты станешь свидетелем, под силу выдержать не каждому. И конечно, не забудь, что твоя возлюбленная должна появиться на моем пороге вместе с тобой.
Хасан неловко поклонился. У него было такое чувство, что он сделал шаг в пропасть. Но стоило ему лишь вспомнить о своей прекрасной Айне, ждущей мига возрождения, как решимость вернулась в его сердце.
– Прощай же, величайшая из женщин! Прощай и жди меня завтра на закате здесь. Поверь, я не откажусь от принятого решения.
Марджана лишь усмехнулась. Она молчала до тех пор, пока юноша не покинул дом, молчала и еще несколько долгих мгновений. И потом заговорила.
– Ты слышал, о повелитель?
– О да, красавица.
То был голос самого Иблиса Проклятого, голос ужаса и бесконечности.
– Доволен ли ты своей ученицей?
– Ты давно уже не ученица, девочка. И я очень доволен тобой. Ибо этот глупец сделал свой выбор, и сделал его сам. А потому никто не обратит к тебе и слова упрека.
– Но скажи, учитель, возможно ли это? Возможно ли вдохнуть на самом деле душу в камень, совершив то, о чем молит этот безумец?
– О да, это возможно. Его желания столь просты, что осуществить их не составит ни малейшего труда. Мальчик получит все, о чем мечтал. Как он говорил: «Все богатства мира за один лишь миг?» О, у него будет куда больше, чем один миг соединения…
– И я увижу это?
– Более того, ты поможешь мне! Ибо лишь в миг наивысшего взлета, наивысшего счастья возможно отделение души от тела…
– Я понимаю тебя, повелитель…
– Да будет так.
Удивительно, но никто из прохожих не услышал этого громоподобного голоса, не ощутил дуновения смерти… Более того, редкие в этот дневной час прохожие не догадывались даже, что дом великой семьи обитаем. Ибо увидеть магов и их пристанище под силу лишь тому, чьи чувства обострены, а разум дремлет.
Прошел день, закрылся в своей комнате караван-сарая Хасан. Затихал великий город, который, казалось, не успокаивается никогда. Кто знает, спал ли юноша? О чем грезил? Или, быть может, он вел одну из бесед со своей любимой, обещая, что ее бесконечно долгое ожидание закончится завтра на закате?
В этот час через полуночные ворота в город вошел новый караван. Караван, к которому смог присоединиться Мехмет. Предводитель каравана был более чем предприимчив. Он пообещал юноше, что проводит его в лучший трактир города, а потом найдет ему лучший из возможных ночлегов. Быть может, он и сдержал свое слово. Ибо в эту ночь Хасана и Мехмета разделяла только каменная стена.
Но не знал Мехмет о том, что его друг столь близко. А потому не отправился его искать. Не знал этого и Хасан. А потому не бросился бежать. Так и прошла эта ночь – для одного последняя ночь ожидания, для другого – очередная ночь поисков.
Утром же, едва рассвело, отправился Мехмет на базар. Ибо куда еще может пойти правоверный для того, чтобы узнать все сплетни и расспросить самых мудрых из мудрецов? Каково же было его удивление, когда его поднял на смех первый же из водоносов!
– Ах, глупый иноземец… Семья Аль-Абдалла? Да эту легенду забыли в нашем городе почти все. Даже буквы, какими было написано предание об этих людях, уже выцвели до белизны!
– Так, значит, поиски моего друга тщетны?
– О да. Ему могут лишь показать место, где некогда стоял дом этого проклятого рода. Быть может, увидев камни, в которые превратился дувал, твой друг поймет, сколь глубоко его заблуждение?
– Но где же это место, о уважаемый?
– Увы, иноземец, сие мне неведомо. Быть может, тебе в твоих поисках поможет Абдульфакар? Он самый старый среди нас, водоносов. Более того, говорят, что он был самым старым и тогда, когда я только родился на свет.
– Но как найти мне этого удивительного человека?
– Я покажу тебе дорогу, по которой он обычно ходит. Ты узнаешь его сразу – у него белейшая чалма и самая черная борода.
– Благодарю тебя, уважаемый!
Тяжелый золотой – о, невиданно высокая плата за несколько минут разговора! – перекочевал из кошеля Мехмета в кошель безымянного водоноса. И они отправились на поиски Абдульфакара, дабы тот смог показать развалины дома семьи Аль-Абдалла.
В тот самый миг, когда Мехмет покинул вечно шумный базар вечно шумного города, на его камни ступил Хасан. Он тоже был в поиске – ему нужен был неболтливый хозяин деревянной арбы или крытой повозки, который мог бы доставить его драгоценную любимую к порогу дома ведьмы Марджаны.
И ему, конечно, удалось такого разыскать. Ибо золотые кругляшки таят в себе столько волшебства, что представить это может далеко не всякий колдун.
Макама двадцать восьмая
Наступил вечер. Солнце уже садилось, когда, поскрипывая, у ворот дома семьи Аль-Абдалла остановилась крытая повозка. Невозмутимый возница даже не шевельнулся, когда юноша извлек из соломы каменное изваяние, окутанное тканью. Надо сказать, что Хасану дорога к заветному дому по камням мостовой показалась настоящей пыткой. Он боялся, что бесчисленные толчки повредят его каменной красавице.
В глубине души возница был не просто удивлен, он был поражен, что юный богач повелел везти тяжеленный сверток из приличного караван-сарая куда-то на развалины, где даже камни состарились столетия назад. Но ему платили не за знание преданий, не за удивление, а за молчание. И он промолчал. А когда тяжкий сверток лег на камни мостовой, так же молча тронул вожжи. И оставил юного богача одного перед развалившимся каменным дувалом.
Хасан же видел то, что недоступно простому смертному. Он видел дом в глубине двора, дувал, крепкий и высокий. Видел он и то, что калитка не заперта, а лишь прикрыта. Так, чтобы можно было спокойно войти во двор.
Приняв это в качестве приглашения, Хасан взвалил на плечи каменную возлюбленную и вошел сначала во двор, а потом и в те покои, в которых вчера (о Аллах всесильный, уже вчера) беседовал с колдуньей. Теперь юноше не пришло бы в голову назвать ее девчонкой или спросить, есть ли дома взрослые. Ибо он видел глаза этой великой волшебницы.
Несмотря на теплый вечер, в покоях горел очаг. Марджана обернулась на звук шагов и проговорила:
– Удивительно, юноша, но ты не опоздал.
– Но, великая, разве мог я опоздать туда, где мне обещано осуществление моей мечты?
– Пусть так. – Ведьма вновь кивнула и продолжила помешивать что-то в котелке, висящем над огнем.
– Это зелье для меня?
– Нет, мальчик, это зелье для меня. Для сегодняшнего колдовства мне понадобится немало сил.
– А я? Что должен буду делать я?
– О, мой юный безумец… Что должен делать ты… – Колдунья усмехнулась. Было что-то настолько страшное в этой усмешке, что Хасан поежился. – Ты, мой юный друг, должен будешь возлечь со мной, отдать мне свою страсть, принять страсть мою. И тогда, в миг наивысшего накала страсти, ты сможешь осуществить мечту – вдохнуть жизнь в свою любимую.
– Я смогу сделать это сам? И мог сделать такое раньше? Сам?
– О нет, мальчик, отнюдь не сам. Но без твоей души, без твоего желания все остальное будет лишь глупым и пустым колдовством.
– Я не понимаю, о Марджана.
– Доверься мне, мальчик… Просто позволь мне руководить тобой от первого поцелуя до того мига, когда твоя мечта оживет.
– Повинуюсь.
– А теперь расположи статую так, чтобы она была обращена лицом к этому очагу. Ведь это не простой огонь. Это огонь, который она должна впитать, дабы сбросить каменные оковы.
Хасан безмолвно повернул статую, не удержавшись, впрочем, от того, чтобы нежно не провести ладонью по ее щеке.
– А теперь иди сюда, юноша. И позволь себе не просто насладиться страстью. Отдайся ей так, будто от этого зависит вся твоя жизнь.
– Повинуюсь тебе, прекраснейшая.
О да, Хасан повиновался с радостью. Ибо как ни были высоки его чувства к каменной Айне, но смуглокожая, юная и сильная Марджана была необыкновенно желанна.
К удивлению юноши, колдунья вовсе не спешила падать в его объятия. Более того, она с усмешкой поглядела на Хасана и, взяв его за руку, повела в соседнюю комнату. Там парило горячей водой огромное корыто, вокруг которого были разложены принадлежности для мытья.
– А теперь, мальчик, тебе следует делать все, что я повелю. Неужели ты думал, что простого соития будет довольно, чтобы оживить твою грезу? Тебе следует пройти весь путь, каким идет варвар, поднимаясь до высокого, воистину небесного чувства. Теперь встань: снимем-ка с тебя штаны, Хасан. Они невероятно грязны. Всю эту одежду надобно спалить!
Руки Марджаны тем временем развязывали его кушак. Затем она быстрым движением стянула шаровары.
– А теперь в воду, Хасан! – скомандовала она.
– Я в твоих руках, красавица! – Он отшвырнул шаровары и забрался в корыто, где уселся поудобнее на специальное сиденьице. Его черные глаза широко раскрылись, когда он увидел, что Марджана будничным движением освобождается от бледно-лилового кафтана – того самого, в котором он ее увидел вчера.
– Ч-что это ты делаешь? – проговорил он сдавленным голосом.
– Ну не думаешь же ты, в самом деле, что я буду мыть тебя, стоя снаружи, глупый мальчишка? – бесстрастно сказала она. – Я составлю тебе компанию. Но не в моих правилах мыться одетой. – И Марджана забралась в воду.
– Но помни хорошенько, Хасан, – нынче ночью нашу страсть в должное русло направляю я! Позже, когда ты вполне поймешь, что значит обладать ведьмой из рода Аль-Абдалла, верховодить станешь ты. Ежели же ты поведешь себя словно лесной зверь, я не смогу подарить тебе воистину неземное блаженство… А не испытав его, ты не сможешь подарить жизнь твоей каменной любимой. Ты понимаешь меня? Согласен мне подчиниться? Я горжусь своими талантами и желаю их проявить нынче же – и сполна!
В его черных глазах вспыхнуло пламя. Чтобы женщина верховодила им в любви? Такого он еще не испытывал…
Хасан кивнул:
– Как скажешь, Марджана. Я – глина в твоих нежных пальчиках. Делай что пожелаешь – лишь дай мне вкусить то, что обещала!
– Нынче ночью я подарю тебе столь много… – соблазнительно промурлыкала она. – О, с этой ночью не смогут сравниться все твои прежние ночи, вместе взятые…
Огонь в глазах Хасана разгорелся еще ярче.
– Открой рот, – велела она и, когда он подчинился, принялась тереть его зубы куском грубой ткани. Затем подала ему маленький серебряный бокал. – Набери эту жидкость в рот, Хасан, но не глотай, а как следует прополощи и выплюнь назад в бокал. Это не любовное зелье, а лишь простая целебная вода. Теперь твое дыхание чисто и достойно прикосновения уст ведьмы великого рода.
Сердце Хасана бешено забилось, когда Марджана подарила ему нежный поцелуй.
– О-о-о, вот так гораздо лучше! – одобрительно произнесла она, причмокнув. – Любовник должен быть приятен во всех отношениях – в том числе и на вкус… А теперь, Хасан, займемся твоей головой. Она быстро и умело вымыла черные волосы Хасана. Они чуть вились, но были грубы на ощупь… Должно быть, юноша в последний раз совершал омовение очень давно. Потом она досуха вытерла голову Хасана полотенцем. Затем, взяв чистую и свежую салфетку, она вымыла ему лицо, изумившись, сколь сильно испачкалась белоснежная ткань…
– Полно, да умывался ли ты хоть раз в своей жизни? – спросила она, оттирая его черную шею и уши.
Но разомлевший Хасан молчал. Теплая вода расслабляла усталые мускулы. Как же приятно ему было! Наконец он лениво промолвил:
– Поверь мне, волшебница, лишь последние несколько… нет, не помню, сколько дней, превратили меня в столь неугодного твоему взору человека. Но моя цель была столь близка. Она, словно путеводная звезда, звала меня за собой.
Марджана смолчала, но наградила его легкой улыбкой. Она всецело сосредоточилась на заботах о его теле. О, он должен полностью углубиться в свои желания, полностью уйти в мир чувств. Вскоре настанет время ее учителя – наверняка луна уже скрылась за горами! Грациозным и неторопливым движением она взяла мочалку и щедро намылила ее, затем принялась тереть его широкую, покрытую темными волосками грудь. Вскоре на груди появилась обильная пена, и соски Хасана – нежно-розовые среди нежной белизны – выглядели странно беззащитными… Осторожно она ополоснула его. Потом вымыла одну руку, затем ладонь, вычистила ногти… Потом неторопливо занялась другой рукой.
Повернув его, она стала тщательно тереть спину, периодически смывая пену и щедро поливая его ароматной водой.
– А теперь придется тебе встать, Хасан: мне надо вымыть все то, что сейчас скрыто под водой.
С жеманным смешком, более подходящим для девушки, он подчинился. Теперь настала очередь Марджаны удивляться – его мужское естество было твердо словно камень…